– И решил у нечисти пароль спросить? Да вот у другана дело срочное образовалось, пришлось пораньше сорваться.
– И другана пустим. Ты только не забудь, ну, как обычно…
Теперь Максим наконец-то смог разглядеть ганзейца, одетого в привычную серо-черную камуфляжную форму, а тот с любопытством осматривал его самого. Видно, таких крепких парней в кожанках он тоже повидал немало, потому что спросил:
– От какой группировки будешь?
– Китай-город, – коротко отрекомендовался Макс.
– Ну, эта публика еще приличная! Не то, что кожуховская отморозь или Черкизон. Переправим на Краснопресненскую, дальше сам добредешь.
Получив в руки плоскую стеклянную фляжку, внимательно изучил этикетку.
– Опять три звездочки?
– Может, тебе еще и «Наполеон» достать?! – развел руками Скиф.
– Ладно, сойдет. Но я буду надеяться. Открыть ворота! – Ржавые створки затряслись, сыпля во все стороны коричневой пылью, бойцы сборного ганзейско-конфедератского блокпоста, крепко ругаясь, повыдергивали задвижки из пазов на полу, и, захлопнув калитку, открыли путь дрезине.
– Помните пароль, ребята, пригодится, – подмигнул им Скиф, проезжая внутрь.
– Ой, засыплют они туннели, как обещались… Засыплют! – вздыхал начальник смены, заходя следом, оглянувшись в темноту.
Фамилия у любителя фляжек с коньяком была Северов, так его и называл приятель, за дверями понизив голос, что-то втолковывая теперь лично старшему. Наверное, насчет товара договаривается, подумал Максим, но не угадал. Идущие впереди предводители вдруг остановились и оглянулись на него.
– Тебе принципиально, на какую фамилию пропуск давать или как?
Скиф поводил рукой из стороны в сторону, подсказывая верный ответ. Максим изобразил головой те же движения. Похоже, лишний пропуск где-то имеется, да никто его не востребовал. И предприимчивый Северов ищет, кому бы продать. Не паспорт, но ганзейский документ везде хорош, кроме Красной линии, а на нее возвращаться Макс пока не собирался.
– А мне? – протянул с дрезины чуть отдохнувший мужик, устроившийся там, свесив ноги.
– Хрен тебе с довеском! – рявкнул Скиф. – Ты и так половину доли остальных получишь, морда не лопнет?!
– Половину? А чего же половину? – тот расстроено почесал затылок.
– Потому что вторую половину забирает Макс. У меня «движкам» оплата фиксированная: сколько вас до конечного пункта доехало – на столько и делить будем. Чего недоволен? Посчитай, сколько народу в минус ушло, и насколько твоя часть больше стала. Вот, Макс, с кем работаю… Арифметики не знают. Слезай давай, грузом займись.
– А Макс?
Все же несколько знакомый с арифметикой мужик хотел и работу грузчика тоже разделить на двоих, но не вышло.
– Слышь, «динамовец», у тебя вон паспорт есть, так ты навоз за свиньями выгребать не хочешь, ко мне нанялся! Думал, тут бабло легче достается? А Макса без документов со станции не выпустят, так что будешь мне тут один корячиться. Вопросы есть?
Скиф положил руку на кобуру, и вопросов больше не возникло.
Филевская Киевская находилась ближе всего к поверхности, и чтобы попасть на более глубокие платформы, принадлежащие Кольцу и Арбатской Конфедерации, пришлось бы преодолеть множество спрятанных за стенами и полом служебных помещений. Максим осматривался. Колонны выглядели тонкими, как свечки, прямыми, наверное, потому что им не приходилось держать на себе десятки метров земной толщи, отделяющей станцию от поверхности. Конечно, это было неправильно, но отчего-то именно так казалось. Палатки, в которых жили люди, тесной кучкой лепились на одном краю платформы, освобождая все остальное место для большого рынка. Новенькое жилище обнаружилось только одно, остальные старые и чиненые, но разноцветные заплатки придавали им какой-то почти нарядный и праздничный вид.
– Солнэчная Киэвская! – провозгласил Скиф, почему-то коверкая слова.
