— Трудно сказать… Андрей Балашев жил здесь с сестрой. Она мать-одиночка, воспитывает девочку пяти лет. Сейчас отдыхает с нею в Крыму. Мы уже дали туда телеграмму. Только сестра и может сообщить, что похищено. Но по внешним признакам ничего не тронуто. Вот только аппаратура…

Они находились в квартире Андрея Балашева, где решено было по предложению Ткаченко произвести вторичный осмотр. Недописанное и исчезнувшее заявление в Комитет государственной безопасности наводило на далеко идущие размышления, и когда Владимир доложил обо всем полковнику Картинцеву, Валерий Павлович предложил майору подключиться к расследованию загадочного убийства.

А тут еще выяснилось, что убитый был судовым радистом, да еще и любителем-коротковолновиком в придачу. Конечно, все любительские передатчики зарегистрированы, работают на определенной частоте, но…

«Береженого и бог бережет, — сказала монашенка и погасила на ночь свечку», — вспомнил Ткаченко студенческое присловье.

— Что дала вторая судебно-медицинская экспертиза? — спросил он у Василия Михайловича.

— Все тоже, — ответил Свешников. — Смерть наступила от удушья… Сильным ударом по горлу Балашеву разбили гортань. Обильное внутреннее кровотечение закупорило дыхательные пути, кровь попала даже в легкие, парень элементарно задохнулся. К нему применили смертельный удар, один из приемов джиу-джитсу. Страшная, хотя и мгновенная смерть… Она тоже наводит на размышления о необычном характере преступления. Здесь виден почерк профессионала, и опять же по вашему ведомству проходящий, дорогой майор. Мои субчики орудуют ножом или другим каким «инструментом»…

— Ладно-ладно, Василий Михайлович, — улыбнулся Ткаченко, — ты меня убедил, как до того сумел заинтриговать мое начальство. Что ж, снова поработаем вместе. С кем дружил Андрей Балашев?

— Мой капитан Полещук уже работает на спасателе «Мурманце», устанавливает связи радиста на судне. Кроме того, у Балашева была невеста, оператор морского радиоцентра Ирина Мордвиненко.

— Она знает о случившемся? — спросил Ткаченко.

— Официально мы ее не извещали, все-таки она еще не член семьи Балашева. Но про убийство, конечно же, известно соседям по дому, а живут здесь в основном моряки и работники порта. Значит, половина города знает… Дошло, наверное, и до невесты.

— Вы ее пригласите к себе, Василий Михайлович, — попросил Владимир. — Если позволите; я пока буду у вас работать по этому делу, в вашей конторе. Может случиться так, что это заурядная уголовщина… А если нет, то показывать наш интерес к этому событию, тем более, не стоит. Иначе мы прежде времени спугнем тех, кем обычно интересуется наша организация, дадим понять — разобрались в истинной подоплеке убийства.

— О чем речь, Владимир Николаевич… Наш дом — ваш дом. Располагайтесь, как у себя в управлении.

— Капитан Полещук еще на «Мурманце»? — спросил майор.

— Должен быть там… Капитан судна в отпуске, живет за городом в селе Корфовка, у тестя. Мы вызвали его на «Мурманец», Саша Полещук ждет капитана на борту.

— Тогда и я туда, — решил Ткаченко. — А вы пока невесту его найдите… Из порта позвоню. Если девушка будет уже в горотделе, к вам сразу и приеду.

— Договорились, — сказал Свешников.

XXVII

Биг Джон и Рауль сидели у себя в номере, когда дверь отворилась.

Вошел Гельмут Вальдорф. Он поздоровался и поставил на журнальный столик, заваленный советскими газетами, бутылку виски «Лонг Джон».

— Оказывается, в России на доллары можно купить все, — сказал он. — От черной икры до неподдельного шотландского виски… Мои молодые друзья, надеюсь, не откажутся принять внутрь по глотку доброго алкоголя?

— Ваши сообщники, гауптштурмфюрер, — лениво поправил его Рауль. — Соучастники, если хотите…

Гельмут Вальдорф испуганно оглянулся.

— Послушайте, — сказал он недовольным тоном, — вы забыли, что в чужом доме слышат стены…

— Успокойтесь, Капитан, — Биг Джон поднялся и прошел к холодильнику. — Мы с Раулем проверили номер: никаких «жучков». Даже в телефонном аппарате, я самолично разобрал его… Русские не следят за такими лояльными интуристами, какими являемся мы с вами. Но я согласен: называть вас прежним званием не следует. Ты понял меня, Рауль?

— Извините, герр Краузе, — Рауль медленно вытянулся во весь рост и склонил голову. — Просто мне по душе общаться с вами, старым борцом против большевизма. Я всегда питал слабость к рыцарям СС. Жалею, что родился в другое, увы, не героическое время.

— Зато выбрали героическую профессию, — польстил Раулю бывший начальник Легоньковского управления СД, старый нацист не верил напускному смирению Рауля, он считал необходимым поддерживать с явно презирающим его ирландским щенком мирные отношения.

Биг Джон, тем временем, смахнул газеты со стола на пол, поставил рядом с бутылкой виски минеральную воду «Нафтуся», начатую банку черной икры и половину буханки ржаного хлеба.

— Выпьем будто на русский манер, — сказал он. — Правда, к икре подошла бы пшеничная водка, но виски тоже неплохой компонент. Время у нас есть, можем немного отдохнуть. Наливайте, господин Краузе.

