Жар обжег ногу Дойля, пробежал по сведенным мышцам и, наконец, ударил в голову, вырвав его из бессвязных видений. Он сел, – сознание понемногу возвращалось, и он увидел кинжал, пригвоздивший его ногу ко льду, и ворох досок и щепок, поспешно удалявшихся от него в сторону двух неподвижных тел, лежавших слишком далеко, чтобы цепочка Братства Антея могла до них дотянуться.

– Эй, вы! – кричал Бургхард. – С бородой! Не вытаскивайте кинжал, пока не схватитесь за руку Фридмена!

Дойль кивнул и потянулся к человеку, продолжавшему держаться за кинжал.

– Не бойтесь, – заверил он Бургхарда. – Я не собираюсь разрывать Связь. – Он дотянулся до свободной руки Фридмена и схватился за нее, и только тогда тот выдернул кинжал, спрятал его в ножны и повернулся, чтобы взяться за руку человека, державшего его за цепь на ноге.

По команде Бургхарда все пятеро, пошатываясь, поднялись на ноги. Дойль чувствовал себя так, словно кинжал продолжает торчать в его ноге, и когда цепочка людей медленно двинулась вдоль причала к лестнице, он оглянулся и увидел за собой кровавые пятна, а на том месте, где лежала его нога, уже подернувшуюся льдом красную лужу.

– Держитесь за идущего перед вами и только поставьте ногу на лестницу, – окликнул его Бургхард, уже поднявшийся наверх. – Мы вас дальше вытащим.

Пару минут спустя Дойль и пятеро членов Братства Антея сидели или стояли, шатаясь, на причале, задыхаясь, греясь жаром от горевшей лодки и набирая силу, поднимавшуюся по ногам от цепей, взбадривая не хуже глотка бренди.

– Он... он отправился дальше в убеждении, что покончил с нами, – выдохнул Бургхард, перевязывая порезанную руку носовым платком. – Нам еще повезло, что он спешил и использовал всего-навсего заклятие Адского Оживления, да и то наскоро. Если бы он как следует наложил заклятие Смертоносных Паров...

По льду в их сторону спешил человек.

– Эй, сукины дети! – возопил он; это, разумеется, был коротышка – владелец погибшей лодки. – Я вас всех притащу к магистрату!

Бургхард полез в правый карман здоровой, левой рукой, вытащил кошелек и встряхнул его.

– Примите наши извинения! – крикнул он, бросая его коротышке. – Тут хватит на новую лодку и на то время, пока вы будете ее искать!

Он повернулся к Дойлю и остальным.

– Мы потеряли шестерых, – тихо сказал он. – И некоторые из вас получили ранения, требующие лечения, – ваша нога, сэр, в частности, и второе по значимости наше оружие – кошелек – тоже иссякло. Посему не будет трусостью вернуться домой и... привести себя в порядок, поесть, поспать и продолжить преследование наутро.

Дойль уже успел снять башмак и обмотать порезанную ногу смоченным бренди обрывком шарфа. Он натянул башмак, стиснул зубы от боли и поднял глаза на Бургхарда.

– Мне надо идти дальше, – хрипло сказал он, – если я хочу попасть домой. Однако вы правы. Ваши люди совершили... гораздо больше того, о чем я имел право их просить. И я повинен в гибели шестерых человек.

Он встал, испытывая чувство благодарности к морозу – сейчас это подействовало как анестезия.

Лонгвелл печально покачал головой.

– Нет, – возразил он. – Пока мы были на северном берегу, мне ничего не хотелось так, как бросить преследование и вернуться к нашей трапезе. Но теперь, когда Мак-Хью, и Кикхем, и остальные мертвы – я не смогу вкушать портвейн, зная, что он повинен в их смерти... его надо остановить.

– Аминь, – произнес Стоуэлл, продолжая недоверчиво ощупывать свой шарф. – У нас будет время для яств и вин после того, как мы отправим этого молодца в ад.

Лицо Бургхарда, похожее в оранжевом свете фонаря на отполированную морем корягу, скривилось в мрачной улыбке.

– Да будет так. И, сэр, – добавил он, обращаясь к Дойлю, – не казните себя за то, что эти люди погибли, помогая вам. Нам платят за эту работу, и немалый риск ее определяет и немалый размер платы. И если бы вы не забросили Стоуэлла в безопасное место, мы бы остались там, на льду, все до одного. Вы можете идти?

– Да.

– Отлично. – Бургхард подошел к краю причала. – Вас устраивает плата? – спросил он у владельца лодки, топтавшегося на льду у догоравшего судна.

– О, да! – кивнул коротышка, безмятежно махнув рукой. – Если что, вам я лодку сдам в любое время, только скажите.

– Хоть кто-то остался в выигрыше этой ночью, – горько вздохнул Бургхард.

Лодка, превратившаяся теперь в пылающий ад, перевернулась и начала погружаться сквозь растаявший лед, и сквозь клубы пара и дыма видно было, как рушатся по одному шпангоуты, словно кто-то, считая, загибает пальцы великанской руки.

* * *

При виде Дойля, входившего через низкую дверь в залу, глаза трактирщика свирепо сузились и тут же изумленно расширились, когда он увидел вошедших следом Бургхарда и остальных Братьев.

– Этот парень с тобой, Оуэн? – подозрительно спросил трактирщик.

– Да, Боуз, – отвечал Бургхард, – и Братство возместит тебе весь ущерб, что он мог причинить твоему заведению. Скажи, не видел ли ты...

– Тот человек, что свалился вместе со мной на стол, – перебил его Дойль. – Где он?

– Этот? Да он, разрази меня...

Дом завибрировал, словно в недрах его кто-то начал играть на органе похоронную мелодию в регистрах, слишком низких для человеческого уха, и откуда-то издалека послышалось высокое, монотонное пение. Цепь на ноге Дойля зазвенела, обжигая ему лодыжку.

– Где он? – рявкнул Бургхард.

Все произошло почти мгновенно. Свечи в деревянных канделябрах засияли и рассыпались каскадом обжигающих брызг, словно фейерверк на Четвертое июля, пустив плавать по залу багровые огненные шары и заполнив его клубами зловонного дыма; столы буквально взорвались, расшвыряв во все стороны еду, посуду, бутылки и посетителей. Оглядевшись в полной растерянности по сторонам, Дойль заметил, как над головой Боуза-трактирщика появился длинный, извивающийся белый жгут, напоминающий смерч. Дойль перевел взгляд на корчившихся среди обломков посетителей – такие же жгуты тянулись к голове каждого из них.

Вздрогнув, он задрал голову вверх, однако ничего такого над ним не обнаружилось, так же как и над его спутниками.

