Сыщик ответил уже другим тоном:

– Сам об этом давно мечтаю. Думаю, время пришло. Однако необходима внезапность. Поедете с нами, Александр Павлович? Увидите все своими глазами.

Но Бухман отказался, сославшись на дела. Выписал постановление и пожелал на этот раз успеха.

Сыщикам повезло. Благодаря опыту Стефанова они ворвались в притон внезапно и застали там клиентов. Две девочки – одной на вид было лет одиннадцать, а второй не больше девяти – оказались в компании взрослых мужчин. Все были голые, на столах стояли бутылки с вином.

Видавшие виды сыщики не смогли сдержаться и начали избивать всех подряд – и посетителей, и обслугу. Начальники не стали им препятствовать.

Вскоре обнаружилось и серебро. Слитки лежали в дровяном сарае, маркировка на них совпадала с той, что была на похищенных.

Когда находки доставили в главный корпус, Лыков вывел из толпы задержанных лощеного поляка. Втолкнул его в комнату смотрителя, где уже сидел Стефанов.

– Годынский-Цвирко?

– Да. Я…

Питерец без замаха ударил сутенера по ухоженной физиономии.

– Ой! Я подам жалобу в прокурорский надзор!

Тут подскочил Стефанов и добавил пану от себя.

– Ой! Ой!

– Посмотри на эти чушки, скотина, – грозно заявил Лыков. – Это твой смертный приговор.

– Какой еще смертный приговор? Я их впервые вижу, скажите сначала, что это такое.

Сыщики заранее распределили между собой роли. Поэтому Стефанов начал:

– Врать и отпираться бесполезно.

– Вы все так говорите! Меня арестовали, когда я пил вино с девочками. Вот за это и судите. Я даже сподни[29] не снял!

– Пан Зазодзинский уже выдал тебя с потрохами, дурак. Это он сообщил нам про слитки.

– Не знаю никакого Зазодзинского, – продолжал упорствовать Годынский.

– Зато он тебя хорошо знает. А про смертный приговор господин коллежский советник не шутил. Серебро это похищено с Николаевской железной дороги… Казенной! Соображаешь?

Тут сыщик слукавил: ограбленный поезд принадлежал частной дороге фон Мекка. Но требовалось как следует напугать пана.

– Так вот, – подхватил Алексей Николаевич. – При налете был застрелен обер-кондуктор Гайдамович. Государственный служащий при исполнении обязанностей. Он пытался предупредить полицию, и бандиты убили его в спину.

– Ну и что? Я здесь при чем? Я торгую ваксой, ну еще и девочками, пусть.

– Ты взял слитки на хранение, идиот. А Москва все еще находится на положении усиленной охраны. Забыл про это? Те, кто грабил поезд, совершили преступление, которое карается виселицей.

Пан побледнел:

– Ничего не понимаю. Почему виселицей?

– Сказал же: убийство государственного служащего в местности, находящейся на положении усиленной охраны. Всем причастным грозит смертная казнь.

– А я-то как с ними связан?

Лыков вынул карманное издание Уложения о наказаниях и дал поляку прочитать ту же самую статью, которой он пугал Канахистова.

– Ну, теперь понял? Тот, кто принимал заведомо краденное, наказывается как член шайки. В твоем случае петлей.

На Годынского-Цвирко цитата произвела должное впечатление. Он разинул рот, перечитал статью еще раз, потом посмотрел на выходные данные – не подделали ли сыщики книгу. Получалось, что они правы.

Пан затравленно огляделся и уставился на питерца:

– Скажите, ваша фамилия Лыков?

– Да.

– То правда, что сам Столыпин приказал вам очистить Москву?

Сыщик показал Годынскому свой открытый лист. Тот увидел подпись премьер-министра и окончательно смешался. Алексей Николаевич добавил:

– На словах он велел пленных не брать.

– Пленных… Вы и не берете! На станциях Казанской дороги два подряд ограбления пресечены полицией. Счет убитым револьверцам[30] идет на десятки. Я… Как это по-русски? Влип?

– По самую эспаньолку.

Поляк машинально дернул себя за бородку, подумал и сказал:

– Если я отдам вам Савоську, это облегчит мою участь?

– Обязательно, – уверил его Алексей Николаевич. – Где и когда вы встречаетесь?

– Откуда вы знаете, что мы должны встретиться? То правда. Завтра в полночь Савоська придет ко мне за деньгами. Я продал слитки и получил за них оплату.

– Кому продали? – тут же встрял Стефанов.

