— Откуда вы знаете, что здесь надо заказывать именно это вино? — похвалил он Этуотера. Верелст был хорошо воспитан, поэтому, разговаривая с Этуотером, на Сьюзан он старался не смотреть.

— Сегодня, по-моему, оно тяжелее обычного, — сказал Этуотер.

— Лучше всего пить вино там, где его производят. Пару лет назад я жил в тех местах.

— В самом деле?

— Если соберетесь, я дам вам адрес отличного отеля. Кухня там бесподобная, на европейском уровне.

— Обязательно дайте мне адрес. Сегодня же.

— Конечно, — сказал Верелст. — Но имейте в виду: отель забит иностранцами, а переносить их трудно. Так я вам позвоню. — Последняя фраза предназначалась Сьюзан.

— Хорошо.

— Между нами говоря, Милдред совсем не вредно мыть полы, — сказала высокая дама. — Она всегда была комок нервов.

— Скажите, — поинтересовался Этуотер, — вы знаете еще кого-то, кто обращался к этому специалисту?

— Да, но таких немного, — ответила высокая дама. — Это ведь удовольствие не из дешевых.

В дверях опять возник Барлоу.

— Джулия не появлялась? — спросил он Этуотера.

— Нет. Не было и в помине.

Барлоу по-прежнему был в своей смешной маленькой шляпе, но на этот раз трубку он держал не во рту, а в руке.

— Вероятно, пошла куда-нибудь еще, — сказал он. — Что ж, в таком случае мне остается лишь отправиться спать. — И с этими словами он отбыл.

К их столику подошли Харриет и Гослинг.

— Можно к вам подсесть? — спросила Харриет. — Мы с собой шампанское захватили. Почти полную бутылку. — Она держала в руке ведерко с шампанским, которое поставила на стол.

— Вочоп так громогласно шутит, что собственного голоса не слышно, — пожаловался Гослинг.

— Вы со всеми знакомы? — спросил Этуотер. Ему хотелось, чтобы как можно больше знакомых подсаживались к ним за столик, чтобы они пили, болтали, назначали свидание Сьюзан, давали ему советы и вступали в споры друг с другом. Тогда ему было бы веселее и не так тошно.

— Это ваш знакомый валялся на полу у меня дома? — поинтересовалась у Харриет высокая дама.

— Мой, чей же еще. Я совсем про него забыла. Симпатичный, в сущности, старичок. Зовут Шейган. Он американский издатель, собирается издать мою книгу, когда я ее допишу.

— Американцев хлебом не корми — дай повеселиться, — сказал Гослинг. — Компанейские ребята. Года два назад один такой пришел ко мне в гости и так напился, что наутро отдал богу душу, бедолага.

— От твоей выпивки любой отдаст богу душу, — сказала Харриет. — В этом смысле тебе нет равных. Ты почему-то считаешь, что гостей можно поить чем попало.

— А что? Гость в наше время всеядный пошел. Тебе, впрочем, жаловаться не на что, дорогая. Вино мы с тобой пьем отменное, согласись?

— Ты же знаешь, я ненавижу шампанское. Если б не твой день рождения, ни за что бы не стала его пить!

— Больше не пей — раз из-за него у тебя портится настроение.

— Вы сказали, что человек, который лежал на полу у меня дома, вскоре после этого умер, я правильно поняла? — поинтересовалась высокая дама.

— Ну что вы, нет, конечно! — вскричала Харриет. — Или он и впрямь умер? Он ведь не молод!

— Нет, не умер, — успокоил ее Этуотер. — Если только на обратном пути из такси не выпал.

— А почему вы не пригласили на вечеринку меня? — спохватился Верелст.

— Потому что я не могла себе представить, что вам это будет интересно.

— Хочется надеяться, что старина Шейган не помер, — сказала Харриет. — Кстати, я вам не говорила? Его зовут Маркиз.

— Умер мой американец, а не ваш, — сказал Гослинг.

— Кого это ты называешь «мой американец»?

— Того, кто был у меня в гостях.

— А, того, кто отравился твоим пойлом.

Хоть бы они все куда-нибудь сгинули, подумал Этуотер. Вечер, между тем, продолжался. Гослинг заказал еще одну бутылку. Сидевшие за столом не умолкали ни на минуту.

— Мне пора, — сказал Верелст. — Могу подвезти, машина у входа, — добавил он, многозначительно взглянув на Сьюзан: дескать, приглашаю, но не настаиваю.