После второй порции Рауль спросил у Вальдорфа:

— Насколько мне известно, герр Краузе, вам довелось служить некоторое время в «Организации Гелена» — Федеральной разведывательной службе.

— Совсем недолго, — отозвался гауптштурмфюрер.

— Мало платили? — осведомился Биг Джон.

— Дело не в этом, — сказал Вальдорф, — хотя Гелен всегда был прижимистым типом. Под стать ему и его преемники. В его фирме — засилие бывших абверовцев, пижонов из ведомства Канариса. Во время войны мы отлично сотрудничали с ними, а после мая 1945 года всех собак навешали на нас одних. Абвер стали изображать стадом невинных барашков, собранием эдаких чистюль, клубом благородных джентльменов. А ведь это абсолютная чепуха! Вы знаете что-нибудь про «Десять заповедей»?

— Соглашения 1936 года о разделении функций между военной разведкой-абвером, с одной стороны, и гестапо вместе с СД — зихерхайтдинст, службой безопасности рейха, с другой, — усмехнувшись, сказал Биг Джон. — Конечно, знаем… Ваш опыт, дорогой земляк, равно как и опыт коллег из абвера, изучается в наших специальных школах в первую очередь.

— Тогда вам понятно, что совершенно напрасно пыжатся абверовцы, стараясь убедить мир, будто у них чистые руки, — сказал Гельмут Вальдорф, плеснув себе виски, и стал намазывать икру толстым слоем на хлеб.

— Они принялись открещиваться от нас, чтобы в послевоенной Европе ухватить себе кусок пожирнее, ведь их не объявили военными преступниками, за ними не гонялись повсюду ваши спецслужбы. Это нам, верным слугам фюрера, приходилось скрываться, годы жить под чужими именами. Понятное дело, и сам Рейнгард Гелен старался брать на службу в БНД профессионалов, которые не были такими одиозными фигурами в глазах обывателей, как мы. Поэтому абверовцы и верховодили у Гелена…

— Мне говорили, что этого Гелена наши парни нарядили в форму генерала американской армии, когда повезли в Вашингтон для беседы с Уильямом Донованом, шефом Управления стратегических служб, — заметил Рауль. — Но, по-моему, это уж слишком…

— Все правильно, Рауль, — подтвердил слова рыжего ирландца Биг Джон. — Кстати, наш полковник Адамс был одним из тех, кто сопровождал Гелена в Штаты. По возвращении можешь спросить его о подробностях.

— Лучше я послушаю сейчас нашего старого друга, Петера Краузе, — усмехнулся Рауль. — Поделитесь опытом с молодыми коллегами, «Кэптэн».

— У Гелена я служил недолго, — сказал Гельмут Вальдорф. — В Западном Берлине мне поручили группу аквалангистов. Вооруженные агенты отрабатывали возможность проникновения в Восточный Берлин через водоемы в пригородах и центре.

— А что, — подал реплику Биг Джон, — неплохая идея…

— Моей главной разведывательной задачей было определить и четко зафиксировать места погружения в воду и выхода на сушу. Кроме того, на территории ГДР я должен был оборудовать места для накапливания диверсантов, укрытия агентурных групп, найти подходящие участки для высадки десантников-парашютистов. Словом, хорошо изучить окрестности Берлина в разведывательном отношении…

Мне удалось найти в районе Баумшуленвег подходящий участок, недалеко от Кинегсхейде, который мы запланировали для сброса на него технических вспомогательных средств, они предназначались для тех агентов, которые уже проникли на территорию Восточной Германии. Местность в Кенигсхейде была особенно удачной. Самолеты, идущие к западно-берлинскому аэродрому Темпельгоф, проходили над нею на высоте в сто пятьдесят — двести метров. Дело развивалось самым успешным образом… И тут мне присылают в качестве заместителя некоего Рудольфа Зоннабенда, во время войны в чине обер-лейтенанта он служил в абверовской контрразведке — отделе «Абвер-III». Этот тип стал вмешиваться во все мои распоряжения, занялся перевербовкой нашей агентуры в ГДР и, как следовало ожидать, попался в лапы восточно-германской контрразведки. Мне пришлось свернуть операцию и проститься с БНД. Перейти на частную практику…

— А вы сами, Капитан, не того… Не выдали неугодного вам заместителя гэдеэровцам? — насмешливо спросил Рауль.

— Считаю вашу шутку неуместной, молодой человек, — поджал губы Вальдорф.

— Не заводитесь, ребята, — миролюбивым тоном сказал Биг Джон. — Предлагаю всем отдохнуть. У нас еще много дел. Ты, Рауль, берешь на себя «Шорника» и связь. Я выхожу на «Лося». Вы, Капитан, остаетесь в резерве. Может быть, именно вам надо будет установить дополнительный контакт с Жилински. Отправитесь к нему на «шхуну».

— Это слишком бойкое место, — проворчал гауптштурмфюрер.

— По придуманной вами легенде шхуна-кафе сейчас самое лучшее место для встречи, — возразил Биг Джон. — Вы там были, все пришлось вам по душе. Почему бы не появиться в приглянувшемся месте еще раз?

— Длясведения, — сказал Рауль. — В буфете отеля, а также среди коридорных нашего этажа, во всю идут разговоры об убийстве какого-то моряка, радиста…

— А нам что до этого? — равнодушно спросил Биг Джон. — У нас свои проблемы, Рауль.