– Варшавским ювелирам, – перевел на него взгляд Годынский-Цвирко. – Я назову все фамилии, только не надо петли.

– Где назначена ваша встреча с атаманом? – опять заговорил Лыков.

– В номерах «Ницца» у Никитских ворот.

– Завтра в полночь в «Ницце», – повторил коллежский советник. – Ну что же. Это дает вам шанс уцелеть. Прокурор непременно учтет. Но если обманули, пеняйте на себя.

– Клянусь Маткой Боской Ченстоховской!

– Сдать Савоську недостаточно, – грозно свел брови Василий Степанович. – Мы так и так взяли бы его со дня на день. Теперь расскажите, как вы платили московской полиции за покровительство. Я имею в виду проституцию. Кому, когда, сколько. Лично Мойсеенко давали или как?

Пан тут же стал признаваться. Оказалось, что деньги он вручал Соллогубу. Пару раз взял Дещинский. Но передавали ли они эти суммы начальнику МСП, сутенеру было неизвестно.

Полиция начала готовить засаду. Взять самого Савоську! Убийца-рецидивист, его подвигов хватит на два смертных приговора. Такому терять нечего, он будет биться до последнего. Лыков подумал-подумал и решил лично возглавить арестную команду.

Атаман оказался осторожным и сначала подослал своего человека. Рябой парень постучал в номер к поляку, приоткрыл дверь, сунул голову и сказал:

– Ну?

– Что еще за ну? – возмутился Годынский-Цвирко. Он был весь на нервах, и это бросалось в глаза.

– Все тихо?

– Слушай, хлоп! Я с такими говорить не привык. Где твой маршалок? Я буду с ним говорить, не с тобой.

– А ты че такой дерганый?

Парень почуял неладное и продолжал разглядывать сутенера. Но тот наконец взял себя в руки:

– Полиция была в приюте, в Болшево, помнишь?

– И че?

– Ниче! Рейнбота нет, Мойсеенко нет. Все плохо. Я едва откупился. Скажи Савоське, что я уезжаю из Москвы. Пусть забирает деньги, и мы в расчете.

Рябой смотрел на поляка некоторое время, потом, не прощаясь, удалился. Лыков стоял за шкафом и думал: придет главарь или нет? Что ему скажет разведчик?

Прошло десять томительных минут. Сыщики застыли, боясь пошевелиться. Наконец в коридоре послышались шаги, и вошел человек.

– Вацлав, что еще за новости? Говорят, ты хочешь уехать?

– Хочу. Все в Москве скурвилось. Возьми деньги, там, на бюро, и простимся.

Атаман сделал три шага и оказался у Лыкова на мушке. Алексей Николаевич чуть не выстрелил. Столько крови на этой мрази! Но опять вспомнил свое обещание Трусевичу. Эх… Он бесшумно приблизился и врезал Савоське сверху кулаком левее темечка. Тот повалился как сноп.

– Я так боялся… – прошептал поляк, глядя на распластавшееся тело. – Он сейчас встанет, Савоська очень сильный. Зовите скорее… Как это по-русски? Подмогу.

Из-за ширмы появились Гревцов с Ксаверьевым и начали связывать Савоську; тот был без сознания. Сыщики извлекли из его карманов револьвер и нож. Лыков взял «ивана» за ремень и вытащил в коридор. Голова арестованного волочилась по полу. Лыков спустился на первый этаж, нарочно пересчитав его затылком все ступени. Внизу сидел рябой парень, он был уже в наручниках. Баста!

Ликвидация за три дня двух известных банд наделала переполоху в преступной среде. Осведомители сообщили: уголовные в панике. Прошел слух, что в город приехал из столицы сыщик, фамилия ему Лыков. У сыщика приказ от самого царя перебить всех, кто грабит чугунку. Из заметных фигур на свободе остался только Иван Вшивкин, который обирал станцию Рязанско-Уральской дороги в Даниловке. Вшивкин срочно бежал в родную деревню в Каширском уезде.

Однако Лыков не собирался никого отпускать. Атаман грабил дорогу? Грабил. Пусть теперь ответит. Сыщик выехал в Каширу. Он выпросил себе у Запасова в помощники Деримедведя. Можно было, конечно, телеграфировать исправнику и поручить задержание ему. Но полиция на местах не всегда на уровне. Благово говорил своему ученику: хочешь, чтобы было хорошо, – сделай сам.

