– Энди, ему четыре месяца. Он даже переворачиваться не умеет.
Я включил лампу и подошел к Вайолет.
– Ты уложила его после ужина, правильно?
Вайолет кивнула; грудь ее вздымалась, зрачки были расширены, взгляд метался по комнате.
– Он быстро уснул. За десять минут. Потом я спустилась, и мы болтали у огня… Сколько? Пару часов?
– Да.
Ви покачала головой:
– Что-то здесь не так, Энди. Что-то здесь не так.
Обогнув колыбель, я подошел к единственно возможному выходу из лофта – квадратному окошку размером два на два фута под самым скатом крыши.
– Оно открыто? – спросила Вайолет.
Я опустился на колени, осмотрел задвижки.
– Нет, но оно не заперто.
– Ты его запирал?
– Я на девяносто процентов уверен, что… Проклятье!
– Что?
Ви бросилась ко мне.
Я потрогал доски пола.
– Они мокрые. – Меня накрыла холодная волна паники. – Пока мы находились внизу, кто-то здесь побывал.
Вайолет смотрела на меня полными слез глазами.
Ком в горле мешал дышать.
– Значит, он был здесь? Он нашел нас и забрал моего сына…
Я шагнул к лестнице – и сразу почувствовал слабость в коленях и понял, что они цепенеют.
– Что-то мне нехорошо, – пробормотал я, добравшись до лестницы, и начал спускаться вниз.
– У меня головокружение… все сильнее, – пробормотала Ви. – Думала, это из-за вина.
Колени дрожали; рискуя потерять равновесие, я осторожно спускался по лестнице. Мозг словно заклинило, последние шестьдесят секунд казались кошмаром, и я спрашивал себя, неужели все это происходит на самом деле. За последний год мне с десяток раз снилось, что он каким-то образом находит нас. Посреди ночи я просыпался в поту, парализованный страхом, пока не возвращался к реальности и волна облегчения не смывала пережитый ужас. Шел на кухню к раковине, выпивал стакан воды и ждал, когда успокоятся нервы.
Мои ноги коснулись досок пола у основания лестницы.
Вайолет безудержно рыдала в лофте. Ноги мои коченели все сильнее, и я пребывал в этом пугающем состоянии, не в силах проснуться. Или, хуже того, это не был кошмар, от которого можно очнуться.
Ударившись коленями о пол возле кровати, я пошарил под ней. Достал пистолет, но он оказался слишком легким, слишком маленьким. И сделан был не из тяжелого металла, а из оранжевого и зеленого пластика.
Я посмотрел на игрушечный пистолет марки «Нерф» в своих руках и произнес:
– Что, к дьяволу, происходит?
Голос прозвучал странно, словно исходил откуда-то из затылочной части головы. Я оглянулся, и комната поплыла вслед за поворотом шеи, а от света пламени в поле зрения образовался радужный след.
Монотонно раскачиваясь, Вайолет стояла внизу лестницы.
– Он подмешал нам наркотик, – сказал я, и она ответила, но слова растворились в отзвуках эха, не дойдя до моего сознания.
Ноги не слушались, но я добрел до входной двери и толкнул ее.
В круге света от фонаря на крыльце падал дождь.
За ним стояла непроглядная темнота.
От дыхания на холоде шел пар, я чувствовал свежесть на лице, но как-то отстраненно – под действием наркотика вялость усиливалась с каждой минутой.
Спотыкаясь, я спустился по ступенькам в лужу; ледяная вода мгновенно пропитала носки. Тут я заметил, что все еще держу в руке игрушечный пистолет, и бросил его в грязь.
Мой «Си-Джей 5» стоял на границе светового круга; на ватных ногах я двинулся к нему.
В багажнике хранилось охотничье ружье: я надеялся подстрелить лося, чтобы прокормиться зимой.
Врезавшись в дверцу внедорожника, я нащупал ручку. Дверца распахнулась, я забрался внутрь и наклонился между сиденьями. По крыше салона барабанил дождь.
«Ремингтон» исчез.
Он забрал и его тоже.
Я выбрался из машины, шагнув в грязь, и уставился на лампу над крыльцом в тридцати футах от меня; свет от нее бил сквозь дождь в глаза.
Голова отяжелела, пальцы – тоже, они словно тянули меня вниз, к грязной земле.