XXVIII

У подшкипера Свирьина был дружок на «Мурманце», третий механик Кеша Курносов из подменной команды, которая обслуживала суда во время их стоянок в порту, когда члены основного экипажа получали отгулы или уходили в отпуск. Набирали в подменную команду тех, кто потратился здоровьем на океанской службе. Устал плавать и решил годик — другой побыть около семьи. Были и такие, кому за всякие прегрешения рубанули визу и за различные художества не пускали больше в заграничное плаванье, «завязали мешок» — на флотском жаргоне.

Кеша Курносов относился к третьей категории. Лет пять назад пытался он на Кубе «реализовать» ящик одеколона «Шипр», но был схвачен, как говорится, за руку. Дела по контрабанде заводить на Курносова не стали, пожалели, поскольку рецидив не обнаружили, шел одеколон по первому разу, даже в конторе оставили, механиком Кеша был отменным, но работал он теперь исключительно в подменной команде.

Аполлон Свирьин использовал Курносова для сбыта среди его многочисленных знакомых различных импортных «шмоток», привозимых из-за границы. Кеша имел процент с выручки, действовал осторожно, ибо хорошо знал, что деятельность его довольно точно определена уголовным кодексом, и теперь с ним, не сделавшим выводов из прошлого «прокола», церемониться не будут.

Подшкипер с «Калининграда» нетерпеливо поглядывал на электронные часы с калькулятором — недавний подарок Марчелло Пазолини, и начинал склонять уже нехорошими словами друга Кешу, который никак не мог выбраться с судна, хотя его вахта давно уже завершилась. Свирьин не знал, что с Курносовым ведет разговор капитан Полещук, который по заданию подполковника Свешникова опрашивает всех членов экипажа спасательного судна «Мурманец» об их радисте Андрее Балашеве. Кеша когда-то плавал с Андреем на одном судне и доложил инспектору уголовного розыска, что Андрюха — добрый парень, непьющий, книжки любит читать, жениться, кажется, собирался…

— А невесту вы знаете? — спросил Александр Полещук.

— Красивая деваха, — оживился Кеша. — Дочка директора морского ресторана, который на шхуне… Кадр высшей категории. Везет Андрюхе. А что он натворил, начальник?

Этот вопрос Курносова, явно не знавшего еще о смерти радиста, Полещук оставил без ответа и отпустил третьего механика восвояси.

Когда тот показался на палубе и махнул Аполлону Свирьину, топтавшемуся на причале, из-за портового пакгауза вывернула светлая «Волга», остановилась поодаль.

Из машины вышел Владимир Ткаченко. Он осмотрелся по сторонам, глянул мельком на инстинктивно отвернувшегося Свирьина, Аполлон не любил, когда его рассматривали в лицо, и прошел к трапу.

Вахтенному матросу он предъявил удостоверение личности и спросил: на судне ли «мастер».

— Капитан на судне, — с готовностью ответил матрос и уже от себя добавил — Ждет вас…

Он знал, что на борту «Мурманца» находится работник милиции, решил: этот прибыл к нему на помощь.

— Каюту найдете? — спросил матрос.

— Найду, — ответил Ткаченко.

Он разминулся с Кешей Курносовым, который уже подошел к трапу.

Выждав немного, третий механик спросил:

— Кто такой?

— Из органов, Иннокентий Семенович, — ответил вахтенный. — Майор вроде… Фамилию не разобрал.

— А чего они нашим «маркони» интересуются? Натворил он разве чего? Не знаешь?

— Так его ж убили, Иннокентий Семенович! — воскликнул вахтенный. — Весь порт про то шумит…

— Убили?! Ну и дела…

Третий механик сошел на причал и двинулся к Аполлону, который направился к нему навстречу.

— Слыхал, Аполлоша?! ЧП у нас на пароходе… Андрюху Балашева кокнули! Сплошные органы на борту… И меня трясли.

— А вот этот, — спросил Свирьин, на душе у него стало муторно, — что приехал сейчас… Он тоже?

— Конечно! — воскликнул Кеша Курносов. — Майор какой-то…

XXIX

Второй час работал он в огороде.

Сначала пару пучков редиски надергал, вымыл у водопроводного крана, положил в тенечек, затем прореживал грядку с морковкой и принялся, наконец, пасынковать помидоры, они у него были на удивление всем соседям, добрые сорта, от рэндольфа калифорнийского до «бычьего сердца».

Сидор Матвеевич вот уже четыре года как пребывал на пенсии, активно использовал заслуженный отдых, чтобы превратить небольшой участок при доме в настоящий мичуринский уголок.

Дивные растения росли у Горовца. Он и сам экспериментировал с растениями, и делился семенами, опытом, приемами и практикой любителя-натуралиста, вел обширную переписку с такими же, как он сам, одержимыми, корреспонденты его жили повсюду, от Бреста до Владивостока.

Горовец прошел две грядки и почувствовал, что малость притомился. Надо оставить помидоры и пойти на кухню, вскипятить воду для пельменей, они мерзли у него в верхнем отделении холодильника. Ведь скоро явится с моря Гера… Двенадцатилетний внук Сидора Матвеевича гостил у деда на каникулах, а половина Горовца, приветливая Мария Ивановна уехала на побывку к отцу Геры, единственному их сыну, в город Дижур, там у них были еще две внучки, сестренки Геры.