Атаман был родом из села Каменка Спас-Журавенской волости. Приезжие взяли урядника и отправились в дом Вшивкина средь бела дня. Куда он денется? Верхом, что ли, ускачет? Кругом поля, далеко не уйдет. Главарь тоже это понимал. Наслушавшись рассказов о том, что Лыков пленных не берет, он выбросил оружие в окно и вышел с поднятыми руками:

– Не стреляйте, я сдаюсь!

Коллежский советник был доволен, а Деримедведь – нет.

– Что за народ пошел, – возмущался вахмистр. – Сразу руки в гору, никакой амбиции. Вот мы, бывало…

– Что бывало? – заинтересовался Лыков. – Ты до службы в жандармах бандитом, что ли, был?

– Нет, какой из меня бандит, – смутился вахмистр. – Я так…

– Да? А что у тебя за присказка странная – мерехлюндия?

– Слово нравится.

– Ты хоть знаешь, что оно означает?

Жандарм покосился на начальство:

– Кислое настроение?

– Правильно. Навроде ипохондрии.

– Вот тоже хорошее слово, – обрадовался Деримедведь. И тут же подтолкнул арестованного в спину: – Шевели ногами, ипохондрия!

В результате в руках у полиции оказались два главаря и множество рядовых бандитов. А еще куча воров в Николаевских казармах! На железке тишина, народ ходит чуть не строевым шагом, за последнюю неделю ни одной кражи. Можно дописывать акт дознания и возвращаться в Петербург. В Москве скоро появится новое начальство, в том числе и в сыскной полиции. Кошко доведет дело до конца, можно не сомневаться.

Словно в подтверждение мыслей Алексея Николаевича Мойсеенко вернул бриллиант доверенному крестьянина Романова, который нашел камень. Новые ветры дули в Москве, сметая старую труху.

Лыков получил телеграмму от директора Департамента полиции. Тот требовал закругляться: в Петербурге дел полно. Конечно, он был прав. Единственное, что беспокоило Лыкова, – это ящики с чаем в Лукоморье. Почему чаеторговцы молчат? А еще эти аккумуляторы со станками. Быстренько разберусь с ними и уеду, решил сыщик. Он соскучился по Ольге, по Павлуке. Сын собрался жениться, а папаша застрял в командировке. Домой, скоро домой…

Ах да! Еще надо поймать Тугарина Змея. Тогда на дорогах точно станет спокойно. Ишь, нашелся «Иван Иванович». Последним таким был Лобов, король уголовного Санкт-Петербурга. Но с тех пор прошло двадцать пять лет. «Иванов» в России меньше не стало. Эту поганую породу, штаб-офицеров фартовой табели о рангах, сыщик ненавидел. Надо изловить змеюку, сделать подарок Аркадию Францевичу Кошко: бери тепленького на память о Лыкове!

Глава 10

Разговор с фон Мекком

Легко сказать – изловить Тугарина Змея. А как? Сначала требовалось понять, может ли один человек, да еще не служащий на чугунке, знать все о ее оборотах. Лыков понял, что ему нужны профессиональные сведения. Недолго думая, он телефонировал фон Мекку и напросился на лекцию по железнодорожному делу.

Магнат пригласил его домой. Он жил в скромном двухэтажном особняке на Пречистенке, там же и работал, а на Рязанскую улицу в правление приезжал не каждый день. Кабинет хозяина поразил сыщика. На стене висела огромная карта всех железных дорог России. По углам под стеклянными колпаками стояли модели паровозов. И кипы бумаг громоздились на письменном столе, аккуратно разложенные по темам.

– Николай Карлович, это правда, что вы начали свою карьеру с кочегара?

– Правда, Алексей Николаевич. Когда я решил пойти в дело отца, то начал изучать его с низов. Пошуровал уголек в топку, да… Трудное дело, скажу вам. После меня повысили до помощника машиниста, а там уж и до машиниста.

– Что, и поезда водили? – уточнил Лыков.

– Водил. Когда командуешь паровиком, а за тобой тысячи пудов железа и сотни людей, это такое чувство… Да-а… А закончил ознакомление с делом в должности начальника станции. Когда меня позвали в исполнительные директора, я уж многое понимал.

– Очень хорошо, – констатировал сыщик. – Тогда просветите и меня.

Фон Мекк внимательно глянул на собеседника:

– Что именно вас интересует?

– Механизм перевозок. Как груз попадает на дорогу? Кто за него отвечает на разных стадиях? Где чья ответственность, кто платит за убытки? Какие документы отражают движение материальных ценностей? Какие служащие знают о ценностях? Для начала вот это.

– Любой железнодорожный агент знает о грузах или может узнать.

