Да, вещи не всегда бывают такими, какими должны быть, временами они оказываются гораздо лучше, чем мы ожидали. По крайней мере, в случае с «дорожным» гаремом из шести жен Шейха Файзули, было именно так.

Они действительно были роскошны. Что за незабываемые лица, что за великолепные формы! Я любовался ими – высокогрудыми, полногрудыми, с невероятно тонким станом, сладострастно пышными бедрами, выглядящими еще более соблазнительными в этих прозрачных «гхазиках» и «шуп-шупах»... Теперь я уже знал, что это такое, и они тоже оказались лучше, чем я представлял.

Эти шесть возлюбленных были... Да вы просто не поверите! Я сам едва мог поверить, что такое бывает.

– Ну, девушки, – наконец улыбнулся я и двинулся к ним, чтобы убедиться в реальности их существования. – Я думаю, вы счастливы, да?

Тут очень некстати громила, который должен был очнуться, по моим расчетам, не раньше чем через час, вдруг начал приходить в себя.

– Простите, – сказал я девушкам. – Скоро вернусь. Немного терпения.

И я потащил стража, который начинал отбрыкиваться и что-то бормотал, подальше отсюда, чтобы мой гарем не видел, как я вырублю его снова. Они уже видели главное. Я не хотел избаловать их за один вечер.

Гигант пришел в себя довольно быстро. Все же мне хватило времени найти какую-то проволоку и за отсутствием веревки связать его этой штукой. Вскоре он оказался способным говорить и, главное, пожелал говорить.

– Дерьмо, – было первое, что я услышал. Это после того, как я осведомился, какими судьбами он попал в сторожа.

– Я понял, что все это дерьмо, как только меня сюда определили, – уточнил он. – Одна баба – одна неприятность. А шесть? И Бог мой, – его глубокий и скрипучий голос стал еще глубже и практически превратился в сплошной скрип, – такие бабы!

– Да. Как вас зовут?

– Моллюск. Зовите меня Моллюском, если хотите.

– Моллюском?!

Наемный телохранитель, гангстер, так мне показалось с первого взгляда, – и с таким имечком! И я не надеялся, что он расколется сразу и так просто. Здесь было что-то... ну, скажем – непонятное!

Но скоро я все понял.

– Обожаю моллюсков, – сказал он. – Жареных или свежих, мне все равно. Пью их сок. Ем. А все мало. Разводил бы их как кошек или собак, если бы знал как. Собирай и ешь себе...

– Так вы любитель моллюсков, да? Послушайте, Моллюск, а как насчет того, чтобы рассказать все в более доступной форме? Притворитесь, что диктуете краткую исповедь в полиции. Что, кстати сказать, будет правдой.

– Знаю, знаю. Я имею право на адвоката. Если не могу нанять сам, мне его предоставляют. Вы мне его предоставите.

– Нет, не предоставлю.

– Так что же вы хотите знать?

– Все, что знаете вы.

Знал он не слишком много, но для начала вполне достаточно. Ему заплатил пару сотен старый знакомый, которому Моллюск иной раз помогал и прежде. Всех дел-то: денек-другой присмотреть за «шестью бабами».

– А кто этот малый? – спросил я его.

– Изи, – сказал он. – Изи Баннерс.

– Ага. Кто-нибудь ему помогал или он сам справился?

– Сам. Он сделал все по-умному. Арендовал «конти»-седан, который как две капли воды похож на лимузин. Заплатил за месяц, хотя езды было на день, и поехал туда, где были эти куколки, прикинулся шофером и привез их сюда. Вот уж, наверное, они удивились, когда вылезли из машины.

– Вы знаете, где он их подобрал?

– Нет. Откуда мне знать?

– В аэропорте Лос-Анджелеса. В международном аэропорте. Они прилетели на частном самолете из-за границы. Не знали?

– То-то, я гляжу, как-то они не по-нашему выглядят... Из аэропорта? Ха!

– А как Изи узнал об их прибытии в аэропорт?

– Понятия не имею. Я не знаю об этом ничего.

– Кто еще в этом деле участвует? Я хочу сказать, кроме вас.

– Хоть убейте, не знаю. При мне он никого не упоминал.

– Вы что-нибудь знаете об Арнольде Трапмэне?

– О ком?

Я снова назвал ему имя.

– Нет, впервые слышу.

– Что за дельце, которое обделывает Баннерс?

Об этом он тоже ничего не знал. Просто польстился на две сотни долларов, и все.

– Плюс шалости с шестью девицами разом? А?

– Дерьмо, – сказал он. – Никоим образом. Изи велел, чтобы я вел себя с этим товаром, будто я евнух...

– Евнух?

– Ага. Я и не знал, что это такое. Но Изи объяснил. А я ему: лучше, говорю, сроду такого не знать...

Больше мне нечего было узнавать от Моллюска, и, когда я был уже готов покинуть его, он сказал почти плаксиво:

– Ну не странно ли, как бывает? Сижу здесь, смотрю на баб, почитываю книжицу, все тихо, спокойно. И вдруг вы налетаете, как паровоз. А ведь я вовсе не собирался лезть в драку из-за баб.

– Что? Не собирались?

– Если бы вы мне дали шанс, я бы сделал так, как вам надо, и был бы смирным, как моллюск. Какой мне интерес рыпаться? Чтобы вы сделали из меня отбивную котлету.

– Моллюск, знаете что?

– Что?

– Я бы предпочел, чтобы вы мне этого не говорили.

