Он должен был что-то сказать. Хорошее, правильное. Но решил оставить до матча. А пока – просто похвалил каждого. Как смог.
Где-то там, снаружи, гудели болельщики «Авангарда». Их приехало много, гости уже почему-то радовались будущей победе. Столешников намеревался их разочаровать.
Ребята, его ребята, сидели, смотря на него, своего тренера.
«Бух-бух», – стукнуло сердце, на какой-то момент вдруг сильно ускорившись. Ничего, это нормально, это просто адреналин.
– Я не знаю, пройдем мы в Премьер-лигу или нет… Не знаю, какие шансы на Кубок… Но мы можем пообещать друг другу, что сделаем все для этого. И я вас прошу только об одном: давайте просто держать свое слово.
Молчали, чуть наклоняя головы. Кто-то смотрел, не пряча глаз. Лица напряжены, сосредоточены. Только Масяня улыбался. Уже очень знакомой, чуть кривой и наглой улыбкой:
– Юрий Валерич, а про «держать слово», это… ну… всего касается? А то вы нам там помните… проспорили… А вечереет уже…
Столешников улыбнулся в ответ.
– Я свое слово держу.
Масяня кивнул, вставая.
Они забили. Они, «Метеор».
На семьдесят шестой минуте недавно купленный сенегалец Демба, ледоколом пройдя в штрафную, выстрелил, как из пушки. Такие мячи не берутся. Вратарь «Авангарда» точно подтвердил бы.
Крик, громкий и невнятный, прокатился по трибунам черноморской волной, разбивающейся в шторм о скалы. Столешников, качая головой, был счастлив. Почти.
– Ма-лад-цы!!! Ма-лад-цы!!! Ма-лад-цы!!!
Ребята бежали к ним, к трибуне, к болельщикам, не дружно, но радостно кричавшим то, ради чего люди и играют за клубы:
– Метеор! Метеор!! Метеор!!!
Слышно, как Масяня Рафу что-то про Кубок кричит. Вот это амбиции! Не то что раньше.
Столешников их радость разделить пока не мог. Принцип – держать свое слово. Бергер из-за этого принципа даже ушел на трибуну, весь матч просидел там. Мол, глупости ты, Юра Валерич, придумал. И потакаешь им. Спор есть спор, чего уж. Он как карточный долг, глупо, но надо отдавать.
Футболисты к нему бегут… все бегут, лица выжидающие.
Видны вспышки фотокамер, и телефоны болельщиков на них направлены. Столешников старался не замечать этого. Он свое слово держит, а все остальное – неважно. Жалко, Лариса потом рассвирепеет.
А как еще, если главный тренер, сняв пиджак, прохаживался по технической в розовой футболке. Да и еще с таким принтом:
«I’m Supergirl».
Хорошо, что никто не умер от смеха.
Глава тринадцатая:
Раз пятнадцать он тонул, погибал среди акул…
Лариса успела вовремя.
Из машины она видела, как Столешников почти что пинками гнал по стадиону Смолина. Догонял, что-то кричал, пару раз толкнул, пока Семен убегал в ее сторону. Лариса стиснула руль, чуть задержавшись в машине. Вздохнула, собралась с духом и открыла дверь.
Смолин сразу юркнул ей за спину. Лара смотрела на Столешникова, ждала объяснений. Хотя и знала, в чем дело… Догадывалась.
– Юра… Стоп, стоп! Хватит! – она обернулась к Смолину. – Давай назад. Быстро!
Когда Смолин, сторонясь, прошел мимо, раскочегаренный Столешников повернулся к нему так, что Семен отшатнулся.
Тренер был зол по-настоящему, таким его еще никто и не видел. Дергалось лицо, с каждой секундой оно становилось еще бледнее, правый кулак сам по себе сжимался, желая добраться до директора команды.
– Ну? – Лариса не выдержала первой.
Щелкнула пальцами, привлекая внимание Столешникова к себе. Не хватало им еще полиции и обвинения в хулиганстве с нанесением телесных средней тяжести.
– Это что сейчас было?! – Столешников начал быстро, от злости глотая слова. – А ты в курсе, что у нас с тобой нет второго трансферного окна? Эта мразь сделала так, что у нас задолженности по уволенным игрокам и настучала в РФС. Хрен нам теперь, а не пополнение скамейки. Понимаешь?!
