– Я бодрствую, – возразил он. – Я размышлял… так вот, я размышлял о редком хладнокровии некой особы.

– А? Кто же эта особа?

– Бренда Уайт.

– Продолжайте, – заинтересовался Хедли. Доктор Фелл пожевал сигару.

– Давайте, – произнес он с крайне огорченным видом, – давайте восстановим, как мисс Уайт обнаружила тело. Предположим, что она говорит правду. В таком случае в двадцать минут восьмого она спускается сюда, чтобы… – Фелл помолчал. – Кстати, об этом я, кажется, не слышал. Зачем она все-таки спустилась сюда?

Хедли проявлял явное нетерпение:

– Ах, я не знаю. Чтобы забрать корзину для пикников или что-то в этом роде.

– Корзину для пикников? Почему она ей понадобилась?

– За ней ее послала Мария, – объяснил суперинтендент. – Звучит нелепо, но надо знать Марию. Затем следовало прихватить вешалки для одежды. Мария сушит на корте выстиранные вещи. Кстати, вот еще что: никак не могу понять, какое положение она занимает в этом доме. Волнуясь, называет хозяина по имени, но на ней вся стирка и глаженье. Отдает распоряжения даже девице Уайт, но получает их от других слуг. Ума не приложу, что она здесь такое.

Доктор Фелл, казалось, не слышал.

– Корзина для пикников, – задумчиво произнес он. Затем заглянул в окно павильона. Его взгляд лениво скользнул по двум скамейкам, ряду шкафов, потрепанному предмету, похожему на большой баул. – Я не вижу там никакой корзины. Девица ее забрала?

– Нет. Она увидела тело Дорранса и…

– И не побежала на корт, чтобы посмотреть, что случилось, – заключил доктор Фелл. Их глаза встретились.

– Хедли, – с громоподобной искренностью продолжал доктор Фелл, – я ничего не имею против милой леди. На вас явно произвели впечатление ее beaux yeux. Она – при том, что мне известно о ней – вполне может являть собой сочетание Флоренс Найтингейл и Элис Лайл. Но неужели вас ничуть не поражает ее нечеловеческое присутствие духа?

– Да, но…

– Минуту. Поставьте себя на ее место. Она приходит сюда за корзиной для пикников. После грозы еще довольно темно, а среди деревьев еще темнее. Неожиданно она наталкивается на тело человека, за которого намеревалась выйти замуж. Единственное, что она видит, и видит поразительно ясно, – задушенный человек, который лежит в конце цепочки неясных следов на песке. Знаете, как поступает в такой ситуации большинство людей? Естественным порывом – для кого угодно – было бы броситься вперед и посмотреть, что случилось. Ну?

– Я знаю, но…

– Так что же ей помешало подойти ближе, что заставило остановиться у двери корта? Потрясение? Страх? Отвращение? Это мы могли бы понять. Но она говорит – нет. Если я вас правильно понял, то даже в такую минуту она разглядела следы на корте. И в них ей что-то показалось странным. Она заметила, что они такого же размера, как ее собственные туфли. Она сравнила следы со своими туфлями и вспомнила, что оставила запасную пару в этом павильоне. И, сообразив, что перед ней ловушка, остановилась на сухой земле. – Доктор Фелл снова скосил глаза на широкую черную ленту своих очков. Затем добавил более мягко: – Это не просто невозможно. Это невероятно.

Хедли угрюмо кивнул.

– Да, да, все это я знаю, – проговорил он с заметным раздражением. – Мне это тоже пришло в голову. Первое, о чем я хочу спросить ее, – каким образом, едва взглянув на корт, она сразу узнала следы от своих собственных туфель. Но вы ведь понимаете, что это не улика? Приведите мне хоть один пример того, что девушка, которая весит сто фунтов, ступала бы так тяжело…

Его неуверенный взгляд остановился на боковом окне павильона. Он немного помолчал, а затем проговорил резко:

– Послушайте, Фелл. Интересно, что находится в этой штуковине?

– В какой штуковине?

– В этом старом бауле. Вот там, в углу.

– Не знаю. Вы заглядывали в него?

– Нет, но…

– Суперинтендент! – раздался громкий голос с теннисного корта. Один из полицейских, снимавших оттиски следов, сержант в штатском, поспешно поднялся с колен. – У меня кое-что есть, сэр, что может вас заинтересовать, – продолжал он.

Затем быстро прошел через уже высохший корт, открыл дверь и подошел к павильону, неся что-то на открытой ладони.

– Это кусок ногтя, сэр, – сообщил сержант. – Похоже, женский: во всяком случае, покрыт красным лаком. Сверкнул в свете прожекторов.

– Где вы его нашли? Рядом с телом?

– Нет, сэр. Между двумя цепочками следов. Следы убитого мы обозначили буквой А, женские следы буквой В и следы второго мужчины буквой С. Он лежал на земле между В и С, ближе к С, футах в двенадцати от проволочной двери.

Хедли осмотрел кусочек ногтя и взглянул на доктора Фелла, который, не глядя на суперинтендента, что-то пробурчал себе под нос.

