Он уселся на старый табурет, чувствуя, как запершило в горле. Вдруг вспомнилась Лидия Борисовна, Лида… Обворожительно красивая учительница французского языка, практикантка, в которую был влюблен. И которую потом убили… Как вспомнишь – жуть! Лучше не вспоминать. И все же – Лидия, Лида… И как они с Женькой тогда… А потом Женька писала длинные письма, похоже, была влюблена… Хотя почему была? Верно, и сейчас… Хорошая красивая девочка – Женька.
Вечером посидели. Пришли соседи – Потаповы, Андреевы, Цветковы, еще несколько человек от Веры Ивановны, с работы. Супруги Колесниковы тоже заглянули, правда, ненадолго. Жаль, Женьки не было. Зато пришел участковый, старший лейтенант милиции Дорожкин или просто – Игорь. Парню недавно стукнуло двадцать пять, вот уже два года он ухаживал за младшей сестрой Максима Катериной, ухаживал небезуспешно – дело шло к свадьбе. Собственно, Катя-то его и притащила…
– Да не стесняйся ты, Игорь! Входи…
– Сейчас… вот разуюсь… Вера Ивановна, здрасте.
– Да не надо разуваться, входите, садитесь, вон…
– О, какие люди! – увидав участкового, оживились гости. – Игорь Яковлевич! Товарищ старший лейтенант! Ну, как там наша доблестная милиция поживает?
– Ничего, живем. Боремся, так сказать.
Поправив светлую, лезущую прямо в глаза челку, участковый уселся за стол. Катерина бросилась помогать матери.
– Вот, вареники, капуста… Кушайте, дорогие гости, угощайтесь. Мужчинам – беленькой!
– Не-не, Катя, мне красного, – запротестовал Александр Федорович, – Завтра на работу, за руль.
– Всем на работу! Всем за руль…
– Да сами-то садитесь уж, хватит бегать!
Виновник торжества сержант советской армии Максим Мезенцев смущенно сидел во главе стола и не знал, куда деть руки. Выпили бы уж скорее! А там…
– Вера! Катя! Садитесь же!
– Сейчас, вот хлеба порежем.
– Да успеете с хлебом… – на правах самого старшего слово взял сосед Ефим Палыч Потапов. Колхозный бригадир – осанистый плотный мужчина с вислыми усами и большими залысинами.
– Ну, что сказать, Максим… – Дождавшись тишины, Ефим Палыч поднялся с места. – Отслужил ты, все мы знаем, честно и достойно. Теперь вот вернулся. Удачи тебе и… найти свою судьбу!
Сказав так, Потапов искоса глянул на сидевшего рядом сына Юрия с супругой Раисой – белесой красоткой, продавщицей универмага райпо. Тут же сидела и дородная супружница Ефима Палыча, Светлана Тихоновна, и дочь Нюра – смешливая, склонная к полноте блондиночка с большой грудью… и вообще – все при всем.
– За тебя, Максим!
Все разом чокнулись, выпили, потянулись к закускам. Хлопотливая Вера Ивановна вновь убежала на кухню.
И вновь ее усадили.
– Выпьем за мать!
Пошла беседа. Немного порасспрашивали Максима про Венгрию, потом долго ругали израильских милитаристов, греческих «черных полковников», американцев – за войну во Вьетнаме и Китай – вообще за все. Обсудили полет на Венеру советского космического аппарата и вполне искренне, от души, похвалили Политбюро и лично Леонида Ильича Брежнева – за пятидневку.
Пятидневная рабочая неделя (вместо шести) была введена Указом Президиума Верховного Совета СССР еще в марте.
– Да, мужики… Пятидневка – это вам не шесть ишачить! По хозяйству хоть управляться есть время!
– Ой… как-то по-кулацки вы рассуждаете, дядя Ефим!
– О! Нашли кулака, ага, здрасте! А кто на Доске почета висит?
– Да ладно, дядя Ефим, не обижайся.
– Молодец Леонид Ильич – что тут скажешь?
– За Ильича!
– За Ильича, братцы!
Потом включили старенькую радиолу.
Оранжевое небо, оранжевое море,оранжевая зелень, оранжевый верблюд!