Через пару минут Максим понял, почему. Речь обитателей станции была ему совершенно непонятна, впрочем… Прислушавшись внимательно, он уловил множество знакомых слов, не русских, но звучавших вполне привычно, именно так изъяснялись соседи по Китай-городу, живущие за переходом в кавказской диаспоре! Но беседовать с ними приходилось нечасто, именно на таком ломаном русском, какой изобразил сейчас контрабандист. Только молодежь шпарила на обоих языках без акцента, от старших иногда приходилось подолгу ожидать, пока подберется нужное слово. Обычно темпераментные соседи успевали руками быстрее объяснить, что именно хотели сказать. Скиф, казалось, любовался на этот пестрый, шумный и веселый базар.
– А почему солнечная?
– Потому что ее тут радиация, как солнышко, сверху пригревает. Так что не задерживайся без нужды. О, Ринатик!
– Кочевник! – черноволосый мужчина подскочил к ним, добродушно обнимая Скифа. – Чего привез, друг?
– Чего ни привез – все тебе!
Максим заметил, что мешки с грузом, которые они с таким риском везли по опасным туннелям, Скиф отдал дешево и без особого сожаления. Как-то не вязалась такая убыточная торговля с тем, что он давно знал о контрабандисте, и уж тем более с тем, что узнал о нем за последнее время. Получив пару увесистых мешочков с патронами и пару гранат в придачу, он скрепил сделку рукопожатием и, лучезарно улыбаясь, откланялся.
– Скиф…
– Что? Продешевил, думаешь? Это я, Макс, сейчас обертку продавал. Внутри тряпок еще кое-что было. Но это уже для Ганзы, хороший покупатель только там и найдется. Здесь у самого крупного барыги просто бабок не хватит покупать то, что я привез.
– А что привез?
– Вопросов многовато. Но тебе скажу: бухло, и не простое, а настоящее, которое не только горит и башню сносит, а которое клопами пахнет! Медикаменты еще имеются, и нигде, кроме Полиса, их не достать. Из оборудования кое-что… Если бы я с этим всем перся через посты, потерял бы половину, а то и весь груз, народ у нас, сам знаешь, какой до чужого добра завидущий! Потому предпочитаю пройти мутантские кордоны: эти лапу загребущую на товар не положат, взяток не берут и документов не спрашивают. И из Полиса мне один путь на Кольцо, тот, который мы проехали: самый прямой, самый короткий, самый дешевый.
– Но как ты узнал? Даже в Полисе никто…
– Ты ведь тоже знал? – Скиф говорил тихо, хотя никто среди этой гомонящей ярмарки не мог бы их расслышать.
– Только не говори, что весь Совет Старейшин напоил, – фыркнул Максим.
– Хорошо, не скажу! – расхохотался контрабандист. – Жди здесь, я схожу насчет пропусков узнаю. – И Скиф вместе со своим последним компаньоном быстро исчез из виду. Только потому, что Максим выглядывал его в толпе, ожидая скорого возвращения, он не заметил нескольких приближающихся к нему военных в черной форме, не похожих не только на местную службу безопасности, но даже на хорошо экипированных ганзейцев.
Удар был таким, что дыхание перехватило, воздух никак не мог проникнуть в легкие, тело пыталось сначала справиться с болью, а уже потом начать дышать. Максим даже не заметил, как что-то черное приблизилось слева, и, потеряв ориентацию в пространстве, оказался на полу, он только мельком увидел над собой потолок и тусклый светильник, и тут же обзор ему закрыла ребристая подошва ботинка. Кровь из рассеченной брови залила глаз, он попытался вспомнить, как защититься от ударов, если все же упал, но все его навыки просто не существовали перед этим профессиональным избиением.
Не слышно было выкриков, мата и сопения, просто то с одной стороны, то с другой его тело ощущало взрыв боли, и он, как безвольная тряпка, валился в сторону. Ни закрыться, ни сжаться в комок, защищая голову, ему не позволяли, заставляя раз за разом открывать хоть какую-то уязвимую зону, и тут же следовал удар по ней. Без эмоций. Без азарта драки. Они выполняли задачу: человек не должен подняться на ноги. Возможно, больше никогда. Некуда было откатиться или отползти, нападавшие не толпились, не мешали друг другу.
Максиму даже не позволили увидеть, сколько их было. Со всех сторон сыпались один за другим удары тяжелых ботинок, не давая хоть на миг оглядеться. Защита оказалась бесполезной, ее просто проламывали, профессионально и хладнокровно. Он попытался все же выбраться из этого круга, но ощутил толчок в бок и упал, стукнувшись головой обо что-то твердое. Треск в ушах был последним, что он услышал.
