Эстер улыбнулась.

— Да. Да, я дамочка с яйцами.

Тиа терпеливо ждала окончания разговора.

— Почему еще?

— Достаточно и этого.

Эстер покачала головой.

— Нет, должно быть что-то еще.

— Не поняла?

Эстер уселась за письменный стол. Жестом указала на кресло напротив.

— Хочешь, попробую догадаться?

— Хочу.

— Ты выбрала эту фирму потому, что во главе ее феминистка. Решила, что я с пониманием буду относиться к твоим прогулам и отпускам по уходу за детьми.

Тиа промолчала.

— Так я права или нет?

— Отчасти.

— Видишь ли, феминизм не означает помощь особи своего пола. Речь идет о равных правилах на игорном поле. О том, чтобы дать женщинам выбор, а не гарантии.

Тиа ждала продолжения.

— Ты выбрала материнство. Это не преступление. Но и какой-то особенной ты от этого не стала. А что касается работы, карьеры, — потеряла годы. Ты выбилась из графика, и тебе трудно нагнать других. Равные правила на поле игры. И если парень бросит работу, чтобы воспитывать детей, на него это тоже распространяется. Ясно тебе?

Тиа отделалась неопределенным жестом.

— Ты сказала, что восхищаешься моей работой, — продолжила Эстер.

— Да.

— Но я пожертвовала семьей. Решила вовсе не заводить. Тебе это тоже нравится?

— Думаю, дело не в том, нравится мне или нет.

— Именно. То же самое и с твоим выбором. Я выбрала карьеру. Я не выбивалась из графика. А потому сейчас перед тобой босс и выдающийся специалист, даже, можно сказать, знаменитость. Но в конце дня я не спешу домой к красивому мужу доктору, белой изгороди вокруг садика и двум с половиной детишкам. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю.

— Вот и прекрасно. — Ноздри у Эстер раздувались, глаза возбужденно сверкали. — А потому, когда ты сидишь в офисе, в моем офисе, все твои мысли должны быть обо мне. О том, как угодить и услужить мне. А не о том, что сегодня собираешься приготовить на обед и не опоздает ли твой сынок на футбольную тренировку. Понимаешь?

Тиа хотелось возразить, но тон начальницы не оставлял места для споров.

— Понимаю.

— Хорошо.

Зазвонил телефон. Эстер сняла трубку.

— Что? Вот кретин. Я же велела ему держать язык за зубами. — Эстер резко развернулась в кресле.

Для Тиа это был знак. Она поднялась и вышла из кабинета, от души желая, чтобы все мысли ее сейчас были направлены на приготовление обеда или тренировку сына.

В коридоре остановилась, взглянула на мобильный телефон. Потом сунула папку под мышку и, невзирая на нравоучения Эстер, стала размышлять об информации в отчете, полученной по электронной почте.

Зачастую отчеты эти были довольно пространными — Адам очень страдал и посещал так много сайтов и имел так много «друзей» в «Моем мире» и на портале «Facebook», что распечатки этих переговоров были весьма объемны. Как раз их она и проглядывала сейчас, пытаясь убедить себя, что это вовсе не вторжение в личную жизнь, и одновременно не желая знать слишком много.

Тиа поспешила к письменному столу. На нем красовалась обязательная семейная фотография. Все четверо — Майк, Джил, Тиа и, разумеется, Адам — в один из тех моментов, что гарантирует зрителей, — на крыльце перед входом в дом. Улыбки у всех вымученные, но снимок этот почему-то ее успокаивал.

Она выложила на стол отчет и нашла так напугавшее ее сообщение. Перечитала еще раз. Оно не изменилось. Стала размышлять, что же делать, потом вспомнила, что решение они принимали вдвоем.

Тиа достала мобильник и нашла номер Майка. Затем набрала эсэмэс и отправила ему.



Майк все еще был на коньках, когда пришло сообщение.

— От Наручников? — спросил Мо.

