Джексон не отрывал глаз от Коннора, когда толпа быстро раздвинулась, чтобы пропустить милиционеров с арестованным.

— …Друзья мои, осталось шесть суток до того дня, когда народ примет решение…

Митчелл быстро направился к ограждению для журналистов.

— …Сделайте это не ради меня. Сделайте это даже не ради коммунистической партии. Сделайте это ради будущего поколения россиян…

Милицейская машина под эскортом мотоциклистов начала двигаться с площади.

— …которые смогут сыграть свою роль граждан великого народа на земле. Я прошу только одного — права руководить этим народом.

Жиримский помолчал, пока не убедился, что овладел вниманием слушателей, и негромко закончил:

— Товарищи, я — ваш слуга.

Он отступил назад, и внезапно вой милицейских сирен был заглушен ревом ста тысяч голосов.

— Киллер из мафии, — сказала турецкая журналистка одному из своих коллег — этот «факт» она почерпнула от кого-то из толпы, которого она позднее процитирует в качестве «авторитетного источника».

Митчелл взглянул на ряд телевизионных камер, которые снимали движение милицейской машины, пока она не скрылась из виду. Затем он посмотрел на единственного человека, с которым ему нужно было побеседовать. Он терпеливо ждал, пока Клиффорд Саймондс взглянет в его сторону, и когда тот наконец это сделал, Митчелл помахал ему рукой, показывая, что ему нужно срочно поговорить с ним. Репортер Си-эн-эн быстро протиснулся сквозь ликующую толпу и подошел к американскому атташе по культуре.

Жеримский оставался на трибуне, упиваясь обожанием слушателей. Он не собирался уходить, пока они продолжали кричать.

Саймондс внимательно выслушал Митчелла. Он должен был быть в эфире через двенадцать минут. С каждой секундой улыбка у него становилась все шире.

— Вы абсолютно уверены? — спросил он, когда Митчелл перестал говорить.

— Разве я вас когда-нибудь подводил? — спросил Митчелл, пытаясь выглядеть обиженным.

— Нет, — извиняющимся тоном ответил Саймондс, — никогда.

— Однако эту информацию вы должны хранить на расстоянии тысячи миль от посольства.

— Конечно. Но кого мне назвать своим источником?

— Скажите, что вашим источником была бдительная петербургская милиция. Это — последнее, что будет отрицать начальник милиции.

Саймондс засмеялся.

— Ну, я пошел: мне нужно связаться с продюсером; я хочу, чтобы это сообщение пошло первым в утреннем выпуске последних известий.

— Ладно, — сказал Митчелл. — Но не забудьте: я тут ни при чем.

— Разве я в прошлом когда-нибудь вас подводил? — спросил Саймондс; он повернулся и пошел к ограждению для журналистов.

Митчелл направился в противоположную сторону. Он должен был рассказать эту историю еще одному человеку — и сделать это до того, как Жеримский уйдет с трибуны.

Защитная шеренга телохранителей отгораживала кандидата от восторженных поклонников. В нескольких метрах от него Митчелл увидел пресс-секретаря, который купался в лучах славы своего лидера.

На чистом русском языке Митчелл сказал одному из телохранителей, с кем ему нужно поговорить. Телохранитель обернулся и позвал пресс-секретаря. «Если Жеримский будет избран, — подумал Митчелл, — это будет не очень утонченная администрация». Пресс-секретарь сразу же велел пропустить американца, и тот вошел в огороженную зону и подошел еще к одному из своих партнеров по шахматам. Он кратко проинформировал его, что де Вильерс был загримирован под старика, в какой гостинице он находился, прежде чем пойти в ресторан.

К концу дня и Фицджералд и Джексон наверняка поняли, что оба они имели цело с настоящим профессионалом.

Глава семнадцатая

Президент и глава его администрации сидели вдвоем в Овальном кабинете и смотрели по телевизору утренние последние известия. Пока Клиффорд Саймондс делал свое сообщение, ни один из них не произнес ни слова.

— Сегодня днем на Дворцовой площади в Санкт-Петербурге во время речи коммунистического лидера Виктора Жеримского был задержан международный террорист. Арестованный, имя которого в интересах следствия пока не называется, содержится в знаменитой тюрьме «Кресты» в Санкт-Петербурге. Местная милиция не исключает возможности, что это тот же человек, который был причастен к убийству Рикардо Гусмана, кандидата в президенты Колумбии. Человек, арестованный в Санкт-Петербурге, следовал за Жеримским в течение нескольких дней во время его предвыборной кампании. Только на прошлой неделе он был охарактеризован в журнале «Тайм» как наиболее высокооплачиваемый на Западе наемный убийца. Предполагается, что русская мафия предложила ему миллион долларов, если он устранит Жеримского из президентской гонки. При его аресте потребовалось четыре милиционера, чтобы его скрутить.

Последовало несколько кадров, показывающих, как кого-то арестовывают в толпе и увозят прочь, но разглядеть можно было только затылок человека в меховой шапке. Затем на экране снова появилось лицо Саймондса.

— Коммунистический кандидат продолжал свою речь, хотя арест был произведен всего лишь в нескольких метрах от трибуны. Позднее Жеримский отдал должное петербургской милиции за ее бдительность и профессионализм и обещал, что, сколько бы покушений на него ни было произведено, ничто не помешает ему бороться с организованной преступностью. В настоящее время Жеримский, судя по опросам, имеет равный рейтинг с премьер-министром Черноповым, но многие обозреватели считают, что сегодняшний эпизод прибавит ему популярности перед выборами.

За несколько часов до того, как Жеримский выступил с речью на митинге, он имел частную встречу с генералом Бородиным в его штаб-квартире в северной части города. О результатах этой встречи ничего не известно, но представитель генерала Бородина не отрицает, что вскоре он выступит с заявлением, в котором сообщит, намерен ли он продолжать избирательную кампанию, и, что, может быть, еще важнее, кого из кандидатов он поддержит, если он снимет свою кандидатуру. Таким образом, вполне возможно, что на выборах шансы кандидатов совершенно непредсказуемы. Это был Клиффорд Саймондс, международная служба Си-эн-эн, Дворцовая площадь, Санкт-Петербург.