Молодежь принялась танцевать. Нюшка Потапова сразу же утащила Макса, прижалась объемистой грудью. Мужчины вышли на крыльцо – покурить. Дорожкин – тоже, хотя давно уже пытался бросить и даже вполне успешно бросал. Месяца на два, а потом опять начинал – работа-то нервная!
Вот и сейчас, уселся вместе со всеми на лавочке, у веранды, достал серовато-голубую пачку «Прибоя» за двенадцать копеек – нарочно такие купил, чтобы не сильно курить тянуло.
– Тю-у, Игорь! – покачав головой, протянул Юрка Потапов – высокий красивый парень с зачесанной назад челкой. – Экономишь, что ли?
– Бросаю!
– Ну, пока не бросил, на-ко, угостись! – Юрий протянул участковому пачку «Казбека» с черным всадником на фоне голубоватых гор. «Казбек» считался престижным.
– Табак тут такой же, как у «Герцеговины Флор», – похвастал Потапов. – А их сам Сталин курил.
Дорожкин махнул рукой:
– Да уж прям «Герцеговина»!
Однако от предложенного курева не отказался, задымил… Тут и дядя Ефим вышел.
– Угощайся, батя!
– Не-е, у меня свои – «Друг»!
– Шикарно живете!
– У дедушки за печкою компания сидит, – донесся из окна приятный баритон певца Владимира Макарова. – И распевает песенки, усами шевелит!
– Ну, вы что сидите-то? – выглянула в окно Катерина. – Закурились совсем! Идите танцевать!
Сама же, между прочим, выбежала на веранду, придержала Дорожкина за рукав:
– Игорь! Надеюсь, ты в эту субботу не дежуришь?
– Я в среду по графику. А потом – в понедельник. А что? – Милиционер подозрительно покосился на возлюбленную, вполне осознавая, что разговор этот хитрая девушка затеяла не просто так.
– Ага. – Зябко поежившись, Катя повела плечом. – Свозил бы нас с Максом в Лерничи, к Женьке…
– Хо! В Лерничи! – хохотнул участковый. – Триста верст киселя хлебать!
– И вовсе не триста! Да по хорошей дороге…
– Это в Лерничи-то – хорошая? – Дорожкин покачал головой. – Замаешься пыль глотать! Да и как я вас повезу – втроем на моем «Восходе»?
– У тебя же служебный «Урал» есть. Новенький… – не отставала Катерина. – В палатке б с тобой поночевали. Представь только – ночь, тишина… соловьи поют. И мы с тобой – вдвоем… – Катерина положила руку участковому на плечо и томно заглянула в глаза: – А, Игорь?
Ну, против такого взгляда – да кто бы устоял? Кто-то бы и устоял, да только не Дорожкин!
– Ну-у… вообще-то мне там подучетный элемент проверить надо, – сам себя уговаривал старлей. – Давно уж не проверял.
– Вот! Заодно и проверишь. А потом мы с тобой… Заодно рыбы можно поудить.
– Ладно! Так и быть – уговорила.
Недолго и уговаривался!
– Ой, спасибочки, Игорек! Какой ты у меня молодец! Пойдем скорей танцевать, ну же!
Катя распахнула дверь… А там снова пел Владимир Макаров:
Поужинали дружно и ложатся на бочокЧетыре неразлучных таракана и сверчок!
Глава 3
Тянск, Озерск и окрестности. Июнь 1967 г.
– Озерск, третья кабина! – привстав за стойкой, выкрикнула сотрудница главпочтамта – дебелая голосистая тетка с модным шиньоном на голове.
– Да-да… Спасибо!
Сорвавшись с обитой дерматином скамейки, вертлявый любвеобильный Игорь – любовник некой бухгалтерши Ираиды Федоровны, вошел в кабинку и, плотно прикрыв за собой дверь, снял трубку с телефонного аппарата:
– Ну, здорово. Наконец-то! Чего хотел? Да как всегда… Не, Караюшко, не спешу – тут надобно срочно! Есть на примете один антиквар… так вот, на выходных его не будет – хата пустая. Смекай! Зашли и – арриведерчи! Ладно-ладно, не болтаю я зря… Короче, все как обычно – жду.