– Объясните сперва, кто такие эти агенты. У нас в сыскной так называют лишь вольнонаемных сотрудников. Хотя обыватели и журналисты огульно именуют агентами всех служащих полиции, что формально неправильно. Есть еще секретные агенты, то есть доносители. А у вас кто?

– Железнодорожными агентами называют всех служащих дороги, от начальника станции до последнего смазича, – пояснил фон Мекк. – Это официальный термин.

– И что, каждый, даже смазич, может узнать о грузах на дороге?

– Конечно, если служит на товарной станции. Путевой обходчик – нет, а он – да. Трудно ли подсмотреть, какой груз крючники затаскивают в вагон? Шел мимо и увидал, не надо даже усилий прилагать.

Лыков возразил:

– Подглядеть мимоходом сумеет всякий, кто шляется по станции, но это обрывочные сведения. А полные где взять? Кто знает обо всех грузах?

– Приемкой и отправкой товаров занимаются коммерческие агенты дороги. На каждой есть своя собственная коммерческая служба.

– Да, но такой агент тоже знает не все, а лишь про свой товар. А кто самый, как модно сейчас говорить, информированный?

– Начальник станции и товарный кассир, – тут же ответил фон Мекк. – Эти двое ведут полный учет поступающих и отправляемых кладей.

– А как все выглядит в последовательности? Как груз впервые попадает на железную дорогу?

– Через станционные ворота, – усмехнулся Николай Карлович. – Или приезжает на поезде со станции отправления.

– Давайте о том, что въехал в ваши ворота, – подхватил сыщик. – Кто его привез, где сложил, как передал на вашу ответственность и какие бумаги это отразили?

– Привез грузоотправитель…

– А это кто? Заводчик-мануфактурист?

– Нет, комиссионер. Наши предприятия, которые сделали ситец или миткаль, сами в Сибирь или на Кавказ его не продают. Для этого существуют торговые дома или посредники-комиссионеры. Вот они, купив готовый товар, к примеру, на Реутовской мануфактуре, привозят его ко мне на станцию Москва-Товарная-Вторая.

– Ага. Ломовики въехали в ворота, и что дальше?

– Дальше грузоотправитель ищет моего агента и оговаривает с ним условия отправки. На российских дорогах есть два вида грузов: малой скорости и большой.

Лыков взялся за карандаш:

– Когда я был в отставке и торговал лесом, то знал разницу. Но теперь уже забыл. Напомните, пожалуйста, суть.

Фон Мекк объяснил:

– Грузы малой скорости отправляются со станции в течение двух суток со времени поступления. Плюс даются сутки, чтобы они проехали каждые сто двадцать верст расстояния до пункта назначения. Еще сутки отведены на каждый переход вагона с одной дороги на другую. Естественно, тариф за такую перевозку будет ниже. А грузы большой скорости должны быть отправлены со станции на следующий день после прибытия и в сутки проделывать двести пятьдесят верст. Тариф для них выше примерно вдвое.

– И так на самом деле?

– Нет, конечно, – нахмурился председатель правления. – В действительности есть очередь к отправке, и иногда вагон приходится ждать неделю и больше.

– Очередь можно ускорить? Например, заплатив сверх тарифа?

– Запрещено законом. Все грузы отправляются в том порядке, в каком прибыли на станцию.

– Значит, они лежат на платформах и в пакгаузах, дожидаясь своего часа, – констатировал сыщик, черкая в блокноте. – Где именно?

– На каждой товарной станции есть две платформы: для грузов малой и большой скорости. Поскольку тарифы разные, учет на них строгий и раздельный.

– Но они лежат на виду, прикрытые рогожей?

– Да, все товары мы штабелируем.

– А что тогда хранится в пакгаузах? – не унимался коллежский советник.

– Товары, которые портятся от нахождения под открытым небом. Или те, чья очередь наступит еще не скоро.

– Вернемся к тому моменту, когда в ваши ворота въехал ломовой извозчик. Два агента встретились и договорились: ситец должен быть доставлен в Саратов как груз малой скорости. Что происходит дальше?

– Дальше, – продолжил фон Мекк, – они вместе идут к товарному кассиру и оформляют сделку. Грузоотправитель сдает груз и получает взамен накладную. В ней указаны количество товара, его характер и цена. Наш агент подтверждает, что именно это и привезено на станцию. Товарный кассир выдает грузовладельцу дубликат накладной и ставит на него штемпель с указанием даты. С этой минуты груз официально поступает на дорогу, и она несет ответственность и за его доставку, и за его сохранность.

