Мадам Ченг только улыбнулась гнусной сладенькой улыбочкой и уронила:
— Я хочу видеть главную.
Матье покачал головой:
— Здесь ты не у нее, а у меня! Уходи.
Вместо ответа она разразилась громким хохотом, слегка откинувшись назад всем телом. Головорезы тоже сочли нужным оскалиться.
Мадам Ченг успокоилась так же внезапно, как развеселилась, чем очень впечатлила меня.
Она повернулась ко мне и спросила дружески-небрежным тоном:
— Ваши девушки сказали мне, что двух танцовщиц уже разрезали на куски… Недурной бизнес, особенно если нужны деньги на порошок. Но я удивлена такой неосторожностью…
Саид подскочил к ней:
— Старая шлюха, тебе же велели убираться…
Спусковой механизм сработал — началась заварушка.
Охранники мадам Ченг вскочили, с грохотом роняя стулья.
Один из них схватил Саида за волосы, подтащил к стойке, ткнул лицом в пивную лужицу, держа пистолет у затылка.
Другой оседлал Гийома, целясь ему в лоб из револьвера.
Матье дернулся, собираясь схватить что-то под стойкой. Выстрел, запах пороха, брызги стекла от разбившихся бутылок. Матье выпрямился, а двое горилл встали по обе стороны от двери, взяли на мушку весь зал, следя, чтобы присутствующие сохраняли спокойствие.
Мадам Ченг оглядела зал. У нее и правда был стиль, у этой стервы, она выдержала паузу, в глазах разгоралось жестокое возбуждение.
Она заговорила — вроде искренне огорченным и мягким тоном, но так звучит голос того, кто обманывает, предлагая помощь:
— Я ищу ее уже неделю, нам надо обсудить кое-что важное.
Пауза. Продолжение:
— Мне не кажется, что вы способны силой заставить нас уйти…
Бессильная ярость, унизительное чувство, что не сумел дать отпор быстро и адекватно. Я действительно испугалась, когда прозвучал выстрел, у меня заложило уши, отнялись руки и ноги.
Кто-то кашлянул. Это была Королева-Мать в сопровождении двух охранниц. У одной поехали колготки — забавно… Зато на лицах полное спокойствие. Как будто воспитательницы в туфлях на шпильках явились навести порядок среди расшалившихся малышей.
За их спинами стояла Соня — я даже не заметила, что она ускользнула, как только подъехала черная машина. Да, я и вправду никчемная мудачка…
Мадам Ченг знаком приказала своим убийцам выпустить добычу и опустить оружие.
У двух этих женщин была похожая манера поведения — театральность, скупые жесты.
Гийом чертыхался, поднимаясь с пола; Саид сел за столик, как будто только что вернулся из сортира; я подняла опрокинутый стол; Соня поставила на место стул. Гийом решил высказаться:
— Ничего себе обстановочка…
Он отряхнулся в последний раз и сел.
Жюльен был белым как полотно. На некоторых людей насилие действует особым образом: чтобы перенести его, им бывает достаточно сохранять ясную голову. Не знаю, как выглядела я сама, но в женщинах трусость не так противна.
Матье вернулся к своим стаканам. У этого парня были недостатки, но в хладнокровии ему не откажешь.
Мирей повернулась спиной к месту действия и принялась разглядывать присутствующих. Судя по всему, она не слишком испугалась — даже улыбнулась самой очаровательной из своих улыбок.
Все происходило как в замедленной съемке, как будто что-то пошло не так со звуком, чего-то не хватало в атмосфере. Пустота. Животное облегчение после пережитого ужаса. Ситуация внезапно разрешилась, и все вроде встало на свои места, а мы чувствовали себя дураками.
Молчаливое противостояние Королевы-Матери и мадам Ченг продлилось несколько мгновений, им как будто даже нравилось разглядывать друг друга. Королева-Мать выглядела внушительнее, превосходила свою врагиню бюстом.
Наконец китаянка процедила сквозь зубы:
— Я тебя искала.
— Ты искала неприятностей на свою задницу.
— Ну да — тебя.
— С чего бы это?
— В обществе беспорядок. Повсюду говорят, будто ты покрываешь убийцу… Девушки бегут от тебя ко мне — им страшно, они бог знает что рассказывают. Теперь я их понимаю. Я готова всех принять и защитить. Если ты захочешь продать, я куплю. И даже оплачу издержки. Ты упорно избегаешь встречи, вот я и позволила себе… пошуметь.