В доме всхлипывала Вайолет. До меня дошло, что мы непременно потеряем сознание, и эта мысль ужаснула.
В голове крутились вопросы: как долго он следил за нами, планируя эту ночь, сколько времени провел в моем доме – ведь он узнал, где я храню пистолет, ружье и бог ведает, что еще… как он сумел похитить Макса.
Я двинулся назад, к Вайолет, но, сделав четыре шага, упал лицом в холодную грязь и уставился в сторону открытой двери дома, внутренние стены которого качались в отблесках пламени.
Вайолет перестала рыдать и теперь ползла по направлению к двери.
Мне хотелось окликнуть ее, но голос не подчинялся.
Она замерла, свесившись через порог, и больше не двигалась.
Глаза против моей воли начали закрываться, свет фонаря – меркнуть, пока не превратился в свет далекой звезды.
Теперь монотонный шум дождя ослабел, а вместе с ним – и холод; и, уже проваливаясь в небытие, я не мог расстаться с последней, приводящей в ужас, мыслью – это не конец всего и, уж конечно, не конец жизни. Возможно, это последнее мгновение покоя, какого мне больше не суждено испытать, потому что, когда сознание вернется, я окажусь в аду.
Вайолет
Она открыла глаза и сразу же снова зажмурилась.
От ослепительного света захватывало дух.
Потеря ориентации расстроила все органы чувств.
Она спрятала лицо между ладонями, но свет все же проникал между пальцами, опаляя сетчатку глаз.
Я очень-очень долго оставалась в темноте, очень-очень долго.
А потом вспомнила – Макс.
Вайолет разрыдалась, и по тому, как разносился звук, поняла, что лежит где-то на улице.
Поверхность под нею была жесткой и неподатливой – вероятно, какое-то дорожное покрытие.
Стояла полная тишина. Не было слышно даже извечного шороха ветра в ветвях елей, ставшего привычным за последний год. Она не могла вызвать в памяти последние события, только ассоциировавшиеся с ними эмоции – страх и горечь утраты.
Вайолет перекатилась на спину и заставила себя открыть глаза.
Тридцать секунд нестерпимого блеска, потом мир потемнел, и она поняла, что смотрит в низкий серый полог облаков.
Вайолет села.
И обнаружила, что находится посредине улицы в каких-то трущобах.
По обе стороны – дома.
С огромным трудом она поднялась на ноги. Почувствовала слабость. Словно месяцами не вставала.
От жажды мутилось в голове.
Она заковыляла через улицу к ближайшему зданию, зашла во двор, поросший высокой травой, поднялась по скрипучим ступеням.
И постучала во входную дверь:
– Эй! Мне нужна помощь. Эй!
Голос звучал странно. Непривычно. Отступив на шаг, она ждала. Никаких признаков жизни с той стороны двери. Нигде ни звука, только глухой стук пустой жестянки из-под пива, катившейся по дороге.
Может быть, из-за тумана в голове Вайолет совершенно не обратила внимания на то, что в окнах нет стекол. Она приблизилась к одному, справа от двери, и посмотрела сквозь паутину во тьму.
Развалившаяся мебель.
Запах гнили и плесени.
Разлагающееся дерево.
Вайолет спустилась по ступеням, прошла через двор и остановилась на дорожке возле соседнего здания. Она даже не пробовала постучать в дверь – запустение так и бросалось в глаза, те же окна без стекол с перекошенными рамами.
Ви снова вышла на середину улицы.
Все дворы заросли травой.
Во всех домах темно.
– Эй!
Ее голос эхом прокатился по улице и остался без ответа.
Она сначала пошла, потом побежала трусцой.
Оставив за спиной три квартала разваливающихся домов, Ви остановилась, ловя ртом воздух. Из ног ушла сила, они подогнулись, и ей пришлось снова сесть посреди пустой улицы, обхватив ноги руками, – чтобы держаться хоть за что-нибудь.
Должно быть, она спит. Все здесь кажется нереальным.
Внезапно в мозгу вспыхнула мысль: я умерла. Это объясняло неразбериху, слабость, провалы в памяти, сюрреалистичные трущобы. Вайолет подумала о сыне, о том, что все это значит, и перед ней возникла целая вереница новых вопросов. Она снова заплакала, захлебываясь от глубоких мучительных рыданий и горьких слез, и могла бы плакать весь день и потом еще всю ночь, если б та наступила, – но внезапно ее остановил голос, зазвучавший в голове.
