В Антиохии верблюдов разгрузили и переправили в Дамаск, чтобы повыгоднее сбыть. К сожалению, Цезарь хорошо понимал, каких колоссальных затрат потребует новое становление Рима. Любая мелочь тут не была лишней, даже выручка от продажи первоклассных верблюдов жителям знойных пустынь.

Они выехали из города и направились в горы центральной Турции.

Машина петляла по горным склонам. Неровная, вся в рытвинах дорога, покрытая грязью и гравием, местами была такой узкой, что по ней едва мог проехать всего один автомобиль. Она извивалась по краю отвесной скалы на огромной высоте, от чего захватывало дух. Вдоль дороги не было защитного заграждения, и неосторожному водителю ничего не стоило сорваться вниз в зияющую пропасть. Однако местность изобиловала великолепными пейзажами. Булвэр любовался красотой залитых солнцем горных долин. Он решил когда-нибудь еще раз побывать здесь. Например, провести в этих местах отпуск вместе с Мэри, Стэйси и Кисией. Впереди показался грузовик, на большой скорости приближавшийся к ним. Таксист нажал на тормоза и остановил машину. Из грузовика вышли два человека в форме.

Наиболее богатым городом на побережье ему показался Тир, мировой центр изготовления пурпурной краски. С него и было взято поболее, чем с других городов, в плане налагаемых на эту область Сирии репараций. Уже за Тиром римлян догнала группа всадников и преподнесла Цезарю три ящика — от Гиркана, от Антипатра и от Кипрос. В каждом лежала золотая корона — не изящное хитросплетение тончайших золотых листиков, а тяжелое изделие в виде оливкового венка, ношение которого вызывает головную боль. Короны, которые позже стали прибывать от царя парфян, были копиями восточной тиары, высокого сооружения в форме усеченного конуса. Такая отяготила бы даже слона, шутил Цезарь. После этого короны пошли потоком, от каждого правителя, из каждой второстепенной сатрапии на реке Евфрат. Сампсикерам прислал ленту из плетеного золота, инкрустированную великолепным океанским жемчугом. От династии Пахлави из Селевкии-на-Тигре прислали огромный граненый и отполированный изумруд в золотой оправе. «Если так будет продолжаться, — весело думал Цезарь, — я смогу оплатить эту войну!»

– Военный патруль, – пояснил Чарли Браун.

В результате Цезарь приблизился к Тарсу с шестым легионом, германцами и двенадцатью мулами, нагруженными одними коронами.

Водитель опустил боковое стекла. Илсман вступил в разговор с военными. Булвэр не понимал, о чем они говорили, но ему показалось, что патрульные согласились с Илсманом. Машина поехала дальше. Примерно через час их остановил другой патруль, и повторилось то же самое.



Уже вечером они заметили придорожный ресторан и зашли в него. Внутри было крайне убого и омерзительно грязно.

Тарс казался преуспевающим, несмотря на отсутствие губернатора Сестия и его квестора Квинта Филиппа. Увидев лагерь близ реки Кидн, Цезарь подивился, с каким талантом Брут расположил его и обустроил. Загадка разрешилась, когда во дворце он столкнулся с Гаем Кассием Лонгином.

– У них есть только фасоль и рис, – объявил Чарли извиняющимся тоном.

— Я знаю, Цезарь, мое заступничество излишне, но все равно хочу просить тебя за Гая Кассия, — сказал Брут со свойственным только ему виноватым выражением на лице. — Он привел тебе хороший флот и теперь помогает обучать новобранцев. Он намного лучше меня разбирается в военном деле.

Булвэр улыбнулся.

«О Брут, со всей твоей философией, с прыщами, невзгодами и ростовщичеством!» — подумал Цезарь, вздохнув про себя.

– Я всю жизнь питался фасолью и рисом.

Он принялся изучать таксиста. На вид ему было около шестидесяти лет. Булвэру показалось, что водитель устал.

Он не мог вспомнить, видел ли Гая Кассия раньше. Его старшего брата Квинта он, естественно, знал — по кампании против Афрания и Петрея в Ближней Испании, после которой Квинт был послан управлять Дальней Испанией. Но это не значило, что Цезарь не держал в уме Гая. Просто до известных событий Гай Кассий был обычным молодым человеком, делавшим первые шаги на юридическом поприще, поэтому едва ли заслуживал внимания. Сервилия, кстати, была очень довольна, устроив его помолвку с Тертуллой. «О боги, этот человек — муж моей дочери! Надеюсь, он с ней достаточно строг. Юлия не раз говорила, что Сервилия слишком разбаловала ее».

– Пожалуй, теперь я немного поведу машину, – предложил Булвэр.

Теперь Гаю Кассию было тридцать шесть. Высокий, но не слишком, крепко сложенный, с военной выправкой, с правильными чертами лица, привлекательными для женщин. Уголки рта чуть приподняты. Волевой подбородок. Волосы жесткие, курчавые, непослушные, поэтому их приходится очень коротко стричь. Они светло-каштановые, как глаза и кожа.

Чарли перевел, и таксист стал резко протестовать.

Кассий в упор, не мигая смотрел в глаза Цезарю. Во взгляде читались плохо скрываемое презрение и гнев. «Ого, — подумал Цезарь, — Кассию вовсе не нравится быть в роли просителя. Если я допущу хоть малейший намек на его зависимость от моей воли, он выбежит вон и заколется. Понятно, почему он так нравится Сервилии. Он именно таков, каким она хотела бы видеть бедного Брута».

– Он говорит, что вы не справитесь с этой машиной, – сказал Чарли Булвэру. – Это американская машина с особым переключением скоростей.

– Послушайте, я сам американец, – возразил Булвэр. – Скажите ему, ради Бога, что в Америке много темнокожих. Я знаю, как водить «шевроле» образца 1964 года с обычной коробкой передач.

— Я знал одного человека, который в свое время построил несколько неплохих лагерей, и знаю, кто построил лагерь под Тарсом, — весело сказал он, широко улыбаясь и протягивая правую руку. — Конечно, это Гай Кассий! Чем Рим может отблагодарить тебя за то, что ты прогнал парфян из Сирии после смерти Красса? Я искренне надеюсь, что тебя приняли здесь хорошо.

Во время еды три турка, не переставая, спорили, разрешать ли Булвэру вести машину. Наконец Чарли заявил:

Итак, милость была явлена без словесного оформления. У Гая Кассия не оставалось другого выбора, кроме как пожать протянутую ему руку, улыбнуться в ответ и вежливо возразить против столь высокой оценки своих сирийских заслуг.

– Вы можете сесть за руль, но обещайте возместить все убытки, если разобьете машину.

При помощи рукопожатия и теплого дружеского приветствия этот статный и неодолимо располагающий к себе человек сумел дать понять побежденному, что тот прощен.

– Обещаю, – ответил Булвэр, а про себя подумал: «Ничего себе уговор».



Он заплатил по счету. Они вышли из ресторана и направились к машине. Начался дождь.

Булвэр убедился, что на этой большой машине не разовьешь приличную скорость. Однако она шла уверенно, и ее мощный мотор позволял без труда преодолевать крутые подъемы. Их в третий раз остановил военный патруль. Булвэр предъявил свой американский паспорт, а Илсман вновь сумел найти с военными общий язык. Булвэр заметил, что на этот раз солдаты были небриты и одеты в поношенную форму.

— Я послал гонца к Кальвину, чтобы он встретил нас с тем войском, которое ему удастся набрать в Иконии за десять дней, — сказал Цезарь за обедом. — Брут и Кассий, вы пойдете со мной. Брут, ты нужен мне как личный легат, а тебе, Кассий, я буду рад дать под командование легион. Кальвин возвращает Квинта Филиппа губернатором в Тарс, так что, как только он прибудет, мы двинемся к Киликийским воротам. Марк Антоний из Италии морем отправил Кальвину два легиона бывших республиканцев. Кальвин горит желанием снова схватиться с Фарнаком. — Он улыбнулся, глядя куда-то вдаль, за пределы столовой. — На этот раз все пойдет по-другому. Цезарь здесь, он пришел.