— Нам нечего обсуждать. Я никогда не работала с такими, как ты.
Мадам Ченг криво улыбнулась:
— Ты полагаешь, что все еще имеешь право говорить с людьми подобным тоном?
— Разве тебе не передали, что я даже видеть тебя не хочу? Тебе ведь предложили убраться отсюда?.. Так давай, вали и гномов своих забирай.
Тон мадам Ченг мгновенно изменился: от спокойствия она перешла к истерике, причем никто не понял, что привело ее в такую ярость.
— Слушай меня внимательно, грязная, мерзкая свинья! Твой квартал, весь, с потрохами, через месяц будет моим. Я приехала, чтобы договориться, как это делают разумные люди. Но ты предпочитаешь все разрушить, не думала, что ты такая дура.
Саид едва не вцепился ей в глотку. Королева-Мать в последнюю секунду успела его удержать. Мертвая хватка. Они обменялись странными взглядами: клянусь, останься они одни, превратились бы в мохнатых диких зверей с длинными острыми клыками.
Мадам Ченг вышла со своим эскортом. Она излучала гнев и презрение.
Матье сострил:
— Столько шуму из-за пустяка… Могли бы просто прислать нам открытку.
Все захихикали, но никто не нашелся, что добавить.
Мы ждали заявления Королевы-Матери — она должна была объяснить, что произойдет дальше, чем дышит город, что в Организации, и все такое прочее…
Но она этого не сделала. Только спросила:
— Все целы?
Нет, ничего непоправимого не произошло. Что ж, ладно… Мне показалось, что Королеве-Матери все это, по большому счету, совершенно безразлично.
Она сказала:
— Хорошо. Всем удачи на будущее.
И вышла.
Саид рванулся следом, она обернулась, наставив на него палец, произнесла, как плюнула:
— Тебя я больше видеть не желаю.
Королева-Мать явно устала и была чем-то очень озабочена.
Саид так и остался стоять столбом перед дверью.
Суббота, 9 декабря
14.00
— Повернись, грязная шлюха! Покажи-ка мне свою задницу… Наклонись, мерзавка! Давай выставляй хозяйство напоказ… Потекла уже, отсюда вижу.
Папашка визжал, подпрыгивая на своем табурете, потом захрипел, как в агонии, и я бросила на него взгляд через плечо. Все, готово: на конце его багровой сардельки выступили белые капли.
Накануне я легла совсем поздно — болталась до закрытия в \"штаб-квартире\". Все перевозбудились, слушая рассказы о том, как Королева-Мать давала отпор.
Желудок подступал к горлу, голова была стеклянной.
Старичок привел в порядок одежду, снова стал изысканно-вежливым, поблагодарил:
— Вы были изумительны.
Я вернулась в кабинку.
Кэти, наряженная в синюю плиссированную юбочку поверх беленьких девчачьих трусиков, целомудренный, но прозрачный бюстье и сандалии, подправляла ногти. Под глазами у нее красовались черные круги.
Роберта на работу не вышла — доктор объяснил, что ей это сегодня не по силам. Королева-Мать прислала замену. У Джино было то еще выражение лица, когда он заметил, что у новой девки в сосках и на лобке масса колечек и в танце она позвякивает, как колокольчик. У нее была очень белая кожа и кельтская татуировка на попке. Весьма продвинутая особа!..
Я села. Помассировала себе затылок. Мы с Кэти вернулись к утреннему разговору — нам все время мешали, вызывая на дорожку.
— Сделай это один из наших клиентов, повсюду была бы чертова сперма! А ведь не нашли ни одной проклятой капли! Так что не стоит напрягаться… Серьезно, расслабься.
В ответ Кэти встревоженно покачала головой:
— Ты что, не понимаешь — это наверняка кто-то, кого мы знаем!
— Да брось, они же не вчера родились! У обеих была какая-то жизнь до Лиона, ты не настолько хорошо осведомлена об этом, чтобы…
— Та девушка, с которой ты вчера была… она их, кажется, знала?
— Угу… она думает, тут замешан мужик…
— Ревнивый дружок?
— Почти… хотя все намного сложнее.
С самого утра мы талдычили одно и то же. Мне даже нравилось уговаривать Кэти не трястись — так я и себе промывала мозги.
