— А о чем?

— Руссо и культ божественного гения в 1770-е и 80-е годы. Вряд ли вызовет большой интерес у Книжного общества.

— Можно мне почитать?

— Зачем тебе такие мучения? Ну ладно, подумаю.

Только во время нашей обычной утренней прогулки — где-то на полпути — Роджер после долгого молчания снова заговорил о Генри. Избегая смотреть мне в глаза и устремив взгляд на покрытые солнечными бликами волны, он вдруг сказал:

— Я думал о твоих проблемах. Возможно, один мой знакомый тебе поможет.

— Правда? Кто же это?

— Ты его не знаешь. Бывший полицейский. Точнее, его можно считать полицейским — он служил в полиции нравов и однажды сделал для меня доброе дело. — Он по-прежнему не смотрел на меня.

— Почему вы так думаете?

— Птицы одного полета гнездятся неподалеку, — заметил Роджер. — Он тоже когда-то знал Генри.

— Не упоминал ли о нем как-нибудь Генри в разговоре со мной?

— Вряд ли. Что интересно — я из-за этого почти не спал всю ночь, все думал, — ты ведь ошибался, полагая, что знаешь Генри лучше всех. Ты знал его только с хорошей стороны, а я — с плохой, и поэтому мне было известно больше, что очень важно в оценке человека. Как видишь, Генри вел двойную жизнь, и его вторая жизнь, как и у многих из нас, была неправедной.

На какое-то время мы замолчали, а потом он сказал:

— Я свяжусь с этим человеком, попробую выяснить, согласится ли он с тобой встретиться. Конечно, если ты собираешься и впредь этим заниматься.

— Я уже слишком далеко зашел, — сказал я.

Он не вспоминал об этом до дня моего отъезда. На исходе второй недели я почувствовал, что запас терпения у Роджера исчерпан. Он ничего не говорил из вежливости, но у него, как и у многих привыкших жить в одиночестве людей, был устоявшийся образ жизни, и он с трудом скрывал свое раздражение. Наверно, домашние раздоры нередко происходят оттого, что приходится делить единственную ванную. Он горячо возражал, когда я объявил ему о своем отъезде, но в тоне его я уловил нотку облегчения. Еще раз звонил Алберт, ничего нового не сказал, а расспрашивать его при Роджере было неудобно. Две недели, проведенные в безопасности вне Лондона, излечили меня от паники, и мне даже захотелось поработать над романом в привычной обстановке. На прощанье я оставил Роджеру в подарок полдюжины бутылок его любимого «молта». Только во время нашего последнего завтрака он пододвинул мне листок.

— Здесь фамилия и адрес человека, о котором я тебе говорил. Он будет рад тебя видеть, если ты не раздумал заниматься этим делом.

Когда подъехало такси, он сделал то, чего не делал никогда, — неуклюже обнял меня и поцеловал в щеку. Мы оба смутились. В первый раз я видел его таким сентиментальным.

— Береги себя и не исчезай надолго. С тобой было так замечательно, такое событие в моей жизни — просто нет слов. Поговорить о прошлом. Да просто — с кем-нибудь поговорить. Мои соседи — люди приятные, но почему-то не вдохновляют меня.

— Очень благодарен вам за прием. Я по-настоящему отдохнул. Вы тоже себя берегите. И заканчивайте вашу книгу — она замечательная.

— Да брось ты! Такая же скучная и педантичная, как я сам.

Только в поезде я развернул записку. Его звали Джордж Пирсон, а жил он где-то в Уэмбли. Я тщательно свернул листок и положил в бумажник. Надо бы бросить все это. Будь что будет. Все бросить, прислушаться к предупреждениям, удовольствоваться необъяснимым, немыслимым, спать спокойно и снова начать прежнюю мирную жизнь. Насколько меньше было бы боли и бед!