В последние минуты нашего разговора он стонал, поэтому я спросил его:

– Могу я что-нибудь сделать для вас?

– А что, разве вы недостаточно сделали?

– Не в том смысле. Я имею в виду, что вы стонете и так далее... Вы в порядке?

Громила посмотрел на меня так, будто куснул моллюска больным зубом и будто в этом моллюске было слишком много горячего соуса, а сам он еще оставался в раковине.

– Конечно. Со мной все в порядке, – сказал он саркастически. – Я превосходно себя чувствую. А застонал потому, что вдруг почувствовал себя еще лучше.

Я похлопал его по плечу и вернулся к гарему. Появление избавителя было встречено гробовым молчанием.

Я остановился перед ними и потер руки, что вовсе не имело никакого тайного смысла. Я, конечно, знал, особенно теперь, когда мой мозг перестал работать так лихорадочно, как во время измотавшей меня схватки с Моллюском, что не имею права не только требовать, но и ждать каких-либо милостей от этих заколдованных прелестниц. Вне зависимости от того, насколько благодарны они мне были.

Мне было нетрудно вспомнить кое-что из того, что говорил Шейх, включая и красочное описание такой весомой личности, как Харим Бабуллах.

Я прикинул, на сколько весомей Моллюска может оказаться этот Харим. Вероятно, вдвое.

И все же не было причины, по которой нам нельзя было познакомиться немного поближе. Вступить в более дружеские отношения.

– Ну, девушки, – обратился я к ним снова и все еще улыбаясь. – Надеюсь, вы чувствуете себя счастливыми? Бодрыми? Вы рады, рады, что я пришел сюда и спас вас от судьбы, худшей, чем... ну, в общему что я вас спас? Кто знает, от чего? Готов об заклад побиться, что вы... Эй, да скажите хоть словечко!

Никакого ответа.

Я решил попытать счастья по-иному, раз болтовня не принесла мне никакой пользы. Конечно, я не смог вспомнить всех незнакомых слов и фраз, которые употреблял Шейх Файзули, разговаривая со мной, но я, безусловно, помнил, как зовут шесть его великолепных жен.

Я ткнул пальцем в потрясающую брюнетку, вспомнив, как Файзули распространялся насчет «изобильных грудей», и сказал:

– Вы, Зизик, да?

Молчание.

– Виздраиля? Монеша?

Опять пусто.

Крошка, стоявшая рядом с брюнеткой, смотрела на меня так, точно хотела загипнотизировать. И в этом что-то было.

Поэтому я обратился к ней:

– Вы, вероятно, та самая – с глазами газели и с губами, как розовые лепестки... Разаженлах?

И опять ни да, ни нет...

Я отступился. Потому что, в конце концов, я детектив и привык соображать и действовать, как повелевает дедукция. И я понял, что существуют только три возможных объяснения безвыходности этой ситуации.

Все эти цветущие жены были глухи и немы. Второе. Ни одна из них ни бельмеса не смыслила по-английски. Третье...

Мне было ненавистно думать об этом, но, возможно, я спас не тот гарем.

Глава 21

Уик-энд в отеле «Касакасбах» стоит не дороже, чем если бы вы решили на месяц слетать в Марокко и отдохнуть там в маленьком домике – «каса». Кроме того, он мне всегда казался несколько снобистским и душным.

Несмотря на это и свое не слишком благозвучное имя, «Касакасбах» – один из красивейших и лучших отелей не только в Лос-Анджелесе, но и в США. Он может похвастаться многочисленным штатом опытных и профессиональных сотрудников, способных преодолеть апломб и справиться почти с любой возможной ситуацией. Почти с любой.

После того как я переместил гарем из бывшего супермаркета в свой «кадиллак», чувствуя себя при этом точно пастух, загоняющий отару овец в «фольксваген», моей следующей заботой стал звонок в полицию. Было вполне естественным сообщить им о тех волнующих событиях, участником которых мне довелось стать. Но вдруг до меня дошло, что я сам себя посадил на рога острейшей дилеммы.

Первым «рогом» было мое обещание Шейху Файзули блюсти секретность в его деле. После того, что эта воздушная Сайнара наговорила ему, он должен совсем потерять веру в человечество, начни я болтать о его шести исчезнувших женах.

Но я не мог и Моллюску позволить пойти в полицию, что он, кажется, очень хотел сделать, когда мы с ним беседовали в последний раз. Это не только повредило бы гарему, но, весьма вероятно, и мне. Моллюск изобразил бы дело так, что я набросился на него без всякой причины, а я не смог бы доказать обратное – из-за все той же сугубой секретности. Таков был второй «рог».

Короче говоря, я не стал звонить в полицию и засунул скрюченного Моллюска, все еще перевязанного проводом, но в полном сознании, в багажник своего «кадиллака» – до той поры, пока не смогу предоставить ему более просторное убежище. Надо сказать, он уже порядком устал от меня.

Подъехав к отелю «Касакасбах», я остановился как раз там, где начинался ярко-красный ковер – по нему ступали гости, входящие или покидающие отель. В просторном холле росли живые банановые пальмы. Среди всей этой роскоши меня томило смутное беспокойство, но в то же время было и ощущение какого-то пьяного умиротворения, как я думал, заслуженного. Я чувствовал себя расслабившимся больше, чем когда бы то ни было за последнее время. Мне оставалось сделать совсем немного, но я был уже готов умерить темп. Мне требовалась короткая передышка в бою.