Танцовщица, вышедшая на замену Роберте, вернулась в нашу конуру. Она была голая, а свои виниловые тряпки держала в руке. Черт, какая громадина! Я глаз не могла оторвать от ее щели, изуродованной варварскими кольцами и гвоздями.
Джино объявил в репродуктор:
— Грета, кабина номер четыре.
И она отправилась туда, не потрудившись одеться. Мы с Кэти задумчиво посмотрели ей вслед. Четвертая — самая дорогая кабина, в нее редко отправлялись вот так, сразу. Она находилась в глубине пип-шоу и была достаточно просторной — там даже умещалась маленькая сцена, а между клиентом и девушкой не было ни решетки, ни плексигласа.
Кэти подула на ноготь, разглядывая, что получается.
— Мне все это не нравится. Вчера я и Роберте с Саидом сказала то же самое! Мерзость, отрава…
Репродуктор пролаял:
— На дорожку! И давайте постарайтесь, вас всего двое.
Я поднялась первой, присвистнув:
— Да пошел ты, хрен собачий! — в сторону репродуктора. И Кэти: — Работа вообще мерзость, здесь — тем более…
И вышла на дорожку.
14.30
Я взглянула на зеркала, чтобы понять, где есть клиенты. Странно — все флажки подняты…
Суббота — ударный день. И все-таки редко когда все восемь кабинок бывают заняты одновременно, пожалуй, это вообще первый такой случай!
На экране видюшника разложенная на столе девица отсасывала у типа, который управлял ее головой, а другой, пристроившись между ляжками, обрабатывал красавицу сзади. Мне всегда нравилась эта сцена.
Режиссер промахнулся только с музыкальным сопровождением — мелодия была грустной, а певец ныл, завывая: \"Я прекрасно могу обойтись без тебя\".
Я облокотилась на обтянутый красным мехом пуф, стоявший в центре дорожки, отклячила задницу и начала ласкать себя поверх трусиков. Наряд — черные кружева — очень подходил для субботы. Перевернулась, встала, медленно уронила на пол рубашку, томно провела ладонью по животу. Пальцы медленно поползли к трусикам.
И тут раздался этот вопль. Пространство вокруг меня мгновенно взорвалось, я кинулась прочь из зала. Кровь стучала в висках, кишки едва не вывалились наружу, сознание готово было отключиться от дикого ужаса, а в голове истерически билась догадка: \"Он вернулся. Он в кабинке, с девушкой. С той, новенькой, любительницей пирсинга. Убивает ее\".
В коридоре я врезалась в Кэти. Вход в заведение остался слева. Двери всех кабинок распахнулись одновременно.
Оттуда вышли восемь громил с пистолетами и мгновенно, как балетные артисты на репетиции, разошлись по залу на позиции. Я увидела, как двое направили оружие на меня, двое других взяли на мушку Кэти, третья \"двойка\" прицелилась в Джино. Руки вытянуты под идеально прямым углом к телу… Двое оставшихся приклеились к стене по обе стороны от красного занавеса, прикрывавшего дверь. Подбородки высоко подняты, застывший взгляд, галстуки, волосы гладко зачесаны назад…
Все это время, пока мы соображали, в какое жуткое дерьмо вляпались, новенькая продолжала орать, срываясь на визг. Не в силах шевельнуться, мы смотрели в узкий темный проход к кабинке № 4. Крик превратился в задушенный хрип вперемежку с рыданиями. Из тени выдвигался человек. Надменная, нарочито замедленная поступь, угрожающее выражение лица, длинное, в пол, пальто, поблескивающие затемненные стекла очков. Молча, явно наслаждаясь ситуацией, он вышел в центр комнаты, под свет софитов.
В руке незнакомец подбрасывал что-то маленькое и блестящее.
Что это за \"игрушки\", я поняла, когда в зал наконец вывалилась танцовщица. Ее крепкие ляжки, выбритый лобок и пышные сиськи были вымазаны кровью. Этот урод вырвал из ее тела все кольца и теперь гремел ими, перекатывая в горсти. Увидев нас, окаменевших от ужаса и совершенно беззащитных, девушка, рыдая, рухнула на колени, скрючилась, то зажимая обеими руками раны в промежности, то поднося окровавленные липкие пальцы к глазам и вопя во все горло.
