Ключи при себе. Доковылял до спальни. Залез в шкаф. Вытащил дробовик, тот самый, что пригодился ему на Халлонберген. Сунул в бумажный пакет «Vivo». Стал уходить.
Передумал. Вернулся в спальню. Выгреб автомат и остальное оружие Фахди. Завернул в простыню.
Фахди — братан. Даже если выкарабкается, хоть за стволы срок не накинут.
Пошел на кухню. На столе привычная картина — весы, пакетики, конверты, зеркала и лезвия. Триста грамм кокса рассованы по марочным пакетикам.
Засунул все добро туда же, в бумажную авоську.
Стоя на улице, они обсуждали, что делать дальше.
Пошарился. Перевернул кухню вверх дном, стараясь не шуметь. В перчатках. Не наследил. Нашел, что искал: ключи от складов.
— Можно походить по базару, — предложил Ом, — вдруг встретим знакомых.
Похромал наружу. Тиснул новую тачку.
— У меня план лучше, — сказал Ашраф. — Базарный день завтра. Пойдем утром. Все из деревни съедутся, встретите много друзей.
Простыню со стволами бросил в залив Эдсвикен.
— Отличная мысль, — поддержал его Ишвар. — А сейчас позвольте перед возвращением домой угостить вас паном.
Катался до ночи. Опустошал склады. «Шургард селф-сторидж» на Кунгенскурва, Хегдален, Дандерюд.
— Надеюсь, вы не привыкли к нему? — неодобрительно спросил Ашраф.
Наутро: склады в Риссне, Сольне и Веллингбю. Общий улов: 1 кг 200 г кокса.
— Нет, нет. Просто сегодня особый день — мы так давно не виделись.
Возвращаясь в ателье «Музаффар» и дожевывая смесь из ореха бетель и табака, они снова прошли мимо Центра планирования семьи. Там Ашраф сплюнул в канаву и указал на припаркованный автомобиль.
Потом три дня аврала. Спускал дурь, почитай, задаром. Семьсот за грамм. Товар разлетелся как пивасик в жаркий полдень.
— Это новая машина тхакура Дхарамси. Он, должно быть, внутри, подсчитывает свои жертвы.
Выправил полустремную ксиву — бабла отвалил немерено, ну, да не до жиру.
Ишвар сразу повлек спутников на другую сторону улицы.
Сунулся с ней на чартерный рейс до Бангкока. Рискнул.
— Куда ты бежишь? — сказал Ом. — Мы не должны бояться этой собаки.
Прокатило. Выезжающих из Швеции досматривали абы как.
— От греха подальше.
Свалил за бугор уже на четвертый день после того, как погорел в холодильнике.
— И то верно, — согласился Ашраф. — Зачем лезть на рожон!
Вышло не так, как задумывал.
Как раз в эту минуту тхакур Дхарамси вышел из здания, и Ом бесстрашно направился к нему навстречу. Ишвар попытался оттащить юношу назад, но кожаные подошвы сандалий Ома заскользили по тротуару. Ом почувствовал себя дураком. Дядя добился своего, а его смелое поведение обернулось унижением перед тхакуром.
Ом сплюнул.
Если родится пацан, Паола обещала брату назвать его Хорхе. Настоящий Хорхелито, только мелкий. Пусть старшему Хорхе остаток жизни придется провести в бегах, зато у Паолы будет нормальная житуха. Дядя избавит племяша от геморроя: от собесовских хабалок, от учителей, исподтишка чмырящих тех, кто «понаехал тут», от гнойных полицейских пидоров, а еще — от Родригеса. Хорхе замутит схему, все до последней кроны вложит в воспитание племяша.
Жвачка красной аркой пролетела несколько футов и смачно шлепнулась между ним и тхакуром. Тот остановился. Сопровождавшие его два телохранителя ждали приказаний. Бывшие поблизости люди молниеносно скрылись из виду, боясь стать свидетелями того, что могло произойти.
По пляжу под ручку с тайской малолеткой фланировал бледнолицый европеоид.
— Я знаю, кто ты, — тихо сказал тхакур, забрался в машину, захлопнул дверцу и отъехал.
Хорхе зажмурился. Его уже тошнило от сутенеров, правда, кое с кем он еще посчитается, даст Бог.
На пути домой испуганный Ишвар дал волю своему гневу.
Вспомнил, как ЮВе в ангаре все отказывался верить. Но Хорхе не сдавался:
— Ты сошел с ума! Безумец! Если жить не хочешь, выпей лучше крысиный яд. Ты приехал на свадьбу или на похороны?
— На мою свадьбу и на похороны тхакура.
— Твою сеструху насиловали и били, я видел запись. Вот эти самые. Поверь мне на слово.
— Перестань умничать! Тебе стоит влепить пощечину!
ЮВе, тупо уставившись перед собой, мямлил только:
— Не задержи ты меня, я плюнул бы ему прямо в лицо.
— Рот закрой, Хорхе. Хорош тебе.
Ишвар уже замахнулся, чтобы ударить племянника, но Ашраф остановил его.
Но Хорхе знай твердил, шептал так, чтоб ЮВе мог разобрать:
— Что сделано, то сделано. Но с этих пор надо избегать этого дьявола.
— Поверь, прошу. Не по пути тебе с этими ребятами. Но если останешься с ними, я пойму. Ты слишком много поставил на них. Сестра твоя у сербов проституткой была, типа. Эти ублюдки ее и пришили.