Когда машина тронулась, Илсман о чем-то заговорил, и Чарли сказал Булвэру:

— Невероятное самомнение! — зло заметил Кассий позднее. — Неужели никогда и ничто не сможет поколебать его?

– Если еще раз увидите патруль, старайтесь не останавливаться.

Брут удивленно взглянул на зятя. И невольно вспомнил тот день, когда Цезарь пришел в дом его матери, одетый как великий понтифик, и спокойно объявил, что собирается выдать Юлию за Помпея. Брут потерял тогда сознание. Не столько от шока — он так любил ее! — сколько страшась материнского гнева. Цезарь совершил непростительное, отверг Сервилия Цепиона в пользу Помпея Магна, мужика из Пицена. О, как она разъярилась! И конечно, винила во всем не Цезаря, а Брута. До сих пор у него все дрожит, когда он об этом вспоминает.

– Но почему?

— Ничто и никогда, — наконец уверил он Кассия. — Это врожденное качество.

– Они могут нас ограбить.

— Тогда, возможно, остается одно — пырнуть его ножом в грудь, — сквозь зубы проговорил Кассий.

«Вот это да!» – подумал Булвэр.

Прыщи на лице не позволяли Бруту бриться, он просто стриг свою черную бороду как можно короче, волосок к волоску. При этих словах он почувствовал, как каждый из них встает дыбом.

Около города Мараш, в ста шестидесяти километрах от Аданы и в восьмистах от Вана, дождь настолько усилился, что покрытая грязью и гравием дорога стала опасной, и Булвэру пришлось еще сбавить скорость.

— Кассий! Даже не думай об этом! Никогда! — прошептал он в ужасе.

Вскоре после того, как они проехали Мараш, заглох мотор.

— Почему нет? Долг каждого свободного человека — убить тирана.

Все вылезли из машины и подняли капот. Булвэр не обнаружил никаких неполадок. Тогда заговорил водитель, и Чарли перевел:

— Он не тиран! Это Сулла был тираном!

– Он не понимает, в чем дело. Ведь он совсем недавно своими руками отладил двигатель.

— Тогда придумай ему другое имя, — фыркнул Кассий.

– Но, может, он сделал что-то не так? – высказал предположение Булвэр. – Давайте-ка кое-что проверим.

Он посмотрел на исхудавшее лицо Брута. Пусть фурии заберут Сервилию за то, что она превратила своего сына в такой кисель! Потом пожал плечами.

Водитель достал из багажника инструменты и фонарик, и четверо мужчин под проливным дождем склонились над мотором, пытаясь найти неисправность.

— Не падай в обморок, Брут. Забудь мои слова, я ничего не говорил.

Вскоре они обнаружили, что отошли наконечники свечей. Булвэр полагал, что дождь или разреженный горный воздух, а возможно, и то и другое, усугубили неисправность и привели к остановке машины. Починка потребовала времени. Продрогшие, вымокшие и усталые, все четверо сели в старый «шевроле», и Булвэр повел его дальше.

— Обещай, что ты не сделаешь этого! Обещай мне!

По мере продвижения на восток местность казалась все пустынней – ни городов, ни домов, ни скота. Вокруг не было ни души. Дорога стала еще хуже. Она напомнила Булвэру тропу, по которой американские пионеры шли на Запад. По крайней мере, так ее изображали в ковбойских фильмах. Вскоре дождь сменился снегом, и дорога покрылась льдом. Булвэр с опаской поглядывал на отвесную пропасть, по краю которой они ехали. «Если ты окажешься болваном и сорвешься вниз, – сказал он про себя, – мучиться тебе не придется – сразу отдашь концы».

Вместо ответа Кассий отправился в свои комнаты и там ходил из угла в угол, пока его гнев не утих.



Когда половина пути осталась позади, недалеко от Бингёля, они наконец выбрались из непогоды, поднявшись еще выше в горы. На ясном ночном небе появилась яркая луна, и было почти так же светло, как днем. Булвэр видел густые снежные облака, нависшие внизу над долинами. Там, где-то далеко в тумане, сверкали молнии. Горный склон покрылся снегом, и дорога превратилась в бобслейную трассу.

«Вот погибну я здесь, – подумал Булвэр, – и никто даже не узнает об этом, потому что никому не известно, где я нахожусь».

Еще до Тарса к Цезарю прибились несколько раскаявшихся республиканцев. Все они были прощены, как и Кассий, не испытав унижения, не услышав задевающих их достоинство слов. В Антиохии прятался молодой Квинт Цицерон, в Тарсе — его отец. Эти двое для Цезаря значили больше других. Но ни один из них не пожелал принять участие в кампании против Фарнака.

Вдруг баранка дернулась у него в руках, и машина резко замедлила ход. На мгновение Булвэр поддался панике, считая, что потерял управление, но тут же догадался, что лопнула шина. Он осторожно остановил «шевроле».

— Я бы вернулся в Италию, — вздохнув, сказал Квинт-старший. — Мой глупый брат все еще томится в Брундизии, обмирая от страха и не отваживаясь куда-либо ехать. Теперь даже Греция его страшит. — Карие глаза смотрели печально. — Как бы там все ни складывалось, Цезарь, ты был для меня замечательным командиром. Когда пришло время, я не мог поднять оружие против тебя, что бы ни говорил мне Марк. — Он распрямил плечи. — Мы жутко поссорились в Патрах перед его отъездом в Брундизии. Ты знал, что Катон пытался принудить его возглавить республиканские силы?

Все четверо вышли из машины, и таксист полез в багажник. Ему пришлось вытаскивать тяжелый бак с горючим, чтобы добраться до запасного колеса. Булвэру стало очень холодно. Судя по всему, температура была заметно ниже нуля. Таксист отказался от помощи и заявил, что будет менять колесо в одиночку. Булвэр снял перчатки и предложил их таксисту. Тот показал жестом, что они ему не нужны. «До чего же гордый народ», – удивился Булвэр.

Цезарь засмеялся.

Колесо сменили только к четырем часам утра. Булвэр обратился к Чарли:

— Это сюрприз. Катон для меня загадка. Обладая невероятной силой убеждения, он так и не сформировал своих собственных убеждений. И любыми путями отказывается брать на себя ответственность за свои же поступки. Это ведь он заставил Магна выбрать не мир, а войну. А когда Магн упрекнул его в этом, Катон дерзко заявил, что начавший дело должен его и закончить. Он имел в виду нас, военных. Катон считает, что политики не порождают войн. А это значит, что он не понимает природы власти.

– Попроси его сесть за руль. Я устал.

— Мы таковы, какими делает нас воспитание, Цезарь. Как ты этого избежал?

Водитель согласился. Булвэр забрался на заднее сиденье и откинулся на спинку кресла. Машина тронулась. Булвэр закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на тряску. Он беспокоился, как бы не опоздать на границу. «Черт возьми, – размышлял Булвэр, – никто не вправе упрекнуть нас в нерадивости».

— Моя мать была достаточно сильной, чтобы противостоять мне, не раздавив меня при этом. Она одна на миллионы, я думаю.

Через несколько секунд он погрузился в сон.

Итак, оба Квинта помахали ему на прощание рукой, и Цезарь тронулся в путь с довольно приличным войском: два сицилийских легиона, плюс шестой, плюс преданные германцы, которые уже так давно покинули дебри своих туманных лесов, что перестали об этом и думать.