— Спокойной ночи, — сказала Сьюзан. — Позвоните как-нибудь.

— Да, кстати, — спохватился Верелст. — Если есть карандаш, можете записать адрес отеля.

— К сожалению, карандаша у меня нет, — сказал Этуотер.

— Не страшно, — сказал Верелст. — Мы ведь все равно скоро увидимся, верно? А если нет, возьму ваш адрес у Сьюзан.

— У официанта должен быть карандаш, — сказал Этуотер.

— Неважно, послать вам адрес ведь ничего не стоит. Не беспокойтесь, я не забуду.

— Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

— Боюсь, мне пора вернуться к моей компании. Надеюсь, я вас своим обществом не утомила, — сказала высокая дама и попрощалась со всеми с кислой улыбкой. Встала и Сьюзан.

— Вы тоже уходите? — спросила ее Харриет.

— Да, я устала. К тому же ресторан все равно скоро закроется. Отвезите меня домой, — сказала она Этуотеру и надела шляпку.

— Ну, куда поедем теперь? — спросила Харриет Гослинга.

Этуотер изучил счет и, прикинув, какое вино заказывали приходившие с ними выпить, спросил официанта:

— А что это за два бокала «мараскино»?

— «Мараскино»?

— Да.

— А, вспомнил, — сказал официант, — их вчера вечером сидевшие за вашим столиком заказывали.

Они вышли из ресторана и тут же поймали такси. Сьюзан назвала таксисту адрес.

— Нет-нет, ведите себя пристойно. Я устала.

Она и в самом деле жила «бог знает где». Машина свернула на юг, проехала «Олимпию»[17] и остановилась перед старым, невзрачным многоквартирным домом. Входная дверь оказалась не заперта, они распахнули ее и стали подниматься по ступенькам в кромешной тьме. Запах на лестнице стоял чудовищный.

— Нам на самый верх, — предупредила Сьюзан, взяв его за руку. Они поднимались все выше, спотыкаясь на каждом шагу: узкая лестница была завалена отбросами. Когда они поднялись на самый верх, она включила свет. Здесь, на самом верхнем этаже, дышалось почему-то легче.

— Вот мы и пришли.

— Даже не верится.

Несколько секунд они стояли, держась за руки, пока не услышали внизу, как громко хлопнула входная дверь: по лестнице вслед за ними, спотыкаясь так же, как и они, поднимался кто-то еще.

— Кто это?

— Отец.

— Откуда это он?

— Из гостей.

Слышно было, как мистер Наннери поднимается все выше и выше. На предпоследнем этаже он остановился, чертыхнулся и, передохнув с минуту, взлетел по крутым, скользким ступенькам, чудом не рухнув на повороте. Мистер Наннери был во фраке.

— Привет, Сьюзан, — сказал он.

— Привет.

— Вечеринка была хоть куда, — сказал мистер Наннери. — Хоть куда!

— Познакомься, это мистер Этуотер, — сказала Сьюзан. — Мы были в ресторане.

— Заходите, — сказал мистер Наннери. — Заходите — выпьем по маленькой. По-моему, у нас осталось немного виски. Что-нибудь найдем в любом случае.

— Нет, не сегодня, — сказала Сьюзан. — Уже слишком поздно, я устала. Идите спать.

— Вот видите, какая у меня дочь несговорчивая, — сказал мистер Наннери. — Надеюсь, в ресторане настроение у нее получше было. С ней это случается. Что ж, вынужден пожелать вам спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — сказал Этуотер.

— Спокойной ночи, — сказал мистер Наннери. — Спокойной ночи.

— Старый негодник, — сказала Сьюзан. — Вам надо встретиться с ним как-нибудь в другой раз. Он вам понравится.

Слышно было, как мистер Наннери ввалился в квартиру.

— А по-моему, он очень славный.

— Спокойной ночи, дорогой, — сказала она. — И огромное вам спасибо за ужин.

— Спокойной ночи, — сказал Этуотер.

12.



Узнав Носуорта по быстрой — даже после обеда — походке, Этуотер поспешил за ним, однако догнал его, только когда Носуорт завернул за угол. Увидев Этуотера, Носуорт сказал:

— Я иду на выставку Реймонда Прингла.

— Я тоже.

— Его отца я терпеть не мог. Однажды мне довелось сидеть с ним рядом на званом обеде в Манчестере. Любопытно посмотреть, какие такие картины пишет сынок.