Глава 10
Цепкие лапы полиса
Бритвенно-яркий свет люминесцентной лампы выедал глаза до самой кости, даже сквозь веки.
Почему так ярко?!
Кожу на щеке, судя по ощущениям, раз за разом, не торопясь и с протяжкой рвал крючья-лапами измененный радиацией жук, подбиравшийся все ближе к мясу. Максим боялся крикнуть, боялся пошевелиться, чувствовал панический страх. Он хотел бы оказаться как можно дальше отсюда и в то же время не мог сделать ни одного движения. Голос, ровный и чуть недовольный, несколько успокоил, но не прояснил обстановку:
– За что тебе так рожу изуродовали, парень? – опять острая боль пронзила щеку. Острая, как хирургическая игла. Два прокола – и нитка стягивает края раны. Никто не пытается забраться под кожу, наоборот. Он начал вспоминать.
Киевская, Скиф, бойцы без лиц в масках. Река, дрезина, черная тварь из воды. Туннели «филевки», платформы, утонувшие во мраке, и шепот неизвестных существ. Полис. Сколько людей стремится туда попасть, и только один – бежать и не возвращаться! Не вышло. На этом мысли пока закончились, Максим снова провалился в темноту, так и не ответив на вопрос местного коновала.
Следующее пробуждение к жизни тоже ничем не порадовало: морда обмотана тряпкой, дышать не только больно, но трудно, ребра тоже стянуты тугой повязкой. Ни повернуться, ни вдохнуть как следует. Ртом вдохнуть, хотя и им-то не очень получается. Максим пощупал бинты на голове, лицо онемело и ощущалось, будто чужое. Он не чувствовал собственных прикосновений, только долбящую изнутри черепушки боль. Лепила сказал, что так и должно быть.
Разве боль должна быть? Так может быть? Но избавиться от нее в ближайшие несколько дней не получится: придется терпеть, учиться жить с ней. Жить в мире и гармонии. Человеческая плоть так устроена.
Говорить он не мог, дышать – тоже, с этой нашлепкой на сломанном носу, каждый следующий вдох обжигал разбитые и пересохшие губы и отдавался болью в отбитых боках. Испытанием стал поход в сортир, когда раскаленный желто-красный от крови свинец тонкой струйкой задребезжал о стенки ржавого ведра. Максим стоял, опершись руками о пожелтевший кафель стены, и выл. Выл в голос, задыхаясь от боли подкатывающей к коленям предательской слабостью:
– С-су-уки-и-и! Су-уки…
…И пришедшим с последней звонкой каплей облегчением: ведь еще можно пожить!
Проходили минуты, часы, Максима то знобило под тонким пропахшим ссаниной и плесенью одеялом, то обдавало огненными углями, а он стиснув зубы, терпел. Потом привык. Человек – это такая тварь, он ко всему привыкает, даже к боли.
И теперь к концу самых страшных первых суток он просто старался жить, понемногу забывая, что раньше жить ему было не больно. И не приходилось бороться с самим собой: каждый вдох остро рикошетил между ребер, напоследок застревая тягучим комком где-то в пояснице.
Иногда удавалось забыться беспокойным сном на несколько минут, но тут же малейшее движение рывком возвращало к реальности, полной далеко не самых приятных ощущений. Макс терпел. Ему было нужно выжить пусть даже для того, чтобы сдохнуть, вцепившись этим живодерам зубами в глотку!
Ему сказали, что сон пойдет на пользу. Где же этот сон? Как можно спать, когда так больно? А потом уже спал… Любое терпение истощает. Силы тают, уходя по капле, уступая место безразличию и тупому оцепенению.
Только есть и спать – единственное доступное лекарство. Он не считал дней, не знал, сколько времени провалялся в полузабытьи, когда после боли волнами накатывал жар, раны заживали медленно, и теперь беспокоил только непереносимый зуд под повязкой. Заживает…
Скорей бы снять этот душащий кокон из прокипяченых тряпок, пропахших тленом и хозяйственным мылом! Хорошо было снова ощущать запахи, пусть и застоялого пота, взявшейся коркой крови и жирно чавкающий гноем запах смерти, пропитавший стены захудалого госпиталя.