Мо уже снял коньки. В раздевалке, как и во всех других раздевалках для хоккеистов, чудовищно воняло. Проблема в том, что пот проникал во все защитные прокладки и подушечки под формой. Под потолком вращался огромный вентилятор. Но толку от него было немного. А хоккеисты не обращали внимания на запах, просто привыкли. Любому постороннему, вошедшему в помещение, стало бы дурно от этого запаха.

Майк взглянул на телефонный номер жены.

— Ага.

— Черт, да тебя, похоже, выпороли.

— Да, — ответил Майк. — Устроили хорошую словесную взбучку.

Майк и Мо подружились еще в Дартмуте. Играли там в одной хоккейной команде — Майк был ведущим левым нападающим, Мо великолепно проявил себя в защите. Окончили они колледж четверть века тому назад. За это время Майк стал хирургом-трансплантологом, Мо же занимался некой таинственной работой на ЦРУ. Но их роли в хоккее остались прежние.

Другие игроки поспешно снимали доспехи. Все они старели, а хоккей — игра молодых.

— Но она ведь знает, что ты в это время на хоккее?

— Знает.

— Ей не следовало отвлекать тебя.

— Это всего лишь эсэмэска, Мо.

— Ты всю неделю надрываешься в клинике, — заметил Мо с улыбочкой, по ней никогда нельзя было определить, шутит он или нет. — И время для хоккея священно. Ей следовало бы уже давно понять.

Мо был с ним тем холодным зимним днем, когда Майк впервые увидел Тиа. Вообще-то Мо первым заметил ее. Они играли «домашний» матч с Йелем. Майк и Мо были юниорами. Тиа сидела на трибуне. Перед игрой, во время разогрева, когда ты катаешься по кругу, разминаешь мышцы, Мо подтолкнул его локтем в бок, кивнул в ту сторону, где сидела Тиа, и сказал:

— Смотри, какой славный свитерок с собачками.

С этого все и началось.

У Мо была теория: все женщины должны непременно втрескаться в Майка или, на худой конец, в него. Мо привлекал их образом «плохого» парня, на Майка клевали девушки, которым нравились симпатичные молодые люди с хорошими манерами. И вот в третьем периоде, когда Дартмут уверенно вел в счете, Мо затеял потасовку и сильно отметелил игрока из команды противника. Нанося последний удар, он обернулся, подмигнул Тиа и засек ее реакцию.

Судья остановил игру. По пути к скамейке штрафников Мо наклонился к Майку и шепнул:

— Твоя.

То были пророческие слова. После матча они встретились на вечеринке. Тиа пришла туда с игроком из взрослой сборной, но интереса к кавалеру не проявляла. Они поговорили о прошлом. А потом Майк заявил, что хочет стать врачом, а ей захотелось знать, когда это он впервые понял.

— Мне кажется, я всегда хотел, — ответил Майк.

Но такой ответ Тиа не устраивал. И она стала расспрашивать дальше, копать глубже. Позже он убедился, что так она поступает всегда. И вскоре он, сам себе удивляясь, рассказывал ей, что в детстве был страшно болезненным ребенком и что все врачи выглядели в его глазах героями.

Она умела слушать, как никто другой в целом мире. Так завязались отношения, и оба погрузились в них с головой. Они завтракали и обедали в кафетерии. Они вместе занимались по ночам. Майк приходил в библиотеку, где работала Тиа, с вином и конфетами.

— Не возражаешь, если я прочту текст? — спросил он Мо.

— Она настоящая заноза в заднице.

— Называй, как тебе нравится, Мо. Валяй, не стесняйся.

— Ну а если бы ты был в церкви? Она бы тоже отправляла тебе сообщения?

— Тиа? Возможно.

— Чудно. Тогда читай. А потом сообщи ей, что мы отправляемся в бар, где танцуют девицы с голыми титьками.

— Хорошо, непременно так и напишу.

Майк открыл сообщение:


Надо поговорить. Нашла кое-что в компьютерном отчете. Срочно приезжай домой.