Этого она и боялась. Боялась, что не успеет приехать раньше, чем он узнает.
– Я в курсе.
Столешников оторопел. Смотрел на нее совершенно круглыми глазами. Видно было, как в его голове все переворачивается с ног на голову. Лариса выжидала, она прекрасно понимала, что сейчас сделает ее главный тренер. Не любит он подлости и грязных компромиссов. Воспитание не позволит ему сказать прямо, по-русски, все, что он думает. Но кричать он будет. Лариса Владимировна приготовилась слушать.
Столешников сжал губы, на смену удивлению вновь пришла злость. Он весь дрожал, вздыхал часто, видимо, собираясь что-то сказать. В конце концов произнес, поворачиваясь к ней:
– А чего ты такая спокойная тогда, а?
Это лучшее, что можно было услышать в такой ситуации. У Столешникова невероятная выдержка. Но и у Ларисы не хуже:
– Есть предложения?
С такими, как Столешников, надо спокойно. Ты не нервничаешь, и он перестает. Юра чуть охладел. Пелена спала.
– Убить его и выгнать отсюда! – процедил он.
– Может, сперва выгнать, а потом убить?
Столешников выдохнул, расслабившись, а Лариса продолжила:
– Директора команды назначил мэр. Выгонять и убивать может только он.
Столешников застегнул олимпийку, поежившись от холода. Раньше он не замечал сильного ветра. Сейчас чувства к нему вернулись и здравый смысл тоже. И как теперь быть? Мэр, папа ее, хороший человек.
Уважал ли он Лару? Да, даже очень сильно. За месяц понял, сколько она делает для команды. Старается, помогает, оценивает, не лезет, куда не надо, направляет в вопросах административки, где Столешников нарубил бы дров.
И все равно сейчас он злился на нее.
– А у тебя никогда не возникало желания сделать что-нибудь без папиного разрешения?
Зачем сказал? Да, со злости, задеть захотел побольнее, из себя вывести. А та даже не дрогнула.
– Возникало.
Хорошо, хоть так. Рассудок так и кричал в голове: успокойся, Юра, не лезь к ней в душу, не надо. Не удержался…
– И какое?
Лара не разозлилась в ответ. Кивнула на него:
– Ты.
Столешников не хотел больше с ней говорить. Не сейчас уж так точно. Развернулся и пошел назад дальше смотреть записи игр, и прикидывать: с кем ему обыгрывать «Торпедо»? А вот натура взяла верх, заставила обернуться и крикнуть давно копившееся:
– Отличный выбор, госпожа президент!
Если бы Столешников не убегал от слов Лары, от самого себя, то он многое понял бы, оставшись… Или хотя бы оглянувшись.
Лара смотрела ему вслед, оперевшись на машину. Вся ее сдержанность куда-то ушла, и видно было, что она невероятно сильно устала. Устала бороться без поддержки и понимания.
Но Столешников не оглянулся.
Решение пришло само, когда Столешников успокоился. Раз Лара сделать ничего не может, поедем к тому, кто может. К ее отцу. Мэру с осанкой и манерами генерал-губернатора.
Если ты звезда, пусть и почти потухшая, да еще и тренер городского клуба, начавшего играть по-настоящему, тебе в чем-то проще. Не надо ждать, пока градоначальник соизволит вернуться, не стоит записываться на прием. Просто… не звонишь в администрацию, а едешь туда. И, улыбнувшись той самой столешниковской улыбкой, узнаешь у секретаря: где Владимир Анатольевич, чем занят, куда поедет.
Мэр находился на одной из глобальных городских строек, которая полностью курируется администрацией. Что они тут строили, Столешников не знал да и знать не хотел. Щит у въезда не заинтересовал, в отличие от кортежа главы Новоросса, выстроившегося на площадке вместе со строительной техникой.
Хорошо быть узнаваемым человеком в небольшом городе. Да, вон туда идите, они там, а можно сфотографироваться, большое спасибо, такая игра была, с сыном смотрели, удачи вам!
Столешников пару раз оглянулся на монтажника, уже пересылающего селфи с очень довольным видом. По душе, приятно так, почти как мягкой кошачьей лапкой, мазнуло подзабытое чувство признания. А ведь начал своего добиваться, вон, улыбка у совершенно незнакомого человека, такая дорогая, если вдуматься.