Я выключил зажигание. Оглядел свой цветник, в котором буквально утопал. И сказал, улыбаясь:

– Ну, девушки, вот мы и дома! Сейчас вы предстанете перед своим супругом и повелителем.

Они молчали. Ну что ж, не привыкать.

Я вышел, обогнул рысцой машину и распахнул для них дверцу как нельзя более непринужденно.

Я бывал в отеле «Касакасбах» и раньше, но уже забыл вышколенных швейцаров и портье с их сверхэффективностью, напоминающей рекламные ролики, посвященные автозаправочным станциям. Знаете, когда кто-то подъезжает с намерением посмотреть, отчего спускает шина, а вся армия сумасшедших в униформе бросается ему навстречу и делает все, кроме разве что высокооктановой клизмы. Поэтому, наблюдая всю эту отельную суету, я немного смутился.

Там был ливрейный или ливреистый – я никогда не мог запомнить, как правильно это произносится – швейцар и высокий немолодой малый, функции которого остались для меня непонятными. Похоже, когда-то он был генералом перуанской армии и сохранил при себе всю былую внушительность. Там же находился главнокомандующий ночных сторожей с двумя адъютантами: молодым человеком, который мог убрать с дороги вашу машину, и парнишкой, который, я думаю, годился для того, чтобы отполировать клиенту клюшки для гольфа. Если они у клиента есть.

Внезапно они все разом возникли передо мной и посмотрели так, будто я был последним из тех, кто дает крупные чаевые.

– Ну, – сказал я приветливо. – Здесь вас вполне достаточно. Но чего вы, собственно, хотите?

Генерал выступил вперед, улыбаясь улыбкой столь фальшивой, что я подумал: уж заодно ли и губы ему изготовили вместе с фальшивыми зубами? – и проговорил:

– Добро пожаловать в известный на весь мир «Каса...»... Что это, сэр?

Что я мог ответить? Моллюск в последнее время был несколько раздражен, да и вообще-то не отличался уравновешенным характером, если уж говорить честно. Вот он и начал брыкаться внутри багажника. Судя по звуку, колотил ногами по крышке. А может быть, головой. Во всяком случае, выходило достаточно громко.

– Бог мой, что это?

Раздался еще один глухой удар.

– Ничего, – сказал я.

– Но я слышу, и все мы слышим!

– Ничего, это один мой знакомый парень. Не о чем беспокоиться.

– Прошу прощения, сэр.

У меня не было даже самой туманной идеи, как я буду это объяснять, но, как оказалось, объяснения не потребовалось.

Швейцар, главнокомандующий сторожей, капитан гвардии носильщиков и вся их свита живо обступали мой «кадиллак», готовясь совершить то, что требует ритуал. И вдруг, будто повинуясь невидимому дирижеру, они замедлили движение, остановились и окаменели. Точно их всех в одно мгновение разбил паралич!

Шерешим, или по крайней мере видение, которое могло быть Шерешим, ступила на ковер с грацией и красотой истинной богини. За ней последовала материализованная гибкость в лице Якимы. Потом еще, еще и еще... И, наконец, последняя и невыразимо прекрасная – Разаженлах.

Мы, все семеро, прошествовали по красному ковру и вошли в холл с банановыми кущами. Мне даже не пришлось никому давать на чай.

Лифт, предназначенный специально для пентхауса – надстройки на самом верху отеля и этажа под ней, – шел вниз, когда я оглянулся и увидел Сайнару Лэйн, которая почти бежала по коридору ко мне.

Мы не встречались, как мне показалось, очень давно, но она все еще выглядела классно и вполне подходила для любого гарема, особенно когда двигалась, как теперь.

– Шелл! – окликнула она меня издали.

Я подождал, пока она подойдет, и сказал:

– Видите, я занят. – Но я сказал это шутливо, с широкой улыбкой, так мне казалось. – Ну, что вы хотите сказать?

Ее лицо приняло непроницаемое выражение.

– Что случилось с вами... с вашими... – спросила она, оглядывая меня столь детально, словно собиралась разобрать на запчасти.

– О да, я забыл. Удивлен, как меня сюда вообще впустили. – Я обхватил голову руками и ощутил, что она не совсем симметрична. – Такова моя работа, да. Вид, конечно, неважный, но... Объяснять дальше?

– Нет... Я вас остановила, потому что Джиппи ищет вас, Шелл. Он хочет вам что-то рассказать. Так мне кажется. А никто не знает, где вы.

– Я тоже не знал. То есть я не знал, куда попаду и где окажусь – до тех пор, пока не попал туда. А сам Джиппи не говорил, зачем я ему нужен?

– Нет, он звонил мне и спрашивал, не знаю ли я, где вы. Думаю, вам следует повидать его или по крайней мере позвонить в больницу.

Глаза ее становились все более удивленными. Она притворялась, что смотрит на меня, но взгляд ее перепархивал с цветка на цветок, так сказать. Она умирала от любопытства, я это знал, но тут лифт наконец добрался до холла, его дверцы раздвинулись, и вся наша толпа вошла в него, я и мой гарем. Я еще разглядел, как уходит Сайнара Лэйн, и мы стали подниматься.

Я был счастлив, что все пока идет так гладко. Я только на минуту задержался у конторки и сказал:

– Добрый вечер, мое имя Шелл Скотт, – как тут же заметил, что и здесь была такая же суматоха, как снаружи. Клерк нажал на кнопку – четыре раза, потом на другую – пять раз, и я подумал, что если бы здесь было фортепьяно, то он бы заиграл на нем. Менеджер отеля, владелец отеля и, я полагаю, председатель совета директоров всего конгломерата отелей, сменяя друг друга, стали расспрашивать меня, что мне угодно.