До галереи они дошли вместе. Поклонники живописи Прингла были немногочисленны, но настойчивы; желающих купить его картины собралось меньше, чем хотелось бы самому Принглу, но они были — и набиралось их достаточно, чтобы выставка себя окупала.

— Нет, каталог мне не нужен, — сказал Носуорт похожему на обезьяну старику в униформе, который сидел у входа и при их появлении засеменил им навстречу. Время было обеденное, и галерея пустовала. Директор галереи, молодой человек, сам только что вернулся из ресторана; он стоял посреди зала в черной шляпе и беседовал с какими-то двумя старухами. Этуотер услышал, как кто-то из них переспросил: «Учелло или Утрилло?»[18]. Носуорт быстро переходил от картины к картине и бормотал себе под нос: «О Боже, о Боже…».

Большинство картин Этуотер уже видел, но он рассматривал их вместе с Носуортом; некоторых натурщиц он знал лично, и ему хотелось лишний раз убедиться, что это именно они. Старухи ушли, а молодой человек, директор галереи, снял шляпу и, сев за небольшой столик в углу, начал перебирать вырезки из газет.

— Не сказал бы, что выставка пользуется оглушительным успехом, — сказал Носуорт. — Тем не менее, кое-что, я вижу, уже продано.

— Зал скоро заполнится. Сейчас ведь обеденное время.

Директор галереи скрепил булавкой пачку газетных вырезок и, бросив их на стоящий на столе поднос, широко зевнул, после чего встал и подошел к Носуорту.

— Не знаю, интересуетесь ли вы современным искусством, — начал он. — Современное искусство — забавная штука. Когда видишь картину первый раз, совершенно не понимаешь, что хотел сказать художник. Кажется, что картина висит вверх ногами. А потом, спустя какое-то время, к ней привыкаешь, и ее смысл постепенно проясняется.

— Спасибо, — сказал Носуорт. — Мой друг объяснит, если мне что не понятно.

— Вон та работа очень любопытна.

— Чем же?

— Отлив изображен с настроением, вам не кажется?

Носуорт некоторое время пристально вглядывался в картину, а затем отвернулся и стал смотреть в другую сторону.

— Это деревушка под Марселем, — сказал молодой человек. — Я был там.

— Вот как?

— У нас есть здесь и кое-какие рисунки художника, если они вас интересуют.

— Спасибо, в следующий раз.

— У нас вообще много интересных работ, — сказал молодой человек. — Все крупные современные живописцы. Но есть и не современные. На любой, можно сказать, вкус.

— Как-нибудь вы мне их обязательно покажете. Все до одной. А сейчас, к сожалению, я очень тороплюсь и должен, увы, бежать.

— Я к вашим услугам, — сказал молодой человек, прислонившись к стене и сунув руки в карманы. — Вам они понравятся, я в этом нисколько не сомневаюсь.

— Смею вас заверить, мне лучше знать, что мне понравится, а что нет, — не без яда заметил Носуорт, но молодой человек пропустил его слова мимо ушей.

Носуорт опустился на стул и долгое время сидел молча, глядя перед собой отсутствующим взглядом. Этуотер тем временем смотрел картины других художников — их в галерее было всего несколько. И тут в дверях возник сам виновник торжества — он был зол и взволнован.

— Привет, — сказал Прингл Этуотеру и, повернувшись к молодому человеку, спросил:

— Еще что-нибудь продалось?

— Думаю, удастся пристроить «Девичий стан».

— Кому?

— Такие сведения мы не даем.

— Не даете? — процедил Прингл. — В таком случае, раз уж я застал вас, чего мне все утро сделать не удавалось, хотел бы задать вам вопрос: что происходит с каталогом?!

— А чем вам не нравится каталог?

— Тем, что ошибок в нем не меньше, чем в школьном сочинении.

— Дали бы нам тексты заранее, не было бы ошибок; я, например, ваш почерк совершенно не разбираю, — буркнул молодой человек и, лениво оторвав спину от стены, вновь уселся за стол. Людей в галерее с каждой минутой становилось все больше.

— Утром народ был? — спросил Прингла Этуотер.

— Могло быть хуже, — обронил Прингл. Он пребывал в таком раздражении, что не мог говорить и, нервно потирая руки, молча бродил из угла в угол.

— Боюсь, мне пора обратно в музей, — сказал Носуорт.