— Я его не боюсь, — заявил Ом.
— Конечно, не боишься. Просто нам не нужны неприятности перед свадебными приготовлениями. Нельзя, чтобы тень тхакура омрачила нашу радость.
Слова Ашрафа смягчали, словно бальзам, боль Ишвара. Но время от времени ужас вновь охватывал его, и тогда он взрывался, возмущаясь неразумностью племянника.
— В душе герой, а мозгов — ноль. А я еще, дурень, купил тебе пан. Как тебя называла Дина-бай? Ослом с дурным характером? Где твое чувство юмора, где шутки? Без Манека ты разучился смеяться, радоваться жизни.
— Взял бы его с собой, если он так тебе нравится? Я бы остался дома.
— Какие глупости ты говоришь. Мы приехали всего на несколько дней. Скоро вернемся на работу. Неужели трудно вести себя нормально такое короткое время?
— То же самое ты говорил в городе. Что мы там будем недолго и скоро вернемся в родные места.
— Вот как? Разве я виноват, что в городе так трудно скопить деньги?
Вскоре они прекратили препираться: дядя Ашраф мог понять из перепалки, сколько всего им пришлось пережить, а они его берегли.
На рынке утром было больше шума, чем обычно, потому что Центр планирования семьи рекламировал свою деятельность, расположившись в одной из палаток, и громкоговорители работали на полную мощность. Над дорогой были натянуты транспаранты, предлагавшие принять участие в акции. Повсюду были обычные приметы ярмарок — воздушные шарики, цветы, мыльные пузыри, цветные фонарики, праздничные закуски, предназначенные для привлечения сюда горожан и приезжих из деревень. Песни из кинофильмов прерывали частые объявления о необходимости национального контроля за рождаемостью. А также обещания процветания и счастья для тех, кто пойдет на стерилизацию, и щедрого вознаграждения за вазэктомию и тубэктомию.
— А где проводятся операции? — заинтересовался Ом. — Прямо здесь?
— А зачем тебе? Ты хочешь посмотреть или что?
Ашраф сказал, что у Центра есть палатки за городом.
— Здесь подрежут, тут убавят, несколько стежков — и делу конец.
— Похоже на работу портных.
— Но мы, портные, гордимся своим трудом. Мы с бо́льшим уважением относимся к тканям, чем эти чудовища — к людям. То, что они делают, — национальный позор.
Недалеко от палатки мужчина продавал средства от импотенции и бесплодия.
— А около этого мошенника толчется народу больше, чем у Центра, — сказал Ишвар.
Зачесанные назад черные лоснящиеся волосы окружали ореолом лицо мужчины, на плечи была наброшена звериная шкура, оставляя грудь голой. Крепкий ремень перетягивал правое плечо, отчего вены вздулись по всей руке, создавая иллюзию силы. Он хвастливо выставлял напоказ огромные, тугие мускулы — как бы иллюстрацию к половой мощи.
На циновке перед ним стояло несколько кувшинов, наполненных травами и измельченной корой. И чтобы люди не приняли его за обычного аптекаря, торгующего на открытом воздухе, мужчина разложил вокруг себя мертвых ящериц и змей, наполнив экспозицию природной витальностью, наэлектризованностью рептилий. В углу стоял человеческий череп, а в центре циновки находилась голова медведя с огромными, мерцающими глазами и широко раскрытой пастью. Этот трофей изрядно поистерся в разных передрягах, потерял два зуба и теперь на их месте стояли маленькие деревянные конусы, выкрашенные в белый цвет. Эти смешные зубки не сочетались со свирепым выражением медвежьих глаз, от чего создавалось впечатление клоунады.
Продавец указывал палочкой на карточки с перечислением симптомов и лекарственных снадобий и на диаграммы, похожие на чертежи электрических цепей. Посредине рассказа он ухватил край своего дхоти и стал поднимать — сначала открыв икры, потом колени и наконец мускулистые бедра. Его бронзовая кожа сверкала на солнце. В отличие от волосатой груди, ноги мужчины были совершенно лишены волосяного покрова. Затем, чтобы наглядно подкрепить сказанное, он несколько раз шлепнул себя по упругим бедрам. Звук был четкий и сильный, словно хлопок ладоней.
Его метод заключался в чередовании вопросов и ответов: «У тебя есть трудности в зачатии ребенка? Твой член не хочет вставать? Или спит и не желает просыпаться?» — На этих словах палочка продавца безутешно сникала. — «Не бойся, лечение есть! Он станет подниматься, как солдат по приказу! Раз, два, три — оп!» — И палочка взмывала вверх.
В толпе кто-то хихикал, кто-то хохотал во весь голос, были и такие, что презрительно морщились.
— А может, он встает, но недостаточно? Гнется? Налево — как марксистско-ленинская партия? Или направо — как фашисты Сангха? Или болтается посредине, как партия Конгресса. Не бойтесь — все поправимо! Он никак не твердеет, сколько его не три и не массируй? Нанеси мою мазь, и он станет жестким, как сердце у власти! С этой волшебной мазью, сделанной из органов животных, исчезнут все твои трудности! Она превратит всех мужчин в машинистов! Пунктуальных, как поезда при чрезвычайном положении! Вперед-назад, ты будешь работать как поршень каждую ночь! Рельсы запросят пощады! Наноси эту мазь раз в день, и твоя жена будет гордиться тобой! А если будешь наносить дважды, она поделится тобой со всем кварталом!