– Вот! – обрадовался питерец. – А ночью пришли крючники и утащили его через дыру в заборе. И вам платить.

Фон Мекк сдержанно усмехнулся:

– В некоторых случаях нет.

– Это отчего же? Груз вы приняли, он лежит на вашей площадке…

– Согласно общему уставу российских железных дорог, они не платят за утрату или порчу груза в четырех случаях. Первый – он потерян по вине самого грузохозяина. Второй – он погиб по причине отсутствия или недостаточности упаковки. Третий – когда убыток возник из-за свойств самого груза, имеется в виду внутренняя порча, усушка, раструска… И четвертый – под действием непреодолимой силы.

– Это ураган с землетрясением? – уточнил Лыков.

– И ураган тоже. Но еще любая другая превосходящая сила, которую дорога не может одолеть. Например, всеобщая железнодорожная забастовка в октябре тысяча девятьсот пятого года.

– Как? – удивился сыщик. – Безобразия уже стали у нас непреодолимой силой?

– Смотря какие безобразия. Если те, что все мы наблюдали в пятом году… По их результатам год спустя Правительствующий Сенат дал разъяснения. Цитирую по памяти: «Явления общественной жизни, препятствующие правильному ее течению, могут быть подведены под понятие непреодолимой силы наравне с явлениями стихийных сил природы». Правда, дорога должна доказать в суде, что сделала все возможное, что относится к обязанностям исправного возчика, но этого оказалось недостаточно.

– И вы доказываете?

– Разумеется. Дирекция каждой дороги держит в штате поверенных по судебным делам. И не одного. У Московско-Курской их, к примеру, пятеро, да еще с помощниками. У нас трое. И без дела они не сидят.

– Так. Ну это, слава богу, в прошлом, – обдумал услышанное Алексей Николаевич. – А кражи? За них вы несете ответственность?

– Конечно. Но тут есть хитрость. Вы знаете, что по перевозке грузов прямого сообщения наши дороги состоят в установленном законом товарищеском отношении? И груз, сданный на одну из них, обязывает по возникающим из его принятия отношениям все другие дороги?

– Не понял, – растерялся питерец. – Можете пояснить? Что такое перевозки прямого сообщения?

– Это когда в доставке груза участвуют несколько дорог, а не одна.

– А товарищеские отношения как понять?

Николай Карлович терпеливо спросил:

– Ну, что такое товарищество, вы знаете?

– В общих чертах. Есть простое, есть полное, но в обоих случаях суть одна. Товарищи отвечают по его обязательствам всем своим имуществом, движимым и недвижимым.

– Правильно. Вот так же и у дорог. Если даже груз пропал на моей дороге, то в денежном возмещении участвуют все другие. Как совокупные должники.

– Но вы в первую очередь?

– Конечно, – согласился фон Мекк. – С меня начнут. Но если денег у Московско-Казанской дороги не достанет, то сбросятся всем железнодорожным миром. Это называется круговая ответственность.

– Ловко устроились, – заметил сыщик. – Что, и платят за вас?

– Дороги находятся между собой в тесной взаимосвязи. Грузы переезжают от одной к другой. Я постоянно за кого-то плачу, и за меня тоже то и дело возмещают убытки. Общий котел, иначе нельзя.

– Получается, что вам вообще безразлично, пропадают у вас грузы или нет, – жестко констатировал Лыков. – Ваши промахи оплатят все дороги сообща.

Николай Карлович возразил:

– Мне лично не все равно. Ведь наша дорога частная! И мы возмещаем из своих кровных. Но частных дорог в России все меньше и меньше. Правительство не первый год выкупает их в казну, уже две трети собрало в своих руках. А директорам казенных дорог, тут вы правы, на убытки наплевать. Их задача – перевозить военные грузы, если случится война. А пока мир, можно спать… И еще…

Фон Мекк вздохнул и продолжил:

– Если быть честным, мы не любим платить по претензиям и стараемся любыми средствами этого избежать. Исковая давность на железной дороге – всего один год, в виде изъятия из общих правил[31]. Вот наши юристы и тянут время, как могут. Претендатель[32] подает нам жалобу, а мы ни бе, ни ме, ни кукареку. Запрашиваем у него дополнительные бумаги или просто волыним.

– Тогда он идет в суд.

– Разумеется. Но и там дело буксует. Учет налажен плохо, станционные книги ведутся с нарушениями, сам черт ногу сломит, не то что судья. Процессы тянутся годами, иногда потерпевшему легче махнуть на нас рукой и смириться с убытками. Вот этим черным делом и занимаются все железнодорожные поверенные.

