— Я не могу принять твои условия. Пятьдесят процентов — это невозможно.
— Тогда и говорить не о чем. Я начинаю приводить в действие...
— Подожди, давай не будем ссориться. Ты же отец моего внука, кроме того, мне хотелось бы по-прежнему видеть тебя во главе компании.
— В таком случае потрудись удовлетворить мою просьбу. Тебе, как никому, известно, что под моим руководством Divirtis Fragrancesпродолжит расширяться.
— Андреу, я не шутил по поводу зарплаты. Могу предложить тебе двадцать пять процентов акций плюс тройной оклад. Что скажешь?
Андреу взвесил в уме предложение.
— Тридцать пять процентов, и разговор окончен.
Отец Титы спешил договориться по-хорошему. Он прекрасно изучил зятя и понимал, что при желании тот вполне способен выдавить из него все свои пятьдесят процентов, если не больше. Поэтому он мгновенно согласился.
— Годится... — Они пожали друг другу руки, как будто только что заключили отличный контракт. — Взамен, ради спокойствия семьи, в день официальной передачи акций ты отдашь мне все материалы, компрометирующие мою дочь, а заодно и этого папарацци.
— Не беспокойся, Пер.
Пока ее отец торговался с ее мужем, Тита Сарда блаженствовала в объятиях Массимо. Они праздновали грядущее расторжение ее брака.
— Чертовка моя ненаглядная...
— Я же тебе говорила, что рано или поздно получится...
— И все ради меня!
— Ты себе не представляешь, чего мне это стоило.
— Что будет с твоим сыном?
— Останется с отцом. — Тита сделала несчастное лицо.
— Мне очень жаль, дорогая.
— Я уступила только из любви к тебе.
— Знаю, любовь моя... Хотя, учитывая наши безумства... — Он принялся зубами срывать с нее одежду. — Ах, чертовка моя, — он перешел на итальянский, — так и хочется съесть тебя целиком...
— Давай, любимый.
— Не сейчас.
— Почему ты меня мучаешь?
— Потому что знаю, как ты это любишь. Скажи-ка, ты говорила с отцом о нашем проекте?
Тита, обнаженная, задыхалась от желания.
— Отвечай, моя сладкая. — Палец Массимо проник внутрь и начал медленно двигаться.
— Не могу сосредоточиться.
— Отвечай... — он ускорил движение, — отвечай!
И сквозь стоны любовницы прорвался ответ:
— Да, да... даааааа!
Приходя в себя после оргазма, Тита раскинулась на кровати, но Массимо не отступал:
— Когда начнем строительство?
Мышцы ее уже напряглись снова. Руки возлюбленного знали свое дело. Восхитительная пытка начисто лишала ее разума.
— Не могу, — ее голос срывался, — не мо... гу... го... во... рить...
— Когда?!
И с новым взрывом оргазма Тита закричала:
— Сейчаааас!
Массимо рванул женщину к себе и бешено овладел ею. Новость как нельзя лучше подстегнула его пыл. Исполненные радужных надежд, оба они пребывали на седьмом небе от счастья.
И все же беспокойная мысль шевелилась в уме Титы, не позволяя полностью отдаться наслаждению. Когда фитнес-центр начнет работать, ей придется не спускать глаз с любовника. Он такой красивый и чувственный, так легко умеет по желанию превращаться из дикаря в изысканного кабальеро и обратно, что их богатенькие и неудовлетворенные клиентки будут слюнки пускать, на него глядя. Ее ждет ежедневная борьба, жизнь на тропе войны... Возможно, не повредят небольшие инъекции силикона перед церемонией открытия. Она, несравненная Тита Сарда, должна быть вне конкуренции. Она придирчиво разглядывала свое отражение в зеркале. Сейчас она выглядела ослепительно. Массимо, завороженно наблюдающий за ней, подтвердил это:
— Красавица моя...
И снова заключил ее в объятия.
Аврора Вильямари уже несколько дней жила с дочерью в мансарде на бульваре Колом. Прощание с мужем прошло в высшей степени цивилизованно, но все равно оставило тяжелый осадок. Ее мучило чувство вины. Мариано так переживал, что в последний момент сломался и стал умолять их остаться, обещая идти на любые уступки, на любые компромиссы.