Мэр с командой находились в самом дальнем углу стройки. Стояли на выровненной площадке под асфальтирование, с кучей планов и проектов в руках. Ни дать ни взять князь Кутузов осматривает поле боя с военным советом.
В чем-то так и было. В выражениях Владимир Анатольевич не стеснялся, возможно, из-за отсутствия журналистов. Уже подходя, Столешников услышал застенчивое бормотание застройщика, старающегося поменьше смотреть на градоначальника. И услышал ответ:
– Сдача через полгода, у вас конь не валялся! Поставщики – это ваша проблема. Не уложитесь в срок, выгоню ссаными тряпками на хрен!
Сурово, да… но в чем-то справедливо. Дай таким горе-строителям волю, так они забудут и сроки, и СНиПы, и как нормальных профессионалов на работу набирать.
Заметили его, серьезный молодец в костюме решительно шагнул навстречу, выставил руку шлагбаумом. Тут популярность уже не действует.
– Пропустите! – Владимир Анатольевич дежурно улыбнулся. – Здравствуйте, Юрий Валерьевич.
– Доброго дня… – Столешников оглянулся на его кодлу. – Владимир Анатольевич, прошу прощения. В приемной сказали, вы до вечера не появитесь…
– Ну что ты… Для героев спорта время всегда найдется, – мэр взглядом отпустил обрадовавшихся застройщиков, вернулся к Столешникову. – Что у вас там? Победа зреет?
– Уберите Смолина, пожалуйста.
Столешников наткнулся на цепкий, жесткий взгляд в ответ. Понял, не срастется. Только отставка Смолина нужна не одному Столешникову, нет. Она нужна всей команде, она нужна и городу с его болельщиками, а раз так… То надо попробовать.
– Как я его уберу? Другого поставить – пока в курс дела войдет, пока разберется, еще воровать начнет… а начнет обязательно…
– Я понимаю… Смолин – ваш человек, вопросов нет. Уберите его. Мы делаем все, чтоб нас заметили. У нас получится. И тогда мы перестанем балластом на бюджете висеть. У нас свои местные спонсоры появятся…
Мэр прищурился, сделал незаметный жест. Они отошли так, чтобы никого вокруг. Вообще.
Владимир Анатольевич улыбаться перестал.
– Юра… Давай начистоту. Ты парень прямой, насколько я знаю… Ты что хочешь? Чтобы городские предприятия в команду вложились? А зачем?
Столешников напрягся.
– В смысле?
Мэр улыбнулся. По-отечески… но с такой иронией, что внутри похолодело:
– Ну выйдете вы… я не знаю… в Премьер-лигу… А дальше что? Можем мы там на что-то рассчитывать? Нет. Кубок можем выиграть? А кому он на хрен нужен? Ты помнишь команды, которые выигрывали этот Кубок за последние 5 лет? И я не помню. А пенсионерам, у которых дома затапливает, потом будешь рассказывать? Что мы Кубок России выиграли?!
Владимир Анатольевич вздохнул и заговорил со Столешниковым, как с маленьким ребенком:
– Юр, ну ты держи себя как-то в рамках, не мальчик уже. Понимать должен, что вокруг вашего стадиона – еще и город есть с людьми, с проблемами… Ты кто такой, чтобы решать – куда городским предприятиям деньги вкладывать?
Обвел рукой стройку и, не глядя на Столешникова, продолжил:
– У нас реальные проекты есть. Подстанция скорой нужна нормальная, детские садики нужны, а футбол – нет. Двести миллионов в год вы нам обходитесь. Двести миллионов, которые реально могут улучшить жизнь людей. Поэтому – мой тебе совет: забудь ты про этот Кубок. А еще лучше – падайте обратно во Вторую лигу. Юра, футбол у нас – это выжженная земля, покрытая трехметровым слоем говна. Никому он тут не нужен. Не понял еще?!
Столешников сдерживал злость, рванувшую наружу. Спокойно, Юра, держи себя в руках.
– Нужен. Может, сейчас больше всего нужен!
Мэр обернулся к Столешникову. Умный, все понимающий, не злой, нет… Рациональный.