– Хорошо, – продолжил сыщик более миролюбивым тоном. – Если за кражу с вас взять нельзя, на ком повисают убытки? На грузохозяине?

– На грузоотправителе. Владелец груза, если это серьезный субъект делового оборота, сам на станцию не ездит. Он нанимает транспортную контору. Та отвечает и за доставку, и за сохранность.

– Ага. Если товар похищен, контора погибла, так выходит?

Фон Мекк снова сдержанно усмехнулся:

– Не всегда. Если контора серьезная, то страхует доставку.

– И тогда убытки падают на страховую компанию!

– Тут тоже есть тонкости. Дело в том, что страхование доставки в России мало развито. Замечали? Большая часть обществ предлагает страхование или имущества от огня, или жизни и здоровья. На практике защитой перевозок занимаются всего восемь компаний. Морские перевозки страхуются все, к этому нас приучил Ллойд. А вот железнодорожные – частично. Только крупные конторы по транспортировке кладей страхуют операцию. И на том рынке тоже действует круговая порука, но в других, нежели у нас, формах. А именно – через перестраховку. Все восемь обществ перекрестно участвуют в обязательствах друг друга, так безопасней. В случае чего все скинутся и заплатят.

– И ответственность опять получается размазанной, – завершил сыщик.

– Увы, так.

– Железные дороги размазали через товарищество, страховые компании – через перестраховку. Кто тот, который платит из своего кармана? Для кого кражи на дорогах – сущее наказание?

– Для мелких комиссионеров, – пояснил магнат. – А еще для банков.

– Ну-ка!

– Небольшие комиссионеры стараются обойтись без страховки, в целях экономии. Но, в силу размера, собственных денег у них нет. И они занимают их в банке. Товар при этом банк записывает в залог, в обеспечение кредита.

– Понятно, продолжайте.

– Если груз пропал и с нас стребовать не удастся, комиссионер погибает. Он не сможет реализовать товар и погасить кредит. Вот главная жертва железнодорожных краж.

Николай Карлович перевел дух и продолжил:

– Их-то в первую очередь и жалко… Но что я могу поделать? Еще страдает банк. Он не получает обратно свои деньги. И залог не может продать, поскольку тот исчез. Вот на пару с комиссионером и мучаются. Большая часть обращений, что получаю я как председатель правления, исходят от них.

Лыков подумал-подумал и заявил:

– Этим и объясняется, что тишь да гладь на дорогах. Кражи идут два года, похищено ценностей на гигантскую сумму. А большие, влиятельные игроки в ус не дуют. Мелкие рыбешки кричат, а сомам да щукам все равно.

– Так и есть.

– Но ведь банки – не маленькие комиссионеры, они давно должны в трубу трубить!

– Они, собственно, и подняли шум, – пояснил фон Мекк. – Я стал получать от банков много писем с требованиями усилить охрану грузов. Заинтересовался, запросил статистику. А затем написал своим коллегам на другие дороги. Оказалось, что лишь на Владикавказской дела обстоят более-менее благополучно, а на всех других то же самое, что и у нас.

– А почему кавказцам так везет? – удивился Лыков.

– Думаю, потому, что главные акционеры Владикавказской железной дороги – великие князья. И воры боятся их слишком беспокоить. Полиция тут же прибежит. А нас, значит, можно обворовывать! – Фон Мекк стукнул кулаком по столу, но быстро успокоился и продолжил: – Изучив статистику, я пришел в ужас и написал Столыпину. Тут как раз совпало, что в Петербург приехал Стефанов. Изгнанный из Москвы именно за попытку прекратить железнодорожные кражи. Коллежский секретарь, третий чин с конца – кто бы его стал там слушать? Но у Петра Аркадьевича на столе лежало мое письмо. В результате мы с вами сейчас беседуем…

– Да, давайте дальше, – спохватился сыщик. – Вот груз. Если его вытащили через дыру в заборе, все ясно. Претензия, долгий суд, и может быть, когда-нибудь потерпевший получит с вас часть убытков. А если обчистили поезд, уже вышедший со станции?

– Если пломба сорвана, то это разбой. Пускай разбирается жандармская полиция, ищет виновных. А если цела, то тут вина грузоотправителя.

– Какими документами сопровождается груз?