* * *
– Пожалуйста, скажит-те, когда отправляется ближайший автобус до Лерничи? – Модный молодой парень с узким интеллигентным лицом, в светлых узеньких брючках и остроносых штиблетах говорил с явным акцентом, да и вообще производил впечатление иностранца: как по одежде, так и прической – светлые волосы, пожалуй, были слишком длинными для провинции, а обращение – слишком уж вежливым. Впрочем, кассирша – крашеная блондинка лет тридцати, с начесом и в модной нейлоновой блузке – все поняла сразу:
– Эстонцы, что ли? Опять к нам, в экспедицию?
– Да, эстонцы, – закивал парнишка. – Опять-опять!
– В старой школе жить будете? – полюбопытничала кассирша.
– Не-ет, на этот раз сразу по деревням.
– Понятно. Фольклор искать будете. Смотрите, чтоб не как Шурик!
– Какой Шурик? А, из кино-о…
Студенты из Тарту приезжали в Озерск далеко не впервые. Начиная с конца пятидесятых, Тартуский университет почти каждый год организовывал летние фольклорно-этнографические экспедиции в места компактного проживания вепсов – загадочного для многих народа финно-угорской языковой группы, родственного финнам, эстонцам, венграм.
Под руководством преподавателей студенты собирали фольклор: записывали предания, легенды и сказки, зарисовывали и фотографировали жальники и священные камни, если отдавали старые вещи – корыта, плетеные из бересты фляги и прочее, – брали и их, для музея.
Приезжали почти каждое лето. Потому и за чужих их тут почти не считали – привыкли. Фольклор так фольклор.
– В три пятнадцать ближайший. Там до парома только.
– Мы знаем. Три билета, пожалуйста.
Взяв билеты, молодой человек вышел на улицу и помахал рукой. На скамеечке у посадочной платформы его дожидались двое – кудрявый полноватый брюнет в рубашке и черных трениках и высокая худая девушка – этакая шпала с длинными светлыми локонами и милым, вполне симпатичным, лицом. Девушка была одета по-летнему: кеды, с короткими рукавами рубашечка в черно-желтую клетку и зеленые короткие штаны – шорты, явно смущавшие проходивших мимо местных. Такие штанишки в провинции носили только дети, а уж никак не взрослые, это считалось неприличным. Впрочем, девушке, похоже, было все равно.
От соседней платформы только что отправился автобус на Тянск – длинный «шестьсот девяносто пятый» «ЛАЗ» с бордовыми полосами и большой буквой «Л» на округлой «морде». Мигнув подфарником, завернул, вырулил на Советскую и, зарычав двигателем, покатил, быстро набирая скорость.
– Эй, эй! – из автостанции на платформу проворно выбежал осанистый и, видимо, сильный, мужчина лет сорока с лишним, с небольшой седой бородкой. Одет он был как лесоруб или артельщик: серо-зеленая роба, засаленная кепка и кирзовые сапоги с отвернутыми голенищами, и это несмотря на установившуюся с прошлой недели жару!
– Эй, эй… где автобус?
– Вам на Тянск? – подняв голову, улыбнулась девушка.
– Тянск, Тянск! Куда же еще-то… – Мужчина отозвался неожиданно зло, словно в его опоздании были виноваты сидевшие на скамейке студенты. – Ишь, сидит, курвища голоногая, смеется… Весело, да? А-а…
Обозвав ни за что ни про что девчонку, хамоватый лесоруб – или кто он там был – вдруг увидал притормозивший напротив, у Дома колхозника, лесовоз – «ЗИЛ 157-й» (также именуемый «колун») с «хлыстами» и, перебросив на плече котомку, побежал к машине.
– Эй, командир! До Тянска не кинешь? Я же не за так… Чего? Ага, залезаю… Вот спасибо, брат!
– Кур-рад! – беззлобно запоздало выругалась девчонка.
Кудрявый тоже поддержал:
– Хам трамвайный, да… О! Смотри – Тынис. Ну как? Билеты купил?
– Купил! – улыбнулся светловолосый модник. – Но автобус только в три пятнадцать… Как Лиина и говорила.
– Ну, я же знаю. – Девушка повела плечом и, вскочив на ноги, подхватила рюкзак. – Пошли тогда в парк, что ли… Иван, купи, пожалуйста, ситро. И еще мороженое, если будет. А мы пока… Вон – промтоварный… А там, на пригорке, винный – «Заря». Там тоже ситро бывает.