– Я двенадцать лет мэр. Двенадцать лет… Ты здесь без году неделя и будешь учить меня город любить? Футбол городу нужен? Это кто решил? Мальчик, который за двадцать миллионов в месяц по мячу промахивается?!
Столешников понял все давно, но чего-то все же ждал. Зря…
– Тактик вы, Владимир Анатольевич, отличный… А вот игра у вас – говно.
Вот теперь можно и идти. И не оглядываться, не надо. Оно и так все понятно. Он и не оборачиваясь чувствовал злобный взгляд мэра у себя на спине.
Мальчик за двадцать миллионов, по мячу промахивающийся…
Куда ехать, если в душе черт-те что, и надо бы голову проветрить? На стадион, куда еще? Поработать с мячом, расписать план дополнительных тренировок по физнагрузке и по вратарям пробежаться. Когда тело вовсю работает, глупые мысли сами собой улетучиваются.
Он переоделся, поднялся наверх, ожидая, что газон окажется пустым. Но ошибся.
По газону бегал Зуев. Все скопившееся мастерство, желание и умение он выбрасывал в тренировке сам с собой. Финтил, бил, подхватывал рикошет и бил снова. С разных углов и положений. И ни разу не промахнулся.
Как играет Зуев, когда есть противник, Столешников знал. Теперь он наблюдал за своим игроком, тихо смотря из подтрибунного, и увиденное ему не нравилось. Почему? Да все просто: умеешь играть, так играй всегда и везде. А не только, когда рядом нет злых дядек, почему-то желающих забрать у тебя мячик, туфелька ты наша хрустальная…
Решение возникло неожиданно. Не самое правильное, далеко не самое лучшее, но уж какое есть. Растормошить его надо, вывернуть наизнанку и склеить, как придется. Глядишь, останется нужное команде и ему, тренеру.
– Зуев!
– А?!
– Пошли.
– Куда, босс?
– Мне «шеф» больше нравится. Погуляем, пойдем-пойдем…
Ох, не зря смотрел на него Зуев с такой тревогой во взгляде. Да, сынок, сейчас злой дядя Юра будет делать из мальчика мужа. Ну, или кого получится.
Оказавшись на том самом пирсе, Зуев остановился. Покосился на кранцы с затаенной болью и предвкушением чего-то плохого. И снова ты не ошибся, мальчонка, тебе точно не понравится. Больно уж ты правильный, аж квадратный, только комсомольского значка не хватает.
Столешников остановился и посмотрел на игрока. Решил без предисловий обойтись, сразу и в лоб:
– Мне интересно просто… Как это у тебя там работает? Вот ты их боишься на поле как… Как что? Как машину, которая может тебя сбить? Или как собаку злую?
Зуев вдруг улыбнулся. Широкой улыбкой совсем недавнего мальчишки.
– Не, я собак люблю.
– Я тоже. У меня в детстве был пес Ярик. Мы с ним в Серебряном бору мажоров кошмарили. Ну, то есть я кошмарил, он – на стреме…
Зуев насторожился.
– А что делали?
Столешников расплылся в ухмылке. Именно ухмылке, такой, что сразу хочется проверить: на месте ли твоя девушка и цел ли твой бумажник.
– Велики тырили.
– А полиция?
Святая непосредственность этот Зуев, дитя нулевых-десятых… Включи голову, вспомни, когда рос Юрий Валерьевич Столешников?
– Какая полиция? Так… менты… Да не парься, Зуев. Тут система такая: если боишься, сдавайся и терпи пинки под зад. Варя подлатает…
Зуев шмыгнул носом, недоверчиво глядя на него. А Столешников уже смотрел на двух рыбаков, нужной кондиции и возраста. И на их велосипеды, почему-то непредусмотрительно валяющиеся в отдалении.
– Здорово, браконьеры! Ну что, оформляемся?
Рыбаки оглянулись, с явным желанием либо послать, либо наподдать. Столешников улыбнулся, всем своим видом показывая, что шутит, добавил:
– Ладно-ладно… выдыхайте, не будем мешать!
Мужики отмахнулись от шутника, вернувшись к самому чудесному занятию на свете. А Столешников… А Столешников, отходя, просто взял и сел на первый попавшийся велик и погнал с порта.
На ходу обернулся к Зуеву:
– Страшно, Зуев? Правильно! Бойся!