Должно быть, подумал он, это цепи защищают нас от дьявольских штучек Ромени. Опустив взгляд, он увидел, что его цепь рассыпает по полу золотые искры; казалось, и у его спутников к ноге привязано по бенгальскому огню.

Разлетевшиеся в щепки столы начали собираться снова, образуя человекоподобные формы – они бестолково метались в клубах багрового дыма, задевая деревянными руками людей, стены и друг друга.

– В круг! – вскричал Бургхард, и Дойль оказался втиснутым между Лонгвеллом и Стоуэллом. Члены Братства Антея обнажили мечи и кинжалы, и хотя Дойль не был уверен, что с такими колдовскими отродьями можно справиться земным оружием, он все же наклонился и вытащил меч из ножен посетителя, споткнувшегося и рухнувшего на пути к двери.

Белые жгуты быстро вытягивались вверх, сходясь к одной точке потолка, где начал расти пузырь такой же белой субстанции. Дюжина людей, головы которых оказались соединены этой омерзительной паутиной и которые до этого момента стояли или лежали, – вдруг одновременно обратили безумные, пустые глаза на вставших в круг у двери. Деревянные увальни тоже застыли, словно прислушиваясь, и уже осмысленно повернулись к членам Братства и осторожно, как бы с опаской, двинулись на них.

Один из них остановился перед Бургхардом и замахнулся ножкой от стола, служившей ему рукой, но, прежде чем он нанес удар, Бургхард сделал выпад и ударил мечом по его плечу – деревянная рука отделилась от торса-столешницы и со стуком рухнула на пол.

Почти не отдавая себе отчета в том, что делает, Дойль нырнул вперед и погрузил острие меча в живот другой деревянной твари. Ногу его свело такой болью, что из глаз потекли слезы, но его противник рассыпался по полу охапкой дров. Последующая схватка показала, что с деревянными людьми вполне можно справляться, и хотя Стоуэлл упал, оглушенный ударом дубовой руки по голове, а правая рука Дойля оказалась почти парализованной, после того как ему врезали по плечу, спустя всего пару минут они превратили в бесполезные обломки всех, кроме одного – тот, обнаружив, что остался один, повел себя совершенно по-человечески и ретировался в открытую дверь.

Хотя багровые огненные шары и подожгли зал в одном или двух местах, свечи вновь горели обычным светом, а едкий дым почти рассеялся.

– Он где-то в доме, – прохрипел Бургхард. – На кухню, только держаться всем вместе! – И шагнул вперед.

– Стой! – послышался хор безжизненных голосов, и прилепившиеся к головам Боуза и дюжины его незадачливых посетителей белые пуповины подняли их с пола. Некоторые держали в руках мечи или кинжалы, остальные – включая компанию дородных леди – подобрали с пола по тяжелому деревянному обломку.

Дойль посмотрел вверх, туда, где сходились белые жгуты, и увидел, что выросший на потолке белый пузырь превратился в огромное лицо без глаз, а жгуты тянутся вниз из его открытого рта.

– Дойль, – неправдоподобно в унисон произнесли все нападавшие, – забирай остатки своих людей и попробуй бежать отсюда так, чтобы мой гнев не смог найти тебя.

– Верно, Бургхард, – произнес Дойль, стараясь не выдать паники, – чародей скорее всего на кухне, где есть и огонь, и горячая вода, и что еще может понадобиться ему для его черных дел.

Дойль, Бургхард, Лонгвелл и еще один член Братства, невысокий, коренастый парень, рванулись к двери на кухню, но были остановлены трактирщиком и остальными.

Дородная леди замахнулась на Дойля, и тот с трудом увернулся от прямого левой, выбив концом меча из ее правой руки увесистый деревянный обломок, и почти мгновенно парировал выпад меча, нацеленный ему в грудь. Его тело рефлекторно качнулось вперед в ответном выпаде; в самый последний момент он опомнился и ударил в живот нападавшего не острием, а эфесом.

Леди преклонных лет выплясывала вокруг него, и в конце концов ей удалось вполне ощутимо заехать ему кулаком по почкам. Дойль взревел от боли и сделал ей подсечку, – воительница с грохотом рухнула на пол. Он взмахнул мечом и перерубил белую змею, тянувшуюся от ее головы, – жгуты разлетелись в разные стороны, и один, шлепнув по потолку, словно втянутая макаронина, исчез во рту белого лица. Поверженная леди захрипела.

Хотя бой требовал изрядного мастерства и внимания, бывшие посетители бормотали, словно сомнамбулы. Один из них серией коротких, но точных атак мечом – парируя которые Дойль изрядно порадовался тому, что Стирфорт Беннер в свое время занимался фехтованием, – загнал-таки Дойля в угол, продолжая бормотать нечто невразумительное, – может быть, он продолжал начатую за столом беседу:

– ...Могла бы хоть спросить, прежде чем выбрасывать, и на том спасибо, а теперь уж и погорячиться нельзя...

Видите ли, погорячиться ему нельзя, рассерженно подумал Дойль, с отчаянным усилием выбивая меч из руки погруженного в свои мысли противника.

– ...Да и кто бы не горячился, дорогуша, – невозмутимо продолжал этот мыслитель, отвешивая Дойлю сокрушительный удар, от которого тот с трудом увернулся, – ведь это как-никак мой любимый камзол...

На него надвигались еще двое бормочущих людей, оба с мечами, так что Дойль, не имея ни малейшего желания отбиваться от них, когда за спиной противник, наотмашь ударил по жгуту человека, считавшего, что он имеет полное право погорячиться. Удар вышел слабый, и меч отскочил от белого жгута, но человек взвизгнул, дернулся, как подраненный кролик, и упал на пол. Дойль развернулся как раз вовремя, чтобы встретить двоих атакующих.

Дойль уклонился вправо, отбив удар ближнего к нему неприятеля, и, пригнувшись и опершись на пол растопыренными пальцами правой руки, позволил мечу откинуться назад от удара, однако стоило ему вновь нацелить его вперед, как на острие напоролся второй нападавший, меч которого рассек пустой воздух там, где секунду назад находился Дойль.

Первый нападавший тем временем отступил на шаг и вновь поднял меч, целя Дойлю в лицо.

– ...И пусть эта чертова кошка решит, нравится ли ей дома... – спокойно произнес он; Дойль увернулся от его меча, и удар пришелся точно в умирающего, – ...или на улице, – договорил первый, погружая меч в спину своего товарища.

Будь ты проклят, Ромени, в ярости подумал Дойль, ты заставил меня убить одного из них. Он выдернул свой меч и плашмя ударил им по голове нападавшего, и стоило тому упасть, как Дойль схватил погасший, но еще целый фонарь и зафутболил им через начинавший гореть зал в сторону кухни – тот разбился о дверь, и дверь распахнулась. Дойль подскочил к ближайшему очагу огня, поднимавшегося по стене и уже лизавшего потолок, схватил длинную, горевшую с одного конца палку, и, как копье с огненным наконечником, метнул ее в проем.