* * *

Десять тысяч футов для гор Анатолии вовсе не максимальная высота, и перейти через них невозможно. Но имелись проходы. Киликийские ворота были одним из таких коридоров с узкой, крутой дорогой, едва пробивавшейся через сосновые заросли. В каждой расщелине ярятся каскады талой, сбегающей сверху воды; ночи холодные. Но Цезарь знал, как бороться с мелкими неприятностями вроде низких температур и большой высоты. Надо всего лишь подгонять армию, чтобы, возведя вечером временный лагерь, солдаты падали от усталости. Тогда они не будут чувствовать холода, а высотное головокружение поможет им крепко уснуть. Он настаивал, чтобы лагеря строились по всем правилам, ибо не имел информации, где может сейчас находиться Фарнак. В своем единственном письме Кальвин сообщил ему лишь то, что он определенно покинул Киммерию, но о его дальнейшем маршруте можно было только гадать.

«Нечистые» покатили из Тегерана с ветерком. Город напоминал опустевшее поле боя. Сначала с пьедестала стаскивали статуи, жгли машины и валили деревья, чтобы ими перекрыть дороги. Потом разбирали дорожные заграждения: машины оттаскивали на обочину, статуи разбивали, а деревья сжигали. А ведь кто-то ежедневно поливал многие из этих деревьев вручную в течение пятидесяти лет.

Пройдя перевал, армия спустилась к плато, походившему на чашу в центре анатолийских пространств. В это время года холмы покрывались сочной зеленой травой. Идеальное пастбище для лошадей. И как заметил Цезарь, лошадей было очень много! Ликаония — не Галатия.

Теперь бои прекратились. На улицах почти не было людей и дорожного транспорта. Вероятно, революция окончилась. А может быть, революционеры просто пошли домой попить чайку.

Они проехали мимо аэропорта и свернули на шоссе, ведущее на север. Коберн и Саймонс уже пользовались этим маршрутом во время своей разведывательной поездки. Некоторым из планов Саймонса не суждено было сбыться. Нынешний пока осуществлялся успешно. Тем не менее, Коберна не покидало беспокойство. Что ждет их впереди? Как обстоят дела в городах и селениях? По-прежнему ли там бесчинствуют толпы революционеров? Или революция уже свершилась? Может быть, крестьяне теперь вернулись на поля и пастбища.

Иконий, главный город Ликаонии, прижавшийся к южному подножию горной цепи Тавр, располагался на пересечении многочисленных торговых путей. На севере, за плато, находились Галатия и Западный Понт. Один торговый путь вел в Каппадокию и оттуда к Евфрату. Другой, через Киликийский проход, — к Тарсу, в Сирию и к восточному побережью Нашего моря. Третий — в провинцию Азия и оттуда к Смирне, к Эгейскому морю. Четвертый — в галатийскую Анкиру и дальше к Эвксинскому морю. И наконец, пятый путь пересекал Вифинию, Геллеспонт и оттуда шел в Рим, уже по Эгнациевой дороге. Двигались по этим путям в основном караваны, длинные вереницы верблюдов, лошадей и мулов в сопровождении хорошо вооруженных охранников, напряженно высматривающих, нет ли где-либо засады, ибо к этим дорогам нередко наведывались отряды грабителей из племен, обитающих в глухих лесах. Караван мог быть римским, снаряженным азиатскими греками, киликийским, аравийским, армянским, мидийским, персидским или сирийским. Иконий видывал во всех видах и дорогую крашеную шерсть, и мебель, и красное дерево, и вино, и оливковое масло, и краски с пигментами, и обитые железом галльские колеса, и железные сеялки, и мраморные статуи, и стекло из Путеол. Все это двигалось на восток. На запад текли ковры, гобелены, олово для изготовления бронзы, медные сеялки, урюк, ляпис-лазурь, малахит, кисти из верблюжьих волос, меха, каракуль и высокосортная кожа.

Вскоре два «рейнжровера» уже неслись со скоростью более ста километров в час у подножия горного хребта. Слева раскинулась широкая и плоская равнина; справа поднимались крутые зеленые склоны, уходящие высоко вверх. Там, на фоне голубого неба, виднелись покрытые снегом остроконечные горные вершины. Коберн посмотрел на идущую впереди машину и заметил, что из ее заднего окна Тэйлор фотографирует природу.

Что Иконию не нравилось — это армии, то и дело его обступавшие. Так и произошло в середине июля. Из Тарса пришел Цезарь с тремя легионами и германской кавалерией, из Пергама — Кальвин с четырьмя римскими легионами. А огромным количеством лошадей усеял пастбища царь Деиотар, прибывший сюда из Галатии с двухтысячной конницей. Кальвин должен был обеспечить всю эту орду едой, за исключением галатийцев, которые привезли пищу собой.

Кальвин лопался от информации.

– Погляди-ка на Тэйлора! – воскликнул он.

— Когда Фарнак вернулся в Киммерию, у Асандера хватило ума применить тактику Фабия, — сообщил он Цезарю в личной беседе. — Куда бы его родитель ни кинулся, Асандер всегда был на шаг впереди. В конце концов Фарнак решил, что Асандера ему не поймать, снова посадил свое войско на корабли и поплыл по Эвксинскому морю к бедному Амису, чтобы вторично ограбить его. А затем засел в Зеле. Эта часть Понта мне незнакома. Я только слышал, будто там неплохая дорога от Эвксинского побережья, проходящая около Амазеи, усыпальницы древних понтийских царей. Еще я слышал, что земля там помягче, чем та, которую мы нашли в Малой Азии в декабре и январе.

– Что он себе думает? – возмутился Гэйден. – Что он в турпоездке?

Склонившись над начерченной на пергаменте и ярко раскрашенной картой, Цезарь повел по ней пальцем.

Настроение у Коберна улучшилось. Пока все шло гладко. Вероятно, в стране наступает спокойствие. В конце концов, зачем иранцам преследовать их? Что дурного в том, что группа иностранцев покидает страну?

— Зела, Зела, Зела… Да-да, понятно. — Он нахмурился. — Я стосковался по приличным римским дорогам! Первой обязанностью следующего губернатора Понта будет строительство новых дорог. Боюсь, Кальвин, нам придется избрать кружной путь — по восточному краю озера Татта. Мы перейдем реку Галис, а там опять горы. Нам понадобятся хорошие проводники. Значит, я должен простить Деиотара за то, что он снабжал республиканцев людьми и деньгами.

Плохо то, что у Пола и Билла фальшивые паспорта и что за ними охотятся власти.

Кальвин усмехнулся.

В ста пятидесяти километрах от Тегерана, на подступах к городу Караджу, они впервые наткнулись на дорожное заграждение. Как обычно, у заставы столпились мужчины и подростки в потрепанной одежде, вооруженные автоматами.

— Он здесь — с фригийским колпаком в руке и весь в дерьме от страха. Когда Митридат потерпел поражение, а Помпей Магн, будучи в Анатолии, раздавал земли, Деиотар расширил свое царство во всех направлениях, в том числе и за счет старого Ариобарзана. После того как тот Ариобарзан умер и на трон Каппадокии сел новый царь, тоже «друг римлян», ему едва ли досталась сколь-нибудь приличная территория.

Первая машина остановилась, и Рашид намеренно выпрыгнул из нее прежде, чем Пол успел остановить вторую машину, чтобы разговаривать с охранниками пришлось ему, а не американцам. Он сразу же начал громко тараторить на фарси, энергично помогая себе руками. Пол опустил боковое стекло. Насколько американцы могли понять, Рашид выдал повстанцам не ту версию, о которой договаривались в квартире Дворанчиков. Он что-то упоминал о журналистах.

— Этим, наверное, объясняются и долги Каппадокии Бруту. Ой, я обмолвился! Я, конечно, имел в виду Матиния, а не Брута.

Чуть позже Рашид велел всем выйти из машины.

– Они хотят обыскать нас, чтобы найти оружие.

— Разумеется, Цезарь. Деиотар тоже по уши в долгах. Магн все время требовал денег, денег и денег. А где Деиотар мог их взять?

Памятуя о том, сколько раз его обыскивали во время разведывательной поездки, Коберн спрятал свой нож фирмы «Гербер» в «рейнжровере».