— В понедельник Сенат продолжит обсуждение законопроекта о сокращении ядерного, биологического, химического и конвенционального оружия… — сказал ведущий.

Президент нажал кнопку дистанционного управления, и экран погас.

— И вы мне говорите, что человек, арестованный в Санкт-Петербурге, не имел никаких связей с русской мафией, а был агентом ЦРУ?

— Да. Я жду звонка от Джексона, который должен подтвердить, что это тот же самый человек, который убил Рикардо Гусмана.

— А что я скажу журналистам, если они спросят меня об этом?

— Вам придется блефовать, потому что никто не должен знать, что человек, арестованный в Санкт-Петербурге, — наш агент.

— Но это раз и навсегда покончит с Декстер и ее говнюком-заместителем.

— Нет, если вы будете утверждать, что ничего об этом не знали, потому что тогда половина населения сочтет вас простофилей, которого ЦРУ обвело вокруг пальца. А если вы призна́ете, что вы об этом знали, другая половина потребует вашего импичмента. Так что теперь я вам советую только заявить, что вы с интересом ожидаете результата президентских выборов в России.

— Так оно и есть. Последнее, что мне нужно, — это чтобы проклятый фашист Жеримский стал президентом. Тогда сразу же возобновится «холодная война».

— Я подозреваю, что именно поэтому Сенат тянет с утверждением законопроекта о сокращении вооружений. Они не хотят принять решения, пока не знают, кто будет президентом России.

Лоуренс кивнул.

— Если человек, который сидит в петербургской тюрьме, — один из наших людей, нам нужно что-то сделать, и быстро. Потому что если президентом станет Жеримский, то только Бог сумеет помочь этому бедняге. Я-то, во всяком случае, не сумею.



Коннор молчал. Его втиснули между двумя милиционерами на заднее сиденье милицейской машины. Он понимал, что эти люди не имели ни достаточно высокого чина, ни власти допрашивать его. Это произойдет позже, и допрашивать его будет человек с совершенно другими погонами.

Когда машина проехала сквозь огромные деревянные ворота в мощеный дворик «Крестов», Коннор увидел, что его уже ждут. Трое дюжих громил в тюремной одежде выступили вперед, рывком открыли дверцу машины, чуть не сорвав ее с петель, и вытащили Коннора. Молодые милиционеры, сидевшие по обеим сторонам от него, выглядели напуганными.

Трое громил быстро протащили заключенного через двор и втолкнули в длинный мрачный коридор. Там они начали пинать и бить его. Коннор мог бы протестовать, но их лексикон состоял лишь из отрывистых ругательств. Когда они дошли до конца коридора, один из них отворил тяжелую железную дверь, а двое других втолкнули его в крошечную камеру. Он не пытался сопротивляться, когда они стянули с него ботинки, потом сняли часы и обручальное кольцо и забрали бумажник. Затем они ушли, захлопнув дверь.

Коннор медленно поднялся на ноги и осторожно потянулся, пытаясь понять, не сломано ли у него что-нибудь. Нет, кажется, ему ничего не сломали, хотя уже стали набухать синяки. Он оглядел камеру. Она была не больше, чем спальное купе, в котором он ехал из Москвы. Зеленые кирпичные стены выглядели так, словно их не красили десятки лет.

Когда Коннор попал в плен во Вьетнаме, он провел там полтора года в гораздо более тесной камере. Тогда отданный ему приказ был ясен: на допросах называть только свое имя, звание и личный номер. Это правило не касалось людей, которые жили по одиннадцатой заповеди:

Не попадись. Но если попадешься, наотрез отрицай, что ты имеешь какое-либо отношение к ЦРУ. Не волнуйся — компания всегда о тебе позаботится.

Коннор понял, что в его случае он должен забыть об «обычных дипломатических каналах», невзирая на все уверения Гутенбурга. Он лег на койку в крошечной камере. Все стало понятно.

Если вы беспокоитесь о своей новой работе, я поговорю с председателем вашей новой компании, объясню ему, что это очень краткосрочное задание.

Откуда Гутенбург знал, что он уже прошел собеседование о приеме на новую работу и что он имел дело непосредственно с председателем компании? Но он знал, потому что он уже поговорил с Беном Томпсоном. И поэтому они отказались взять его на работу. К сожалению, мы должны вас уведомить…

Что же касается Митчелла, он должен был разглядеть его сущность сквозь ангельское личико. Но звонок президента все еще оставался загадкой. Почему Лоуренс ни разу не назвал его по имени? И его фразы были несколько бессвязными, а смех — слишком громким.

Даже теперь ему было трудно поверить, как далеко готова пойти Элен Декстер, чтобы спасти свою шкуру. Он посмотрел на потолок. Если президент вообще ему не звонил, у него нет надежды выйти из «Крестов». Элен Декстер успешно устранила единственного человека, который мог ее разоблачить, и Лоуренс ничего не мог с этим поделать.

Слепое повиновение оперативному кодексу ЦРУ сделало Коннора пешкой в ее плане выжить. Никакой посол не заявит дипломатический протест в его защиту. Не будет у него никаких продуктовых передач. Он должен будет сам позаботиться о себе — как во Вьетнаме. И один из милиционеров, арестовавших его, сказал ему еще одну важную вещь: за восемьдесят четыре года существования «Крестов» никто никогда не сбежал из этой тюрьмы.

Дверь неожиданно открылась, и в камеру вошел человек в синем мундире. Он, не торопясь, закурил сигарету. Пятнадцатую за этот день.



Джексон оставался на площади, пока милицейская машина не скрылась из виду. Он ругал себя. В конце концов, он повернулся и пошел прочь от ликующей толпы. Он шагал так быстро, что Сергей едва за ним поспевал. Парнишка понимал, что сейчас — не время задавать вопросы. Слово «мафия» было на устах у всех, мимо кого они проходили по улице. Сергей облегченно вздохнул, когда Джексон остановил такси.