Первый совместный ужин после расставания получился напряженным и неприятным. Один коллега, от которого жена ушла к другому, настроил Мариано на подозрительный лад. Официально он еще оставался мужем Авроры и прямо при Map заявил, что подаст апелляцию на основании того, что согласие развестись не было взаимным. Он, дескать, начал задумываться, действительно ли жена бросила его от скуки или же ею движет иной мотив, совершенно непростительный — неверность. Вне всякого сомнения, таинственный любовник рано или поздно даст о себе знать. Его, Мариано, водили за нос, но он этого так не оставит. Ни за что он не позволит дочери жить с человеком, который не приходится ей отцом. Что они себе думали? За идиота его держали? Ну что ж, очень зря!
После ужина, возвращаясь с дочерью на бульвар Колом, Аврора про себя решила ускорить процесс насколько возможно и еще какое-то время не встречаться с Андреу, по крайней мере до тех пор, пока документы не вступят в силу. Она боялась, как бы Мариано не отнял ее девочку.
А пока что она занялась домашними делами, тешась иллюзией, что наконец-то вольна быть счастливой. Накупила елочных украшений, вытерла пыль с маминых фарфоровых фигурок, изображающих Рождество в хлеву, с которыми маленькой девочкой всегда играла в декабре. Map помогала ей плести бумажные гирлянды. В четыре руки они разучивали колумбийские рождественские песни на «Стэнвее», который с их возвращением вновь обрел голос. Ожила и детская комната Авроры: Map с огромным удовольствием разбирала бабушкины вещи, примеряла старинные платья и воображала прошлое своей семьи, листая черно-белые фотоальбомы.
— Мам, а почему бабушка хотела умереть, если у нее были мы с тобой?
— Этого мне пока не удалось выяснить. Может, она опасалась, что их снова разлучат, или стыдилась быть влюбленной в столь преклонном возрасте.
— Но они же оба были свободны и могли делать, что им вздумается.
— Никто не бывает свободен до конца, принцесса.
— Они просто не умели!
— Они просто родились уже в оковах, девочка моя...
— И не взбунтовались — почему? Вот я ни за что и никому бы не позволила навязывать мне свою волю.
— Знаю. По тебе видно.
— Мама, — не унималась Map, — а вдруг у них была какая-то тайна? В любовных романах обязательно бывают тайны.
— Это не роман, дорогая.
— Но это любовь, а какая любовь без секретов? Не знаю... письма там, фотографии...
— Как бы мне хотелось найти письма, о которых говорила кузина Пубенса! Ума не приложу, куда они делись. Не могла твоя бабушка их выбросить, это совершенно исключено.
— А давай я помогу тебе их искать?
Ульяда выучил наизусть все до единого письма Дольгута. Ночи тянулись медленно между словами Жоана, обращенными к Соледад, и посланиями инспектора, адресованными Авроре. Его одержимость ею достигла такой степени, что он смастерил специальный календарь с окошечками и зачеркивал день за днем, высчитывая вплоть до секунд, сколько осталось до праздников. Если она не позвонит, то у него будет предлог, чтобы позвонить самому, — он поздравит ее с Рождеством. Быть может, она даже согласится выпить с ним чашечку кофе на площади Опера и прогуляться по ярмарке Санта-Лусия, вдыхая запах хвои и мха, жмурясь от переливов праздничных огней. Он столько лет мечтал совершить эту прогулку рука об руку с какой-либо женщиной, кроме собственной матушки.
В последнее время поведение «тайной возлюбленной» сбивало его с толку. Она что-то давно не выходила из дома, и непонятно было: то ли ей это зачем-то надо, то ли муж заподозрил измену и не выпускает ее. В их участок ежедневно поступали жалобы женщин, терпящих издевательства от своих сожителей. Однажды ночью он даже всерьез собрался было, воспользовавшись служебным положением, вломиться к Авроре в квартиру и проверить, не избивает ли ее муж. Но, к счастью, Ульяде, как обычно, удалось в последний момент обуздать дурацкий сентиментальный порыв.
Инспектор начал посещать сеансы групповой терапии, чтобы немного раскрепоститься и быть во всеоружии, когда Аврора позвонит или же когда он бросит все силы на то, чтобы ее завоевать. Ее путешествие с Андреу он уже воспринимал как мимолетный эпизод, не имевший продолжения, поскольку они явно не поддерживали больше отношений. Так или иначе, он на всякий случай простил ее заранее.
Кроме того, терапия помогла ему принять важное решение. Если, чтобы добиться Авроры, ему придется расстаться с письмами Жоана Дольгута, ставшими для него настоящим сокровищем, — так тому и быть. А еще он намерен бороться за нее и даже отдать ей отчет судмедэкспертов и фотографию, которую хранит под стеклом на прикроватной тумбочке.
