– Что ты здесь делаешь?

– Мне надо было приехать… Бетти, что с тобой? Ты белая как полотно!

Элизабет опустила глаза, а затем отступила, освобождая проход.

– Входи, не стой здесь. Не хочу, чтобы тебя кто-нибудь увидел.

8

Прошла неделя, в течение которой я чувствовал себя в подвешенном состоянии. Эбби не звонила. На самом деле я даже не был уверен, что она прочитала мое письмо. Я проводил дни, проверяя почту и глядя на мобильник, тот самый, который она мне подарила – вот ирония судьбы, – чтобы иметь возможность легко со мной связаться. У меня не находилось храбрости высунуть нос из дома и выдерживать липкую жару, смог, бесконечные пробки, звуки автомобильных гудков – короче говоря, все, что вызывало у меня ненависть к этому городу, когда у меня не было присутствия духа.

Два или три раза мне позвонил Хэтэуэй, чтобы поинтересоваться, как у меня дела. Каждый раз, когда я слышал его голос, сердце у меня начинало биться с бешеной скоростью, будто он сейчас сообщит мне о сенсационном открытии, которое оживит все расследование. Но у него не было для меня никаких новостей. Он сейчас был занят другими расследованиями, повседневные занятия шли своим чередом. Он едва попытался меня утешить, прочитав несколько отрывков из досье, которое поднял, добиваясь, чтобы снова открыли дело. Я чувствовал, что душа у меня сейчас к этому не лежит, и к тому же был далеко не уверен, что это принесет какие-то результаты. Разве департамент полиции Лос-Анджелеса, который тогда не смог выполнить свою работу, будет способен открыть то, что уже не удалось вытащить на свет нам?

Я оставил много сообщений Кроуфорду, с которым не разговаривал дней десять, но он даже не потрудился мне перезвонить. Может быть, он потерял интерес к моему делу. А возможно, предпочел окончательно перевернуть эту страницу своей жизни, потрясенный кончиной своего самого старого друга.

Я чувствовал себя несчастным, лишенным цели. Сейчас наши розыски застряли на мертвой точке, что вгоняло меня в полнейшую депрессию. Я даже не притронулся к сценарию Катберта. Положенный на письменный стол, этот сценарий, казалось, дразнил меня всякий раз, как я опускал взгляд. Вот уже больше трех недель, как я не брал в руки эти записи. Что произойдет в тот день, когда понадобится наконец представить эту работу на студию согласно условиям контракта? Но даже неизбежное приближение срока на самом деле больше не имело для меня никакого значения. Я должен буду вернуть деньги, которые уже потратил, и, вероятно, потратить несколько сотен тысяч долларов на судебный процесс… Катберт порвет со мной, заменив более «приемлемым» автором. Честно говоря, это последнее было единственным, что немного огорчало меня. Катберт был верным другом: он всегда был на моей стороне, даже в самые трудные времена и, в частности, во время моего пятилетнего перехода через пустыню.

* * *

Я уже три дня не открывал дверь своего дома, когда Мариса пришла ко мне ранним утром, нагруженная блюдами, которые присоединятся в морозильной камере к горам других продуктов, к которым я даже не притронулся. Я самым жалким образом валялся на тахте, смотря по кабельному каналу повторный показ «Марни» Альфреда Хичкока.

Крупным планом желтая дамская сумочка. В коридор отеля поднимается таинственная брюнетка. Следующий кадр – ванная комната. Под скрипки Бернарда Херрмана Типпи Хедрен обесцвечивает себе волосы в умывальнике: изменение для женщины, которая только что похитила 10 000 долларов и рассчитывает провернуть новую аферу в другом государстве. Я всегда обожал этот фильм, даже изруганный поносителями Хичкока, упрекавшими его за беспорядочный психоанализ и демонстративные спецэффекты. Или детская травма персонажа нашла во мне отклик? Я предпочитал думать, что интерес, который я испытываю к этому фильму, – чисто кинематографический.

– В доме пахнет затхлостью, – пожаловалась Мариса, бросая на меня неодобрительный взгляд. – И вы что, больше не бреетесь?

– Я прочитал статью, где говорится, что женщины считают бородатых мужчин более щедрыми и открытыми к общению.

– Вы говорите глупости, чтобы подразнить меня!

– Уверяю вас, что это правда.

– В журналах пишут то, что нравится их читателям! У вас неопрятный вид. Сомневаюсь, что это понравится мадмуазель Эбби. И кстати, она что, уже уехала?

Я чуть глубже погрузился в тахту и выключил телевизор как раз на эпизоде, когда Типпи Хедрен бросает ключ от ячейки камеры хранения в решетку слива.

– Нет, она проводит время у подруги в Венеции.

– Во всяком случае, тогда она выглядела счастливой, что сделала вам сюрприз.

– Ради сюрприза…

– Какая удача, что я тогда оказалась здесь! Иначе бедняжка несколько часов проторчала бы перед дверью. Могли бы ей хотя бы ключ дать! Ну вот, у вас здесь целая тонна корреспонденции. Открыть почтовый ящик вам было прямо невмоготу?

– Уверяю тебя, только в последнее время… Спасибо, Мариса, пожалуйста, положите все это на журнальный столик.