– Хочу подняться, – ответил я, показывая рукой в потолок. И больше ничего не потребовалось. Меня подвели к лифту, уверили, что любые мои желания в отеле «Касакасбах» будут рассматриваться как приказ, и пожелали всего, кроме веселого Рождества и счастливого Нового года.

Я немного опасался, не возникнут ли препятствия, когда я препровожу девиц на предпоследний этаж, который, вероятно, окружен Национальной гвардией или силами Харима Бабуллаха. По-видимому, мое беспокойство было лишено оснований. Видать, Шейх Файзули не бросал слов на ветер, когда говорил мне про «карт-бланш». На это я и уповал. Да, иметь на своей стороне такого союзника, как Шейх, совсем неплохо.

В «Касакасбахе» было двадцать два этажа, и скоро двери лифта бесшумно распахнулись на двадцать первом.

Я сделал знак рукой, показывая, что все в порядке и они могут следовать за мной. Наверное, я хорошо их натренировал, потому что они вышли из лифта еще до того, как я успел отдать свою команду. Но по крайней мере они вышли, а это было как раз то, чего я хотел, даже если эти тупые девицы и не обращали на меня внимания.

Итак, я вышел из лифта, и его двери закрылись. И я понял: мы это сделали! Я начал понимать даже больше: что я действительно вышел в поисках гарема, и нашел его, и отвоевал – отвоевал голыми руками! И совсем один доставил всех этих красавиц сюда, так сказать, оптом.

Гордость переполняла меня. Я чувствовал себя молодцом и готов был признать, что я – детектив, единственный в своем роде.

Но ставить точку, пока я не сдал товар с рук на руки и не получил от заказчика удостоверяющую сие расписку, было рановато. Хотя девицы уже обрели дар речи и выводили своими язычками бесчисленные рулады. Они оглядывались вокруг и казались весьма оживленными. Вся стайка весело перепархивала через холл, вскрикивая и щебеча – диковинные птицы в клетке, украшенной коврами.

Я махнул им рукой прежде, чем они исчезли.

– Да, правильно, идти надо туда.

Потом крикнул:

– Харим? О, Харим? Хэлло! Мистер Бабуллах? Кто-нибудь!

Никто не ответил.

«Конечно, – подумал я, – Шейх Файзули в отеле, только этажом выше, Харим наверняка с ним, потому что здесь до сих пор ему было нечего делать». Предположив это, я пошел вперед по красному ковру, толстому, упругому, похожему на пенистую резину. Птички разлетелись в разные стороны, и двери открывались и закрывались под аккомпанемент еще более громкий, чем я мог ожидать. Наконец одна из них – мне хотелось думать, что это была Якима – остановилась пред открытой дверью и прокричала:

– Куулуминемамараракиззамаизизизиам! – или что-то очень похожее.

На этот зов остальные пять красоток мигом слетелись к Якиме, и все тут же исчезли в обнаруженной ею комнате, чем бы она там ни являлась. Надеясь, что это все же не ванная, я проскользнул в дверь и последовал за девушками, стараясь разгадать, что они такое задумали.

Комната была огромна, скорее зал, и занимала, как я понял, четверть всего этажа, и то ли сам Шейх, то ли администрация отеля потратили целое состояние, чтобы превратить ее в иллюстрацию к «Тысяче и одной ночи».

Ковры были белыми, пушистыми, но по крайней мере сотня ярких цветных подушек и пуфов и подушечек, разбросанных там и сям, оживляли эту белизну. Там были бархатные диваны, на низких столиках – массивные вазы с цветами и огромные корзины фруктов. Гобелены, вязаные и тканые полотнища покрывали стены, прозрачные драпировки из какой-то чуть ли не самоцветной ткани сияли в нежном свете. Они разделяли огромную комнату на укромные закутки, подобные шкатулкам для драгоценностей.

Воздух был напоен нежнейшими ароматами. Откуда-то лилась приглушенная музыка, казавшаяся дуновениями сладостного ветра. Я узнал тонкий манящий голос камышовой дудочки, слабое «там-там», как если бы кто-то касался кончиками пальцев туго натянутой кожи, ритмичное, как бы робеющее «лин-лин-лин» струнных и некий звук, напоминающий смех бубенчиков, какие обычно танцовщицы носят на щиколотках. Но вся эта музыка не покрывала двух других мелодичных звуков, которым я не мог подобрать ни названия, ни сравнения. Один из них мог быть слабым гудением голосов, другой – журчанием воды, плещущей на круглые камни, но я предпочел бы считать это теплым медом, булькающим в старых, инкрустированных драгоценными камнями водяных трубах...

Именно в этот момент, когда мое воображение разыгралось до того, что я стал представлять водяные трубы, инкрустированные драгоценными камнями, я вдруг осознал, что позволил своей фантазии унести меня за тысячи миль отсюда. А что же произошло с девушками, пока я отлучился так далеко?!

Конечно, их не было поблизости! И на минуту я почувствовал, что у меня внутри образовалась тошнотворная пустота. Пламенное воображение мгновенно нарисовало мне мрачную картину: что, если враги Шейха и мои собственные, столь же черные душой, как и одеждой, нагнетают в комнату через систему кондиционеров опий? Или что-нибудь похуже? Вдруг они снова украли вызволенный мной гарем, пока я тут млел, очарованный и отравленный гипнотическим действием газов и великолепным «там-тамом» и журчанием медовых пузырьков?!