Утром она, как всегда, проверила почтовый ящик, но конверта, которого так ждала, там не было. Терпение Авроры Вильямари иссякало. Много дней назад она, в точности следуя инструкциям, отослала образцы своих и Андреу волос по адресу, указанному в Интернете. Сотрудник лаборатории заверил ее, что результаты будут через две недели, но они все не приходили.
Она позвонила по телефону, чтобы узнать, куда запропастился ее заказ, но в трубке непрерывно играла какая-то мелодия и никто не подходил. В раздражении Аврора бросила трубку. Ей как можно скорее нужно было узнать, что показал анализ ДНК. Она снова набрала номер, но тут раздался сигнал домофона. Кого там принесло, когда на дворе проливной дождь? Она громко спросила в микрофон, кто идет, но ответа не последовало. Тогда она решила спуститься. За дверью, в промокшем насквозь платье, стояла старушка. Вода текла с нее ручьями.
— Боже милостивый! — Аврора бросилась ей навстречу.
Клеменсия Риваденейра прижалась к ней, дрожа от холода.
— Ты вся продрогла!
У нежданной гостьи зуб на зуб не попадал, так ее трясло.
— Пойдем. — Аврора уже на ходу сняла жакет и набросила ей на плечи. — Ты же, наверное, с голоду умираешь.
Взгляд у старой женщины был потерянный. Казалось, она вот-вот упадет в обморок. Аврора поспешно пустила в ванной горячую воду и, не дожидаясь, пока ванна наполнится, помогла Клеменсии раздеться и посадила ее прямо под струю. Одежда Клеменсии превратилась в лохмотья, сама она ужасно исхудала и была совершенно невменяема. Ей срочно требовалось согреться.
Аврора побежала на кухню и на скорую руку приготовила бульон из кубика — пусть бедняжка попьет горячего. С первых же глотков губы Клеменсии утратили мертвенную синеву и разомкнулись в вопросе:
— А Соледад?..
— Теперь здесь живу я. Ты помнишь, что Соледад умерла?
— Ты и есть Соледад, не притворяйся.
— Ах, Клеменсия, голубушка, как хорошо, что ты вернулась! Что тебе сделать на обед? Ты же у нас известная лакомка, скажи скорее: чего тебе хочется?
Лукавая улыбка озарила старческое лицо.
— Я могу попросить все, что захочу?
— Все, что захочешь!
— Как насчет... бифштекса по-колумбийски с картошкой под соусом?
— Давно я для тебя не готовила — соскучилась уже, — улыбнулась Аврора.
В шкафу матери Аврора нашла шерстяное платье и одела Клеменсию, после того как вытерла ее, причесала и надушила туалетной водой. Потом усадила ее на кухне и принялась за стряпню. Запах жареного лука вкупе с ароматами майорана, кориандра, тмина и прочих специй привел Клеменсию в чувство. Бифштекс «собребаррига» был ее самым любимым из всех колумбийских блюд.
Не дожидаясь вопросов, она сама завела разговор:
— А почему ты здесь живешь, Аврорита?
— Я развожусь с Мариано.
— Так и знала, что к этому дело идет.
— Откуда?
— Мы, старики, умеем читать в печальных глазах. Ты давно влюблена, причем отнюдь не в своего мужа. С таким же точно лицом твоя мама говорила о Жоане... — Она в умилении смотрела на Аврору. — Кто он?
— Сын Жоана Дольгута, Клеменсия. Поэтому я так приставала к тебе с вопросом, может ли он быть моим братом.
— Соледад говорила, что всегда это подозревала.
— Почему?
— Потому что видела в тебе Жоана. Она часто повторяла, что твоя одержимость фортепиано не иначе как от него.
— Но как же так она не знала точно?
— Твоя мать была подвержена приступам лунатизма. После таких приступов она никогда не помнила, что во время них происходило. В тот день, когда она встретила Жоана... Помнишь, я тебе рассказывала, как они столкнулись в универмаге «Эль Сигло» на улице Пелай? — Аврора кивнула. — Так вот, в тот день, точнее, в ту ночь, она сбежала из дома во сне и, по ее словам, пришла в себя у моря, на волнорезе, куда Жоан часто ходил в детстве. Там она искала его когда-то, еще до замужества.