— Отвечаю: у римского ростовщика, — раздраженно ответил Цезарь. — Почему они ничему не учатся? Они рискуют всем ради увеличения территории, словно надеются найти десятимильный пласт чистого золота.

Иранцы ощупали их, а затем бегло обыскали обе машины. Они не нашли ни ножа Коберна, ни денег. Через несколько минут Рашид сказал:

— Я слышал, что ты сам купаешься в золоте или, по крайней мере, в золотых коронах, — заметил Кальвин.

– Мы можем ехать.

— Да, это так. Я подсчитал, что, если их расплавить, получится талантов сто золота. Да еще драгоценные камни. Изумруды, Кальвин! Изумруды размером с детский кулак. Я предпочел бы, чтобы мне дарили слитки. Короны изумительно сделаны, просто шедевры, но кто их купит, кроме тех, кем они присланы? Я их расплавлю, другого выхода нет. Жаль, конечно. Зато изумруды я надеюсь продать. Богуду, Бокху, да и любому, кто сядет на нумидийский трон вместо Юбы, — сказал Цезарь, демонстрируя свойственную ему практичность. — Жемчуга не проблема, их легко сбыть и в Риме.

Метров через сто у дороги оказалась бензоколонка. Оба «рейнжровера» свернули к ней, чтобы заправиться. Саймонс велел заполнить бензобаки до отказа.

— Надеюсь, корабль не потонет, — сказал Кальвин.

Пока машины заправлялись. Тэйлор вынул бутылку коньяка, и все, кроме Саймонса и Рашида, сделали по глотку. Саймонс отнесся к этому отрицательно. Рашид же вообще был трезвенником по религиозным соображениям. Вместо того, чтобы представить американцев у дорожного заграждения как группу бизнесменов, возвращающихся домой, Рашид выдал их за журналистов, едущих освещать бои в Тебризе.

— Корабль? Какой корабль?

– Теперь придерживайся этой проклятой версии, – велел ему Саймонс.

– Конечно, – согласился Рашид.

Коберн же полагал, что Рашид по-прежнему будет говорить первое, что придет ему в голову. Он всегда так поступал.

У бензоколонки собралась небольшая толпа, чтобы посмотреть на иностранцев. Коберн нервно поглядывал на зевак. Они не проявляли открытой враждебности к американцам, но в их молчаливом созерцании было что-то зловещее.

— Тот, что повезет короны в казну.

Рашид купил банку машинного масла.

Светлые брови взметнулись вверх, глаза весело блеснули.

Что дальше? Из-под заднего сиденья машины он достал канистру, в которой лежала большая часть денег, и налил туда масла, чтобы таким образом лучше спрятать их. «Неплохая идея, – подумал Коберн, – но прежде чем утопить деньги в масле, я предупредил бы об этом Саймонса».

— Мой дорогой Кальвин, я ведь не дурак. Судя по ситуации в Риме, даже если корабль не потонет, эти короны никогда не дойдут до казны. Нет, пусть они побудут со мной.

По лицам зевак Коберн пытался определить, о чем они думают. Пришли ли они сюда из любопытства? Или им просто не нравятся чужаки? Может быть, американцы вызывают у них подозрение? А что, если их душит злоба? Он так и не смог понять, что у них на уме, но ему хотелось поскорее убраться.

— Умно, — отреагировал Кальвин.

Рашид расплатился, и обе машины стали медленно отъезжать от бензоколонки.

Какое-то время они посвятили отчетам из Рима, пришедшим в Пергам.

Следующие сто десять километров они преодолели безо всяких происшествий. Дорога – новое иранское государственное шоссе – была в хорошем состоянии. Она проходила через долину рядом с одноколейным железнодорожным путем. Светило яркое солнце, и на вершинах гор блестел снег.



Недалеко от Казвина они натолкнулись на второе дорожное заграждение.

Головной убор Деиотара действительно являл собой фригийский колпак. Как еще можно назвать матерчатую шапку с закругленным и свешивающимся на одну сторону верхом! Но сшит колпак был из тирского пурпура с вплетенной золотой нитью. Во время аудиенции Деиотар сжимал свою шапку в руке. Из озорства Цезарь сделал их встречу публичной. Помимо Гнея Домиция Кальвина в зале присутствовали и некоторые легаты, включая Брута и Кассия. «Теперь посмотрим, как ты поведешь себя, Брут! Здесь, перед Цезарем, стоит один из твоих основных должников».

Оно оказалось «неофициальным» – охранники не носили формы, – но было больше и лучше первого. Охрана организовала здесь два пропускных пункта, находившихся на некотором расстоянии друг от друга. У заставы выстроилась очередь машин.

Деиотар уже пожил свое, но держался бодро. Как и все его подданные, он был галлом, потомком тех галлов, что мигрировали на восток — в Грецию — двести пятьдесят лет назад. Встреченные неласково, они в большинстве своем повернули домой, но остальные упрямо двигались дальше, пока не осели в Центральной Анатолии — воплощенной мечте для людей, всю жизнь связанных с лошадьми. Там было много великолепных пастбищ с отличной травой, а в перспективе просматривалась работа и для умелых воинов-всадников, которых в Анатолии не имелось. Но Митридат Великий, придя к власти, решил указать галатийцам дорогу обратно. Он пригласил всех вождей на пир и устроил резню. Это случилось во времена Гая Мария, шестьдесят лет назад. Деиотар был слишком мал, чтобы идти с отцом на пир, и потому избежал смерти. С возрастом он сделался лютым врагом Митридата. Заключал союзы с Суллой, с Лукуллом, а потом с Помпеем — и всегда против Митридата с Тиграном. И вот мечты его сбылись. Помпей дал Деиотару огромные территории и убедил сенат (с молчаливого согласия Цезаря) позволить ему называться царем, а Галатия стала царством-клиентом Рима.

Оба «рейнжровера» присоединились к очереди.

Машина, за которой они стояли, подверглась самому тщательному обыску. Охранник открыл багажник и вытащил оттуда нечто похожее на закатанный чехол. Он развернул его и нашел там винтовку, что-то выкрикнул и стал размахивать винтовкой над головой.

Ему и в голову не приходило, что Помпей Великий может потерпеть поражение. Никто так энергично не помогал Помпею, как Деиотар. А теперь он стоял перед этим незнакомцем, Гаем Юлием Цезарем, диктатором Рима, с колпаком в руке и бешено колотящимся в груди сердцем. Незнакомец, спокойно разглядывавший его, казался очень высоким для римлянина, а благодаря светлым волосам и бледно-голубым глазам мог бы сойти за галла, но черты лица его были римскими — рот, нос, разрез глаз, острые скулы. Трудно вообразить человека, так отличающегося от Помпея Великого, хотя Помпей тоже был светлым, как галл. Может быть, Помпей и понравился Деиотару с первой встречи именно тем, что действительно походил на галла, даже чертами лица.

К нему подбежали другие охранники. Собралась толпа. Водителя злосчастной машины допросили. Один из охранников сбил его с ног.

«Однако, если бы мне первым встретился этот человек, я бы еще подумал, оказывать ли помощь Помпею Магну. Цезарь действительно воплощает в себе все, что я слышал о нем. Держится царственно, как властелин, а его холодный, пристальный взгляд пронизывает тебя насквозь. О Дани! О Дагда! У Цезаря глаза Суллы!»

Рашид вывел свою машину из очереди. Коберн велел Полу следовать за ним.

— Цезарь, я прошу милостиво выслушать меня, — начал он. — Ты должен понять, что я был клиентом Помпея Магна. Всегда его самым преданным и покорным клиентом! Если я и помогал ему, то лишь как клиент. Ничего личного! Фактически необходимость поддерживать его в этой войне сделала меня нищим, я должен… — он бросил взгляд в сторону Брута и запнулся, — определенным фирмам ростовщиков огромные деньги!

– Что это он делает? – удивился Гэйден.

