— Говорю что думаю, док. Задай вопрос и получишь честный ответ, понравится он тебе или нет.

Пожалуй, чрезмерная откровенность все же лучше лицемерия и наглого вранья. Манера Клемента выражаться, впрочем, оставляет желать лучшего.

По радио звучит песня, которая великану явственно по душе, и он делает погромче. Я снова сосредотачиваюсь на дороге, а поля и луга за окном сменяются полугородской архитектурой Оксфорда. Примерно в километре от центра города я ненадолго останавливаюсь, чтобы свериться с навигатором. Оказывается, до конца путешествия всего семь минут, так что на обстоятельное обсуждение плана действий рассчитывать не приходится.

— Так что будем делать на месте? — ставлю я вопрос ребром.

— Мы едем туда, где учится наш паренек, так ведь?

— Да, в химическую лабораторию на Мансфилд-роуд.

— Ну тогда все просто, док. Иди в приемную и скажи, что хочешь поговорить с ним.

— С кем, с Камероном Гейлом? Но мы же знаем, что его там нет.

— Да ни хрена мы не знаем.

— Допустим. А если нам скажут, что его нет? Что дальше?

— Пошевели хоть немного мозгами, — раздраженно качает великан головой. — Ведь это твой пациент? Вот и скажешь, мол, волнуешься за него и просто желаешь убедиться, что он не откинулся где-нибудь под забором.

Вообще говоря, не так уж далеко от истины. Я действительно крайне беспокоюсь за Камерона Гейла, хотя и по собственным эгоистичным причинам.

— Хм, верно. И на какой ответ стоит рассчитывать?

— Вот уж не знаю. Но не помешает выяснить, как зовут его цыпу. И еще про корешей его разнюхать, которые могут быть в курсе, куда он запропал.

— Все понял. Если я позабуду что-нибудь, не стесняйтесь вмешиваться.

— Э нет, я с тобой не пойду.

— Что? Почему?

— Да ты издеваешься, что ли? Им достаточно будет взглянуть на меня, и они тут же вызовут охрану.

— Действительно…

— Подожду у фургона. Покурю да потусуюсь с местными.

— Только, пожалуйста, не бейте никого.

— Постараюсь, док.

Сворачиваю на Мансфилд-роуд и буквально ползу, выискивая парковочное место. Оксфорд — один из самых негостеприимных для автомобилистов городов страны, но, к счастью, кое-где стоянка еще разрешена. Наконец, нам улыбается удача и находится свободное место. Клемент выбирается из машины, не дожидаясь, пока я заглушу двигатель.

Когда я закрываю машину, он уже закуривает сигарету.

— Я бы тебя угостил, но такое ощущение, что ты не куришь.

— Ощущение вас не обманывает.

— Пить-то пьешь?

— Редко.

— Но мы же оттянемся, да? — хмурится он.

— Клемент, я сюда не оттягиваться приехал. Честно говоря, я вообще не знаю, зачем я сюда приехал.

— Спасать свою задницу. Так что, так и будешь здесь стоять?

Настает мой черед хмуриться.

— Уже иду.

19

Предоставив Клементу загрязнять в свое удовольствие собственные легкие, я перехожу дорогу и направляюсь к внушительному зданию из стекла и бетона, в котором, согласно синей табличке на воротах, располагается исследовательская химическая лаборатория. Никогда не бывавшим в Оксфорде кажется, будто весь город — сплошь колокольни да шпили, однако здесь полно и современных строений, гораздо менее приятных глазу. Лаборатория — как раз одно из таких.

Я поднимаюсь в застекленный вестибюль и, изнывая от волнения и неуверенности, толкаю одну из дверей.

По крайней мере, внутри лабораторный корпус производит более приятное впечатление, чем снаружи. За стойкой сидят две женщины, одна из которых болтает по телефону.

— Доброе утро, — обращаюсь я ко второй.

Она отрывается от бумаг и улыбается. Пожалуй, очки на ней слишком большие для такого миниатюрного личика.

— Доброе утро. Чем могу помочь?

— Я навожу справки об одном из ваших студентов, Камероне Гейле.

— По какому случаю?

— Дело деликатное. Надеюсь, это останется между нами.

— Ну конечно, — со всей искренностью отвечает женщина.

— Меня зовут Дэвид Нанн, я психотерапевт из северного Лондона.

Достаю из бумажника визитку и протягиваю ей.

— Я недавно говорил с Камероном и, чтобы не нарушать конфиденциальность, скажу лишь, что крайне обеспокоен его душевным состоянием. Я приехал сегодня из Лондона, чтобы узнать, все ли у него в порядке. Насколько мне известно, он изучает в Оксфорде химию.