Главарь, утомленный рыданиями, раздраженно дернул подбородком, и один из подонков со всего маху ударил ее ногой в челюсть. Девушка притихла, тихонько поскуливая и глотая слезы. Подойдя к нам с Кэти, ублюдок заговорил:
— Три дня назад убили двух девушек, а с вашей безопасностью по-прежнему не все в порядке… Не скажешь, чтобы подход был серьезным…
Мерзавец как будто даже сожалел об этом. Он чеканил слоги, растягивая слова, изображал заботу. Я с ужасом заметила на колечках кровь и волосы. Воздев руки к потолку и закатив глаза, он продолжил свой монолог:
— Старая сумасшедшая п…да послала этих несчастных на бойню. А теперь и вас толкает на смерть. Нет, она не хочет договариваться с нами, ничего не желает слышать… Играет в крутизну…
Я стояла очень прямо, обратившись в слух. Направленный прямо в грудь ствол пистолета заставлял чувствовать себя в невесомости. Все остальное происходило как в кино, на заднем плане, я понимала — и только это сейчас имело для меня значение, — что могу сдохнуть, если убийца нажмет на курок. Совершенно реально и одновременно абсолютно невозможно. Я даже не боялась, просто закаменела, загипнотизированная черным глазком пистолета, балансируя на грани реальности. Он спросил:
— Вы понимаете, что опасный маньяк убил ваших подруг? Что он на свободе и Организация его защищает? А может, и платит, наживаясь на съемках, которые так дорого продаются… Эта бедняжка могла бы уже валяться дохлая в кабинке! Это, по-вашему, нормально?
— Честно говоря, пока вы не явились, меня это как-то…
Я отвечала ему небрежно-расслабленным тоном — как будто болтала с Жюльеном у стойки бара в \"Аркаде\". Слишком много пистолетов, слишком много мужчин в черном, слишком громкий плач скорчившейся на полу Греты. Я почти отсутствовала в реальном мире, боялась ляпнуть глупость, спровоцировать его. Человек в очках улыбнулся, приобнял меня за плечо. Он был ниже ростом, но и это забавное обстоятельство не лишало его ощущения собственного высокомерного превосходства. Он произнес — очень серьезно, — как будто хотел успокоить, утешить:
— Теперь все изменится.
Потом повернулся, прошел ко входу, остановился, не переставая улыбаться, скрестил руки на груди, кивнул.
Шесть пистолетов одновременно пришли в движение — грациозно, почти замедленно.
Они разрядили оружие в Джино (все время, пока длился этот абсурдный спектакль, он не сделал ни малейшей попытки оказать сопротивление), его руки взметнулись вверх, тело затряслось, как если бы он вдруг превратился в жуткую окровавленную марионетку, потом грохот смолк, и тело рухнуло на пол.
В наступившей мертвой тишине главарь провозгласил:
— Теперь я — хозяин.
И они ушли.
Разрыв во времени сомкнулся: мертвый Джино лежал на ковре, а мы трое зашлись в крике.
Воскресенье, 10 декабря
1.00
Матье и Серж задвигали тяжелые железные засовы, блокировавшие ставни. Бар только что закрылся.
Соня, на удивление молчаливая, расслабленно ходила между столиками и баром, носила стаканы, полные пепельницы, смятые сигаретные пачки.
Мертвецки пьяная Кэти заснула на банкетке. Она даже не переоделась после \"Эндо\" и как никогда напоминала маленькую девочку, которую родители потащили за собой на ночную вечеринку. Она громко сопела, в глубине черной пещерки широко раскрытого рта виднелись испорченные зубы.
Рядом с ней сидел глубоко задумавшийся Саид. Челюсть закаменела от напряжения, на висках проступили вены, скрещенные руки — на коленях.
Мирей играла на бильярде. На ней было платье в стиле \"вестерн\", кажется, замшевое; полностью сконцентрировавшись на игре, она кружила вокруг стола под стук шаров.
Когда мы с Кэти вернулись от легавых, Мирей уже ошивалась в \"Аркаде\". Весь вечер я ощущала ее присутствие за своей спиной — она была потрясена, возбуждена смертью и очень нежна со мной.
Почти все освещение в баре вырубили, горели только лампы над стойкой, отражаясь в рядах бутылок и стаканов. Музыку тоже выключили, разговоры вели вполголоса.