Сидор Матвеевич прошел в кухню, оставив рабочие башмаки у порога. Он налил воду в кастрюльку, поставил на газ, убрал со стола на подоконник раскрытый на драме «Кориолан» сборник трагедий Шекспира, Горовец любил перечитывать его на сон грядущий и во время завтрака.

Потом он огляделся в кухне, прикидывая, какую еще тут произвести работу. Но посуда была вымыта, пол подтерт еще утром, цветы Сидор Матвеевич тоже поливал.

«Почитаю, — решил он и взял с подоконника Шекспира, подумав, что надо будет историю полководца Кая Марция, прозванного Кориоланом, о его судьбе написал драму Шекспир, сличить со «Сравнительными биографиями» Плутарха.

Почитать ему не удалось. Послышался звук колокольчика у калитки. Звякал он как-то неуверенно, и Горовец понял: к нему идет человек, который здесь еще не был.

Он высунулся из окна, чтобы увидеть ворота и дорожку от них, и крикнул:

— Проходите! Там же не заперто. И злых собак не держим!

По дорожке шел относительно молодой человек, крепкого телосложения, в светлых летних брюках, голубой рубахе-распашонке и сандалиях. В левой руке он держал темную папку на молнии.

— Проходите! — приветливо проговорил Горовец. — Я, как видите, дома…

Ему показалось, что это новый директор школы в их поселке, Сидор Матвеевич видел его уже мельком.

«Будет просить выступить на станции юных натуралистов, — подумал он. — Или в отношении семян разговор…»

Когда гость вошел в кухню, Горовец понял, что ошибся: человека этого он никогда прежде не встречал.

— Горовец Сидор Матвеевич? — спросил пришелец.

— Он самый, — приветливо улыбаясь, ответил хозяин.

— Очень хорошо, — удовлетворенно кивнул гость. — Разрешите присесть?

— Да-да, — сказал Горовец, — садитесь, пожалуйста. Сейчас чаек сообразим. Или, может, квасу испьете? Домашний… У меня в холодильнике…

— Это потом, — отмахнулся крепыш в голубой распашонке и расстегнул «молнию» на папке. — Один живете?

— С супругой… Но Мария Ивановна гостит у сына.

— У Александра Сидоровича?

— У него… А что?

Горовцу вдруг стало тревожно.

— Скажите… С Сашей… Случилось что?

Гость рассмеялся.

— Да нет, ничего не случилось… У меня к вам дело, Сидор Матвеевич.

Он достал из папки конверт, вынул оттуда фотографию, глянул на нее, потом перевел взгляд на хозяина и вздохнул.

— Изменились вы, крепко изменились… Но узнать можно. Сходство налицо, Герман Иванович. Здравствуйте, «Лось»!

Горовец помертвел.

Он широко раскрыл рот, стал хватать им воздух, потом тяжело вздохнул и медленно опустился на стул.

— Нашли, наконец, — прошептал Сидор Матвеевич. — Нашли…

XXX

Генерал Вартанян раскрыл папку, взял лежавший в ней листок и снова перечитал расшифрованную экспертами-криптографами радиограмму:


квч Товар сохранности тчк Временно оставлен хозяина тчк Выхожу седельного мастера тчк Большой Джон квч


— Ну, хорошо, — сказал он начальнику научно-технического отдела, — с этой перехваченной депешей как будто все ясно, хотя из текста ничего понять нельзя. Какие в наше время седельные мастера?

— Наверно, это идиоматическое выражение, — неуверенно сказал глава экспертов.

— Назначьте лингвистическую экспертизу, — распорядился начальник управления. — А предыдущие две радиограммы?

— Пока не поддаются расшифровке, Мартирос Степанович… Применен двойной код повышенной сложности. Как утверждают наши специалисты, использована математическая модель Анри Мойзеса и Гиллебранда. Копии радиограммы в электронном центре.

— Пусть товарищи поторопятся… Боюсь я, что расшифровку мы получим, так сказать, пост-фактум, когда в ней и нужды не будет. Вы свободны, Анатолий Николаевич.

Генерал Вартанян подождал, когда начальник отдела покинет кабинет и повернулся к селектору, тронул тумблер, который соединял его с полковником Картинцевым.

— Валерий Павлович, — сказал он, — жду вас с группой Ткаченко.

Сейчас в группе Владимира, которому поручили расследование убийства радиста Балашева, работали капитан Вадим Щекин и старший лейтенант Сергей Гутов. Дознание по этому делу официально вела милиция, следствие находилось, как и положено по закону, в ведении прокуратуры, но в силу установленных обстоятельств к истории этой подключились и чекисты.

— Вы по-прежнему убеждены, что это заурядная уголовщина? — спросил генерал Картинцева.

— Знаете, Мартирос Степанович, начинаю сомневаться, — сказал Валерий Павлович. — Следы текста заявления, оставленного на журнале, странные пассажиры у этого дома с долларами в кармане, способ убийства, остатки неизвестного нашей промышленности сплава на замке… Нет, надо нам заниматься этим делом!

— И профессия убитого — радист, — добавил Ткаченко. — Плюс к тому же любитель-коротковолновик.

— Предполагаете, что убрали сообщника? — спросил начальник управления.