– Не люблю я видеть, как вы маетесь без дела. Вы же мне сказали, что у вас есть работа… Антонио был таким же: ждал последней минуты, чтобы сделать свои задания! Я все время только и делала, что ругала его…

Под большой кучей писем я заметил белый конверт, вызвавший у меня любопытство. Вытащив его, я заметил, что это из министерства юстиции, и поспешно открыл его. Внутри была толстая связка документов, сопровождаемая письмом.


Министерство юстиции Соединенных Штатов


Федеральное Бюро расследований

Вашингтон округ Колумбия 20535

22 сентября 1998 г.


Тема: Бадина Элизабет Сьюзан



Уважаемый господин Бадина!



Это письмо направлено в ответ на ваш запрос, адресованный правительству США, в котором вы запрашиваете, ссылаясь на Закон о свободе информации, копии всех документов, справок и досье, касающихся вашей матери – Элизабет Сьюзан Бадина, родившейся в Санта-Барбаре, Калифорния, 2 января 1932 г.



Получите нижеследующую документацию на 78 страницах, результат расследования, проведенного ФБР по делу о «пропаже без вести» упомянутого лица в 1959 г. Качество копий этих документов – лучшее, которым мы располагаем. Причиной трудностей, которые, возможно, будут связаны с чтением, является исключительно состояние исходных документов. Обеспечить лучшее качество копий невозможно.



В то же время мы не можем ни подтвердить, ни опровергнуть факта расследования, даже имевшего место в прошлом, относительно означенного лица или какого-либо члена вашей семьи. Учитывая важность того, чтобы широкая общественность обладала достаточной информацией о деятельности своего правительства, интересы Соединенных Штатов и их граждан требуют, чтобы некоторая информация, касающаяся национальной безопасности и внешних связей, могла быть защищена от любого разглашения.



Примите уверения в наилучших пожеланиях.


«Ни подтвердить, ни опровергнуть факта расследования…» Ошеломленный, я был способен видеть в этой административной формулировке только доказательство того, что моя мать находилась под наблюдением ФБР. Ради шутки попросите кого-нибудь не думать о летающих слонах, и первым, что он увидит у себя в голове, станут резвящиеся толстокожие гиганты! Это письмо уничтожало всякую надежду заполучить официальный документ, доказывающий участие правительства в нашем деле. Я был ужасно разочарован, но вместе с тем совершенно не удивлен. Накануне Лидекер предупредил меня: «Если и существуют какие-нибудь секреты, никто их не поднесет вам на блюдечке с голубой каемкой». Точнее и не скажешь.

Однако я не стал терять надежды. У меня оставалось досье Федерального Бюро. Просмотрев его, я был охвачен чувством, которое раньше никогда не испытывал. Можно было спорить на что угодно, что в течение последних сорока лет ни один человек не имел доступа к этим страницам. И несмотря на трехнедельное расследование, я все еще с трудом верил, что женщина, жизнь которой была так подробно изложена в досье уголовного дела, та самая, что дала мне жизнь.

Мне понадобилось два часа, чтобы подробно изучить все присланные мне документы. На трех десятках листов бумаги были собраны статьи из печатных изданий, вышедшие между 28 января и 8 марта 1959 года. Добрая половина из них была мне незнакома, газеты восточного побережья: «Ивнинг стар», «Таймс-геральд», «Вашингтон стар», «Нью-Йорк дейли миррор»… Из этих статей я не узнал ничего действительно нового, но у них было неоспоримое достоинство: они подтвердили ту хронологию, которую я установил в библиотеке.

Первый документ был служебной запиской, исходящей напрямую от директора ФБР Джона Эдгара Гувера. Там указывалось, что Бюро получило официальное ходатайство департамента полиции Лос-Анджелеса, чтобы оказать содействие в поисковых операциях с целью найти Элизабет Бадина. Также добавлялось, что по причине известности Уоллеса Харриса и зарождающейся известности актрисы дело подробно освещается в важнейших средствах массовой информации и что расследование департамента в данный момент застряло на мертвой точке. Необходимо сотрудничество всех служб. Служебная записка была интересной, так как наводила на мысли, что ФБР вмешалось в это дело лишь по просьбе полиции, что не сочеталось с разными версиями, которые я до этого слышал. За этим следовало несколько страниц сведений службы общественной безопасности о разных работодателях моей матери.

Вторым документом, привлекшим мое внимание, был ответ Бюро специальному агенту из филиала в Лос-Анджелесе, пославшему информацию об отпечатках пальцев в «Шевроле».


Мы приняли к сведению вашу служебную записку от 6 февраля, где вы предоставили нам на исследование три серии отпечатков пальцев. Сообщаем вам, что они исследованы и проверены по нашим картотекам, но никакого соответствия не установлено. Перечень будет сохранен для всякого рода сравнений, которые могут понадобиться в дальнейшем.


Я совершенно не был в курсе, брались ли отпечатки пальцев у окружения моей матери. Но если даже так и было, их возможное наличие в машине ничего не доказывало, так как Элизабет выехала из дома одна в субботу утром.

Несколькими страницами дальше, совершенно изумленный, я нос к носу столкнулся с мужчиной из «Голубой звезды»: Джон Сеймур или как там его звали по-настоящему. Знаменитый фоторобот, который даже не фигурировал в досье расследования окружного прокурора, с которым говорил Хэтэуэй… На рисунке сорокалетний очень темноволосый брюнет с низкой линией роста волос на лбу, густыми бровями и глубоко посаженными глазами: точный типовой портрет, который не имел ничего общего с обезличенными фотороботами, которые упоминал Тревор Фадден, следователь окружной прокуратуры. Почему это включено в досье? ФБР никогда не разыскивало этого мужчину по той простой причине, что он являлся одним из агентов. Эти семьдесят восемь страниц были всего лишь маскарадом, затеянным для того, чтобы скрыть истинную роль Бюро в этом деле и внушить, будто было проведено серьезное расследование? Но какого черта причинять себе столько хлопот, если все эти данные не принадлежат к числу тех, что когда-либо будут обнародованы, ведь Закон о свободе информации был ратифицирован только в середине 60-х?

