— Не думаю, мистер Палермо.
(и там она видит)
Закончился последний забег. Воздух становился все прохладнее. Четверо телохранителей покатили кресла. «Сансабелт» шел рядом.
(массивный, широкий, плечи в мили шириной)
— Мистер Палермо, как вы считаете, кому поручить эту работу?
(тысячи мощных конечностей)
Старик жестом остановил его.
(вцепляются в землю)
— Поговорим в машине. Поедешь с нами в Фонтенбло… Ты играешь в карты?
(крошечный уродливый череп)
Человек отрицательно покачал головой.
— Плохо.
Все молчали, пока фаланга кресел катилась в сторону ожидавших лимузинов. Человек в «сансабелтах» устроился сзади рядом с мистером Палермо.
(сотни паучьих глазок)
— Ты уверен, что не играешь в карты? — спросил старик. — В гостинице мы играем в джин.
— Я много слышал об этих играх. Они — легенда.
(как черные камешки, поблескивают)
— Эх, молодежь… Никто не хочет играть в джин. Думаю, дело в кокаине.
(она чувствует свою дрожь)
(это уж слишком)
Глава 17
Черный фургон с магнитными значками на дверях остановился у домика-ранчо на Помпано-Бич. Серж и Ленни с грустным видом вошли в дом.
(это уж)
— Как сегодня бизнес? — спросила миссис Липповиц, не отрываясь от вязания чехла для тостера.
— Наши клиенты убежали, — сказал Ленни.
(слишком)
— Серж, тебе звонили. Серж подскочил на месте.
— Копы?
Миссис Липповиц хихикнула.
Мона приходит в себя, вцепившись пальцами в ковер с такой силой, что безымянный, кажется, сломан. Лежит она ничком. Все мышцы в теле напряжены, готовы лопнуть. Она забыла, как дышать. Наконец, схватив воздух ртом, она обмякает.
— С какой стати полиция будет тебе звонить?
– Жива. – В голосе миссис Бенджамин слышно удивление.
— Как-то раз попал в переделку. Теперь они меня в покое не оставляют.
– А я что говорил? – отзывается Парсон.
Миссис Липповиц заложила спицей новую петлю.
– Только цела ли?
— Вроде бы журналистка из газеты. Она упомянула какой-то пресс-релиз. Я оставила номер телефона на холодильнике.
Мона еще немного лежит, моргая, пока тело ее вспоминает, как втягивать в себя воздух. Почувствовав, что по щекам течет, она понимает, что плачет.
Серж схватил Ленни за плечи.
— Кажется, нам повезло! — Он побежал в кухню и выхватил бумажку с номером из-под магнитика в виде пиццы.
Какой-то рассудительный уголок ее отказавшего мозга начинает понимать, что информация, от чисел до ощущения и слов, – всего лишь способ установить перспективу: мы только потому отличаем зеленый, что для сравнения у нас есть синий, и три нам понятно потому, что мы сравниваем его с двумя и видим, что оно на один больше. Приближенные свойства, поведение, закономерности любых наблюдаемых явлений определяются только по схожести и несхожести с другими; мы что-то знаем только тогда, когда знаем то, что рядом с ним.
Три часа спустя Серж и Ленни сидели в темном закутке в глубине бара. За столом с ними расположилась начинающая репортерша из отдела светской хроники в больших старомодных очках и зеленом берете. Она быстро записывала что-то в блокнот.
А то, что на один страшный, бесконечный, зыбкий миг испытала Мона, ни с чем не сравнимо. Нечего поставить рядом. Все рамки, так тщательно и бессознательно создававшиеся в течение всей жизни, принимавшиеся ею за надежные и неоспоримые, как сама земля, оказались шаткими, хрупкими, как леденец, нестойкими перед ветром или морщинкой на ковре.
— Великолепно! — произнес Серж. — Мы действительно будем в газете? Про меня еще никогда не писали. По крайней мере не в том свете, в каком мне бы хотелось. Не забудьте рассказать о веб-сайте. И про туры по индивидуальным заказам — это очень важно. Выбирайте любые темы на свое усмотрение. Кладбища, знаменитые гостиничные номера, неизвестные места громких преступлений, где еще можно увидеть кровь, если присмотреться повнимательнее, исторические бары…
Она силится устоять под грузом этого откровения. Это уж слишком. Ее разуму хочется поднять руки и сдаться.
— Вроде этого? — спросила репортерша, наклоняясь над своей писаниной.