Джексон с восхищением думал о том, как Митчелл — без сомнения, по заданию Декстер и Гутенбурга, — выполнил всю операцию. Это была классическая операция ЦРУ — с той разницей, что на этот раз в иностранную тюрьму был безжалостно брошен собственный агент.

Он пытался не думать о том, что предстоит Коннору. Вместо этого он стал размышлять, что он скажет Энди Ллойду. Если бы он сумел дозвониться до него накануне вечером, он мог бы получить добро на то, чтобы отменить миссию Коннора. Его сотовый телефон все еще не работал, так что ему придется рискнуть и позвонить из гостиницы. После двадцати девяти лет у него появился шанс расплатиться по старому долгу. И он не сумел этого сделать.

Такси остановилось перед гостиницей Джексона. Он уплатил таксисту и вбежал в холл. Не дожидаясь лифта, помчался вверх по лестнице на второй этаж и побежал по коридору к номеру 132. Сергей догнал его, когда он уже поворачивал ключ в замке и открывал дверь.

Сергей сел на пол в углу комнаты и слушал, как Джексон разговаривает с кем-то по имени Ллойд. Когда он наконец повесил трубку, он был бледен как мел, и дрожал от ярости.

Впервые после того, как они ушли с площади, Сергей заговорил:

— Может быть, мне позвонить кому-нибудь из клиентов моей матери?



— Поздравляю! — сказала Декстер, как только Гутенбург вошел в ее кабинет.

Он сел напротив нее, положил на стол папку и улыбнулся.

— Я только что слушала по Эй-би-си и Си-би-эс краткую сводку последних известий, — сказала она. — Они все повторяют версию Саймондса о том, что произошло на Дворцовой площади. Как, по-вашему, наша пресса завтра подаст эту историю?

— Она уже теряет интерес. Не было сделано ни одного выстрела, никого даже не ударили, и подозреваемый оказался безоружным. Никто не высказывает предположений, что арестованный был американцем. Завтра утром эта история будет на первых страницах газет только в России.

— Как мы отвечаем на запросы прессы?

— Мы говорим, что это — внутренняя проблема России и что в Санкт-Петербурге наемный убийца берет за свою работу меньше, чем стоят в Вашингтоне хорошие ручные часы. Я советую им, если они хотят понять проблему, с которой сталкиваются российские власти, прочитать статью в журнале «Тайм» в прошлом месяце о русском крестном отце. Если они начнут меня прижимать, я укажу им на Колумбию. Если они начнут прижимать меня еще больше, я упомяну Южную Африку. Голодным редакторам этого хватит, чтобы заполнить несколько колонок.

— Какой-нибудь канал показал снимок Фицджералда после того, как он был схвачен?

— Только его затылок, да и то он был окружен милиционерами. Иначе, будьте уверены, они показывали бы его снова и снова.

— Есть ли шанс, что он выступит публично и сделает какое-нибудь заявление, которое может нас скомпрометировать?

— Практически нет. Если его будут судить, иностранных журналистов наверняка на суд не допустят. А если Жеримский будет избран президентом, Фицджералд наверняка никогда не выйдет из «Крестов».

— Вы приготовили доклад для Лоуренса? — спросила Декстер. — Потому что, можете быть уверены, он наверняка попытается доказать, что дважды два — шесть.

Гутенбург наклонился и постучал пальцем по папке, которую он положил на письменный стол Декстер.

Она открыла папку и начала читать. Переворачивая страницы, она не выказывала никаких эмоций. Дочитав до конца, она закрыла папку и с улыбкой передала ее Гутенбургу.

— Подпишитесь и немедленно отошлите ее в Белый дом, — сказала она. — Потому что, какие бы сомнения сейчас ни были у Лоуренса, если Жеримский станет президентом, он никогда снова не затронет эту тему.

Гутенбург кивнул в знак согласия.

Элен Декстер посмотрела на своего заместителя.

— Жаль, что мы были вынуждены пожертвовать Фицджералдом, — сказала она. — Но если это поможет избранию Жеримского, мы одним выстрелом убьем двух зайцев. Во-первых, законопроект о сокращении вооружений будет отвергнут Конгрессом, и, во-вторых, после этого президент будет гораздо меньше вмешиваться в работу ЦРУ.



Коннор спустил босые ноги с койки и встал, встречая своего посетителя. Большенков затянулся сигаретой и выпустил в воздух облако дыма.

— Дурная привычка, — сказал он на безупречном английском языке. — Жена все время говорит мне, чтобы я бросил курить.

Коннор промолчал.

— Меня зовут Владимир Большенков, я — начальник милиции этого города, и мне кажется, нам нужно немного побеседовать, прежде чем приступать к формальному допросу.

— Меня зовут Пит де Вильерс. Я — южноафриканский журналист, работающий в газете «Йоханнесбург Джорнэл», и я хочу видеть моего посла.

— Вот тут-то — моя главная проблема, — сказал Большенков, попыхивая сигаретой. — Видите ли, я не верю, что вас зовут Пит де Вильерс. Я почти уверен, что вы не южноафриканец, и я точно знаю, что вы — не корреспондент газеты «Йоханнесбург Джорнэл», поскольку в Южной Африке нет такой газеты. И, чтобы нам не тратить зря время, мне известно из самых авторитетных источников, что вы не были наняты мафией. Я признаю, что мне неизвестно, как вас зовут и даже из какой вы страны. Но, кто бы вас ни послал, он, пользуясь нынешним жаргоном, бросил вас в яму с дерьмом. И, я бы добавил, бросил с очень большой высоты.

Коннор даже не мигнул.

— Но уверяю вас, со мной они этого не сделают. Так что если вы не захотите мне помочь, я должен буду оставить вас гнить здесь, а сам пойду купаться в лучах своей незаслуженной славы.

Коннор снова промолчал.