— Не исключено, — ответил майор. — Я допросил девушку, в милиции, в кабинете Свешникова, она прибежала в городской отдел, едва до нее дошел слух об убийстве. Андрей Балашев был женихом Ирины Мордвиненко. Они собирались вот-вот отправиться в загс… Убитый только побаивался ее отца.

— Побаивался отца? — переспросил Вартанян. — Это любопытно… Кто он?

— Капитан-директор нашего знаменитого морского кафе, — пояснил полковник Картинцев. — Никита Авдеевич Мордвиненко.

— Я тоже слыхал о нем. Говорят, большой мастер своего дела. Кто-нибудь из наших беседовал с ним?

— Пока нет, — сказал Владимир Ткаченко. — Собираемся пойти вечером.

— Приятное с полезным… Ну-ну. И что же показала Ирина Мордвиненко?

— В эту ночь она оставила Андрея ночевать у себя, в сарае, где отец хранит сено. А убит он в собственной квартире на рассвете.

— Забавно, — сказал генерал. — Что-то заставило его покинуть среди ночи гостеприимный кров невесты. А как же отец?

— Его не было дома. Возил фронтового товарища по боевым местам.

— Кто он, этот товарищ? Установили?

Ткаченко виновато развел руками.

— Товарищем занимается старший лейтенант Гутов. Только он еще не вышел на след.

— А что думает об этой истории наш самый молодой коллега? — спросил Мартирос Степанович.

— Тут действует целая шайка, товарищ генерал, — заговорил Сергей Гутов.

— Так уж и шайка, — улыбнулся Вартанян.

— Непременно! Радиста Андрея Балашева, видимо, завербовали за кордоном, он и выполнял шпионское задание, тем более, радист… А тут девушка, любовь… Все это вызвало угрызения совести, психический стресс. Отказался работать, хотел прийти к нам с повинной. Да вот не успел… Бандиты выследили его, ликвидировали, ведь Балашев угрожал им разоблачением.

— А отец Ирины? Директор кафе «Ассоль»… Какова его роль во всей этой истории? — спросил Вартанян.

— Разрешите мне, — подал голос Вадим Щекин, скромный, малоразговорчивый капитан, которого все в управлении почитали, однако, как большого умницу. — Я занимался отработкой его алиби…

— Давайте, Вадим Иванович, — поощрил капитана начальник управления.

— Известно, что Андрея Балашева убили в пятом часу утра… Ирина Мордвиненко утверждает, что отец приехал утром. В котором часу? Конечно, мы спросим это у него самого, только нельзя зависеть от того, какое время назовет нам Мордвиненко.

— Видимо, ночью произошло нечто в доме директора кафе, и это неизвестное нечто заставило Балашева мчаться через весь город домой, чтобы сесть за составление заявления в нашу организацию, — задумчиво произнес полковник Картинцев. — Это главное сейчас, в чем мы должны разобраться.

— И еще шифровки, друзья мои, — заметил генерал Вартанян. — Одна уже расшифрована, две других пока слишком сложны для наших корифеев. Давайте увязывать все вместе. В зашифрованной радиограмме говорится о каком-то товаре. Шифр весьма остроумный, такой не по зубам спекулянтам, уголовникам и даже контрабандистам. Это работа серьезной фирмы. И если принять во внимание профессиональные «фокусы», которыми наследили убийцы Андрея Балашева, то наш молодой коллега Гутов, пожалуй, прав: тут действует настоящая шайка. И прибыла она за неким «товаром». Что это за «товар»? Секретные документы? Давайте смотреть на развернувшиеся события, как на звенья одной цепи.

— Пусть Ткаченко займется отцом Ирины Мордвиненко, а я съезжу в Лаврики и посмотрю их дом на месте, — предложил Валерий Павлович.

— Вы мне нужны будете здесь, — мягко возразил полковнику Мартирос Степанович. — Пусть туда поедет молодежь. Капитан Щекин поговорит еще раз с девушкой, а Сережа Гутов осмотрит окрестности. Уточните, капитан, когда приехал хозяин. Надо чтоб Ирина вспомнила об этом с предельной точностью. А вы, Сережа, осторожно расспросите соседей. Действуйте, друзья! Вечером сбор у меня. Может быть, наши криптографы добьются к тому времени успеха…

XXXI

По вечерним улицам города неторопливо двигался подшкипер Свирьин. Аполлон Борисович старательно разыгрывал фланирующего морячка, который только что пришел из рейса, находится при деньгах и теперь выбирает, куда бы ему закатиться, где бы вольготно провести вечерок.

На самом деле нервы ходили у подшкипера ходуном. Вчера он по каналу связи получил приказ выйти в обозначенное время на улицу Пушкинскую, заглянуть в сквер и сесть на скамейку, стоящую прямо за памятником поэту у самых кустов шиповника.

Так он и сделал, как было предписано ему неизвестным для Свирьина корреспондентом.

Вошел в сквер, деланно равнодушным взглядом окинул бронзовую фигуру Александра Сергеевича, потом взглянул на часы, оглянулся по сторонам, будто невзначай подошел к назначенному месту и уселся на скамейку. Потом, не торопясь, закурил.

В руках подшкипер держал «Неделю». Он развернул ее в одном месте, другом, потом отложил в сторону.

Начинало уже темнеть.

— Добрый вечер, Шорник, — послышался вдруг голос из кустов шиповника. — Вы опоздали на десять минут…

Свирьин вздрогнул от неожиданности, сигарета выпала у него изо рта.