Поклонники живописи Прингла продолжали прибывать. Появилась Лола. Она была в плаще и в разноцветном шарфе на шее. Этуотера она увидела сразу:

— Я на минутку. Убегаю, — сообщила она ему.

— Я тоже.

— А ты почему?

— Надо на работу.

— Не хочешь пойти со мной в кино?

— Нет.

— Почему?

— Работы полно.

— Но сегодня вечером ты ведь ко мне придешь?

— А как же, конечно.

— Очень хороши, правда? — сказала Лола, имея в виду картины Прингла.

— Да, очень.

— Эти портреты тебе кого-то напоминают?

— Всех сразу.

Галерея заполнилась. В воздухе чувствовалось напряжение: казалось, посетители в себе не уверены. Пришли все знакомые Прингла, было и несколько журналистов, с которыми Прингл постоянно ссорился. Сам Прингл пребывал в таком раздражении, что разговаривать с ним было невозможно; он стоял в углу и кусал ногти. Барлоу, Верелст и мистер Шейган вошли почти одновременно. Мистер Шейган купил каталог. Барлоу остановился, осмотрелся и подошел к Этуотеру.

— Реймонду удалось собрать неплохую компанию, — сказал он и внимательно посмотрел на Лолу. Этуотер их познакомил.

— Я послал Харриет Твайнинг приглашение. Как ты думаешь, она придет? — спросил Прингл, подходя к Этуотеру.

— Кто ее знает.

Про себя же Этуотер подумал, что Харриет придет вряд ли. Он слышал, как Барлоу говорит Лоле: «Зашли бы как-нибудь», и как Лола дает ему свой номер телефона.

— Сам понимаешь, мне наплевать, придет она или нет, — продолжал Прингл. — Но приглашение решил послать.

— Ну, мне пора, — сказала Этуотеру Лола. — У меня встреча.

— До свидания.

— У видимся сегодня вечером, — сказала она и вышла из зала, поправляя шарф.

— От этой девушки ты не отделаешься никогда, — сказал Барлоу.

— И что ты мне в этой связи предлагаешь? У тебя есть для меня на примете кто-то еще?

— Нет, — сказал Барлоу. — Боюсь, что нет.

Собравшиеся говорили одновременно.

— Не знаешь, как зовут вон того черноволосого, который пришел прямо перед тобой? — спросил Этуотер.

— Верелст. Он иногда покупает у меня картины, — ответил Барлоу.

Они с интересом наблюдали за тем, как наслаждается живописью мистер Шейган. Каждую картину он рассматривал очень внимательно, как будто выставлена только она одна. Когда он проходил мимо них, Барлоу сказал:

— Привет, мистер Шейган.

— Мистер Барлоу! Выставка, доложу я вам, — первый класс.

— Вы, я вижу, любитель изобразительного искусства.

— Да, обожаю картины.

— В самом деле?

— Когда я осенью был в Париже, — сказал мистер Шейган, — я заплатил тридцать тысяч франков за картину вдвое меньше этих.

— Вот человек, который их написал, — сказал Этуотер. — Он может писать и картины поменьше. — И с этими словами он ухватил за локоть Прингла, который в унынии бродил по залу.

— Рад встрече, мистер Прингл, — сказал мистер Шейган. — У вас потрясающая выставка.

— Надеюсь, вы пришли в себя после вечеринки, — сказал Прингл. Он всегда злился, когда его не узнавали.

— Для старика Шейгана такая вечеринка — пустяк. Здесь вообще веселиться от души не умеют. Но в одном вам не окажешь, ребята. Вы сразу распознали мое слабое место, раз послали мне приглашение на выставку.

— Вы же знаток, ценитель живописи — сказал Барлоу.

— Да, люблю искусство, — признал мистер Шейган. — Жить без него не могу.

— Не можете?

— Так уж я устроен.

— Не беспокойтесь. Мы вас не обидим. Вы среди друзей.

У Прингла был такой вид, как будто он хотел продать мистеру Шейгану картину втридорога, однако он ничего не сказал.

— У меня тоже есть работы, которые вам могут понравиться, — сказал Барлоу. — Приходите ко мне как-нибудь.

— Вы что, художник, мистер Барлоу?

Барлоу ответил утвердительно.

— Класс, — отреагировал мистер Шейган. — А вы, мистер Этуотер?

— Увы, нет, я не художник.

— Что ж, — сказал мистер Шейган, — всем нам создавать красоту не по силам… Взять хотя бы нас, издателей, ведь мы — люди творчески несостоявшиеся. Может, в жизни мы и не всегда поступаем по справедливости, но в мечтах мы лучше, чем в жизни, много лучше.