Последняя фраза вызвала громовой хохот у всех молодых мужчин. Женщины прятали улыбки, прикрываясь ладошками, у некоторых смех все же вырывался, если им не удавалось совладать с собой. Угрюмые блюстители нравственности с видимым отвращением уходили.
Продавец взял в руки оскалившийся череп и поднял его над головой.
— Если б я натер моей мазью голову этого парня, он тоже стал бы резвиться. Но я не осмелюсь делать это при дамах — боюсь за их добродетель. — Толпа радостно зааплодировала.
Мужчина еще долго развивал эту тему, а потом перешел к женским проблемам. Теперь он выступал адептом плодовитости.
— Ты печальна, потому что у соседки больше детей, чем у тебя? Тебе нужны лишние руки, которые помогали бы в бесконечных полевых работах, носили воду, заготавливали дрова? Тебя тревожит старость — кто позаботится о тебе, беспомощной, ведь у тебя нет сына? Не бойся! От этого напитка у тебя родятся сильные дети! Одна ложка в день, и ты подаришь мужу шестерых сыновей! Две ложки, и твое чрево родит армию!
Хотя около продавца толпилось много народа, но собственно покупателей было мало. Большинство откровенно развлекались. Кроме того, купить на людях снадобье означало признать свою мужскую несостоятельность. Покупки совершались после окончания представления, когда отходили любители развлечений.
— Собираешься что-то здесь купить? — Ишвар насмешливо ткнул пальцем в бок Ома, который с мрачным видом внимал продавцу.
— Мне такая ерунда не требуется.
— Конечно, не требуется, — согласился Ашраф, обнимая Ома за плечи. — Иншалла, сынки и дочки появятся в срок.
Они ходили по базару, пока не нашли прилавки чамаров.
— Будем стоять и молчать, — сказал Ом. — Посмотрим, скоро ли они нас узнают.
Мужчины притворились, что рассматривают сандалии, бурдюки, кошельки, пояса, ремни для правки бритв, упряжь. Крепкий запах выделанной кожи витал в воздухе, вызывая забытые воспоминания. Потом кто-то из деревенских признал их.
Изданный вопль восторга подхватили остальные. Портных приветствовали с воодушевлением. Их обступили, и пошли разговоры. Каждому хотелось что-то рассказать, о чем-то расспросить.
Ишвар и Ом узнали от крестьян, что Гамбхир, закадычный друг Дукхи, которому в свое время залили в уши расплавленный свинец, недавно умер. Несмотря на то что уши его не переставали болеть, умер он от заражения крови, порезав ногу ржавой косой. Амба, Пьяри, Падма и Савитри, уже старухи, были живы. Они больше всех помнили семью портных и часто рассказывали, как ездили на автобусе с Рупой, Дукхи и многими другими на смотрины невесты Нараяна.
Отдав дань усопшим и поговорив о стариках, заговорили о текущих делах. Новости о предстоящих смотринах невест для Ома быстро распространились среди чамаров. Двое мужчин усадили Ома на плечи, чествуя как героя, словно свадьба уже состоялась. Не было человека, который не поздравил бы юношу. Ом был очень смущен и в первый раз не нашелся, что ответить, зато его дядя так и светился от счастья и всех благодарил.
Для тех, кто знал отца Ома, это событие было особенно значительным. Они радовались, что линия Нараяна, замечательного тем, что он выбился из чамаров в портные и пошел против представителей высших каст, не прервется.
— Мы возносили молитвы, чтобы его сын когда-нибудь вернулся на родину, — говорили они, — и наши молитвы услышаны. Ом должен продолжить дело отца. И внуки тоже.
Ишвар понимал, что необдуманные пожелания односельчан могут принести только вред. У него еще не прошел страх, вызванный вчерашним глупым поведением Ома при встрече с тхакуром Дхарамси. Он резко охладил пыл доброжелателей.
— В ближайшее время мы не вернемся. У нас хорошая работа в городе. Омпракаша там ждет замечательное будущее.
Чамары вспомнили то время, когда Ишвар и его брат впервые уехали из деревни и поступили учениками в «Музаффар». Они рассказывали Ому, каким замечательным портным был его отец, и Ашраф, гордый своим учеником, согласно кивал.
— Он творил чудеса, — говорили крестьяне. — Выброшенные обноски жирного землевладельца он с помощью швейной машины и своего мастерства превращал в новенькую одежду для нас. А из наших лохмотьев шил костюмы, достойные короля. Такого человека никогда больше не будет. Такого щедрого, такого смелого.
Ишвар еще раз сменил тему, беспокоясь об эффекте, который могли произвести на племянника эти слова.
— С тех пор как мы приехали, дядя Ашраф только и делает, что предается воспоминаниям. Расскажите что-нибудь о том, что сейчас происходит.
Так Ишвар и Ом узнали, что речка пересохла, а в ее русле обнаружили округлый камень, обладающий целебными свойствами. А в соседней деревне, когда скончался медитировавший под деревом садху, на коре дерева появилось изображение божества Ганеша
[139]. В другом месте во время религиозной процессии один человек впал в транс и объявил, что женщина из бхилов
[140] — ведьма, и все беды общины из-за нее. Женщину забили до смерти, и все стали ждать лучших времен, но ничего, к сожалению, не изменилось.