Даже полицейские, с которыми мы вынуждены были общаться всю вторую половину дня, вели себя вполне пристойно. И совершенно отстраненно. Я слышала, как в соседнем кабинете что-то вопит Кэти, потом она успокоилась, мы подписали какие-то странные показания… Все это время я ждала, что нарисуется Королева-Мать и вытащит нас. Но она не показалась.
Ее вообще никто и нигде не мог найти.
Сидя рядом с Гийомом на банкетке напротив спящей Кэти, я наблюдала, как Матье методично составляет стулья на столы. Я тесно прижималась плечом, рукой и ногой к брату, чувствуя тепло его тела. Я много выпила и \"поплыла\", дыхание Гийома проникало в меня, обдувало кожу.
Я чувствовала себя просто замечательно — наступила полная расслабуха.
Соня подметала — тщательно, методично, не пропуская ни одного окурка.
Вряд ли кто-то из нас будет по нему скучать, и все-таки странно, что Джино так умер.
Девушку с кольцами, которую никто не знал, отвезли в больницу. Там сказали, что раны у нее хоть и страшноватые, но не опасные для жизни.
И все-таки самым странным, почти диким, оставалось отсутствие Королевы-Матери. И никто не мог нам объяснить, что же, черт бы все это побрал, происходит.
Мы были на редкость спокойны, почти заторможены.
Душа у меня болела, и я тем острее чувствовала счастье от того, что Гийом рядом, а значит, все утрясется.
3.30
— Он ее ни в грош не ставил, обращался как с сукой. И я в конце концов взорвался, не мог ему спустить. Она, кстати, прекрасно знает, что выбора у меня не было.
Мы сидели в машине у Чекинга. Остальные разошлись, а меня Саид задержал, потянув за рукав, сказал — надо поговорить.
В первый момент я, как обычно, насторожилась — решила, будет приставать, но потом поняла, что у него и в мыслях ничего подобного нет, отклеилась от дверцы, села поудобнее, хотя мне по-прежнему не нравилось, что я одна с мужиком в замкнутом пространстве.
— Он точно связан со смертью Стеф и Лолы, и она потому же исчезла, не хочет ничего знать. Даже не пытается защититься.
Он с силой ударил кулаком по стеклу, но тут же взял себя в руки, подобрался, как если бы внутренне сопротивлялся какой-то мысли. Я спросила:
— Ты это о Королеве-Матери?
Я просто хотела показать, что слушаю, что слежу за ходом его мыслей. Скажи я: \"Брось, давай потанцуем, отвлечешься\" (а меня так и подмывало!), это прозвучало бы неуместно. Он поудобнее уселся на своем сиденье и пустился в рассуждения:
— Этот сукин сын поселился у нее. При мне он всегда грубо с ней разговаривал, все время трогал. Хотел показать, что она не против. Ей было неловко, но она терпела. Я каждый раз на него натыкался, когда приходил к ней, и этот говнюк вел себя как распоследняя сволочь. Напоказ, понимаешь? То и дело навешивал ей, командовал: \"Принеси то!\", \"Принеси это!\", \"Что за дрянь, давай другое!\" или: \"Ты что, издеваешься надо мной, специально нарываешься?\" Когда я познакомился со Стеф и Лолой, сразу просек — они тоже его ищут. Не понимаю, что в нем такого… Королева-Мать, Стеф, Лола, Мирей… Наваждение, порча какая-то…
— Он их просто трахает и, говорят, делает это классно. Ты с ним сцепился?
— Однажды я к ней зашел, а он начал издеваться: \"Ты почему ни разу ее не употребил? Всех обрабатываешь, а ее нет… Тебе вроде не нравится, что я ее пользую? А ка-а-к она вопит при этом! Хотел бы я, чтобы ты глянул, как она любит моего птенчика. Да и малышка Стеф тоже — эта шикарно работает, стоя на коленках. Да вообще, все они хороши\". И я его уделал, вбил зубы в глотку засранцу. Потом ушел, оставил его валяться, но предупредил, что, если он не угомонится, я вернусь и доведу дело до конца. Тут она закатила мне сцену, разоралась, что я ничего не понимаю, не знаю, что между ними, и не имел права так с ним поступать. Она не поверила, когда я сказал про Стеф, ничего не хотела слышать про его делишки и про то, что он про них про всех болтал. Велела убираться, орала, что больше не хочет меня видеть… Через несколько дней он свалил от нее. Не знаю, что он натворил, но она его повсюду с собаками искала. Она со мной не разговаривает, но я все равно думаю, что поступил как надо. Понимаешь?