— Похоже, я вас не убедил, — сказал начальник милиции. — Я полагаю, мой долг сказать вам, что вы не в Колумбии, и я не собираюсь изменять своему долгу в зависимости от того, с кем я недавно разговаривал и кто предложит мне более пухлую пачку долларов. — Он помолчал, снова затянулся сигаретой и добавил: — Я подозреваю, что это одно из многих свойств, которые мы разделяем.

Он повернулся и направился к двери. У двери он остановился и сказал:

— Обдумайте то, что я сказал. Но на вашем месте я бы думал не очень долго.

Он постучал в дверь.

— Позвольте мне заверить вас, кто бы вы ни были, — добавил он, когда дверь открылась, — пока я здешний начальник милиции, здесь не будет ни дыбы, ни испанского сапога, ни каких-либо других видов пытки: это не мой стиль. Но я не могу гарантировать вам такого же джентльменского обращения, если Виктор Жеримский будет избран следующим президентом России.

Начальник милиции закрыл за собой дверь, и Коннор услышал, как в замке поворачивается ключ.

Глава восемнадцатая

Перед гостиницей остановились три белых БМВ. Люди, сидевшие рядом с водителем во всех трех машинах, выскочили на тротуар и осмотрели улицу. Когда они убедились, что все в порядке, задняя дверца средней машины открылась, и на улицу вышел Алексей Романов. Это был высокий молодой человек в длинном черном кашемировом пальто. Не оглядываясь назад, он быстро вошел прямо в гостиницу. Еще три человека последовали за ним, образовав вокруг него полукруг.

По описанию, переданному ему по телефону, Романов сразу узнал высокого американца, который стоял в центре вестибюля, явно показывая, что он кого-то ждет.

— Мистер Джексон? — спросил Романов с гортанным акцентом.

— Да, — ответил Джексон. Он пожал бы Романову руку, если бы тот не повернулся молча и не направился к выходу.

Когда Джексон следом за ним вышел на улицу, все три машины стояли со включенными моторами и три задние дверцы все еще были открыты. Джексону предложили сесть на заднее сиденье средней машины, и он сел между человеком, который не захотел пожать ему руку, и другим, таким же молчаливым человеком, но более плотного телосложения.

Три машины выехали на среднюю полосу, и как по волшебству все другие машины с этой полосы съехали. Кажется, только светофор не знал, кто они такие.

Пока небольшой кортеж ехал через город, Джексон вновь отругал себя. Всего этого можно было бы избежать, если бы он днем раньше смог дозвониться до Энди Ллойда. Но каждый крепок задним умом, говорил он себе. Только у политиков есть врожденное свойство предсказывать будущее.

— Вам нужно встретиться с Николаем Романовым, — сказал Сергей.

Он набрал номер своей матери. Когда она взяла трубку, он вел себя так, как раньше никогда не вел себя в присутствии Джексона. Он говорил уважительно и слушал внимательно, ни разу не перебивая. Через двадцать минут он положил трубку.

— Я думаю, она позвонит, — сказал он. — Проблема в том, что никто не может стать «вором в законе» — то есть членом мафии, как вы их называете, — пока ему не исполнится четырнадцать лет. Даже для Алексея, единственного сына Царя, не было сделано исключения.

Далее Сергей объяснил, что он попросил устроить Джексону свидание с Царем, вождем «воров в законе». Эта организация была основана, когда еще Россией управлял настоящий царь, и она сохранилась, став одной из самых страшных и уважаемых преступных организаций.

— Моя мать — одна из немногих женщин, с которой соглашается разговаривать Царь. Она попросит его вас принять, — сказал Сергей.

Зазвонил телефон, и Сергей сразу же схватил трубку. Внимательно слушая, что ему говорит мать, он побледнел и начал дрожать. Он некоторое время колебался, но в конце концов согласился на то, что она ему предложила. Когда он положил трубку, его рука все еще дрожала.

— Ну, он согласился меня принять? — спросил Джексон.

— Да, — тихо ответил Сергей. — Завтра утром за вами приедут два человека: Алексей Романов, сын Царя, который займет его место, когда тот умрет, и Степан Иваницкий, двоюродный брат Алексея — третий по званию.

— Так в чем проблема?

— Поскольку они вас не знают, они поставили одно условие.

— Какое?

— Если Царь решит, что вы зря потратили его время, они вернутся и сломают мне одну ногу, чтоб напомнить мне, что я не должен их больше беспокоить.

— Так когда они вернутся, ты лучше будь подальше отсюда.

— Если они меня не найдут, они навестят мою мать и сломают ей ногу. А когда они меня отыщут, они сломают мне обе ноги. Таков неписаный устав мафии.

Джексон подумал, не отменить ли ему вообще свидание с Царем. Он не хотел отвечать за то, что Сергей будет ходить на костылях. Но Сергей сказал ему, что отменять свидание поздно. Он уже принял условие.



Одного взгляда на Степана Иваницкого, племянника Царя, который сидел справа от Джексона, было достаточно, чтобы Джексон понял, что сломать ногу Сергею будет для него делом одной минуты, а позабудет он об этом еще скорее.

Когда кортеж выехал за город, он еще прибавил скорость. Неожиданно первая машина свернула влево и остановилась перед массивными железными воротами, на которых красовался герб с изображением сокола с распростертыми крыльями. К машине подошли два человека с автоматами Калашников, и водитель опустил стекло, чтобы они могли заглянуть внутрь. Это напомнило Джексону прибытие в штаб-квартиру ЦРУ, с той только разницей, что охранники там были всего лишь с пистолетами, причем в кобурах.

После того как все три машины были осмотрены, один из охранников кивнул, и крылья сокола распахнулись. Кортеж медленно поехал по дорожке, которая тянулась сквозь густой лес. Через пять минут Джексон увидел фасад дома — хотя это был не дом. Сто лет назад это был дворец наследника престола. Теперь в нем обитал дальний потомок царя, который тоже верил в свое престолонаследие.