Не дожидаясь, когда беседа опять откатится к прошлым событиям, Ишвар сказал:
— Если все пойдет хорошо, ждем вас на свадьбу. — И чамары проводили портных радостным смехом и одобрительными восклицаниями.
Мужчины прошли в овощной отсек рынка, где Ишвар купил горох, кориандр, шпинат и лук.
— Сегодня приготовлю еду я.
— И специалист по чапати тоже порадует нас своим искусством, — сказал Ашраф, снова обнимая Ома. Ему приходилось сдерживаться, чтобы постоянно не трогать и не обнимать этих двух мужчин, один из которых был ему как сын, а другой — как внук. Он гнал от себя мысли о неминуемом расставании после окончания торжеств, связанных со свадьбой.
— Зайдем еще в один магазин — и домой, — сказал Ишвар. В лавке с религиозными товарами он купил дорогие четки. — Небольшой подарок от нас, — прибавил он. — Надеемся, они понадобятся тебе еще долгие годы.
— Иншалла, — поблагодарил их Ашраф и поцеловал янтарные четки. — Вы выбрали правильный подарок для меня.
— Это я придумал, — не выдержал Ом. — Мы заметили, что ты стал чаще молиться.
— Предчувствие смерти и старость подталкивают к этому всех. — Ашраф остановил продавца, который свертывал из газеты пакетик для четок. — В этом нет необходимости, — сказал он и намотал на пальцы бесценный подарок.
Рядом продавец сладостей зазывал покупателей: «Сладкая вата! Сладкая вата!»
— Возьму, пожалуй, одну, — сказал Ом.
— Бери больше, бери две! — Его латунный колокольчик звякнул.
Ишвар поднял один палец, и продавец включил аппарат.
Мужчины смотрели, как в середине что-то зажужжало, выбрасывая розовые клочки, а продавец запустил в контейнер палочку, наматывая на нее пушистую сладость. Когда шар достиг размера человеческой головы, он выключил автомат.
— Вы хоть знаете, как это работает? — спросил Ашраф. — Внутри сидит большой паук, который ест сахар и розовую краску. По команде продавца он начинает плести паутину.
— Точно, — сказал Ом и ласково провел по подбородку старика, коснувшись его шелковистой седой бороды. — Ты свой йогурт тоже так делаешь?
Был почти полдень. Пустые грузовики, проехав с грохотом по главной улице, парковались у базарной площади. Никто не обращал на них внимания. В этот день недели движение было особенно оживленным.
— Хотите попробовать? — предложил Ом, протягивая вату.
Ишвар отказался. Но Ашраф решился и смело преодолел препятствие в виде усов. Отдельные кусочки все же застряли — розовые на белом, и это рассмешило Ома. Он подвел Ашрафа к витрине магазина, где продавали сари, и указал на испачканную бороду.
— Красиво смотрится, дядя. Можешь создать новый стиль.
— Теперь ты понимаешь, почему это называется «вата», — сказал Ашраф, вытаскивая сладкие нити из усов.
Ишвар с удовольствием наблюдал эту сцену и счастливо улыбался. «Несмотря ни на что, жизнь — хорошая штука», — подумал он. Разве можно жаловаться на жизнь, когда их с Омом судьба наградила дружбой с такими людьми, как дядя Ашраф, Дина-бай и Манек.
К площади подъехали еще грузовики, они заняли все подъезды к базару. Это были закрытые мусоровозы с откидывающимся задним бортом.
— Что это они так рано приехали? — удивился Ашраф. — Торговля на рынке еще не скоро закончится — уборка территории начнется ближе к вечеру.
— Может, шоферам надо тоже что-то купить.
Неожиданно взревели сирены, и к площади подкатили полицейские автофургоны. Толпа расступилась. Машины остановились в центре площади, и из них попрыгали полицейские, которые заняли позиции по всей площади.
— Отряд полицейских на рынке? — недоверчиво спросил Ишвар.
— Что-то случилось, — ответил Ашраф.
Покупатели растерянно наблюдали за происходящим, но тут полицейские двинулись вперед и стали хватать людей. Ничего не понимающие задержанные сопротивлялись и кричали: «Сначала объясните нам! В чем мы виноваты? Вы не имеете права — вот так хватать людей! Сегодня базарный день, мы можем здесь находиться!»
Полицейские все так же молча и безжалостно продолжали делать свое дело. Тех, кто оказывал сопротивление, хлестали бамбуковыми палками. Рынок охватила паника, люди толкали друг друга, молили о пощаде или дрались с полицейскими, стремясь пробиться сквозь кордон. Но площадь была надежно оцеплена. Тех, кто пытался выбраться из ограждения, загоняли обратно в руки полиции.
Все крушили вокруг — палатки и прилавки, опрокидывали корзины, разносили ящики. За считаные секунды площадь усеяли помидоры, лук, глиняные горшки, мука, шпинат, кориандр, чили — оранжевые, белые и зеленые пятна, все это было скинуто со стоящих прежде ровными рядами прилавков и хаотично разбросано вокруг. Чучело медведя перевернули вверх ногами, при этом он потерял еще несколько зубов, а дохлые ящерицы и змеи пережили вторую смерть. Крики людей перебивала музыка из Центра планирования.