Энди
Абсолютная темнота.
День за днем, день за днем.
Привязанный голым к деревянному стулу, опоясанному полосами леденящего металла, с кожаными ремнями, надежно удерживающими лодыжки, запястья и голову.
Полностью обездвиженный.
Ни еды.
Ни воды.
Ни звука – лишь изредка скрип металла где-то высоко над головой.
Единственная роскошь – дыра, вырезанная в сиденье стула, очевидно, чтобы я не заразился и не умер от собственных испражнений.
Когда жажда становилась невыносимой и меня охватывало отчаяние, некто непременно входил, приближался в темноте. Я чувствовал, как меж моих потрескавшихся, пересохших губ вставляют соломинку, и за тридцать секунд должен был выпить столько воды, сколько смогу. Порой тюремщик кормил меня холодным супом или ломтиком черствого хлеба, никогда не разговаривал, и я звал, пока его шаги удалялись, молил сказать хоть слово, хоть намек, что угодно, но он никогда не отвечал.
В минуты бодрствования меня мучили мысли о Вайолет и Максе – что случилось с ними? Я начинал всхлипывать. Пройдя все фазы страха, тоски, ужаса, я наконец погрузился в безумие.
Оно подкрадывалось ко мне – я ощущал, как помешательство ползет в темноте, скребется в заднюю часть черепа, ободренное потерей мною чувствительности. Зачастую я сам не знал, сплю или бодрствую. В могильной тьме перед взором вспыхивали огни, всякий раз более красочные и насыщенные, чем прежде.
Фильмы для душевнобольного.
Я разговаривал с собой.
Пел.
Но по большей части плакал.
Круг повторялся, пока наконец я не испытал простое и всепоглощающее желание умереть. Муки обездвиженности, невыносимость ожидания в темноте неизвестно чего, холод, жажда и голод, растерянность и отсутствие понимания, как с этим покончить, оказались страшнее любой физической боли, какую мне доводилось вынести.
А потом это случилось. Дрожа, я очнулся от лихорадочного забытья и понял – что-то изменилось. В моей правой руке появился предмет, маленький, в длину больше, чем в ширину, из твердого пластика, с одной стороны покрытый резиновыми кнопками.
Неожиданно в голове зазвучал голос – мягкий, южный, знакомый.
– У тебя есть выбор, Энди. Он станет первым из многих, но, сделав его, ничего нельзя будет изменить. В правой руке ты держишь пульт дистанционного управления. Если хочешь что-нибудь увидеть, нажми большую кнопку.
Тут я понял, что в левой руке у меня устройство поменьше.
– Что в другой руке?
– Об этом позже.
– Где Вайолет и Макс? Лютер! Что ты с ними сделал?
Он не ответил.
Я сидел в темноте, касаясь круглой кнопки, смакуя первое за много дней новое ощущение – прикосновение резины к подушечке пальца.
Я не хотел этого делать. Знал, что ничего хорошего не выйдет, но все лучше, чем просто сидеть здесь в темноте.
Больше я не вынес бы.
Поэтому нажал на кнопку.
Вайолет
– Привет, Вайолет.
Она поднесла руку к микрофону в левом ухе, которого раньше даже не заметила.
– Подтверди, что слышишь.
– Где мой сын? – спросила она.
– У меня на руках.
Ви судорожно глотнула воздуха, глаза налились слезами, горло сжалось.
– Если ты сделаешь ему…
– Он цел… пока.
– Я тебе не верю.
Из микрофона в ухе послышался крик Макса. Наверняка плакал ее сын – она узнала бы его голос из миллиона.
– Видишь, ты только что заставила меня ущипнуть его… Тише, тише, малыш. Успокойся.
– Макс, это мама. Я здесь. – Плач прекратился. – Пожалуйста, не причиняй ему боль. Я сделаю все, что захочешь.
– Очень рад слышать твои слова.
– С Энди всё в порядке?
– С Энди… бывало и лучше. Но он жив.
– Что тебе надо?
– Подними задницу.
Ви встала, медленно повернулась, окинув взглядом заброшенные дома, протянувшиеся вверх и вниз по улице. Снова коснулась микрофона, пробуя достать его. Он не сдвинулся с места, но Ви ощутила, как натянулась кожа.
– Не получится, – сказал Лютер. – Без скальпеля не обойтись. Шагай.