– Положите его в целлофановый пакет, – сухо сказал Хедли. – Пакет надпишите. Также отметьте его местонахождение на плане, который вы чертите. – Он бросил на Фелла пылающий взгляд; он редко краснел, и темные с проседью усы и брови резко выделялись на жестком, бледном лице – но теперь кровь прилила к щекам. – Не знаю, сломан ли ноготь у девицы Уайт. Не заметил, хотя помню, что ногти у нее именно такого цвета. Но у нас скоро будет возможность проверить. И если эта молодая леди наплела мне кучу небылиц, то, клянусь Богом…

– Успокойтесь…

– Повторяю…

– Послушайте, – мягко возразил доктор Фелл. – Вот уже двадцать пять лет, как я пытаюсь привить вам принципы душевного равновесия. Но вы никак не поддаетесь. Вы всегда со страстью, чтобы не сказать буйно, бросаетесь в одном направлении. Но если вы случайно обнаруживаете некоторую шаткость вашей первоначальной идеи, то всегда столь же буйно бросаетесь в противоположном направлении. Тому, что на корте оказался этот кусочек ногтя, может найтись самое невинное объяснение.

– Хорошо бы ему найтись.

– К тому же, – продолжал доктор Фелл, который тоже понемногу распалялся, – в своих рассуждениях вы допускаете элементарную ошибку. Я хотел обратить на это ваше внимание еще тогда, когда вы ополчились на мое воображение. Впрочем, пока оставим это. Что вы намерены делать?

– Намерен? – прорычал Хедли. – Намерен? – Он достал из нагрудного кармана записную книжку и положил ее на крыльцо павильона. Рядом с ней он положил сине-белый шарф. Затем вынул карандаш, перочинный нож и открыл лезвие. – Кусок сломанного ногтя! Ноготь зацепился именно за этот шарф! Намерен? Я собираюсь немедленно вызвать сюда эту молодую парочку, вот что я намерен сделать. И если только они не выложат мне все на чистоту!… Отлично, инспектор. Пришлите их сюда.

Он принялся точить карандаш. Когда появились Хью и Бренда, нож все еще скрипел по грифелю, издавая резкие, неприятные звуки.

Глава 11

Замешательство

На сей раз ожидание перед самой калиткой отнюдь не благотворно подействовало на нервы Хью. Он понимал, что Хедли намеренно тянул время, и старался успокоиться. Они с Брендой ждали в присутствии констебля, который не был расположен вступать в беседу.

Подняв голову, они разглядывали звезды и почти не разговаривали; хуже всего было, когда мимо проносили тело Фрэнка, ярко освещенное фарами автомобилей, стоявших на подъездной дороге.

– Сюда, сэр, – сказал наконец констебль.

– Нам… нам войти вместе? – спросила Бренда, словно они стояли перед кабинетом дантиста.

– Да, мэм. Сюда, пожалуйста.

Входя в обширную зону, освещенную голубоватым сиянием прожекторов, Хью представлял себе не столько кабинет дантиста, сколько стадион или боксерский ринг; скажем, ринг в Национальном спортивном клубе. Он убеждал себя, что совершенно спокоен, но в груди его ощущалась неприятная пустота, а ноги слегка дрожали.

На всем пути к павильону за каждым их шагом следило множество глаз. Глаза отмечали каждое их движение. Поставив одну ногу на крыльцо павильона, суперинтендент Хедли затачивал карандаш, приставив его к колену. Он выпрямился, всем своим видом выражая беспредельную вежливость и учтивость; слишком подчеркнутую учтивость, подумал Хью. Нервы его напряглись до состояния предельной восприимчивости, и он всем своим существом чуял неладное. Хедли, чьи потемневшие глаза буквально сверлили собеседника и, казалось, жадно поглощали все, что находилось в пределах их видимости, приветствовал молодых людей с дружелюбной улыбкой и обменялся с Хью рукопожатиями.

– Добрый вечер, мистер Роуленд. Не имел удовольствия встречаться с вами с… позвольте, когда же мы виделись последний раз? Должно быть, на процессе миссис Джуел, не так ли?

– Вы правы, суперинтендент. На процессе миссис Джуел. Я был среди защитников.

– Да, конечно. Вы были среди защитников, – подтвердил Хедли, несколько изменив интонацию. – Сожалею, что мне пришлось снова побеспокоить вас, мисс Уайт. – Бренда сдержанно кивнула. – Но нам необходимо уточнить несколько незначительных деталей, после чего мы больше не станем вас тревожить. Думаю, ни один из вас прежде не встречался с доктором Феллом?

Хью знал, что при любых других обстоятельствах в глазах доктора зажглись бы огоньки. Его лицо засияло бы, как у старого короля Коля; от сдавленного смеха заколыхались бы многочисленные подбородки, спускавшиеся до жилета; он сорвал бы с головы широкополую шляпу и отвесил бы Бренде низкий поклон. Но сейчас он просто приподнял шляпу, показав копну седеющих волос, свесившихся на одно ухо. Он с некоторым беспокойством рассматривал незажженную сигару, которую держал в руке. До крайности обостренные чувства Хью отметили и кое-что еще.

И доктор Фелл, и Хедли как бы невзначай бросили взгляд на правую руку Бренды.

– Я бы хотел попросить вас сесть, – продолжал Хедли, – но мне пришла в голову одна мысль. Мы вынесем сюда одну из этих скамеек. – Он просунулся в узкую дверь павильона. – Вот так, – заключил он, с громким скрипом таща скамью по деревянному настилу крыльца. – Нет, нет, нет, сядьте там… оба. Я постою.

Они сели. Хедли снова взглянул на правую руку Бренды. «Все в порядке, – сказал себе Хью. Проклятый кусок ногтя благополучно лежал в правом кармане его брюк. – Но неужели они что-то заподозрили?»