— Идите быстро за мной, — сказал Ашраф. — Я знаю, где укрыться. — Он подвел их ко входу в магазин торговца текстилем, который иногда посылал потенциальных клиентов в «Музаффар». Магазин был закрыт, и Ашраф позвонил в дверь. Никто не отвечал.
— Не беспокойтесь. Постоим здесь, пока все не успокоится. Наверное, полиция ищет в толпе преступников.
Но полицейские хватали всех подряд. Стариков, молодых людей, женщин с детьми — всех тащили в грузовики. Мало кому удавалось ускользнуть, большинство из бывших на рынке людей загнали, как кур в курятник. Им ничего не оставалось делать, как ждать, чтобы кто-то разобрался в этом деле.
— Взгляните, — сказал Ашраф, — в этом углу стоит только один сержант. Если быстро побежать, можно проскочить.
— А как же ты?
— Меня не тронут. Встретимся позже в магазине.
— Мы не сделали ничего плохого, — сказал Ишвар, отказываясь оставить дядю одного. — Нечего нам убегать, как воришкам.
Они смотрели с крыльца, как полицейские продолжают отлавливать людей, мечущихся среди рассыпавшихся фруктов, зерна и разбитого стекла. Кто-то споткнулся, упал на осколки и поранил лицо. Полицейский потерял к упавшему интерес и вцепился в новую жертву.
— О, Рама Всемогущий! — воскликнул Ишвар. — У него течет кровь. А его бросили. Что творится?
— Не удивлюсь, если за всем этим стоит дьявол Дхарамси, — сказал Ашраф. — Это его мусоровозы.
Грузовики наполнились, число людей на площади изрядно сократилось. Полицейским стало труднее ловить оставшихся. Вскоре к портным подошли шестеро стражей порядка.
— Эй, вы трое! Быстрей в грузовик!
— Но почему, господин полицейский?
— Без разговоров! А ну, поторапливайтесь! — Один полицейский замахнулся палкой.
Ашраф закрыл лицо руками. Полицейский сдернул четки с его пальцев, и бусины покатились по земле.
— Ой! — крикнули хором двое остальных, поскользнувшись на скользких бусинах. Увидев падение товарищей, полицейский гневно хлестнул старика палкой.
Ашраф со стоном медленно осел на землю.
— Оставьте его, пожалуйста, это ошибка, — взмолился Ишвар. Они с Омом опустились на колени, бережно придерживая голову Ашрафа.
— Встать, — приказал полицейский. — С ним все в порядке — одно притворство. Я легонько его ударил.
— Но у него кровь из головы идет.
— Просто ссадина. А ну-ка двигайтесь! Залезайте в грузовик.
Портные не обратили внимание на приказ полицейского, всецело занятые Ашрафом. Тогда полицейский с силой пнул каждого в живот. Мужчины застонали и ухватились за ребра. Полицейский снова занес ногу, и тогда портные встали. Он толкал их к грузовику.
— А как же дядя Ашраф? — воскликнул Ишвар. — Вы что, оставите его лежать на тротуаре?
— Не повышай на меня голос. Я тебе не слуга. А то сейчас схлопочешь по морде!
— Простите, господин полицейский, пожалуйста, простите! Но дяде плохо, я хочу помочь ему.
Полицейский повернулся и посмотрел на несчастного старика. Кровь стекала по редким седым волосам и медленно капала на край тротуара. Но у полицейских была инструкция — потерявших сознание с собой не брать.
— О нем позаботятся другие — это не ваша забота, — сказал он и впихнул портных в грузовик.
К брошенной Омом вате подошла собака и принюхалась. Липкая паутина приклеилась к собачьей морде. Животное стало испуганно сдирать розовое вещество лапой, что очень рассмешило ребенка в грузовике, сидящего на коленях у матери. Грузовики были полностью заполнены, и полицейские прекратили облаву. Оставшиеся на площади люди неожиданно обрели свободу.
Стерилизационный лагерь находился недалеко от города. С десяток палаток были разбиты на краю поля, кое-где там торчала солома — следы недавно собранного урожая. Приезд мусоровозов приветствовался такими же транспарантами, шарами и песнями, какие были и на базаре. Когда грузовики остановились на открытом поле между палатками и полевым госпиталем с дизель-генератором испуганный вой людей внутри заметно усилился.
Две палатки были больше и крепче остальных, к ним от генератора тянулись электрические кабели. Рядом с натянутым брезентом стояли красные газовые баллоны. Внутри палаток стояли офисные столы, покрытые синтетическими простынями, они предназначались для операций.
Главный военный врач лагеря поморщился от вони, идущей от мусоровозов. В них въелся едкий запах от обычного груза.
— Подождите минут десять, пока мы допьем чай, — сказал он полицейским. — А потом приводите каждый раз четверых — двух мужчин и двух женщин. — Он понимал, что с этим количеством оперирующие доктора справятся, а если брать больше, может начаться паника.
— А нам никто чаю не предлагает, — пожаловался полицейский коллегам. — И эта дурацкая музыка совсем задолбала. Гоняют одну песню снова и снова.
Через полчаса полицейские получили «добро» на начало действий. Из ближайшего грузовика вытащили четверых и поволокли их, вопящих, к двум главным палаткам и — дальше, к операционным столам.