Но я сразу понял, где свили гнездышко мои птички, понял, прежде чем увидел их! Ибо я услышал радостный писк, охи и ахи, выражавшие ничем не сдерживаемое веселье. Поэтому их оказалось совсем нетрудно найти. Слава Богу, моих цыпочек не похитили снова!

Но сначала я никак не мог понять, чем они, черт возьми, занимаются?

А они, все шесть красавиц, прыгали, как дети, на огромном водяном матрасе, который был больше любой постели в двойном номере. Сначала мне показалось, что по размерам он равен всем полям люцерны, которые я когда-либо встречал. Но это должен был быть именно водяной матрас, потому что ни один другой матрас не вступает в эти игры с такой охотой и податливостью, что бы вы с ним ни делали. Это хорошо знают все, кто когда-либо прикасался к нему хоть одним пальцем.

Я двинулся вперед, полюбовался зрелищем, которое оценили бы и небожители, затем воскликнул:

– Красиво, черт возьми. Красиво!

Мне не было нужды придумывать какие-нибудь волшебные и поэтические слова, потому что девицы буквально в упор меня не видели.

– Черт возьми! – сказал я и поощрительно добавил: – Давайте, давайте!

И тут в первый раз они обратили на меня внимание. Точнее, не на меня, а на знак, который я сделал им руками. И, конечно же, ничего не поняли.

Они застыли. Ушло, прекратилось одушевлявшее их движение.

– Ну вы, куколки! – проговорил я резко. – Давайте продолжайте. Действуйте!

И снова махнул им рукой.

Но это не помогло. Они больше не резвились – просто лежали на своем водяном ложе и молчали.

И все-таки раскинувшиеся передо мной прелестницы – это не самое худшее, что можно себе представить. А главное, внимание всех шестерых наконец-то было приковано ко мне. Поэтому я решил обратиться к ним с короткой речью, которая пришла мне а голову. Кто знает, встретимся ли мы еще раз – на банкете или каком-либо другом сборище?

– Сударыни, – начал я, – забыл вам сообщить одну вещь, а это очень важно. Знайте, что я, ваш благодетель, ваш спаситель, ваш избавитель и так далее. Я – Шелл Скотт. Шелл Скотт, – повторил я. – Может быть, это имя ничего не значит для вас, но запомните его на всякий случай, ладно?

Молчание.

– Ах вы тупые девки... Ну пусть вы и не способны понять мою речь, меня утешает, что она войдет в ваше подсознание. Впрочем, забудьте об этом... Вот что я хочу сказать: я благодарен этому похотливому Шейху за то, что он свел нас всех вместе. Я даже благодарен Одри, и Джиппи, и Сайнаре Лэйн, и миссис Гернбаттс. И, конечно, я благодарен Девину Моррейну, потому что если бы не он и его «дудлбаг»... если бы он не отправился искать затонувший корабль...

Что-то произошло. Молчальницы ожили.

– В чем дело? – удивился я. – Что я такого сказал?

Одна из красавиц энергично спрыгнула с матраса, и, как это бывает с водяными матрасами, он студенисто заколыхался. Пять остальных девушек, казалось, приветственно махнули мне. А эта одинокая красавица смотрела на меня с нескрываемым интересом. И, может быть, со страстью. Неужели? Наконец-то!

Но мои надежды уже столько раз обращались во прах.

– Что это было? – спросил я ее, стараясь держать под контролем свое возбуждение. – Не затонувший же корабль вас так взволновал! В нем нет никакого очарования. Готов поклясться, что вас заинтересовал «дудлбаг», верно? «Дудлбаг!»

– Маххрраййн, – запела она, как раньше не пела ни одна из них. Это была песня красавицы, истомная, хрипловатая и вязкая, как сироп, но ни в коем случае не клейкая и не сентиментальная. Прекрасная мелодия!

– \"Отлично! – сказал я себе. – Я подозревал: существует нечто, чем можно пронять этих гордячек. Надо попытаться еще раз, и я это сделаю\". Мааахрраах... Как это? Детка, ты и не знаешь, как это меня волнует – не думай, что я не читал «Тысячу и одну ночь». Я читал сказки Шехерезады под одеялом, когда был еще ребенком, тайком от взрослых, а с тех пор много раз перечитывал и никогда не забуду. Откройся... как тебя там... ах да, Сезам! Да, все, что вам требуется, это «Сезам, откройся...». Но что? Что это было?

– Даааййвэйн...

О, право же, как красиво это звучало.

И вдруг внезапно я понял, что произошло. Я нечаянно подобрал ключ, волшебное слово, открывающее пещеру с таинственными сокровищами. Этим словом-ключом было...

– Девин Моррейн? – завопил я. – Да?

Я улыбнулся ей, а она... она зарделась, и если вы думаете, что красавица из гарема не способна на такое, – красавица, одетая только в «гхазик» и «шуп-шуп», – то вы можете пойти и встать в своем классе в угол.

Но я еще не осознал полностью всего значения своего открытия и стал с глупым видом размахивать руками, теперь это у меня превратилось в привычку, и выкрикивать: «Девин Моррейн, откройся, Девин Моррейн...»

– Даайхвэнн Маххррэайнн! – повторила она мелодично, претворяя в песню земное имя.