Я ускорил чтение, просматривая документы без интереса, пока не остановился, заметив рукописное письмо человека, который приписывал себе убийство моей матери, так же как десятка молодых женщин, убитых в Калифорнии в 50-х. Идиотский текст, усыпанный грубыми орфографическими ошибками, показался мне произведением сумасшедшего, жаждущего известности. Во всяком случае, там не было ни одной подробности, которая бы ранее не освещалась в прессе, – показатель, который обычно учитывает полиция, решая, принимать ли всерьез такие самообвинения. Я знал, что департамент полиции Лос-Анджелеса получил множество писем в таком роде, но не мог понять, почему же это было сохранено в архивах ФБР.

Я был раздосадован, обнаружив, что десяток страниц был вымаран. Целые абзацы оказались вычеркнуты черным фломастером: то тут, то там выныривали отдельные слова, которые не позволяли ухватить содержание переписки между различными службами. Эти страницы имели какое-то отношение к слежке, объектом которой была моя мать? Такое было возможно, но, не имея этому никаких доказательств, я предпочел придерживаться лишь объективной информации.

Мое разочарование стало вдвое сильнее, когда я понял, что в досье нет никакой расшифровки допросов. То ли ФБР не допросило ни одного свидетеля, что казалось совершенно маловероятным, особенно если учесть, что расследование началось с нуля, или расшифровки были отсюда «заботливо» удалены.

Я продолжал переворачивать страницы: просьба об информации и сотрудничестве, адресованная полиции Санта-Барбары, и ответ на которую, судя по всему, так и не был получен, множество телетайпов, где Бюро предоставлялась информация о жизни и карьере моей матери; планы Лос-Анджелеса, на которых были отмечены места, которые она имела обыкновение посещать, доклад Дэна Ханта – полицейского патрульной службы, который обнаружил «Шевроле» на Уилкокс-авеню, копии ее свидетельства о рождении и удостоверения личности.

А еще фотография очень плохого качества, где угадывалась тетрадь на спирали. На следующей странице было послание из филиала в Лос-Анджелесе:


Элизабет Бадина, жертва, пропажа без вести



В ответ на ваше письмо от 13 февраля с требованием переслать или скопировать личные бумаги объекта: полный список имен, содержащихся в адресной книжке Элизабет Бадина, обнаруженной в ее доме в Сильвер-Лейк.


Перечень… Тот, который так и не был отдан бабушке и сегодня, скорее всего, дремлет в архивах Департамента полиции Лос-Анджелеса или ФБР. Мое воодушевление почти сразу же сошло на нет: две следующих страницы были вымараны чернилами. Не было видно ни имен, ни контактных данных. Я начал свирепеть. У меня в руках главный документ, который без сомнения позволит оживить наше расследование, а эти проклятые черные полосы сводили все надежды на нет.

Я продолжил свое занятие. Внутренняя служебная записка бюро Гувера, где выражалось беспокойство, что департамент полиции Лос-Анджелеса придал делу негативную огласку, что может иметь нежелательные последствия для ФБР. В связи с этим приводилась в пример язвительная статья из «Вашингтон пост», обвиняющая власти в пассивности при ведении расследования. Затем я наткнулся на множество незнакомых фотографий, все взятые из рекламных брошюр «Уэллс Интернешнл Пикчерз» и предназначенные для журналистов. Взгляд, направленный в объектив, чуть наклоненное лицо, четко вырисовывающееся на размытом фоне, сдержанная улыбка в уголках губ: моя мать позировала в первый раз с уверенностью кинозвезды.

Страницы шелестели у меня между пальцами. Я приближался к концу досье, рискуя остаться несолоно хлебавши. Официальный меморандум, датированный 26 февраля 1959 года:


Тема: пропажа без вести. Бадина, Элизабет Сьюзан.



Отделение Лос-Анджелеса проинформировало нас, что… родившийся… место рождения… признан очень вероятным подозреваемым в связи с пропажей без вести вышеуказанного объекта. В случае отсутствия противоположного мнения со стороны Бюро управлению рекомендуется в самые кратчайшие сроки провести допрос.


И внизу документа приписано от руки: «Думаю, мы должны это сделать» и неразборчивая подпись.

Я застыл на месте. «Очень вероятный подозреваемый»? Требование допросить? Речь не могла идти об Эдди Ковене, с которого как раз перед указанной датой было снято состряпанное департаментом обвинение. Тем более что ФБР никогда с ним не связывалось, если, конечно, он нам не солгал во время встречи в Сан-Диего.

Мой взгляд намертво прилип к черной полоске, скрывающей имя неизвестного. Кто этот мужчина? Почему ФБР заподозрило именно его? По какой причине нам с Хэтэуэем не удалось напасть на этот след? Я извлек лист и прикрепил его к пробковой доске, нарисовав рядом с ним большой вопросительный знак. К сожалению, на последних страницах не нашлось такой же ценной информации. Я чувствовал себя как старатель, не обнаруживший ни одного золотого самородка.