К счастью, на этот раз в поезде был вагон-ресторан. Я просидел за столиком долго, обдумывая откровения Роджера. Мне действительно было трудно примирить того Генри, которого я знал, с тем, который оказывал Роджеру сексуальные услуги. Когда наша троица распалась, мне пришлось смириться с мыслью о том, что Софи, уйдя от меня, занимается любовью с Генри; но представить в постели Генри и Роджера было непросто. Я всегда мысленно отгораживался от представлений о физической стороне гомосексуализма. То ли это типично для гетеросексуала, то ли именно для меня — не знаю. Большую часть путешествия я старался припомнить какие-то другие случаи, которые дали бы мне ключ к разгадке истинной натуры Генри. Задним числом я осознал свою наивность. Я всегда подозревал, что Генри — великий мастер лгать. Он лгал хладнокровно, уверенно, словно каждым своим шагом брал реванш за какое-то неведомое поражение. А открытие Алберта, касающееся увлечения Софи наркотиками, заставило меня понять, что и тут я безнадежно заблуждался.

Чем ближе я подъезжал к Лондону, тем с большей силой на меня накатывали старые заботы. Я вспомнил, что венецианская полиция собиралась вызвать меня в качестве важного свидетеля: удовольствие весьма сомнительное. Дома я обнаружил, что все на месте и никаких новых посланий на компьютере нет. Вроде бы опасность миновала, и я мог перевести дух.

На следующей неделе я несколько раз вспоминал о приятеле Роджера, но никак не мог решить, стоит ли к нему обращаться. На первый взгляд знакомство с ним казалось достаточно безопасным. Роджеру я абсолютно доверял, так что вряд ли этот Пирсон мог иметь какое-нибудь отношение к случившемуся. Из намеков Роджера я также понял, что Пирсон был каким-то образом связан с Генри и мог пролить свет на его «самоубийство». В общем, по некотором размышлении, я решил не упускать этот шанс.

Прежде чем позвонить Пирсону, я, повинуясь какому-то внутреннему побуждению, снова обследовал ящики с бумагами Генри в надежде найти что-то важное, чего я раньше не заметил. Единственное, что привлекло мое внимание на этот раз, было упоминание о книге «Вальтер, моя тайная жизнь» — занудной истории какого-то фанатичного викторианского развратника, который без конца трахался. Генри записал: «Наткнулся на эту книгу в Нью-Йорке, где она сейчас в свободной продаже. По-моему, захватывающее чтиво, надо дать ее С.».

Может быть, С. — это Софи или кто-то еще с таким же инициалом? В обществе Генри всегда подчеркивал свои высокие требования к морали, но эта запись говорила о пристрастии к низменным, грязным сторонам сексуальной жизни, что соответствовало откровениям Роджера.

Помню, когда он с неохотой признал, что мои отношения с Софи — не просто мимолетное увлечение, мы вернулись к старому образу жизни и часто встречались все вместе. Генри появлялся с какой-нибудь чопорной девицей, напоминавшей манекены в витринах магазина. Хэрродса, — длинноногой, плоскогрудой, невыносимо скучной и, как правило, очень богатой. Такие девицы до замужества убивали время на случайных работах: были агентами по недвижимости или же служили в одной из лавчонок, встречавшихся на каждом шагу в Белгравии и торгующих дорогим мещанским китчем — пердячими подушечками с вышитыми на них не Бог весть какими остроумными шутками, музыкальной туалетной бумагой и прочими безвкусными игрушками. Они водили «Мерседес-SL» или расплодившиеся в то время «мини» с форсированными моторами и персональными номерами и трясли своими луи-вуиттоновскими кошельками, отчаянно стараясь скрасить бессмысленную, скучную жизнь. Так продолжалось до тех пор, пока они, как следует разукрасившись в «Аннабель», не подцепляли какого-нибудь мистера Райта, нежно пожав его руку под столом.

На критические замечания по поводу его выбора Генри отвечал: «Ты не способен подняться над тривиальностями», я же говорил, что не хочу ложиться в постель с ледяными статуями.

Тем временем он постепенно двигался вверх по социальной лестнице. Его следующей добычей была молоденькая чилийка, которая часть времени проводила в Лондоне с матерью и братом-близнецом.

— Они действительно богаты, — говорил Генри. — Собственный самолет, постоянные апартаменты в «Кларидже». Целое состояние!

Ему не терпелось познакомить меня с близнецами, и он назначил день обеда.

— Тебе не надо вносить долю — я за все плачу.

— Господи! — удивился я. — Вот это любовь! А как их зовут?

— Ева и Виктор.

Он заказал номер для обеда в «Амбассадоре» — в то время излюбленном ресторане для высшего света с самым элегантным в Лондоне игорным залом.