— Вы в этом уверены?

— Уверен, не то слово, — сказал мистер Шейган.

— Вы к себе несправедливы, мистер Шейган, — сказал Барлоу. — Как бы то ни было, давайте выйдем отсюда и чего-нибудь выпьем. Выпьем за справедливость, за то, чтобы наши мечты сбывались. Ты сейчас можешь отлучиться, Реймонд?

— Нет, — ответил Прингл, — я жду одного человека.

— А ты, Уильям?

— А я должен вернуться в музей. У меня работа стоит.

— Ну что ж, нет, так нет, — сказал Барлоу. — Нам-то с мистером Шейганом ничто не помешает выпить. Не сейчас, так в следующий раз.

Носуорт по-прежнему сидел на стуле — его обступили несколько недавно пришедших знакомых, и его за ними не было видно. Верелст — все это время он разговаривал с молодым человеком, директором галереи, — прошел через комнату. Сегодня он был еще меньше похож на еврея, чем накануне вечером. Одет он был безупречно. Этуотер заметил, какие у него дорогие туфли.

— Вот мы и встретились, — сказал ему Верелст.

— Добрый день, — отозвался Этоутер и познакомил Верелста с Принглом.

— Почти на всех картинах я вижу красные ярлычки, — сказал Верелст.

— Это потому, что в большинстве своем они позаимствованы из частных коллекций, — объяснил Прингл. Он был угрюм, очень нервничал и все время грыз ногти.

— Картины очень хорошо развешены, — сказал Верелст. Выставка, скорее всего, показалась ему совершенно никчемной, однако Прингла он обижать не хотел. Прингл же всегда чувствовал, когда кому-то не нравились его картины. Эти люди действовали ему на нервы. Он подолгу разъяснял им смысл своих работ, и чем сложнее оказывалось убедить их в своем таланте, тем настойчивее он требовал, чтобы они вникали в мельчайшие особенности его живописи. Он творил исключительно ради тех, кто пел ему дифирамбы. Таким зрителям он часто предлагал ему позировать, но сегодня он был в отвратительном настроении, и обратить Верелста в свою веру не стремился.

— Лучше всего смотрятся работы, висящие в дальнем конце комнаты, — только и сказал он.

— Да, у дверей свет падает неудачно, — согласился Верелст. — А мы вчера вечером неплохо повеселились, правда ведь? — заметил он, обращаясь к Этуотеру.

— Вам понравилось?

— Я смотрю, вы со Сьюзан хорошие друзья. А вот я вижусь с ней очень редко. Она ведь нарасхват.

— Да, у нее расписан каждый день.

— Кстати, мы договорились встретиться на следующей неделе, — сказал Верелст. — Впервые за много месяцев.

— Неужели?

— Именно так. За много месяцев. До этого, собственно, мы встречались всего один раз, да и то в гостях.

— А знакомы вы давно?

— О, нет. Познакомились мы недавно, а потом я уехал заграницу, вот почему я так обрадовался, когда вчера вечером вас увидел.

— В этом ресторане кого только не встретишь.

— Что верно, то верно. Там все бывают.

Тут к ним быстрой походкой подошел молодой человек, директор галереи, и сказал Верелсту:

— Есть еще одна работа, которую я мог бы позаимствовать из частного собрания. Очень недурна. Барнхейм мечтал ее заполучить.

— Великолепно, — сказал Верелст. — Дайте мне знать.

— Постараюсь прислать вам фотографию.

— Вы покупаете много картин? — спросил Верелста Этуотер.

— Приходите как-нибудь — увидите. К сожалению, большая часть не развешена.

— В таком случае я пришлю вам письмо, — сказал молодой человек, директор галереи.

— Да, — сказал Верелст. — Изложите мне все в письменном виде. — Держался он с безразличием истинного коллекционера и рассеянного аристократа — и даже слегка переигрывал.

— Не хотите ли как-нибудь на днях со мной позавтракать? — спросил он Этуотера.

— Был бы рад.

Носуорт встал со стула, на котором просидел все это время, и направился к выходу, не отвечая на приветствия знакомых.

— На сегодня с меня хватит, — сказал он. — К тому же, я обещал дать интервью одному чеху.

— Мне тоже надо идти, — спохватился Этуотер. — До свидания, — сказал он Верелсту.