— Каким фирмам? — спросил Цезарь.

Рашид медленно продирался сквозь толпу. Люди расступались перед его «рейнжровером», но почти не обращали на него внимания. Всех интересовало, что сделают с водителем, у которого нашли винтовку. Пол «сидел на хвосте» у Рашида. Они миновали первый контрольный пункт.

Деиотар растерялся, переступил с ноги на ногу.

– Да что ж он, сволочь, делает? – разволновался Гэйден.

— Я не могу назвать их имен, — сглотнув, ответил он.

Цезарь, не поворачивая головы, взглянул туда, где сидел Брут. Кресло для него было специально поставлено так, чтобы Цезарь мог его видеть. «Ах! Мой Брут очень нервничает, как и его зять Кассий. Значит ли это, что у Кассия тоже есть доля в фирме „Матиний и Скаптий“? Очень интересно!»

– Ищет приключений на свою голову, – сказал Коберн.

— А почему? — холодно спросил он.

Они подъехали ко второму контрольному пункту. Прямо на ходу Рашид что-то заорал охраннику из окна машины. Охранник что-то рявкнул в ответ. Рашид увеличил скорость. Пол не отставал от него. Второй контрольный пункт остался позади.

— Это оговорено в контракте, Цезарь.

Коберн вздохнул с облегчением. Рашид в своем репертуаре. Он всегда предпринимает нечто неожиданное, действует по первому побуждению, по наитию, не заботясь о последствиях. И как-то так получается, что ему всегда везет. Правда, для окружающих это создает большие неудобства.

— Я хотел бы взглянуть на этот контракт.

Как только оба «рейнжровера» остановились, Рашид объяснил американцам, что он просто крикнул охраннику: «Мы прошли контроль на первом пункте!»

— Я оставил его в Анкире.

На следующей заставе Рашид уговорил охранников написать на ветровом стекле своего «рейнжровера» какой-то мистический пароль и еще на трех заставах американцев уже не обыскивали.

— Очень жаль. В этом контракте есть имя Матиний? Или Скаптий?

Когда они поднимались по высокому извилистому склону, то увидели на холме два тяжелых грузовика, на большой скорости спускавшихся им навстречу. Грузовики ехали вровень друг с другом, занимая всю ширину дороги. За рулем первого «рейнжровера» сидел в это время Кин Тэйлор. Он резко свернул в сторону, и машина оказалась в кювете. Пол следовал за ним, и второй «рейнжровер» постигла та же участь. Грузовики промчались мимо, по-прежнему идя вровень. Все накинулись на Тэйлора, ругая его за то, что он не умеет нормально водить машину.

— Я не помню, — потерянно пролепетал Деиотар.

В середине дня «нечистые» решили передохнуть. Они остановились у дороги рядом с лыжным подъемником и слегка перекусили – пожевали кексов и сухого печенья. На склонах гор лежал снег, но им не было холодно, потому что ярко светило солнце. Тэйлор достал свою бутылку, но коньяка в ней не оказалось. Коберн подозревал, что Саймонс незаметно ослабил пробку, и содержимое вытекло. Пришлось пить воду.

— Да будет тебе, Цезарь! — резко воскликнул Кассий. — Перестань мучить бедного человека! Ты с ним играешь, словно кот с мышью. Он прав, это его дело, кому он задолжал. Если ты диктатор, то это не значит, что ты имеешь право соваться в дела, не имеющие государственного значения! У него есть долги, и ладно, и пусть. Это единственное, что имеет касательство к Риму.

Они проехали через небольшой, чистый город Занжан, тот самый, где во время своей разведывательной поездки Коберн и Саймонс беседовали с начальником местной полиции.

Если бы это сказал Тиберий Клавдий Нерон, Цезарь приказал бы ему выйти, вернуться в Италию и уехать туда, где он его никогда не увидит. Но это был Гай Кассий, и он ждал реакции. Не боится высказывать все, что думает, вспыльчив.

Прямо за Занжаном несколько неожиданно кончилось Иранское государственное шоссе. Ехавший во второй машине Коберн видел, как «рейнжровер» Рашида вдруг исчез из поля зрения. Пол нажал на тормоза, и они вышли посмотреть, что же случилось.

Брут прокашлялся.

Там, где кончилась гудронированная полоса, начинался крутой спуск. Рашид вместе с машиной рыбкой нырнул вниз и застрял в грязи. Дорога, но уже не мощеная, продолжалась справа от этого места. Она уходила высоко в горы.

Рашид завел заглохший мотор и дал задний ход.

— Цезарь, позволь мне заступиться за царя Деиотара, которого я знаю по его приездам в Рим. Не забывай, что в нем Митридат имел непримиримого врага, а Рим — постоянного союзника. Неужели действительно имеет значение, какую сторону выбрал царь Деиотар в этой гражданской войне? Я тоже выбрал Помпея Магна, но я был прощен. Гай Кассий выбрал Помпея Магна, но тоже был прощен. Какая разница? Ведь для войны с Фарнаком Рим в твоем лице нуждается в союзниках — в как можно большем числе их. Царь здесь, чтобы предложить свои услуги. Он привел к нам две тысячи конников, в которых мы очень нуждаемся.

«Рейнжровер» был покрыт грязью. Рашид взял тряпку и отмыл ветровое стекло. Вместе с грязью исчез и магический пароль. Рашид мог снова написать его, но у него не было краски.

— Значит, ты просишь, чтобы я простил царя Деиотара и отпустил его, не наказав? — спросил Цезарь Брута.

«Нечистые» повернули на запад и направились к южной оконечности озера Резайе. Поскольку «рейнжроверы» предназначены для плохих дорог, удавалось поддерживать скорость в шестьдесят пять километров в час. Они поднимались все выше и выше. Температура резко упала, и все вокруг было покрыто снегом. Тем не менее, дорога оставалась чистой. Коберн даже надеялся, что им удастся добраться до границы этой ночью, а не завтра, как планировалось сначала.

Большие печальные глаза вспыхнули. О, он понимает, что денежки уплывают!

Сидевший сзади Гэйден наклонился вперед и сказал:

— Да, — ответил Брут.

– Никто не поверит, что все оказалось так легко. Нам стоит придумать пару героических историй, чтобы дома хвастаться своими подвигами.

Кот с мышью. Нет, Кассий, не кот с мышью. Кот с тремя мышами!

Он поторопился.

Цезарь подался вперед в своем курульном кресле и пробуравил Деиотара глазами Суллы.

На исходе дня они подъезжали к Махабаду. В его окрестностях не было ничего примечательного. По обеим сторонам извилистой дороги попадались небольшие дома, построенные из дерева и необожженного кирпича, расположенные на значительном расстоянии друг от друга. Сделав крутой поворот, оба «рейнжровера» резко затормозили. Поперек дороги стоял грузовик, вокруг которого собралась большая, но, по-видимому, организованная толпа. Мужчины были одеты в традиционные мешковатые брюки, черные жилетки и красные с белым головные уборы. Вместе с нагрудным патронташем все это составляло национальную одежду курдских племен.

— Я сочувствую твоему положению, царь. Это похвально, когда клиент помогает патрону всем, чем только может. Но дело в том, что Помпей привлек к финансированию своих нужд очень много клиентов, а Цезарь — ни одного. Поэтому Цезарь вынужден был взять средства на войну из казны Рима. И эти деньги теперь надо вернуть с надбавкой в десять процентов. В Римской империи это максимально возможный по закону процент. Что, царь, должно облегчить твою участь. Есть вероятность, что тебе дозволят сохранить за собой большую часть твоего царства, но решение я приму не сейчас, а после того, как Фарнак будет разбит. Тогда Цезарь примется собирать каждый сестерций, чтобы возвратить деньги в казну. Поэтому сбор с Галатии соответственно возрастет, но на чуть меньший процент, чем тот, что ты платишь своим анонимным ростовщикам. Думай, царь, до следующего совета, который я соберу в Никомедии после поражения Фарнака. — Он поднялся. — Ты можешь идти. И благодарю тебя за кавалерию.