Иногда я начинаю думать, что Бог ниспослал на землю богатых людей, чтобы доставить нам, простым смертным, удовольствие их ненавидеть. С того самого первого вечера меня не покидало убеждение, что Ева и Виктор отвратительны. Они напоминали брата и сестру из рассказа Томаса Манна «Кровь Вальзунгов» — та же самая расслабленная, изнеженная манерность детей, которые никогда не были детьми, хотя в то время им исполнилось только по восемнадцать. Обилие дорогих украшений на Еве казалось странным для ее нежного возраста. Если у Софи, на мой взгляд, была совершенно оформившаяся изящная фигура, то Ева больше походила на ребенка, наряженного во взрослый маскарадный костюм, взятый напрокат. Ее брат, видимо, проводил большую часть жизни на фешенебельных зимних и летних курортах, о чем говорил его загар. Зубы у каждого из них наверняка стоили не меньше миллиона долларов — я таких в жизни не видел. Генри пришел в полный восторг от их стиля жизни. Справедливости ради следует заметить, что манеры у них были хорошие, но холодные улыбки и легкая снисходительность, с которой они слушали все, что бы ни говорила Софи, затрудняли общение.

— Чем вы занимаетесь, Ева? — спросила Софи в начале вечера. — Учитесь в университете?

— Нет. Я ненавидела школу, с трудом дождалась окончания. Хожу по магазинам, играю в теннис. Мы просто ездим туда, куда ездит мама.

— А куда она ездит? — спросил я.

— Туда, где у нас есть дома. Мадрид, Танжер, Бермуды. Ну и Чили, конечно.

Я не нашелся, что на это сказать, и попытал счастья с Виктором.

— А вы тоже играете в теннис?

— Он тренируется с Артуром Эшем[35], — заявил Генри, и тема была исчерпана.

Они оба отлично говорили по-английски, хотя у Виктора был более заметный акцент. К еде они почти не прикасались, хотя она была превосходной, и только водили вилками по тарелкам. Генри заволновался. Сначала он заказал фирменное блюдо — блины с икрой, но не учел, что богатых ничем не удивишь. Экзотика им надоела, ничто земное не может привлечь их внимание, они оживляются, лишь услышав какой-нибудь вздор.

От меня не ускользнуло, что Виктор время от времени берет руку сестры и гладит — скорее как любовник, чем как брат. Рассказ Томаса Манна, кстати, заканчивается инцестом.

Я гордился Софи: она держалась достойно, хотя и чувствовала себя не в своей тарелке. Некоторое оживление за столом наступило, когда Виктор вдруг обратился к Софи:

— Смотрю я на вас и думаю, что вам непременно надо сниматься в кино. Такой у вас тип лица. Вы никогда не снимались?

— В общем, нет. Я танцую.

— В балете?

— Нет, в основном современные танцы.

— Значит, не снимались?

— Нет. Иногда позирую.

— Притом совсем голая, — вставил Генри. Можно было великодушно допустить, что у него это вырвалось ненароком, но теперь я думаю иначе.

— В самом деле? — спросил Виктор. — Как интересно! — Он стрельнул глазами в сторону Сестры, и скука на миг слетела с их лиц. — Вы позируете художникам?

— Нет, только фотографам.

— И не смущаетесь? — спросила Ева.

— Я больше смущаюсь, когда нечем заплатить за квартиру. К сожалению, у меня нет мамы, которая сделала бы это за меня, — мило ответила Софи.

После этого беседа опять стала вялой и нудной. Наконец Генри предложил пойти поиграть. Близнецы заметно оживились.

— А как вы играете? — спросила Софи, когда мы поднимались по винтовой лестнице в игровой зал. Я подумал, что их могут туда не пустить из-за возраста, забыл, что деньги открывают все двери.

— Ну, смотря во что играть, — ответил Виктор, вынимая бумажник и вручая сестре пачку банкнотов. — Я обычно начинаю с рулетки, а потом, если проигрываю, перехожу к «Чемми», чтобы отыграться. Главное — не зацикливаться на чем-то одном, не то все пропало.

Когда мы вошли, столы пустовали. Арабы приходят позднее. У меня с собой было всего двадцать фунтов, я дал их Софи и направил ее к столику, где играли в рулетку по минимальным ставкам.

— И что теперь? — шепотом спросила она.

— Поставь на свои любимые числа.

— Ну что — например, день рождения?