— Если хотите, я могу проверить журнал посещаемости. Возможно, у него сегодня занятия.

— Был бы весьма признателен. Мне будет спокойнее.

Она стучит по клавиатуре и сосредоточенно смотрит на экран.

— По нашим данным Камерон Гейл здесь уже не учится.

— Ох, какая жалость. Когда он получил диплом?

— Он не получал. Судя по всему, отчислился в ноябре прошлого года.

— И с какого курса?

— С третьего.

Еще один вопрос: зачем учиться целых два года, чтобы сдаться на третьем?

— Полагаю, причина отчисления не указана?

— Увы, нет.

— Понятно.

Кажется, я снова в тупике. Если Камерон Гейл больше здесь не учится, крайне сомнительно, что бывшим однокурсникам известно, где он теперь.

— Прошу прощения, но больше ничем не могу вам помочь.

— О, спасибо, что уделили мне время. Наверное, придется продолжить поиски в Лондоне.

Выдавливаю улыбку и уже собираюсь уходить, как вдруг женщина окликает кого-то у меня за спиной:

— Алан? Есть минутка?

— Вам повезло, — снова обращается она ко мне. — Доктор Уайтинг был одним из преподавателей Камерона. Возможно, ему что-нибудь известно.

К нам подходит мужчина в белом халате. Старше меня лет на десять и слегка неряшливый — типичный университетский преподаватель.

— Алан, мужчина вот спрашивал об одном из ваших бывших студентов.

Я протягиваю руку и называюсь.

— Алан Уайтинг, — представляется он и отвечает на рукопожатие.

Повторяю свою историю, снова подкрепляя ее визиткой.

— Одним словом, доктор Уайтинг, я очень переживаю за Камерона. Поэтому и приехал.

— Пожалуй, лучше переговорить один на один. Пойдемте ко мне в кабинет.

Он не спеша разворачивается и шагает прочь. Я поспешно благодарю дежурную и спешу за Уайтингом.

Где-то в недрах здания мы наконец-то останавливаемся перед дверью. Доктор отпирает и нетерпеливым жестом предлагает пройти.

— Садитесь, — бросает он.

Кабинет у него тоже вполне типичный, заваленный бумагами и книгами — кошмар пожарного.

Доктор усаживается напротив и смотрит на часы.

— Через пятнадцать минут у меня лекция, — сухо сообщает он. — Так что давайте покороче.

— Конечно.

— Понятия не имел, что у Камерона проблемы с психикой. Он ни в коем случае не производил впечатление нездорового человека.

— Вообще говоря, люди часто скрывают свои проблемы от окружающих. Со стороны и не скажешь.

— Что ж, Камерону это успешно удавалось. И я не располагаю информацией о его местонахождении. Но могу рассказать кое-что о его учебе в нашем университете.

— Это может оказаться полезным. Мне сообщили, что Камерон отчислился в ноябре, не знаете почему?

— Понятия не имею. Я разговаривал с ним по телефону, и он был очень уклончив.

— У него были трудности в учебе?

— Боже, нет, — фыркает доктор. — Как раз наоборот. Камерон Гейл был одним из самых одаренных моих студентов за все годы преподавания.

— В таком случае все еще более странно.

— Подобное порой случается, и чаще всего как раз с самыми лучшими.

— Вот как? Почему?

— Их переманивают фармацевтические компании. Молодые дарования нарасхват, и некоторые фирмы готовы нанимать их еще даже до получения диплома, лишь бы не упустить. Соблазняют студентов солидной зарплатой и обещаниями, что дадут возможность закончить образование заочно.

— Думаете, Камерон получил такое предложение?

— Этого я не знаю, однако он упомянул, что у него кое-что есть. Я пытался добиться подробностей, но безрезультатно.

Версия интересная, вот только толку от нее никакого. Впрочем, существует и еще одна возможная причина — пара студентов с моего курса бросили учебу, потому что влюбились.

— А девушка у Камерона была?

— Да, встречался он с одной. Я как-то натолкнулся на них в городе. Симпатичная особа.

— Блондинка с голубыми глазами?

— Звучит как клише, но да.

— Имени ее вы, наверное, не знаете?

— Камерон говорил мне, да вот у меня ужасная память на имена. Спросите лучше у его друга, Дилана…

Доктор морщится, пытаясь припомнить фамилию.

— Райли. Да, Дилан Райли.

— Он тоже студент Оксфорда?