Оно того стоило даже ради выражения зуевского лица. Трусишка, зайка серенький, какая у тебя гамма эмоций-то проявилась… Страх, отчаяние, понимание и осознание противоправного поступка, решительность и… Молодец, Зуев, крути педали, пока не дали!
Рыбаки, заметив пропажу, повскакивали со своих мест, пытались догнать свои велосипеды, бежали, разбрасывая снасти. Вслед футболистам полетела банка с червями, еще одна, вопли, угрозы – все это перемежалось отборным русским матом. Но преступники не остановились, скрылись из виду, повернув на дорогу, ведущую из порта в город и были таковы.
Остановились они только минут через пятнадцать, заехав в заросший плющом дворик между уютными двухэтажными домами. Столешников затормозил ногами, проворчав что-то про неисправные колодки. Слез, прислонил велик к стене.
– Ну, Зуев, ты красавец! Если что, с голоду не помрешь.
Зуев, ошалело глядя на него, встал рядом:
– Вы это специально все? Чтобы я… ну… Чтобы мне помочь?
Столешников расхохотался.
– Зуев, ты нормальный человек? Думаешь, можно покататься на чужом велике и стать Марадоной? Если б это работало, я бы уже Барсу тренировал. Или сборную Коста-Рики, как повезет.
Игрок вздохнул.
– А… зачем тогда?
– Весело же, Зуич, весело. Ладно, поехали обратно.
– На фига?!
Столешников даже остановился:
– Вот ты, Зуев, дурак, а? Извиняться, объяснять причины, каяться и просить прощения. С помощью свободно конвертируемых денежных знаков. У тебя бабло-то есть с собой?
Зуев пожал плечами.
– Эх ты, ладно, догоняй, решим как-нибудь.
Глава четырнадцатая:
Надежда – наш…
Под крылом самолета клубились облака, прячущие земной шар. Домой лететь, ехать или идти всегда хорошо. И путь короче… пусть и только кажется, что так. Говорят: дом там, где тебя любят и ждут. А Столешникова всю жизнь любил и ждал только отец.
Перед посадкой тренер проглядел на планшете последние цифры матчей. Все ему нравилось, все устраивало. Сработал их с Бергером метод, разогнался «Метеор», идя по турнирной доске вверх красиво и плавно. Вылететь грозит? Нет. Кубок ближе? Да. Что тогда напрягаемся, Юрий Валерьевич?
Да все просто.
В премьерке, где-то спотыкаясь, где-то наоборот, неудержимо шел на Кубок его… его бывший «Спартак». И подсказывало что-то, угнездившееся в голове совсем недавно: схлестнутся они.
Добрался к отцу быстро. В собственную квартиру решил не заходить. Чего он там не видел? Платит постоянно, все блестит и все прекрасно. Вверх по лестнице взбежал, как в детстве, через ступеньку. С порога почувствовал запах ремонта – шпаклевка, грунт и еще что-то.
Отец открывать не спешил, видимо, занят чем-то. А Столешников мнется в нетерпении, как же давно он здесь не был! Пока отец неторопливо звенел замком, Юра позабыл про приветствия. Сразу с порога заявил:
– Нас трансферов лишили, знаешь? Усилиться не получилось, скамейка совсем короткая…
Столешников прислонился к дверному косяку и огляделся. Обои нарезаны, разложены аккуратными рулонами, стена обработана. Отец взял со стола коробку обойного клея и, рассматривая сквозь очки инструкцию, спросил:
– Что делать думаешь?
Вот как у него это получается? Ты ему про проблемы, а он… а он спокойный, и ты сам вдруг становишься таким же. Наконец-то, глянул поверх очков.
– Не знаю… Может, молодого одного выставлю завтра. Вроде, есть в нем что-то… Но на поле… Не знаю, в общем. Может, приедешь, посмотришь?
Сколько звал-то уже к себе? Не хочет, домоседом стал. А море? Да и ладно, Юр, что мне-то море в мои годы? Пап, врачи у нас хорошие, оказывается, в городе… А у меня и здесь неплохие. Ты, Юр, работай, играй, пусть и не сам, со мной все хорошо.
– Чего смотреть? Себя ставь на игры. Как же они так печатают… в очках не разберешься!
Столешников решил переспросить, так, на всякий случай:
– Себя?!