Но Мона не позволяет: восстает и говорит сквозь кашель:
— «У Фокса?» Смеетесь? Наш бар — настоящая «бомба». Так-то вы, молодежь, сегодня выражаетесь? Приглядитесь к этому заведению: навсегда осталось таким же, как в 40-х годах, когда его открыли. Приглушенный свет, дым, плакат с Майком Хаммером
[14], неоновая бутылка «Мартини» над входом, красные виниловые закутки. В таком месте в любую секунду может появиться Джо Пеши
[15]. Забегаловка стоит на брошенном на произвол судьбы отрезке автострады, в полном отчаянии уходящей вдаль, прямо как судьбоносный путь к отступлению… Смерть надежды! — Серже гордостью втянул в себя воздух. — Аромат… Флориды!
– Какого… хрена?
— Итак, вы решили завладеть всем и применить в своем зашибенном тур-сервисе?
– Очевидно, – говорит Парсон.
— Что вы имеете в виду под словечком «зашибенный»? — спросил Серж. — В моем рейтинге этот термин стоит невысоко.
Перекатившись на спину, она видит двоих, стоящих над ней: в темной комнате только смутные фигуры. Первым делом Мона отшатывается и шарит в поисках пистолета, но его нигде нет. Она отползает в угол, хватает лампу и замахивается. Она слишком потрясена, чтобы осознать, как смешно это выглядит.
Репортерша продолжала писать.
– Теперь понимаете? – спрашивает миссис Бенджамин. – Видите, что мы такое?
— А что? Может, и лучше — быть зашибенным? — размышлял вслух Серж. — Вы лучше разбираетесь в рекламных трюках. А если мы таким манером привлечем больше клиентов?
– Что вы такое? – спрашивает Мона. – То… это… были вы?
— Не исключено.
Они молчат, две бесформенные тени посреди темной комнаты. Понемногу возвращается тиканье ходиков. Двое чуть сдвигаются, и вечерний свет, просочившись в комнату, чуточку освещает их лица.
— Заметано! — воскликнул Серж и обернулся к приятелю: — Ленни, с настоящего момента мы — зашибенные.
Мона видит их глаза. В глазах, за глазами что-то корчится, извивается.
— Круто.
– Да, – подтверждает миссис Бенджамин.
Появился официант с газировкой для дамы и Сержа и «Русской белой» для Ленни.
— Как ваши фамилии?
– Мы нездешние, Мона Брайт, – говорит Парсон.
— Никаких фамилий, — отрезал Серж. — Просто «Серж и Ленни». Мы стараемся создать атмосферу некоторой таинственности, как в передаче «Кто же эти парни?».
– И мы не здесь – не целиком здесь, – добавляет миссис Бенджамин.
— Вы что-то говорили о расследовании?
– Только малая часть нас, – поясняет Парсон. – Как верхушка айсберга, высунувшаяся над поверхностью океана, а остальное внизу.
– Скрыто.
— Не забудьте этот момент, — назидательно произнес Серж. — Это наиболее важная грань, отличающая нас от всех дешевых имитаций зашибенных туров.
– Ты не способна этого постичь, вместить величину, ширину. Так же как вы – или хотя бы большая часть вашего рода – не способны нас увидеть.
— Как же все будет выглядеть?
– Иисусе, – шепчет Мона. – Что… что вы такое? Чудовища?
– Чудовища? – повторяет миссис Бенджамин. – Бывало, нас за них принимали.
— Посещая популярные достопримечательности, мы включаемся в процесс попыток постижения некоторых преступлений, давным-давно совершенных в данной местности и до сих пор не разгаданных. Вам придется все увидеть живьем: следствие в реальном времени, встречи с неприятными личностями… У вас даже будет оружие.
– А бывало, принимали за богов, – говорит Парсон.
– В местах, что мы занимали.
Репортерша хихикнула.
– В мирах, что мы завоевывали.
— Вы же не имеете в виду настоящее оружие?
– В иных местах.
— А чем оно плохо? — спросил Серж. — Впрочем, я новичок в этом деле. Может быть, именно его наши клиенты испугались? Ленни, больше никакого оружия нашим клиентам.
– Не здесь.
— Кажется, здесь есть молоко, — сказал Ленни, разглядывая стакан.
– Наш род огромен, Мона Брайт, – говорит миссис Бенджамин. – А мы самые почтенные. Ты не вообразишь, что нам пришлось завоевать, чем управлять, там, в тех аспектах реальности, к которым вы и ваш род еще не прикоснулись.