— Это как посмотреть, — в тоне Уайтинга сквозит некоторое высокомерие. — Райли изучает музыку. Я бы лично не стал с таким связываться — что называется, творческая натура.

Он снова бросает нетерпеливый взгляд на часы.

— Если отыщете Камерона, может попытаетесь его образумить? Если, конечно, с ним все в порядке. Бросать учебу с его способностями — сущее преступление.

— Если найду, обязательно передам ваши слова.

Мужчина встает и протягивает руку.

— Спасибо, что уделили время, доктор Уайтинг.

Он провожает меня в вестибюль, и я выхожу наружу и возвращаюсь к фургону. Клемент дожидается меня, со скрещенными руками подпирая капот машины.

— Хорошие новости? — интересуется он.

— И да и нет.

Пересказываю ему добытые сведения.

— Значит, он не показывался здесь с ноября?

— Именно так, но я выяснил имя его друга. Можно попробовать поговорить с ним, вдруг он что-нибудь слышал о Камероне. Или хотя бы знает, как зовут его подружку.

— И как мы его найдем?

— Он изучает музыку, так что нам нужен музыкальный факультет.

— А где тот находится?

Я быстро нахожу адрес по телефону.

— Пара километров отсюда, но с парковкой там крайне туго.

— Пойдем пешком?

Идти не хочется, но выискивать целый час свободное место хочется еще меньше.

— Да, пожалуй.

Запираю фургон и еще раз проверяю маршрут: по Мансфилд-роуд до Холиуэлл-стрит.

— Нам туда.

Мы молча доходим до перекрестка и сворачиваем направо в узкую улочку, застроенную старинными трехэтажными домами. Тротуар тоже узкий, и нам приходится идти гуськом. Наконец, дорога расширяется, и мы оказываемся в более оживленной части города, даже в январе кишащей студентами и туристами.

— Настоящая древность, — замечает великан, оглядывая исторические здания.

— Восемь веков истории!

— Круто, что их не снесли, как в других местах.

— Под другими местами вы подразумеваете Лондон?

— Ага. Сейчас там повсюду эти чертовы краны и бульдозеры.

— К счастью, в Оксфорде не так благоволят застройщикам, как в Лондоне.

— Да уж, это заметно.

Клемент идет не торопясь, с явным интересом глядя по сторонам. На Хай-стрит он замедляет шаг перед витриной букинистической лавки.

— Интересуетесь историей, Клемент?

— А разве кто-то не интересуется?

— Пожалуй.

— Не понимая прошлого, не разберешься в будущем.

— Глубокомысленно.

— Очевидный факт, — пожимает плечами философ-великан.

Идем дальше, сворачиваем налево на Сент-Олдейтс, где располагается музыкальный факультет, и вскоре останавливаемся перед зданием.

— Как, говоришь, паренька зовут? — спрашивает Клемент.

— Дилан Райли.

— Обожди минутку.

Он подходит к двум девушкам, которые только что вышли из здания и идут по дорожке нам навстречу. Они переглядываются, но что-то отвечают, и вскоре Клемент возвращается.

— Что вы им сказали?

— Спросил, не знают ли они того паренька. У них сейчас перерыв на обед, и он скоро выйдет.

— Так и сказали?

— Ага, и еще описали его.

— Надеюсь, вы им не угрожали?

Девушки как раз проходят мимо. Судя по их улыбкам, особого ужаса Клемент у них не вызвал.

— Сам-то как думаешь, док?

— Простите.

— Вот-вот. Уж не знаю, что со мной не так, но я не социопат.

— Все понял, больше не повторится.

Великан хмурится и снова сосредотачивает внимание на дорожке.

— А вот, похоже, и наш парень, — тихонько произносит он. — Лучше сам с ним поговори. — Клемент кивает на высокого худого молодого человека с черными волосами до шеи. Одет он как денди эдвардианской эпохи, и даже если бы я не видел, как он вышел из здания музыкального факультета, все равно бы догадался, что парень изучает какой-нибудь вид искусств. Когда он проходит через ворота, я останавливаю его.

— Дилан Райли?

— Допустим. А вы?

— Меня зовут Дэвид Нанн. Я разыскиваю Камерона Гейла.

— Желаю удачи, — фыркает Дилан, разворачивается и двигается прочь.

Клемент подбадривает меня кивком головы.

— Прошу прощения, Дилан, — тараторю я, нагоняя парня. — Мне крайне важно найти Камерона. Вам не доводилось общаться с ним в последнее время?

— Отстаньте. Я спешу.

— Пожалуйста, мне необходимо…

Не обращая на меня внимания, Дилан переходит дорогу.