— Не обращайтесь к Царю, пока он сам к вам не обратится, — заранее предупредил Джексона Сергей. — И все время ведите себя с ним как с потомком императоров.

Джексон предпочел не говорить Сергею, что он понятия не имеет, как нужно вести себя с членами российской императорской фамилии.

Машины остановились перед фасадом. Высокий элегантный человек в черном фраке, белой рубашке и галстуке-бабочке ожидал их на верхней ступеньке. Он поклонился Джексону, который старался вести себя так, будто привык к подобному обращению. В конце концов однажды он встречался с Ричардом Никсоном.

— Добро пожаловать в Зимний дворец, мистер Джексон, — сказал дворецкий. — Господин Романов ждет вас в Синей галерее.

Алексей Романов и Степан Иваницкий провели Джексона через открытую дверь. Джексон и молодой Романов последовали за дворецким по длинному мраморному коридору, а Иваницкий остался стоять у входа. Джексону хотелось остановиться и осмотреть картины и скульптуры, которые сделали бы честь любому музею, но равномерный шаг дворецкого этого не позволял. Дворецкий остановился перед высоченной белой дверью в конце коридора. Он постучал, открыл дверь и отступил в сторону, давая Джексону войти.

— Мистер Джексон! — провозгласил он и вышел, неслышно затворив за собой дверь.

Джексон вступил в огромную, пышно обставленную гостиную. Пол был покрыт толстым ковром, за который иной турок отдал бы свою жизнь. С высокого кресла в стиле Людовика Четырнадцатого поднялся седой старик в синем костюме в полоску. Бледность его лица говорила о долгой болезни. Слегка сгорбившись, он сделал шаг вперед и пожал руку своему гостю.

— Очень любезно с вашей стороны, что навестили меня, мистер Джексон, — сказал он. — Вы должны меня извинить, я давно не говорил по-английски. Я был вынужден уехать из Оксфорда в 1939 году, когда началась война. Тогда я только что окончил второй курс. Видите ли, британцы никогда не доверяли русским, хотя позднее мы стали союзниками. — Он хитро улыбнулся. — Я уверен, они точно так же не доверяют американцам.

Джексон не знал, что ответить.

— Прошу вас, садитесь, — старик указал на роскошное кресло рядом со своим.

— Спасибо, — сказал Джексон; это было первое слово, которое он произнес после того, как вышел из гостиницы.

— Теперь, мистер Джексон, — Романов опустился в кресло, — если я задам вам вопрос, будьте любезны ответить очень точно. Если вы сомневаетесь, не торопитесь, подумайте. Потому что если вы решите сказать мне неправду — как бы это выразить? — будет закончена не только эта встреча.

Джексону хотелось сразу же встать и уйти, но он знал, что этот старик, возможно, — единственный человек в мире, который может помочь Коннору выйти из «Крестов» живым. Он кивнул в знак согласия.

— Хорошо, — сказал Романов. — А теперь я хотел бы немного узнать о вас, мистер Джексон. Я с первого взгляда вижу, что вы работаете в правоохранительных органах, и поскольку вы в моей стране (он подчеркнул слово «моей»), я полагаю, что это скорее ЦРУ, чем ФБР. Я правильно понимаю?

— Я работал в ЦРУ двадцать восемь лет, но недавно я был… я был смещен, — Джексон тщательно подбирал слова.

— Иметь своим боссом женщину противоречит законам природы, — заметил Романов, даже не попытавшись улыбнуться. — Организация, которой я руковожу, никогда не унизится до такой глупости.

Старик наклонился влево и взял со столика небольшой стакан с бесцветной жидкостью, которого Джексон раньше не заметил. Он пригубил глоток и поставил стакан на стол, прежде чем задать следующий вопрос:

— А сейчас вы работаете в другой правоохранительной организации?

— Нет, — твердо сказал Джексон.

— Значит, вы не состоите ни в каком штате? — предположил старик.

Джексон не ответил.

— Понимаю, — кивнул старик. — Из вашего молчания я заключаю, что вы не единственный человек, который не доверяет Элен Декстер.

Джексон снова промолчал. Но он быстро понял, что лгать Романову — себе дороже.

— Почему вы хотели со мной встретиться, мистер Джексон?

Джексон подозревал, что Романов отлично знает, зачем Джексон хотел с ним встретится, но счел разумным подыграть ему.

— Я пришел просить за своего друга, который из-за моей глупости был арестован и сейчас находится в тюрьме «Кресты».

— Это учреждение не славится гуманным обращением с заключенными, особенно если речь идет об условно-досрочном освобождении.

Джексон кивнул в знак согласия.

— Насколько я знаю, не ваш друг проинформировал прессу, что моя организация предложила ему миллион долларов за то, чтобы он устранил Жеримского из президентской гонки. Будь это так, он давно уже был бы повешен в своей камере. Нет, я подозреваю, что человек, распространивший эту небылицу, является одним из приспешников Элен Декстер. Если бы вы пришли ко мне немного раньше, мистер Джексон, я бы предостерег вас относительно Митчелла. — Романов сделал еще один глоток из стакана и добавил: — Это один из немногих ваших соотечественников, которого я был бы непрочь завербовать в свою организацию. Я вижу, вы удивлены объемом моей осведомленности.

Джексон сидел неподвижно, как статуя.

— Мистер Джексон, едва ли вас удивит, что у меня есть свои агенты в высших эшелонах ЦРУ и ФБР. — Романов снова криво ухмыльнулся. — И если бы я счел это нужным, у меня был бы свой агент и в Белом доме. Но, поскольку президент Лоуренс отвечает на все вопросы, которые ему задают на еженедельных пресс-конференциях, в этом едва ли есть необходимость. Поэтому я задам вам следующий вопрос. Ваш друг работает в ЦРУ?

Джексон не ответил.

— О, я вижу. Так я и думал. Ну, вероятно, он понимает, что в этом случае Элен Декстер не поспешит ему на помощь.

Джексон все еще молчал.