Он услышал, как палка стукнула о каменный пол... и решил уже, что попытка не удалась, когда из кухни послышался громкий хлопок, что-то полыхнуло оранжевым пламенем, и люди-марионетки взвизгнули в унисон, словно дюжина настроенных на одну волну радиоприемников, уронили свое оружие, переглянулись с выражением ужаса на лицах, и все, кроме Боуза-трактирщика, ринулись к двери.

Жгуты-щупальца, отпустив их, безжизненно повисли, и в тот же миг белое лицо с громким чмоканьем оторвалось от потолка и с грохотом обрушилось на пол. Дойль перепрыгнул через него и бросился на кухню, Бургхард и задыхающийся Лонгвелл – за ним. Боуз подбежал к полке со стаканами, со звоном смел их на пол, схватил лежавший в глубине промасленный сверток и, на ходу развязывая его дрожащими пальцами, устремился следом.

Дойль ворвался на кухню, описывая перед собой мечом восьмерку, но доктор Ромени исчез. Дойль застыл на грязном полу, озираясь – сначала испуганно, потом удивленно: вся кухня была залита чадящим маслом, но самое поразительное – все полки, скамьи, столы и даже каменная плита, исковерканные до неузнаваемости, сгрудились в центре помещения, словно стиснутые гигантской пятерней.

Сзади в Дойля врезался Бургхард, а в того – Лонгвелл, последним прибежал разъяренный трактирщик, размахивая древним пистолетом с раструбом на стволе, что он достал из свертка. Боуз уронил пистолет, и тот полетел стволом вниз прямо в грязь.

– Герлей убит, – выдохнул Бургхард. – Ох, попадись мне этот доктор Ромени!

Трактирщик тем временем подобрал свой пистолет и тыкал забитым грязью стволом во все стороны, громогласно вопрошая, заплатит ли герцог Йоркский за разгром в его гостинице.

– Да, черт возьми, – оборвал его Бургхард. – Он купит тебе новую там, где ты пожелаешь. И отдай мне это, пока ты никого не убил, – добавил он, отбирая у него пистолет. – Куда ведет эта дверь?

– В холл, – буркнул Боуз. – Направо – в комнаты, налево – во двор с конюшнями.

– Отлично, проверим...

Огни вдруг вспыхнули ярче; собственно, огней как таковых больше не было, скорее какое-то странное свечение, менявшее окраску с ярко-оранжевого на белый. Второй раз за этот вечер Дойль начал задыхаться в раскаленном, лишенном кислорода воздухе.

– Он делает это с улицы! – прохрипел Бургхард. – Бежим!

Бургхард с Лонгвеллом ринулись в холл. Дойль собирался за ними следом, но вспомнил про беспомощного Стоуэлла и бросился обратно в обеденный зал, полыхавший уже вовсю.

Стоуэлл сидел на полу, подслеповато щурясь на яркие языки пламени. Дойль подскочил к нему, рывком поднял на ноги и потащил за собой к распахнутой двери на улицу. Стоуэлл оступился, Дойль потянул его за руку – и в это мгновение деревянная балка над входом треснула, рассыпая белые искры, и рухнула на порог, а за ней не меньше полутонны кирпича и досок.

– Вот черт! – выругался Дойль. – Назад, на кухню! – Он схватил Стоуэлла за плечо и потащил обратно. – Осторожно, там пекло, – предупредил он и распахнул дверь. Они бегом, вслепую пересекли помещение; поднятые их шагами искры летели им на одежду и бороду Дойля, начинавшие уже заниматься, когда они оказались наконец в относительной прохладе холла. – Там должен быть еще выход, – прохрипел Дойль и тут заметил, что вся левая сторона холла, прогорев, обвалилась. – Иисусе! – в отчаянии прошептал он.

– Тссс!

Дойль повернулся на звук и даже почти не удивился, увидев взиравшую на него с пола голову трактирщика.

Только потом он сообразил, что тот по шею стоит в какой-то яме.

– Сюда, болваны! – прошипел Боуз. – В погреб! Из него ведет ход в сток на соседней улице... хотя кой черт мне сдалось спасать ублюдков из Богом проклятого Братства Антея?..

Дойль стряхнул оцепенение и, толкая все еще не пришедшего в себя Стоуэлла перед собой, поспешил к люку. Боуз торопливо спустился по стремянке, помогая Стоуэллу ставить ноги на перекладины. Дойль спустился последним, закрыв люк за собой. И вот они уже стоят на каменном полу, оглядывая едва видные в слабом свечении цепей на ногах штабеля ящиков и бочек.

– Эх, такое вино французское... – вздохнул трактирщик, кивнув в сторону ящиков. – Ладно, нам сюда, где лук... – Они двинулись вперед по узкому каменному коридору.

– Зачем вам такой потайной ход? – спросил Дойль, инстинктивно понизив голос.

– Не ваше дело... тьфу, черт, какая теперь разница... Там, дальше, подземный сток расширяется так, что в него могут лодки из реки заходить. Порой не стоит беспокоить джентльменов с таможни насчет кой-какого товару... а порой, бывает, кому из господ надобно уйти, да только не через видную всем дверь.

«Вот опять я ухожу в невидимую дверь», – подумал Дойль. Стоило им пройти по туннелю шагов сорок, как цепи потускнели и погасли совсем.

– Мы вышли за пределы действия магии, – пробормотал Стоуэлл.

– Уж не ваши ли это цепи подожгли мне дом? – буркнул Боуз. – Ага, пришли, вон луна светит сквозь решетку.

Пол туннеля делался выше под решеткой, и Дойль, слегка присев, уперся плечами в чугунную решетку.

– Будем надеяться, – ухмыльнулся он Боузу, – что вышибать решетки у меня получается лучше, чем корежить пивные кружки. – Потом он напряг силы, и ухмылка сошла с его лица.

* * *

«Самое забавное в том, – думал герцог Монмут – он дрожал от холода и подошел поближе к горящему трактиру, – что на самом деле я вполне могу обойтись и без этих чародеев... и без их чертова поддельного брачного свидетельства. Говорил же я Фике, что у меня есть все основания полагать, что моя мать действительно сочеталась законным браком с королем Карлом и повенчал их епископ Линкольнский, в Льеже. Почему бы ему не поискать настоящее свидетельство?»

Герцог от досады закусил губу – впрочем, губа и так была изрядно искусана, – ибо он знал ответ, и ответ этот был ему не по вкусу. Было совершенно очевидно, что Фике не считает Монмута законным наследником трона, – следовательно, его усилия продиктованы никак уж не заботой о благе отечества. «Когда я наконец взойду на престол, этот чертов чародей наверняка будет ждать от меня ответных услуг, – подумал он. – И судя по всему, главной среди них будет та, о которой он бубнит уже не первый год: отказ от всех британских интересов в Танжере. Вот интересно, – удивился Монмут, – с чего это Фике так стремится не дать европейским властителям закрепиться в Африке?»