– Вижу, ты тут и впрямь все знаешь.
– Так и Тынис… Мы же тут не в первый раз, да. Вот тебе деньги. Не хватит – потом сочтемся.
«Парком» местные жители именовали стадион с затоптанным футбольным полем и беговой дорожкой. На окружавших стадион холмиках, поросших елкой и редкими соснами, кроме скамеечек, располагались летняя эстрада, танцплощадка и – рядом с ней – клуб, построенный еще пленными немцами. Напротив клуба, на самой вершине холма, была устроена беседка, из которой открывался великолепнейший вид на весь Озерск, до самого Большого озера. Именно в этой беседке обычно и коротали время дожидавшиеся автобус пассажиры.
Правда, студенты в беседку не пошли, расположились невдалеке на пригорке, в тени высоких елок. В беседке – побрезговали: многие пассажиры особой опрятностью не отличались – где ели, там и мусорили и, так сказать, естественные надобности отправляли.
– Так. – Опустив наземь рюкзак, Лиина уселась рядом, скрестив по-турецки ноги. – Тынис! Пока время есть, нам так это надобно все еще раз проверить. Не забыли ли чего?
– Так если и забыли – поздно уже, – опускаясь на траву, резонно возразил молодой человек.
Лиина упрямо поджала губы:
– Ничего не поздно! Здесь есть магазины, они работают и, если что, можно все купить.
– Итак. Диктофон, пленки… Фотоаппарат…
– Пленки… две штуки на шестьдесят четыре и четыре – на тридцать две… Хватит, как думаешь?
– Ну, если вы с ребятами фоткаться часто не будете, то вполне.
– А мы, может, будем! – от души расхохоталась Лиина.
А чего бы и не посмеяться? С погодой повезло, впереди – скорая встреча с друзьями и самое интереснейшее дело! Ну, подумаешь, «курвой голоногой» обозвали… Эксцесс! Лесоруб просто зло сорвал.
Между собой студенты говорили по-эстонски, тут же переходили на русский, что не составляло им никакого труда. Правда, русские слова они выговаривали чересчур чисто, растягивали, иногда оглушали согласные – «хват-тит вполне-е».
– Vaata, Ivan tuleb! Купил ситро?
– Ostsin limonaadi! Вкусный! Ja jaatis.
– Мороженое? Вот же здорово!
– Фруктовое, по семь копеек.
Побыстрее скушав мороженое – чтоб не растаяло, – студенты растянулись на старом покрывале, извлеченном из объемистого рюкзака Ивана.
Так, болтая и попивая лимонад, и провалялись почти до автобуса, еще успев перекусить купленной в магазине чайной колбаской по рубль семьдесят, вкуснейшим, испеченным в местной пекарне ржаным хлебушком и плавлеными сырками.
В это же самое время какой-то сутулый коротко стриженный парень с вытянутым угрюмым лицом пил в беседке вино прямо из бутылки.
Под посадку в Лерничи подали новый бело-зеленый «ЗИЛ-158». Ехал он довольно быстро, без особых проблем обгоняя попутные грузовики и даже легковые машины. Правда, последних оказалось всего две – старый «четырехсотый» «Москвич» с большими колесами и светло-голубой «горбатый» «Запорожец».
Примостив рюкзаки, студенты устроились на сиденьях, благо сейчас, в середине рабочего дня, народу в автобусе оказалось немного – упарившиеся на жаре деревенские тетки с котомками, лысоватый мужчина в серых чесучевых брюках и белой, с закатанными рукавами рубашке, седобородый дед с мальчиком, как видно, внуком, три хохотушки-девчонки лет десяти-одиннадцати и тот самый сутулый парень, что пил вино в беседке. Парень уселся на заднем сиденье, а, проходя мимо Лиины, покосился на ее шортики и что-то недобро буркнул. Она и ухом не повела – привыкла, а скорее, просто не обратила внимания.
Уже через час автобус остановился у парома.
– Смотри, как быстро, деда! – захлопал в ладоши мальчишка. – А ты говорил, часа два тащиться!
– Просто хорошая машина, – похвалил автобус старик. – И шофер неплохой. Да и народу мало – у каждого столба не выскакивали.
Покачиваясь на поднятых волнах, подошел паром. Пассажиров пригласили на посадку.