– Куда?
– К водонапорной башне.
Ви пошла.
– Ты меня видишь? – спросила она.
Кайт не ответил.
Водонапорная башня с тусклой серебристой цистерной, сплошь исписанной граффити, виднелась в четверти мили от нее.
Ей все же удалось прочесть название города, поверх которого нанесли другие надписи.
– Ты кормишь моего ребенка?
– О нем хорошо заботятся, Вайолет.
– Я должна увидеть его.
– Наверняка это можно устроить.
– Каким образом?
– Конечно, через повиновение.
Вайолет уже подходила к башне.
Площадку окружал забор из проволочной сетки, поверх которой шла колючая проволока.
– Перелезай, – велел голос.
Она провела ладонями по волосам, собранным набок в пучок, потом коснулась забора, покрытого толстым слоем ржавчины. Начав карабкаться, заметила, что одета в черный спортивный костюм и пару теннисных туфель, каких у нее никогда не было.
Забравшись наверх и перекидывая ногу через забор, она зацепилась штаниной за колючую проволоку и полетела вниз, оставив на заборе лоскут в шесть дюймов длиной.
Вскрикнула, ощутив струйки крови и жжение.
Ви ударилась о землю по ту сторону забора, повернулась и уставилась на башню – сто семьдесят пять футов ржавого металла, – возведенную много лет назад. Сооружение скрипело и заметно покачивалось на ветру.
– Наверху для тебя кое-что есть. То, что может пригодиться.
– На верху башни?
– Правильно.
Вайолет взглянула на нижнюю перекладину лестницы, находившуюся в шести футах от бетонного основания.
– Я не смогу дотянуться.
– Уверен, ты что-нибудь придумаешь.
Она шагнула на потрескавшийся бетон и остановилась прямо под лестницей. Встав на цыпочки и вытянув руки вверх, кончиками пальцев едва дотянулась до нижней перекладины. Присела, подпрыгнула и вцепилась в нее сначала одной рукой, потом обеими; кряхтя, подтянулась, так что глаза оказались на уровне побелевших костяшек пальцев. Выбросив правую руку вверх, поймала пальцами следующую перекладину и крепко обхватила металл.
Она кричала, через силу подтягиваясь еще раз; ничего труднее ей раньше делать не приходилось.
Колени коснулись нижней перекладины, и Ви перенесла вес тела на них, чтобы передохнуть.
Она задыхалась.
Глаза жгло от пота.
Вайолет вцепилась в лестницу, давая сердцу успокоиться, а когда дыхание восстановилось, уперлась теннисными туфлями в нижнюю перекладину и посмотрела вверх, на основание цистерны для воды.
– Это безопасно?
– Разве это выглядит или кажется безопасным?
Ви начала подъем.
Сама лестница оказалась неимоверно узкой, не больше фута в ширину. Каждая следующая перекладина отзывалась на вес тела пугающей вибрацией металла.
Вайолет поднялась на сорок футов, так и не глянув вниз, полностью сосредотачиваясь на каждой перекладине, на поверхности изъеденного ржавчиной металла. Делать аккуратные выверенные движения, поднимаясь все выше, – только это имело значение. Уж конечно, не мир, открывавшийся вокруг, и не заметный наклон башни, становившийся тем сильнее, чем выше она взбиралась, и не мысли, возникавшие в голове, – например, о болтах, крепивших лестницу наверху, которые, возможно, начинали медленно выходить из гнезд.
Дувший в лицо ветер принес крошечные шарики мокрого снега.
На полпути ей пришлось остановиться, чтобы перевести дух.
Ви задыхалась не от изнеможения, а от страха.
Она открыла глаза и, раздвинув ноги, посмотрела по лестнице вниз, прикидывая, что до бетонной площадки у основания башни должно быть семьдесят или восемьдесят футов. Фундамент двигался туда-сюда – или так, по крайней мере, казалось, хотя Ви знала, что башня и в самом деле качается. К горлу подкатила волна тошноты.
Соберись. Ты и не такое видала. Это ради Макса. Ради Энди.
– Не примерзла наверху, а?
– Нет.
Слова застревали в горле, ладони потели, опасно скользя по металлу перекладины. Когда Вайолет полезла дальше, правая нога стала подрагивать. Физическое истощение, страх и выброс адреналина привели к тому, что дрожали все мышцы.
Но она продолжала карабкаться вверх.