Я кивнула в знак согласия. Момент для философских рассуждений был явно неподходящий. Он продолжал:
— Она окончательно рехнулась… Ту дешевку, что явилась в \"Аркаду\" и так выпендривалась, она бы еще две недели назад уничтожила за одно то, что дорогу перешла на нашей территории. А тут спустила… Они устраивают в \"Эндо\" стрельбу, а она исчезает… Стеф и Лола работали на нее, а она и пальцем не пошевелила, чтобы найти того, кто их…
Я промолчала. Да и что тут было говорить… Доза веселила кровь, я едва могла сосредоточиться. Ужасно хотелось спать.
Саид встряхнулся, сказал будничным тоном, как если бы мы просто припозднились:
— Тебе пора, да и я должен идти, Лора не выносит, когда я поздно возвращаюсь.
Понедельник, 11 декабря
14.45
— Не знаешь, кто такой Шон Пенн?!
Я зашла за Мирей в бар к концу ее смены. Мы шли и болтали — вернее, говорила она, а я слушала вполуха, то и дело рассеянно подавая реплики, например: \"Конечно, знаю, но мне на него плевать!\" Мирей держала в голове чертову прорву живо занимавших ее вещей, до которых мне не было дела, а говорила она так много, что я и половины бы не запомнила.
Общаться с Мирей было все равно что слушать радио в режиме \"нон-стоп\": мозг привыкает, живет своей жизнью, решает маленькие проблемы, временами реагируя на внешние раздражители.
В то утро я проснулась \"в кусках\": морда мертвенно-зеленая, спина влажная от липкого пота, сердце колотится в бешеном ритме, готовое вывалиться из-за ребер. Состояние тревоги, навязчивое ощущение, будто случилось нечто ужасное и это только начало неприятностей.
А Мирей заливалась соловьем:
— … офигительный, как в \"Крайностях\", от него шизеешь, он сводит с ума, да ты видела это кино или нет? Фильм крутили в \"Тупике\", на неделе, когда я приехала из Лиона, ты не была?
Ей вовсе не нужны были мои ответы: она неслась вперед — \"взбодрившаяся\", болтливая, маленькие грудки весело подскакивали под черным свитерком, а на небе сияло белое солнце — жестокое зимнее светило. И я чувствовала, как у меня перехватывает горло и сжимаются внутренности, и пыталась сглотнуть, но ничего не выходило, и тревога, пожиравшая мои мозги, не шла прочь, и мне хотелось разбить голову об стену, уничтожить ЭТО, выдернуть, выбросить…
Мирей трепалась без умолку до самой площади Белькур и все еще изливала душу, когда мы оказались у Терро:
— … Де Пальма, неузнаваемый, это история Карлито, тип съехал с катушек; он — адвокат и…
\"Да-а, перед работой она успела заскочить в аптеку, кодеинчик хорошо развязывает язык…\" — подумала я.
Пять дней знакомства — а я душу готова прозакладывать за то, что мы, как попугайчики-неразлучники, появились на свет в этом проклятом мире в одно и то же мгновение и с тех пор не расставались.
Мы провели вместе все воскресенье, в таких историях, как наша, этого явно мало, чтобы стать неразлей-вода…
Мирей не мой тип, не так чтобы очень хороша, слишком много раздражающих моментов, гнусные черты характера, прочие мерзости… К тому же — дурные манеры, жлобское преклонение пред светскостью, ужимки и прыжки, недоговоренности, гадости, сделанные исподтишка… Но даже это кажется мне трогательным и родным.
Мы были почти одного роста — ловя наши сливающиеся отражения в стеклах витрин, я находила их элегантными.
Кстати, до нынешних времен я избегала слишком тесного общения с бабьем, кожей чувствуя — они знают нечто такое, чему я нигде не научусь, не прочту и не услышу, и это “нечто\" они будут тщательно прятать, станут расставлять мне ловушки, и однажды я проколюсь, а они тогда уставятся на меня изумленно и насмешливо, и все про меня отгадают, мерзавки.
В воскресенье я все-таки спросила:
— Ты Виктора-то ищешь?
И она ответила — олицетворение убежденности:
— А то…
— Хочешь вернуть свои бабки?
— Слушай, давай не будем об этом!