— Это «Русская белая».
– Вообразите здание, высокое и узкое, многоэтажное, со множеством лестниц, – объясняет Парсон. – Много-много комнатушек, масса мест одно над другим. Где-то они перекрываются, но большей частью цельные, закрытые, герметичные. Прочные, неподатливые стены. Большинство людей в этом здании живут только на одном этаже, на одном уровне. В одной плоскости. Но вообразите, что кто-то способен жить в нескольких сразу, занимать много мест, много этажей, подниматься на всю высоту здания и пронизывать его целиком. Как морские животные движутся в море по вертикали и по горизонтали.
Журналистка явно получала удовольствие от общения с парнями. Она начала улыбаться.
– Панмерный, – вспоминает Мона.
— Расскажите мне об одной из тайн, о которых могут узнать ваши клиенты.
– Да, – говорит Парсон.
— Нераскрытое дело, странная смерть. Скорее всего — убийство… — Серж достал бумажник, вынул из него пожелтевшую газетную вырезку от 2 января 1965 года. Протянул через стол и указал на заголовок: «Утонул эксцентричный рассказчик: трагедия во время празднования Нового года». Фото полицейского на пляже, в руке — блестящая и мокрая маскарадная шляпа с цифрами «1965».
– Мы – из места под вашим, – уточняет миссис Бенджамин.
– За ним.
— Ничего не говорится об умышленном убийстве, — заметила репортерша. — Новый год, много выпивки, потом старикан идет искупаться в океане. Такая ерунда происходит все время! — Она взглянула на маленькое фото жертвы и обратила внимание на определенное сходство. — Вы родственники?
– Рядом с ним.
– Над ним, вокруг него.
– Повсюду, – заключает миссис Бенджамин.
— Мой дед. Меня назвали в его честь. Серджо. За эти годы слышал всякого рода версии. Я просто уверен, что он не утонул. Кто-то подстроил несчастье. Он часто распространялся о том, кто убил Кеннеди, когда должно состояться вторжение на Кубу, что затевает ЦРУ. Кто знает всю правду? Он вел сложную жизнь, затевал опасные игры. Дед строил грандиозные планы, наверное, они оказались слишком велики. А может быть, он слишком много болтал. Кстати, он был членом той самой банды, настоящим крутым парнем… Что такое? Репортерша смеялась.
– А сюда вас на кой черт принесло? – спрашивает Мона.
Они молча переглядываются. Кажется, глаза движутся независимо от обмякших лиц.
— Здорово. Прямо готовый сценарий, выученный наизусть, чтобы рассказывать клиентам.
– Нас вынудили уйти, – говорит миссис Бенджамин.
– Да. И прийти сюда, – добавляет Парсон.
— О чем это вы?
– Мы… эмигранты.
– Можно сказать, беженцы.
Сдерживая смех, она вернулась к своему блокноту.
– А это место – наше пристанище.
– В некоторой степени, – с неожиданной горечью уточняет Парсон.
— О’кей, оставайтесь в роли. Мне даже нравится. Серж посмотрел на Ленни.
– Господи, – догадывается Мона. – Так когда вы рассказывали ту сказочку, это было о… та история о птицах на дереве?
— О чем она?
Парсон кивает.
Мона хохочет как сумасшедшая.
Ленни пожал плечами и облизнул белые усы. Репортерша открыла сумочку и достала миниатюрный «кэнон».
– Но вы ни хрена не похожи на птичек. То есть когда вы настоящие. Там… в том месте. – Она обрывает смех, вспомнив фразу из сказки Парсона. «Однажды вечером разразилась ужасная гроза».
И все начинает обретать смысл.
— Ничего, если я вас сниму?
– И вы сюда не просто прилетели, да? – говорит она. – Не из зеркал выползли, не из лаборатории. Не выскочили откуда ни возьмись.
— Никаких проблем, — ответил Серж и положил руку на плечо Ленни. — Улыбнись, Ленни.
– Нет, – признает Парсон.
Вспышка.
– Это ссадина, – продолжает Мона. – Синяк во много миль шириной. Как будто разом открылось множество дверей. Так?
— Ничего, если и я сниму? — Не дожидаясь ответа, Серж достал свой фотоаппарат.
– В каком-то смысле, – соглашается миссис Бенджамин. И смотрит в потолок. – Открылось все небо, – говорит она. – И тогда мы вошли.