Смотреть, думать и угадывать по звуку, чем сейчас занят врач: звонкое журчание пилы и мычание сквозь зубы; дробное позвякивание и сдержанные матерки; лихорадочное бормотание, глухой удар и последний выдох облегчения.
Скоро снимут повязки, и он увидит. Максим надеялся, что увидит он все-таки самого себя, а не тот страшный кошмар, который себе уже вообразил.
– Ну-с, погляди на мою работу, – врач осторожно размотал бинты, кое-где присохшие к ранам, промочил густо-красным раствором марганцовки и протянул Максиму зеркало. Похожее лежало дома у Симки – пластмассовая крышечка от пудреницы со стершимися буквами названия фирмы и обломанной защелкой.
– Спасибо, дядя Миша, – доктор, седой, коротко стриженный, жилистый и прямой, будто проглотивший лом, походил больше на военного врача, чем на гражданского лепилу.
– Рано благодарить-то, – нахмурился врач.
– И ругать вроде не за что, – развел руками Макс, криво усмехнувшись.
Если бы врач каким-то неведомым образом не сумел забрать окровавленного парня сразу в госпиталь, то… в гроб краше кладут, хотя обычно и просто без упаковки увозят. Максим узнал об этом позже, дядя Миша так и не поведал, какими словами и связями бесстрашно пугал мрачных кшатриев, но, посовещавшись, они все же бросили свою жертву на его попечение. Жертва казалась надежно обездвиженной, беспомощной, а вот для допроса и транспортировки малопригодной. Практически мертвой. Может быть, лишь это обстоятельство и позволило остаться на Киевской: приказа убивать они не получали.
Зеркало было маленьким, все лицо в нем не помещалось, а по частям выглядело совсем уж непривычно. Максим сейчас и всего-то себя не узнал бы – давно не видел. Хорошо доктор поработал… Шрамы не уродовали лицо, как стальное полотно торчащими шпалами, но что-то в нем стало другим. Навсегда застыла ироническая усмешка, шрам на щеке стянул губу немного к верху.
Совсем не весело, но теперь окружающие будут судить о нем по этому лицу… Вот это уже так смешно, хоть плачь! Нос… Да и черт с ним, Максим и раньше, как говорится, не отличался античным профилем. Глаза тоже изменились. Неуловимо и непоправимо. Не было в них раньше такой пустоты и безразличия. К себе, к окружающему миру, к людям. К отражению в зеркале. К тому, что случится завтра. Через год… В следующую минуту. Да, хоть второй Армагеддон: человеку с таким взглядом уже все равно.
Что стало причиной такого превращения? Что он уже заглянул на тот свет? И вернулся обратно – в непереносимую боль. Раны зажили, а память осталась. Но если Максим жалел о чем-то, то уж точно не о лице и не о боли. Шрамы, говорят, мужчину украшают. Ну, эти, по крайней мере, не сильно портят… Терпимо.
Он пока не чувствовал себя здоровым, но и лежать больше не мог: мышцы зудели, требуя движения. Слабость в ногах заставила присесть обратно на койку – отвык от вертикального положения. А придется заставить себя выпрямиться, и ноги – действовать, как им природой положено. Максим сделал несколько нетвердых шагов и, с трудом удерживая равновесие, ухватился за полог палатки. Выглянул наружу…
– Куда собрался? – человек в старом камуфляже вскочил с ящика у входа и преградил ему дорогу. – Не положено выпускать. Ты под арестом. А если ходить можешь… Так только до камеры!
Максим, покачиваясь от слабости, пытался осмыслить свое положение. Пока вывод был один: из палатки ему не выйти.
Видимо, охранник доложил, куда следует, о том, что больной очухался и готов для сознательной беседы. Макса отвели на допрос.
– Рассказывай, чем ты так спецназ из Полиса разозлил, что у тебя даже фамилии не спросили, а сразу на пол и ногами… – серые, цепкие, как лапы клеща, глаза уставились на Максима.
– Вот у них и спросите, – пожал плечами Макс. – Мне об том не докладывались.