— Твою мать, — цедит Клемент. — За ним, живо.

Возле магазина одежды мы нагоняем самодовольного юнца, и теперь путь ему преграждает великан.

— Мой приятель задал тебе вопрос, — рокочет он. — Рекомендую ответить.

Дилан поворачивается ко мне:

— Скажи своему хахалю, чтоб свалил с дороги.

Совсем рядом к Сент-Олдейтс примыкает узкий мощеный переулок. Не успеваю я и глазом моргнуть, как Клемент хватает Дилана за плечо и вталкивает гуда, а потом швыряет свою жертву на землю.

— Клемент, вы что творите? — шиплю я.

— Да вот, болтаю с одним языкастым щенком.

Он нависает над ошарашенным студентом и велит ему подняться. Дилан Райли безропотно подчиняется, его презрительной ухмылки как не бывало.

— Последний шанс, говнюк. Будешь отвечать?

Для пущей убедительности великан наступает на студента, и тот пятится назад, пока не наталкивается на стену. Деваться ему некуда, и он неохотно кивает. Теперь действо скорее смахивает на допрос с пристрастием, зато Дилан становится более покладистым.

— Когда вы в последний раз разговаривали с Камероном Гейлом? — спрашиваю я.

— Не помню. Уже давно.

— А точнее?

— Он приходил на вечеринку по случаю дня рождения моего отца в ноябре.

— И с тех пор больше не общались?

— Только эсэмэсками. Мы поссорились.

— Почему?

— Его тупая подружка пожаловалась, будто я к ней приставал. Ага, размечталась.

Меня так и подмывает поинтересоваться, обоснованным ли было обвинение, однако к делу это не относится. Впрочем, даже после столь короткого знакомства с Райли мне представляется, что с него станется.

— Как зовут его подругу?

— А вам что за дело? — В его тоне вновь различается заносчивость.

— Отвечай! — вмешивается Клемент.

— Не знаю, кто вы двое такие, но Дилана Райли так просто не запугать. — Затем парень дерзко смотрит на великана. — Полицейский участок отсюда всего лишь в ста метрах. Только тронь меня опять, и я так заору, что они через две секунды прибегут.

Вернув себе уверенность, он одергивает пиджак и бочком смещается вправо, в прямом и переносном смысле прощупывая почву на предмет достойного удаления со сцены.

Клемент вздыхает, всем своим видом признавая поражение. Райли решает, что угроза миновала и делает следующий шаг.

С выводами, однако, он поспешил. Едва лишь его нога касается земли, великан вскидывает руку и стискивает ее на горле самонадеянного юноши, пригвождая его к стене. Разумеется, о криках помощи не может быть и речи.

— Ты начинаешь меня бесить, — рычит Клемент. — В общем, если хочешь и дальше играть на своем сраном инструменте, отвечай на вопрос.

— Клемент, — вмешиваюсь я, — навряд ли он что нам ответит, пока вы его душите.

Великан поворачивается к жертве.

— Будешь вести себя паинькой, мудила?

Райли ухитряется кивнуть, и хватка ослабляется.

— Кимберли, — выдавливает он. — Кимберли Боухерст.

— Телефон?

Потирая горло, парень отрицательно мотает головой.

— Как нам ее найти?

— Она живет в… Вандсворте. Работает в муниципалитете, что-то связанное с финансами.

Клемент поворачивается ко мне.

— Обратно в Лондон?

— Похоже на то.

Я уже думаю, что разговор с Диланом Райли закончен, но у Клемента другое мнение.

— Детей заводить собираешься? — спрашивает он у студента.

— Что? Я…

— Расскажешь кому о нашей милой беседе, и я вернусь, отрежу тебе яйца и запихаю их тебе в глотку. Усек?

— Усек, — шепчет паренек.

— Вот и прекрасно.

Клемент разворачивается и, посвистывая, двигает прочь.

Я быстро отказываюсь от первоначального намерения извиниться перед Райли, поскольку спесивый юнец сочувствия у меня совершенно не вызывает. Вместо этого я молча нагоняю великана.

— Только без нотаций, — бурчит он, не успеваю я и рта раскрыть.

— Что-что?

— Мы добились, чего хотели. Иногда приходится играть грубо.

— Знаю. И, между прочим, я вовсе не собирался читать вам нотации. Этот наглый придурок сам напросился.

Клемент закуривает сигарету и поворачивается ко мне.

— Хорошо, что ты так считаешь, док. Потому что у меня такое чувство, что пока наш парень отыщется, мне еще не раз придется запачкать руки.

— Почему вы так думаете?