И она начинает рассказ.
Вспышка. Репортерша склонилась над своим блокнотом.
— Расскажите мне еще о банде вашего деда.
Майами-Бич — 1964 год
Глава 35
Одиннадцать утра. На пляже — девяносто градусов по Фаренгейту. Пятеро мужчин в шляпах и цветастых рубашках вошли в бар «Аладдин» в отеле «Алжир». Заказали выпивку. Бармен отсчитал сдачу.
Вечер был прохладный, сухой и тихий. Миссис Бенджамин провела день, как почти все дни, убивая часы за бумажной работой, и держалась на плаву только слухами, которые заносили люди – каждый давал ей не один час блаженного общения. Бюрократический ранг в маленьком государственном поселке не главное – истиной ролью миссис Бенджамин была передача городских сплетен.
— Смотрите, — сказал Грек Томми. — У меня появились новые полдоллара. — Он показал монету с профилем президента Кеннеди.
И, хотя в Винке почти ничего не случалось – лаборатория на горе годами не делала открытий и не привлекала к себе хоть какого-то внимания, – ремесло миссис Бенджамин процветало. Сильнее всего она была по части мод – единственная судья в вопросе, что допустимо и что непозволительно носить в наше время. А времена были, право, упаднические: она видеть не могла мужчин с нелепыми бачками, в кричащих очках, а о женщинах лучше было даже не говорить: нелепые драные штаны, блузы с низким вырезом, нечесаные космы!
— Все произошло очень быстро.
Миссис Бенджамин годами выбивалась из сил в борьбе с этим безобразием. В первую очередь ее стараниями Винк миновали разнузданные десятилетия: до 1983-го добрались с таким видом, будто еще не кончился 1969-й, и она собиралась держаться до последнего, пока ее не опустят в могилу. Пусть тогда дети вытворяют что хотят, но, может быть – может быть, – они хоть малость устыдятся нарушения молчаливых запретов миссис Бенджамин. Ведь что ни говори, миссис Бенджамин, бесспорно, была права.
— Читали, что в следующем году в Майами может появиться футбольная команда? — спросил Морт. — Говорят, будет называться «Дельфины». Дэнни Томас как-то связан с этим делом.
Когда небо потемнело, она присела на крыльце, оглядывая улицу, попивая чаёк и ожидая, не выйдет ли кто погулять и поделиться с ней новостями. Но обязанности не поглощали ее целиком: она все поглядывала на гору, гадая от нечего делать, появятся ли и сегодня зарницы.
Это продолжалось еженощно почти месяц. Никто толком не знал, что это такое. Зарницы? Грома не было, но… и таких зарниц никто не видывал. Может быть, какие-то дела лаборатории… Никто не знал.
— Смотрите, кто наконец-то решил нарисоваться, — произнес Чи-Чи.
В небе проскочила искра. Миссис Бенджамин с удовольствием выпрямилась и развернула кресло-качалку к горизонту над плато. Когда это только началось, они устраивали вечеринки, пикники на бейсбольном поле, любуясь небесным шоу. У них как бы завелось собственное северное сияние. Хоть и не понимали, но радовались.
Серджо вошел в бар, ведя за руку маленького мальчугана.
Но в эту ночь молнии били на удивление сильнее обычного. Столь необыкновенное зрелище, что миссис Бенджамин прямо засмотрелась, как зачарованная. Иногда ей казалось, будто молнии в небе подсвечивают что-то… какую-то облачную фигуру. Стоило разыграться воображению, ей представлялся великан, темный гигант, с неба озирающий городок.
— Что это за молодой человек? — спросил Томми, потрепав мальчишку по щеке.
Еще одна вспышка, но что-то изменилось – эта сверкнула ближе. Нахмурившись, миссис Бенджамин увидела, как сердце тучи взорвала новая молния, еще ближе того.
— Позвольте вам представить Малыша Сержа, моего внука. Он из Вест-Палм-Бич.
Странно. Обычно молнии не выходили за пределы плато. Но у нее на глазах вспышки пробежали по тучам, как по звеньям цепи, перескакивая с одной на другую, пока не нависли над самым городом.
— Привет, Малыш Серж! — закричали приятели.