Максим покосился на блокнот, разложенный на коленях клеща – офицера местной службы безопасности. Сколько бумаги зря переводят! Сталкеры добывают ее, рискуя собой, приносят эти пожелтевшие от времени по краям листочки, а их используют под никому не нужные протоколы. Записывают и правду, и самооговор, и поклеп на соседа… Бумага все стерпит. А офицерские уши – тем более. Максим почему-то пожалел бумажный лист, над которым уже был занесен карандаш, чтобы записывать разговор. Нет, не разговор – допрос. Он закрыл глаза. И будто не слышал вопросов. Спектакль какой-то. Все уже было спрошено и отвечено в офицерской голове. Зачем пачкать еще и бумагу? Жалко. И сказать нечего.
Спецназ Полиса, значит. Да уж, сработали ребята профессионально, если даже еще осталось, что с пола соскребать и тащить к хирургу на стол. Объект был нужен живым, головы они не теряли. И теперь опять нужен. Но если даже служба безопасности Арбатской Конфедерации и Ганзы не в курсе дела, значит, секретность высшая, им ничего не сообщили. Главное, чтобы объект никуда не пропал, оставили под присмотром. Вот пусть и присматривают, а он еще помолчит.
Не добившись ничего нового, Клещ – как про себя прозвал Максим офицера, – отправил его в камеру: отделенный решеткой закуток два на три метра, пропахший хлоркой и дерьмом от стоящего в углу ведра-параши. Койка оказалась уже не такой удобной, подстилкой служили какие-то гнилые лоскуты со вшами и мокрицами. Но ему было все равно, так даже лучше здесь – не залежится, заставит себя двигаться, как врач посоветовал. Пугал пневмонией… Нет, это ему сейчас совсем ни к чему, помирать Максим пока не собирался.
Что же делать дальше? Скоро все повторится в Полисе, куда его доставят для допроса, и уже не будет рядом доктора, чтобы остановить «процесс получения информации». Сбежать? Как? Он пытался из-за решетки разглядеть хоть немного планировку станции, но ничего не вышло. Без помощи извне побег затруднителен, но он будет пытаться, будет ждать удобного момента. Терять ему нечего.
Прошло три дня, и Максим почувствовал, что вполне готов передвигаться на своих ногах, голова не кружилась, противная слабость не отпустила до конца, но перестала раздражать. Он мог ходить по камере, не хуже, чем раньше. И эти его тренировочные круговые прогулки от стены до стены не прошли незамеченными. Эсбэшник тоже понял, что заключенный почти здоров, еще немного, и транспортировать его в Полис без надежной охраны станет проблематично. После еще одной «беседы», во время которой Максим молчал, и протокол остался девственно чистым, его терпение лопнуло:
– Вон отсюда! – рявкнул побагровевший Клещ, оплевав Максима с ног до головы. – И дело сдать в другую инстанцию! Одной проблемой будет меньше.
Конвой был местным, наполовину ганзейским, четыре крепких парня обступили его с боков и медленно вывели из камеры, ставшей уже привычной. Накатившие живой волной шум станции, застарелая вонь множества людей и ветхих жилищ взбодрили, Максим и не думал до сих пор, как скучал по всему этому. По метрожизни.
Киевская с ее платформами на разных уровнях, одна под другой, показалась беспорядочным человеческим муравейником. Даже громадный Полис был не таким, может быть, потому что он принадлежал одному хозяину – Совету. А тут пересекались Ганза, «огрызок» филевской и огромный рынок, в котором вообще сам черт не разобрался бы. Изобилие служебных помещений и переходов, спрятанных в стенах и невидимых, приводило к еще большей путанице между станциями. Надеяться на помощь кого-то из местных не приходилось.
Максим шел, не торопясь, припадая то на левую, то на правую ногу, ведь с каждым шагом он приближался к неизбежной развязке истории. И оставалось только приготовиться к допросу и очередному погружению в боль. Доктор дал ему небольшую передышку, но шанса на спасение так и не появилось, Максим лихорадочно прокручивал в уме разные способы бежать, и ни один не выглядел реально выполнимым.
На собственную физическую силу он не рассчитывал, еще слишком слаб после болезни, подкупить конвоиров просто нечем, даже пообещать им вознаграждение в будущем он не мог. Ему просто не поверят. К тому же, «государственный преступник» из самого Полиса – это не тот человек, с которым стоило вести переговоры: слишком опасно.
Спускаясь все глубже, к дрезине, которая доставит его на Смоленскую, он терял последнюю надежду. Было б еще, на что надеяться. Одно теперь занимало его мысли: только бы выдержать, только бы не рассказать про химическое оружие! Сил бы побольше… Или наоборот – сдохнуть побыстрее. Только бы не рассказать. Только бы выдержать… Забыть, не помнить! Никогда не знать.