Он покосился на неестественно высокого Фике – тот стоял поодаль и держал в руках черную шкатулку с фальшивкой.

– Чего ты ждешь, чародей?

– Ты можешь заткнуться? – огрызнулся в ответ Фике, не отрывая взгляда от горящего здания. Внезапно он встрепенулся. – Ага! Вон!

Из-за угла дома показался пылающий человек – он несся невероятными прыжками по три ярда каждый. По пятам за ним неслись еще двое, тоже частично горящие; по крайней мере с их башмаков сыпались искры.

Фике сделал шаг вперед, и в это же мгновение один из двоих бросился вперед и сбил пылающего человека с ног, опрокинув его в сугроб.

Грамотно спасает, подумал было Монмут, но тут третий, толстяк, подскочил к застывшему и все еще горевшему телу и, к ужасу Монмута, выхватил кинжал и направил его в грудь лежащему – но лезвие отскочило, как от камня, и двое барахтавшихся в снегу сцепились в отчаянной схватке.

* * *

«Еще несколько шагов, и я с ними разделаюсь, – думал на бегу Фике. – Это не помешает, ибо этот волшебник, должно быть, испытывает адскую боль, лежа на голой земле. Впрочем, эти смертные все равно не смогут убить его ни огнем, ни холодной сталью... ни свинцом», – добавил он про себя, увидев, что соперник чародея выхватывает из-под плаща пистолет с широким стволом.

* * *

Бургхард знал, что выстрелом из пистолета чародея не убить – тем более в пределах действия магической сферы – и толку от этого будет не более, чем от дурацкой попытки Лонгвелла с кинжалом, но он видел, что доктор Ромени, вытянув руку, схватился за цепь Лонгвелла – рука на глазах потемнела, и чародей взвыл от боли – и резким рывком оторвал ее. Теперь ничто уже не мешало доктору Ромени расправиться с беззащитным Лонгвеллом, и Бургхард в отчаянии вскинул пистолет, сунув его практически в лицо чародею, и, когда тот уже раскрыл рот для сокрушительного заклинания, спустил курок.

Лицо доктора Ромени разлетелось, словно замок из песка под ударом ноги, и он рухнул на залитый кровью снег. Бургхард и Аменофис Фике оба застыли, уставившись на распростертое, неподвижное тело, и тут герцог Монмут, явно не желая оказаться замешанным в убийстве, в то время как его отец-король запретил ему ступать ногой на британскую землю, развернулся и бросился прочь.

Бургхард медленно повернулся и выбил из рук Фике черную шкатулку.

* * *

Дойль отвел себе на попытки ровно тридцать секунд; когда он досчитал до двадцати восьми, чугунная решетка, больно впивавшаяся в его плечи, неожиданно подалась. Он отшвырнул ее в сторону, выбрался из сточного отверстия и помог вылезти на мостовую трактирщику и Стоуэллу.

– Ты слышал шум? – спросил он у Стоуэлла. – Или мне от натуги померещилось?

– Слышал, – кивнул Стоуэлл, потирая плечо. – Выстрел и крик.

– Тогда возвращаемся.

Они бегом вернулись туда, откуда пришли – правда, на этот раз по мостовой. Не успел Дойль сделать несколько шагов, как цепь у него на ноге снова начала нагреваться, и он устало потянул меч из ножен.

Однако когда они свернули за угол, все уже закончилось. Бургхард и Лонгвелл сидели на мостовой, созерцая пожар. Бургхард машинально подбрасывал в воздух и ловил маленькую черную шкатулку, но она упала на мостовую, а сам он вскочил при виде приближающихся к ним трех закопченных фигур.

– Боже, как вам удалось выбраться? – вскричал он. – Ваш чародей обвалил дверь сразу же, как мы выскочили.

– Вышли подземным ходом, – прохрипел Дойль шатаясь: усталость от приключений этого вечера наконец навалилась на него. – Где Ромени?

– Мне каким-то образом удалось убить его, – ответил Бургхард. – Похоже, здесь его ждал кто-то из его союзников, но они разбежались, когда я его застрелил. Мы отволокли его подальше от места, где его магия сильна...

– Вы его обыскали? – перебил Дойль. Черт, сколько еще времени останется открытым это окно? Если только оно уже не закрылось.

– У него была с собой только эта бумажка...

Дойль выхватил из рук Бургхарда измятую бумажку, всю в темных бурых пятнах, торопливо посмотрел на нее, потом снова поднял глаза.

– Куда вы оттащили тело?

– Прямо за вами, вон... – Бургхард ткнул пальцем, и тут же глаза его в ужасе расширились. – Боже праведный, он исчез! Но я же ему все лицо разнес!

– Должно быть, он только притворялся, – безразлично пожал плечами Дойль. – Вряд ли его можно убить из пистолета.

– Я сам тоже считал так, – возразил Бургхард, – и все же своими глазами видел, как лицо его разлетелось на куски, когда я выстрелил в него из пистолета Боуза! Черт, я ведь не имею привычки присваивать чужие убийства! Лонгвелл, ты же сам видел...

– Погодите-ка, – сказал Дойль. – Из того пистолета, который упал в грязь?

– Вот именно. Мне повезло еще, что он не разорвался у меня в руках, так он был забит землей.

Дойль кивнул. Полный ствол земли, подумал он, – это действительно может здорово ранить Ромени, и пуля здесь ни при чем. Это все связано с их боязнью прикасаться к земле.

Он открыл рот, чтобы объяснить это Бургхарду, но в это мгновение огни погасли, и Дойль упал, как ему показалось, прямо сквозь землю и в черную, лишенную звезд пустоту с другой стороны.

* * *

Когда эхо громкого хлопка стихло, Бургхард несколько секунд продолжал смотреть на место, где только что стоял Дойль, и на кучку оставшихся от него пустых одежд. Потом он оглянулся.

К нему, осторожно сгибая шею, подошел Лонгвелл.

– Ты слышал взрыв... он, кажется, не связан с пожаром? – спросил он. – И куда делся наш загадочный провожатый?

– Очевидно, туда, откуда он пришел, – ответил Бургхард. – И надеюсь, там теплее, чем здесь. – Он покосился на Лонгвелла. – Ты, часом, не узнал человека, что поджидал здесь Ромени?

– Если на то пошло, Оуэн, он смахивал на цыганского вожака Фике.

– Гм?.. Нет, Фике-то, само собой, был здесь – я имею в виду второго.

– Нет, на того я не посмотрел. А что?