– Прежде всего, – продолжал Хедли, держа на свету острие карандаша и внимательно разглядывая его, – должен вам сказать, что я снял показания с миссис Бэнкрофт. Поэтому от вас мне главным образом нужно… скажем, подтверждение. – Он отвел взгляд от карандаша и приятно улыбнулся.

– Можете называть это как вам угодно, – сказала Бренда.

– Хорошо! Так вот, насколько я понимаю, – Хедли снова принялся изучать карандаш, – сегодня днем мистер Роуленд попросил вас разорвать вашу помолвку с мистером Доррансом. Мистер Дорранс и миссис Бэнкрофт это слышали. И вы отказались. Это так?

Бренда не ожидала нападения с этого фланга. Краска стала медленно заливать ее лицо.

– Да, я отказалась… тогда.

– Понимаю. Вы имеете в виду, что позднее у вас был случай передумать?

– Полагаю, у меня всегда было намерение передумать.

– И, однако, вы передумали несколько позже?

– Да.

– Почему, мисс Уайт?

Бренда слегка повернулась и бросила на Хью взгляд, молящий о помощи. Но Хью на какое-то мгновение потерял пить разговора. Он как бы невзначай сунул правую руку в карман брюк, дабы убедиться, что кусочек ногтя находится на месте. Но его там не было. Хью охватила паника. Его там не было. Пальцы Хью нащупали бензиновую зажигалку, табачные крошки, застрявшие в швах кармана, – и больше ничего.

Выронил. Но, Боже мой, где? На корте, когда Китти застала его врасплох? Случайно вытащил из кармана, кладя туда? На корте… но где именно? Конечно, они знают, тают, наверняка знают. Хью посмотрел на корт и тут же почувствовал на себе взгляд потемневших глаз Хедли.

– Вижу, вы что-то нащупываете в кармане, мистер Роуленд. Вы хотите закурить? – Хедли вынул пачку сигарет. – Угощайтесь.

– Нет, благодарю.

– А вы, мисс Уайт?

– Нет, благодарю, не сейчас, – сказала Бренда и откашлялась, чтобы прочистить горло.

– Как угодно. Так вернемся к вопросу о том, что вы все же передумали.

И здесь Хью перебил его.

– Если не возражаете, суперинтендент, – сказал он на удивление спокойным голосом, – то я позволю себе предположить, что в этом вопросе мы едва ли можем вам помочь. Мисс Уайт не питала к Доррансу неприязни. Она всего лишь не хотела выходить за него замуж. Что до меня, то могу откровенно признаться, что я считал его свиньей. – И, слегка наклонив голову, добавил: – Любопытно, что думал о нем брат Мэдж Стерджес?

Стрела попала в самое яблочко. Хью это понял. Но отвлечь Хедли было не так-то просто.

– Он не слишком вам нравился, мисс Уайт? Вы не вышли бы за него даже ради пятидесяти тысяч фунтов?

– Нет, не вышла бы. Кроме того, я и так не увидела бы этих денег.

«Будь начеку», – крикнул Хью про себя.

– Вы не увидели бы этих денег? – переспросил Хедли. – Что вы имеете в виду, мисс Уайт?

– Все деньги были завещаны Фрэнку.

– Но, насколько я понимаю, вы наследовали вместе?

– Нет, нет, нет, – серьезно сказала Бренда. – Попросите адвокатов показать вам завещание. Дядя Джерри все устроил так, чтобы развод или раздельное проживание были исключены. Я хочу сказать, что если бы мы поженились, получили деньги и через неделю развелись, то остались бы ни с чем. Пятьдесят тысяч фунтов – это немалый капитал. Он вложен с прибылью от шести до восьми процентов и приносит около четырех тысяч годового дохода. Фрэнк должен был получать проценты до тех пор, пока мы не разведемся или не разъедемся. Конечно, теоретически это было совместное наследство, поскольку я должна была получать свою долю из этой суммы. Однако в действительности это не совсем так: Фрэнк твердо решил вложить все деньги в сеть ночных клубов, и ни один из нас не имел бы права трогать капитал до тех пор, пока другой…

Она замолчала.

– Понятно, – кивнул Хедли, внимательно рассматривая кончик карандаша. – Пока другой не умрет. Итак, теперь все принадлежит вам без каких бы то ни было ограничений. Это так?

Самообладанием (или видимостью самообладания) Бренды оставалось только восхищаться. Она вздернула подбородок и машинально отбросила волосы со лба. Затем положила ногу на ногу и стала быстро, резко и нервно качать носком туфли. Вот и все.

Хью четко видел все окружающие предметы: скамью, на которой они сидели, как двое школьников; ракетку Фрэнка, лежавшую почти у их ног; маленький павильон с горевшим внутри фонарем; даже край корзины для пикников, стоявшей за открытой дверью. Ему стоило некоторого усилия отвести от нее взгляд. Где же он потерял кусочек ногтя?

– Я не это имела в виду, – сказала Бренда. – Послушайте, к чему строить подобные предположения?

– Я не строил никаких предположений, мисс Уайт. Я лишь повторил то, что вы сказали. Вы знали об этом условии, мистер Роуленд?

– Да.

– Вы знали об этом. Понятно. – Хедли наконец остался доволен тем, как заточен карандаш. – Ненадолго оставим этот вопрос и вернемся к тому времени, когда все вы пришли сюда поиграть в теннис. Мистер Роуленд, если не ошибаюсь, кое-кто слышал, как вы сказали: «Если мы не будем осторожны, то еще до исхода дня случится убийство». И мисс Уайт с вами согласилась.

– Да.

– Что вы имели в виду?