Рашид выскочил из первой машины и начал свое «представление».



Коберн стал пристально рассматривать оружие охранников и заметил, что у них были как русские, так и американские автоматы.

Письмо от Клеопатры было одной из причин, по которым Цезарь поторопился закончить свой разговор с Деиотаром. Письмо было доставлено караваном верблюдов с пятью тысячами талантов золота во вьюках.

– Всем выйти из машин, – приказал Рашид.

Дальше все пошло, как обычно. Одного за другим их обыскали. Охранники обнаружили у Кина Тэйлора его небольшой нож с откидным лезвием. Однако ему разрешили оставить его при себе. Охранникам не удалось найти ни ножа Коберна, ни денег.

Коберн ждал, что теперь Рашид скажет: «Можем ехать». Тем не менее, прошло несколько минут, а Рашид все продолжал спорить с курдами. Потом он объявил:


Мой милый, мой замечательный, всемогущий земной бог, мой Цезарь! Бог Нила, бог разлива, сын Амуна-Ра, воплощение Осириса, возлюбленный фараона, я так скучаю!
Но это ничто, дорогой Цезарь, по сравнению с той радостной новостью, что в пятый день прошлого месяца перет я родила твоего сына. Незнание не позволяет мне перевести название этого месяца на ваш язык, но это произошло в двадцать третий день вашего июня. Он родился под знаком Хнум Рам, и я, по твоему настоянию, пригласила к себе римского астролога и даже заплатила ему. Гороскоп сказал, что наш сын сделается фараоном. Напрасная трата денег, я и так это знала! Твой астролог вел себя очень уклончиво и все бормотал, что, когда мальчику исполнится восемнадцать, произойдет что-то критическое, но все аспекты ему не видны. О Цезарь, любимый, наш сын так красив! Воплощенный Гор. Он родился преждевременно, но полностью развит. Только худенький, сморщенный. Однако, представь, уже похож на отца! Все волоски у него золотые. И он будет голубоглазым, как утверждает Тах-а.
У меня есть молоко! Женщина-фараон должна сама выкармливать своих детей, таков обычай. Мои соски постоянно мокры. У сына мягкий нрав, но сильная воля. Я клянусь, что, открыв впервые глаза и увидев меня, он улыбнулся. Он очень длинный, больше двух римских футов. У него большая мошонка и большой пенис. Ха-эм сделал ему обрезание в соответствии с египетскими традициями. Роды были легкими. Когда начались схватки, я просто присела на корточки над ворохом чистого полотна — и он появился!
Его зовут Птолемей Пятнадцатый Цезарь. Но мы зовем его Цезарион.
Дела в Египте идут неплохо, даже в Александрии. Руфрий и легионы устроены в хорошем лагере. Женщины, которых ты дал солдатам в жены, кажется, смирились со своей участью. Восстановление города продолжается, и я начала строить храм Хатор в Дендере с картушами Клеопатры Седьмой и Птолемея Пятнадцатого Цезаря. Большая стройка затеяна и в Филах.
О мой любимый, мой Цезарь, я так соскучилась по тебе! Будь ты здесь, я передала бы тебе всю власть в стране, все заботы. Мне ненавистны разлуки с Цезарионом. Но я должна часами выслушивать всяких сутяг, владельцев кораблей и капризных землевладельцев! Мой муж Филадельф все больше и больше походит на нашего с ним погибшего брата, по которому я ничуть не скучаю. Как только Цезарион достаточно подрастет, я отделаюсь от Филадельфа, а на трон посажу нашего сына. Очень надеюсь, кстати, что ты не позволишь Арсиное сбежать из римской тюрьмы. Это еще одна угроза моему пребыванию на египетском троне. Дай ей возможность, и она разделается со мной в один миг.
А теперь — самая хорошая новость. При таком гарнизоне в Александрии я сочла возможным заручиться согласием моего родича Митридата править в мое отсутствие, пока я буду с тобой. Разумеется, когда ты вернешься в Рим. Да, я знаю, ты говорил, что фараоны не должны покидать свой народ, но есть причина, заставляющая меня не прислушаться к твоим словам. Я должна еще раз понести от тебя, прежде чем ты начнешь войну с парфянами на Востоке. У Цезариона должна быть сестра, на которой он мог бы жениться, чтобы не подвергать опасности Нил. Конечно, наш следующий ребенок может оказаться и мальчиком. Но дети, рождающиеся с небольшим перерывом, обычно бывают разного пола! Итак, нравится тебе или нет, я приеду в Рим, как только ты победишь в Африке республиканцев. От Аммония, моего агента в Риме, пришло письмо. В нем говорится, что римская обстановка должна на какое-то время привязать тебя к Риму, ведь власть в нем, бесспорно, принадлежит лишь тебе.
Я поручила ему построить для меня дворец, но мне нужно, чтобы ты выделил под него землю. Аммоний говорит, что у римских граждан, владеющих в Риме землей, очень трудно выторговать хороший участок. Поэтому пожалование земли от тебя все упростит. Лучше бы получить ее на Капитолии, около храма Юпитера Наилучшего Величайшего. Я спрашивала у Аммония, с какого места открываются наиболее красивые виды.
Посылаю тебе пять тысяч талантов золота в честь рождения нашего сына. Пожалуйста, о, пожалуйста, напиши мне! Я соскучилась по тебе! Я скучаю! Скучаю! Особенно по твоим рукам. Я ежедневно молюсь за тебя Амуну-Ра и Монту, богу войны. Я люблю тебя. Цезарь.


– Нам придется навестить городского голову.

Они снова сели в машины. В каждый из «рейнжроверов» влезло по курду с ружьем, которые показывали водителям дорогу в городок.

Итак, у него сын, и он, очевидно, здоров. Цезарь был до смешного растроган. Ведь он уже пожилой человек, который должен бы радоваться рождению внуков. Но она родила и дала ребенку греческое имя Цезарион. Может быть, это и лучше. Он ведь не римлянин и никогда римлянином не будет. Зато будет богатейшим человеком в мире и могущественным властелином. Но мать его еще совсем ребенок. Письмо такое простодушное и в то же время хвастливое и тщеславное. Дать ей землю под строительство дворца на Капитолии, около храма Юпитеру Наилучшему Величайшему, — какое кощунственное желание, к счастью абсолютно невыполнимое! Но она решила приехать в Рим, и запретить ей нельзя. Пусть тогда сама со всем справляется и за все отвечает.

Им приказали остановиться у небольшого побеленного здания. Один из охранников вошел внутрь и через минуту вернулся в машину. Он не стал ничего объяснять.

«Цезарь, Цезарь, ты слишком строг к ней. Никто не может перескочить через отпущенный ему ум и таланты. А у нее еще и кровь не слишком-то благородная. Но, несмотря на все это, она славная малышка. Ее поступки естественны для ее воспитания, ее ошибки не от излишней самонадеянности, а от невежества, от незнания. Боюсь, она никогда не обретет проницательности, но, надеюсь, этим качеством будет не обделен наш ребенок».

Второй раз они остановились у здания, очевидно, служившего больницей. Там к ним подсел еще один пассажир, молодой иранец в европейском костюме.

Но одно решение Цезарь все-таки принял: у Цезариона никогда не будет сестры. От Цезаря она больше не забеременеет. Coitus interruptus, Клеопатра.

Коберн никак не мог понять, что происходит.

Он сел и написал ей, вполуха слушая звуки, проникающие в комнату: шум легионов, покидающих лагерь, ржание лошадей, крики и ругань людей. Вот Карфулен орет благим матом на проштрафившегося солдата.

Наконец, они поехали вниз по аллее и остановились у небольшого, по-видимому, частного особняка.