Туннель, по которому его везли, показался непохожим на другие, не технический, какими в былые времена пользовались рабочие, а скорее, маневровый. Конвоиры только изредка поглядывали в сторону неподвижной фигуры: не опасен. Максим сидел, склонившись вперед, глядя в пол дрезины, слегка покачиваясь от толчков при движении, разглядывал следы своих подошв в пыли. Более увлекательного занятия не нашлось. Запястья стянули крепкой веревкой, узел не развязать. Понадежнее наручников даже будет: проволокой или гвоздиком не вскроешь, резать-то замучаешься! Лампа впереди дергалась из стороны в сторону и светила, как говорится, себе под нос… К тому же конвоир на переднем рычаге сидел спиной к туннелю.
– Епт!
Дрезина подкинула задок, швырнув Макса вперед. С хлопком потух фонарь. Конвоиры кубарем разлетелись по туннелю. Шмякнувшись всем весом о шпалы, Максим даже вдохнуть сразу не смог от боли в едва заживших ребрах, не то что материться толком. Отлетел он недалеко, поднялся на ноги в полной темноте, прислушиваясь к возне и ругани в двух шагах. И, не будь дурак, побрел в противоположную сторону, удаляясь от голосов. Что ждало его во тьме? Но он спешил туда, пока конвоиры позади перекликались и искали фонари.
Бежать со связанными руками было неудобно. Тычок под колено, и Макс полетел вперед пропахав носом вдоль рельсов. Сверху навалились.
– Далеко собрался? – над самым ухом послышался шепот – Со связанными-то руками.
Звякнула сталь и веревки, перетянувшие запястья, ослабли.
– Ходу, Адвокат!
Крушение дрезины не было случайным и имело вполне конкретное объяснение – Скиф. Контрабандист и негодяй тащил его за руку по туннелю, ориентируясь в кромешной тьме по только ему понятным приметам. Макс то и дело оглядывался на шум шагов – в туннеле ведь не убежишь, попросту некуда. Сколько так пробежали, Макс не смог определить, но тихое железное клацанье замка он расслышал даже сквозь приближающиеся голоса и неторопливый топот сапог.
– Заходи внутрь.
Рука Скифа крепко сжала его предплечье и направила куда-то, будто сквозь стену… Железная дверь, не скрипнув, закрылась за ними.
Чиркнула зажигалка, синий огонек спиртовки позволял видеть только лицо приятеля, который приложил палец к губам, прислушиваясь к возне за дверью. Максим решил пока ни о чем не спрашивать. Тем более, спросить хотелось так много, что даже не знал, с чего начать. Бывалый кочевник поставил плюющую искрами спиртовку на пол и присел на металлический ящик, хозяйским жестом приглашая Максима расположиться на точно таком же у стены напротив. Вопрос уже вертелся на языке, но Скиф, будто прочитав его мысли, ответил:
– Выход здесь один. И я его только что запер. Ждем.
– А как же…
Кто-то сильно дергал за ручку с другой стороны, потом начал колотить по ней ногой. И слышалось шуршание по периметру двери – это, кажется, конвоиры ощупывали косяк, нельзя ли его подцепить чем-нибудь. Скиф безмятежно смотрел на пламя спиртовки, ничуть не беспокоясь о происходящем снаружи всего лишь в метре от него.
– Мы здесь, как в ловушке! – шептать, одновременно пытаясь передать свое беспокойство, было сложно, но удалось.
– Но они-то об этом не знают, – контрабандист вдруг весело подмигнул Максиму, бросил мешок, в котором парень с удивлением опознал собственный, оставленный, казалось, вообще где-то в прошлой жизни, а не в палатке Александровского сада. И устроился поудобнее на ящике. Оставалось только расположиться здесь, как дома, и тоже настроиться на долгое ожидание. Поразмыслив, Максим решил, что стратегически идея с дверью неплоха: преследователи не уверены, что сбежавший заключенный воспользовался именно ею, да и находиться он может уже очень далеко. Похоже, тут прятался и сам Скиф, потому его не увидели в туннеле, где он возник волшебным образом после аварии с дрезиной!