— Почему бы и нет. — Я уже мысленно сделал своим деньгам ручкой.

Ева и Генри пошли к столу для «Чемми», а Виктор купил кучку пятидесятифунтовых фишек и сел рядом с Софи. «Играйте на числа, en plein[36], — сказал он, — все остальное слишком скучно».

Во время первого розыгрыша Софи не делала ставок, только завороженно следила за тем, что делал Виктор. Выпало девятнадцать, и это было не его число.

— Ого, как близко, — сказала она. — Вы были на восемнадцати.

Я слегка подтолкнул ее. Перед следующим вращением она пододвинула одну фишку на номер четыре.

— Раз вы идете вниз, я пойду вверх, — сказал Виктор. Он круто поставил на последние шесть номеров. Шарик аккуратно закатился в ее четверку, и я подумал, что от радости она перевернет стол. Когда ей выдали выигрыш, она предложила мне половину.

— Держи все, — сказал я, — это счастливые фишки.

Конечно, это было не так, и за следующие полдюжины розыгрышей она потеряла большую часть. К этому времени Виктор уже отошел от нас и присоединился к остальным в «Чемми», где его сестра метала банк.

— Остановись, пока ты в выигрыше, — сказал я Софи. — Тогда сможешь всем рассказать, что победила в первый же раз, как попробовала.

— До чего интересно! Тут недолго и пристраститься.

Обменяв фишки, она положила в карман шесть фунтов и вернула мне мой первый взнос. Некоторое время мы следили за игрой остальных, но, когда зал стал заполняться, решили сбежать. Генри и близнецы при прощании едва взглянули на нас. У Генри на лбу выступил пот, и я подумал, что он дорого платит за свое социальное восхождение.

В ту ночь в постели Софи спросила:

— Ты это знал раньше?

— О чем ты?

— О том, что я позирую.

— Нет, — соврал я.

— Тебя это не шокирует?

— Конечно же нет. С какой стати?

— Я знаю, что Генри меня осуждает. Иначе не сказал бы.

— Генри просто болтает, чтобы произвести впечатление.

— Но тебе все-таки неприятно? По-честному?

— Да нет же, не говори глупости. Лучше покажи снимки.

— Серьезно?

— Серьезно.

Она вылезла из постели, сняла с платяного шкафа чемодан, вынула из него конверт, протянула мне, а сама ушла в ванную. В конверте было полдюжины снимков десять на восемь, в том числе и тот, который я видел в журнале. Низ живота на снимках был аккуратно заретуширован.

— Потрясающе, — сказал я.

Она стояла голая в дверях ванной.

— Ты нарочно так говоришь?

— Нет, это правда.

— Ох, и забавные вы, мужчины. Я заметила, как этот Виктор глазел на свою сестру. Просто противно.

— Ничего не противно. Во всяком случае, я не Виктор, да и не Генри тоже. Что бы ты ни делала, мне не противно, тем более то, что ты позируешь.

— Если бы ты их видел до нашей встречи, — не унималась Софи, — ты повел бы себя по-другому? Ведь у мужиков слюнки текут при виде этих снимков, правда?

Вместо того чтобы сказать правду, я возразил:

— Эти снимки не грязные. Знаешь, о чем я жалею?

— О чем?

— Что не я их делал.

Она стала рассматривать одну из фотографий.

— Наверно, приятно будет взглянуть на них, когда я состарюсь и растолстею.

— Можно мне взять один на тот случай, если я стану старым и толстым?

— Бери все, если хочешь. Ты уже их видел, и теперь это не имеет значения.

Пожалуй, мне наконец удалось убедить ее в том, что все остается по-прежнему. Но это было не так. В ту ночь между нами словно провели черту, отделившую фантазии от реальности.

На следующее утро нас разбудил телефонный звонок. Это был Генри.

— Ну и что вы думаете о них? — первым делом спросил Генри и, не дав мне ответить, он продолжал: — Вы не поверите, сколько Ева выиграла! Одиннадцать тысяч! Представляете?

— Богатые — иной народ, они выигрывают в «Чемми», — продекламировал я. — Привет от Хемингуэя!

— Очень умно! Они оба просто великолепны, правда?

— И до того элегантны, что уписаться можно! Как, оказывается, просто привести тебя в восторг!

— Нам лучше не разговаривать, раз ты в таком настроении.