Поднявшись, миссис Бенджамин вышла на середину двора и задрала голову. До нее донесся скрип – юный Эдди Джейкобс промчался по тротуару на своем стареньком велосипеде. Заскрипели тормоза, кода паренек остановился, разинув рот. Он соскочил, уронил велосипед на землю. Они, не сговариваясь, встали рядом и уставились в небо.
Молнии замерли. Оба они моргнули и огляделись по сторонам.
– Забавно, – заметил Эдди.
– Ничего забавного, – возразила миссис Бенджамин.
И тут по ее двору прошелестел ветерок, и она нахмурилась, учуяв непривычный запах.
Не озоном ли пахнуло?
— Давай-ка ко мне, — сказал Колтрейн.
Одна из туч набрякла зарядом. Внутри у нее грозно полыхнуло. А потом она ярко вспыхнула, и стрела молнии ударила по крышам.
Серджо отпустил руку Малыша Сержа, и мальчишка начал нарезать круги вокруг бара так быстро, как только могли его крошечные ножки.
У нее осталось всего мгновенье, чтобы осознать это до удара. Как будто взорвался артиллерийский снаряд, мощный взрыв сбил ее наземь.
— Посмотрите-ка на него, — сказал Томми.
Она упала на траву. Ветер рванул, вцепился ей в платье и в волосы. Закатив глаза, она увидела еще одну молнию, бьющую по Винку, и еще одну, и еще, и каждую сопровождал раздирающий уши и землю грохот. К тому времени, как она справилась с собой, уже выли сирены воздушной тревоги – словно воспрянула к жизни издавна дремавшая служба катастроф. А потом миссис Бенджамин увидела, как дерево вдалеке вспыхнуло пляшущим алым пламенем, и задохнулась.
– Пожар! – Она едва слышала собственный голос. – Эдди, беги домой. Садись на велосипед, скорей домой и предупреди родителей.
— У парня хватает энергии, — заметил Морт.
Эдди вскочил в седло и нажал на педали. Миссис Бенджамин кое-как поднялась и заспешила на пожар, толком не зная, что будет делать, когда доберется. Новые молнии били с неба, поражая дома, магазины, деревья. Цветочная лавка всего в нескольких шагах от нее развалилась, когда ее задела электрическая дуга, и пыльные волны заплясали по улице. Люди выбегали из домов, дико озирались, держась за руки.
— Внука назвали в мою честь, — похвастался Серджо. — Я теперь прямо как памятник.
Малыш Серж пронесся мимо.
Она слышала вопли. Одни звучали как мужские и женские. Другие – детские.
— А как он оказался с тобой? — спросил Лунный Пес.
– Боже мой! – восклицала миссис Бенджамин. – Боже мой. Боже мой!
— Дочь работает, поэтому я сказал, что заберу его на выходные.
Она была почти на углу, когда молния ударила посреди улицы сразу за поворотом. Удар чуть снова не сбил ее с ног, пришлось ухватиться за фонарный столб. Опомнившись, она увидела оранжевые и красные отблески на стене дома через дорогу. Должно быть, горело совсем рядом.
— А отец?
И это пламя отбросило на стену тень. Она не поручилась бы, что ей не мерещится, но если тень не лгала, что-то громадное, многорукое стояло на улице, скрытое от взгляда углом дома. Она уставилась на тень, вздымающую конечности в такт мощным прерывистым вздохам, словно яростный зверь, и, несмотря на гром и рев пожаров, ей послышалось глубокое, клокочущее дыхание.
Она подошла ближе к повороту, сама не зная, хочет ли заглянуть за угол и увидеть… но тут, прямо за углом, поднялся ужасный шум. Словно разом заскрипели тысячи цикад, и она поняла, что надо бежать, бежать со всех ног.
— Он играет в хай-алай
[16]. Пик сезона. Поэтому весь уикэнд мы проведем вместе — Малыш Серж и я… Эй, Серж, хочешь повеселиться?
Потому что в молниях что-то было. Что-то спускалось с неба вместе с ними. И миссис Бенджамин не знала, что это такое, и не хотела знать, и не хотела, чтобы это ее увидело.
Навстречу ей выбежал мистер Мэйси.
Малыш Серж снова пронесся мимо.
– Миртл, – выкрикнул он. – Миртл, бога ради, не ходи туда! Там все в огне!
– И туда тоже нельзя, – сказала она, указывая на угол. – Там… что-то есть.
— А чем же ты с ним занимаешься? — спросил Томми.
– Что? – крикнул он. – Что там? О чем ты?
– Не знаю. Но молнии что-то принесли! Что-то спускается с ними!