Хью рассмеялся:

– Ничего, ровно ничего, суперинтендент. Если ваш осведомитель слышал и остальное, то вам известно: мы сошлись на том, что у всех перед грозой разыгрались нервы. – Он помолчал. – Вы способны это понять? Вы сами не страдали от жары? Не могли из-за нее поддаться искушению сказать или сделать нечто такое, чего говорить и делать не следует?

Хедли резко повернулся:

– Что вы имеете в виду, мистер Роуленд?

А кто его знает что. Только стрела вновь попала в самое яблочко.

– Ничего, ровным счетом ничего, суперинтендент. У меня нет никакой задней мысли.

– Вы стали играть в теннис, – продолжал Хедли. – Я хочу узнать об этом как можно подробнее. Вы и миссис Бэнкрофт играли против мисс Уайт и мистера Дорранса?

– Да.

– Мисс Уайт и мистеру Доррансу досталась южная сторона корта. Вам и миссис Бэнкрофт – северная; то есть та сторона, где впоследствии было обнаружено тело мистера Дорранса? Это так?

Хью вслед за ним перевел взгляд на корт.

– Да, так.

– Вы играли, пока…

– Пока не разразилась гроза, примерно до четверти седьмого.

– И, как мне сказали, во время игры вы вновь угрожали мистеру Доррансу?

– Не совсем так. Я пригрозил ударить его.

– Но вместе с тем вы употребили слова: «Мне бы очень хотелось убить вас»?

– Возможно. Не помню.

– Понятно, – сказал Хедли, не сводя с Хью тяжелого взгляда. – Во время игры произошло что-нибудь еще?

Приняв решение, Хью пошел ва-банк.

– Ничего такого, что мне бы запомнилось. Во всяком случае, ничего серьезного. – Он немного помолчал. – Если не считать того, что во время последнего гейма Бренда, подавая мяч, сломала ноготь на среднем пальце. Еще и поэтому она не горела желанием продолжать игру.

Молчание.

Молчание настолько полное, что Хью мог слышать, как трепещут крылышки мотылька, вьющегося вокруг фонаря в павильоне. Все собравшиеся смотрели на него во все глаза. И вновь ему потребовалось усилие, чтобы отвести взгляд от корзины для пикников.

– Похоже, вы почему-то мне не верите, – сказал Хью. – Я не знал, что это так важно. Но это правда. Ведь так, Бренда?

– Конечно правда, – ответила Бренда, изобразив легкий смешок. – Взгляните! – Она вытянула руку. – Если вы, мистер Хедли, когда-нибудь играли в теннис, то знаете, что удар приходится по среднему пальцу, когда держишь ракетку свободно. Когда ноготь обломился, было страшно больно, но потом я об этом забыла. Но почему вы спрашиваете?

Снова молчание.

Хедли зашел им за спину и направился по траве к другой стороне крыльца. Он поднял предмет, в котором оба узнали шарф Фрэнка Дорранса. Затем он вернулся и встал перед ними с шарфом в руках.

– Значит, – заявил он с довольным видом, – вы сломали ноготь, играя в теннис?

– Да, конечно.

– На корте?

– Да.

– Как раз об этом я собирался спросить вас. Думаю, мы нашли обломанный кончик ногтя. Сержант!

– Сэр?

– Будьте так любезны, дайте мне пакет. Да, думаю, это так. Вы не возражаете, мисс Уайт? Благодарю вас… Мисс Уайт, вы и мистер Дорранс играли с южной стороны сетки. Чем вы объясните тот факт, что мы нашли этот кусочек ногтя на северной стороне в нескольких футах от тела мистера Дорранса?

– Тем, – не задумываясь выпалил Хью, – что во время последнего гейма она играла на северной стороне – Она…

Хью умышленно посмотрел прямо в глаза суперинтенденту.

– Послушайте. Представьте положение игроков. Счет был пять – два в пользу Бренды и Фрэнка. Они стояли с этой стороны сетки; Бренда подавала мяч и выиграла очко в восьмом гейме. В последний раз Бренда подавала на Китти. Это значит, что она стояла на месте подачи с восточной стороны и бросала мяч к павильону, чуда, где мы сейчас стоим. Вы, вероятно, нашли этот ноготь где-то поблизости от цепочек следов, может быть, в десяти – двенадцати футах от проволочной двери.

После очередного затянувшегося молчания он добавил:

– Понимаю, именно там вы его и нашли, почему и усмотрели в находке некий зловещий смысл. Бросьте, суперинтендент. Я уже давно мог бы рассказать вам об этом.

Хью откинулся на спинку скамьи. Он слегка улыбнулся и небрежно положил руку на запястье Бренды. Бренда улыбнулась ему, но рука ее была холодна как лед. Стоявший на заднем плане доктор Гидеон Фелл – грузный и сонный – тоже слегка улыбнулся, бросил взгляд на Хедли и сделал жест рукой, словно ставил на место шахматную фигуру.

– Шах, – сказал доктор Фелл.

Хедли положил целлофановый пакетик в карман. Он был сама любезность.

– Послушайте, мистер Роуленд! Неужели вы действительно думаете, что я этому поверю?

– Естественно. Ведь это правда.

– Надеюсь, что да, – изрек Хедли, пристально глядя на Хью. – Мы должны проверить, знает ли об этом инциденте миссис Бэнкрофт. Сержант! Сходите к миссис Бэнкрофт и попросите ее присоединиться к нам. Можете пригласить и доктора Янга. – Он снова оживился. – Мне говорили, что, когда разразилась гроза, вы, все четверо, укрылись в этом павильоне…

Хью кивнул:

– Да. И нашли газету с заметкой о неудавшемся самоубийстве Мэдж Стерджес. Какой-то посторонний человек совсем недавно оставил ее там. Это обстоятельство вывело Фрэнка из себя, хоть он и не хотел в этом признаться.