Мо заметил, как изменилось выражение лица друга.

— Что случилось?

— Ничего.

— Ладно. Тогда вечером идем в стрип-бар.

— Мы же никогда не ходили в такие бары.

— Ты что, из тех маменькиных сынков, которые предпочитают называть их клубами для джентльменов?

— Называй как хочешь. Но я не могу.

— Она заставляет тебя ехать домой?

— У нас… ситуация.

— Что?

Мо не привык к таким оборотам речи.

— Что-то с Адамом, — пояснил Майк.

— С моим крестником? Что?

— Он не твой крестник.

Мо никак не мог стать крестным отцом, Тиа никогда бы не допустила. Что вовсе не мешало Мо думать, будто он и есть крестный. Когда мальчика крестили, Мо пришел в церковь и встал впереди, рядом с братом Тиа, который был настоящим крестным отцом. Укротил того одним взглядом, и тот не сказал ни слова.

— Так что случилось?

— Пока не знаю.

— Уж больно твоя Тиа скрытная.

Майк «съел» и это. Лишь заметил:

— Адам ушел из спорта.

Мо скривился, словно Адам вошел в секту поклонения дьяволу или же занимается скотоложством.

— О-о!

Майк расшнуровал ботинки с коньками, снял.

— Почему не хочешь мне рассказать? — спросил Мо.

Майк надел на коньки защитные скобы. Снял наплечники. Мимо прошли несколько парней, попрощались с ним. Многие, даже вне льда, старались держаться от Мо подальше.

— Я тебя отвезу, — предложил Мо.

— Почему?

— Да потому что ты оставил машину у больницы. Пока доедешь туда… лишняя трата времени. Я отвезу тебя прямо домой.

— Не слишком хорошая идея.

— Нормальная. Хочу видеть своего крестника. И понять, наконец, что, черт возьми, происходит.

Глава 4

Мо свернул на их улицу, и Майк увидел свою соседку, Сьюзен Лориман. Она делала вид, будто занимается садом — сажает или сеет что-то, — но провести Майка ей не удалось. Они подъехали к дому. Мо покосился на соседку, она стояла на коленях.

— А что, очень даже славная попка.

— Наверняка ее муженек думает то же самое.

Сьюзен Лориман поднялась. Мо разглядывал ее.

— Да, но ее муженек просто задница.

— С чего ты взял?

Мо кивком указал в сторону.

— Эти машины.

У подъезда стоял мощный автомобиль мужа Сьюзен, темно-красный, как свекольник, «корвет». Была у него и вторая машина, угольно-черный «БМВ-550», Сьюзен же ездила на сером «додж-караване».

— А что в них такого?

— Они его?

— Да.

— Я понимаю этого друга, — ответил Мо. — Жена — самая крутая цыпочка из всех, что доводилось видеть. Испанка или латинос, что-то в этом роде. Помнишь, была такая дамочка, профессиональный рестлер по прозвищу Покахонтас? Помнишь, как показывали эти эротические штучки-дрючки по утрам по Одиннадцатому каналу?

— Помню.

— Ну и эта Покахонтас рассказывала мне кое-что о своей работенке. Всякий раз, когда к ней подкатывал парень на такой вот тачке, важно так подкатывал на толстых колесах, ревел мотором, подмигивал и все такое, знаешь, что она ему говорила?

Майк помотал головой.

— Жаль, что наслышана о твоем пенисе, — радостно подсказал Мо.

Майк выдавил улыбку.

— Жаль, что наслышана о твоем пенисе. Вот так. Ну, скажи, разве не здорово?

— Ага, — кивнул Майк. — До безумия остроумно.

— И от этой привычки избавиться сложно.

— Да уж, наверное.

— Так что этот твой сосед — ее муж, верно? — заимел целых две тачки. Как думаешь, что это означает?