Он невозмутимо смотрит на меня:

— Голос в голове подсказывает.

20

Словарь определяет «нормальный» следующим образом: «типичный, обычный или ординарный; отвечающий ожиданиям».

Применять данную характеристику к людям, однако, мне представляется неправильным. Ведь человеческая личность не бывает типичной или ординарной, и я уже давным-давно усвоил, что ожидания редко оправдываются.

За последние несколько дней я только укрепился в этом мнении. Человека на пассажирском сиденье рядом со мной, у которого и фамилии-то нет, назвать нормальным нельзя даже с грубой натяжкой. Чего я не могу решить, так это подходит ли к нему определение «ненормального»: «отличающийся от обычного или ожидаемого, особенно настораживающим, опасным или недопустимым образом».

Клемент, несомненно, отличается от обычного, и уж точно нельзя отрицать, что поведение его настораживающее и порой недопустимое. Остается определиться, опасно ли оно, и если да, для кого?

Виды за окнами фургона снова сменяются на палитру грязно-зеленого и серого. Летом от сельских пейзажей Оксфордшира глаз не оторвать, сейчас же это одно сплошное полотно уныния. Мрачноватая музыка «Пинк Флойд» лишь усиливает тоскливость картины, и я убавляю громкость.

— Не хотите продолжить наш разговор?

— Какой еще разговор?

— О вашем друге.

— А, давай.

— Но вы вовсе не обязаны.

— Знаю, но я и так избегал его чертовски долго. А такое само по себе не разрулится.

— Что верно, то верно. Тогда обсудим жизнь вашего друга до… до его смерти?

— Ну, тут и обсуждать практически нечего, док. Он был вполне себе обычным парнем.

— А проблемы с психикой были? Например, приступы депрессии или тревоги?

— В то время о таком и не слыхали. Если кто и хандрил, то не доставал этим других и уж точно не бежал в больничку.

— Проблемы с психикой существовали всегда, просто раньше не признавали их серьезность.

— А ты не думал, что людям лучше и не знать про них?

— Что вы имеете в виду?

— Жил в моем районе один чувак, ходил в наш бар. Мы его называли Весельчак Гарри, потому что смурнее его еще поискать надо было. Из тех зануд, что выиграют в тотализаторе, а потом ноют, что еще и в банк за бабками нужно тащиться. Скажи ему тогда доктор, что он страдает от депрессии, так он почти наверняка покончил бы с собой.

— Это почему же?

— Да потому что Гарри принимал себя таким, как есть. Иногда даже сам над собой подтрунивал. А скажи ему, что у него что-то там в мозгах перемкнуло, так он и перестал бы понимать, кто же он на самом деле.

— Зато он смог бы попытаться как-то избавиться от депрессии.

— Док, поверь мне, не каждый желает, чтоб на него навешивали какой-нибудь ярлык. Неведение — благо, так вроде говорят, а?

— По этому вопросу мы с вами расходимся. Вы все еще видитесь с ним?

— Не, помер он.

— О, простите. Когда он умер?

— Либо шесть лет назад, либо сорок восемь… В зависимости от того, чокнутый я или нет.

— Вы хотите сказать, тот ваш друг.

— Во-во, тот мой друг.

— Но давайте дальше. Мы несколько отклонились от темы.

— Что еще ты хочешь знать?

— Ваш друг был верующим?

— В смысле?

— Он придерживался какой-то веры? Может, посещал церковь?

— А тебе это зачем?

— Пытаюсь посмотреть на это с точки зрения воскрешения. И здесь не помешало бы знать, был ли ваш друг христианином.

— А кто сказал, что его воскресили?

— Вы же сами говорили, что он умер, а через несколько десятилетий чудесным образом снова ожил. Что же это еще, как не воскрешение?

Клемент таращится себе под ноги и задумчиво поглаживает усы.

— Хм, я об этом даже не задумывался, — тихо произносит он.

Как-то я читал исследование, по результатам которого примерно треть больных шизофренией в выборке оказались активными членами религиозных общин. Действительно, имеется множество примеров — в особенности в Америке — проповедников и главарей сект, страдавших от той или иной формы шизофренического бредового расстройства, диагностированного лишь после их попытки организовать массовое самоубийство.

— Вы же не станете возражать, Клемент, что в истории вашего друга имеется религиозный подтекст?

Тот, не поднимая головы, бормочет себе под нос:

— «Коль ты нуждой гоним, кто станет скакуном твоим? Тебя что понесет, когда надежда всякая умрет?».

— Какой-то библейский стих?

— Вроде.

— И что он означает?