— Я только что проснулся.

— Ладно, по-моему, они блеск и вечер был грандиозный.

— Ты за него заплатил — и ты вознагражден.

Генри не вызвал во мне зависти своим доморощенным снобизмом. И это его взбесило, потому что он всячески пытался мне показать, как много я теряю.

Сейчас, снова просматривая его бумаги, я рассчитывал найти что-нибудь, связанное с тем периодом его жизни. Но единственное, что он сохранил, оказался билет на бой быков — он тогда поехал следом за Виктором и Евой в Мадрид.

Привлекала внимание пестрая коллекция книг: в основном клубные издания бестселлеров прошлых лет, вперемежку с напыщенными мемуарами забытых политиков. Заинтересовал меня только потрепанный экземпляр книги Крафт-Эббинга о половых извращениях. Я полистал ее и уже собирался кинуть обратно в ящик, когда из нее выпал листок бумаги с отпечатанным на машинке списком примерно из двадцати фамилий: некоторые отмечены птичками, две или три — перечеркнуты, и ни одной знакомой. В самом внизу, на этот раз чернилами, было написано: «Для входа в SIGOP и CUG использовать PBBW».

В этот момент я ровным счетом ничего не понял, но на всякий случай сунул листок в свою картотеку на Генри. Теперь, снова засев за роман, я обнаружил, что все чаще и чаще списываю с Генри образ одного из главных персонажей.

В эту ночь меня мучил кошмар: я преследовал голую Софи, но она от меня ускользала.

Глава 14

НАСТОЯЩЕЕ

Я долго собирался, прежде чем позвонил Пирсону. Разговор со мной он начал очень осторожно. Он старался избавиться от следов кокни[37] в своей речи и, видимо, специально этим занимался, отчего некоторые его фразы получались слишком замысловатыми.

— Наш общий друг Роджер Марвуд дал мне ваш номер и посоветовал позвонить вам.

— Ах да, старый добрый Роджер! Как он поживает? Наверно, дряхлеет понемногу?

— Примерно неделю назад, когда я видел его в последний раз, он был в неплохой форме.

Я ждал, пока он снова заговорит, но он молчал.

— Роджер сказал, что меня побудило к вам обратиться?

— В общих чертах. Какое-то личное дело.

— Да. Я предпочел бы обсудить его не по телефону.

Он отрывисто засмеялся.

— Забавные вещи происходят в наши дни с телефонами, а? Особенно у членов королевской семьи.

— Да, не дай Бог. Все это прямо сверхъестественно странно, вы не находите?

— Прямо-таки «экран Большого Брата»[38], — сказал он и опять замолчал — мне показалось, что он не один.

— Не могли бы мы встретиться?

— В настоящий момент это сложно.

— Ну, когда вам будет удобно. Может, пообедаем вместе?

— Прикину, как у меня со временем, и позвоню вам. Уж очень много дел накопилось.

— Понимаю. Запишите, пожалуйста, мой телефон и адрес. Когда освободитесь, дайте знать. Я чаще всего работаю дома.

Я продиктовал ему подробный адрес.

— Если придете, буду очень признателен.

— Хорошо, постараюсь, — сказал он и повесил трубку.

Позвонил он мне лишь дней через десять, поздно вечером.

— Это Пирсон, — сказал он кратко.

— Ах да, мистер Пирсон, — ответил я после некоторой паузы. — Очень любезно с вашей стороны, что позвонили.

— Я мог бы приехать завтра.

— Отлично. Меня вполне устраивает.

— Ну, скажем, к восьми, хорошо?

— Конечно.

— Значит, завтра в восемь.

Разговор окончился. На этот раз он звонил из автомата — слышен был шум уличного движения.

На следующий день я накупил готовой еды у «Маркса и Спенсера». Так мне посоветовала девушка, которую я нанял разбирать корреспонденцию. «Я теперь не готовлю, когда зову гостей, — говорила она, — нет смысла. Просто делаю вид, что весь день простояла у плиты. А они, дураки, верят».

Кулинарным мастерством я не отличался и последовал данному мне совету. Гости на все лады расхваливали меня — то ли ничего не понимали, то ли сами поступали так же, как и я.