– О! Здорово, Серега! – Паромщик, здоровый мужик в расстегнутой до пупа рубахе, оторвался от лебедки и громко поздоровался с тем самым сутулым. – А я гляжу ты – не ты? Откинулся уже? Поздравляю. Гляжу, и отметить успел.
– Так отметился, а потом… У «хозяина»-то не особо погуляешь, – хмыкнул сутулый. – Здоров будь, Картавый. Что, комнатенка-то моя цела?
– Да что ей сделается? Барак стоит, как стоял. А ценных вещей у тебя и не было.
– Это уж точно…
– Да, теперь сосед у тебя – Гольцов Трофимка.
– Голец? Да таких соседей…
Парень грязно выругался, не особо стесняясь…
Паром причалил через пару-тройку минут. Все вышли.
– Ну? – негромко спросил Иван. – Теперь куда? Может, поищем какой-нибудь попутный транспорт?
Тынис подтянул рюкзак и засмеялся:
– Ну, разве что лесовоз. Так мы втроем не поместимся.
– А далеко до этого… Рябого Порога?
– Километров семь-восемь… с гаком, – шмыгнула носом Лиина. – Ну-у, к вечеру будем. И ночи сейчас светлые. Там, правда, болото – гать.
– Может быть, все-таки… Надо было спросить у кого-то.
Между тем все пассажиры уже ушли, кроме того неприятного сутулого пьяницы – тот все болтал с паромщиком. Потом, правда, распрощался:
– Ну, пока, Картавый, не кашляй. Что, вино-то в лавке есть?
– У Салтычихи – самогон. Вчера гнала. Правда, могли раскупить. Тогда – бражка.
– Сойдет и бражка. Ладно…
Со стороны кладбища вдруг показался всадник – самый настоящий всадник, верхом на коне!
– Ой, смотрите, смотрите! – восхищенно встрепенулся Иван. – Вот вам и транспорт!
Сутулый тоже глянул на всадника. А потом вдруг резко повернулся к ребятам и уперся глазами в Лиину.
– И не стыдно тебе народ смущать? – зло промолвил парень. – А еще взрослая девка! Штанишки-то надела – срам один! Не стыдно?
Вытянутое неприятное лицо его с ввалившимися щеками и давно небритым подбородком перекосило от непонятной ненависти и злобы.
– Ты зачем… Зачем пристаешь? – Иван и Тынис тут же встали на защиту подруги. – Иди своей дорогой!
– Это вы у меня щас пойдете! – пьяно возбудился сутулый. – Ишь, понаехали… Да я вам щас…
Пьяница схватил подвернувшуюся под руку палку, набычился.
– Эй, Серый, ты че? – попытался вмешаться паромщик. – Охолонись, говорю, Сиплый!
– Отвали! Я им сейчас устрою…
Совсем рядом застучали копыта.
– А ну-ка, дрын положил! – жестко приказал всадник – мужчина с седоватой щетиной, в пиджаке, накинутом поверх старой застиранной гимнастерки. – Положил, я кому сказал!
Странно, но сутулый послушался. Неохотно выбросив палку, сверкнул глазами…
– А теперь – ступай себе. Ступай! Веня, доведешь? Пьяный же… в озеро еще шальнется…
– Доведу, Ян Викорович, не беспокойтесь… – Накрепко привязав паром к пристани, паромщик догнал пьяного своего приятеля, подхватил под руку.
– Спасибо! – за всех искренне поблагодарила Лиина. – Скажите, а в Рябой Порог никто сегодня не едет? Ну, может, это… какой грузовик или подвода?
– Трактор леспромхозный к вечеру будет, – неожиданно обнадежил спаситель. – Гусеничный, с пеной – это сани такие. Солярку повезет на делянку. Попроситесь, тракторист – парень хороший, возьмет. А то с поклажей-то будете до ночи телепаться! Да и комары… – Тут всадник посмотрел на шортики Лиины и хмыкнул: – Не закусали еще?
– А у меня мазь!
– Ну, ежели ма-азь… А вы, вообще, откуда?
– Студенты мы. Этнографическая экспедиция!
– А! На старый кордон! Знаю. Я лесник местный – Эрвель, Ян Викторович. Ладно, увидимся еще, думаю. А трактора все же дождитесь! Вам там потом еще через гать… А в овсах, у леса – медведи.