Сьюзен Лориман обернулась к ним. Майк всегда находил ее невероятно привлекательной — самой горячей штучкой во всей округе. Он слышал, как соседские ребятишки называют ее Ноик[5] и не одобрял этого, находил подобный акроним слишком примитивным. И не то чтобы Майк предпринимал какие-то ходы в этом направлении, но пока ты жив и дышишь, не заметить такую красотку невозможно.

У Сьюзен были длинные иссиня-черные волосы. Летом она связывала их в конский хвост или распускала. Шорты коротенькие, глаз не видно за стеклами модных солнечных очков, а на ярко-красных сочных губах играет загадочная улыбочка.

Когда дети были помладше, Майк часто видел ее на игровой площадке у Мапл-парк. Это ничего не означало, но он любил наблюдать за ней. Знал одного папашу, который специально пристроил своего сынишку в детскую команду, дабы иметь возможность видеть Сьюзен Лориман, которая приходила на матчи.

Сегодня солнечных очков не было. А улыбка отдавала натянутостью.

— Красотка чем-то опечалена, — заметил Мо.

— Да. Слушай, подожди меня минутку, ладно?

Мо уже хотел возразить, но потом еще раз взглянул на грустное женское личико.

— Да. Конечно, — кивнул он.

Майк подошел. Сьюзен пыталась сдержать улыбку, но в уголках рта уже появились ямочки.

— Привет, — спокойно произнес он.

— Привет, Майк.

Он знал, почему Сьюзен на улице, притворяется, что занята садом. И не заставил ее долго ждать.

— Результаты по исследованию тканевых соскобов Лукаса будут готовы только утром.

Она сглотнула слюну, торопливо закивала:

— Ясно.

Майку хотелось протянуть руку, коснуться ее. На работе, в кабинете, он бы мог это сделать. Доктора часто так делают. Но здесь не пройдет. Вместо этого он пошел проторенной дорожкой.

— Мы с доктором Гольдфарб делаем все, что в наших силах.

— Знаю, Майк.

У ее десятилетнего сынишки Лукаса был обнаружен фокальный сегментальный гломерулосклероз, сокращенно ФСГС, и ему срочно требовалась пересадка почки. Майк являлся одним из ведущих в стране хирургов-трансплантологов по пересадке почек, но передал этого пациента Айлин Гольдфарб. Она возглавляла отдел трансплантологии в Нью-йоркском пресвитерианском госпитале, и он считал ее самым лучшим хирургом.

С людьми, подобными Сьюзен, ему и Айлин приходилось иметь дело каждый день. Он предупреждал их об опасности, о возможности летальных исходов, но остро переживал каждую смерть. Умершие словно оставались с ним. Преследовали его по ночам. Тыкали в него пальцами. Пугали его.

Смерть нельзя принять, смириться с ней до конца невозможно. Смерть его враг — постоянные вызов и угроза, — и Майк был готов на все, лишь бы не отдать этого ребенка в костлявые лапы твари с косой.

В случае с Лукасом Лориманом к этому примешивалось и личное. Именно по этой причине он передал маленького пациента Айлин. Майк знал Лукаса с детства. Малыш был такой славный, какой-то даже слишком послушный и добрый, с очками, постоянно сползающими на кончик носа, и шапкой непослушных волос. Лукас тянулся к спорту, но играть в подвижные игры не мог. Когда Майк тренировал во дворе Адама, отрабатывал с ним броски, Лукас околачивался поблизости и смотрел. Майк предлагал ему взять палку, но мальчик отказывался. Поняв, что спорт не для него, Лукас стал комментатором.

— Вот доктор Бай подхватил шайбу, делает ложный выпад влево, затем удар… и шайбу блестяще отбивает Адам Бай!

Майк вспомнил об этом, вспомнил, как мальчуган постоянно поправлял сползающие на нос очки, и подумал: «Нет, будь я проклят, если позволю ему умереть!..»

— Ты хорошо спишь? — спросил он Сьюзен.

Та пожала плечами.

— Хочешь, выпишу что-нибудь?