– Право, он слишком похож на... нет, тому положено быть сейчас в Голландии. – Он улыбнулся Лонгвеллу усталой, безрадостной улыбкой. – Увы, мы никогда так и не узнаем в точности, что же произошло здесь этой ночью.

Он сделал шаг и подобрал с мостовой черную деревянную шкатулку. Скрипя башмаками по снегу, к ним подошел Стоуэлл.

– Я не должен был бросать тебя там, Брайан, – произнес Бургхард, опустив глаза. – Прости. Я рад, что бородач вернулся за тобой.

– Я не виню тебя, – ответил Стоуэлл. – Я и сам думал, что спасения нет. – Он потер глаза. – Ну и вечерок. Кстати, что у тебя в этой шкатулке?

Бургхард снова подбросил и поймал ее.

– Колдовские штучки, я полагаю.

Он повернулся и кинул ее через пустую глазницу окна в догоравший дом.

* * *

Ковыляя по улице, пытаясь углядеть дорогу единственным оставшимся глазом, доктор Ромени плакал от досады и ярости. Он не помнил, кто его ранил и как, однако он знал, что попал в ловушку. Он не сможет вернуться в свое время. И то, что он должен передать кому-то – что-то очень важное, – это, похоже, тоже вылетело у него из головы вместе с кровью, что он потерял прежде, чем сумел нацарапать на снегу несколько заклинаний. Сохрани он способность говорить, и он сумел бы восстановить свое лицо, однако он остался почти без нижней челюсти, а письменные заклинания помогали ему разве что остаться живым и передвигаться.

При всем этом оставалось одно, что он знал наверняка и что грело ему сердце: этот Дойль наконец мертв. Ромени запер его в горящем трактире, и когда сам отползал с места, где они бросили его – как им казалось, мертвого, – он оглянулся и увидел, что дом полыхает так, что ничего живого остаться там просто не могло.

Его чувство равновесия делось куда-то, и он с трудом ковылял в своих японских сандалиях. «Ну что ж, – думал он, – для ка я уже стар. Еще несколько десятков лет, и я сделаюсь таким легким, что земное притяжение почти перестанет удерживать меня и я смогу обходиться без этих проклятых штук. Письменные заклинания поддержат меня на то время, пока я не смогу говорить снова. И если повезет, я смогу дожить до 1810 года.

И, – подумал он, – в 1810 году я как следует пригляжу за мистером Бренданом Дойлем. Кстати, ничто не мешает мне прикупить за это время участок, на котором стояла сгоревшая гостиница, и в 1810 году я отведу туда мистера Дойля и покажу ему его собственный древний и обгоревший череп».

Булькающий звук, который мог означать и смех, вырвался из нижней части его исковерканного лица.

Пройдя еще несколько шагов, он снова потерял равновесие, прислонился к стене и начал сползать на мостовую – и тут чья-то рука поймала его, выпрямила и помогла сделать еще шаг. Он повернул голову, чтобы единственным оставшимся глазом посмотреть на своего благодетеля, и не особенно удивился, увидев, что это вовсе не человек, но напоминающая его очертаниями, оживленная им самим охапка досок и щепок, бывшая когда-то, судя по всему, обеденным столом. Ромени благодарно закинул руку на доску, служившую фигуре плечом, и оба молча – ибо ни один из них не мог говорить – двинулись дальше по улице.

Глава 3

Минералы служат пищей растениям, растения – животным, животные – людям; люди в свою очередь также служат пищей другим созданиям, но не богам, ибо их природа слишком далека от нашей; скорее дьяволам. Кардан. «Hyperchen»
Дойль ударился ногами о стол после столь короткого падения, что едва успел спружинить ногами, дабы не упасть. Он оказался в шатре, и, словно человек, пробуждающийся от кошмара и с облегчением узнающий обстановку собственной спальни, Дойль вспомнил, где он видел уже этот стол с ворохом бумаг, свеч и статуэток. Он находился в цыганском шатре доктора Ромени. И как заметил он, слезая со стола, он оказался совершенно гол. Слава Богу, здесь было жарко. Несомненно, он вернулся в 1810 год.

«Но как это случилось? – удивился он. – Ведь мобильного крючка у меня не было».

Он подошел к выходу и откинул полог как раз вовремя, чтобы увидеть за горящими шатрами пару огромных, напоминавших скелеты фигур, слегка светящихся, как отпечаток изображения на сетчатке; они растворились в воздухе так быстро, что он даже не успел убедиться в том, что действительно видел их. Если не считать негромкого потрескивания огня, единственное, что нарушало тишину, – это неожиданно веселые звуки игрушечного пианино и аккордеона где-то на северном конце лагеря.

Он снова запахнул полог и принялся шарить в хламе до тех пор, пока не нашел халат и странные сандалии на толстой подошве, чистый шарф перевязать все еще кровоточащую ногу и меч в ножнах. Приодевшись и снарядившись, он вышел из шатра.

Слева от него послышались шаги. Он выхватил меч, повернулся на звук шагов и увидел перед собой Окаянного Ричарда – тот поперхнулся от неожиданности, потом отступил на шаг, схватившись за кинжал на поясе.

Дойль опустил меч.

– Тебе нечего бояться меня, Ричард, – сказал он негромко. – Я обязан тебе жизнью... и хорошей выпивкой в придачу. Как твоя обезьянка?

Брови старого цыгана поднялись так высоко, как только позволял им морщинистый лоб; он то убирал руку с кинжала, то клал ее обратно, однако в конце концов оставил его в покое.

– Ну... спасибо, очень кушто, если на то пошло, – неуверенно произнес он. – Это... а где доктор Ромени?

Подул прохладный вечерний ветер; музыка на северном конце лагеря слегка замедлилась и приобрела чуть меланхоличный оттенок.

– Его больше нет, – ответил Дойль. – Во всяком случае, ты его вряд ли увидишь еще.

Ричард кивнул, переваривая это, потом достал из-за пазухи свою обезьянку и прошептал ей новость.

– Спасибо, – сказал он наконец, подняв глаза на Дойля. – Я теперь идти собирать своих бедных напуганных людей. – Он шагнул в темноту, но задержался, обернулся, и в неверном свете догоравших шатров Дойль увидел, как блеснули в улыбке его зубы. – Я видеть, что вы, джорджо, не всегда глупы как пробка, – произнес он и ушел.

Шатер, из которого вышел Дойль, теперь горел; клочки пылающей обшивки летели прямо в ясное ночное небо. Вспомнив про горшок, разорвавшийся шрапнелью у него над головой, Дойль поспешно ощупал волосы, но те оказались чистыми – судя по всему, нечистоты остались в 1684 году вместе с одеждой.

– Эшблес! – окликнул его кто-то справа, и Дойлю потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить, что теперь он Эшблес. Это, должно быть, Байрон, подумал он. Или, точнее, ка Байрона.