— Хорошо, — усмехнулся старик. — Теперь я точно знаю, чего вы от меня хотите. — Но мне неясно, что вы можете предложить мне за эту услугу.

— У меня нет представления, каковы нынешние расценки, — наконец заговорил Джексон.

Романов засмеялся.

— Ну, не думаете же вы, мистер Джексон, что я велел привезти вас сюда, чтобы обсуждать денежные вопросы. Оглянитесь вокруг, и вы убедитесь, что, сколько бы вы мне ни предложили, этого будет недостаточно. Журнал «Тайм» очень недооценил меня, когда рассуждал о моей власти и богатстве. Только в прошлом году моя организация имела товарооборот на сумму 187 миллиардов долларов — это больше экономики Бельгии или Швеции. У нас есть действующие филиалы в ста сорока двух странах, и каждую неделю открывается новая точка, если перефразировать лозунг «Макдоналдса». Нет, мистер Джексон, мне осталось не так долго жить, чтобы тратить время на обсуждение денежных вопросов с нищим.

— Так почему вы согласились меня принять? — спросил Джексон.

— Здесь не вы задаете вопросы, мистер Джексон, — сказал Романов. — Вы только отвечаете на них. Странно, что вам недостаточно объяснили ситуацию.

Романов сделал еще глоток бесцветной жидкости, прежде чем точно объяснил, чего он хочет от Джексона, чтобы устроить Коннору побег из тюрьмы. Джексон знал, что он не имеет права принять условия Романова от имени Коннора, но, поскольку его предупредили — не задавать вопросы, — он молчал.

— Вам, конечно, нужно время, чтобы обдумать мое предложение, мистер Джексон, — продолжал старик. — Но если ваш друг согласится на мои условия и потом не выполнит своей части сделки, он должен заранее знать, какими это чревато последствиями. — Он сделал паузу. — Я надеюсь, мистер Джексон, что ваш друг не из тех людей, которые, заключив соглашение, нанимают ловкого адвоката, чтобы тот нашел в соглашении лазейку, позволяющую ему увильнуть от выполнения своих обязанностей. Видите ли, в этом суде я одновременно и судья и присяжные, и я назначу моего сына Алексея обвинителем. Я возложил на него ответственность за то, чтобы этот контракт был выполнен абсолютно точно. Я уже отдал ему приказание сопровождать вас обоих в Соединенные Штаты, и он не вернется, пока соглашение не будет выполнено. Надеюсь, вам все понятно, мистер Джексон?



Контора Жеримского являла полную противоположность дворцу Царя. Лидер коммунистов занимал четвертый этаж обветшалого здания в северном пригороде Москвы — хотя каждому, кого приглашали побывать на его даче на Волге, становилось понятно, что и он не чужд роскоши.

Последние голоса были поданы в десять часов вечера накануне. Теперь Жеримскому оставалось только сидеть и ждать, пока служащие от Тихого океана до Балтики подсчитают бюллетени. Он прекрасно знал, что в некоторых округах избиратели проголосовали по нескольку раз, а в других урны с бюллетенями исчезнут по дороге к счетчикам. Но он был уверен, что теперь, когда он договорился с Бородиным и тот снял свою кандидатуру, у него был реальный шанс выиграть. Тем не менее, будучи реалистом, он отлично знал, что коль скоро мафия стоит за Чернопова, ему нужно получить гораздо больше половины голосов, чтобы иметь малейший шанс победить. Поэтому он решил приобрести союзника в лагере Царя.

Результат выборов должен был быть объявлен лишь через пару дней, потому что в большинстве регионов страны голоса все еще подсчитывали вручную. Ему не нужно было напоминать о часто цитируемом изречении Сталина, что не важно, сколько людей голосует, важно, кто подсчитывает голоса.

Сотрудники Жеримского сидели на телефонах, пытаясь определить, что происходит в стране. Но председатели счетных комиссий могли только сказать, что шансы обоих кандидатов примерно равны. Лидер коммунистов в этот день чаще стучал кулаком по столу, чем за последнюю неделю, и он подолгу оставался один в своем кабинете, делая частные телефонные звонки.

— Это хорошая новость, Степан, — говорил Жеримский по телефону. — Если вы сумеете позаботиться о проблеме своего двоюродного брата…

Он слушал ответ Иваницкого, когда раздался стук в дверь. Он положил трубку, как только в кабинет вошел заведующий персоналом. Он не хотел, чтобы Титов знал, с кем он разговаривал.

— Журналисты спрашивают, согласитесь ли вы с ними поговорить, — сказал Титов, надеясь, что это на несколько минут займет его начальника. В последний раз Жеримский беседовал со стервятниками, как он называл журналистов, накануне утром, когда они все пришли посмотреть, как он опускает свой бюллетень в Кусково, где он родился.

Жеримский нехотя кивнул и последовал за Титовым вниз по лестнице на улицу. Он дал указание своему персоналу нипочем не разрешать журналистам входить в здание, боясь, что они обнаружат, как мало у него сотрудников и как плохо они работают. Это изменится, как только он наложит руку на государственную казну. Он даже своему заведующему персоналом не говорил, что при его жизни это будут последние выборы русского народа. И ему будет наплевать, сколько протестов против этого появится в иностранных газетах и журналах. Скоро они вообще перестанут продаваться к востоку от Германии.

Когда Жеримский вышел на тротуар, его встретила самая большая толпа журналистов, какую он когда-либо видел с тех пор, как началась предвыборная кампания.

— Уверены ли вы в победе, господин Жеримский? — крикнул кто-то, прежде чем он успел поздороваться с журналистами.

— Если победит тот, за кого проголосует большинство избирателей, я буду президентом России.

— Председатель международной комиссии наблюдателей говорит, что это наиболее демократические выборы в истории России. Вы с этим согласны?

— Я соглашусь, если я буду избран, — ответил Жеримский. Журналисты вежливо рассмеялись этой маленькой шутке.