— Данте не признает таблетки.

Данте Лориман — так звали ее мужа. Майку не хотелось признаваться Мо, но его оценка была близка к истине: этот Данте — настоящая задница. С виду приятный мужчина, но стоит увидеть, как он прищуривается… Ходили слухи, что он состоит в какой-то банде, но, видимо, они были продиктованы внешним видом. У него были гладко прилизанные черные волосы, ухватки мужчины, поколачивающего супругу. Он выливал на себя одеколон флаконами и испытывал пристрастие к вульгарно блестящим ювелирным украшениям. Тиа он даже нравился по-своему: «хоть какое-то разнообразие среди моря коротких стрижек», но у Майка этот человек вызывал ощущение, что здесь что-то не так, какая-то фальшивка, что этот показушный мачо не так уж и крут, как хочет казаться.

— Хочешь, поговорю с ним? — предложил Майк.

Она покачала головой.

— Вы вроде бы ходите в аптеку на Мапл-авеню, верно?

— Да.

— Тогда я выпишу рецепт. Зайдешь и сама купишь, если захочешь.

— Спасибо, Майк.

— Ладно, увидимся утром.

Майк подошел к машине. Мо ждал его, скрестив руки на груди. На нем были солнечные очки, и он являл собой олицетворение равнодушия.

— Твоя пациентка?

Майк прошел мимо него. Он не любил говорить о своих пациентах. И Мо это знал.

Майк остановился перед домом и смотрел на него секунду-другую.

«Почему, — подумал он, — этот дом всегда кажется таким хрупким и уязвимым, как мои пациенты?»

Стоит посмотреть направо или налево, и увидишь, что вся улица застроена в точности такими же домами, где живут семьи, приехавшие неизвестно откуда. Он стоял на лужайке, смотрел на строение и думал: «Да, здесь я собираюсь прожить всю свою жизнь, растить детей, защищать все наши надежды и мечты. Именно здесь. В этом странном сооружении».

Он отворил дверь.

— Есть кто-нибудь?

— Папа! Дядя Мо!

Навстречу, из-за угла, вылетела Джил, одиннадцатилетняя принцесса, улыбка сияла во все лицо. Майк почувствовал, как оттаивает его сердце — такое ощущение неизменно возникало при виде дочурки. Когда дочь так улыбается отцу, он, невзирая на все обстоятельства и неприятности, сразу начинает чувствовать себя королем.

— Привет, сладкая моя.

Джил, ловко протискиваясь между мужчинами, обняла Майка, потом — Мо. Двигалась она с легкостью политика, обрабатывающего толпу. За спиной у нее возникла подружка, Ясмин.

— Привет, Ясмин, — улыбнулся Майк.

Волосы у Ясмин свисали на лицо, прикрывая его точно вуалью. А само лицо было покрыто пушком мелких темных волос. Голосок был еле слышен:

— Привет, доктор Бай.

— У девушек сегодня танцкласс? — спросил Майк.

Джил выразительно покосилась на отца, одиннадцатилетним девчушкам редко такое удается.

— Пап, — прошептала она.

И тут он вспомнил. Ясмин перестала танцевать. Ясмин вообще перестала принимать участие в школьных мероприятиях. А все из-за инцидента, произошедшего несколько месяцев назад. Их учитель, мистер Льюистон, обычно такой приветливый и добрый, всегда стремившийся заинтересовать детей, неудачно прокомментировал наличие волос на лице Ясмин. Подробностей Майк не знал. Льюистон сразу же извинился, но урон, нанесенный самолюбию ребенка, оказался невосполним. Одноклассники сразу же начали дразнить Ясмин, называть ее Икс-Игрек, как в хромосоме, или просто Игрек — прозвище, коротковатое для Ясмин, но сразу же прилепившееся к ней.

Дети, как известно, бывают очень жестоки.