В лицо сбоку хлестала ледяная морось.
Ноги начинали скользить.
Ви посмотрела вверх. Еще три перекладины. Почти добралась.
Еще одно усилие.
Еще два.
Затем, подтянувшись вверх, она ухватилась левой рукой за покрытые каплями воды поручни ограждения и оказалась на мостках, опоясывающих цистерну. В ширину не более двадцати четырех дюймов, они, по крайней мере, имели перила – слабое подобие предохранительного барьера.
На цистерне, вне пределов досягаемости, была установлена маленькая камера. Она смотрела вниз, туда, где лестница соединялась с мостками.
Вайолет прижалась к холодному металлу, и ее сердце билось о него. Ей не хотелось этого делать, но она не удержалась и обвела взглядом раскинувшийся внизу городской пустырь – всю брошенную округу, квартал за кварталом. Типичные шестиэтажные жилые здания – черные окна, обветшалые игровые площадки в покинутых дворах. Ви вытянула шею. Вдали, на другом краю города, угадывались очертания оставленных людьми заводов. Череда зданий. Кирпичные, поднимающиеся над шиферными крышами трубы, из которых не шел дым. Промышленная свалка, и ничего больше. Город-призрак. Только откуда-то издали, с расстояния мили или больше, доносился гул автомобилей, а еще дальше она рассмотрела неясные контуры большого города.
В ухе затрещал микрофон.
– Вставай.
Ви протерла глаза от дождевой воды и поднялась на ноги.
– Я говорил, что припас кое-что для тебя, не так ли?
– Говорил.
– Я солгал. Не кое-что, а кое-кого.
Вайолет ощутила вибрацию под ногами. Испугавшись, что сейчас начнется приступ головокружения, она ухватилась за шаткий поручень ограждения и сгорбилась.
С трудом шагнула назад к лестнице, глянула вниз.
Кто-то начал подъем наверх, взбираясь по лестнице быстро и целеустремленно.
– Это ты поднимаешься сюда? – спросила она.
– Это не я. Ее имя Дженнифер. Как и ты, она очнулась здесь около часа назад. И, подобно тебе, она – молодая мать. Ее дочка Марго, как говорится, делит колыбель с Максом.
Ви слышала металлический звук от ударов ступней по перекладинам лестницы.
– Зачем она лезет сюда?
– Потому что не хочет, чтобы ее дочь умерла. Полагаю, у тебя те же чувства в отношении Макса?
Она ощутила тяжесть в груди.
– Та из вас, которая не упадет и не разобьется до смерти в следующие десять минут, может быть уверена, что ее ребенок проживет чуть дольше.
– Лютер, ради бога…
– Забавно будет посмотреть.
– Я не могу такого сделать.
– Никто тебя и не просит. – Клац. Клац. Клац. – По мне, так стой, где стоишь, пусть она тебя скинет.
Вайолет отступила по мосткам от лестницы.
Из-за приступов тошноты ее нервы были на пределе.
Прислонившись спиной к цистерне и чувствуя дрожь в руках, она слушала, как приближается соперница.
Потом клацанье раздалось совсем рядом, и она увидела руки, ухватившиеся за поручни, и появившуюся за ними голову с грязно-светлыми волосами.
Женщина выбралась на мостки и встала перед Вайолет. В десяти футах. На несколько лет старше, может, слегка за тридцать, дюймов на шесть выше, в розовом спортивном костюме. Большие черные мешки образовали полумесяцы под глазами, лицо испачкали потеки туши. Волосы слиплись от мороси. Она выглядела крепкой, злой, настроенной на драку и… испуганной.
– Привет, – сказала Ви.
Женщина просто смотрела, но что-то в ней дрогнуло.
– О, мне стоило предупредить, – произнес Лютер. – Учитывая, что ты коп и подготовлена, я дал ей нож. Так будет честно.
Вайолет обратилась к женщине:
– Давай спустимся. Мы не должны так делать.
– Мой ангелочек у него.
– Я знаю. И мой сын. Но мы не должны делать того, к чему он пытается нас принудить.
– У нас нет выбора.
– Давай спустимся, – снова предложила Ви. – Мы что-нибудь придумаем.
Женщина покачала головой; по ее щекам уже текли слезы. Заведя руку за спину, она достала большой охотничий нож со зловещего вида острием и грязным зубчатым клинком. В ее руке нож смотрелся неестественно, и незнакомка то и дело посматривала на него, словно не зная, что с ним делать.