— Учу его, как жить в Майами.
– Рехнулась на хрен? – взвизгнул он. Она опешила, впервые в жизни услышав от Юстаса Мэйси такие слова. – Надо бежать!
– Но Юстас, прошу тебя. Нельзя…
— И как же?
Она осеклась. Даже сквозь гущу дыма и слепящий свет она увидела: на краткий миг ей открылась гора в нескольких милях над городом.
Вершина ее пылала. Все тарелки, спутниковые антенны, телескопы погибли. Но пламя над плато освещало что-то… что-то массивное, темное, раскачивающееся над горой взад-вперед… и ей почудилось, будто она видит [глаза] – желтые, светящиеся, как огромные фонари.
— По-разному, — ответил Серджо, схватив Малыша Сержа за руку. — Помнишь, я рассказывал про комендантский час, когда чернокожие должны были возвращаться на берег? Разве это не полное дерьмо?
– Что-то на горе! – выкрикнула она, тыча пальцем.
Малыш Серж кивнул. Серджо отпустил его. Мальчуган снова пошел на взлет.
– Что? – Мэйси оглянулся посмотреть.
А миссис Бенджамин снова уловила жуткий запах озона. И мир полыхнул светом.
— Господи, как ты с ним разговариваешь? — спросил Чи-Чи. — Ему ведь всего три года.
Волна жара и за ней напор воздуха подняли ее с земли и откатили назад. Когда движение прекратилось, ей показалось, что глаза ее закрыты, и, силясь открыть их, она поняла, что ослепла. Кругом все было черно, и только надувались и опадали зеленые и голубые пузыри.
— На самом деле два, он просто выше сверстников, — пояснил Серджо. — Я хочу подготовить мальчика. В мире царствует несправедливость прямо по Дарвину. Чем раньше он это поймет, тем счастливее будет.
Потом она увидела свет. Вокруг нее сплачивались образы. Все рядом с ней горело. На мостовой чернел круг, выжженный молнией. А в центре его в полной неподвижности, словно пораженный странной мыслью, замер мистер Мэйси. С трудом она поднялась на ноги – казалось, вот-вот потеряет сознание. Услышала свой голос, произносящий его имя. Потом она сгребла его за плечи и развернула к себе.
Разинув рот, распахнув глаза, он дрожал, растопырив руки во всю ширь. Шея его окоченела.
Малыш Серж остановился и дернул Серджо за рубашку:
Она звала его по имени, трясла, упрашивая очнуться.
— Можно мне этой паршивой газировки?
Потом по улице хлынул огонь, и яркий свет упал на его лицо. И она заглянула ему в глаза и увидела.
— Конечно.
Глаза были как окна. А за ними что-то извивалось – что-то со множеством щупалец, с длинным, текучим, пестрым туловом, а рот его открылся еще шире, и она услышала жуткий, переливчатый визг…
Звук как будто исходил от этой тени, только не изо рта, а откуда-то из основания черепа…
— Послушай, как он уже разговаривает! — воскликнул Морт.
— Разве не забавно?
А когда он взглянул на нее, она не увидела в его глазах Юстаса Мэйси, хозяина поселкового магазинчика, с которым она чуть не каждый день вела разговоры. Молния опустошила его и заполнила пустоту чем-то иным.
Лунный Пес наклонился и похлопал Малыша Сержа по животику.
Развернувшись, она с визгом бросилась бежать. Всюду были огонь, и дым, и оглушительный грохот. Она видела, как знакомые, любимые соседи вопят, пробегая сквозь зарево: вот мистер Каннингхем, перебросивший через плечо свою дочку, а вот миссис Рочестер зажимает под мышкой почерневшую обожженную руку.
— Я с ума схожу по детишкам.
Город стал неузнаваем. Она бежала, не зная куда, просто бежала в надежде, что где-то есть конец, где-то это бедствие прекратится.
— Я тоже, — сказал Томми.
Потом клуб дыма вновь раздался перед ней, и она снова увидела вершину горы.
— Правда, просто прелестный молодой человек, — сказал Лунный Пес, сгибаясь в игривой боксерской позе. — Несмотря на сомнительное происхождение.
Остановилась. Задохнулась. Упала на колени.
Чи-Чи посмотрел на часы.
Она увидела омываемые молниями огромные плечи. Длинные жилистые конечности, безликая заостренная голова в венце туч. И то, на горе, указывало, и там, куда оно указывало, землю сокрушала новая молния.