– А что мешает? Год давно прошел… Ноги на месте. Играть можешь.
В груди Столешникова что-то шевельнулось от его слов.
– То есть просто выйти на поле, как будто не было ничего?!
Отставил, наконец-то, клей этот. Посмотрел строго, совсем как историк школьный:
– А что было? Это же просто игра. Выходи и играй…
Столешников отмахнулся. Не начинай, мол, пап. Тренеру «Метеора» тяжело давались такие разговоры.
– Знаешь, этот молодой, Зуев, он всего боится, смотрит на нас взглядом овцы. Мы ему – давай, не ссы, иди в стык, а самому страшно… страшно…
Столешников вздохнул. Отец смотрел на него, не отрываясь, ждал нужного ответа.
– Я на эти трибуны смотреть боюсь. Ты думаешь, я не слышу, что они говорят, что кричат, что пишут в своих соцсетях сраных? Я эту ненависть чувствую! Слышу я ее, пап… Это каждый день со мной. Выходи и играй?!
Отец смотрел, чуть прищурившись.
– Проехали. Я – тренер.
Отец пожал плечами, сняв очки и крутя их в пальцах. Столешников сильно разнервничался. Заходил по комнате взад и вперед, к двери, передумав, обратно. Собирался сказать что-то, оправдаться или закричать, даже рот открыл. И, тут же, как рыба, захлопнул обратно. Посмотрел на отца. Тот не обращал внимания на метания сына, все читал мелкий шрифт на коробке. И вдруг Столешников понял, как сильно он отца любит, как рядом с ним превращается в маленького мальчика – про себя да про себя, а про папу до сих пор ничего и не узнал. Это ощущение как-то странно растрогало взрослого мужчину, Юра, в порыве какой-то сыновьей нежности, подошел к отцу и крепко обнял его. Не умея сказать самого главного, произнес:
– Пап, да заканчивай ты уже сам. Давай я тебе бригаду найму…
Когда-то очень давно, лет двадцать назад, папа был молодым и сильным. Таким сильным, что Столешников даже и не думал стать, как он. А сейчас, когда он обнял отца крепко, как в детстве, то неожиданно понял: насколько тот постарел… От этой мысли стало страшно.
– Пап…
Тот его перебил, кивнув на обои…
– С бригадой, сын, неинтересно.
Столешников улыбнулся:
– Бесишь ты, вот честное слово!
– Ты тоже.
И они принялись за дело. Совсем как тогда, в девяностых. Рулоны в клее, стены, подгонки. И тренер совершенно думать забыл про будущий матч.
Бергер смотрел за волшебством, творящимся на его глазах. Внимательно, не отрываясь, он пытался разгадать всю глубинную суть перформанса, устроенного Ларисой.
А та, как будто второго тренера здесь и близко не было, пересчитывала деньги. Пачки денег, стянутые бухгалтерскими резинками. Такая же, если Бергер не ошибался, сейчас держала пучок на ее голове. Купюры в пачках были разные – совсем вытертые и только-только из банкомата, номиналы разнились от ста рублей до пяти тысяч. У Бергера заблестели глаза.
Лариса развернула калькулятор, показав ему результат. Тот оторопел.
– Если что, день рождения у меня через месяц.
Лариса сдвинула брови, не оценив шутку.
– Арбитра знаешь, который нас судить будет?
– Дружок мой – тот еще гоблин… Думаешь, надо?
Та кивнула.
– Поговоришь с ним. Четвертьфинал… Важный матч… для всех. «Торпедо» точно занесли… Надо нам как-то уравнять. Скажи, пусть честно судит.
Бергер кивнул в ответ, почти спародировав Ларису:
– Ну… Добро, блин.
Столешников, вернувшийся вчера, был совершенно невозмутим. Родной человек, он и есть родной человек. И поговорили ни о чем вроде и просто так телевизор посмотрели, чаю выпили, но как хорошо на душе.
На стадион в «Химках» Столешников вышел собранный и счастливый. Пусть «Торпедо» дергается, они выиграют, уделают их.
А ребята на поле держались отлично. Трибуны гудели, болельщики, как и игроки, были на взводе. Даже комментатор, и тот был как-то особенно бодр:
– …прекрасный проход Зуева. Этого парня мы еще увидим, я вам гарантирую. Неплохие скорости сегодня, кстати! Еще не Конкорд, но уже и не ЯК-40. И темп авиации сегодня задает именно этот парень. Рывок… и пошел!