– Я здесь, милорд! – крикнул он в ответ. Байрон, прихрамывая, выступил из темноты, озираясь по сторонам и держа кинжал наготове.

– Ага, вот вы где, – сказал он. – С чего это вы вырядились в халат и такую причудливую обувь?

– Это... долго рассказывать, – пробормотал Дойль, пряча меч в ножны. – Пошли отсюда – мне нужно найти пару штанов и хороший стакан чего-нибудь крепкого.

– Правда? – улыбнулся Байрон. – А что с огненными великанами? Они исчезли?

– Да. Ромени высосал всю их энергию, использовав ее для заклинаний.

– Заклинаний? – с отвращением переспросил Байрон и сплюнул. – А сам он, кстати, куда делся?

– Тоже исчез, – ответил Дойль. – Почти наверняка уже умер.

– Черт. Я так надеялся убить его своими руками. – Он подозрительно посмотрел на Дойля. – Вы, похоже, знаете гораздо больше, чем говорите. И как это вы ухитрились остаться без штанов всего за несколько минут с нашей последней встречи?

– Пошли отсюда поскорее, – повторил Дойль, начинавший дрожать.

Они двинулись к дороге мимо горящего шатра, мимо дерева, с которого падал Дойль, – всего несколько минут назад по местному времени, сонно подумал он, – и пляшущие перед ним тени на траве постепенно растворялись в темноте.

* * *

Странное существо в темной траве передвигалось ползком легче, чем на ногах, – так оно могло цепляться руками за травинки и подтягиваться от одной к другой, лишь изредка отталкиваясь ногами от земли; со стороны оно напоминало какое-то хищное ракообразное, ползущее по морскому дну.

«Ну что ж, – подумало существо, некогда неотличимое от человека, – все счета оплачены, круг замкнулся, и человек, разрушивший мою жизнь, отправился в последний путь туда, где я убью его. Я сам видел, как яги растворились, иссякнув, а это значит, он мертв». Существо хихикнуло – звук был такой, словно шелестели на ветру сухие листья. «Полчаса назад, – подумало оно, – я боялся, что он каким-то образом избежит смерти, а теперь он уже сто двадцать шесть лет как труп».

Существо услышало голоса и шелест травы под чьими-то ногами и замерло, однако инерция тащила его вперед, и оно летело, кувыркаясь, до тех пор, пока не налетело на куст и не остановилось с задранными к небу руками и ногами.

– Но если мои друзья позволят нам остаться у них, – нетерпеливо говорил один мужской голос, – а я заверяю вас, что они будут рады этому, то почему бы и нет?

«Ба, да это, кажется, тот молодой лорд, – подумало существо в траве. – Чего-то мы от него хотели... точно, и к тому же он – ка; оригинал – как там его? – находится в Греции. Да, верно, он должен был убить короля. Заговоры тайные, чушь необычайная...»

– Поймите, – с сомнением в голосе отвечал второй голос, – они уверены, что вы за границей. Как вы объясните свое присутствие здесь?

Похоже, что-то в этом втором голосе чрезвычайно расстроило ползучее существо в траве – оно село так резко, что оторвалось от земли и несколько секунд парило в воздухе, как почти сдувшийся воздушный шарик; коснувшись же земли, оно брыкнулось и взмыло вверх футов на двадцать, чтобы посмотреть получше.

Двое мужчин шли по полю от горящих шатров, и медленно терявшее высоту существо в ужасе воззрилось на более высокого. Высокий... очень высокий и – Изис! – пышная грива и борода, причем светлые! Но как он, будь он проклят, смог выбраться из того трактира? И из того времени? Кто, черт подери, такой этот Дойль?

Существо начало загребать воздух руками и ногами, чтобы быстрее спуститься на землю, ибо ему необходимо было следовать за ним. Если у почти бестелесного ка, бывшего когда-то доктором Ромени, и осталась какая-то цель, то это увидеть наконец Дойля мертвым.

* * *

Искусно наведенный жар спадал, и доктор Романелли злобно уставился на мирно спящего пациента. «Черт бы тебя побрал, Ромени, – подумал он. – Мог бы и дать знать, как идут дела. Лихорадка проходит – мне надо либо убивать его, либо дать ему выздороветь».

Он положил ладонь на лоб лорда Байрона и тихо выругался – лоб был прохладен. Спящий пошевелился, и Романелли торопливо вышел из комнаты. «Поспите еще, милорд, – подумал он, – поспите, пока я не получу известий от моего бездаря дубликата». Он вошел в захламленную комнату, служившую ему мастерской, с надеждой посмотрел на переговорную свечу, вздохнул и перевел взгляд на открытое окно – солнце пряталось за холмы Миссолонги. На широкий залив Патры пала вечерняя тень, и редкие рыбацкие лодки спешили домой, наполнив треугольные паруса ветерком с моря.

Слабое бормотание со стороны стола заставило его торопливо обернуться и посмотреть на свечу, разгоревшуюся ярче.

– Ромени! – позвал он. – Ну как, удача?

Пламя молчало и, хотя с каждой секундой разгоралось все сильнее, пока не превращалось в маленький магический шар.

– Ромени! – повторил маг громче, не заботясь уже о том, не проснется ли спящий Байрон.

Ответа не последовало. Горевшая уже ослепительным светом свеча вдруг согнулась посередине, словно манящий палец – доктор Романелли даже ахнул от удивления, – и разломилась, выплеснув на стол лужицу расплавленного воска. Свеча медленно осела, превратившись в бесформенный комок, и Романелли увидел, что весь фитиль ее светится бело-желтым светом.

Черт подрал, подумал он, но это ведь значит, что свеча Ромени попала в огонь. Должно быть, его шатер горит. Может, яги вышли из-под его контроля? Да, скорее всего так оно и есть: они перевозбудились и подожгли лагерь. Да, но тогда они не смогут поджечь завтра Лондон – они нарезвятся и нажрутся на несколько недель вперед. Ромени, чертова безрукая, безмозглая... подделка!

Он подождал, пока фитиль перестанет светиться и лужица воска застынет, потом достал из сундука еще одну свечу. Он сорвал с нее обертку, снял стеклянную колбу с лампы, чтобы зажечь свечу от ее огня, и спустя несколько секунд на кончике фитиля разгорелся магический шарик.

– Мастер! – рявкнул Романелли.

– Да, Ромени, – послышался в ответ старческий голос Мастера. – Ну как, договорился с ягами? Игрушка должна быть достаточно...

– Черт подрал, это Романелли. В Лондоне что-то не так. Моя свеча расплавилась, когда я попытался связаться с ним, вы поняли? Его свеча каким-то образом сгорела. Я полагаю, он не справился с ягами. Я не знаю, убивать мне Байрона или нет.