— Время. Пора отправляться.
То, на горе, шевельнулось и вновь указало. Она бы поклялась, что на нее.
Она подняла голову. Над ней в облаках светился прорыв. По туче пробежало трепещущее зарево, налилось огнем и…
Розовый кабриолет рванул по шоссе под песню Бадди Холли по радио. Шестеро мужчин в соломенных шляпах молча смотрели сквозь солнечные очки вперед, а теплый ветер Майами трепал их пестрые рубашки. Малыш Серж кочевал по коленям на заднем сиденье.
Свет. Жар. И кругом огонь. Она застыла. Что-то теплое шевельнулось за глазами, что-то мягкое растекалось по жилам.
— Угадай, что такое: черное, белое и красное, и все это вместе? — спросил Колтрейн.
И мир стал белым.
Малыш Серж кивнул головой.
Мона ждет конца рассказа, но миссис Бенджамин молчит.
— Раненая монашка!
– Не понимаю, – заговаривает Мона. – Так вы… вы хотите сказать, что погибли?
Чи-Чи бросил взгляд на обочину.
Миссис Бенджамин переводит взгляд на нее, и даже в обмякших чертах ее Моне видится презрение.
— Вот и наш придурок.
– Мисс Брайт, – спрашивает старуха, – с кем, по-вашему, вы разговариваете?
Остальные посмотрели в сторону тротуара. Долговязый человек в зеленой рубашке навыпуск и очках в черепаховой оправе шел мимо почтового отделения. «Кадиллак» притормозил рядом с ним. Увидев машину, человек бросился бежать.
Растерявшись, Мона некоторое время соображает. Потом до нее доходит, и она забывает дышать.
Чи-Чи прибавил газу и догнал его.
— Мэнни! Стой! Хуже будет!
Она заглядывает в глаза миссис Бенджамин. За роговицей что-то трепещет, корчится, словно каждый глаз – ракушка улитки, и в ней что-то бьется, изгибается, ощупывая границы своей клетки.
Мэнни не остановился. Он врезался в пожилую кубинку, рассыпал овощи, растоптал хлеб. Прохожие кричали и бранились. «Кадиллак» взвизгнул резиной и выскочил на тротуар, отрезая Мэнни, который уже бросился в сторону аллеи, путь к отступлению. Все повыскакивали из машины, даже не открывая дверей. Серджо тащил Малыша Сержа на руках.
Она начинает понимать.
– Вы… не миссис Бенджамин, да?
Мэнни попытался перепрыгнуть через сетчатый забор, но Томми схватил его сзади за пояс. Пальцы Мэнни мертвой хваткой впились в ячейки забора.
И миссис Бенджамин слабо улыбается.
— Нет! Пожалуйста, не надо! Обещаю, я заплачу!
– А вы не Парсон, – продолжает Мона. – Но они оба существовали. Да? Настоящие люди жили по-настоящему, а вы… пришли и вытеснили их.
— Не уйдешь, — заорал Томми Грек.
– В некотором смысле. Я уже говорила, что мы здесь лишь малейшей частью, – говорит миссис Бенджамин.
Остальные ухватили Мэнни за ноги и принялись тянуть. Тот с плачем продолжал цепляться за проволочную сетку забора.
– И что вы… там внутри? – в ужасе спрашивает Мона.
— Нет! О Господи Иисусе! У меня семья! Умоляю вас! Серджо стоял в стороне, закрыв ладонью глаза Малышу Сержу. Мальчуган то и дело порывался раздвинуть пальцы.
– Там… – Парсон указывает на свою голову, – не мы. Нас вы уже видели.
Чи-Чи снял ботинок и наотмашь ударил каблуком по пальцам Мэнни. Раздался громкий крик, пальцы Мэнни разжались, и все рухнули. Затем Мэнни начали топтать.
– И это вас едва не убило, – не без удовольствия дополняет миссис Бенджамин.
На аллее раздался визг еще одного комплекта резины. Черный «кадиллак» затормозил рядом с розовым. Двери открылись, из машины выбрались плотные парни в льняных костюмах и зашагали по аллее.
– То, что находится в этом сосуде, скорее, устройство. Вы могли бы сравнить его с переносной рацией.
– Для нас это связь с той стороной, – подхватывает миссис Бенджамин. – То, что я сейчас рассказала, – последние воспоминания того, кто или что занимало этот сосуд до меня.