Пирсон приехал вовремя. Я представлял его себе совершенно другим. Судя по виду, ему было далеко за пятьдесят, но выглядел он моложе — высокий, плотный, с хорошо ухоженными седеющими волосами. Возможно, в молодости он был рыжим, о чем свидетельствовала его очень белая кожа (это сочетание почему-то ассоциируется у меня с дохлой свиньей). Было в нем что-то, что я не сразу заметил, — какая-то странность в лице.

Я предложил ему вина, но он попросил чего-нибудь покрепче и пояснил:

— Вино — кислятина.

Казалось, он нервничал, не мог усидеть на месте, бегал по комнате, рассматривая книги, картины.

— К сожалению, не читал ваших произведений. Я вообще мало читаю. Роджер говорил, что уже опубликовано несколько книг. Насколько я знаю, вы знакомы с ним еще с университетских времен.

— Да, он был моим тьютором и во многом способствовал тому, что я стал писателем.

За обедом мы разговаривали о том о сем: что Англия быстро превращается в нацию лавочников, что манеры портятся, что нарастает волна насилия. О блюдах он никак не отзывался, но съедал все с большим аппетитом. Мы обменялись анекдотами про Роджера. Видимо, он хотел любой ценой уйти от истинной цели визита, я же пытался улучить момент и начать интересующий меня разговор.

— Роджер сказал, что когда-то вы оказали ему большую услугу.

Только сейчас, когда он взглянул на меня, я понял, почему лицо его казалось мне странным: левый глаз у него отличался от правого, был тусклым, и, наверно, он им ничего не видел.

— Давно, когда вы еще служили в полицейских подразделениях. — Он промолчал. Я предложил ему стилтон.[39]

— Надеюсь, вы мне тоже поможете.

— Вы имеете в виду Блэгдена? — спросил он с той резкостью, которую я заметил еще при первом телефонном разговоре.

— Да. Вы ведь знали его.

— У нас были кое-какие контакты.

— По службе?

— Совершенно верно.

— Мы ведь с вами лукавим, верно? — Я решил поставить все точки над «и».

Он вынул шелковый носовой платок и вытер заслезившийся больной глаз.

— Я бы так не сказал. По-моему, мы просто соблюдаем осторожность. Вам это просто необходимо, судя по тому, что сообщил мне Роджер.

— Что же он вам сообщил?

— Только самое необходимое, чтобы ввести меня в курс дела. Видите ли, Мартин, — я могу вас так называть?

— Конечно, пожалуйста.

— Насколько я понимаю, вы не по собственной воле, скорее в силу неудачного стечения обстоятельств, попали, мягко говоря, в неприятное положение. Наверно, я смог бы вам помочь, только подумайте хорошенько, нужно ли это вам?

— Да, понимаю.

— Официально Генри умер и похоронен. Может быть, разумнее всего исходить из этого факта.

Он намазал стилтон на крекер и, поднеся ко рту, посмотрел мне в глаза.

— Убийства бывают разные, но, как правило, их можно свести к двум типам. Самые распространенные, пожалуй, — «домашние убийства». Еще убивают ради наживы или ради собственного спасения. Не исключено, что по неизвестным причинам вашему другу Генри необходимо было спастись. Могло такое быть?

Я кивнул. Вычурность его речи усугублялась произношением.

— Исходя из опыта работы, я мог бы попробовать угадать причину. Назовем это пока косвенными уликами. Но если я прав, дело стоило того, чтобы разыграть самоубийство. Он просто не мог поступить иначе. Как по-вашему?

— Право, затрудняюсь ответить. До первого убийства в Венеции я просто был в замешательстве, в шоке от внезапной встречи со старым другом, которого считал мертвым. И поскольку никто не хотел об этом со мной говорить, я рассердился и решил взять дело в свои руки — глупо, конечно. Я полетел в Москву, что оказалось трагической ошибкой. К тому времени у меня уже немного изменились намерения. Возможно… мне это только что пришло в голову… возможно, вначале меня волновал не столько Генри, сколько его жена. Я любил ее когда-то и хотел снова с ней встретиться. Я знал, что она вернулась из-за границы вскоре после его мнимой смерти. Не то чтобы я строил иллюзии относительно возможного исхода нашей встречи, как можно понять из моих романов, я не верю в счастливые финалы, — но уж слишком сильно было желание вновь с ней увидеться. Может быть, я и сейчас этого хочу. Знаете, никто не смог мне ее заменить.