И из-за ее спины с водяного матраса сначала одна, потом другая, а следом и все остальные подхватили, как гимн, подхватили и понесли: «Даайхвэнн Маххррэйнн!» Пение сопровождалось прыжками и всевозможными телодвижениями, пока, наконец, все они, волнообразно изгибаясь, не двинулись с места. Та, что была ко мне ближе всех, прикоснулась прохладными ладонями к моим щекам, а затем схватила мои руки в свои и начала отступать, увлекая меня за собой. По крайней мере она старалась увлечь меня за собой.

Нет, я не имел ничего против, чтобы оказаться окруженным шестью самыми роскошными на планете юными женщинами, но мне еще хотелось и получить хотя бы отдаленное представление о том, что же все-таки происходит.

Кроме того, в моем сознании все еще крепко сидели неосторожные намеки Шейха Файзули и устрашающий образ великана по имени Харим Бабуллах, забавляющегося отрубленными им головами...

Но, самое главное, до меня стало доходить истинное значение моего открытия.

– Эй, – сказал я, – погодите! Давайте-ка разберемся кое в чем. Иначе кто-то из нас останется пребывать в заблуждении.

Но к моменту, когда я все постиг и все понял, красавицы уже затянули меня на водяной матрас.

Я совершенно не представляю, как такое произошло и с чего это я вдруг принялся резвиться и прыгать вместе с ними. Нет, сказать, что я чересчур активно стремился вырваться от них или даже отказаться от прыжков, было бы неправдой, уж слишком много новых ощущений хотелось испытать и удержать в памяти. А звуки, напоминающие пение арфы! Все это – серьезнейшее испытание для любого, а я не настолько стоик, чтобы противостоять целой команде расшалившихся искусительниц.

Естественно, у меня не было осознанного намерения обманывать этих красоток, и я предпринимал попытки объяснить им, как они заблуждаются. Но ни мои слова, ни знаки не имели для них решительно никакого значения. Скорей всего они расценивали их как свидетельство того, что я получаю искреннее удовольствие от нашей игры.

Но, если быть откровенным, вынужден признаться, что в конце концов я смирился. Я пришел к выводу: в той безнадежной ситуации, в которой я оказался, единственный разумный выход – это извлечь из нее максимум приятного.

Но едва я покорился неизбежности, как услышал знакомый, отдающий металлом и в то же время мелодичный голос. И нет нужды добавлять, что обладатель этого чудного голоса сердито произнес короткую фразу, смысл которой был мне ясен помимо слов.

Шейх, абсолютный и самодержавный правитель Кардизазана, воочию убедился, что я спас его гарем!

Толпа одалисок внезапно отхлынула от меня, и перед моими глазами предстал он, абсолютный и самодержавный. Без всякой благожелательности он смотрел на то, как я маюсь в одиночестве посередине огромного водяного матраса, на котором только что забавлялся с шестью его женами.

В моей жизни бывали случаи, когда я испытывал некоторые затруднения в выборе единственно верного слова, пытаясь с достоинством, без моральных потерь, выбраться из какой-либо вязкой ситуации. И далеко не всегда это удавалось.

Может, я что-нибудь и придумал бы, будь у меня минута-другая на размышление. Или будь Шейх Файзули один...

Но он был не один. За его спиной стоял некто, кого я сначала принял за Кинг-Конга, с которого содрали шкуру. Потом я разобрал, что это все же человеческое существо, только неправдоподобно высокого роста. А если говорить о его мускулах, то лучше было бы сказать, что это не мускулы, а сплошное пособие по анатомии.

«Эге, – сказал я себе, – этого малого не возьмет и топор!»

Мне не надо было говорить, кто это. Не я ли сам призывал его сегодня?..

Тут перед моими очарованными глазами развернулась очень поспешная и очень странная церемония.

Вероятно, ни один человек в мире не был свидетелем подобного, но я бы с радостью согласился уступить свое место в партере кому угодно.

Шейх Файзули стоял на прежнем месте, а его шесть розовогрудых и спелых жен – шеренгой перед ним.

Еще раньше Шейх Файзули рассказывал мне, что в его стране все, что требуется от мужчины, чтобы развестись с женой, – троекратно повторить: «Я развожусь с тобой».

Это было как раз то, что произнес Шейх Файзули.

Восемнадцать раз.

Глава 22

Ничего особенного не произошло.

Шейх Файзули повернулся и пронзил меня взглядом черных, свирепо сверкнувших глаз. Бывшие жены продолжали стоять как стояли. Харим Бабуллах с устрашающим видом поигрывал мускулами.

Ну и что же?

Это было не важно. Потому что к этому времени я уже знал, кто меня подставил, как и почему. Улик было достаточно, более чем достаточно.

Я соскользнул с водяного матраса и направился к Шейху. И к Бабуллаху тоже, потому что он находился недалеко от Шейха. Разумеется, совсем недалеко. У меня было странное ощущение, когда я смотрел на этого малого.

Но это был мой час, и я собирался его использовать должным образом. Выжать из него все возможное. Выдоить, как корову.

Поэтому я выпрямился, чтобы быть как можно выше, и с улыбкой от уха до уха сказал:

– Вы все испортили, Шейх.

Я видел, как в его темных глазах заплясали, заметались огоньки, – на что ушла целая минута, – и он понял. Или по крайней мере начал понимать.