– Медведи?!
– На всякий случай предупреждаю. Так что лучше на тракторе…
– Спасибо!
* * *
Дом располагался в старом районе Тянска, на улице Московской, неподалеку от площади Советов (бывшей Соборной). Окруженный тополями и липами, красивый, недавно оштукатуренный, он был выстроен еще до революции – с колоннами, эркерами и прочими «буржуазными излишествами». Позади виднелся общий для всех сарай – немногочисленные жильцы держали там ненужные вещи. Рядом с сараем прилепился кирпичный гараж, видно было, что пристроили его недавно. Два подъезда – «парадные» – располагались во дворе, напротив сарая, на улицу же смотрел лишь фасад с эркерами.
Было уже довольно поздно… или рано – два часа ночи – как посмотреть! В окнах верхнего этажа, дом был двухэтажный, отражались рыжие отблески фонарей, впрочем, особой темноты не было – ночи в июне стояли светлые.
Пройдя по пустынной улице, к сараю свернули двое мужчин – плечистый здоровяк и вертлявый. Одеты – как рыбаки: брезентовые плащи, сапоги, в руках удочки. У вертлявого даже ведро! Объемистые котомки на плечах, надвинутые на глаза кепки…
– О! «Козлик»!
Напарники чуток выждали, поспешно укрывшись за кустом сирени, пропустили проехавший мимо милицейский «газик».
– Маршрут… – Осанистый глянул на часы. – Почти точно… Ну, что, Игорек? Говоришь, нет никого?
– Вечером лично проверил! Часиков в шесть уехал голубой «Москвич» – новый, «четыреста восьмой». Пять двести стоит! Антиквара машинка. Летом он почти каждый вечер на даче, с семьей.
– Ладно, посмотрим. Пошли, коли так. Надеюсь, на соседушек не нарвемся.
– Да спят все уже, Караюшко! Десятый сон видят.
Юркнув в парадное, лиходеи поднялись на второй этаж. Надев перчатки, плечистый Карай звякнул отмычкой, вставил в замок. Повозился. И, уважительно хмыкнув, достал еще одну отмычку:
– Однако замки солидные…
– Говорю же – антиквар!
И все же, минут через десять замки поддались. Довольный Карай спрятал отмычки в карман и с усмешкой толкнул дверь.
Оба осторожно вошли, тщательно затворив за собой дверь. Прислонили к стене удочки. Узкий луч фонаря мазнул по стенам…
– Три комнаты и кухня. – Поставив ведро, вертлявый Игорек пояснял свистящим шепотом. – Посередине – гостиная, с эркером… в конце коридора – спальня.
В просторной гостиной стоял сервант, старинный резной секретер, широкий диван и два кресла, обитые матово-коричневой кожей. Кроме того, еще имелся торшер, массивная радиола «Беларусь» и новенький телевизор «Рубин-106» – красавец на тонких ножках.
– «Рубин»! – осматриваясь, с завистью протянул Игорь. – Между прочим, четыреста двадцать целковых!
Бывают такие люди, которые все меряют на деньги. И не люди вовсе, а так… Вот и вертлявый, похоже, был из таких.
– С собой не унесем. – Карай шмыгнул носом и подошел к секретеру. – Однако поглядим…
Снова звякнула отмычка. Послышался скрежет.
Напарник между тем тщательно осматривал сервант.
– Ага! – Уже через пару минут он с торжествующим возгласом извлек из хрустальной вазы три золотые цепочки, пару изящных сережек и перстень с массивным синим камнем.
– Сапфир, однако!
Карай тоже не тратил время зря – выгребал из секретера толстые пачки денег и перевязанные бечевками облигации.
– Однако, тут уже тысяч на двадцать!
– Да это для него так… тьфу! – расхохотался Игорь. – Думаю, главное он на даче держит, в тайнике.
– Ничего. Бог даст – пощупаем и тайник…
Игорь вдруг громко чихнул:
– Ну и пылища!
– Тихо! Услышат! – вздрогнул напарник.
– Да никто не услышит. Тут такие стены – хоть оперы пой – арриведерчи! Ага… – Луч фонарика уткнулся в висевшую на стене картину в узенькой золоченой раме.