— Если вы будете избраны, как скоро вы нанесете визит к президенту Лоуренсу в Вашингтон?

— Вскоре после того, как он навестит меня в Москве, — последовал немедленный ответ.

— Если вы станете президентом, что ждет человека, который был недавно арестован на Дворцовой площади и обвинен в подготовке покушения на вас?

— Это решит суд. Но можете быть уверены, его будут судить по справедливости.

Неожиданно Жеримскому все это надоело. Без предупреждения он повернулся и пошел обратно в здание, не отвечая на вопросы, которые раздавались ему вслед:

— Вы предложили Бородину пост в своем правительстве?

— Что вы сделаете с Чечней?

— Будет ли борьба с мафией вашей главной задачей?

Поднимаясь вверх по обшарпанным ступенькам на четвертый этаж, он решил: выиграет он или проиграет, он больше никогда не будет разговаривать с журналистами. Он не завидовал Лоуренсу, которому приходилось управлять страной, где журналисты привыкли, что с ними обращаются как с равными. Войдя в своей кабинет, он плюхнулся на диван и крепко заснул — впервые за много дней.



Ключ повернулся в замке, и дверь камеры отворилась. В камеру вошел Большенков с большим брезентовым мешком и потрепанным кожаным портфелем в руках.

— Как видите, я снова здесь, — сказал начальник петербургской милиции, садясь напротив Коннора. — Из чего вы можете заключить, что я хочу снова побеседовать с вами неофициально. Надеюсь, что сегодня наша беседа будет более продуктивной, чем в прошлый раз.

Большенков посмотрел на человека, сидевшего напротив него на койке. За последние пять дней он, судя по его виду, похудел на пару килограммов.

— Я вижу, вы еще не привыкли к нашей кухне, — сказал Большенков, закуривая сигарету. — Я должен признать, что даже нашим беспризорникам обычно нужно некоторое время, чтобы оценить меню «Крестов». — Он глубоко затянулся и выдохнул дым.

— Недавно вы могли прочитать в газетах, что один из наших заключенных съел другого заключенного, — продолжал Большенков. — Но нехватка продуктов питания и проблема перенаселенности тюрем не позволяет нам чрезмерно беспокоиться из-за этого.

Коннор улыбнулся.

— О, я вижу, вы наконец-то ожили, — сказал начальник милиции. — Так вот, я должен вам сказать, что после нашей предыдущей встречи произошло одно или два интересных события, о которых, я думаю, вам будет интересно узнать.

Он положил брезентовый мешок и портфель на пол.

— Портье гостиницы «Националь» доложил, что эти два предмета багажа не были востребованы.

Коннор удивленно поднял брови.

— Я так и думал, — сказал Большенков. — И, честно говоря, когда мы показали ему вашу фотографию, портье подтвердил, что хотя он помнит, как человек, похожий на вас, оставил мешок, он не помнит портфеля. Тем не менее, я думаю, вам не нужно напоминать, что именно в нем находится.

Большенков открыл портфель и показал Коннору винтовку «Ремингтон-700». Коннор смотрел прямо перед собой, делая вид, что ему это безразлично.

— Хотя я уверен, что вы пользовались подобным оружием раньше, я думаю, вы никогда не видели этой конкретной винтовки, несмотря на инициалы «П.Д.В.», так предусмотрительно выгравированные на крышке футляра. Даже самый зеленый новобранец догадался бы, что против вас сфабриковали улику.

— ЦРУ, наверное, думает, что у нас самая глупая полиция в мире, — продолжал Большенков, закуривая новую сигарету. — Неужели они считают, что мы не догадывались, в чем заключается настоящая работа Митчелла? Атташе по вопросам культуры! — презрительно произнес Большенков. — Небось, он думает, что Эрмитаж — это универмаг. Но, прежде чем вы что-нибудь скажете, я должен сообщить вам еще одну новость, которая вас заинтересует. — Он опять глубоко затянулся, чтобы дым проник ему в легкие. — Виктор Жеримский победил на выборах, и в понедельник он официально займет пост президента.

Коннор слабо улыбнулся.

— И поскольку я не думаю, что он предложит вам сидеть в первом ряду на церемонии его инаугурации, — добавил Большенков, — может быть, вам настало время откровенно рассказать свою часть этой истории, мистер Фицджералд.

Глава девятнадцатая

Жеримский с важным видом вошел в комнату. Его сотрудники немедленно встали со своих мест вокруг продолговатого дубового стола и устроили ему овацию, пока он не сел под большим портретом Сталина, извлеченным из подвалов Пушкинского музея, где этот портрет собирал пыль с 1956 года.

Жеримский был одет в темно-синий костюм, белую рубашку с красным шелковым галстуком. Он очень отличался от других людей, сидевших за столом: те все еще были в плохо скроенных костюмах, поистрепавшихся за время предвыборной кампании. Своим видом он ясно давал им понять, что они должны как можно скорее сшить себе костюмы на заказ.

— Хотя я официально вступаю в должность президента только в следующий понедельник, — начал он, — есть одно или два дела, которые я хотел бы решить сразу же.

Он оглядел своих сподвижников, которые поддерживали его в трудные для него годы и теперь ожидали награды за свою преданность. Многие из них ждали этого момента полжизни.

Он обратился к невысокому коренастому человеку, глядевшему прямо перед собой. Осип Песков раньше был телохранителем, но был повышен до члена Политбюро после того, как он застрелил трех человек, которые пытались убить его босса, когда тот был с визитом в Одессе. У Пескова было одно качество, которого Жеримский собирался потребовать от всех своих министров: как только министр уяснит данное ему приказание, он должен немедленно выполнить его.

— Осип, мой старый друг, — сказал Жеримский. — Ты будешь моим министром внутренних дел.

Несколько человек, сидевших вокруг стола, попытались не выказать своего удивления или недовольства; большинство из них знали, что они гораздо более компетентны для этой работы, чем бывший украинский докер, и некоторые подозревали, что тот даже не знает, что такое «министр внутренних дел». Невысокий, крепко сложенный человек улыбнулся своему лидеру, как ребенок, которому неожиданно подарили забавную игрушку.