Зуев действительно превзошел самого себя. Бежит, несется, но…
– Подальше от ворот, поближе к премиальным, как говорится… – комментировали из будки. – Ну куда? Как же так-то? Жесткий отбор и… Не видят судьи нарушения… Теперь уже «Торпедо» рвется к воротам. Кто это? Лесной… Очевидно уже, что защита потерялась… На вратаря вся надежда. Давай, Брагин!
Марокканец не прыгнул, он подлетел, каким-то чудом схватив мяч. Блестящий сейв. Трибуны ревут, комментатор надрывается. Выбивает мяч. Додин принимает. Столешников еще сдерживался, чтобы не закричать на весь стадион. Вот это да!
– Двадцать девятая минута, дорогие болельщики! Блестящий выход Додина, великолепный! Мяч для английской Премьер-лиги, именно так, заработанный потом и кровью мяч! Да, дорогие друзья, «Метеор», вышедший на космические скорости, их и не сбавляет! Один – ноль, черноморцы впереди! Вперед, вперед, «Торпедо»… если хотите отыграться до свистка на перерыв!
Столешников чуть не прыгал от распиравшей его радости. Но продолжал наблюдать за игрой, не показывая эмоций. Разве что палец большой показал Марокканцу на минутку: пусть почувствует, что тренер рядом, тренер гордится.
Зуев разошелся, опять пошел вперед, в одного, на скорости…
Упал. Срубили пацана. Врач! Где врач?! Быстрее, быстрее! Сколько времени до конца первого? Семь минут? Зуев, родной, ты как? Можешь играть? Давай, давай, Зуич, вперед! Эй, судья! Судья!
Судья! Выпускай игрока, да что ж такое-то… Эй! Игрока на поле! Судья…
Не смог Марокканец, не справился с двумя залетными, прорвавшимися через девять полевых. Зуев рядом орет, болельщики свистят, а судья? Ты куда, блин, смотрел? Куда мне?! Куда? Да в жопу себе засунь свой свисток! Да посижу следующий матч на трибуне, не переживай… Да. В жопу запихни, скот!
Перерыв? Перерыв? Все в раздевалку, мать вашу!!!
Судью он бы дождался, но…
Бергер отпихнул в сторону, заставил уйти с командой, сам остался… Зачем?
Бергер сопел, дожидаясь, когда бригада спустится вниз. Дождался, вцепился в руку арбитру, потянул на себя, вжимая в угол. И в ухо ему прошипел:
– Ты че, совсем?! Деньги взял, а судишь, как не взял, блин.
Забегали глазенки, ох, как забегали…
– Я-то твое верну…
– Ты чего, в лотерею выиграл? Или «Торпедо» занесло так, что в карманы не лезет?!
Он отпихнул его, вырвался… Прижался к уху и так тихо, чтобы вообще никто:
– Ну, чего ты меня пытаешь? Чего ты хочешь? Чтоб я тебе сказал, что это где-то там решили, наверху? Что они не хотят вас в Кубке видеть? Так я не скажу.
Бергер ударил стену, раскрошив штукатурку. Иди давай, блеснул взгляд…
Вот он, арбитр, и ушел. Прямо, с высоко поднятой головой.
Бергер, косясь ему в спину, сплюнул. Ладно, ладно. Надо к ребятам. Юра сейчас может распалиться, надо ему помочь. Он молодец, просто чуть подсказать надо, если что…
И только в раздевалке понял: сегодня Столешников ошибся один раз. С судьей.
– Раф, приклейся к левому центральному! Чуть плотнее с ним играй. Загоняй его под правую ногу в центр, а там его встретят. Он ошибется рано или поздно. Чапа… Не давай своему дышать. Пусть он у тебя бегает, как подорванный! Пусть открывается под передачу. Он и так еле дышит, и хрен его заменят, у них вариантов нет.
Столешников остановился на Петровском, подошел ближе:
– А ты сейчас куда лез? Видишь, он на тебя летит, спокойненько выжди паузу. А ты суетишься, как пэтэушник на первом свидании! Ты же мастер, в конце концов. Насладись моментом. Видишь, что он летит на тебя, на замахе обыграл и все, он в буфет ушел… Понял? Ну, молодец. Зуев?