Джил осталась с подружкой, изо всех сил старалась преодолеть эту ее отчужденность. Майк и Тиа гордились дочкой. Ясмин ушла, но Джил продолжала посещать занятия по танцам. Джил нравилось практически все, чем бы она ни занималась. Она проявляла неслыханные энергию и энтузиазм, и это притягивало остальных ребят. Вот и говори после этого о природе, наследственности и воспитании. Двое детей — Адам и Джил — от одних родителей, но полярно противоположные по характеру.

Природа до сих пор полна загадок.

Джил снова протиснулась между мужчинами, взяла Ясмин за руку.

— Пошли, — велела она.

Подружка покорно последовала за ней.

— Пока, папочка. До свидания, дядя Мо.

— До свидания, милая, — ласково отозвался Мо.

— Куда это вы собрались? — спросил Майк.

— Мама велела поиграть на улице. Будем кататься на великах.

— Шлемы не забудьте.

Джил картинно закатила глаза, но спорить не стала.

Минуту спустя из кухни вышла Тиа. Увидела Мо, нахмурилась.

— А ты что здесь делаешь?

— Да вот, слышал, вы шпионите за сыном, — ответил Мо. — Очень мило.

Тиа обожгла Майка взглядом. Тот просто пожал плечами. Между Мо и Тиа не прекращался этот своеобразный танец неприкрытой вражды. Похоже, предоставь им укромное местечко, они бы поубивали друг друга.

— Думаю, идея в целом недурна, — заметил Мо.

Они удивились. И уставились на него.

— Что? У меня бородавка на носу выскочила?

— Мне кажется, ты говорил, мы перебарщиваем с его защитой.

— Нет, Майк, я сказал, Тиа перебарщивает.

Тиа снова окинула мужа гневным взглядом. И тут вдруг Майк понял, у кого Джил научилась укрощать отца одним взглядом. Джил — ученица, Тиа — ее учитель.

— Но в данном случае, сколь ни прискорбно признать, — продолжил Мо, — она права. Вы его родители. Вы должны знать все.

— А тебе не кажется, что он имеет право на личную жизнь?

— Право… на?.. — Мо нахмурился. — Но он всего лишь глупый мальчишка. Послушайте, все родители шпионят за своими детьми тем или иным образом, верно? Это их работа. Вы же просматриваете его дневники, так? Говорите с учителем об успеваемости. О том, как он ведет себя в школе. Решаете, что ему есть, где спать и так далее. А это всего лишь следующий этап.

Тиа закивала.

— Вы должны воспитывать, а не баловать. Каждый родитель решает, какую степень свободы можно предоставить ребенку. Вы должны контролировать его. Знать все. Это не республика. Это семья. И совсем не обязательно влезать во все мелочи, но вы должны иметь возможность вмешаться в любой момент. Знание — это власть. Правительство в такие дела не вмешивается, потому как не заинтересовано. А вы — да. Оба вы умные образованные люди. Так в чем тут вред?

Майк изумленно смотрел на него.

— Мо… — тихо пробормотала Тиа.

— Да?

— Считаешь, это как раз тот случай?

— Будем надеяться, что нет. — Мо опустился на кухонный табурет. — Так что удалось выяснить?

— Не пойми неправильно, — начала Тиа, — но мне кажется, тебе лучше пойти домой.

— Он мой крестник. И я близко к сердцу принимаю его интересы.

— Никакой он тебе не крестник. А что касается интересов, то родители здесь на первом месте. И сколько бы внимания ты ему ни уделял, в категорию эту не входишь.

Мо уставился на нее.

— Что еще? — гневно произнесла Тиа.

— Противно признавать, но тут ты права.

— Как, по-твоему, я должна себя чувствовать? — вздохнула Тиа. — Думаешь, мне приятно шпионить за ним? Или я должна спрашивать у тебя разрешения?

Майк смотрел на жену. Она покусывала нижнюю губу. Он знал: Тиа всегда так делает, когда сильно волнуется. Ей не до шуток.

— Мо… — начал Майк.