Аврора погасила огонь под кастрюлькой и подала в одной тарелке бифштекс, в другой — картофель под соусом из лука, сыра и помидоров. Клеменсия продолжала:
— Она рассказывала, что две недели спустя начался токсикоз и врач подтвердил, что она ждет ребенка. С Жауме она к тому времени прожила пять лет, в течение которых никак не могла забеременеть.
— Но разве возможно, чтобы она забыла нечто столь важное для нее?
Клеменсия медленно прожевала первый кусочек.
— Такая уж это болезнь — лунатизм. Я однажды наблюдала ее ночью в трансе, и, клянусь тебе, она готовила, болтала со мной и смеялась, а на следующее утро, когда я ей об этом напомнила, заявила, что я все выдумываю.
— Но они... потом больше не встречались?
— Никогда, Аврорита. Хотя твоя мать много раз ходила и на волнорез, и в тот универмаг.
— Бедная, тяжело же ей пришлось.
— Всю свою любовь она изливала на тебя.
— Поэтому и не жалела сил, чтобы я научилась играть на фортепиано.
— Ты себе не представляешь, как трудно ей было просить у отца деньги на твои уроки. Гонораров за вышивки не хватало, с тобой же занимались лучшие учителя.
Аврора перебила ее, возвращаясь к своему больному вопросу:
— А потом, когда они нашли друг друга, мама тебе не сказала: Жоан ей подтвердил что-нибудь насчет волнореза?
— Если они это и обсуждали, мне ничего не известно. Она полностью сосредоточилась на свадьбе, которая должна была состояться в день ее рождения.
— Но она не объяснила тебе — почему?
— Нет, но похоже было, что она торопится.
Аврора заметила, что тарелка Клеменсии почти опустела, и испугалась, как бы вместе с едой не иссякли воспоминания.
— Еще немножко?
— Раз уж все равно помирать, то лучше от обжорства, чем от склероза. Какого черта! Давай еще кусочек. — Она с энтузиазмом принялась за поданный Авророй бифштекс. — Твоя мама умерла счастливой.
— Я это поняла по ее лицу, Клеменсия. Но зачем умирать, когда они наконец могли жить вместе?
— Не знаю, девочка моя. Соледад рассказывала мне многое, но, боюсь, далеко не все. Или же дело обстоит проще, чем кажется нам, привыкшим всякому факту искать объяснение.
В этот момент снова зазвонил домофон.
— Кто там? — спросила Аврора.
— Заказная почта.
Сердце Авроры Вильямари совершило головокружительный скачок. Это должно быть то, чего она ждет. Крикнув Клеменсии, что сейчас вернется, она бегом бросилась вниз по лестнице.
Дрожащей рукой она расписалась и приняла конверт. На нем стоял логотип лаборатории ANSWER, устанавливающей родство на основании анализа ДНК.
Аврора не смогла открыть письмо сразу — толстая целлофановая упаковка не рвалась. Еще из передней она закричала:
— Клеменсия, можешь не говорить мне, сестра я Андреу или нет! — Она помахала конвертом. — Вот он, ответ.
Она взяла большие ножницы и обрезала целлофан по краю. Дрожа всем телом, она вытащила папку с отчетом и прочла:
Сравнительный анализ ДНК
На основании метода ПЦР, по сопоставлении цепных реакций в двух полученных образцах, подлежащих анализу, лаборатория ANSWER удостоверяет, что между двумя образцами
НИКАКИХ СОВПАДЕНИЙ НЕ ОБНАРУЖЕНО.
Следовательно, с вероятностью 99,99% наличие родственной связи между сторонами исключено.
Аврора расплакалась. Обескураженная Клеменсия попыталась ее утешить:
— Что с тобой, деточка?
— Я плачу от счастья, Клеменсия. Ты не представляешь, как долго я с этим мучилась. Мы с Андреу не брат и сестра! Ты понимаешь, что это для меня значит?
— Ничего не понимаю. Как может какое-то письмо внести ясность в столь серьезный и щекотливый вопрос?
— Не важно, не бери в голову. Послушай, ты же хотела быть посаженой матерью на маминой свадьбе, да? Не согласишься ли быть ею на моей? Попозже, когда время придет.
— Ах! Душенька моя, видела бы тебя сейчас Соледад, как бы она радовалась!
— Она видит нас, Клеменсия. Мама в тебе, во мне, в моем счастье. Без нее я никогда бы не познакомилась с Андреу. Своей смертью она подарила мне жизнь.