Клеопатра, моя дорогая, какая хорошая весть! Сын, как и предначертано. Да и действительно, разве Амун-Ра захотел бы разочаровать свою дочь на земле? Правда, я очень рад. И за тебя и за Египет.
За золото спасибо. Вновь окунувшись в мирную жизнь, я понял, как глубоко завяз Рим в долгах. Гражданская война не приносит трофеев, выгодна только завоевательная война. Твой вклад в мои фонды в честь рождения нашего сына не будет растрачен впустую.
Поскольку ты настаиваешь на приезде в Рим, я возражать не стану, только предупреждаю, что получится не совсем то, чего ты ожидаешь. Я организую для тебя землю у подножия Яникула — по соседству с моим прогулочным садом. Вели Аммонию обратиться к посреднику Гаю Матию.
Любовная переписка — далеко не мой жанр. Просто прими мою любовь и знай, что я очень доволен тобой. И тем, что у нас теперь есть сын. Я снова тебе напишу, когда буду в Вифинии. Береги себя и нашего сына.


Они вошли в дом. Рашид велел им снять обувь.

Вот и все. Цезарь свернул в рулон единственный лист, капнул на него воск и запечатал своим кольцом. Новым, которое подарила ему Клеопатра, и не из одной лишь любви. Это кольцо таило в себе скрытый упрек за его нежелание обсуждать с ней свою личную жизнь. Недаром в аметист был врезано изображение сфинкса в греческом стиле, с человеческой головой и телом льва и с обегающей вокруг надписью «ЦЕЗАРЬ». Полное имя, без общепринятых сокращений. Печатные буквы в зеркальном отображении. Кольцо ему очень понравилось. Когда он решит, кто из племянников или двоюродных братьев станет его приемным сыном, оно перейдет к этому человеку вместе с именем. О боги, где взять достойную кандидатуру! Луций Пинарий? Даже Квинт Педий, лучший племянничек, что-то не вдохновлял. Среди кузенов имелся один молодой человек в Антиохии, Секст Юлий Цезарь — Децим Юний Брут — и тот, кого весь Рим считал его наследником, — Марк Антоний. Кто, кто, кто? Ведь не Птолемей же Пятнадцатый Цезарь!

У Гэйдена в ботинках были спрятаны несколько тысяч долларов стодолларовыми купюрами. Когда он снимал их, то лихорадочно пытался запихнуть деньги назад в ботинки.

Выходя, он отдал письмо Гаю Фаберию.

Их группу провели в большую комнату, в которой ничего не было, кроме красивого персидского ковра. Саймонс тихим голосом сказал каждому из них, где сесть. Они сели так, чтобы оставить место для иранцев. Саймонс посадил Рашида справа от иранцев. Далее за Рашидом сидел Тейлор, затем Коберн и, наконец, сам Саймонс, который расположился прямо напротив места, оставленного для иранца. Справа от Саймонса сели Пол и Билл. Они находились чуть сзади остальных, чтобы быть самыми незаметными в группе. Справа от Билла, замыкая круг, устроился Гэйден.

— Пошли это царице Клеопатре в Александрию, — коротко сказал он.

Когда Тэйлор сел, то увидел, что на одном из носков у него огромная дыра и из нее торчат стодолларовые бумажки. Он шепотом выругался и принялся бешено запихивать банкноты поближе к пятке.

За ними в комнату вошел молодой человек в европейском костюме. Очевидно, он получил приличное образование и хорошо говорил по-английски.

Фаберий умирал от любопытства. Он хотел было спросить, родился ли ребенок, но один взгляд на лицо Цезаря сказал ему, что благоразумнее молчать. Старик в боевом настроении, значит, вся лирика побоку. Включая детей.

– Сейчас вам предстоит встреча с человеком, который провел в тюрьме двадцать пять лет и только что бежал оттуда, – сказал он.



Билл чуть не выпалил: «Ну а я? Я сам бежал из тюрьмы!» – но вовремя одумался и промолчал.

Озеро Татта было огромное, мелкое, с очень соленой водой. Может быть, думал Цезарь, изучая его, это остаток когда-то существовавшего внутреннего моря. В мягкие берега вросли ракушки. Озеро оказалось очень красивым. Пенистая поверхность сверкала. Блеск был то зеленым, то едко-желтым, то красновато-желтым, разноцветные полосы переплетались и расходились. А окружающий осенний ландшафт словно бы повторял этот спектр.

– Вы предстанете перед судом, и судить вас будет этот человек, – продолжал молодой иранец.

Слово «судить» было для Пола, как удар обухом по голове, и он подумал: «Вся наша затея провалилась».

В Центральной Анатолии Цезарь еще никогда не бывал, и он находил ее столь же великолепной, сколь и странной. Река Галис, большой красный водный путь, изгибалась на много миль, как загнутый посох авгура. Она бежала по узкой долине между высокими красными скалами, которые своими башнями и карнизами напоминали городские застройки. Потом открылась широкая плодородная пустошь, как и предупреждал Деиотар. И опять начались горы, высокие, все еще покрытые снегом. Но галатийские проводники знали все перевалы. Армия двигалась традиционной римской змеей длиной в восемь миль, по бокам сновали кавалеристы. Солдаты горланили марши, чтобы сохранять темп.

* * *

Вот. Так-то гораздо лучше! Теперь враг — иноземец, это будет настоящая кампания в новой, чужой, незнакомой стране, чья красота западает в память.

«Чистые» провели среду в тегеранском доме Лю Гольца. Рано утром из Далласа позвонил Том Уолтер. Слышимость была плохая. Поше и Уолтер часто переспрашивали друг друга. Все же Поше удалось передать Уолтеру, что сам он и все «чистые» находятся теперь в безопасности, что при первой возможности они переедут в посольство и что они покинут страну, как только посольство наладит, наконец, авиарейсы по вывозу американцев из Тегерана. Поше также сообщил, что, поскольку состояние Кэти Гэллэгер не улучшилось, накануне вечером ее забрали в больницу.

Где-то в начале перехода царь Фарнак прислал Цезарю свою первую золотую корону. Она тоже напоминала тиару, но скорее армянскую, чем парфянскую. Не усеченный конус, а митра, усыпанная круглыми, звездообразными рубинами одинаково небольшого размера.

Джон Хауэлл по телефону связался с Аболхасаном, который получил очередное послание от Дэдгара. Дэдгар намеревался вступить с американцами в переговоры по поводу уменьшения суммы залога. Если ЭДС обнаружит Пола и Билла, ей надлежит выдать их властям и внести залог меньшего размера. Американцы должны понимать, что Полу и Биллу не удастся выбраться из Ирана законным путем и что все попытки покинуть страну нелегально чреваты для них самыми серьезными последствиями.

— Если бы знать кого-нибудь, кто мог бы мне дать за нее настоящую цену! — тихо сказал Цезарь Кальвину. — Сердце стонет при мысли, что и ее придется расплавить.

Из этого Хауэлл заключил, что Полу и Биллу не позволят вылететь посольским рейсом. Он вновь стал сомневаться, что «чистым» уже ничего не угрожает. Наоборот, ему казалось, что сейчас они, пожалуй, подвержены большей опасности, чем «нечистые». Боб Янг разделял его сомнения. Оба стали обсуждать возникшее положение, но тут началась стрельба. Стреляли, по-видимому, где-то в районе американского посольства.

— Ох! — вздохнул Кальвин. — Нужда есть нужда. Но эти маленькие карбункулы пойдут задорого в Жемчужном портике. Их возьмет, не торгуясь, любой ювелир. Ни у кого там нет таких звезд. А тут их много, золота почти не видно. Словно сдоба, обвалянная в орехах.

* * *

— Ты думаешь, наш друг Фарнак забеспокоился?