– А?
– Как нога?
– Нормально…
– Хорошо…
– Вареник!
– Да?
– Косяк свой отрабатывай, время пришло. Помоги ребятам, встреть пятнашку перед штрафной… Понял?
– Ага.
– Молодчина…Так, парни, в кучу встали!
Мокрый и тяжело дышащий «Метеор» сомкнулся. Столешников оглядел каждого, всматриваясь в своих ребят:
– Устали? Да, вижу. Отдохнете, парни. Больно? Стисните зубы, так нужно. Там, на трибунах, наши. Вы знаете, чего они ждут. И вы сможете, верю. Ребятки, пацаны… Сегодня наш день… Наш! И все, вышли, раскатали и ждем следующих. Меня нет? Не ссыте, каждого с трибуны увижу, всем пропишу, если что… Только не за что будет, знаю… Справимся. Справимся?
…
– ДА!!!
– Тогда пошли.
Бергер хлопнул его по плечу, показал большой палец. И прописал леща Рафу, чтоб улыбался поскромнее.
Валера Столешников… Так его еще кто-то называет, живы одноклассники, с кем работал тоже живы. И все интересуются: как Юра-то? Да видели, молодцы его, играют, прям развернулись… Сам он как?
Как-как… Видит же, как сыну тяжело. Да, сложилось так, что на руках не держал почти, и что? Вырастил, всегда рядом был, не обманешь, даже если вон, как сейчас, рожа непроницаемая на трибуне.
А время идет, а время бежит.
Почему сейчас не с ним? Надо, и все тут. Не нужно сейчас Юре видеть, что с ним да как. Пусть он жизнь свою строит, ему еще долго жить. Вот и смотрит их матч по кабельному.
Жалко, девушку свою не привез. Да и не сказал ничего, но не дурак же, хотя лет много. Оно сразу заметно. По разговору, по глазам, по желанию высказаться. Молчит? Да и пусть молчит, лишь бы ему хорошо было.
Сколько там еще? Всего восемь минут… семь уже. Ну, ребятки, не подведите, что ли…
…
– ГОЛ! Г-о-о-о-о-л!!!
Какой молодец! Красавец! Кто это?
Петровский? Какой ты молодец, Петровский!
А теперь не рискуйте, не надо, вам еще играть и играть впереди. Да, вот так, отошли назад, встали, закрыли штрафную. Мальчишка тот, как его… Зуев, Юра говорил, играет. Трусит, но играет как хорошо…
Стойте, парни, стойте…
Фу… свисток.
Ох, как же оно все тяжелее и тяжелее. Вода где? А, вот поставил же…
Диск, иди сюда, выезжай… ну что за чертова шарманка… Записал? Ладно, проверим… Записал, вся игра здесь. Коробку не убрал? Нет, ну и хорошо.
«Метеор» – «Торпедо» 2:1.
Вот так хорошо. И на полку, к остальным…
Вот она, вся Юркина футбольная жизнь. И спартаковские матчи, и английские, и за сборную. Все здесь, аккуратно подписано, стоит. Даже видеокассеты есть, все никак не оцифрует… Да и зачем? Видеомагнитофон вон, пылится, хороший, настоящий японский. Сын купил с первой клубной зарплаты, принес, даже радовался, кассет накупил сразу.
Он улыбнулся, глядя на старенькую фотографию, где вдвоем с Юркой, а тот с мячом и в майке ДЮСШОР. Сколько ему тут? И ведь не вспомнить, если на обороте не посмотреть. Обидно, многое как-то начало… стираться, что ли? Ай, ладно, все равно записано важное, не сотрешь. Надо только оцифровать кассеты все же. Надо… успеть бы.
Глава пятнадцатая:
…И влюбился, как простой мальчуган…
Зуев лежал на столе после рентгена. И совершенно точно не хотел вставать. Он хотел бы и дальше валяться и умоляюще смотреть на Федора Андреича. Как будто тот волшебник. Сейчас достанет свою волшебную палочку, взмахнет ею, и раз… вернет здоровый голеностоп. За одну секунду.
Гришко вздохнул, поймав взгляд, и вернулся к рассматриванию снимка.