— До свидания, — сказал Верелст. — Обязательно приходите завтракать — я дам вам адрес отеля, о котором зашел разговор вчера вечером.

— Так значит, у тебя нет времени пропустить стаканчик со мной и с мистером Шейганом? — спросил Этуотера Барлоу.

— Не могу.

— Вы что, уже уходите, мистер Этуотер? — искренне удивился мистер Шейган. — Вы не забыли, ребята, что я жду вас к себе в гости?

— Пошли, — сказал Барлоу мистеру Шейгану. — А то кафе закроется.

— Закроется? — переспросил мистер Шейган. — С чего это оно закроется?

— Долго объяснять, — сказал Барлоу. — Я вас не обманываю. Я еще зайду, Реймонд.

Барлоу и мистер Шейган вышли из галереи. Носуорт и Этуотер последовали за ними, но не так быстро.

Когда они проходили мимо молодого человека, директора галереи, Носуорт сказал:

— Всего вам наилучшего.

Старик в дверях прошамкал беззубым ртом: «Такси, сэр?» и криво ухмыльнулся. Улица была залита солнцем.

— Придется ехать в музей на автобусе, — сказал Носуорт. — А то я уже опаздываю.

— Это какой-то важный чех?

Носуорт кивнул.

— С кем это вы разговаривали? — спросил он.

— Его зовут Верелст.

— О да, — сказал Носуорт. — У него есть пара отличных вещиц.

— Вы что-нибудь про него знаете?

— Он коллекционер.

— А что еще?

— Я думаю, он еврей, а вам как кажется?

— Думаю, да.

Из-за дорожных работ автобус ехал какими-то закоулками. Когда они приехали в музей, оказалось, что чех уже некоторое время ждет Носуорта. Это был робкого вида человек, не желавший говорить ни о чем, кроме науки. Когда его познакомили с Носуортом, он спросил:

— Êtes vous professeur?

— Non.

— Pourquoi pas?

— Parce-que c’est trop difficile[19].

Чех сел и стал вынимать бумаги из блестящего черного портфеля. Носуорт задумчиво смотрел на чеха. Этуотер удалился к себе в кабинет.

13.

Рассуждая о недостатках и достоинствах общих друзей, Барлоу сказал Этуотеру:

— Прингл был задуман природой как мужчина, из которого женщины тянут деньги, и, в качестве компенсации, Господь даровал ему темперамент человека, которому этот процесс доставляет удовольствие.

— Ты имеешь в виду Ольгу?

— Вместо одной Ольги со временем будет другая.

Барлоу поддел спагетти и, накрутив на вилку, отправил в рот.

— Его выставка имеет большой успех. Я был бы рад, если бы моя осенняя пользовалась такой же популярностью.

— Шейган что-нибудь у тебя купил?

— Он хотел приобрести у меня две вещицы и прислать деньги из Америки, когда вернется. На его счету в здешнем банке средств оказалось недостаточно.

— И ты согласился?

— Кончилось тем, что он купил у меня рисунок и заплатил один фунт в счет причитающейся суммы.

— Широкая натура.

— Он помешан на красоте, — сказал Барлоу. — Это его собственные слова.

— Как у него с Харриет?

— Она его к себе не подпускает. У нее остался его золотой портсигар. Он ужасно расстроен.

— Да, Харриет палец в рот не клади.

— Харриет — славная девушка, — сказал Барлоу. — Но для меня, пожалуй, чересчур умная.

— Как Софи?

— Софи уехала к сестре. Когда вернется — неизвестно.

— Так тебе кажется, что Реймонд влюбился в Харриет?

— Теперь, по крайней мере, он перестанет целыми днями звонить Софи. Я не боюсь, что он ее уведет, но эти звонки мне не нравятся.

— Он что, и сейчас часто звонит ей?

— Нет, не думаю, — сказал Барлоу. — А впрочем, не знаю. Говорят, ты вчера вечером ужинал с Сьюзан Наннери?

— Да.

— Она славная, — сказал Барлоу. — Не мой тип. Но славная.

— Мне она нравится.

— Официант, черный кофе, — сказал Барлоу. — Будешь черный кофе? Два черных кофе. И я выкурю одну дешевую сигару. У тебя какие?… Вообще-то, я хотел поговорить с тобой не о женщинах, а о картине, которую на днях приобрела Наоми Рейс.

— Да, вещица что надо.

— В хорошем состоянии?

— Немного sfumato[20]. Чем-то напоминает Вальдеса[21].