Вот уже несколько дней радиостанция «Голос иранского народа», вещавшая из Баку, расположенного на территории Советского Союза, передавала обзоры «новостей», в которых сообщала о тайных американских планах, направленных против революции. В среду «Голос иранского народа» объявил, что посольству США была передана картотека САВАК, ненавистной в стране шахской тайной полиции. Это весьма походило на фальшивку, но для многих звучало правдоподобно, поскольку САВАК являлось детищем ЦРУ, которое поддерживало с ней тесный контакт. Все хорошо знали, что в посольствах США, как и в посольствах других стран, полно шпионов, работающих под прикрытием дипломатического статуса. Во всяком случае, кое-кто из революционеров в Тегеране поверил этому сообщению и, не спросясь помощников аятоллы, решил действовать.

— Да. А степень его беспокойства, Цезарь, мы определим по тому, сколько корон он пришлет.

Утром революционеры, имеющие при себе автоматическое оружие, заняли огневые позиции в высоких зданиях, расположенных вокруг территории посольства. В десять тридцать они открыли огонь.

В течение следующего рыночного интервала Цезарь получил еще две короны. Точь-в-точь такие же, как и первая. После второго дара до лагеря киммерийцев оставалось дней пять ходьбы.

В это время посол Уильям Салливан из приемной своего кабинета разговаривал по телефону. Он воспользовался аппаратом своей секретарши. Его абонентом был заместитель министра иностранных дел аятоллы. Президент Картер решил признать новое революционное правительство Ирана, и Салливан проводил подготовительную работу перед вручением официальной ноты. Когда он положил трубку и обернулся, то увидел своего пресс-атташе Барри Розена, стоящего вместе с двумя американскими журналистами. Салливан пришел в ярость, поскольку из Белого дома поступили особые распоряжения о том, что решение о признании нового правительства должно быть объявлено в Вашингтоне, а не в Тегеране. Салливан отвел Розена в свой кабинет и дал ему нагоняй.

С четвертой короной Фарнак прислал и посла.

Розен объяснил, что оба журналиста пришли в посольство, чтобы позаботиться о теле корреспондента газеты «Лос-Анджелес таймс» Джо Алекса Морриса, который погиб во время боев на базе «Дошен Топпех». Почувствовав, что попал в глупое положение, Салливан велел Розену попросить журналистов не разглашать нечаянно подслушанные ими сведения, когда посол говорил по телефону.

— В знак уважения от царя царей, великий Цезарь.

Розен вышел из кабинета. У Салливана зазвонил телефон. Посол снял трубку. Внезапно на здание посольства обрушился шквал пулеметного огня. Пули градом посыпались в окно его кабинета.

Салливан бросился на пол.

— Царя царей? Это Фарнак себя так именует? — спросил Цезарь с притворным удивлением. — Скажи своему хозяину, что этот титул не сулит ничего хорошего тому, кто его носит. Последним царем царей был Тигран. Посмотри, что содеял с ним Рим в лице Гнея Помпея Магна. А я победил Помпея Магна. Так кто же я теперь, скажи мне, посол?

Он пополз из приемной в кабинет, где нос к носу столкнулся со своим заместителем Чарли Наасом, который только что проводил там собрание по поводу авиарейсов, связанных с эвакуацией американцев из Тегерана. У Салливана было два номера телефона, которыми он мог воспользоваться в чрезвычайных обстоятельствах, чтобы связаться с руководящими деятелями иранской революции. Теперь он приказал Наасу позвонить по одному из них, а военному атташе – по второму. По-прежнему лежа на полу, оба дипломата стащили телефоны со стола и стали набирать номера.

— Могущественный победитель народов, — ответил посол смиренно.

Салливан достал свою переносную рацию и потребовал командира расквартированного на территории посольства подразделения морской пехоты.

Почему эти римляне не выглядят могущественными победителями? Ни золотого паланкина, ни жен, ни наложниц, ни надлежащей охраны, ни роскошных одежд. Простая стальная кираса, обвязанная красной лентой. Одна только эта лента и отличает его от других.

Пулеметный огонь создавал огневое прикрытие для отряда революционеров численностью семьдесят пять человек, которые перелезли через стену, огораживающую территорию посольства со стороны главного входа, и уже приближались к жилому помещению. К счастью, большинство сотрудников посольства находились с Салливаном в здании посольской канцелярии. Салливан приказал морским пехотинцам отступить, из автоматов не стрелять и использовать оружие только в целях самообороны.

Затем он выполз из кабинета в коридор.

— Возвращайся к своему царю, посол, и скажи, что пора ему идти домой, — сказал Цезарь деловым тоном. — Но прежде чем он уйдет, я хочу получить золото в слитках, причем достаточно, чтобы оплатить тот ущерб, который он нанес Понту и Малой Армении. Тысячу талантов за Амис, три тысячи за остальное. Чтобы восстановить то, что он разрушил, учти. В казну Рима это золото не пойдет.

Линда Рутледж

В течение следующего часа нападавшие захватили здание, где жили сотрудники посольства и помещался кафетерий. Салливан отправил всех собравшихся в канцелярии гражданских лиц наверх, под крышу, в коммуникационный отсек. Когда Салливан услыхал, что нападавшие принялись ломать стальные двери здания, он приказал находившимся там морским пехотинцам присоединиться к штатским, сгрудившимся в коммуникационном отсеке. Он велел им поставить оружие в угол и как можно скорее сдаться.

Он повернул голову и в упор посмотрел на Деиотара. Потом опять обратился к послу.

На запад, с жирафами!

В конце концов, Салливан сам поднялся туда, оставив снаружи лишь военного атташе и переводчика.

— Однако, — продолжил он очень вежливо, — царь Фарнак был клиентом Помпея Магна и не выполнил своих обязательств перед патроном. Поэтому я налагаю на него штраф в две тысячи талантов золота. Эти деньги пойдут уже римской казне.

Жирафам, спасшимся от урагана, посвящается
Когда нападавшие были уже на третьем этаже, Салливан открыл дверь отсека и вышел, подняв руки над головой.

Деиотар побагровел, что-то прошипел, подавился и не сказал ни слова. У этого Цезаря совсем нет стыда? Он наказывает Галатию за выполнение обязательств клиента перед патроном, а Киммерию — за невыполнение этих же обязательств!



За ним последовали остальные – всего около ста человек.

Lynda Rutledge

— Если сегодня же твой царь не ответит, посол, я пойду дальше по этой красивой долине.

WEST WITH GIRAFFES

Всех их загнали в приемную секретариата посла и обыскали. Произошло некоторое замешательство между двумя группами иранцев, и Салливан понял, что люди аятоллы послали отряд на выручку сотрудников посольства. Вероятно, это произошло после звонков Чарли Нааса и военного атташе. Спасатели поднялись на третий этаж вместе с нападавшими.

— Во всей Киммерии нет и десятой доли такого количества золота, — сказал Кальвин, поглядывая на возмущенного Деиотара и с трудом сдерживая смех.



Внезапно раздался выстрел. Пуля пробила оконное стекло.

— Ты не прав, Гней. Не забывай, что Киммерия была важной составной частью царства прежнего здешнего властелина, а он собрал целые горы золота. И далеко не все из собранного спрятал в семидесяти крепостях Малой Азии, опустошенных Помпеем Магном.

Все американцы легли на пол. Одному из иранцев показалось, что стреляли из комнаты, и, разозлясь, он резко направил свой автомат АК-47 прямо на группу лежавших на полу сотрудников посольства. Тогда пресс-атташе Барри Розен стал кричать на фарси: «Стреляли с улицы! Стреляли с улицы!» В этот момент Салливан обнаружил, что лежит рядом с двумя журналистами, которые были в приемной его кабинета.


Пока человек не полюбит зверя, часть его души остается непробужденной.
Анатоль Франс, нобелевский лауреат, 1921


— Ты слышал его? — пропищал Деиотар Бруту. — Ты слышал его?! Царь-клиент не прав в любом случае, что бы он ни сделал! Я поражаюсь! Какое нахальство!

– Надеюсь, что вы занесете все это в свои записные книжки, – сказал он им.