Наша Мирей из тех, кто не терпит вольностей в обращении.
Вот только с этого момента она бросила меня \"очаровывать\", вызывающего тона и двусмысленных рассуждений — как не бывало.
Мирей затаилась. Всю улицу Терм мы прошагали молча, она глядела себе под ноги, покусывая губу, и я в конце концов всполошилась:
— Больше не думаешь вслух?
Она повернула голову, рявкнула:
— Считаешь меня болтливой дурой?
— Да уж, потрепаться ты умеешь. Так что, когда замолкаешь…
— Мне есть что сказать, если бы ты отвечала — хоть через раз, — я бы не онанировала!
Оставалось заткнуться и запомнить урок: \"Никогда больше даже не намекай, что у меня словесный понос!\"
Я получала подобные уроки каждый день: тут уж никакое взаимопроникновение не поможет — нужно время, чтобы притереться.
И я смолчала. Пока мы не дошли до лестницы, ведущей в сторону улицы Бюрдо, Мирей тоже рта не раскрыла, но едва я поставила ногу на первую ступеньку, она сказала, как отрезала:
— Лично я по лестницам не лажу! Выглядишь идиоткой — ступеньки всегда слишком широкие, хоть и не крутые… Давай прямо — крюк будет небольшой.
И она решительно двинулась вперед, продолжая рассуждать:
— Я, когда жду автобуса, всегда потешаюсь над теми, кто карабкается вверх, — ну просто утки неуклюжие… Потому-то и не люблю лестницы.
Глупые, тупые лестницы, плоские твари — ни подняться, ни спуститься нормальному человеку…
До самой улицы Пьер-Блан она так и распиналась на тему о лестницах.
15.15
— Думаешь, где он?
— Кто?
— Да Виктор же! Интересно знать, что он задумал…
Облокотившись на широко расставленные локти, Мирей любовалась своим отражением в зеркале за стойкой.
— По-твоему, он все еще в городе?
Она не слушала, роясь в карманах в поисках зажигалки, потом заявила — на полном серьезе:
— Стеф и Лола… Думаю, это Саид.
— Все может быть…
— Да нет, правда… Тебе разве это в голову не приходило?
— В общем, нет.
— Но это же очевидно, все — одно к одному…
По правде сказать, я побаивалась теорий Мирей — она слишком уж вольно обращалась с фактами, а жизнь научила меня распознавать придумки.
Вошла Соня. Бросила вещи на табурет рядом со мной, причитая: \"ПИсать, пИсать, пИсать, пИсать!..\" — и отправилась прямиком в сортир, махнув рукой вместо приветствия — мол, расцелуемся потом!
На Соне был коротенький свитеришко, узкий, почти тесный — он очень аппетитно обтягивал ее большие сиськи. Мне это, кстати, очень нравится.
А Мирей все рассуждала и прикидывала:
— Он достаточно испорченный, чтобы сотворить такое… В нем есть что-то такое… Я чувствую… очень романтичное и одновременно отчаянное… Согласна?
— Ладно, а мотив?
— Те, у кого есть мотив, кожу со своих жертв не сдирают, сама подумай, так поступают чокнутые. А Саид чокнутый. Нет?
— Вот уж не знаю.
— А я чую — у меня интуиция. Ну что, пойдем сядем?
В зале появился продавец цветов, одетый в клоунскую, в зеленую клетку, куртку. Он обошел все столики, но люди посылали его взглядом и отворачивались.
Появились Роберта и Кэти. С тех пор как все пошло наперекосяк, они неожиданно сблизились.
Мирей тут же высказалась:
— Миленько, устроим попойку…
И та и другая явно пришли в себя: нарядный прикид, нарисованные личики, блестящие волосы. Говорить было особенно не о чем, и я решила сделать им комплимент:
— Хорошо выглядите! Все вроде наладилось?
Они хихикнули, переглянувшись, а Мирей не упустила случая съязвить:
— Ну что, успели \"принять\"?
Обе уселись, и Роберта, плюхнув перед собой на стол почту, принялась объяснять:
— Мы всю ночь смотрели кино, только что встали, из дому даже не вылезали еще.
Что хорошо в нашей блядской жизни — бывает достаточно пустяка, чтобы отвлечься.
Роберта вскрыла первое письмо — там оказался счет за коммунальные услуги, — и нам пришлось выслушать длинное выступление на тему о счетчике, который нельзя подкрутить, потому что он висит на площадке.