– Про накладную и копию с нее я вам уже сказал, – напомнил фон Мекк. – Накладная подшивается в приходную книгу. Далее клиент оплачивает доставку. Бухгалтерия получает ассигновку из банка и сообщает об этом товарному кассиру. Тот помечает в станционной книге сборов, что услуга оплачена. Затем подходит очередь груза на отправку. Например, сорок мест мануфактуры едут в тот же Саратов. Крючники помещают их в так называемый НТВ, нормальный товарный вагон. Вы видите их постоянно и знаете по надписи «сорок человек, восемь лошадей». Грузоподъемность вагона – двенадцать с половиной тонн, это примерно семьсот шестьдесят пудов. Коммерческий агент дороги сообщает кассиру, что товар погружен. Тот ставит штемпель и на своей накладной, и на дубликате; в штемпеле указано время нагрузки. Кому кассир вручает оригинал?

– Агенту, – предположил коллежский советник.

– Нет. Обер-кондуктору.

– А это кто, собственно говоря? Начальник поезда?

– Да, самый главный в составе, главнее даже машиниста. Помимо того что он свистит в свисток, обер-кондуктор еще и отвечает за доставку ценностей до места назначения. У него в сумке лежит грузовая раздаточная ведомость. Там указаны все помещенные в состав грузы. Против каждой станции на пути следования помечено число сдаваемых на ней перечней или дорожных ведомостей. И соответствующее число товарных мест и вагонов. Раздаточная ведомость остается все время в поезде, и агенты станции назначения расписываются в ней о получении грузов и документов к ним. Так груз оказывается в нужном месте.

Лыков записал названия документов, поднялся и поблагодарил хозяина. Теперь ему было ясно, где искать концы. Сыщик хотел уже откланяться, но фон Мекк сказал:

– А теперь моя очередь спрашивать, Алексей Николаевич.

– Да, конечно. – Лыков снова сел. – Вас интересует ход дознания?

– Нет.

Голос у магната был такой, что питерец сразу насторожился:

– Но тогда что же?

– Видите ли… Вы человек осведомленный. В том числе и о тех вещах, которые мне никогда не узнать. – Николай Карлович помялся, затем продолжил: – Я всегда занят, у меня большое дело. И большая семья. Пятеро детей! И всех надо обеспечить. Я никогда не вмешиваюсь в политику, никогда. Но имею же право знать…

– Что знать? – не понял сыщик.

– Куда мы идем. К чему готовиться.

Алексей Николаевич догадался:

– Вас волнует будущее империи?

– Именно! При всем своем богатстве и значении в деловых кругах я лишь обыватель. Сообщите мне, прошу вас, ваши соображения. Как вам кажется, что нас всех ждет в ближайшие несколько лет? Только честно.

Лыков задумался. Сказать этому человеку правду? И тем лишить его покоя? Но тот требует именно честного ответа. И он решился:

– У меня очень плохие ожидания, Николай Карлович. Боюсь, что нынешнее общество обречено.

Фон Мекк поразился:

– Даже так?

– Вы же хотели услышать честный ответ?

– Конечно, другой мне не нужен. Но можно подробнее?

– Как угодно. Вспомните недавние события, бунт пятого года. Мы едва уцелели.

– Но власть сумела сохранить порядок! – воскликнул фон Мекк.

– Сумела. С огромным трудом и ценой больших жертв. Второй раз может не получиться. В мире дела идут в сторону улучшения. В Италии и Германии за последние двадцать пять лет число убийств упало вдвое. В Австрии даже больше. А у нас в России? Выросло вдесятеро!

– Второй раз может не получиться, – задумчиво повторил слова сыщика магнат. – А когда вы ждете второго раза?

– Ну, не завтра. Несколько лет у нас еще есть. Но когда начнется война…

– А она начнется?

– Увы, – серьезно ответил коллежский советник. – У меня друзья военные, и оба сына служат по секретной части. Битва народов не за горами. Есть два союза, они должны сцепиться. Нашим дуракам-дипломатам зачем-то нужны проливы. А еще банда славянских государств на Балканах в подчинении. Те спят и видят, как бы перерезать друг дружку, а мы подбрасываем щепки в этот костер.

– Ну пусть война, – согласился магнат. – И что? Неужели мы ее не выиграем? Немцы нас победят и оккупируют? Это же невозможно, глупо!

– Нет же, черт с немцами. Злейший наш враг – это мы сами. Общество недовольно, оно хочет реформ. Проще говоря, оно требует от государя настоящей власти. А тот никогда не отдаст ее добровольно.

– Государь учредил думу.

– Дума лишь декорация, главные полномочия по-прежнему у царя. И у бюрократии. А силы, нацеленные на разрушение монархии, объединяются. Когда наша армия начнет терпеть поражения…

– Но почему?