– Я – Вайолет. Тебя зовут Дженнифер?
Женщина неуверенно кивнула.
– Он выиграет только в одном случае – если мы станем исполнять его приказы. Не станем гоняться друг за другом, и он потеряет власть.
Голос в ее голове произнес: Не совсем так, Ви.
– Дженнифер, я работала копом. Ты мне доверяешь? – Вайолет шагнула вперед, протягивая руку. – Просто брось нож, ладно? Вместе мы сильнее.
У Дженнифер задрожала нижняя губа.
– Он собирается убить мою дочь.
– Я не допущу этого.
– Ты не сможешь выполнить свое обещание.
Внезапно в микрофоне у Вайолет раздался крик детей. Она и Дженнифер вместе завопили: «Нет!»
– Прекрати, Лютер!
– Пожалуйста! – пронзительно кричала Дженнифер.
Ви сделала еще шаг вперед, мотая головой от жалобного, надрывного детского плача.
– Посмотри на меня, Дженнифер! – крикнула она.
Женщина встретилась с ней глазами.
– Он этого и добивается! Ты понимаешь?
– Он ее мучает!
Она полоснула Вайолет ножом; та отпрянула назад. От ее движения мостки задрожали, металл завибрировал, и Ви ухватилась руками за поручень ограждения, чтобы устоять на ногах.
Кожу на животе жгло. Она коснулась рукой ткани костюма, и ладонь покраснела. Клинок рассек нейлон куртки и оставил длинный поверхностный порез на животе.
Ви подняла глаза на Дженнифер; ту, казалось, поразило содеянное, и она пальцем трогала кровь на лезвии ножа. Лицо ее исказилось.
– Прости, – прохрипела она.
Дети еще кричали в микрофонах, и Лютер что-то говорил, но его слова тонули в плаче младенцев.
– Я должна это сделать, – произнесла Дженнифер.
Она шагнула вперед, и Ви подалась назад.
Обе замерли.
Дженнифер бросилась на противницу первой; Вайолет отскочила.
Это походило на страшный танец.
Когда обе снова остановились, их разделяло шесть футов. И та и другая тяжело дышали.
Дженнифер сделала ложный выпад, развернулась и побежала в обратном направлении, исчезнув за выпуклой стенкой цистерны.
Ви застыла на месте, прислушиваясь. Она больше не слышала шагов женщины – ничего, только скрип шатающихся поручней и стук дождя по цистерне.
В обе стороны было видно лишь на несколько футов, дальше мостки исчезали за стенками огромного водяного бака.
Плач детей в микрофоне затих.
– Дженнифер! – позвала Вайолет.
Она сделала три шага вдоль цистерны – никого.
– Дженнифер?
Она не услышала шагов, просто почуяла вибрацию мостков и повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть бросившуюся на нее Дженнифер, которая предварительно сняла обувь. Лицо женщины исказила гримаса ярости, глаза наполнились холодной решимостью.
Глаза хищницы.
Ви наблюдала за устремившимся к ней ножом; все ушло, осталось только твердое, как алмаз, намерение сохранить жизнь.
Двадцать четыре дюйма ширины мостков оставляли мало места для того, чтобы отразить нападение, и Ви, уже прижавшаяся к стенке цистерны, среагировала машинально: отвела выпад правой рукой и захватила запястье Дженнифер. Потом, не успев осознать, что делает, одновременно ударила ее по локтевому сгибу и рванула запястье в противоположную движению ножа сторону.
Лучевая кость соперницы хрустнула, нож выпал на металл мостков, и Ви ударила ей в грудину тыльной стороной ладони.
С момента нападения прошло всего мгновение, Ви действовала под диктовку инстинкта и мышечной памяти. Она бросилась, чтобы удержать женщину, но даже не успела дотянуться пальцами до ее костюма – Дженнифер ударилась задней частью бедер о поручни и по инерции перевалилась через ограждение. Ви успела только увидеть, как мелькнули ее ступни, а потом Дженнифер полетела вниз с затихающим криком – то были три с половиной секунды озвученного ужаса.
Никогда она не слыхала ничего подобного звуку падения человеческого тела на бетонную площадку с высоты ста семидесяти пяти футов.
Целый мир перестал существовать за какую-то миллисекунду.
Наступила тишина.