— Спокойно, — произнес тот же голос. — Не дергайтесь, Аполлон Борисович, вы не на приеме у дантиста. Машину поставили там, где нужно?

— Да, — проговорил Свирьин. — На площади Монерон…

— Хорошо. Ключи от машины с собой?

— Так точно! — выпалил по-уставному подшкипер.

В кустах хмыкнули.

— Осторожно, не привлекая внимания, достаньте их и протяните назад.

Шорник повиновался.

Рука неизвестного Свирьину человека приняла ключи, и подшкипер не видел, конечно, как ловко, профессионально были сделаны оттиски на куске пластилина.

В это время в скверике появилась компания моряков с теплохода «Калининград». Они весело смеялись, обнимали девушек за плечи.

— Парни! Так это же наш Аполлон Борисович! — воскликнул Вася Подгорный, рулевой первого класса. — Какая встреча! Аполлон Борисович. Примыкайте к нашему каравану…

Подшкипер затравленно ухмыльнулся, глянул опасливо по сторонам.

— Кадру жду, ребята, — собрался он наконец с ответом. — Потом и до вас подамся…

— Он ждет Прекрасную Даму! — крикнула подруга Подгорного. — Только теперь наши рыцари их «кадрами» называют…

Все рассмеялись.

— Мы будем сидеть в «Зеленой скумбрии», Борисыч, — дал координаты Вася, и все прошли мимо.

Подшкипер нащупал платок в кармане, вытер разом вспотевший лоб. Ему очень хотелось повернуться и посмотреть, кто же там разговаривает с ним из кустов, но только Свирьин не посмел этого сделать.

— Берите ключи обратно, Аполлон Борисович, — сказал невидимый собеседник. — Машину оставьте на площади до утра. К утру в багажнике будет лежать небольшой ящик. Когда поедете на склад получать снабжение, уложите его так, чтоб незаметно провезти в порт. На борту судна аккуратно спрячьте среди подопечного вам имущества. В конечном порту рейса за ящиком придут. Вы получите дополнительное указание. Вам все понятно?

— Все, — кивнул головой Свирьин. — Понятно…

— А теперь поднимитесь и, не оглядываясь, идите догонять своих матросов.

— А кадра? Я ведь сказал, что жду…

В кустах опять хмыкнули.

— Не пришла ваша кадра… Найдете в ресторане другую. Ну, живо поднимайтесь и шагом марш за моряками…

XXXII

— Сразу возьмете? — спросил Горовец-Ольшанский. — Я ведь внука жду… Ушел купаться на море. Вот и пельмешков ему… Надо бы соседям наказать, чтоб отцу, Саше, сообщили: пусть заберут отсюда парня.

— Когда он придет, ваш внук? — спокойно спросил гость.

— Да с часик еще посидит в воде… Может, я пока вещички там… Кое-что приготовлю? Бритву захвачу… Хотя, что я говорю: какие бритвы в тюрьме!

Биг Джон громко, от души рассмеялся. Сидор Матвеевич, он же Герман Иванович, удивленно смотрел на него.

— Вот так штука, — проговорил Биг Джон, обрывая смех и становясь серьезным. — Вы, оказывается, приняли меня за чекиста. Нет, дорогой «Лось», я прибыл к вам как ангел-спаситель. От ваших новых хозяев.

Сначала Ольшанский недоумевающе смотрел на него, потом сообразил, что к чему, и в глазах его возникло облегчение: пришла временная отсрочка. А ведь он приготовился к самому худшему. Собственно говоря, он готовился к этому всю жизнь.

Но Ольшанский не знал, что самое страшное испытание ждет его впереди… Он подвергнется ему через каких-то пять минут.

Но как бы ни было, а только стоял он на краю могилы, и вдруг… Смерть отодвинулась.

— Но что я теперь могу? — слабо улыбнувшись, спросил «Лось». — Старый и больной человек. Прошло сорок лет… Прежнего агента СД больше нет. Какая от меня польза тем, кто послал вас сюда?

— Польза от вас великая, Сидор Матвеевич, дорогой товарищ Горовец! Позвольте, я буду называть вас нынешним именем… Опыта у вас — дай бог каждому! Сорок лет успешно прятаться от КГБ — это надо уметь. Не будь вы секретным агентом Третьего рейха — самое место вам в книге рекордов Гиннеса.

Ольшанский скромно улыбнулся.

— Не моя заслуга. Просто меня хорошо законспирировали, — сказал он.

— Но дело сейчас не в этом, — остановил его Биг Джон. — Вы сами заслужили законный отдых, правда, не сделав ничего из того, чему учил вас шеф Легоньковского управления службы безопасности гауптштурмфюрер СС Гельмут Вальдорф.

— Вы знаете и о нем? — испуганно округлил глаза Ольшанский.

— Мы знаем все, что хотим узнать, — значительно произнес Биг Джон. — А с вашим шефом я сравнительно недавно пил виски. Но к делу… Вы лично нам не нужны, Сидор Артемьевич. Доживайте отпущенное вам богом время спокойно… Нам необходим ваш сын!

Ольшанский вскочил, опрокинув стул.

— Нет, — прошептал он и схватился за сердце. — Нет… Только не это!

— Именно это, — возразил Биг Джон. — И вы хорошо знаете, бывший нацистский агент, что другого выхода у вас нет. Таковы неумолимые законы разведки.