– Мазня какая-то, – презрительно выдавил Карай.
Игорек усмехнулся:
– Это Серов, между прочим. А вон, в простенке, – Грабарь. Хороших денег стоят – берем!
– Да неужели эти мазилки…
– …говорю же! Эх, темнота.
– Ладно, делай как знаешь!
– Ага.
Вертлявый снова чихнул.
– Кто здесь? – послышался вдруг заспанный мужской голос. – Виталий, ты? Что так рано? А я машину мастеру отогнал – что-то там стучит. И, знаешь… Ой…
Появившийся в дверях гостиной пожилой лысоватый мужчина в полосатом халате испуганно замолчал.
Не дожидаясь дальнейшей эскалации, амбалистый Карай треснул его кулаком по лбу:
– Н-на!
Мужчина округлил глаза и медленно осел на пол.
– Говоришь, на даче? – скривился злодей. – Давай, вяжи его! Веревки в мешке.
– Ага… ага… Он про какого-то Виталия говорил.
– Слышал. Давай быстрее…
– Ага… Караюшко… Он, кажись, того… Не дышит!
– Да и черт с ним! Уходим. Живей!
Притворив дверь, оба понеслись вниз по ступенькам и едва разминулись в дверях с бледным молодым человеком в сером костюме, шляпе и в больших роговых очках. Тот, видно, шел с площади – как раз должен был прийти автобус с вокзала. Верно, с вокзала и приехал. С большим потертым портфелем забавного рыжеватого цвета, какие были в ходу еще во времена НЭПа в среде провинциальных ответработников и коммивояжеров.
– Ишь, как зыркнул! – Оглянувшись, Карай недобро прищурился. – Поди, запомнил, сука. Надо бы его…
– Да некогда же! – резко возразил Игорь. – Вдруг шум подымет! Да и кого он запомнил-то? Удочки, плащи, ведерко – чего необычного? Рыбаки поспешают на первую зорьку!
– Ладно, рвем когти, – согласился главарь и махнул рукой.
В ведре, под рыбацкими причиндалами, приятно позвякивали цепочки, сережки и перстень…
А в окне на втором этаже в квартире напротив мелькнула чья-то тень. Кому-то не спалось.
* * *
Эстонцев встретили хорошо. Лиину сразу же подселили в комнату к Женьке и Кротовой, а для Тыниса и Вани разбили во дворе брезентовую палатку.
Парни были рады.
– Вот и славненько! Никому не мешаем.
– Ой! Как хорошо, что вы такие неприхотливые! Нет, в самом же деле, хорошо! – Начальница, Анна Сергеевна, все бегала, суетилась так, что едва не потеряла шиньон. – У нас вот здесь, прямо на улице, умывальник. А там вот душ… Говорите, на тракторе добрались?
– Да! Тракторист там такой хороший парень – Степан. Он нас и до гати довел, не поленился! Потом показал, как идти. И вот…
– Вот и хорошо, вот и чудесненько! У нас здесь все люди хорошие.
– Да мы знаем.
– Аспирант еще, Виталий Андреевич… С кафедры филологии, ох… – Вздохнув, Анна Сергеевна поправила, наконец, шиньон. – Вы его, случайно, не знаете?
– Нет. – Парни переглянулись. – Он же из Ленинграда, из педа… ну, из педагогического. Имени Герцена который.
– Да знаю я, знаю… – снова вздохнула начальница. – И все же переживаю. Аспирант все-таки! Интеллигентнейший человек. Как ему тут еще у нас понравится? Вдруг – нет? А я за все отвечай. Ладно. Пойду девчонок проведаю.
Обустраивались почти все утро, а после обеда решили пойти по деревням.
– Коля, ты с нами? С педагогами вашими договоримся.
– Конечно! – Ващенков аж засветился от счастья. – Лиина! А можно еще Маринку и Веру… ну, хотя бы Маринку? Ее отпустят – там мелких юннатов полно!
– А сама-то она как?
– Ха! Конечно же, с удовольствием.
Так вот и обустроились. С утра Гольцов топил печь, будил повара – Кротову. Пока та готовила завтрак, для юннатов – подъем и зарядка, это все должны были контролировать воспитатели Тая и Женька. После завтрака всех детей забирали «в поле» для научной работы, этим уже занимались Анна Сергеевна с Еленой Ивановной.