Интересно, подумал он, насколько сильное впечатление может произвести имя Мэдж Стерджес. Он не имел ни малейшего представления о том, что за ним скрывается, но намеревался воспользоваться им еще и еще.

Хедли раскрыл записную книжку.

– Значит, у вас создалось впечатление, будто мистер Дорранс вышел из равновесия?

– Да. И не у меня одного. Китти Бэнкрофт съязвила по этому поводу и поинтересовалась, что с ним.

– И он объяснил?

– Нет. Боюсь, что нет.

– Но почему у вас создалось впечатление, будто он не в себе?

– Я могу вам ответить, – вмешалась Бренда. Она слегка повернула голову, и свет из двери павильона засверкал в ее глазах, осветил полуоткрытые губы, лицо, окрашенное легким румянцем. – Он вел себя в свойственной ему манере. Зная его, нельзя было ошибиться. Потом мы заговорили о вас. Вам следует знать это, мистер Хедли. Мы принялись рассуждать о способах совершения убийства.

Для Хедли такое заявление было новостью, как ни старался он скрыть свое удивление. Он резко вскинул голову:

– О способах?… Продолжайте! Миссис Бэнкрофт ничего не говорила об этом.

– Возможно, нет, – сказала Бренда, не сводя глаз с угла навеса над крыльцом. – Китти первая представляла свой способ: она сказала, что ее подозревали в убийстве мужа в Виннипеге и что, услышав о вашем приезде сюда, она ужасно испугалась, не обнаружила ли полиция новых улик.

Всеобщее изумление. Хедли посмотрел на доктора Фелла.

– Мисс Уайт, это что, шутка?

– Ах, не знаю, – раздраженно ответила Бренда. – Потом она все обернула в шутку, но у меня возникли сомнения. – И далее Бренда подробно рассказала о том, что было сказано в павильоне. – Видите ли, мой способ убийства был удушение, – объяснила она, и в ее широко раскрытых голубых глазах читалась мольба о том, чтобы ей верили. – Поэтому я и не побежала на корт, увидев, что там лежит Фрэнк. Неужели вы думаете, что при других обстоятельствах я сразу не бросилась бы туда? Я ведь не чудовище. Я не побежала туда именно потому, что он был задушен. У меня создалось впечатление, что кошмар стал реальностью. Я не могла сдвинуться с места.

– Так вот оно что, – пробормотал Хедли. Он снова бросил взгляд на доктора Фелла; тот что-то проворчал. Чаши весов стали едва заметно клониться в их пользу. По выражению лица Хедли ни о чем нельзя было судить, но Хью оно говорило о многом.

– Я отлично понимала: здесь что-то не так, – сказала Бренда. – Любой понял бы. Когда ты сама делаешь недвусмысленные намеки о том, что человека можно задушить шелковым шарфом, а после кого-то действительно душат шелковым шарфом, то это одновременно и смешно и жутко!

В голосе Хедли зазвучали примирительные нотки:

– Я это прекрасно понимаю, мисс Уайт. Но как вы узнали, что следы были оставлены вашими туфлями?

– А вот как. Сперва я ничего не заметила. Потом подумала: «Что он здесь делает?» И увидела следы. Моя голова была занята теннисом, теннисом и только теннисом; следы были плоскими, словно от теннисных туфель, а здесь, кроме меня, никто не носит обувь такого маленького размера.

– И вы поняли, что это ловушка?

– О Господи, нет! Я вовсе не думала о том, что это ловушка. Во всяком случае, тогда. – Бренда широко открыла глаза. – Я подумала лишь о том, что кто-то надел мои туфли, И что я не могу к нему подойти. Вы видели его лицо?

– Откровенно говоря, я и вам хотел задать этот вопрос. – Хедли говорил таким медоточивым тоном, что Хью снова поддался тревоге. – Попробуем все выстроить по порядку. В показаниях, которые вы недавно дали, необходимо уточнить несколько пунктов.

– Да.

– Значит, вы сказали, – Хедли нахмурился, – что в семь часов, после грозы, мистер Дорранс и миссис Бэнкрофт отправились к ней домой, а вы и мистер Роуленд пошли к подъездной дороге. Вы сказали, что он «поехал домой».

– Да.

– Но ведь совершенно очевидно, что мистер Роуленд домой не уехал. Куда он поехал?

– Не знаю, – ответила Бренда, бросив быстрый взгляд на Хью. – Он сел в машину и уехал.

– Сел в машину, – задумчиво повторил Хедли, и его карандаш стал описывать круги. – И уехал. Ясно. Насколько я понимаю, вы сразу пошли домой, на кухню. Теперь обратимся к тому, что не совсем ясно. Почему вы потом вернулись на корт?

Внутренний голос Хью отчаянно взывал к Бренде: «Бренда Уайт, если ты когда-нибудь способна была проявить осторожность, прояви ее и сейчас! Непременно прояви!» Его голова звенела от усилий телепатически передать Бренде предупреждение. Напряжение среди присутствующих заметно возросло. Хью слышал астматическое дыхание доктора Фелла.

– Вы говорите, что горничная Мария попросила вас пройти сюда и забрать… э-э… корзину для пикников. Правильно?