— Не сопротивляйтесь, — сказал врач. — Если нож в моей руке дрогнет, — вам будет хуже. — Испуганные люди молча повиновались.
Полицейские внимательно следили за тем, что происходит в палатках, стремясь не срывать график поступлений новеньких на операцию. Но некоторые полицейские не умели читать и создавали путаницу, направляя, например, женщин на вазэктомию. Это было объяснимо: обе палатки были одинаковые, медицинский персонал в белых халатах — тоже, а названия были написаны от руки.
— Мужчины — налево, женщины — направо, — постоянно напоминали врачи. Их раздражение росло, они подозревали, что путаница создается нарочно — может, это своеобразный полицейский юмор. Наконец ассистент подправил объявления. Черным маркером он нарисовал на них фигурки — вроде тех, что изображены на общественных туалетах. На голове мужчины тюрбан, женщины в сари и с длинной косой. Теперь спутать палатки было трудно, и полицейские могли работать четко.
В процессе стерилизации одна женщина пыталась урезонить врача: «Я старуха. Лоно мое пусто, в нем нет больше яиц. Зачем тратить на меня время?»
Врач подошел к представителю власти, подсчитывающему число проведенных операций.
— Эта женщина уже не детородного возраста, — сказал он. — Ее можно вычеркнуть.
— У вас есть медицинское заключение?
— Конечно, нет, — ответил врач. — Здесь нет необходимого оборудования, чтобы это засвидетельствовать.
— Тогда оперируйте! Эти люди иногда врут про возраст. И внешность у них обманчивая. Жизнь их такая, что в тридцать они выглядят на шестьдесят — усыхают на солнце.
Через два часа после начала работы к полицейским прибежала медсестра:
— Пожалуйста, не посылайте пока к нам женщин. В нашей палатке возникла техническая проблема.
Пожилой человек, воспользовавшись ситуацией, обратился к медсестре:
— Прошу вас, — с плачем просил он, — прооперируйте меня, у меня уже трое детей. Но не трогайте сына, ему всего шестнадцать. Он еще не женат. Пожалейте его!
— Я ничего не решаю, поговорите с доктором, — ответила медсестра и заторопилась обратно в палатку — справляться с технической проблемой. Сломался автоклав, и ей приходилось самой кипятить воду для дезинфекции инструментов.
— Вот видишь, я прав, — шепнул Ишвар Ому, обнимая его трясущимися руками. — Доктор отпустит тебя, слышал, что говорила медсестра. Нужно просто сказать ему, что у тебя еще нет детей.
В грузовике рядом с портными сидела женщина, она спокойно кормила ребенка, не обращая внимания на суету и волнения вокруг. Женщина тихо напевала песенку и покачивала, убаюкивая, ребенка.
— Подержите его на руках, когда подойдет моя очередь? — попросила она Ишвара.
— Конечно, не волнуйся, сестра.
— Да я не волнуюсь. Я жду операции. У меня уже пять детей, и муж не хочет на этом останавливаться. Но теперь у него нет выбора — так решило правительство. — И женщина снова запела:
— Баю-бай, спи мой маленький Нараян…
Наконец подошла ее очередь, и женщина отняла ребенка от груди. Малыш отпустил набухший сосок, издавший нежный хлопок. Ом смотрел, как женщина прикрывает грудь холи. Ишвар с готовностью взял на руки ребенка. Мать еще не успела ступить на землю, как малыш заплакал.
Ишвар кивнул женщине, как бы говоря, что все будет хорошо, нежно покачивая ребенка. А Ом в это время строил смешные рожи, чтобы его развлечь. Потом Ишвар стал напевать, подражая материнской песне: «Баю-бай, спи мой маленький Нараян».
Ребенок перестал плакать. Портные обменялись торжествующим взглядом. Через несколько минут по лицу Ишвара покатились слезы. Ом отвернулся — он знал причину этих слез.
Из-за помех с оборудованием работа шла медленно и затянулась дольше шести часов вечера — обычного конца операционного дня. Второй автоклав тоже сломался. Около семи часов приехал старший администратор из Центра с личным ассистентом.
Полицейские шаркнули ногами и стояли как вкопанные пока администратор осматривал лагерь. Администратор, увидев, как много еще народу в грузовиках, выразил недовольство. Затем подошел к врачам, стоящим у газовых горелок и дожидавшимся, когда закипит вода, и высказал все, что о них думал.
— Хватит зря тратить время! — рявкнул он, не отвечая на приветствие. — Похоже, вы утратили чувство долга! Там еще несколько десятков людей ждут операции. Чай может приготовить и слуга.
— Воду мы кипятим не для чая. Нужно стерилизовать инструменты. Автоклав не работает.
— Инструменты и так чистые. Сколько еще вы собираетесь кипятить воду? Главное в нашей программе — рациональность, цели должны сообразовываться со средствами. Кто заплатит за весь этот газ? — Администратор пригрозил доложить обо всем высшему руководству — тогда им не стоит ждать продвижений по службе, да и жалованье понизят.
Врачи продолжили работу с частично обработанными инструментами. Они слышали, как в такой же ситуации пострадали их коллеги.
Администратор еще некоторое время находился в палатке, проверил, сколько времени тратится на одну операцию, и сказал, что надо процесс ускорить.
— Слишком медленно идет дело, — сказал он личному ассистенту. — Обычное чик-чик здесь превращают в нечто грандиозное.