Возвращались к обеду, потом следовал дневной отдых – снова работали Женька и Тая – и пара часов «научной деятельности» – уже здесь, в лагере, за столиками под навесом. Ну, а часов с четырех, после полдника – свободное время: футбол-волейбол и всякого рода соревнования, опять-таки все на Женьке с Таей… Больше даже на Женьке, ибо Тае «весь этот спорт» был абсолютно не понятен, да и не надобен, иное дело провести пионерский сбор на тему «Делу партии верны»! Со сбором, кстати, она напрягала всех – в райкоме комсомола требовали подробный отчет, причем не важно, по какой теме, лишь бы был. Тему, впрочем, Тая уже придумала, даже целых две – об израильской военщине и «Руки прочь от Вьетнама!».
– Лучше про Вьетнам, – проводив юннатов в поле, потянулась Женя.
– Почему про Вьетнам? – Пухленькая Тая уже надела купальник – конечно, пристойный, закрытый, не то что Женькин развратный бикини!
В первой половине дня коллеги-воспитатели загорали, пользуясь хорошей погодой, к тому же Колесникова еще и учила конспекты – готовилась к поступлению.
– А я вот на заочном учусь, – растянувшись на покрывале, похвалилась Тая. – Там же, в Герцена, факультет начальных классов. Уже на следующий год заканчиваю.
– Хорошо вам.
Женька звала на «вы» всех педагогов, они же ей «тыкали», поскольку совсем недавно учили.
– Как закончите, первый класс возьмете?
– Не знаю пока. – Пионервожатая пожала плечами. – На своем-то месте я привыкла уже. А там как будет? Можно и так, вожатой остаться. А за высшее образование – лишняя денежка!
– Неплохо!
– Так, а я о чем? Ой, Жень, ты вот этот купальник… через кого достала?
– Сестра в Риге купила.
– В Риге… Везет!
Из кухни появилась Кротова. Глянув на загоравших, ухмыльнулась и, сняв рубашку, принялась ловко колоть дрова. Ах, какое у нее было тело – стройное, мускулистое, загорелое… Красотка! Не то что дряблая Тая!
– А что Гольцов-то нынче бездельничает? – отложив учебник по истории СССР, усмехнулась Женька. Надо сказать, с момента тех вечерних танцев Голец к ней больше не приставал – опасался последствий. И в самом деле трус, каких еще поискать! Зато понтов!
– А Гольцова Анна Сергеевна с ранья еще в Лерничи отправила, аспиранта встречать, – лениво пояснила Тая.
Перевернулась на спину, подставляя солнышку незагорелые ляжки, и томно вздохнула:
– Интересно, какой он, этот аспирант? Надеюсь, приличный…
Замужем пионервожатая не была – «не за кого!» – и любого более-менее «приличного» мужчину рассматривала в качестве возможного жениха.
– Тая… вот вы сказали… А что значит «приличный»? – повернулась Женя. Темно-голубой открытый купальник очень шел к ее темным волосам и уже тронутому первым золотистым загаром телу. Тоже та еще стройняшка, ничуть не хуже Кротовой. Правда, вот грудь маловата, увы…
– Ну-у… приличный это… – Тая ненадолго задумалась. – Не такой, как тот же Гольцов. Тот сразу приставать начинает. А потом вдруг – оп – и сник! Приличные мужчины так не поступают. Уж коли начал – закончи.
– Ага-а… вот, значит, как…
Градация «приличности» мужчин, приведенная пионервожатой Таей, показалась Женьке довольно оригинальной и даже в чем-то пошловатой. Однако, будучи воспитанной девушкой, Колесникова ничем не выдала своего отношения и принялась дальше зубрить исторические решения двадцать второго съезда КПСС.
– Он, Гольцов-то, обещал в Лерничах мотоцикл с коляской найти. Для аспиранта, – между тем продолжала Тая. – Ну, или телегу с лошадью.
Женя с удивлением отвлеклась от учебника:
– А что, у аспиранта вещей много, чтобы его на телеге встречать?
– Ну, не знаю, – отмахнулась Тая. – Анна Сергеевна сказала встретить… Да и как аспиранту без вещей? Поди три-четыре баула. Он же все-таки аспирант!