– Нет, нет. Не корзину для пикников. Баул для пикников.

– Баул для пикников?

– Да.

– Но какая разница? – осведомился Хедли. Он почти шутил. – Разве это не одно и то же? Моя жена всегда заставляет меня таскать это, когда мы едем за город.

– Нет, нет. Это не одно и то же, – сказала Бренда и замолкла.

– Но что же это, мисс Уайт. И где оно?

– Там, – оглянувшись через плечо, сказала Бренда. – В углу. Отсюда его видно.

– Что? Этот чемодан? Та самая штука, на которую вы постоянно поглядывали последние пятнадцать минут? – Бренда хотела было возразить, но Хедли ее опередил. Он шагнул на низкое крыльцо и заглянул в дверь. – Не похоже, чтобы он мог кому-нибудь пригодиться. Зачем он ей понадобился? Что в нем?

Бренда даже не пошевелилась.

– Кое-что из посуды и… и термос.

– Посуда, – пробормотал Хедли. По-прежнему держась за косяк двери, он выгнул шею и посмотрел в сторону теннисного корта, где вилась цепочка следов.

– Видите ли, – затараторила Бренда, словно могла таким способом отвлечь его внимание. – Он понадобился Марии. Кроме того, я обещала Китти. Я дала ей торжественное обещание, что сегодня же принесу его домой. Поклялась, что принесу. Китти сказала, что он из хорошей кожи и здесь напрасно сгниет.

Хедли насторожился:

– Вы обещали миссис Бэнкрофт принести его сегодня домой?

– Да, обещала. Ведь так, Хью?

– Разумеется, так.

– Но на самом деле не принесли?

– Нет. Она сказала, что он из хорошей кожи и зря сгниет здесь…

– Понимаю. Тяжелый? Он тяжелый, мисс Уайт?

– Не очень.

Пробормотав извинения, Хедли сунул голову в дверь павильона и протиснулся внутрь. Они видели, как он склонился над баулом. Затем он выпрямился, и до них донесся глухой голос:

– Вы совершенно правы.

Он обернулся, стукнувшись головой о фонарь, и когда снова появился на крыльце, Хью с какой-то маниакальной отстраненностью увидел баул, который Хедли держал двумя пальцами.

Суперинтендент открыл замок. В бауле не было теннисных туфель; не было почти ничего. Если не считать двух чашек и треснувшей тарелки, баул для пикников был пуст.

Глава 12

Злоба

Когда пришел сержант, Китти и Ник сидели в саду небольшого уютного дома Китти.

Маленький сад окружала беленая стена восьми футов высотой, под аркой калитки свисал миниатюрный фонарь. По обеим сторонам лужайки, которую пересекала тропинка, вымощенная камнями, росли розовые кусты. Фасад дома оживляли французские окна с карнизами. Из окон струился свет, такой же тусклый, как свет фонаря над калиткой.

Ник сидел в инвалидном кресле на колесах. Раскрыв зубами складной нож, он в полутьме предавался весьма кропотливому занятию – пытался одной рукой очистить яблоко. Китти сидела на ступеньке крыльца, обхватив руками колени и положив на них голову. Из инвалидного кресла доносились злобные, монотонные проклятия.

Китти подняла голову.

– Вы устали, бедненький, – сказала она. – Я дала вам немного поесть. Почему бы вам не отправиться домой и не прилечь?

– Прилечь! – сказал Ник. – Похоже, все и каждый только о том и думают – о том, как бы мне прилечь! Сколько, по-вашему, мне лет? Не будь у меня сломана нога, я пробежал бы милю быстрее всех в Северном Лондоне. И в фехтовании обошел бы любого на семь уколов.

Китти вскинула глаза, вздрогнула и плотнее обхватила колени.

– Я этого не потерплю, – заявил Ник. – Это мой дом. Мой теннисный корт. Пока я хоть что-нибудь здесь значу, мне никто не будет приказывать. – После недолгого молчания Китти с удивлением услышала глухой смех Ника. – Впрочем, знаете ли, возможно, это и к лучшему. Спокойный подход… осторожный подход… драматический подход…

Китти снова подняла голову:

– Ник.

– Э-э?

– Кто, по-вашему, действительно убил Фрэнка?

– Мистер Выскочка Роуленд.

– О да, знаю, вы говорили, что он. – В голосе Китти звучало явное нетерпение. – Но кто истинный убийца?

– Мистер Выскочка Роуленд, – повторил Ник. Яблоко хрустнуло под его зубами.

За этот день Китти переоделась, возможно, раз в шестой. Ее покойный муж имел обыкновение повторять, что она переоблачается из одного наряда в другой быстрее, чем любая из его знакомых женщин; и хоть опыт его продолжался недолго, это, скорее всего, была правда. Сегодня она уже успела сменить вечернее платье на другое – черное; и на его фоне белки ее глаз выделялись ярче, чем смуглая кожа.

– Я не знаю, о чем вы думаете, – сказала Китти сквозь зубы. – Но одно мы обязаны сделать. Мы должны остановить Бренду. Убедить ее перестать лгать.

– Вы полагаете, что Бренда лжет?

– Конечно лжет. Я не так умна, как некоторые, и поэтому не доверяю всем этим умникам. И не надо ухмыляться. Но что до меня…

– Хм.

– По-моему, все очень просто. Разве вы не понимаете, что, когда убили беднягу Фрэнка, на корте вообще не было никаких следов? Бренда нашла его там и сама оставила все эти следы. Теперь она боится, что полиция обвинит ее в убийстве.