Внезапно Аврора осеклась, пристально глядя на старушку:
— А как же это получается, что ты теперь столько всего помнишь?..
Та ответила благодушной улыбкой.
— Ты и твои волшебные руки. Давай, Аврорита. — Она указала на телефон: — Позвони в дом престарелых. Я тебе больше не нужна, да и, признаться, соскучилась я по моим старичкам.
В день отъезда Андреу даже не потрудился попрощаться с женой. Он все организовал через тестя, чтобы с ней не сталкиваться. Мысль о том, что он столько лет был женат на этой гадюке, внушала ему такое отвращение, что один вид Титы сделался ему невыносим.
Высотное здание на авениде Пирсон он покидал без всякого сожаления. За квартиру он бороться не стал — не потому что ему не уступили бы, но потому, что она слишком живо напоминала о том, кем он был раньше. Даже если бы он полностью сменил обстановку, раздражающая помпезность никуда бы не исчезла, к тому же здесь даже стены пропахли «Аллюром», духами Титы, от которых его уже тошнило.
Андреу вполне мог позволить себе пятизвездочный отель, но он переезжал с сыном в Борн, в скромную квартиру отца, как нельзя лучше соответствующую его новой жизни и новой системе ценностей, в которой он стремился укрепиться. Он стал воспринимать мир иначе. До сих пор ему казалось, что люди вокруг него должны приспосабливаться к его запросам и требованиям. Никогда никто ему не говорил, что только он сам способен избавить себя от тюрьмы светских приличий, где он медленно задыхался. Стоило признать свои ошибки, как жить стало легче — ушли страхи и угрызения совести. Подобно многим другим, он пал жертвой вполне понятных заблуждений и фальшивых соблазнов. Но теперь что-то менялось в его душе. Отныне он был просто человеком. Пришло понимание того, что разум и сердце — две неотъемлемые составляющие его существа, и их гармония — залог душевного покоя. На смену его прежним амбициям пришли совсем другие мечты.
Его ждало будущее подле той, что научила его всему… но позже. Сейчас на первом месте стоял сын. Андреу хотел выразить свою любовь к нему новым для себя способом — посвящая мальчику время. Ему хотелось наконец с ним познакомиться. Хотелось снести разделявшую их стену молчания, восстановить их общее прошлое. Пусть знает, что у него есть фамилия, что он Дольгут, как отец и дед, и может этим гордиться. Он расскажет ему о дедушке, о его страсти к фортепиано и о его несбывшейся любви — Соледад Урданете. О Трини и ее деревенском происхождении. О прадедушке, который отдал жизнь в борьбе за свободу. Ему больше некуда спешить. Начинается новое время — время наслаждаться каждой секундой, время оберегать все то, что не приобретешь иначе как ценой настоящей любви.
Он позволит событиям идти своим чередом. Аврора продолжит обучать Борху игре на фортепиано, и однажды он признается сыну, что влюблен в его преподавательницу.
Он хотел подарить Авроре возможность продемонстрировать свой незаурядный талант широкой публике. Начнут они с Дворца музыки и Театра Лисео, потом поедут с гастролями по другим городам, потом по всем пяти континентам, где она будет исполнять неизданные сонаты Жоана. Андреу мечтал спасти отца от забвения и познакомить с его музыкой весь мир.
Вот ради чего он так упорно боролся за акции Divinis Fragrances. Эти деньги он собирался употребить на благо близких и на служение достойному делу. Помимо прочего они помогут сыну осуществить свою мечту: достаток не возведет препятствий на его пути, но, напротив, расширит его перспективы.
Но забота о возвышенном не мешает уделять внимание и быту: его семья ни в чем не будет испытывать нужды. Они построят небольшой, но уютный дом, светлый и просторный, где главным украшением гостиной станет отцовский рояль. Оформление интерьера он предоставит Авроре — она куда лучше разбирается в подобных вещах, но в каждой детали отразится душа двоих, а точнее, четверых, ведь дети будут жить с ними. Он докажет себе самому, что истинное величие — в строгой простоте. Он продаст всю свою коллекцию автомобилей и купит один, вместительный и удобный. А еще приобретет маленький домик в горах, чтобы встретить старость в окружении сосен и эвкалиптов. Он и мечтать не смел о такой жизни, какая открывалась перед ним сегодня; уходя с авениды Пирсон, он делал решающий шаг к возрождению.
Звонок мобильного телефона прервал поток его мыслей. Звонила Аврора, и голос ее звенел ликованием.