Это письмо расстроило и лишило меня сил. Голова болела, будто ее сжимали клещами. Было уже пять вечера, я даже не заметил, как прошло время. Долгое время я считал, что потерять ощущение реальности можно, лишь когда что-то пишешь. Должно быть, добрую четверть часа я просидел, погрузившись в свое кресло, не способный ни на одну связную мысль. Выйти из оцепенения заставил меня звук мотоцикла Антонио перед домом. Я понял, что мне просто необходимо срочно выйти на свежий воздух.

На крыльце я зажег сигарету – Хэтэуэй благородно оставил мне свою пачку. Когда несколькими минутами позже я подошел к парню, тот уже устроился за компьютером в глубине гаража.

– Привет, Антонио.

Мы обменялись рукопожатиями.

– Мама уже ушла?

– Да. На самом деле я работал в кабинете и этого даже не слышал. Что ты делаешь?

– О, я занялся бизнесом…

– Ты серьезно? И какого рода бизнес?

– Такого, чтобы добыть себе немного денег. Я обрабатываю для заказчиков старые фотографии: светотени, контрасты, оттенки, цветовая гамма, коллажи… Сегодня, имея в распоряжении хороший графический редактор, можно делать настоящие шедевры.

– Покажешь мне?

– Конечно.

Антонио проворно застучал по клавиатуре и открыл окно. Слева черно-белая фотография, очевидно со свадебной съемки; оригинал был порван в нескольких местах, и к тому же снимок был недостаточно контрастным. Справа отретушированная фотография, она казалась нетронутой и сделанной только накануне.

– Невероятно! Как ты это делаешь?

– О, это не такая уж тайна за семью печатями, в основном трудится машина. Самое трудное – заменять недостающие части. Видите, на лице этого мужчины? К счастью, надорвано не так сильно. Иногда я, конечно, не могу ничего сделать, все-таки и у чудес техники есть свой предел возможностей.

Мой взгляд задержался внизу отретушированной фотографии, на самой кромке. В голове у меня зародилась еще смутная мысль.

– Скажи мне, Антонио, ретушь, которую ты делаешь, действует только для фотографий?

– Что вы хотите сказать?

Я указал пальцем на экран.

– Смотри, вот, штамп фотографа и надпись от руки «май 1919 г.» – здесь они хорошо видны, а на оригинале были едва различимы.

– А, это… на самом деле компьютеру без разницы, что фотография, что нет. Все, что есть в исходнике, можно вытащить, если как следует за это возьмешься. Мне случалось реставрировать почтовые открытки с текстом внизу. Знаете, это почти как писать секретное послание лимонным соком и проявлять его, нагревая бумагу. Я делал такое, когда был мальчишкой. Когда я брал в руки спички, мама всегда опасалась, что я устрою пожар.

Я неподвижно замер перед ним, потерявшись в своих мыслях.

– Дэвид, с вами все хорошо?

– Подождешь меня пять минут? Я хотел бы тебе кое-что показать.

Я торопливо вернулся в кабинет и взял черновик письма. Вернувшись в гараж, я протянул его Антонио.

– Что это?

– Письмо, которое было написано сорок лет назад.

– Вашей матерью?

– Да. Коробка, где оно хранилось, немного подмокла. Видишь, мало того что некоторые слова расплылись, так еще и весь низ письма полностью стерся.

– Дайте угадаю: вы хотели бы, чтобы я обработал это письмо теми же инструментами, что и фотографии?

– Это возможно?

Он внимательно посмотрел на письмо, помахал им, разглядывая на свет.

– Я знаю, что полицейские пользуются ультрафиолетовым светом, чтобы заставить проявиться то, что не видно невооруженным глазом…

– Об этом забудь, у меня под рукой нет лаборатории полицейских криминалистов. Я хочу знать, можешь ли ты что-то сделать теми средствами, какими располагаешь.

Несколько секунд он размышлял.

– Я мог бы отсканировать с очень большим разрешением, а затем поиграть с уровнями освещенности. Судя по всему, чернила, которые стекли, не появятся заново, но, если писали с достаточно сильным нажимом, это вполне достижимо.

– Ну что, Антонио, ты только что заполучил нового клиента.

– Нет, не клиента. Вы же не думаете, что я потребую с вас деньги после всего, что вы сделали для меня?

– Это единственное условие, с которым я доверяю тебе это письмо. И я не хочу никаких уступок.

– Хорошо, пусть будет по-вашему.

Антонио торопливо прочел письмо.

– Скажите, оно адресовано вашему отцу, верно?

– Сейчас я об этом ничего не знаю. Вот для того, чтобы открыть эту тайну, мне и требуется твоя помощь.

* * *

В кабинете я в десятый или двадцатый раз просмотрел требование допроса, адресованное ФБР. «Очень вероятный подозреваемый в связи с пропажей без вести вышеуказанного объекта»… Кто это был? Любовник моей матери? Мой отец? Ее убийца? Если все трое в одном лице, ситуация могла стать и вовсе чудовищной…

Я вынул из ящика стола сценарий Катберта, но не стал его открывать. Чего ради и дальше лгать самому себе? Я уже давно знал, что с тоскливой подработкой «скрипт-доктора» покончено и что я никогда не закончу эту работу, на которую меня подрядили. Я больше не имел права водить Катберта за нос. Он мой друг. И, так же как и Эбби, я его предал.

– Ты сейчас в Лос-Анджелесе? – спросил он, едва приняв вызов.

– Да.

– А я во Флориде.

– Один?

– А что мне одному делать во Флориде? На вечеринке по случаю дня рождения я встретил девушку. Ее зовут Жизель, и она работает на издательство «Харпер Коллинз». Ты как-то с ней разговаривал.

– Извини, не помню.

Я замолчал. Как обычно, мне не хватало смелости.

– Незачем увиливать, Дэвид, я знаю, почему ты звонишь. Ты не закончишь сценарий, ведь так? Если предположить, что ты уже начал работать над…

– Нет, я его не закончу! Это выше моих сил.

– Так и думал! Я же чувствовал, что в последнее время ты какой-то сам не свой. И это я виноват.

– Виноват в чем?

– У тебя талант, и вот уже сколько лет я уговариваю тебя выполнять эту дерьмовую подработку! Мне следовало бы раньше это понять. Ты заслуживаешь гораздо лучшего.

– Я думал, ты сейчас устроишь мне скандал!

– Зачем же, сейчас найдем решение. Мне не впервой вешать лапшу на уши. На студию недавно приняли двух других типов, а из-за такой ерунды Земля не перестанет крутиться. В конце концов, этот фильм не «Гражданин Кейн»[91].

– Я заплачу тебе твою долю.

– Плевать мне на эти деньги! Работа мне служит лишь для того, чтобы иметь цель в жизни. Представь себе: я целый день просиживаю в шезлонге, окруженный хорошенькими девушками. Я буду набирать по двадцать кило в год и закончу в обществе анонимных алкоголиков! Не беспокойся за сценарий, я обо всем позабочусь.

– На самом деле я тебе звоню не поэтому.

Я услышал, как он вздохнул.

– Из-за Эбби? Что ты ей еще сделал?

– Сейчас у нас с ней не все хорошо, но я о другом. Попрошу тебя внимательно выслушать меня. Предупреждаю, мой рассказ может затянуться.

– Можешь располагать всем моим временем.

– Очень хорошо. На следующий день после моего дня рождения мне позвонил человек, который представился Сэмюэлем Кроуфордом. Ты, должно быть, о нем слышал, он долгое время был доверенным сотрудником Уоллеса Харриса…

Вот так я все рассказал Катберту, в мельчайших подробностях.

9

Дата: 27.02.1959

кому: директору ФБР

от кого: офис в Лос-Анджелесе, Калифорния

тема: Бадина Элизабет Сьюзан

Уровень национальной безопасности – С


Значительная огласка, которая имеет место по делу пропавшей без вести Элизабет Бадина, может нанести ущерб Бюро. В недавно вышедших статьях средства массовой информации ставят вопрос об эффективности работы сил полиции и правительственных агентов. Согласно имеющейся у нас информации журналисты западного побережья сейчас проявляют активный интерес к прошлому вышеуказанного объекта, что создает риск раскрытия контакта, который мы установили с объектом перед пропажей без вести. Раскрытие таких деталей может оказаться катастрофическим для Бюро и поставить под угрозу значительное количество операций, выполняемых в данный момент и необходимых для безопасности Соединенных Штатов Америки.



Просим отправить нам в кратчайшие сроки все бумаги с грифом «С», имеющие отношение к Элизабет Бадина, и настоятельно не рекомендуем сохранять копии с них. Сведения, которые были собраны, не должны разглашаться за пределами агентства.



Также необходимо, чтобы агент Джон Сеймур проявлял наибольшую осторожность и держался в стороне от новых расследований. Любая информация, связанная с деятельностью прессы относительно этого дела, должна быть незамедлительно предоставлена нам.


10

Когда зазвонил мой мобильник, я еще пребывал в объятиях Морфея. Моя рука нащупала его на подушке и схватила. Я устало приоткрыл один глаз, но когда увидел, кто мне звонит, кровь так и хлынула мне в голову. Пробуждение было резким.

– Эбби, это ты?

Тишина в трубке немного тревожила. Я начал опасаться, как бы она не разъединила вызов.

– Здравствуй, Дэвид.

Выпутавшись из простынь, я присел на краю кровати. Рот у меня был словно полон вязкой каши, голову как будто сжимали в тисках – не лучшая форма, чтобы начать разговор, которого ждал целую неделю. Я провел рукой по лицу.

– Слушай, я хочу извиниться за все, что произошло…

– Не сейчас. Я звоню, так как хотела бы с тобой увидеться.

Тон ее голоса вряд ли можно было назвать обнадеживающим. У меня сложилось впечатление, что она решила окончательно поставить точку на наших отношениях.

– Тебе стоит только прийти, когда хочешь.

– Нет, я в городе. Если в «Спаго» в половине первого? Я уже зарезервировала столик.

– Эбби…

– До встречи. У нас еще будет время, чтобы все обсудить.

Она разъединила вызов. Некоторое время я сидел, по-идиотски таращась на мобильник, а затем отправил его вальсировать через всю комнату.

* * *

Эбби задумчиво крутила ломтик лимона в своем стакане с газированной водой. Я выбрал белое вино. С тех пор, как я присоединился к ней в «Спаго» на Хорм-авеню, мы не обменялись ни единым словом. Мы даже не поцеловались при встрече.

– Полагаю, ты получила мое письмо? – наконец спросил я.

Она кивнула.

– Мне не настолько хотелось писать ответ.

– Неделя, Эбби! Ты хотя бы могла ответить мне парой слов, чтобы успокоить.

– Успокоить?

Я отпил глоток. С сарказмом сейчас можно только согласиться.

– Мне не следовало вот так вваливаться к Мэрил! С моей стороны это было глупо, ужасно глупо! Я действительно думал, что тогда ты была там, у нее. Ты уже знаешь, что я разбил вазу? Не нарочно, это был несчастный случай.

– Об этом мне Мэрил не говорила, она лишь сказала, что ты был в гневе.

– Да, так и было.

Ее приятельница немного выросла в моем мнении. Ведь она обошла молчанием и то, что была в шаге от вызова полиции.

– Ты продвигаешься в своем расследовании?

У меня не было уверенности, что мои розыски ее действительно интересуют, особенно если вспомнить, что как раз они и явились причиной нашего последнего спора. Я увидел в этом вопросе лишь средство отложить обсуждение тем, которые ее сердят.

– Да, кое-что раскопал… но я бы предпочел сейчас об этом не говорить.

Накануне мы с Хэтэуэем много часов напролет разбирали бумаги ФБР, причем детектив делал выводы куда более блестящие, чем мои.

Когда я захотел взять ее за руку под столом, она уклонилась.

– Что с нами будет, Эбби?

Она опустила глаза. Именно в эту секунду подошел официант, чтобы принять заказ. Я ткнул пальцем в случайное блюдо из меню, Эбби взяла свой обычный вегетарианский салат.

– Мне бы хотелось, чтобы ты вернулась домой. Тебе больше нет никакого смысла оставаться у Мэрил!

– Я беременна, Дэвид, – сказала она бесцветным голосом.

Смысл сказанной Эбби фразы был предельно ясен, не было никакой необходимости просить ее повторить. Однако сперва она не означала для меня ничего определенного. Затем я начал паниковать. У меня не было времени представить себе последствия, которые влекла за собой такая новость, но я знал, что первые слова, которые я произнесу, будут для Эбби единственными имеющими значение.

– Как давно?

Я тут же понял, что она ждала от меня совсем не этих слов: ее губы сжались, что было явным признаком разочарования.

– С вечера твоего дня рождения. Может быть, на день-два больше, но в этом невозможно быть уверенной на сто процентов.

– А теперь ты уверена?

Я продолжал самым жалким образом идти ко дну, но не мог найти ничего умнее, чтобы сказать.

– Да, я была у врача.

Одним глотком я осушил свой бокал белого вина.

– Почему ты мне раньше об этом не сказала?

Единственным способом скрыть замешательство было пойти в атаку.

– Я сказала бы тебе, если… Но, Дэвид, разве того, что я тебе тогда сказала, было недостаточно? Ты так и не понял, что между нами не так? Мне было страшно тебе об этом говорить, я не находила подходящего момента. Именно для этого я и приехала в Лос-Анджелес. Но, когда я вошла в твой кабинет, у меня было впечатление, что у тебя своя тайная жизнь. И что на самом деле я тебя совсем не знаю…

– Тебе не кажется, что ты немного преувеличиваешь? И все это из-за нескольких валяющихся старых бумаг!

– Нескольких старых бумаг! Если бы ты себя видел в тот день, когда поделился со мной своими открытиями! Ты расследуешь исчезновение своей матери, которую не знал и мысль о которой преследует тебя всю жизнь. Вот только не пытайся меня убедить, что причина в обычной работе, над которой ты часами сидишь у себя в кабинете!

– Меня заставили броситься в это расследование обстоятельства, я ничего такого и не хотел.

– Может быть, но сейчас ты живешь пленником прошлого. А для меня важнее всего будущее: мне необходимо кое-что построить, и решать тебе, если ты хочешь быть частью этого проекта.

Мне так и не удалось поверить, что Эбби беременна. Без сомнения, мне следовало бы прокрутить перед своим внутренним взором картины материнства, новорожденного, пеленки-распашонки, первые шаги, но все это оставалось в моем сознании абстрактными понятиями. Я был отцом этого ребенка и не испытывал ничего, кроме ужасной тревоги, вдвое усиленной ощущением, что земля уходит у меня из-под ног.

– Ну, значит, у нас будет малыш…

Мне требовалось высказать эту мысль вслух, без какой-то определенной цели. Эбби вздохнула, прислонившись к спинке своего кресла.

– Малыш не спасает пару, Дэвид. Ради того, чтобы у нее было будущее, его не производят на свет.

– Что же ты хочешь, чтобы я тебе сказал?

– Я знаю, что это должно быть для тебя сложно. У тебя не было родителей, твоя мать практически не знала твоего отца…

– Очень прошу, не нужно об этом! Ты явно думаешь, что жизнь настолько схематична, я что буду обречен воспроизвести незыблемую семейную схему? И, по-твоему, я никогда не смог бы стать хорошим отцом, потому что у семьи Бадина их нет?

– Я тебе совсем не это сказала: но согласись, что нынешняя ситуация ничего не улаживает. Вот почему я тебе тогда ничего не смогла сказать. Из-за твоего прошлого у тебя нет мира в душе… а я не могу соперничать с мертвой.

Она закусила губы.

– Извини, я не должна была этого говорить, это оскорбительно.

Сознавая, что мы вступили на скользкую почву, я предпочел не отвечать на ее неловкость.

– И что же мы будем делать?

– Я абсолютно уверена, что хочу сохранить этого ребенка. Но не надо, чтобы ты принимал поспешное решение. Я хочу дать тебе время поразмышлять… о нас, об этом ребенке. Каким бы ни было твое решение, я приму его.

– Но о чем ты говоришь? Ты что, можешь себе представить, что я сделаю вид, будто это меня не касается? Что я мог бы не признать этого малыша?

– Мне не хотелось бы, чтобы ты действовал лишь из чувства долга или чтобы успокоить свою совесть. Наведи порядок в своей жизни, Дэвид, и, когда ты почувствуешь, что готов, мы с тобой снова поговорим.

К моему большому изумлению, она встала.

– Что ты делаешь? Мы еще не поужинали!

– Мне не стоило резервировать столик, это было глупо с моей стороны. Нет смысла целый час оставаться с глазу на глаз и делать вид – или, еще хуже, говорить такое, о чем потом пожалеем.

– И это ты упрекала меня, что я избегаю любых серьезных разговоров! Ты не можешь сейчас вот так взять и уйти.

– Ты знаешь, что я права.

– Может быть, как раз это и есть наша проблема: ты всегда права, и я всякий раз чувствую себя виноватым.

Она открыла рот, но передумала говорить, удовольствовавшись обычным «до скорого». Затем, одарив меня поцелуем в щеку, она пересекла зал ресторана.

* * *

В одну из старых картонных коробок, где были сложены вещи моей матери, я убрал все, что касалось моего расследования: фотографии, газетные статьи, досье из расследования ФБР, записи Хэтэуэя. Заклеив ее скотчем, я написал сверху черным фломастером: Элизабет. Должно быть, когда-то давно полицейские департамента Лос-Анджелеса сделали то же самое и оставили досье в полицейских архивах. Нераскрытое дело.

У меня было такое чувство, что я дошел до конца дороги, которая никуда меня не привела. Хуже того: я не видел, каким образом снова начать жить своей жизнью так, будто всего этого не было. Я снова подумал о своем нью-йоркском ужине с Кроуфордом, о поездке к Уоллесу Харрису в Беркшир, о первой встрече к Хэтэуэем: столько событий, давших мне видимость нового старта. Итог оказался плачевным: у меня не было ни малейшей идеи, что произойдет с Эбби в ближайшем будущем и – если уж быть до конца откровенным – мне так не хотелось об этом думать. Это расследование завело меня в тупик, и в профессиональном плане меня больше не существовало. «Никто тебя не знает, когда ты не у дел…»[92]

Я поставил коробку в угол своего кабинета, чтобы потом убрать ее в гараж. Более-менее навел порядок в комнате, заставив исчезнуть последние следы вторжения таинственного незнакомца. Под конец я снял с двери увеличенную фотографию.

– Прости меня, – прошептал я, посмотрев на нее в последний раз.

* * *

Мой мобильник зажужжал на кухонном столе, будто крупное насекомое, когда я находился в процессе опустошения гигантского ведра ванильно-шоколадного мороженого с миндалем, срок годности которого, судя по всему, давно прошел. Звонил Хэтэуэй. У меня не было ни малейшего желания отвечать ему. Он не оставил послания, а телефон продолжал вибрировать. В конце концов мне это надоело, и я с третьей попытки принял вызов.

– Бадина, вы у себя? Почему не отвечаете, черт подери?

– Хм… Я принимаю смертельную дозу сахара.

– Что еще за глупости? Вы будто не в себе. Только не говорите мне, что вы под кайфом!

– Что вы хотите, Хэтэуэй?

– Вы должны, не теряя ни минуты, прогуляться в интернет.

– Чего ради?

– Сами сейчас увидите. Вбейте свое имя в поиске по новостям. После перезвоните мне.

Сказав это, он оборвал разговор на полуслове.

Заинтригованный, я прошел в гостиную и включил компьютер. Как сказал мне детектив, я забил свое имя в строчку поисковика. Первым же результатом была статья из «Нью-Йорк таймс», помещенная два часа назад: «Сценарист расследует пропажу своей матери, актрисы Элизабет Бадина, и ставит под сомнение выводы ФБР».

Часть четвертая

Большинство людей не учитывает того факта, что в некоторых обстоятельствах кто угодно способен на что угодно. Из фильма Романа Полански «Китайский квартал»
1


Это одна из тех историй, которые любит Голливуд. Мы в 1959 году, в конце яркого десятилетия, когда на широком экране появились захватывающие картины «золотого века». Уоллес Харрис (скончался 13 августа в нынешнем году) несколько недель назад начал съемки своего третьего полнометражного фильма «Покинутая». Тогда еще не став значительной фигурой в американском кино, Харрис уже имеет в своем активе множество престижных наград, как и репутацию абсолютного монарха на съемочной площадке. После длительной борьбы со своим продюсером, который мечтал увидеть на афише имя кинозвезды, Харрису удалось совершить настоящий подвиг – взять на заглавную роль практически неизвестную актрису: Элизабет Бадина, молодую женщину 27 лет, уроженку Санта-Барбары, до этого рабочую лошадку модельных агентств и исполнительницу ролей второго плана. Однако происходит чудо. Неопытная актриса с обескураживающей легкостью перевоплощается в своего персонажа – супругу, униженную циничным и жестоким мужем. Первые черновые съемки восхищают сомневавшегося продюсера, средства массовой информации начинают наперебой проявлять интерес к восходящей звезде. Будто Пигмалион, ваяющий Галатею, Харрис знает, что дает путевку в жизнь новой звезде Голливуда. Но мечтам актрисы не суждено воплотиться в жизнь.