– Не обвинит, – сказал Ник с набитым яблоком ртом.

– Почему нет? Почему?

– Следы слишком глубокие. Помимо всего прочего, кто-то ведь должен был убить Фрэнка. Как мог убийца перейти через весь корт и вернуться назад, не оставив следов? Э-э?

– Какой вы глупый, – сказала Китти. – Не хочу сказать, что очень, но все-таки глупый. Как же, по-вашему, беднягу Фрэнка умудрилась заманить на корт? Вы же знаете его аккуратность. Знаете, что он терпеть не мог, когда на его туфлях было хоть единое пятнышко. – В ее голосе звучала убежденность. – Пари – вот что это такое. Помните, как Фрэнк поспорил с Хью Роулендом по поводу гимнастики? Фрэнк держал пари…

Ник остановил ее.

– Я помню, – сказал он очень мягким голосом. – Час назад я вспоминал об этом. Любопытно, помнит ли Роуленд. Я очень хочу, чтобы вы запомнили это.

– Нечто подобное я и имею в виду. Что-то в таком роде, но не совсем. Фрэнк был таким ребенком. Какой-нибудь гнусный тип сказал: «Я могу сделать то-то и то-то». Фрэнк возразил: «Нет, не можете». И они попробовали. Вероятно, что-то такое, после чего на корте не осталось следов: например, длинный прыжок. Или прыжок с шестом – да, скорее всего, именно прыжок с шестом. В Канаде это называется так.

И вновь Ник прервал ее.

– Мировой рекорд по прыжкам с шестом, – сказал он, – равен двадцати пяти футам одиннадцати и одной восьмой дюйма. Правда, этому рекорду по меньшей мере лет десять, но его еще никто не побил. Вы же предполагаете, что убийца прыгнул на расстояние в двадцать четыре фута. Нет, ненаглядная моя. Нет. Олимпийский чемпион в хорошей форме, как следует разбежавшись для толчка, мог бы прыгнуть на такое расстояние. Но чтобы прыгнуть на наш корт, ему пришлось бы встать спиной к проволочной ограде и прыгать без разбега. Нет. Это невозможно.

Ник говорил быстрее обычного, каким-то заговорщическим тоном. Он снова впился зубами в яблоко.

– Что же до прыжка с шестом, то это хорошо. Очень хорошо! Но и здесь есть изъян. Наверное, вы подумали о нем, когда услышали про Роуленда с граблями в руках?

– Я ни о чем подобном не думала. Мне это и в голову не приходило.

– А вот я думал, – уверил ее Ник, понижая голос. – Я говорю: хорошо. При помощи граблей, а еще лучше – подпорки для сушки белья, на небольшое расстояние можно прыгнуть. Но, повторяю, на небольшое, и возникает то же возражение: необходимо место для разбега. Нет, Китти. Пролететь по воздуху не способен ни один убийца.

Наступило молчание. Китти даже вздрогнула – так поразило ее то обстоятельство, что к Нику вернулась его обычная веселость. Еще час назад он буквально неистовствовал от горя, теперь же казался совсем другим человеком. Только Китти была свидетельницей его слабости; она, как воплощение стойкости, стояла рядом с ним и, не говоря ни слова, держала его голову, словно он был действительно болен.

А теперь Ник вновь обрел свою лучшую форму. Он вновь был приветливым, обходительным собеседником; хозяином, который любит поражать посетителей своим гостеприимством; прекрасным рассказчиком, обожающим устраивать праздники. К нему вернулось былое обаяние. Он добавил:

– Нет. Бренда говорит правду. Мне она не станет лгать.

– Почему вы так в этом уверены?

– Потому что она никогда не лгала мне, – ответил Ник, и в голосе его звучала неподдельная искренность. – Раз Бренда говорит, что не оставляла этих следов, значит, так оно и есть. Следы оставил кто-то другой, надев ее туфли, – ведь это просто, не правда ли? Не понимаю, почему вы не хотите признать этого.

– Я скажу почему, – резко ответила Китти. – Следующей новостью, которую вы узнаете, будет то, что эти следы оставила я. Да, конечно, это абсурд, – продолжала Китти, – Но, да будет вам известно, я тоже могу носить обувь четвертого размера. К тому же сегодня я глупо пошутила, и это меня очень беспокоит.

– Кто, – пробормотал Ник, – кто выдумал эту избитую фразу, что трусами нас делает сознание?

– По-моему, Библия или Шекспир.

– В этом ваша беда, Китти. Вы! Вы убили Фрэнка? Не похоже! Видите ли, дорогая, я знаю, какие отношения связывали вас и Фрэнка.

Китти заговорила еще более резко:

– Что вы имеете в виду?

Ник усмехнулся, поудобней устроился в кресле, которое при этом заскрипело, и откинул голову на спинку. Она смутно видела, что он смотрит на звезды – бесчисленные звезды, усыпавшие небо, светлевшее над темной бездной сада.

– Интересно, где он сейчас, – сказал Ник. – У этого мальчика был характер, черт возьми! Люблю, когда у парня есть характер! Да, Китти, я не возражал, Боже упаси. Я знал, что он, бывало, не уходил из вашего дома раньше четырех утра. Знал, что ему это на пользу. От женщины, которая старше тебя, можно многому научиться. Вы понимаете? – Он поднял голову и подмигнул ей. – Ценный опыт, – продолжал Ник. – Хорошо, что это не могло помешать женитьбе мальчика. А я в этом уверен. В конце концов, Китти… э-э… мы с вами взрослые люди. Легкая интрижка, вот и все. Это не слишком серьезно. К тому же вы были слишком стары для него.