– Роме... Романелли? Сгорел? Убит? Что?

Романелли пришлось несколько раз повторить новости, прежде чем Мастер уяснил суть происходящего.

– Нет, – ответил наконец Мастер. – Нет, Байрона убивать не надо. Возможно, нам еще удастся претворить наш план в жизнь. Отправляйся в Лондон и лично выясни, что случилось.

– Но в Англию не добраться меньше чем за месяц, – запротестовал Романелли, – а к тому времени...

– Нет, – перебил его Мастер. – Никаких поездок – отправляйся туда немедленно. Ты должен быть там к ночи.

Последние серебристые лучи заходящего солнца угасли за холмами; поверхность залива Патри была пуста.

– Сегодня? – помедлив, переспросил Романелли хриплым шепотом. – Я... я не могу сделать этого. Столь сильная магия... мне же надо будет сохранить силы для выполнения вашего поручения там...

– Это убьет тебя? – каркнул голос Мастера из огня. На лбу Романелли выступил пот.

– Вы знаете, что нет, – ответил он. – Не до смерти.

– Тогда чего ты ждешь?

* * *

Невысокий человечек шагал вдоль по Лиденхолл-стрит с уверенностью, плохо вязавшейся с его внешностью, ибо в свете, падавшем из окон и парадных, костюм его казался изрядно пожеванным, а лицо – при ясном взгляде и уверенной улыбке – было изборождено усталыми морщинами, да и уха одного не хватало.

Большинство магазинов уже закрылось на ночь, однако новый салон депиляции все еще отбрасывал на тротуар свет из распахнутых дверей, и улыбающийся человечек вошел и направился прямиком к длинной стойке. Рядом с ней висел шнур звонка, и он задергал его так энергично, словно ему обещали шиллинг за каждое «дринь», что он успеет извлечь, прежде чем его остановят.

Из-за стойки, подозрительно разглядывая его, поспешил клерк.

– Вы не хотите прекратить развлекаться с этим? – громко рявкнул он. Звон прекратился.

– Я хочу переговорить с твоим начальничком, – заявил человечек. – Проводи меня к нему.

– Если вы пришли избавиться от части волос, вам не нужно говорить с боссом. Я могу...

– Мне нужен босс, сынок, и я буду говорить с боссом. Видишь ли, сынок, дело касается моего дружка – если на то пошло, он меня сюда и послал. Сам он не мог прийти, ибо он, – тут человечек сделал паузу и подмигнул клерку, – зарос шерстью, чертовски густой шерстью, с ног до головы. Э... хм? Понял, сынок? И еще, сынок, не тянись к своей усыпляющей пушке. Лучше отведи меня к боссу.

Клерк зажмурился и облизнул пересохшие губы.

– Гм... черт... ладно. Не подождете ли вы, пока... нет. Гм, проходите сюда, сэр, пожалуйста. – Он приподнял вверх секцию стойки, чтобы человечек мог пройти за нее. – Вот сюда. Надеюсь, вы... не позволите себе глупостей, нет?

– Кто угодно, только не я, сынок, – заверил его человечек, явно удивленный и даже оскорбленный самой постановкой вопроса.

Вдвоем они прошли в узкую дверь за стойкой, миновали полутемный коридор, в дальнем конце которого их остановил человек, как бы без дела сидевший в кресле.

– Это еще что такое? – спросил он, взявшись рукой за шнур звонка. – Клиентов сюда не пускают, Пит, и это тебе хорошо известно.

– Этот парень только что вошел, – поспешно сказал Пит, – и он говорит...

– Мой приятель зарос шерстью с головы до пят, – нетерпеливо перебил его человечек. – А теперь проводите меня к вашему боссу, ладно?

Охранник из коридора испепелил Пита взглядом.

– Он... он откуда-то знает все, – беспомощно пожал плечами Пит. – Даже про пистолет знает.

Подумав с минуту, охранник отпустил шнур.

– Ладно, – произнес он. – Подождите здесь, пока я переговорю с ним. – Он отворил дверь за спиной и исчез за ней, но не успел еще шнур от звонка перестать раскачиваться, как он вышел обратно. – Пит, – сказал он. – Обратно в зал. Вас, сэр, прошу пройти со мной.

– Слушаюсь, шкипер! – ухмыльнулся неопрятный человечек и уверенно шагнул вперед.

За дверью оказалась покрытая ковром лестница; на верхнюю площадку выходило несколько дверей. Одна дверь была приоткрыта.

– Вот его кабинет, – сказал охранник, отступая в сторону. Человечек с забавной тщательностью пригладил космы растрепанного парика и шагнул в кабинет.

Старик с тяжелым, пронизывающим взглядом поднялся из-за стола и указал на кресло:

– Присаживайтесь, сэр. И пожалуйста, имейте в виду, что я вооружен. Насколько я понимаю, вы...

Он осекся и более пристально вгляделся в лицо вошедшего.

– Д-дойль? – удивленно спросил он и, протянув руку, открутил фитиль лампы на столе. – Боже мой! Это вы! Но... похоже, я переоценил преданность Беннера. Он лгал, говоря, что убил вас. – Старик овладел собой, но на какое-то мгновение на его лице промелькнул настоящий ужас.

Его собеседник, довольно улыбаясь, откинулся в кресле.

– О, да, разумеется, он лгал. Впрочем, можно сказать, я мертв. – Он высунул язык и зажмурился. – Отравлен.

В глазах пожилого человека вновь отразился ужас, и, чтобы скрыть его, он произнес хрипло:

– Давайте не будем играть в загадки. Что вы имеете в виду?

Улыбка на лице человечка погасла.

– Я имею в виду, что если выброшу бритву, то больше не буду лысым. – Он вытянул руку. – Что, видите волоски между пальцами? Уже прорастают. – Его лицо вновь расплылось в недоброй ухмылке. – И... и, пожалуйста, имейте в виду, что я могу выйти отсюда, когда захочу. Если мне потребуется сбежать, это тело останется здесь, только в нем вдруг окажется очень и очень растерянная душа – а я уже буду отсюда далеко-далеко.

Дерроу побледнел.

– Иисусе, так это вы! Ладно, не надо, не уходите. Я не причиню вам вреда. – Он пристально посмотрел в глаза, некогда принадлежавшие Дойлю. – Что вы сделали с Дойлем?

– Я был тогда в теле вашего Стирфорта Беннера, и я прожил в нем достаточно для того, чтобы оно стало волосатым, как медведь; так что я накушался стрихнина и снадобья, от которого мерещатся всякие штуки и ты ведешь себя, как безумный, а потом я как следует изжевал свой язык – так, чтобы он ни слова никому не смог сказать, – и просто поменялся с ним местами.