А вот Харим Бабуллах, к сожалению, не понял. Более того, моя дружеская улыбка показалась ему, вероятно, оскалом тигра, и он счел, что я нахожусь в угрожающей близости к абсолютному повелителю Кардизазана. Особенно учитывая то, что этому предшествовала моя пляска на водяном матрасе.

Харим уже начал вздымать свою руку. Левую, поскольку Шейх находился справа от него. Да и я был ближе к левой его руке, чем к правой, что значительно упрощало его задачу. Я увидел кулак, величиной с самый большой, увенчанный призом турнепс, какой иногда можно встретить на сельской ярмарке. Это было нечто бледно-лиловое – самый омерзительный цвет! – и бесконечно уродливое. И Бабуллах смотрел на меня своими глазами величиной с кофейные блюдца и какого-то землистого, я бы сказал – могильного оттенка. Смотрел бесстрастно, спокойно, будто примеривался к работе, которую нужно выполнить.

Он возносил руку, увенчанную кулаком-турнепсом, все выше и выше, явно намереваясь обрушить ее с этих высот, подобно грому и молнии, на мою голову. Но двигался он отнюдь не как громовержец. Скорее как черепаха весом в тонну. Как-то не спеша, лениво. Как если бы у него была уйма времени.

– Эй, Харим, – сказал я, осторожно прощупывая почву. – Я хочу сказать, мистер Бабуллах. Ничего, если я буду называть вас Харимом?

Он действительно двигался медленно, и это зачаровало меня, так что я словно бы со стороны наблюдал за происходящим со мной. К сожалению, это было не так.

Но я продолжал с ним говорить. Да, это была блестящая речь, похожая на ту, которую я держал, обращаясь к крошкам. Может, он загипнотизировал меня, как змеи гипнотизируют свои жертвы перед тем, как проглотить их? Краем своего сознания я воспринимал реакцию Шейха Файзули на мои слова, он хмурился, по-видимому, размышляя над моим упреком ему.

Тут меня осенило, что Харим Бабуллах, вероятно, не знает английского. Во всяком случае, не говорит на нем. В лице Шейха Файзули, мысли которого витали где-то далеко, я мог бы иметь первоклассного переводчика. А хороший переводчик это как раз то, что мне требовалось. Очень, очень требовалось! Но я не сразу это раскусил.

В свое оправдание могу сказать лишь одно: все мое внимание было приковано к чудовищному гибриду кулака и турнепса.

– Послушай, малый... я хочу сказать, Харим... Я только что управился с парнем в половину твоего роста. Подумай хорошенько, пока не поздно. Как говорится, семь раз отмерь...

Но было уже поздно. Потому что Харим не дал себе труда отмерить даже раз. Я видел, как опускается его кулак. Это я точно еще видел... Поэтому и вскинул руку, чтобы смягчить силу удара. Но ему потребовалось только две сотых секунды, чтобы сломить мое сопротивление и победоносно завершить начатое.

– Так что я испортил? – обратился ко мне Шейх Файзули, остановив Харима какой-то резкой фразой. – Что и как я испортил?

– Шейх, дайте мне минуту, чтобы прийти в себя! – Я пытался выпрямиться и стать таким же высоким, как прежде, но мне это не сразу удалось. – Иногда вас трудно понять, даже если я в полном сознании.

– Харим раскаивается.

– Отлично!

– Я сурово с ним поговорил. Он больше вас не ударит, не сомневайтесь.

– Я безумно, безумно рад это слышать! Ударь он меня еще – и я бы уже был где-нибудь за городом. Ну а что касается вашего вопроса... Вы все испортили, – я вздохнул, – когда обратились к своим женам по-английски и по-английски же сказали, что разводитесь с ними.

– Ах...

– \"Ах\", конечно, хороший ответ. Поверьте, эти крошки ни слова не разбирают по-английски. Кстати, может быть, вы выберете удобное для вас время и поблагодарите меня за их спасение.

– Да, конечно, я полон благодарности.

– Да, полны. Как цветочная корзина, из которой розы прямо-таки охапками валятся.

– Я ошибся. И теперь начинаю понимать свою ошибку. Это то же, что «глупость», да?

– В данном случае – совершенно то же самое, – сказал я, убаюкивая боль в своей голове.

Он начал прищелкивать пальцами, большим и средним, что было очень по-американски, понимать это следовало примерно так: «Проклятье!» Или «Ага!». Потом помолчал, свирепо вскинул на меня пронзительные черные глаза и то ли спросил, то ли констатировал:

– Так вы разгадали мой секрет?

– От начала и до конца.

Он снова щелкнул пальцами, но это был уже не американский жест. Может быть, ближневосточный. Во всяком случае, смысл его тот же: «Проклятье!»

– Я где-то ошибся в расчетах?

Я выдержал паузу и ответил:

– Да, вы ошиблись в расчетах, и, оглядываясь назад, вижу, что ошибаться вы начали с первого своего шага, Шейх. Когда в одной из наших бесед вы рассказывали о вашем дворце и упомянули о гареме, то ненароком, так я думаю, обмолвились, что у вас сорок семь жен. И в другой раз, когда я спросил, сколько у вас жен, вы, не задумываясь, ответили: сорок семь. Это, несомненно, и есть число жен, которые у вас остались дома. Я хочу сказать, после того, как вы вычли старых Хахерайн и Машлик... Я правильно назвал их?

– Абсолютно.