Перед отъездом он прибег к самому вескому аргументу:
— Запомните, сам тхакур Дхарамси приедет сегодня проверить вашу работу. Не будет доволен — считайте, что вы уволены.
— Да, сэр, — ответили хором врачи.
Довольный ответом, администратор направился в другие палатки. Личный ассистент все время находился рядом, словно переводчик, а его лицо как бы служило живой иллюстрацией к словам начальника.
— Нужно держать докторов в узде, — сказал ему администратор. — Если дать им право самим бороться с угрозой перенаселения, нация задохнется, погибнет — настанет конец нашей цивилизации. Нам предназначено следить, чтобы война была выиграна.
— Да, сэр, вы абсолютно правы, сэр, — сказал ассистент, польщенный, что начальник поделился с ним мудрым выводом.
Солнце уже заходило за горизонт, когда подошла очередь портных. Ишвар умоляюще сказал полицейскому, цепко державшему его за руку:
— Господин полицейский, произошла ошибка. Мы не местные, мы приехали из большого города — мой племянник собирается жениться.
— Я ничего не могу сделать. — И полицейский прибавил шаг.
Ишвар еле поспевал за ним, боясь, что иначе его поволокут.
— Я могу поговорить с начальником? — спросил он задыхаясь.
— Здесь доктор начальник.
Уже в палатке Ишвар робко обратился к врачу:
— Господин доктор, произошла ошибка. Мы здесь не живем.
Измученный мужчина ничего не ответил.
— Господин доктор, вы как отец родной нам, бедным людям. От вас зависит наше здоровье. Я тоже считаю, что планирование рождаемости важно для страны. Я не собираюсь жениться, господин доктор, сделайте мне операцию. Я буду вам благодарен, но не трогайте моего племянника, его зовут Омпракаш и у него скоро свадьба. Пожалуйста, выслушайте меня, господин доктор, прошу вас.
Портных швырнули на столы и стянули с них штаны. Ишвар заплакал.
— Пожалуйста, доктор! Только не режьте племянника. Лучше мне все отрежьте. А племянника не трогайте! У него скоро свадьба.
Ом молчал, подавляя в себе унизительные просьбы о пощаде. Ему хотелось, чтобы дядя вел себя более достойно. Ветер слегка шевелил брезентовый потолок. Ом оцепенело слушал, как поскрипывают натяжные канаты, и смотрел на качающиеся лампочки.
Уже стемнело, когда медсестры помогли портным сойти со столов.
— Ой! — воскликнул Ом. — Больно!
— Еще несколько часов боль будет ощущаться — это нормально, — сказал врач.
Их повели, хромающих, по темному полю в послеоперационную палатку.
— А зачем нас здесь держат? — спросил Ишвар. — Разве нельзя идти домой?
— Можно, — сказала медсестра. — Но лучше немного отдохнуть.
Через несколько шагов боль усилилась, портные решили последовать совету сестры и легли на соломенные матрасы. Никто не обращал внимания на слезы Ишвара — горе и слезы были здесь обычным делом. Им дали воды и по два печенья.
— Все кончено, — плакал Ишвар, отдавая свои печенья Ому. — Теперь ни одна семья не отдаст нам свою дочь.
— Наплевать!
— Глупый мальчишка! Ничего ты не понимаешь! Я подвел твоего отца! Наш род оборвется. Это конец всему, все погибло!
— Может, для тебя погибло. Но у меня есть достоинство. Я не стану плакать, как малый ребенок.
Лежащий на соседнем тюфяке мужчина внимательно прислушивался к их разговору. Приподнявшись на локте, он сказал:
— Не плачь, брат! Я слышал, что эта операция обратима.
— Как это возможно? После того, как подрезали яички?
— Говорю, брат, возможно. Специалисты в больших городах могут все восстановить.
— Ты уверен?
— Абсолютно. Только это стоит дорого.
— Слышишь, Ом? Мы вылечим тебя. — Ишвар утер слезы. — Пусть дорого — заработаем. Будем шить для Дины-бай днем и ночью.
Ишвар повернулся к благодетелю, подарившему им надежду.
— Да возблагодарит тебя Всевышний! Может, и сам вылечишься.
— Мне не надо, — ответил мужчина. — У меня четверо детей. Год назад я сделал операцию по собственному желанию. А эти звери сегодня сделали мне ее повторно.
— Это все равно, что второй раз казнить мертвеца. Они что, тебя не послушали?
— Что можно сделать, брат, когда образованные люди ведут себя как дикари. Как с ними говорить? Когда сильные мира сего теряют разум, надежды нет. — Почувствовав резкую боль в промежности, мужчина снова лег.
Ишвар утер глаза и тоже лег. Дотянувшись до соседнего матраса, он погладил племяннику руку.
— Мальчик мой, оказывается, выход есть, не волнуйся. Вернемся домой, восстановим тебе семя и приедем жениться уже на следующий год. Тобой заинтересуются другие семьи. Может, к тому времени уже не будет чрезвычайного положения, и к правительству вернется благоразумие.
Раздался звук, будто открыли водопроводный кран, и оттуда полилась вода — кто-то мочился рядом с палаткой. Сильная струя била по земле, и это разозлило дважды прооперированного мужчину. Он вновь приподнялся на локте.
— Слышите? Говорю вам, они животные. У этих полицейских не хватает воспитания, они не могут отойти для этой цели в сторону.