— Андреу, нам надо встретиться! Я должна тебе кое-что сообщить... ты где?
— Угадай! Мы с Борхой едем в Борн, под завязку нагруженные чемоданами.
— Ты уже рассказал ему о дедушке?
— Нет еще. Хочу поговорить с ним, когда будем на месте.
— Тогда созвонимся попозже, этот чудесный момент должен принадлежать вам двоим!
— Перезвоню тебе, как только смогу. Впрочем, как насчет того, чтобы поужинать завтра вместе, — он понизил голос, — и отметить это событие?
— Я люблю тебя. Ты себе не представляешь как...
— Я тебя тоже...
Наступил декабрь, а инспектор Ульяда так и не дождался звонка от Авроры. Когда позволяли служебные дела, он бродил по ее кварталу, ища «случайной» встречи с пианисткой, чтобы испробовать выученные на сеансах терапии методы раскрепощения, однако встречи не получалось. Зато однажды вечером, когда он потягивал пиво за стойкой бара напротив дома Авроры, в заведение вошел Мариано Пла. Он сел на соседний табурет, и инспектор решил завязать разговор.
— Сеньор Пла?
— Он самый.
— Помните меня?
Мариано задумался.
— Вы часом не инспектор, который занимался делом моей свекрови?
— Совершенно верно.
— Вы здесь живете?
— В некотором роде. Веду дела, связанные с этим районом. Кстати, как поживает ваша супруга?
— Не знаю... — Мариано угрюмо опустил голову.
— Прошу прощения?..
Мариано хотелось хоть с кем-то поговорить. Одиночество и обида измучили его до предела.
— Она ушла от меня к другому. Вы же знаете, нынче модно бросать мужей, если они ведут себя порядочно.
— Мои соболезнования.
Ульяда не показал виду, что новость потрясла его. Вот, значит, как. Она их бросила, чтобы сойтись с другим, а уж ему-то известно, что этот другой — Андреу Дольгут, беспринципный денежный мешок и последняя сволочь. Нет, этого он так не оставит. Ни за что на свете!
Он пойдет на что угодно, чтобы помешать ее планам. От любви до ненависти один шаг, и его сердце только что переступило черту. Он, великодушно простивший ей заранее все грехи — при условии, конечно, что она к нему «вернется», — чувствовал себя бесконечно униженным. Ее поступок заслуживал наказания.
— Хотите, помогу вам со сбором сведений?
— У меня денег нет. Расследование проводится не бесплатно, так ведь?
— А мы без всяких контрактов. Вы мне нравитесь. Бывают ситуации, когда мы, мужчины, должны держаться вместе, чтобы не давать вытирать об себя ноги.
— Мне один приятель то же самое сказал. А вы женаты?
— Нет, слава богу, все как-то времени не было.
— И правильно. Женщина рано или поздно обязательно ударит ниже пояса.
— Она раскается, вот увидите. Нельзя так с нами поступать.
Мариано благодарно посмотрел на инспектора, думая про себя, что все-таки не перевелись еще на свете добрые люди.
— Пивка? Я угощаю.
Ульяда согласился, попутно изучая сине-гранатовый свитер мужа Авроры, на котором красовался герб футбольного клуба.
— А вы из наших, как я погляжу. Я тоже фанат «Барсы». За знакомство!
Инспектор Ульяда и Мариано Пла сдвинули пенящиеся кружки.
Андреу и Аврора не виделись уже почти три недели и оба горели радостным предвкушением встречи.
Вопреки зимнему календарю небо Барселоны, после нескончаемой череды холодных, дождливых дней, сияло всеми оттенками лазури, и морской бриз нес с собой тепло. Словно в насмешку над метеорологическими прогнозами, термометры показывали двадцать пять градусов.
Андреу решил, что погода идеально подходит для того, чтобы поесть на открытом воздухе в каком-нибудь ресторанчике Сиджеса, любуясь морем. Народу там сейчас никого, и весь пляж будет в их распоряжении. Он заказал столик в ресторане, расположенном в самом конце набережной, неподалеку от церкви.
На своем красном «феррари» он заехал за Авророй, и после нескончаемого поцелуя они тронулись в путь.
— Я принесла тебе подарок, — сказала Аврора.
— Какой же?
— Сюрприз!
Она достала из сумки диск без коробочки и каких-либо надписей и вставила его в магнитолу. В машину полились звуки рояля. Играл неизвестный виртуоз. Андреу слушал, околдованный.
— Что это?