– Однако в тот раз, зная, что у вас действительно сорок семь жен, всего сорок семь, вы, как бы спохватившись, что упустили из виду шестерых походных, назвали другую цифру, а именно: пятьдесят три. То есть одних и тех же кобылок вы посчитали дважды. Зачем вам нужно было увеличивать табун, ума не приложу. В этом не было никакой необходимости. Но раз уж вы начали, вы решили продолжать в том же духе. Но вам самому трудно жонглировать этими цифрами. Вы не умеете так быстро считать в уме, как... Но лучше мне не произносить это имя вслух.

– Ах...

– Ага. На этот раз ваше «ах» звучит еще многозначительнее. Вы начинаете понимать, к чему я клоню, может быть, догадываетесь о моем последнем доводе... А последним штрихом было то, что вы по-английски сообщили вашей шестерке о предполагаемом разводе, чего они понять не могли, а я понял.

Шейх Файзули кивнул. Но его, вероятно, более занимало мое предпоследнее замечание. Потому что он спросил:

– Вы упоминали при них Девина Моррейна?

Как только он произнес это имя, последовало щебетание и чириканье, рулады и сладостные переливы возбужденных женских голосов, похожих на пение флейты, но Файзули сверкнул глазами и бросил что-то похожее на «Замолчите!». Безусловно, это звучало, как «Замолчите!». И они на самом деле замолчали.

Потом Шейх посмотрел на меня с каким-то дьявольским весельем в глазах.

– А раз так, они решили, что вы – это он, и постарались изо всех сил вас очаровать.

– Это завершает картину, – сказал я.

– Хорошо, что там в холле меня информировали: вы и шесть красавиц только что прибыли и спрашивали меня.

– По правде говоря, я не спрашивал вас, Шейх.

– Ну это не важно.

– Да. И думаю, хорошо, что вы сюда поспешили. Кто может сказать, что еще случилось бы? – Я замолчал и добавил мрачно: – Думаю, мне никогда не узнать, верно?

Возможно, Шейх Файзули снова улыбнулся своей сатанинской улыбкой, но я не уверен. Поскольку в этот момент чуть-чуть повернул голову, чтобы исподтишка взглянуть на шестерых красавиц. Невинные жертвы обмана, они неподвижно сидели на краю водяного матраса, и только их удивительно живые веера мерно колыхались – некое подобие прибоя, плещущего у берегов огромной постели.

Это был самый жестокий удар из всех. Они видели меня на коне, победителем, а теперь...

Голос Шейха Файзули вывел меня из раздумий. Он говорил:

– Вот таким образом. Никто не знает... Потому что Аллах в своей милостивой мудрости...

– А может ли такое быть – милостивая мудрость? – перебил я его рассеянно. – Нет, я не покушаюсь на основы...

– Мы обсудим этот вопрос, когда на нас не будут давить другие проблемы, более неотложные. По крайней мере, вы, мистер Скотт, предприняли обещанную попытку, и попытка эта, по вашему собственному признанию, увенчалась успехом.

– Да, увенчалась.

– Я бы даже сказал, что вы пробежали лишнюю милю...

– Ну, милю – это чересчур, Шейх. Скорее несколько тысяч футов. Но до того, как я усну, я должен сделать еще кое-что. И вот тут мне предстоят мили и мили...

– Это не то, о чем мы с вами говорили. Помните? Что мое затруднение связано с вашими собственными делами.

– Да, Шейх, вы были правы, это сработало. Получается так, что, не приди вы ко мне, я не смог бы распутать все остальное.

– Это означает, что поиски моего гарема продвинули вас по пути к осуществлению ваших желаний?

– Да, к осуществлению некоторых из них. Правда, есть несколько вещей, которых я пока не понимаю. Но, думаю, тут я могу разрубить узел, даже и не пробуя развязать его. Именно так, пожалуй, мне и следует поступить... Могу ли я воспользоваться вашим телефоном, Шейх? Если, конечно, среди этого средневекового изобилия таковой имеется.

Я покачал головой, потом застонал, потом осторожно перестал ею качать. Я решил, что, если пробуду еще некоторое время в обществе Шейха Файзули, то смогу распутать все несообразности.

– Бабу, – позвал он, что, как я понял, было его обычным, так сказать, домашним обращением к Бабуллаху, хотя я и счел его неподобающим.

Великан явился на зов, выслушал распоряжения и принялся кругами бродить по комнате, добросовестно стараясь отыскать нечто.

– Шейх, – сказал я, – если вы послали Бабуллаха за телефоном, то он, вероятно, или вырвет шнур из розетки, или принесет аппарат сюда вместе с частью стены.

– Не беда, – ответил Шейх.

– Ну-ну.

Когда Бабуллах вернулся, я было подумал, что он и впрямь поступил, как я опасался, то есть взял да и оборвал все на его взгляд лишнее. Потому что белый аппарат (модель «Принцесса»), который он протягивал мне на своей ручище, казался начисто лишенным каких бы то ни было проводов. Только через минуту я заметил длинный белый шнур, змеившийся вслед за ним и почти не различимый на пушистом белом ковре.

Я взял телефон, но Бабуллах продолжал стоять, по-прежнему держа руку вытянутой.

– Шейх, – сказал я, – пожалуйста, пусть оставит свою руку при себе. Я уверен, что третья мне ни к чему.

– Он хочет, чтобы ваши руки соприкоснулись в знак дружбы.

Я было начал говорить, что не желаю этой глупости, но тут почувствовал взгляд Харима Бабуллаха и увидел выражение его лица. Он смотрел на меня сверху вниз.