Он выслушал меня, потом спросил:

— Если я вас правильно понял, вы хотите, чтобы я помог вам ее найти?

— Да. Да, хочу.

— Вы тщательно все обдумали? Ведь это риск, и немалый.

— Они разошлись до всей этой истории. Не могу поверить, что Софи причастна к тому, во что замешан Генри!

— Не можете или не хотите?

— Ну, пусть не хочу. — Теперь настала моя очередь спрашивать. — Вы сказали, что вас с Генри в прошлом связывали какие-то дела. Что именно вы имеете в виду?

— Это не дела. Я встречался с ним по роду своей работы. Разве Роджер вам об этом не рассказывал?

— Он не вдавался в детали.

— Я работал в городском отделе, ведавшем преступлениями против нравственности. Время от времени мы совершали рейды — больше для успокоения публики, чем для пользы дела. Я застал Роджера in flagrante delicto[40] в общественном туалете с юношей. — Он сделал паузу и стряхнул крошки с губ. — Мальчик был просто «голубой», но Роджер клятвенно заверял, что впервые поддался искушению. Я не поверил ему — все они так говорят, — но пожалел бедного старика и отпустил, строго предупредив. За это он сообщил мне несколько полезных имен и адресов. И вот что забавно: большинство половых извращенцев ощущают потребность вести записи своих контактов. Странно, правда? И вот, среди прочих имен в его маленькой черной книжечке я обнаружил имя вашего друга.

— Генри уже был тогда членом парламента?

— Да. Так что я проверил все имена, в том числе Генри, и нанес ему дружественный визит. Не могу сказать, что он испугался. Он заявил, что у его старого тьютора были совершенно понятные и невинные причины, чтобы занести его имя в записную книжку. Говорил он очень уверенно и убедительно.

— У вас не сохранилась эта книжка?

— Нет. А что?

Я достал карточку.

— Как-то я обнаружил это среди бумаг Генри. По его завещанию я стал литературным душеприказчиком. — Я протянул Пирсону список имен. — Как вы думаете, это может что-нибудь означать?

Пирсон внимательно рассмотрел клочок бумаги.

— Вам это о чем-то говорит?

— На первый взгляд вроде бы нет, — ответил он. — Но кто знает. Могу я взять его ненадолго?

— Пожалуйста. Скажите, вы еще как-то связаны со старой работой?

— О нет, все это давно позади. Я слишком часто наступал на мозоли кому не следовало, — ответил он, из чего можно было заключить, что особенно стараться он не собирался. Он посмотрел на часы. — Ну, если вы действительно уверены, что хотите разыскать его жену, я постараюсь сделать, что можно. Так как?

— Да, я бы хотел дописать эту главу моей жизни.

— Ладно. — Он встал. — Благодарю за приятное угощение.

— Я безусловно оплачу ваше время и все расходы. Назовите мне ваши условия.

— Давайте оставим это до первой моей информации. Если я упрусь в те же тупики, вам не придется тратиться.

Когда он уходил, его больной глаз снова заслезился.

Глава 15

НАСТОЯЩЕЕ

Пирсон приехал ко мне вторично — без предупреждения — через неделю вечером.

— Ну, кое-что раскопал, — сказал он, когда мы уселись и я предложил выпить, — благодаря пластиковым деньгам.

Заметив удивление на моем лице, он продолжал:

— Помню, вы говорили, что после его смерти жена вернулась из-за границы. Я попросил одного парня, способного пролезть куда угодно, пройтись по самым крупным фирмам, сдающим напрокат машины, — у них кредитные списки занесены в компьютерные базы данных. Они потом распространяют эти списки — вы же знаете, все это дерьмо присылают нам по почте. Так вот, ваша Софи наняла «Мерседес-30 Супер-люкс», указала счет в «Америкэн экспресс», все еще пользуясь фамилией Блэгден, и дала вот этот адрес в Букингемшире, в Пенне — дом называется «Инглвуд». Это вам о чем-нибудь говорит?

Деревня Пенн — место обитания кандидатов в высшие слои общества. Я был там как-то у одного крупного кинопромышленника — настолько крупного, что амбиции в конце концов привели его к банкротству, — но мог ли этот «Инглвуд» быть одним из многочисленных домов Генри и Софи — я понятия не имел. Насколько мне известно, последнее их место пребывания было в Оксфордшире.