— Мерзавцы! — громко произнес вдруг Ольшанский-Горовец. — Мнят они, у печки сидя, что знают все, чем занят Капитолий: кто в гору там пошел, кто процветает, кто пал, кто с кем в союз вступил, кто в брак. Они лишь тех, кто им по нраву любят, а чуть кто им не люб — смешают с грязью.

— О чем это вы? — с любопытством глядя на декламировавшего старика, спросил Биг Джон.

— Так, — ответил «Лось». — Это я из Шекспира. Трагедия «Кориолан»…

Он кивнул на лежавшую на подоконнике книгу.

— Шекспир — это хорошо, — согласился Биг Джон. — Но давайте вернемся к нашим баранам.

— Первый баран — это я, — горько усмехнулся Ольшанский. — Надо было еще тогда пойти в НКВД с повинной. Теперь, увы, поздно… И вы сказали абсолютно точно: выхода у меня нет. Только зачем вам мой сын? Он ведь ничего не знает. И не станет с вами работать.

— И замечательно! — воскликнул Биг Джон. — Со своей стороны мы сделаем все, чтобы ни ваши родные, ни органы государственной безопасности ничего не узнали о вашем, мягко говоря, сомнительном прошлом. Мне попросту нужен выход на сына. Это последнее задание для вас…

Ольшанский — «Лось» вздохнул и опустил голову.

— Учтите, Сидор Матвеевич: мы куда богаче и щедрее нацистов, — продолжал Биг Джон. — Вам и вашему сыну заплатят большие деньги. Кроме того, организуем переброску на Запад и его семьи, и вашей. С хорошими деньгами вы заживете у нас по-настоящему. Сможете купить престижный особняк, до которого далеко этой сараюшке.

— Оставьте ваши байки, молодой человек, — резко оборвал его Ольшанский, лицо его затвердело, он жестко глянул на Биг Джона. — Не вешайте мне на уши лапшу… Да, я сорок лет прятался от чекистов и за эти долгие годы научился размышлять. Сорок лет дрожать и думать — неплохая школа. У вас такого опыта нет. Подобные сказки хороши для юных недоумков. А мне-то хорошо известно, что в жестоком мире разведки достаточно увязнуть в этих сетях один раз… Потом вы сами презираете тех, кого завербовали, но… Впрочем, зачем я вам все это рассказываю? Мне не нужны ваши деньги, но я сейчас в ловушке, вы держите меня за горло. И чтобы не узнали об Ольшанском — «Лосе», чтоб не проклял деда мой внук Гера… Принимаю ваше предложение. Дайте мне подумать до завтра…

— Могу вам дать только час. Через час — ну, скажем, полтора — я звоню вам и назначаю время новой встречи.

— Согласен, — сказал Ольшанский. — Буду ждать вашего звонка. Идите до калитки один… Не надо, чтоб соседи видели нас вместе.

— Старая добрая школа конспирации, — усмехнулся гость и, не прощаясь, вышел.

Через двадцать минут вернулся с моря двенадцатилетний Герман Горовец. Дед накормил его и сказал, что звонил из Дижура отец. Бабушка заболела, мама собирается в срочную командировку, отец занят на работе, надо Герману вернуться на пару дней домой. Он, дедушка, тоже приедет, но к вечеру.

— Вместе бы, деда, — сказал Герман, допивая холодный, принесенный из погреба, компот.

— Не могу, милый Герман, — с сожалением ответил Сидор Матвеевич. — Тут товарищ один скоро придет… Так я ему долг должен отдать. А ты собирайся — электричка через двадцать пять минут. Прихвати корзинку с клубникой, с утра для твоих сестренок приготовил.

— Хорошо, дедушка, — сказал Герман.

Он был послушным внуком.

Проводив Германа-младшего, человек, которого тоже когда-то называли этим именем, достал бумагу и сел с нею к столу.

Он хотел написать сыну, объяснить, как все случилось сорок лет назад, попросить прощения, но слова не рождались, и лист бумаги оставался чистым. Да и какие слова могли оправдать его давнишнее преступление?

Наконец, он вывел: «Дорогой сынок! Саша…» И все. Ольшанский не нашел сил написать всю правду о себе.

Он вынес из чулана старое, но хорошей «зауэровской» марки, охотничье ружье шестнадцатого калибра, достал из нижнего ящика коробку патронов, которыми в давние времена расстреливал тарелочки, тренируясь на стенде, усмехнулся возникшей мысли, что дробь чересчур мелка для такой крупной дичи.

Затем уселся на стул, помедлил минуты две, ни о чем не думая, решительно сунул стволы в рот и нажал на спусковой курок.

Умер Ольшанский мгновенно.

XXXIII

— Вы знаете… Мне кажется… Словом, я думала, что это приснилось…

— Что именно вам приснилось, Ирина Никитична? — вежливо спросил Вадим Щекин.

Вот уже около часа беседовал он с Ириной Мордвиненко в ее доме. Девушка часто принималась плакать, когда вспоминала о погибшем женихе, но капитан Щекин, как будто и не утешая Ирину, находил такие слова, которые помогали ей успокоиться, набраться душевных сил и отвечать на осторожные, тактичные вопросы Вадима.

— Снилось, будто папа приехал ночью, разбудил меня и попросил накрыть стол для него и друга, которого он возил по местам их фронтовой молодости.

— А друга этого вы видели во сне? Он вам снился?