Я вздохнула.
Тебе и впрямь получшало, Роберта…
Соня, как заведенная, стряхивала пепел, не отрывая взгляда от окна, и не слушала.
Роберта разорвала второй конверт, и тут Соня взорвалась:
— Вот сволочь! Назначает встречу на три часа, требует, чтобы я не опаздывала, потому что у него, видите ли, нет времени меня ждать, а сам не является, но я не буду тут торчать, как зайка, весь вечер…
Соня заткнулась, потому что все мы уставились на побледневшее лицо Роберты. Она застыла как истукан, зажав в пальцах фотографии. Кэти наклонилась посмотреть — реакция оказалась мгновенной и более чем странной: она сблевнула, из горла вырвалась темная струйка и звучно шмякнулась на пол.
Роберта даже не повернула головы в ее сторону: она уронила снимки на стол и нервно хохотнула — у каждого своя реакция…
Мы с Мирей и Соней придвинулись поближе, чтобы посмотреть.
Не то, что я видела в кабинете Королевы-Матери, но сюжеты те же. Мирей и Соне понадобилось чуть больше времени, чтобы понять, что есть что и что кому принадлежит. Роберта кинула нам записку — изящный почерк с наклоном вправо, затейливые завитушки на заглавных буквах…
\"Посмотри хорошенько, что случается с маленькими сучками, вроде тебя, и помни: ждать недолго, ты — в моем списке… До скорого\".
Соня схватила конверт с полным адресом Роберты.
Появились Матье и Саид — руки в карманах, рожи довольные, веселые, как будто всю дорогу обменивались непристойными шуточками. Матье снял куртку, повесил ее на спинку стула Кэти. Соня заметила:
— Вы, похоже, довольны жизнью?
— Да вроде жаловаться не на что…
Она кивнула на лежавшие на столе фотографии.
— Сейчас мы вас \"приземлим\"…
— Осторожно, ты вляпался в блевотину…
Я сказала это, потому что Матье и вправду вляпался — хоть лужица и была небольшая…
Вторник, 12 декабря
16.00
— Пусть нарисуется, сволочь, я ему плюну в рожу… молча… И больше ни слова о нем при мне!
Вот так: разговор о чем-то другом, и вдруг — всплеск эмоций, мгновенный выброс адреналина в кровь, проклятия в адрес Виктора.
— Скажи, в Париже вы были вместе?
— А ты что, нашептать кому-то хочешь?
Мы сидели в ее крошечной белой кухне, собираясь расчленить блок травки. На электрической конфорке грелся нож, жалюзи были закрыты для конспирации. Да Мирей их вообще никогда не открывала — даже если не делала ничего противозаконного. Что вы хотите — квартира-то на первом этаже, кто угодно может остановиться и заглянуть с улицы…
Она потерла переносицу, как будто у нее защипало в носу, и вернулась к разговору на излюбленную тему:
— В башке у человека, который не ширяется, никогда не изменяет подружке и никогда не врет, может много чего булькать. Но уж если все это ебнется — мало никому не покажется…
Мирей встала, проверила нож и достала из ящика чистую тряпку, чтобы удобнее было направлять лезвие. Она вбила себе в голову, что должна убедить меня в виновности Саида. Вообще-то, это был просто повод поговорить о нем — что-то в этом парне влекло ее и тревожило.
Мне слегка поднадоела эта бесконечная туфта, и я сказала:
— Греют, кстати, не нож, птичка моя…
И разлила по стаканам липко-сладкий портвешок, который Мирей брала в арабской лавочке в подвале своего дома по тридцать франков за бутылку.
Мирей всегда сооружала на голове строгий маленький пучок — этакая девочка-умница, балеринка с тонкой шейкой. Она собрала крошки на листок и протянула мне, чтобы я свернула косячок. Потом начала развешивать дозы на крошечных, с малюсенькими позолоченными гирьками, весах. Как девочка, играющая в магазин…
В ставни постучали, и я открыла дверь Жюльену — он заранее предупредил, что заберет свою часть товара (цены Мирей были вне всякой конкуренции). Жалюзи поднимались и опускались автоматически, достаточно было нажать на кнопку, вот только происходило это с гребано-замедленной театральностью — так ползет вверх занавес над сценой.
— Вы уже знаете про \"Аркаду\"?