Последние операции врачи заканчивали поздним вечером. В это время и приехал тхакур Дхарамси. Полицейские и работники Центра дружно кланялись ему, стремились первыми коснуться его ступни. Быстро переговорив с докторами и сестрами, он прошелся по палатам, и, приветствуя пациентов, благодарил их за участие в важном проекте.
— А ну, отвернись поскорее, Ом, — быстро шепнул Ишвар, видя, что тхакур приближается к их ряду, — закрой лицо, притворись что спишь.
Тхакур Дхарамси остановился у изножья матраса и внимательно вгляделся в Ома. Потом пробормотал несколько слов работнику, стоящему рядом. Тот отошел, но вскоре вернулся с одним из докторов.
Тхакур тихо заговорил с врачом. Тот в ужасе отпрянул, качая головой. Тхакур настаивал. Врач побледнел.
Вскоре пришли две медсестры и помогли Ому подняться на ноги.
— Но я хочу отдохнуть, — протестовал юноша. — Мне еще больно.
— Доктор хочет тебя осмотреть.
— Зачем? — закричал Ишвар. — Ему уже сделали операцию! Что вам еще нужно?
В операционной палатке врач стоял спиной ко входу, дожидаясь, чтобы вода хорошо прокипела. На дне стерилизатора лежал скальпель, сверкая под пузырьками воды. Врач сделал знак сестрам — положить пациента на стол.
— Рак яичек, — сказал он, почувствовав необходимость объяснить им свои действия. — Тхакур любезно разрешил провести бесплатную операцию по удалению опухоли. — Дрожащий голос врача говорил о том, что он лжет.
С Ома сняли штаны во второй раз. К его носу приложили тряпку с хлороформом. Он попытался сорвать ее, но быстро обмяк. Врач ловко отсек яички, зашил рану и наложил тугую повязку.
— Не отправляйте этого пациента домой вместе с другими, — сказал он. — Ему следует провести здесь ночь. — Ома накрыли одеялом и отнесли на носилках в послеоперационную палатку.
— Что с ним сделали? — воскликнул Ишвар. — Он ушел отсюда на своих ногах. А принесли его без сознания! Что вы сделали с моим племянником?
— Тише, — предостерегли его, скатывая Ома с носилок на матрас. — Он был очень болен, и доктор сделал бесплатную операцию, чтобы спасти ему жизнь. Нужно не кричать, а радоваться и благодарить. Не беспокойтесь — когда он проснется, с ним все будет в порядке. Доктор сказал, чтобы он отдыхал здесь до утра. Вы тоже можете остаться.
Ишвар подошел к племяннику, чтобы убедиться во всем самому. Ему хотелось услышать голос юноши. Но тот крепко спал и не отвечал дяде. Откинув одеяло, Ишвар стал его разглядывать — руки, пальцы рук и ног были целы. Осмотрел спину — никаких кровавых следов от ударов. Рот, язык, зубы — все в норме. Страх понемногу уходил — может, тхакур оставил племянника в покое.
Но тут он увидел кровь на брючинах. Может это от предыдущего надреза? Ишвар взглянул на свои брюки. Крови не было. Дрожащими руками он расстегнул брюки Ома и увидел большую повязку. Он помнил, что ему самому наложили только марлевую салфетку. Потрогав повязку Ома, он ничего под ней не почувствовал. Нервно сглотнув, Ишвар осторожно ощупал всю повязку, надеясь обнаружить под ней яички, — должны ведь они быть.
И тогда он взвыл.
— О, Рама Всемогущий! Только взгляните! Вот что они сделали с моим племянником! Его превратили в евнуха!
Кто-то пришел из главной палатки и приказал не шуметь.
— Опять ты? Сказали же тебе, что парень был очень болен, у него образовалась большая опухоль на причинном месте, могла начаться гангрена, пришлось все удалить.
К этому времени дважды прооперированный мужчина уже ушел. Оставшиеся пациенты были заняты своими болячками — кого-то тошнило, у кого-то кружилась голова. Почувствовав себя лучше, они поднимались и робко расходились по домам. Утешать Ишвара было некому.
Ночью, оставшись один, он стонал и плакал, потом на несколько минут проваливался в сон, и снова плакал. Ом очнулся после хлороформа в полночь, его вырвало, и он снова впал в забытье.
* * *
После отъезда полиции дядю Ашрафа отправили в местную больницу, а о случившемся сообщили родственникам с лесного склада. Несколько часов спустя старик умер. Больница, следуя последним распоряжениям, назвала причину смерти несчастным случаем: «Смерть наступила в результате случайного падения и удара головой о бордюр». Родственники на следующий день похоронили Ашрафа подле тети Мумтаз. В это время Ишвар и Ом только возвращались из стерилизационного лагеря.
Ишвар ощущал всего лишь небольшую болезненность в паху. Но Ом чувствовал себя очень плохо. Стоило ему сделать несколько шагов, как кровотечение возобновлялось. Дядя пытался тащить его на спине, но от этого юноше становилось еще хуже. Только на руках Ишвара ему было удобно, но мужчине это давалось с трудом. Через каждые десять метров он останавливался, клал племянника на землю и переводил дух.
Ближе к полудню рядом с ними остановился мужчина с пустой тележкой. «Что с парнем?» — спросил он.