— Нет, это я помню точно. Я ведь и в жизни с ним не встречалась…

— Как так? Никита Авдеевич не познакомил вас со своим фронтовым другом? — удивился Вадим Щекин.

— Он хотел сделать это по возвращении из поездки… Но когда вернулся утром, мне было уже не до знакомства с кем-либо.

— Значит, ваш отец вернулся утром?

— Да, когда я проснулась и поднялась с постели, папа возился с машиной во дворе. Было это в начале девятого…

— А его приезд ночью и просьба накрыть стол вам приснилось?

— Видимо так, — сказала Ирина, голос у нее был неуверенный.

«Если отец ее в самом деле вернулся домой ночью, то он мог еще застать Балашева в доме, вернее, сарае, — подумал капитан. — Но при чем здесь ее сон? А может быть, Ирине известно, что Мордвиненко вернулся ночью, и придуманным сновидением она создает отцу алиби? Но, во-первых, зачем оно отцу, а во-вторых, ни к чему придумывать сон, можно просто сказать: приехал утром — и делу конец».

Вслух он сказал:

— Так вам и не довелось увидеть фронтового друга отца?

— Мне было уже не до того…

— А Никита Авдеевич? Ваш отец знает о случившемся?

— Конечно… Папа пытается меня утешить, успокоить, искренне печалится по поводу… Об Андрее… Ему, Андрюше, всегда казалось, будто папа его недолюбливает, а вот оказалось… Нет, папа совсем другой.

Вадим Щекин почувствовал, что девушка сейчас заплачет, и тогда он быстро спросил:

— С кем вы дружите, Ирина?

Она удивленно взглянула на него и спросила:

— В каком смысле?

— Я хотел узнать, кто ваша подруга?

Ирина задумалась.

— Задушевных подруг у меня нет… Конечно, по работе есть знакомые девушки, в нашем поселке, в Лавриках, с кем в школе училась. А дружила я с Андреем…

«Теперь все мысли ее будут возвращаться к погибшему жениху, — подумал капитан, ему по-человечески было жаль девушку. — Но время — лучший лекарь. Оно излечит и эту сердечную утрату Ирины Мордвиненко».

— А про папиного друга… Он, папа, то есть, сам мне сказал…

— Что именно? — внутренне насторожился Вадим Щекин.

— «Хотел познакомить тебя с Григорием, да не ко времени это… И сам Гриша это понял — уехал к себе на родину…» Мне было все равно тогда, а теперь понимаю, как он добр, мой отец.

— Конечно, — согласился Вадим Щекин. — Душевная деликатность — великая вещь. Ее так не хватает в наше время людям… Я пойду, Ирина Никитична. Извините за беспокойство, но последняя просьба. Не покажете ли вы мне сарай, в котором спал в ту ночь Андрей Балашев?

Ирина пожала плечами и поднялась.

— Это можно, — сказала она.

XXXIV

Когда Владимир Ткаченко получил указание руководства отправиться на шхуну-кафе и поговорить там с Никитой Авдеевичем, он подумал, что неплохо бы пригласить в «Ассоль» так неожиданно встреченную им на лайнере Алису. И хотя был правомочен самостоятельно решать, как поступить ему, ведь спутница могла быть неплохим оперативным прикрытием в его миссии, майор решил уведомить об этом своего шефа, полковника Картинцева.

— Здравая мысль, Владимир Николаевич, — сказал начальник отдела. — И в самом деле: молодому мужчине сидеть одному в кафе, да еще в таком романтическом, скучно… Я и сам хотел уже посоветовать вам пригласить кого-либо из наших сотрудниц… Ваша хорошая знакомая?

— Больше чем знакомая, Валерий Павлович, — ответил Ткаченко. — Учились вместе в инязе. И вообще…

Тут он неожиданно смутился, но Картинцев будто не заметил ничего, сказал:

— Добро, Владимир Николаевич, действуйте. Вечером соберемся вместе, обменяемся новой информацией.

Ткаченко вернулся в свой кабинет и позвонил оттуда вахтенному штурману теплохода «Калининград».

— Алиса Петровна? — переспросил тот. — Наверное, в библиотеке. Сейчас я позвоню туда по судовому телефону…

«Больше, чем знакомая, — мысленно передразнил сам себя Владимир. — Что ж ты так об Алисе, которая была тебе целый год самым близким существом? «Учились вместе…» И только, товарищ майор? Ладно, ладно, не иронизируй. Во второй раз я не отпущу ее… Костьми лягу за Алису».

Учились они и вправду вместе. Даже в одной группе. И сидели в аудитории за соседними столами. И обитали в студенческом общежитии на одном этаже. Только вот не замечали друг друга почти целых два года, до конца второго курса, пока их группа не собралась на экскурсию в Звенигород.

Владимир вышел тогда в тамбур покурить. Докурив сигарету, Ткаченко открыл переходную дверь, чтоб выбросить окурок. Когда он повернулся, хлопнув дверью, в тамбуре стояла Алиса.

— Сейчас будет станция Малые Вяземы… Потом Голицыно, — сказала она. — В этих местах сохранилось поместье Бориса Годунова. В нем останавливалась Марина Мнишек по дороге в Москву. А на здешнем кладбище похоронен брат Александра Сергеевича Пушкина… В имении князей Голицыных — краеведческий музей. Памятные, заповедные места.

— Ты уже была здесь? — спросил Ткаченко у Алисы.