— Сонаты твоего отца... в исполнении твоего сына.
— Как тебе это удалось?!
— Мы долго трудились.
— Как же Борха ничего мне не сказал?
— Он думал, что это для меня. Твой сын уже отрастил собственные крылья. Он прекрасный пианист.
— Благодаря тебе!
— Я ничего не сделала. Все было на месте, не хватало только, чтобы кто-то в него поверил. Такой талант расцвел бы даже на камнях. В каждой его клеточке — гены твоего отца. Он станет серьезным композитором.
— Откуда ты знаешь?
— Он мне показывал кое-что из своих сочинений.
— Сколько интересных открытий мне еще предстоит!
По дороге Аврора рассказала ему об исчезновении и неожиданном появлении Клеменсии. А также о том, что ей поведала старушка под воздействием колумбийских блюд. Несколько смущенно она призналась в страшных подозрениях, преследовавших ее не один месяц, объяснила, зачем отрезала у него прядь волос, и процитировала отчет генетической лаборатории, категорически отрицающий кровную связь между ними.
— И ты молчала? Надо было мне сказать, вместе бы помучились и вместе же разобрались. Это и есть любовь, Аврора. Поддерживать друг друга в горе и в радости. Разве не ты меня этому научила?.. Ты же, наверное, ночами не спала.
— Не то слово. Чем сильнее я в тебя влюблялась, тем страшнее мне становилось... это был сплошной кошмар. Но у меня были причины. Твои руки и мои... тебе не кажется, что они у нас одинаковые?
Аврора накрыла ладонью руку Андреу, и он тут же перецеловал каждый ее пальчик.
— Длинные пальцы не являются исключительной привилегией Дольгутов, сеньорита Вильямари.
Они облегченно рассмеялись.
Ветер растрепал волосы Авроры, превратив ее в чернокрылого ангела. Андреу восхищенно любовался ею. После развода ее спокойная красота стала еще выразительнее.
— О чем думаешь? — спросила она.
— О том, как мне повезло.
— Как нам повезло, — поправила Аврора. Вдруг тень омрачила ее лицо. — Андреу, я боюсь, что Мариано заберет у меня Map.
— Не заберет, милая. Твоя дочь сейчас в таком возрасте, когда мама ей гораздо нужнее. Он должен это понимать.
Чтобы развеселить ее, Андреу заговорил о приближающихся праздниках; они обсуждали, где и как встретят Рождество, говорили и говорили... пока не приехали.
Как и предполагал Андреу, весь Сиджес лежал у их ног. В ресторанах и кафе не было ни души, редкие белые паруса вдали лебедями скользили над неподвижной синью моря.
— Смотреть — одно из самых трудных на свете дел, — пробормотала Аврора, вглядываясь в горизонт.
— Что ты имеешь в виду?
— Смотреть, не вынося суждений. Видишь вон те яхты? Если мы начнем навешивать на них все, что мы о них думаем: кто ими управляет, какой они марки, к какому порту приписаны, — то не сможем просто радоваться тому, как они красивы в море. Но, если смотреть непредвзято, мир вокруг всегда будет новым. И люди тоже.
— Ты хочешь сказать, что мы заранее вешаем ярлыки на вещи и людей?
— Именно. Мнения, предубеждения и принципы порой загоняют в ловушку. Я столькому от тебя научилась...
— Да что ты! Это я у тебя учился. — Андреу нежно поправил ей волосы.
— Я с тобой даже не познакомилась, а уже осудила.
— Я этого заслуживал!
— Неправда. Никто не заслуживает осуждения априори. Кроме того, все мы имеем право заблуждаться и исправлять свои ошибки.
— Что мы и сделали, расторгнув наши браки.
— Да, но неизвестно, насколько мы травмировали двух людей своим уходом.
— Аврора, мы же не можем всем подряд устраивать жизнь. Придется им самим о себе позаботиться. По крайней мере раньше мы были несчастны все четверо.
— Тут ты прав. Но я все равно чувствую себя виноватой.
— Никто не виноват. И потом, разве желание быть счастливыми предосудительно? Вспомни, что произошло с нашими родителями. Они и сами не знали счастья, и дать его тем, кто рядом, не смогли.
— Но я так и не поняла, почему они лишили себя жизни.
— Мы это выясним, любовь моя. Правда всегда где-то рядом... просто иногда она хорошо прячется.