Глаза Китти расширились до невероятных размеров. Ее руки по-прежнему сжимали колени, и голова по-прежнему лежала на них.

– Если на то пошло, – сказала она, – то вы гораздо старше Бренды и разница в годах между вами куда больше, чем между мной и Фрэнком.

Инвалидное кресло заскрипело.

– Вы говорите, – продолжила Китти, и ее резкий голос громко прокатился по саду, – что мы взрослые люди. Возможно, в этих местах, кроме нас, вообще нет взрослых людей. Поэтому мы можем быть откровенны друг с другом, не так ли?

– Моя дорогая…

– Я видела, как вы на нее смотрели, Ник. Говорят, что когда-то вы были любовником матери. Хотите получить и дочь?

– А вы, оказывается, злобная ведьма, – воскликнул он.

– Когда необходимо, – согласилась Китти, – то да. Хоть я и не люблю этого. Я люблю красивые вещи, одежду, цветы; люблю, когда меня окружают счастливые люди. Но, как бы то ни было, случилось несчастье. Я слишком много пережила и поэтому имею большее право быть злобной ведьмой, чем любой из ваших знакомых. Я хочу знать. Вам надо было устранить Фрэнка, чтобы прижать Бренду к стене?

– Вы хотите сказать, что я убил Фрэнка?

– Не знаю. – Китти вздрогнула и подняла глаза к небу. Ник не возмутился и даже не обиделся. Левой рукой он настолько неловко отбросил огрызок яблока, что тот, ударившись об окно, отлетел к розовому кусту. Затем он заговорил с Китти таким вкрадчивым голосом, что та обернулась и внимательно посмотрела на него.

– За сегодняшний день я слышу это второй раз. Послушайте. За кого вы принимаете меня? Неужели вы полагаете, что я из кожи вон лез, да, да, из кожи вон лез – а, видит Бог, именно это я и делал, – чтобы поженить Бренду и Фрэнка лишь затем, чтобы убить его за месяц до свадьбы? Едва ли у меня будут собственные дети. Вы полагаете, что мне вообще не нужны дети? Вы полагаете, что я мог бы убить Фрэнка, именно Фрэнка, а не кого-нибудь другого?

Китти повела плечами:

– Нет, пожалуй, нет. И тем не менее странно, ужасно странно, что…

Пожалуй, она и сама не знала, что имела в виду, и непроизвольно протянула руку к его повязкам.

– Знаю, – сказал Ник. – В детективном романе убийцей неизменно оказывается калека, сидящий в инвалидном кресле. Если бы речь шла о детективном романе, я уже давно заподозрил бы сам себя. Неужели вы думаете, что я в таком состоянии способен летать над теннисным кортом? Да ведь я выпрямиться и то не могу без того, чтобы не опереться на здоровую руку. Да, черт побери, я инвалид. И переломы – отнюдь не симуляция. Они причиняют мне адскую боль. – Он глубоко вздохнул. – Хотите – верьте, Китти, хотите – нет. Но это правда. Что же касается Бренды, то позвольте мне в минуты слабости быть сентиментальным глупцом. Это все.

И вновь молчание. Ник настолько растрогался, что вынул платок и высморкался.

– Ну… – проговорила Китти.

– Знаю, что, заговорив о Фрэнке, я разбередил вашу рану.

– Но, Ник, факт остается фактом, ведь кто-то убил Фрэнка. Кто?

– Мистер Выскочка Роуленд, – заявил Ник. – И я знаю как… Ш-ш-ш!

Наверное, в своем споре они распалились больше, чем сами думали. На лицах обоих появилось виноватое выражение, когда они услышали скрип садовой калитки и из-под арки вынырнула голова сержанта полиции. Появление полицейского было встречено звонким лаем. В приоткрытую дверь дома проскользнул белый шнуровой терьер и, неистово виляя хвостом, бросился через лужайку. За ним мчался еще один шнуровой терьер, он с такой силой наскочил на первого, что обе собаки прянули в разные стороны и, проскочив свою цель, вынуждены были развернуться и бежать обратно. Собаки с блестящими, восторженными глазами и маленькими, как у важных правительственных чиновников, бородками буквально захлебывались от восторга. С радостным заливистым лаем они подпрыгивали, вертелись в воздухе, извивались всем телом, подобно восточным танцовщицам, отчего сержанту Макдугалу казалось, что с ним жаждет познакомиться не две, а целая дюжина собак.

– Миссис Бэнкрофт? Если не возражаете, суперинтендент Хедли хотел бы видеть вас на теннисном корте. И вас тоже, сэр, если это вас не затруднит.

– О!

Сержант Макдугал был человек добросовестный. Он засек время и подсчитал, что от теннисного корта до дома миссис Бэнкрофт всего десять минут ходьбы. Но он был к тому же человек заинтересованный; ему хотелось знать, что происходит на корте, однако его попытка поскорее доставить туда свидетелей успехом не увенчалась, поскольку собаки почувствовали к нему явную симпатию. Когда он вернулся со свидетелями, у него было чувство, будто он пропустил нечто важное.

Суперинтендент Хедли стоял на крыльце павильона и вытряхивал большой кожаный баул. Сержант Макдугал находился слишком далеко и не мог видеть его содержимое.

Издалека донесся голос Хедли:

– Вы совершенно правы, мисс Уайт, он почти пуст.

В ответ едва слышно прозвучал голос Бренды: