– Проклятье, – произнес сержант.

Ким в последний раз заглянула в подвал и мысленно суммировала все, что ей было известно.

Она знает, что Элли Гривс содержалась в этом подвале.

Она знает, что девочка делала им подсказку, оставив свою сережку.

Она знает, что девочка в серьезной опасности и испугана до смерти.

И она знает, что появилась здесь слишком поздно, черт возьми.

Глава 75

Когда они подъехали, фургон уже стоял в двадцати метрах от здания фабрики.

Семь офицеров иммиграционного управления стояли вокруг Девон и Гранта.

– Итак, – сказал Грант, по очереди указывая на стоящих возле него людей, – вы двое берете на себя вход и выход. Девон, ты берешь троих и идешь в производственный зал. Мы с Нилом и Диксоном поднимаемся в мезонин и общаемся с владельцами.

Стейси в голову не пришло бы контролировать входы и выходы, но она догадалась, что нелегальные иммигранты могут иногда разбегаться в разные стороны.

– Ведите себя спокойно, вежливо и уважительно, – напутствовал Грант, осматривая своих людей. Увидев, что все они согласно кивнули, он продолжил: – Итак, все готовы?

Раздался совместный рокот согласия.

– Вперед, – распорядился командир.

– Держитесь за нами и позвольте нам выполнять нашу задачу, – сказала Девон полицейским.

– Понято, – ответил Доусон.

Пока они шли за офицерами в форме к двери, Кевин встретился со Стейси глазами и показал на руководителя операции. Это означало, что он пройдет вместе с ним в мезонин. Стейси оставалась с Девон.

Грант влетел в приемное помещение и, не останавливаясь, прошел мимо стойки в сопровождении группы офицеров.

Телефонная трубка уже была в руках Мелоди.

Хотя Грант проинструктировал свою команду о правилах поведения, Стейси решила, что подобная демонстрация силы предназначена для того, чтобы застать обитателей врасплох и не дать им времени на сочинение какой-то истории или на попытку к бегству.

– Мне надо поговорить с одной конкретной девушкой, – сказала Стейси Девон, пока они шли по коридорам.

Та кивнула, и они вошли в производственное помещение. Офицеры разошлись по рабочим местам и приступили к беседам с работницами.

Неожиданное прекращение работы пошивочных машин было пугающим и погрузило зал в тишину.

Женщины смотрели на офицеров и друг на друга.

Кристина смотрела прямо на Стейси.

Девон проследила за ее взглядом и кивнула.

Констебль подошла ко второй пошивочной машине в среднем ряду и легко дотронулась до руки девушки.

– Кристина, не могли бы вы пройти вместе со мной? – мягко попросила она.

На лице девушки появился страх, и она, вырвав свою руку, закричала:

– Я ничего не сделала! Оставьте меня в покое!

– Кристина, я просто хочу поговорить с вами, вот и всё, – спокойно объяснила Стейси.

Многие работницы повернули головы, чтобы понять, в чем причина шума. Констебль заметила злорадное удовлетворение на лице Наталии. Она не могла с ним согласиться, но понимала, чем оно вызвано.

– Прошу вас, пойдемте со мной, – повторила Вуд, осторожно выводя девушку в коридор и направляя ее к небольшой комнате отдыха, в которой они раньше проводили свои беседы.

Закрыв за ними дверь, Стейси постаралась улыбнуться подбадривающей улыбкой. Она подождала, пока Кристина усядется, прежде чем высказала подозрение, которое мучило ее со вчерашнего дня.

– Он ведь ваш, правда? – спросила Вуд. – Малыш в полицейском участке?

Кристина отчаянно затрясла головой, но выражение, появившееся в ее глазах, говорило совсем о другом.

– А Андрей – ваш отец? – продолжила констебль.

Именно поэтому Николае так пристально следил за девушкой. Она знала всё о том, что он сделал с ее отцом.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала Кристина, делая движение в сторону двери.

– Сядьте, – велела Стейси.

Несмотря на то что девушка все отрицала, констебль знала, что она лжет, и выражение лица Наталии было лучшим тому подтверждением. Когда они ее допрашивали, Наталия, сама будучи матерью, разразилась горькой тирадой в адрес Кристины, не в состоянии поверить, что та могла подкинуть собственного ребенка. А полицейские ждали, что Кристина, как их переводчица, передаст им всё, что будут говорить работницы… Она же, со своей стороны, могла рассказывать Стейси и Кевину всё что угодно.

– Наступило время сказать правду. – Голос констебля звучал мягко. – Вы слишком долго держали этот страх в себе.

Девушка прекратила качать головой, ее глаза покраснели.

– Как вы догадались? – отрывисто спросила она.

– Перевод слова bebelus ни разу не упоминается на тех страницах, которые вы нам передали. Но на этой неделе я уже где-то его слышала – и поняла, что видела это слово написанным в переданных вам бумагах. Однако в вашем переводе ни разу не упоминается ни младенец, ни ребенок. А ведь этим ребенком являетесь вы. Ваш отец Андрей проделал весь путь из Румынии сюда. И проделал его с вами.

– И за это я его всегда ненавидела… – Девушка расплакалась. – Мне всегда было здесь плохо. Я никогда не ходила в школу. Он сам научил меня читать и писать. Обычно он уходил на работу, а со мной сидела какая-нибудь румынка из соседнего дома…

– Расскажите мне всё, Кристина, – потребовала Стейси. Она хотела понять обстоятельства, которые заставили женщину отказаться от ребенка.

– В конце концов мы смогли снять две комнаты рядом с одним из таких домов. На первом этаже жила женщина, которую звали Аланна и которая ни слова не знала по-английски, но которая приносила нам остатки еды с фабрики. Я стала работать в гостинице в Бирмингеме, убираясь и перестилая постели, так что получала собственные деньги. Благодаря этому мы и смогли заполучить те две комнаты… – Девушка печально покачала головой. – Я его так любила – и в то же время ненавидела за ту жизнь, которую он выбрал для нас. Я умоляла его вернуться в Румынию. Думаю, что он видел от меня больше ненависти, чем любви.

Стейси услышала сожаление в ее голосе.

– А теперь? – спросила констебль.

– Он никогда не рассказывал мне, через что ему пришлось пройти, чтобы мы оказались здесь. Я даже не могу себе представить, каким образом отец смог сохранить нам жизнь, не говоря уже о том, что мы не потеряли друг друга. Теперь я понимаю, что, хотя у меня никогда ничего не было, у меня всегда был он.

Стейси почувствовала, что должна чем-то ответить на откровения девушки.

– Должна сообщить вам, что ваш отец в течение длительного времени получал множественные травмы. Его регулярно избивали…

– Я знаю, – выдохнула Кристина, и из глаз у нее потекли слезы. – Он пытался скрывать это от меня. Он всегда пытался меня защитить, но я видела, когда он страдает. И ничего не могла с этим поделать.

– У него была кошмарная травма ноги, Кристина. Практически все кости в ней были переломаны.

Девушка вскрикнула и закрыла лицо руками.

Стейси оглянулась вокруг и увидела бумажные полотенца возле раковины. Она оторвала кусок, подождала, пока глубокие рыдания стихнут, и мягко спросила:

– А где это могло случиться?

– В основном он работал на ферме в Вустершире. Только я не знаю, на какой.

Стейси предположила, что сначала он получил эту жуткую травму, а потом его выбросили, как сломанную куклу или старый инструмент.

– Его привезли к каналу и оставили там умирать, – пояснила констебль и заметила, что для Кристины это не было шоком.

– Понимаю, – тихо сказала девушка. – Отец больше не мог работать и поэтому стал бесполезен Николае. Это он отдал распоряжение…

Слезы бесконтрольно текли по ее щекам. Кристина наконец дала волю долго сдерживаемому горю.

– А откуда вы узнали, что он умер?

– Николае бросил мне его расчетную книжку и сказал, куда надо явиться на следующее утро.

– К Робертсонам? – уточнила Стейси. Она всё еще не могла понять, почему девушка подкинула ребенка. – Ваш отец умудрялся работать и содержать вас…

Она замолчала, увидев новую боль, которая заполнила глаза Кристины.

– Мой отец был в долгах как в шелках, – сказала девушка, доставая из кармана потрепанную книжку.

Стейси взяла ее и пролистала.

– После его смерти долг переходит на меня.

Констебль взглянула на последнюю страницу – и чуть не задохнулась.

– Сорок девять тысяч фунтов… Вы этого никогда не выплатите, – сказала она.

– Знаю, – печально улыбнулась Кристина. – Значит, долг перейдет на моих детей.

Молодая женщина вовсе не отказывалась от своего ребенка. Она пыталась освободить его от этого долга.

– Кристина, обещаю вам, что со всем этим мы разберемся. Вам назначат адвоката, и вы сможете…

– Я никогда не заберу его. – Девушка схватила Стейси за руку. – Никогда не признаюсь в том, что я его мать. Посмотрите вокруг. Что я могу ему дать? Он заслуживает права жить без страха и не в изоляции. И вырастет как английский ребенок. Я его очень люблю, но вынуждена отпустить его.

– А что насчет отца ребенка? – спросила Стейси. Она подозревала, что девушка не относится к тем, кто спит с кем попало, так что отношения должны были быть серьезными.

– Он не может помочь. Я никогда не выдам… – покачала головой Кристина.

– Он нелегальный иммигрант, правильно? – уточнила Стейси. Кристина работала в гостинце, а эти места славились количеством нелегальной рабочей силы.

– Он не может помочь, – повторила девушка.

– Но вы вдвоем могли бы… – Стейси нахмурилась и освободила руку.

– Вы что, думаете, что всё заканчивается на Николае? – лихорадочно заговорила несчастная. – Вы что, думаете, что они так легко откажутся от этих денег? Николае никогда не назовет никаких имен. Я не знаю, кто они, но они сразу же узнают и начнут меня искать. Я не смогу защитить своего малыша.

Но для этого он вовсе не собирался пресмыкаться перед Джазом.

Стейси почувствовала, как сердце ее разрывается на части.

Где-то на улице залаяла собака. Джаз вспомнил о Расти. Сначала Дуг Уэтерс, теперь еще Расти… Он понял, что сегодняшний день не сулит ему никаких благоприятных прогнозов.

Одна ее часть любила, уютно устроившись на софе, смотреть диснеевские фильмы. Эта часть всё еще верила в счастливые концы, в которых мать и дитя воссоединяются и живут долго и счастливо.



– Я ведь тоже здесь нелегально, – напомнила ей Кристина. – Прошу вас, поймите: это мой ребенок, и я должна принести эту жертву. Я ничего не могу дать ему, кроме страха и неуверенности в завтрашнем дне, – закончила она севшим голосом, явно вспомнив о собственном детстве.

Стейси постаралась сдержать свои эмоции. За дверью послышались голоса. Кристина их тоже услышала.

– Прошу вас, умоляю ради ребенка, не говорите, что он мой. У него есть шанс на лучшую жизнь. Ему не придется бежать и прятаться. Он будет законным гражданином страны.

И действительно, уроки казались бесконечными, как настоящая пытка.

Слезы текли по ее щекам. Она боялась не за себя, а за своего младенца. Эта бедная девочка провела всю жизнь, постоянно оглядываясь через плечо, испуганная, что ее могут найти, нигде не находя себе надежного пристанища. И ее единственным преступлением было желание добиться чего-то лучшего для собственного дитя…

Больше всего Джазу хотелось убежать отсюда в поле. Ведь с каждым часом, даже с каждой минутой поле неумолимо возвращалось в свое прежнее состояние, и все улики постепенно стирались, исчезали навсегда. И если бы только Хоуви не перенервничал так прошлой ночью…

Стейси почувствовала, как от эмоций у нее перехватило горло.

– Пожалуйста, ради будущего моего ребенка…

Но что толку рассуждать обо всем этом сейчас? Джазу только хотелось уйти из школы, чтобы побродить по полю, и в идеале это должно было произойти перед самым рассветом. Поле нужно увидеть таким, каким его видел убийца.

Констебль ощущала кошмар и адские муки, которые испытывала несчастная. Она готова была отдать всё на свете ради этого малыша, который сам не выбирал себе такую жизнь. И Стейси понимала, что у нее есть власть, чтобы раз и навсегда изменить эту жизнь.

Ее голова пухла от вопросов, а дверь уже открылась и в нее вошла Девон.

Но время тянулось на удивление медленно, уроки никак не хотели заканчиваться.

Но в конечном итоге был всего один вопрос, ответ на который действительно имел значение.

Джаз не любил школу, но не по тем же причинам, что основная масса подростков. Ему не нравилась школа из-за того же, из-за чего он терпеть не мог оказываться в толпе людей.

Глава 76

— Дело вот в чем, — как-то раз решил он объяснить свою точку зрения Конни, — вот если кто-то подарит тебе розу, ты же будешь просто счастлива, да?

– Дело превращается в какой-то запутанный лабиринт, а, командир? То есть я хочу сказать, что на Элли мы наткнулись совершенно случайно.

Они сидели в джипе Джаза возле ближайшего к ее дому парка. Конни изобразила на лице смущение и потянулась к перчаточному отделению прямо с заднего сиденья.

Но этот факт не делает их открытие легче для восприятия, подумала Ким, глядя на фасад дома. Совсем молоденькую девочку сначала соблазнили лестью, потом познакомились с ней и заманили в ловушку. И Ким подозревала, что знает, зачем.

– Ее отвезут к Темплтону, – сказала инспектор, озвучив свои страхи. – И всё из-за меня.

— Но здесь нет никакой розы. Значит, и счастья тоже нет.

– Это как? – удивился сержант.

— Ну подожди, — отмахнулся Джаз. — Вот теперь ты представь, что тебе кто-то дарит сразу десять тысяч роз.

– Из-за моего идиотского поведения тем вечером, когда я спугнула другую девочку… – Детектив покачала головой. – Из-за этого избили Сал, а Элли быстрее продвинулась вперед по пищевой цепочке.

— Что-то очень уж их много, — отреагировала Конни. — По-моему, это уже чересчур.

Но как, черт возьми, можно ставить в очередь тех, кого необходимо спасти?

– Командир, послушай, ты не можешь винить себя за то…

— Вот именно. Слишком много. И более того, каждая отдельная роза уже не становится такой индивидуальной и особенной, какой была прежде, верно? Трудно выбрать одну-единственную и сказать: «Вот эта — хорошая». И тебе хочется избавиться от всех цветов, потому что теперь ни одна из роз не кажется тебе особенной.

– А я себя и не виню, Брайант. Я виню тебя. Ведь это ты должен следить за тем, чтобы я не совершала ничего подобного, – сказала инспектор.

– Будешь передавать дело, командир? – поинтересовался сержант, проигнорировав это ее замечание.

Конни прищурилась:

Ким знала, что он имеет в виду. По инструкции она должна была сообщить всё в отдел по розыску без вести пропавших, и тогда уже другая команда займется тем, что, как они подозревали, произошло с Элли Гривс.

— Не хочешь ли ты сказать, что когда находишься в школе, тебе хочется избавиться сразу от всех окружающих?

– А ты что, искренне веришь, что они найдут ее раньше нас?

Нет, это было совсем не то. И Джазу очень хотелось объяснить ей все правильно. Дело не в желании убивать людей. Просто когда их очень уж много, разве не начинает казаться, что они… ну… не являются такими уж единственными и неповторимыми. Если учесть, что в средней городской школе Лобо учится полторы тысячи детей, ну кто заметит, если несколько человек исчезнет? И чем больше людей окружает его, тем больше они теряют свою индивидуальность, становятся какими-то безликими.

– Командир, у нас два трупа за неделю. Вот чем мы должны заниматься.

– Ты знаешь, что с ней произойдет?

– Могу себе представить.

Каждый человек имеет значение. Это был трудный урок. Он казался противоположностью всему тому, чему Билли пытался обучить Джаза, пока оставался на свободе. «Вот все эти люди, которых ты тут видишь, — любил повторять Билли, — играли ли они с сыном в мяч, гуляли по парку, сидели в кино или ходили по магазинам, — они все не настоящие. У них нет настоящей жизни. У них нет сердца. Они не имеют никакого значения, они не важны. Имеешь значение только ты сам».

– И кого, кроме нас, интересует всё это? Из отдела пропавших не станут хвататься за данное дело, потому что девочке шестнадцать. А мы знаем, где она была. То есть мы в любом случае обгоняем всех остальных. И не можем притворяться, что эта проблема кого-то другого. Она же, ради всего святого, чья-то дочь. И ты думаешь, что я могу это просто так оставить?

— У многих людей было отвратительное, очень тяжелое детство, — ответила ему тогда Конни. — Некоторые из них даже вырастают точно в такой же обстановке, как и серийный убийца. Но они при этом никогда не становятся убийцами сами. Тут нет никакого пособия и никаких правил, которым если будешь твердо следовать, то обязательно вырастишь из ребенка настоящего преступника.

– А ты что, уже что-то придумала? – Брайант тяжело вздохнул.

– Еще нет. Но скоро придумаю.

— Ну, если кто и мог бы написать учебник по воспитанию психопата и убийцы, так это мой папаша, — грустно усмехнулся Джаз.

Глава 77

— Но тебе же не хочется убивать людей, — решительно произнесла Конни, и на этом тема была закрыта. Джаз не видел смысла продолжать этот разговор. Потому что, если говорить честно, он бы начал, наверное, так: «Дело даже не в том, хочу я этого или не хочу. Просто… Я могу. Вернее, мог бы. Ну, как если бы… Допустим, я великий легкоатлет, я знаю, что прекрасно бегаю. Если ты знаешь, что умеешь быстро бегать, ты бы стала бегать? И вот в один прекрасный день, если бы ты где-то застряла и у тебя не оставалось времени, ты бы побежала вперед? Вот что я пытаюсь тебе объяснить…»

– Ничего себе разговорчик, Стейс, – сказал Доусон, когда она закончила пересказывать ему свою беседу с Кристиной.

Но вместо того чтобы высказать все это вслух, Джаз промолчал, а на следующий день послал Конни дюжину ярко-красных роз и одну редкую голубого цвета в самой середине букета. Правда, эти деньги ему пришлось долго копить, и он не собирался тратить их на пустяки, но в данном случае цветы стали необходимостью. На карточке, приложенной к букету. Джаз написал: «Ты всегда будешь для меня особенной розой». Он сам не знал, мог ли показаться этот поступок романтичным или, скорее, старомодным и банальным (чего он побаивался), но Конни с удовольствием приняла букет, а так как все это должно было сделать ее счастливой, Джаз посчитал этот подарок своей маленькой победой.

Его собственное посещение мезонина вместе с Грантом наткнулось на «без комментариев» от хозяев и их поспешный звонок адвокату. По выражению вины на лицах Робертсонов было понятно, что они знали о том, что их работники находятся в стране нелегально и что, вероятно, они сами организовали эти подложные паспорта.

Иногда его программирование моделировать человеческие чувства проходило идеально. А иногда он даже убеждал себя, что это вовсе и не программирование.

Грант потребовал, чтобы ему показали проводки через Банкирскую автоматическую клиринговую систему и зарплатные корешки непосредственно на имя работниц. При всей своей эффективности мистер Робертсон не смог как по мановению волшебной палочки извлечь эти документы из принтера.

Несмотря на все уверения в том, что прошедшие уроки не прошли даром, и на легкий флер респектабельности и законности, было очевидно, что Робертсоны ничему не научились и остались все той же бесчестной и неискренней семейкой, какой были всегда.

По понедельникам, между математикой и биологией, у него было целых пять свободных минут. И его расписание как раз совпадало с расписанием Конни, и она тоже пять минут могла посвятить Джазу. Они встретились возле кабинета истории, как это всегда происходило в понедельник. Сегодня она была одета в джинсы и розовую футболку с крупной надписью на груди: «0 % силикона». Джаз быстро подошел к девушке и поцеловал ее в губы.

Полицейские наблюдали из машины, как работниц выводили из здания и вели к ожидавшему их транспорту. Николае Рачновича ожидала полицейская машина.

— Дент! — рявкнул недовольный мистер Комез.

– И что же ты сделала? – спросил сержант. – Что это был за главный вопрос?

Джаз беспечно обнял Конни за плечи.

– А самому догадаться слабо? – вздохнула Стейси.

— Да перестаньте вы, мистер Комез! — скривился он, произнеся эту фразу с чуть заметным хвастовством. — А вы бы устояли?

– Как бы босс поступила на моем месте? – улыбнулся после минутного размышления Кевин.

Джаз хорошо разбирался в людях, и у него имелись большие подозрения насчет Альберта Комеза. В определенных условиях этот тип явно что-то фантазировал при виде девочек-старшеклассниц. Поэтому Джаз не стал прямо обвинять его в чем-то, но при этом попал в самую точку.

– Ну.

– И?..

Мистер Комез нервно прокашлялся — этот звук стал сладкой музыкой в ушах Джаза — и смахнул невидимые капельки пота, выступившие над верхней губой.

– Это не мой выбор, Кев. Не мне решать, кому и какую правду рассказывать. В мои задачи не входит обеспечивать для всех долгую и счастливую жизнь. Моя задача – следить за исполнением закона, а Кристина, хочешь не хочешь, подбросила своего ребенка. И я не могу позволить, чтобы ее резоны сказывались на том, как я выполняю свою задачу.

— Ты смотри, поаккуратней там, ладно? — посоветовал он нечто не совсем понятное и тут же переключил внимание на что-то другое, устремив взгляд в другую сторону.

– Легче сказать, чем сделать, а?

— Зачем ты с ним так? — пожурила приятеля Конни, когда они отыскали свободное местечко у стены, где можно было спокойно поговорить. — Он вроде мужик неплохой.

– Это точно, – согласилась констебль, и по ее лицу промелькнула тень.

Кевин знал, что Стейси испытывает симпатию к этой женщине, которая думала, что у нее нет других вариантов. До сего дня жизнь Кристины была очень незавидной, и, должно быть, Вуд испытывала невероятное искушение сохранить всё в тайне. Хотя бы ради ребенка.

Когда машины стали разъезжаться, Доусон слегка толкнул коллегу в бок.

«Ну вот, начинается».

– Я горжусь тобой, Стейс. Ты говоришь и действуешь как настоящий офицер полиции и как взрослый человек.

— Я просто повел себя честно. Ну а кто бы мог устоять? — Он провел пальцами по ее брейдам,[3] но тут же отдернул руку, вспомнив, как однажды, после такой же вот попытки приласкать ее, Конни вдруг выдала ему то, что потом называла «одиннадцатой заповедью»: не трогай волосы своей чернокожей подруги. Никогда.

– Да, Кев. – Стейси повернулась к нему. – Я взрослая, но есть вещи, с которыми трудно смириться. И если еще не так давно я позволяла страху брать надо мной верх, то теперь всё это уже в прошлом.

– Отлично – Сержант похлопал ее по руке.

Вместо этого он снова поцеловал ее, очень быстро и ловко. Но теперь они находились в безопасном месте, там, где их не мог увидеть ни один зануда-учитель и опять начать бубнить что-то о морали.

– Так что пора завязывать, Кев, – продолжила констебль.

Г-м-м… Грубовато. «Каждый человек имеет значение».

– Не понял, – вырвалось у сержанта.

– Парковаться по ночам перед моими окнами и следить за мной.

В особенности Конни. Конни, у которой были такие мягкие губы, задорная улыбка и почти черные глаза. Конечно, они не могли проникнуть в его душу и все же заставляли его вздрогнуть, когда девушка пристально смотрела на своего друга. Ее волосы, которые хоть и нельзя было трогать, все равно очаровывали и околдовывали Джаза. Черные как смоль, длиной доходившие ей до плеч, свернутые в тугие спирали и пахнущие корицей и какими-то непонятными химикатами, они были заплетены в брейды с бусинками на конце, чуть слышно постукивающими одна о другую при ходьбе. Казалось, Конни усмирила невероятную энергию, завязав ее в свои брейды, и Джаз даже предположить не смел, что случится, если эта энергия когда-нибудь выплеснется наружу. Ее кожа была гладкая на ощупь, цвета…

– Не дури, женщина, я…

– Кев, я тебя видела, и со мной всё в порядке. Я больше не боюсь. Я знаю, что творится у тебя дома, и тебе надо остановиться.

Ну, какая разница, собственно говоря? Цвета Конни, вот и все. Красивого цвета.

– Стейс… – Сержант с трудом сглотнул.

– Забудь, Кев. Я знаю, что ты винишь себя за то, что не смог предотвратить того, что случилось, но этого никто бы не мог сделать. Это случилось и поросло быльем. Надо двигаться вперед.

Что касается самого Джаза, то он знал, что красив. И это не имело отношения к его отражению в зеркале, в которое он редко смотрелся. Это становилось понятным по восхищенным взглядам девчонок в школе, по тому, как они привязывались к нему и неотступно следовали за ним, словно спутники, которых он приманивал только одному ему известной силой тяготения. Если внимание можно было бы сравнить с эффектом Доплера, девочки в его присутствии показывали бы явный сдвиг в синюю сторону. А в последний год он даже заметил интерес к себе со стороны более взрослых женщин: учителей, кассирш в магазинах и курьерш, которые доставляли в его дом гуманитарную помощь. Теперь они не просто любовались симпатичным юношей, но и бросали на него оценивающие взгляды. Иногда ему казалось, что он даже слышит, о чем они думают в такие моменты: «Еще не то. Но очень скоро…»

Доусон кивнул и уставился в окно. Да, он почувствовал свою ответственность, когда Стейси похитили эти зловредные расистские ублюдки[71]. И каждая минута, которую она провела у них в плену, давила на него всё сильнее и сильнее, потому что он отвлекся от поляны. Он был слишком занят своими стычками и грызней с Брайантом, вместо того чтобы обеспечивать безопасность коллеги.

Несмотря на его отвратительное воспитание, несмотря на родство с таким чудовищем, как его отец, женщины продолжали смотреть на него. А может быть, как раз именно из-за этого. Может быть, Хоуви в конце концов оказался прав насчет плохих парней.

Кевин никому не говорил об этом из боязни, что его могут остановить. А он не был готов останавливаться до тех пор, пока с ней не будет всё в порядке. Пока может дышать, он никому не позволит вновь причинить ей боль.

Доусону оставалось лишь надеяться, что он не окончательно испортил свои отношения с Элисон.

Но все это мало интересовало Джаза, хотя в значительной мере облегчало ему существование. Большинство парней уважали и даже чуточку побаивались его, большинство женщин тянулись к нему. И пока он умел всем этим пользоваться, такое положение дел Джаза вполне устраивало.

– Расскажи ей всю правду, – сказала Стейси, как будто прочитала его мысли.

«Потенциальные жертвы ходят повсюду, Джаспер, они здесь для меня и для тебя. Вот для чего они существуют, понятно?»

– Ты так думаешь?

– Конечно. Сначала она на тебя наедет, а потом будет настолько счастлива, что ты задерживался по вечерам как хороший мальчик, а не как изворотливый мерзавец, что тебе вполне может обломиться немного секса.

— Хоуви все мне рассказал о том, чем вы вчера ночью с ним занимались, — призналась Конни, заглушая голос Билли у Джаза в голове. — Это совсем не здорово.

Сержант громко рассмеялся.

— Я всегда подозревал, что мне нужно убить этого парня, как только представится случай, — покачал головой Джаз, но тут же пожалел о своей глупой шутке, заметив, как изменилось выражение лица Конни. — Не смешно?

Рассказать правду? Что-то новенькое, но попробовать стоит…

— Из твоих уст — нет. Ты не умеешь шутить на подобные темы. — Она задумалась, внимательно и тепло глядя на Джаза. Она словно искала в нем… что? Он не мог понять ее. — Наверное, тебе не стоит так больше шутить вообще.

Он завел двигатель, а телефон Стейси просигналил, что ей пришло письмо.

– Ого, – сказала констебль, прочитав его. – Босс велит бросить всё, что мы сейчас делаем, и возвращаться в участок. Мы нужны ей, и немедленно.

— Договорились, — согласился Джаз. Конни частенько преподносила ему уроки, как стать человечнее. — Но мы должны были это сделать. Нужно было обязательно проникнуть туда.

Глава 78

Конни похлопала Джаза по нагрудному карману рубашки и нахмурилась:

– Итак, Брайант, готова спорить, что сейчас твоя очередь идти за кофе, – сказала Ким, прочитав ответ Стейси. Даже принимая во внимание час пик, они были всего в нескольких милях.

— Нет, тут его нет. Можно мне посмотреть твой бумажник?

– Но, командир, я только что… – Сержант указал на полный перколятор.

Удивленный такой просьбой, он положил бумажник на ее протянутую ладонь.

– Прошу тебя, выйди из комнаты, чтобы я могла пошептаться с Пенном.

— Так-так, — продолжала Конни, увидев свою фотографию, которую Джаз всегда носил с собой. — Это, конечно, очень мило, и все же… Нет, и тут его тоже нет.

Фыркнув, Брайант прошел мимо нее.

— Что ты пытаешься найти?

Ким подождала, пока за ним закроется дверь.

— Значок, который выдал тебе Таннер, когда назначал своим помощником, — пояснила Конни, толкая мальчишку бумажником в грудь. — Не глупи, Джаз. И не заставляй меня психовать. Я не хочу сойти с ума, но, наверное, придется.

– Что нового по Иэну Скитту?

В этот момент прозвенел звонок, и Конни бросилась в свой класс. Джаз сунул бумажник в карман и тоже рванулся к кабинету биологии.

– Не так много, босс. – Пенн покачал головой. – Настоящая вещь в себе. Пока я смог узнать только, что ему двадцать пять лет и что его два года назад перевели к нам из Мет[72]. Живет он один, никого из сотрудниц на свидание никогда не приглашал и интерес к ним не проявлял. Приятен в общении, профессионален, никогда не произносит пошлых шуток и не демонстрирует своего неуважительного отношения к кому-либо.



– Значит, образцовый бойскаут?

– Похоже на то. Отсутствие сексуальных партнеров не связано с недостатком интереса к его персоне. Каждая свободная женщина в диспетчерской об этом думала, но все попытки с их стороны вежливо, но жестко пресекались.

В следующий раз Джаз увиделся с Конни только после уроков, когда они встретились на репетиции школьного спектакля. Новая учительница, занимавшаяся труппой, мисс Дэвис (которая просила учеников называть ее просто «Джинни»), решила поставить в средней школе Лобо «Испытание», и Джаз, по настоянию Конни, удачно прошел прослушивание и был взят в состав школьной труппы. В результате теперь каждый день он вынужден был присутствовать на репетициях вместе с остальными учениками, которые не представляли для него никакого интереса. Джазу досталась роль преподобного Хейла, которого Джаз считал личностью слабой и невыразительной. Не говоря уже о его наивности. В самом начале пьесы Хейл — «специалист» в охоте на ведьм — высокомерно расхваливает свои книги, утверждая, что в них подробно описано, как следует поступить со всем невидимым миром, а именно «определить, вычислить и уничтожить». Как будто вопрос действительно можно было так просто решить!

– Как вам удалось всё это выяснить?

– Отнес очаровательным леди в диспетчерской кофе и несколько маффинов. – Пенн пожал плечами.

Конни уже не сердилась на Джаза, когда они встретились после уроков. До начала репетиции оставалось пятнадцать минут, и они провели их за кулисами, возле декораций, оставленных после спектакля «Лесть», отчаянно обнимаясь и беспрестанно целуясь. А может быть, она вообще не сердилась на него, подумал Джаз. Иногда он не понимал ее эмоций. Впрочем, наверное, так и должно было происходить в отношениях между парнем и девушкой.

Ким улыбнулась его сообразительности. Женщины в диспетчерской работают практически в стерильной атмосфере, и их не балуют частыми посещениями.

Самый простой способ всегда оказывается самым лучшим.

Он только на это и надеялся. Или отношения их больше напоминали «хищник — жертва»? И дело тут было в том, что он начинал терять связь с ней? Боже, только не это! Конни была одним из тех якорей, которые прочно держали его на земле и не давали сойти с ума. И потерять хотя бы один из них означало бы для Джаза самую настоящую катастрофу, особенно если бы такой потерей стали отношения с Конни.

Очевидно, что Иэн Скитт – закрытый человек, не стремящийся к тому, чтобы его заметили. Игрок заднего плана, тип офицера, который уходит в отставку никем не замеченный. В анналах истории не остается никаких анекдотов, связанных с ними. И в этом нет ничего плохого. Таких офицеров масса. И тем не менее они не появляются каждую неделю с подносом цыплят для работниц секс-индустрии.

— С тобой все в порядке? — забеспокоилась она, нежно поглаживая пальцами его по щеке.

Внутренний голос Стоун твердил, что с констеблем что-то не так. Она никогда не верила людям, которые не смотрят в глаза собеседнику.

— Все просто чудесно.

Шум у дверей оторвал Ким от размышлений.

— Мне показалось, что ты куда-то мысленно улетел. У тебя язык так и застыл на месте.

– Всё в порядке, босс? – В комнату влетел Доусон; за ним торопилась Стейси, за которой шел Брайант с кофе.

— Прости, я действительно задумался. — Он еще раз поцеловал ее и на этот раз заставил себя больше ни о чем не размышлять в такие ответственные моменты. По крайней мере все нормальные люди целуются именно так. Ни о чем не думая.

– А у вас всё в порядке? – спросила инспектор, зная, что они участвовали в рейде на фабрике Робертсонов.

— Все на сцену! — раздался звонкий голос Джинни. — Все сюда!

– Расскажем позже. – Сержант кивнул.

Ким взяла в руки маркер и подошла к свободной доске. В разных точках доски она написала имена: Тим, Роджер Бартон, Роксана, Кай Лорд, Джереми Темплтон, Келли, Донна и Лорен – и каждое обвела кружком.

Джаз и Конни присоединились к остальным ребятам из школьной труппы. Сегодня они повторяли последние сцены спектакля, поэтому Конни (она исполняла роль Титубы) не нужно было все время находиться на сцене, но она все равно оставалась на репетиции до самого конца. Из них двоих настоящей театралкой была именно Конни. Она могла присутствовать на репетиции даже тогда, когда ее героиня вовсе не была задействована в сценах. Сейчас она сидела в первом ряду вместе с Джинни и внимательно наблюдала за ходом действия. А в это время преподобный Хейл убеждал судью Дэнфорта отменить казнь героя Джона Проктора и выпустить его из тюрьмы. По сценарию Хейл вначале выступает как сторонник охоты на ведьм в Салеме, но потом горько сожалеет об этом. Когда пьеса подходит к концу, а вместе с ней и жизнь Джона Проктора, Хейл произносит свою пламенную речь в тюрьме, умоляя Дэнфорта пощадить Проктора, чтобы бедняга не погиб и не присоединился к толпе умерших от рук пуритан. И если Проктор останется жив, может быть, Хейл, таким образом, тоже будет спасен.

Доусон повернулся, чтобы лучше рассмотреть написанное.

— На моих руках кровь! — кричит Хейл, обращаясь к Дэнфорту, умоляя его не казнить героя. — «Ты спасешь не только жизнь Проктора, — словно увещевает он. — Ты спасешь и мою душу тоже!» — Неужели ты не видишь кровь на моих руках?!

Соединяя кружки линиями, Ким заговорила:

Момент получился поистине трагический. Джаз и Эдди Вигаро (паренек, игравший Дэнфорта) вопили в полный голос и этим добавили сцене выразительности. Впервые их голоса звучали особенно правдоподобно, даже талантливо. Дэнфорт стоял неподвижно, как каменная статуя, глядя куда-то вдаль, а Хейл, нервный, издерганный тип, метался по сцене, визжа и умоляя судью о пощаде, и в конце концов упал к его ногам и замер.

— Ты сегодня постарался на славу, Джаспер, — восхищенно произнесла Джинни, когда репетиция закончилась и она распустила труппу до завтрашнего дня. — Я это хорошо почувствовала. Ты был неподражаем. Да и все остальные это сразу поняли! — Она сложила ладони рупором и прокричала: — Эй, слушайте все! На следующей неделе будем репетировать уже без бумажек! Всем брать пример с мистера Дента. Чтобы выучили все назубок! Договорились?

– Итак, мы знаем, что Тим в какой-то момент контактировал со всеми нашими жертвами. Роксана работает на Кая Лорда и была соседкой Келли Роу.

— Ты был ослепителен, — призналась чуть позже Конни, обхватив Джаза за шею, когда они направлялись к его джипу.

Она провела линию от Темплтона к Каю.

Джаз только пожал плечами. Притворяться кем-то другим, кем ты не являешься на самом деле, и потом выслушивать хвалебные слова… Ну, не в этом он хотел бы стать ослепительным, по выражению Конни. Правда, то, что они вместе играли в одной пьесе, похоже, ей очень и даже очень нравилось, и это было главное.

— Не могу поверить, что тебе досталась именно эта роль. Роль Титубы, — пояснил он. — Неужели Джинни не могла подобрать для тебя что-то другое?

– Мы знаем, что он клиент Лорда.

— А мне очень хотелось сыграть именно Титубу. Это же потрясающая роль.

Еще одной линией Стоун соединила Роджера Бартона и Келли Роу, и написала над ней «кровь». В углу она написала имя Элли и соединила его с Роксаной и Каем Лордом. От нее же пунктирная линия вела к Джереми Темплтону.

— Но она же рабыня. — Он открыл дверцу машины и помог девушке забраться на сиденье. — Тебя это не раздражает?

— А должно было бы?

– Я ничего не упустила? – Инспектор на шаг отошла от доски.

— Ну, ты же сама чернокожая…

Коллеги пробормотали что-то отрицательное. Легко было заметить, что все линии сходятся на Кае Лорде.

— Да неужели? — Она посмотрела на свою руку и вдруг изобразила неподдельное изумление. — Вот черт! Ты прав. Так оно и есть!

– Если судить по написанному, то он – наш клиент? – заметил Брайант.

— Ха-ха, очень смешно. — Джаз закрыл за ней дверцу и сам устроился за рулем.

Ким оперлась о край стола и повернулась к своей команде.

— А мне совершенно наплевать на Африку, — вдруг призналась Конни.

— Что ты сказала?

– Но в чем мотив? Да, мы знаем, что Келли подумывала о смене сутенера, но, убив ее, Кай лишил себя или ее доходов, или платы за трансфер. А Донна вообще никуда не собиралась уходить…

— Я насчет Африки, — пояснила Конни. — Мне на нее ровным счетом наплевать.

Отойдя в сторону, инспектор задумчиво похлопывала себя по губам маркером.

Джаз уставился на нее немигающим взглядом. Конни смотрела на него так, что он сразу понял: она долго думала над этим вопросом и то, что она сейчас сказала, не просто так слетело с ее уст. Поэтому он решил, что сейчас самое время дать ей высказаться до конца. Он замер и начал слушать.

— Я вот что имела в виду, — продолжала тем временем Конни. — Конечно, мне очень жаль людей, которые там живут и страдают. Им очень плохо, и я хорошо понимаю это. Ну, войны там всякие. Геноцид продолжается. Голод. Это очень плохо. Но лишь ровно настолько же, как и на всех других континентах, где творится то же самое и где точно так же страдают люди. И кстати, насчет рабства могу сказать то же самое: мне на него наплевать. Я знаю, что по логике вещей я должна ненавидеть его и страшно переживать по этому поводу. Наверное, я до сих пор должна ненавидеть всех белых, как это делает, кстати, мой родной отец. Но я забочусь только о настоящем, Джаз. Меня интересует только то, что происходит сейчас и что ждет меня в будущем. Мне все равно, что там было в прошлом. Теперь тебе все понятно?

– Здесь есть что-то, чего мы просто не видим, – заявила она.

Джаз не был до конца уверен, что понял действительно все и теперь знает, к чему она вообще завела этот разговор. По ее лицу было видно, что она знает, о чем говорит, и считает, что это ясно всем, кто ее слушал.

– Слишком много всяких подозреваемых, – заметил Доусон, не отводя взгляда от доски.

Она терпеливо ждала, а он все рассуждал о том, правильно ли все трактует или не совсем. Наверное, это был очередной ее урок, как стать человеком. Она сначала рассказала все о себе, но повернула дело так, что он задумался и о себе тоже.

И среди них ни одного, на которого она была бы готова поставить свой дом.

– Всё это не может быть связано только с сексом. – Детектив нахмурилась. – Происходит что-то еще, и в центре всего происходящего – Элли Гривс. Но поскольку Элли просто ушла из дома, я не могу получить разрешение на слежку за ней. Да мы и не знаем, с чего начинать. В доме Роксаны ее уже нет.

— Значит, ты полагаешь, что я тоже должен забыть о своем прошлом, о своем отце и серийных убийцах и жить только своей собственной жизнью?

– Значит, если ее перевезли, то сегодня вечером с ней может встретиться Темплтон? – предположила Стейси.

Она усмехнулась и осторожно похлопала его по щеке:

Она попала в самую точку.

— Вот видишь? А все говорят, что ты просто симпатяга, и не более того. Но ты еще…