– Боже праведный! – прошептал потрясенный Дерроу. – Бедный сукин сын!.. – Он покачал головой. – Ладно, пусть мертвые хоронят своих мертвецов. Я проделал немалый путь для того; чтобы встретиться с вами. Черт, я столько раз мысленно репетировал этот разговор, а сейчас не знаю, с чего начать. Давайте попробуем... во-первых, я могу справиться с вашими волосами – в любой момент и столько раз, сколько вам потребуется, так что теперь вы сможете менять тела только тогда, когда сами этого захотите, а не по необходимости. Но не это главное, о чем я хотел с вами договориться. – Он открыл бюро и достал оттуда листок бумаги. – Послушайте-ка короткий отрывок из книги, которая ко мне попала. «Мне показалось, – прочел он вслух, – что человек за соседним столом обратил внимание на – как я узнал позже – богохульственные замечания, что позволил себе незнакомец, и, дабы нагляднее выразить свое неодобрение, схватил его за ворот; сорочка порвалась, обнажив грудь мужчины, и та оказалась вся покрыта короткими волосками, подобными тем, что покрывают мужское лицо, не бритое день или два. Мистер... – Дерроу оторвался от бумаги и улыбнулся. – Я не могу пока сообщить вам его подлинное имя. Назовем его “мистер Аноним”... Мистер Аноним, – продолжал он, – воскликнул: “Я уверен, что это и есть Джо – Песья Морда! Хватайте его и сорвите с него эти перчатки!” Несмотря на оказанное человеком сопротивление, перчатки были сорваны с его рук, также поросших, как оказалось, волосами. Мистер Аноним призвал всех к молчанию и заявил, что, если этому ужасному убийце и суждено предстать перед правосудием, это должно быть сделано безотлагательно, не доверяя неспешно действующему закону, и человека выволокли на задний двор за кабаком, где и повесили на веревке, спущенной с одной из складских лебедок...» – Дерроу отложил листок и улыбнулся собеседнику.

– Занятное сочинение, – пожал плечами человек в теле Дойля.

– Да, – согласился Дерроу, – пока что это только сочинение. Однако через несколько месяцев это сделается историческим фактом. – Он улыбнулся. – Так что это долгая история, Джо. Бренди хотите?

Лицо Дойля снова улыбнулось.

– С вашего позволения, не откажусь, – ответил Аменофис Фике.

* * *

Внезапно все стихло. Хорребин раскачивался в кресле и смотрел на изрешеченный картечью труп на полу. Похоже, этот главарь нищих забрал себе слишком много власти – гораздо больше, чем предполагал Хорребин. Весело улыбнувшись, клоун хлопнул в ладоши.

– Он плохо вел себя за столом, не так ли?

Клоуну удалось вернуть внимание аудитории, и теперь он мог позволить себе не спеша взять с тарелки жареное баранье ребро, задумчиво обглодать, а то, что осталось, швырнуть в угол, – нищие калеки жадно кинулись догрызать кость.

– Ни один из вас, – негромко сказал клоун, – не получит ничего, кроме того, что я сам решу вам дать.

Хорребин в упор посмотрел на оставшихся вожаков. Их гамаки продолжали раскачиваться взад-вперед в паутине растяжек, но они уже не кричали и не размахивали руками – они сидели тихо, скромно потупив взор, только изредка в их глазах зловеще вспыхивали красные отсветы ламп. Хорребин еще раз посмотрел на труп, потом перевел взгляд на воровских вожаков за длинным столом. Миллер, громче всех выступавший против него, старательно отводил глаза.

– Керрингтон, – мягко произнес Хорребин.

– Здесь, – откликнулся лейтенант, делая шаг вперед. Он до сих пор хромал после взбучки, полученной им в одном из Хеймаркетских борделей, но бинты уже снял, так что в целом вид у него был вполне устрашающий.

– Убей для меня Миллера.

Побелевший как полотно, задыхающийся воровской вожак отшвырнул стул и вскочил, но Керрингтон уже выхватил из-за пояса пистолет, небрежным движением навел его на Миллера и спустил курок. Пуля попала Миллеру прямо в рот и, пронзив горло, вышла чуть выше воротника.

Тело еще не рухнуло на каменный пол, а Хорребин уже победно вскинул руки.

– Видели? – заорал он, упреждая привычный ропот своих людей. – Мне ничего не стоит накормить вас всех – так или иначе.

Клоун снова улыбнулся. Удачный спектакль. Но где же доктор Ромени? Неужели прав был Миллер, и все его обещания – не более чем обман и он лишь хотел подчинить себе воровской мир Лондона? Убит ли уже король? Если убит, то почему уличные осведомители клоуна до сих пор не доложили об этом? Или эту новость тщательно скрывают? Где же Ромени, черт возьми?

В наступившей тишине неуверенные шаги в коридоре показались особенно громкими. Хорребин без особого интереса покосился на дверь – шаги отнюдь не напоминали прыгающую походку Ромени, однако глаза его тут же удивленно расширились: это оказался все же Ромени, хотя и не в обычных японских сандалиях – на нем были башмаки на высокой подошве.

Клоун окинул своих людей торжествующим взглядом и отвесил наигранно-почтительный поклон.

– Ах, ваша милость, – пропел он. – Мы уж и не чаяли вас дождаться...

Тут улыбка сошла с лица Хорребина, и он пригляделся повнимательнее: бледное как смерть лицо вошедшего исказилось от боли, из носа и ушей сочилась кровь.

– Вы... Хорребин? – прохрипел человек. – Отведите... меня... в лагерь доктора Ромени... сейчас же!

Пока клоун силился понять, что же происходит, из угла калек и уродов послышалось старческое шамканье:

– Смысла нет уходить отсюда, зануда! Весь твой план мертв, как Рамзес! Зато я могу проводить тебя к человеку, который сорвал его, – и если тебе удастся изловить его и выжать из него все, это будет куда лучше, чем победа над Британией, ей-ей! – Кое-кто из нищего отребья в углу уже оправился от замешательства и отреагировал на это заявление свистом и улюлюканьем.

– Керрингтон, – прошептал Хорребин, разъяренный и вообще уже ничего не понимающий. – Убери отсюда эту тварь. Пожалуй, прибей его. – Он нервно улыбнулся Романелли. – Приношу вам свои извинения, сэр. Наши... демократические порядки порой...

Но Романелли почти с ужасом смотрел не на клоуна, а на бестелесного калеку.

– Молчать! – прошипел он.

– Правильно, заткни ему пасть, Керрингтон, – кивнул Хорребин.

– Я говорю про тебя, клоун! – взорвался Романелли. – Убирайся отсюда, если не можешь помолчать. Ты, – обернулся он к Керрингтону, – стой где стоишь. – Потом он заставил себя повернуться к калеке с изуродованным лицом. – Подойди сюда!