В понедельник 26 января съемочная группа напрасно ожидает ее; Элизабет не появляется на студии в долине Сан-Фернандо.


В нетерпении я перепрыгнул длинный абзац, где во всех подробностях расписывалось исчезновение моей матери и полицейское расследование. Не без опасений я перешел к отрывку, где на сцене появлялся я сам.


Спустя сорок лет после этих событий расследование вполне могло бы сделать значительный шаг вперед. Сын Элизабет Бадина, Дэвид Бадина, сценарист драматического триллера «Дом молчания», который имел громкий кассовый успех пять лет назад, решил снова открыть это дело. Согласно имеющейся у нас информации, он прибег к помощи бывшего агента департамента полиции Лос-Анджелеса, переквалифицировавшегося в частного детектива. Эти двое тщательно изучили доклады расследования и выявили явные нестыковки и проявления халатности, которые вполне могли быть неслучайными. Действительно, согласно словам самого сценариста, полиция Лос-Анджелеса и офис окружного прокурора намеренно оставили без внимания серьезные улики, возможно, с целью выгородить одного или нескольких подозреваемых. Но на этом история не заканчивается. Дэвид Бадина уверяет, что его мать с 1958 года находилась под слежкой ФБР. Актриса якобы была одной из многочисленных жертв программы «КоИнтелПро» – проекта, скрывавшего секретные операции правительства против американских граждан. И его особыми объектами стали известные персоны киноиндустрии. Если верить Дэвиду Бадина, героиня «Покинутой» могла испытывать все усиливавшееся давление со стороны Федерального Бюро и накануне своего исчезновения тайно встречаться со специальным агентом. Просто совпадение? В это сын жертвы отказывается верить и планирует продолжить расследование, чтобы раскрыть одно из самых таинственных дел в истории Голливуда.


Я был ошеломлен. Даже не дав себе времени перечитать, я сразу же перезвонил Хэтэуэю.

– Прочли?

– Нет, занимался онлайн-покупками, – огрызнулся я.

– Вам известно, откуда ветер дует? Уверяю вас, что…

– Не стоит переживать, я знаю, что вы здесь ни при чем. Мой агент Катберт Сент-Луис слил все прессе.

– Что?! Он в курсе нашего расследования? – заорал тот в трубку.

– Я все рассказал ему вчера как раз перед тем, как принести вам бумаги из ФБР.

– Черт! Какая муха вас укусила?

– Я уже по горло сыт тем, что приходится врать окружающим! Из-за этого вранья я уже чуть не потерял Эбби. С Катбертом я хотел обойтись малой кровью. К тому же я ему доверял: я и представить себе не мог, чтобы он мог всадить мне нож в спину! Вы же понимаете, какое это все дерьмо! Здесь намекают, что я обвиняю ФБР в исчезновении своей матери!

– В конце концов, здесь есть некая доля правды…

– ФБР – всего лишь след, такой же, как и другие, и я никогда не утверждал, что этот агент ее убил! В одном можно быть точно уверенным: если в их архивах существуют и другие досье – а я уверен, что они есть, – эта статья только что помножила на ноль все надежды однажды их заполучить.

Хэтэуэй громко выдохнул.

– Ладно, успокойтесь. С другой стороны, эта статья может облегчить нам дело.

– Да вы что? Каким образом?

– СМИ устроят адский шум вокруг нашего расследования. Полиция будет просто обязана снова открыть дело, если предоставить ей наши выводы. Публика в восторге от старых нераскрытых дел. Ожидайте материала на Си-эн-эн, и полицейские будут у наших ног.

– Это вы размечтались! Боюсь, департамент полиции, наоборот, все заблокирует. Все происходит не так, как я предполагал… Мы теряем контроль над ситуацией, Хэтэуэй! Мы собрали еще недостаточно материала, чтобы наши слова заслуживали доверия. Как только журналисты начнут копаться в этом деле, мы прослывем двумя шутами гороховыми, а нам сейчас этого совсем не надо. У меня сейчас тяжелый период с Эбби. Она больше и слышать не хочет обо всей этой истории. Когда она прочтет эту статью, то снова примется меня упрекать, что держу ее в стороне…

– Вам остается только сказать ей всю правду.

– Эбби мне больше не доверяет, а когда теряете чье-то доверие, быть честным без толку. Я как Эдди Ковен: невиновный, который умирает со страха и выглядит совсем как виновный.

– Вы совершенно ни в чем не виноваты! По-моему, надо как можно скорее связаться с «Нью-Йорк таймс», чтобы передать им наши записи, свидетельские показания, не забывая о досье из ФБР. Это позволит нам, как вы говорите, возобновить контроль.

– Напротив, досье создает видимость, что ФБР провело настоящее расследование. Имеется даже фоторобот мужчины из «Голубой звезды». Идти всех убеждать, что это был федеральный агент… Нет, это слишком рискованно. Какой смысл добровольно бросаться в пасть газетчикам?

– В «Таймс» не упоминается мое имя. Ваш приятель… надеюсь, вы его ему не назвали?

– Нет, не беспокойтесь.

– Начиная с этой минуты я сам не принимаю звонки. Пусть Глория фильтрует все входящие.