— Оказалось, что этот дом внесен в списки: участок десять акров, архитектор Лютьенз[41], первоначальная планировка сада — мисс Джекил. В общем, целая родословная.

— Нет, никогда об этом доме в связи с ними не слышал.

— Потом я проверил телефонный справочник. Телефон записан на фамилию Сеймур.

— Тоже не знаю. Впрочем, дайте-ка я загляну в «Кто есть кто». — Я снял с полки книгу, отыскал в ней всех Сеймуров, потом, на всякий случай, всех Сейморов, но никто из них к упомянутому случаю не подходил.

— Жаль, — сказал Пирсон, потирая свой плохой глаз. — Ну что ж, пока все. Пожалуй, это стоит прощупать прямо сейчас.

— Как это лучше сделать?

— Поехать прямо туда. Это маленькая деревенька. Не исключено, что мы просто наткнемся на эту женщину. Представьте, такое часто случается при розысках. Похоже, вы сомневаетесь?

— Теперь, когда это почти осуществимо, мне как-то не по себе.

— Вам решать.

— Впрочем, терять уже нечего. Все как будто спокойно; ни зловещих посланий на компьютере, ни полночных звонков. Кстати, что с той запиской, которую я вам дал? Удалось что-нибудь выяснить?

— Пока нет. Но стараюсь.

— О’кей, значит, едем? Когда?

— Когда вам удобно. Хоть завтра. Чем скорее, тем лучше, не так ли?

— Верно. Давайте завтра.

— Я заеду за вами, ну, скажем, в десять. Чтобы не попасть в часы пик.

— Договорились.

Лишь после его ухода я полностью осознал ситуацию. Я так долго и так сильно желал встречи с Софи! Но страх разбередить старые раны буквально сковал меня. Я ощущал его и на следующее утро, и во время всего нашего путешествия.

Мы без особого труда нашли нужный дом. Он находился примерно в миле от деревни, около дороги и был окружен парком. Рядом с резными чугунными воротами в нише кирпичного столба виднелся телефон. Судя по внешнему виду, дом был типичным произведением Лютьенза — с остроконечной крышей, из красного кирпича; часть фасада была увита диким виноградом. В доме царила тишина.

Я набрал в машине Пирсона номер телефона, который он мне дал. Ответил мужской голос.

— Простите, могу ли я поговорить с миссис Блэгден? — Мой голос прозвучал необычайно хрипло.

Наступила пауза.

— Миссис Блэгден?

— Да. Она здесь?

— Как прикажете о вас доложить?

Я набрал воздуха и назвал свое имя. Снова пауза.

— Уивер?

— Да.

— Минутку, сейчас спрошу.

Я услышал разговор, и наконец трубку взяла Софи. Меня прошиб пот.

— Мартин?

— Да… Софи? Вот уже скоро год, как я пытаюсь тебя разыскать. Тебе говорил твой поверенный?

— Возможно. Но время было тяжелое.

— Да, конечно… Я тоже очень переживал. А для тебя это, наверно, было настоящим ударом.

— Да, в общем, да. — Странно, но в ее голосе не было уверенности.

— Никогда бы не подумал, что Генри может совершить нечто подобное.

— Чужая душа — потемки.

— Твой поверенный сказал, что в то время ты была за границей.

— Да.

Беседа явно не клеилась.

— Послушай, это не телефонный разговор. Может, встретимся? Ты, видимо, гостишь у друзей. А я здесь, неподалеку. Удобно это тебе?

— Только не сегодня.

— Хорошо, назначь время. Завтра устраивает?

— Завтра четверг, да? Нет, по четвергам не могу. И по вторникам тоже. Давай в пятницу.

— Как насчет ленча? Предпочитаешь здесь или в городе?

— Лучше в городе.

— Отлично! Я закажу столик в «Сан-Лоренцо», как в старые добрые времена. В час дня годится?

— Да. Я приеду.

— Ты узнаешь меня? — Она не ответила. Разговор прервался.

— Итак, путешествие закончилось? — спросил Пирсон.

— Вроде бы да. Я вам так благодарен! Вы и представить себе не можете!

— Взят рекордный вес, а?

— Да. Прямо-таки не верится. Снова услышать ее голос. Столько лет прошло.

— Она объяснила, что за Сеймур?

— Нет.