– Потому что немцы очень сильны, а мы к войне не готовы. Давно подмечено: Россия всегда к ней не готова. Так вот, когда армия начнет трещать по швам, авторитет монархии тоже станет расползаться. А те, кого мы с таким трудом загнали обратно в щели, полезут в атаку. Боюсь, в этот раз у них получится. Помните, как несчастная японская кампания подорвала дух общества? То было далеко, за одиннадцать тысяч верст. Поэтому только и устояла империя. А когда война придет в западные губернии? Поляки восстанут, финляндцы тоже. Кавказ, Лифляндия, Туркестан – пороховые бочки.

Лыков покачал головой и добавил в сердцах:

– А уровень власть предержащих все ниже! Когда сойдутся сильные противники и слабые властители – что будет?

– Вы считаете Столыпина слабым? – удивился фон Мекк.

– Петр Аркадьевич не вечен на своем посту. А его сильный характер как раз и делает смену премьера неизбежной.

– Я правильно вас понял? – понизил голос председатель правления. – У Столыпина нелады с Его Величеством?

Лыков и сам был не рад, что сказал это. Но уж коли начал… Он ответил более развернуто:

– Наш государь не может долго терпеть возле себя сильных людей. Сначала они нужны, а как только опасность спадает – им дают пинка под зад. Так было и с Дурново, и с Витте, а даже с гибким, как резина, Горемыкиным. Столыпин тоже не удержится. Тем более многие считают, что революция подавлена и можно дальше жить, ничего не меняя.

– И что же делать нам, обывателям? Особенно тем, у кого много детей?

Сыщик продолжил, словно не заметил вопроса:

– Власть деградирует. Слышали про Распутина?

– Какие-то неопределенные сплетни. Но то, что слышал, печально, соглашусь.

– А как вам то, что творится в Москве? Раньше такое было невозможно, а теперь реальность.

– Опять соглашусь, Алексей Николаевич. Трепов, конечно, был держиморда, но хуже Рейнбота уже некуда. И все же ответьте на мой вопрос: что делать?

– Лично я принял меры, – сообщил Лыков. – У моих сыновей лесное имение в Костромской губернии. Большое, дает порядочный доход. Даже и мне перепадает. Так вот, все заработанные средства я обращаю в золото и вывожу во Францию. И свою долю, и сыновей. Уже второй год.

Фон Мекк расстроился:

– Ах я дурак!

– В чем дело?

– Да тоже ведь принял меры. А именно – продал после пятого года свои южные имения. Но вырученные деньги вложил в покупку доходных домов здесь, в Москве. По-вашему, я совершил ошибку?

– Если честно, то да. На мой взгляд, это ошибка. Когда начнется тут заваруха, вы доходный дом во Францию не перенесете.

– Черт, черт…

– Я вообще, Николай Карлович, начинаю думать об отставке. Дай бог, дожить до шестидесяти лет, и тогда подам прошение. Хватит. Уеду в Париж, к дочери, внучек нянчить.

– Это когда же будет? – уточнил магнат.

– Шестнадцатого августа тысяча девятьсот семнадцатого года.

– Хм… Ладно доходные дома, а куда я дену свою железную дорогу? Ее в Европу тоже не перенесешь.

– Покупайте золото и депонируйте его в иностранных банках.

– Но не в германских?

– Там отберут.

Мекк поблагодарил сыщика за честный разговор, и они расстались. Интересно, воспользуется ли богатей полученным советом? А Лыков уже думал о другом. До отставки еще далеко, надо продолжать дознание.

Глава 11

Московские атаманы, хлопок… и прочие дела

Итак, в руках у сыщиков оказались два главаря. Савоське за его подвиги виселицы было не избежать. Он это знал и вряд ли стал бы говорить; терять ему нечего. Более перспективным выглядел допрос Вшивкина. Тому светила каторга, значит, открывались возможности для сделки. И коллежский советник отправился в Малые Каменщики.

Атаман чуть ли не обрадовался сыщику:

– Здравия желаю, ваше высокоблагородие!

– Чего такой веселый?

– Дык живой же. Могли шлепнуть при аресте, как других, а не шлепнули. Спасибочки!

– И петли не ждешь?

«Иван» сразу посерел:

– А что, разве полагается? Или стращаете?

– Вроде каторгу видать, а виселицу пока нет.

– Уф…

– Я тут выбирал между тобой и Савоськой, – начал разговор сыщик. – Кого первым допрашивать. И выбрал тебя.