— Твоей главной обязанностью, Осип, будет бороться с организованной преступностью. Я думаю, лучший способ начать эту борьбу будет заключаться в том, чтобы арестовать Николая Романова — так называемого Царя. Потому что пока я президент, в России не будет места для царей или императоров.

— В чем мне его обвинить? — простодушно спросил Песков.

— В чем хочешь, от мошенничества до убийства, — сказал Жеримский. — Только позаботься, чтобы для обвинения были достаточные основания.

Песков сразу же почувствовал себя неуютно. Ему было бы легче, если бы босс просто приказал ему убить Романова.

Жеримский снова оглядел стол.

— Лева, — сказал он, поворачиваясь к другому человеку, который был ему слепо предан, — я сделаю тебя ответственным за другую половину моей программы закона и порядка.

Лев Шулов беспокойно взглянул на Жеримского, не будучи уверен, какое поручение будет ему дано.

— Ты будешь моим министром юстиции.

Шулов улыбнулся.

— Сейчас суды завалены делами. Назначь пару сотен новых судей. Но пусть они будут членами партии с большим стажем. Объясни им, что у меня в деле соблюдения законности и порядка две цели: более скорые суды и более долгие сроки заключения. И с первых дней моего президентства я должен дать понять на каком-то конкретном примере, что я не потерплю, чтобы кто-нибудь выступал против меня.

— Вы имеете в виду кого-нибудь конкретно?

— Да, — ответил Жеримский.

В этот момент раздался стук в дверь. Все обернулись, чтобы посмотреть, кто это смеет прерывать первое заседание президентского кабинета министров. В комнату бесшумно вошел Дмитрий Титов: он полагал, что Жеримский будет еще более недоволен, если его не прервут. Титов прошел через комнату и, наклонившись к президенту, что-то прошептал ему на ухо.

Жеримский рассмеялся. Все остальные тоже рады бы были рассмеяться, но не могли, пока не узнают, что смешного в словах Титова. Жеримский взглянул на своих сотрудников:

— Мне звонит президент Соединенных Штатов. Кажется, он хочет меня поздравить.

Теперь они могли смеяться.

— Мое следующее решение в качестве вашего руководителя заключается в том, должен ли я заставить его подождать еще три года… — они засмеялись еще громче — …или сейчас же взять трубку.

Никто не высказал своего мнения.

— Не выяснить ли нам, чего он хочет? — спросил Жеримский.

Все кивнули. Титов поднял трубку телефона, стоявшего около Жеримского, и подал ее своему боссу.

— Господин президент? — спросил Жеримский.

— Нет, сэр. Меня зовут Энди Ллойд. Я глава администрации Белого дома. Могу я связать вас с президентом Лоуренсом?

— Нет, не можете, — сердито ответил Жеримский. — Скажите своему президенту, чтобы в следующий раз он сам был на линии, потому что я не разговариваю с мальчиками на побегушках. — Он положил трубку, и все снова рассмеялись.

— Да, так что я говорил?

— Вы собирались сообщить нам, господин президент, — сказал Шулов, — кто именно, по-вашему, должен стать примером, дабы продемонстрировать новый порядок в министерстве юстиции.

— Ах да, — сказал Жеримский и снова улыбнулся.

В этот момент опять зазвонил телефон.

— Могу я, — произнес голос в телефоне, — говорить с президентом Жеримским?

— Кто его спрашивает? — сказал Титов.

— Том Лоуренс.

Титов передал трубку Жеримскому со словами:

— Президент Соединенных Штатов.

Жеримский взял трубку.

— Это вы, Виктор?

— Говорит президент Жеримский. Кто вы такой?

— Том Лоуренс, — сказал президент, подмигнув государственному секретарю и Ллойду, которые слушали разговор по своим телефонным отводам.

— Доброе утро. Чем могу быть вам полезен?

— Я звоню, чтобы добавить мои поздравления к тем, которые вы, наверно, уже получили после вашей впечатляющей (Лоуренс хотел сказать: «неожиданной», но Государственный департамент возразил против этого) победы. Вы получили несколько больше голосов, чем ваш противник. Но каждый политик время от времени вынужден сталкиваться с такой проблемой.

— С этой проблемой я больше не столкнусь, — заверил Жеримский.

Лоуренс засмеялся, решив, что это шутка. Он бы этого не сделал, если бы видел каменные лица людей, сидевших вокруг стола в Кремле.

— Продолжайте, — шепнул Ллойд.

— В первую очередь я хотел бы ближе познакомиться с вами, Виктор.

— Тогда вы должны начать с того, что только моя мать называет меня по имени.

Лоуренс посмотрел на заметки, лежащие перед ним на столе. Он увидел, что полное имя и отчество Жеримского — Виктор Леонидович. Он подчеркнул слово «Леонидович», но Ларри Харрингтон покачал головой.

— Простите, — сказал Лоуренс. — Как вы хотите, чтобы я вас называл?

— Так же как, по-вашему, человек, с которым вы не знакомы, должен обращаться к вам.

Хотя они слышали только одну сторону разговора, люди, сидевшие вокруг стола в Кремле, наслаждались первой перепалкой между двумя лидерами. Этого нельзя было сказать о людях в Овальном кабинете.

— Попробуйте другое направление, — шепнул государственный секретарь.

Том Лоуренс взглянул на подготовленные Энди Ллойдом вопросы и перевернул страницу.

— Я надеялся, что в скором времени мы сможем увидеться, — добавил Лоуренс. — Вообще говоря, странно, что до сих пор мы ни разу не встречались.

— В этом нет ничего странного, — сказал Жеримский. — Когда вы в последний раз были в Москве в июне этого года, ваше посольство не послало ни мне, ни кому-нибудь из моих товарищей приглашения на обед, который был дан в вашу честь.

Люди, сидевшие вокруг стола, зашептались в знак согласия.