Они провели чудесный день; час убегал за часом, не причиняя ни боли, ни вреда. Церковные колокола звонили в унисон с их восторгами. Теперь они знали друг друга по-настоящему и впереди лежал путь в прекрасное будущее. Они осушили две бутылки «Моэт Шандона» — пили за здоровье друг друга, своих детей, за светлую память родителей, за обретенное и предстоящее счастье.
Они вскрывали моллюсков, смеясь и болтая о возвышенном и пустяках, питая тело и душу. Радуясь неожиданному теплу, бегали босиком по песку, как беспечные дети, и наблюдали, как лениво окутывают небо сумерки. Когда солнце склонилось к горизонту, они отправились в обратный путь.
— Садись. — Андреу открыл дверцу машины. — Хочу, чтобы ты взглянула на море с неба.
— Это как?
— Увидишь. Тут есть одно место, где как будто поднимаешься по лестнице в небо. Оттуда море еще красивее.
«Феррари» нес их по побережью Гаррафа. Андреу выбрал самую длинную, зато самую живописную дорогу. Когда до их цели — ни с чем не сравнимого вида на море — оставалось всего несколько километров, Андреу указал на горизонт:
— Видишь белые хлопья? — Аврора кивнула. — Это птицы.
— Да не может быть!
— Птицы, морские птицы. Пена срывается с волн, и получаются птицы.
— Какая прелесть...
— Если б я тебя сюда не потащил, ты бы их пропустила. Дарю их тебе — всех до единой.
Аврора поцеловала его.
— Сеньорита, водителя отвлекать запрещено... или разрешено, но я не буду отвечать, сразу предупреждаю.
Аврора положила руку ему на грудь. В ней поднималось желание.
Сонаты Жоана в исполнении Борхи заполняли влюбленное молчание, растворяясь в воздухе засыпающего Средиземноморья. Только чайки вдали как будто махали им на прощание белыми крыльями. Аврора склонила голову на плечо Андреу. Они все друг другу сказали. Машина набирала скорость, легко скользя по асфальту. Кое-где раньше времени засверкали звезды, рассеянная луна взбиралась на еще не потемневший небосвод.
Внезапно из-за крутого поворота по встречной полосе выскочил грузовик. Столкновение было мгновенным, они не успели даже испугаться. «Феррари» полетел в пропасть.
Пианино Борхи не умолкало. Автомобиль медленно падал со скалы на скалу, и сбитые камни летели за ним вслед. Ударившись о железнодорожные пути, он ярко-красной птицей сорвался дальше, вниз, в море.
Они ничего не почувствовали. Андреу и Аврора с первым же ударом потеряли сознание и продолжали полет обнявшись, в сладком полузабытье. По мере падения оба погружались в восхитительное ощущение покоя и легкости.
Малышка Аврора прячется в уютных объятиях мамы... Разворачивает великолепный дедушкин подарок... Под бурю рукоплесканий исполняет на бис Tristesseв школьном театре... Уже взрослая, держит на руках новорожденную дочку и плачет и смеется от счастья... Прижимает к себе теплое крошечное тельце, плоть от плоти ее... Вокруг вода... она купается в ванне со своей маленькой Map, горячий пар, лепет: ма-ма, ма-ма... Map поет для нее, в четыре руки они играют колумбийские рождественские гимны... Ее прекрасная мать в самой длинной на свете подвенечной фате... Фата на ней, звуки свадебного марша... В конце пути жених... Андреу раскрывает ей объятия, ждет ее... зовет... Рояль с откинутой крышкой... его руки исполняют неслыханной красоты сонату... на ее теле... Любимый... любимый...
Андреу поет хором с мамой сарсуэлу... сколько ему, пять лет?.. Играет в одиночестве... Печальный отец, под его пальцами плачет пианино... Рамбла, холодно... Столько блестящих автомобилей, пальто, сигары, дыхание матери... Ее поцелуи, ее смех... Ее смерть, слезы... За руку с отцом на фуникулере... Рука отца — Тибидабо... Рука отца — горячий шоколад... Рука отца — чужое богатство... Он злится... Он уже сам купается в роскоши... Сын в его объятиях, спящий, всегда спящий... Отец в его объятиях, спящий... Боль, одиночество... И наконец — свет... Руки Авроры на его плечах... на клавишах рояля... перебирают волосы... ласкают... Легким жестом она поправляет непослушный локон... Обнаженное тело Авроры в его объятиях... Любимая... любимая...
Поезд прошел совсем близко. Так близко, что машинист смог сообщить в полицию об автокатастрофе.