— Да, да, намек понял. Ухожу. Хотя… есть один момент.

— Что?

— Нельзя ли взглянуть на твой мобильник?

Майк удивился.

— Зачем? Твой что, не работает?

— Просто покажи мне его, ладно?

Майк пожал плечами и протянул мобильный телефон Мо.

— Кто твой провайдер? — спросил тот.

Майк назвал компанию.

— И у остальных членов семьи тот же провайдер? В том числе у Адама?

— Да.

Мо еще какое-то время разглядывал телефон. Майк покосился на Тиа. Она пожала плечами. Мо перевернул телефон, затем отдал его Майку.

— А в чем, собственно, дело?

— Позже объясню, — ответил Мо. — Вы уж поберегите своего мальчонку.

Глава 5

— Ну и что там в компьютере Адама? — спросил Майк.

Они сидели за кухонным столом. Тиа сварила кофе. Сама она пила «Брэкфест-бленд», специальный декофеинизированный напиток. Майк предпочитал крепкий эспрессо. Один из его пациентов работал в компании по производству кофеварок со специальным загрузочным поддоном вместо фильтра. И после успешной трансплантации сделал Майку этот подарок. Машина оказалась удивительно проста и удобна: вставляешь поддон с кофе, машина его варит.

— Две вещи, — ответила Тиа.

— Так…

— Во-первых, завтра вечером он приглашен к Хаффам.

— И?

— А Хаффы, родители, уезжают на уик-энд. И если верить сообщению, там состоится бурная вечеринка.

— Выпивка, наркотики, что?

— Об этом ни слова. Они изобретают предлог остаться там на ночевку с тем, чтобы… позволь, процитирую: «Оторваться по полной».

Хаффы. Дэниел Хафф, отец мальчика, — капитан городской полиции. Сын — все называли его Ди-Джей — наверное, самый хулиганистый парнишка в классе.

— Что? — спросила она.

— Просто соображаю…

Тиа вздохнула.

— Кого мы воспитываем, Майк?

Он промолчал.

— Знаю, тебе не хочется просматривать отчеты, но… — Она закрыла глаза.

— В чем дело?

— Адам смотрит порно онлайн, — сказала Тиа. — Ты знал?

Майк снова промолчал.

— Майк?..

— Ну и что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил он.

— Ты не видишь в этом ничего страшного?

— Когда мне было шестнадцать, я тайком просматривал «Плейбой».

— Это совсем другое.

— Разве? Тогда у нас ничего другого не было. Интернета в том числе. Если б был, я бы, наверное, вел себя так же — использовал любую возможность увидеть голую женщину. Сегодня в этом нет ничего особенного. Любой мальчишка так устроен: будет подглядывать или подслушивать. А вот если шестнадцатилетний подросток вовсе не интересуется голыми тетеньками, тут надо бить тревогу.

— Выходит, ты одобряешь это его занятие?

— Нет, конечно. Просто не знаю, что тут можно сделать.

— Поговорить с ним, — предложила она.

— Я говорил. Объяснял про пестики и тычинки, про то, что сексом приятней заниматься по любви. Пытался научить его уважению к женщине, видеть в ней не только объект вожделения.

— А вот о последнем поподробнее, — нахмурилась Тиа. — Я этого не допущу.

— Но ведь все подростки мужского пола только об этом и мечтают, — возразил Майк. — Черт, да что там говорить: взрослые мужчины подвержены тем же мечтаниям.

Тиа глотнула из кружки. Не заданный ею вопрос повис в воздухе.

Он видел тонкие морщинки в уголках ее глаз. Сама она часто и долго рассматривала их в зеркале. Все женщины любят изучать себя в зеркале, выискивая различные недостатки, но Тиа всегда была уверена в своей внешности. Хотя последнее время он стал замечать: она уже не испытывает радости при виде своего отражения. Стала закрашивать седину. Долго изучала морщинки, мешки под глазами, нормальные признаки старения, и это ей не нравилось.