Конвоиры второго волшебного ключа не имели, долбили в дверь, потом притихли, явно осматривая замок. На беспокойный взгляд Максима приятель ответил очередной почти беззвучной усмешкой: наверняка предусмотрительный контрабандист постарался придать запорам и петлям такой вид, будто последний раз их касалась рука советского метростроевца еще при Сталине. В замочной скважине отчетливо скрежетало, дверь пытались довольно неуклюже взломать, но через четверть часа бесплодных попыток наступила тишина. Китайгородцы не сдались бы так легко, да и открыли бы уже. Скиф опять словно мысли читал:
– Нету на Киевской таких спецов, как у вас. Один имелся, так я его отослал подальше, чтобы не маячил. И эта дверка их здорово задержала, заставила разделиться, теперь, небось, пошли плутать по туннелям. А их тут до черта! И валят друг на друга, что просрали тебя в темноте в каком-нибудь межлинейнике.
– А если они на Смоленскую подадутся? Там наверняка есть люди, которые такую дверь если не взрывчаткой, так еще чем-нибудь…
– На Смоленскую? – Скиф тихо рассмеялся. – Да как же они туда сунутся теперь с пустыми руками? Их там вряд ли встретят хорошо без груза – тебя так не приняли, когда на полу ногами лупили!
Максим решил, что приятель прав. Конвой Ганзы не рискнет сразу связаться с Полисом, и это даст им еще немного времени.
– А что потом, Скиф? Мы же не просидим тут вечность, когда-нибудь придется и выйти. В дверь снова ударили. Скиф усмехнулся.
– Конечно, схрон мой почти пустой, но на пару дней нам припасов хватит. Больше духота беспокоит, электропроводку пришлось пока срезать для конспирации, а свечи кислород жрут…
Беспокоило другое: даже если можно будет вылезти из схрона, и там за дверями их не будут поджидать кшатрии или ганзейцы, то куда двинуть дальше? На Китай-городе, пожалуй, и Полис не достанет. Но ведь туда еще нужно суметь попасть! А тут всего два пути: вперед на секретную военную базу кшатриев или назад на Киевскую. Словно в ответ на его мысли Скиф указал наверх.
– Что над нами?
– Река, наверное? – Максим настолько погрузился в невеселые мысли, что не почувствовал в пути расстояния. Перегон короткий, но дрезина с ручным приводом ехала медленно, да не по основному туннелю, каким-то кружным путем. Половину уж точно проехали, а там Москва-река. Он снова вспомнил мост. И похожую дрезину… И жуткого монстра, выпрыгнувшего из воды.
– Проехал ты реку уже, но там засады не устроить, а жаль. Водоотводных сооружений полно, насосы и технические помещения, выбрались бы побыстрее, хоть и промокли. Подтекает… Ну, и тут есть, куда податься, – старая Москва! Что, центровой житель, у нас на Смоленской-то наверху, вспоминай давай.
– Арбат, Смоленский пассаж… Высотка.
– Правильно. А в высотке – министерство иностранных дел. Можешь представить, чтобы в министерстве не было путей эвакуации?
– Не могу, – вздохнул Максим. Соваться в еще одно подобное учреждение после Минобороны ему совсем не хотелось. Насмотрелся уже и нахлебался секретов по уши. А вот арбатские подземные ходы… Старый город наверняка хранил еще много тайн, которые могли пригодиться людям. Но Скиф на это с сомнением помотал головой.
– У высотки фундамент мощный, при строительстве разрушили все. Но и нового понарыли, когда метро прокладывали. В правительственное Д-6 нам с тобой, конечно, не попасть – рылом не вышли. Да пошутил я, просто не попалось мне пока ни проводника туда, ни карты толковой. А вот норы здешние неплохо знаю. Или думал, я товар в схрон прямо через Смоленскую ввозил? Хрен, тут тебе не Полис – стерегут надежнее, чем ворота на Александровском саду. Сверху таскал, а где войти – там и выйти…
– Снаряжение есть? – Максим огляделся уже с интересом. Но сталкерской снаряги не увидел.
– Зачем? Ты же не пешком домой собрался? На Киевскую вернемся, оттуда на Краснопресненскую – и через Рейх к себе двигай. Что тебе нацики-то наши сделают? Сами же у вас там ошиваются по борделям да по кабакам, небось, знакомых полно?
Максим кивнул. Знакомых из Рейха действительно хватало, только вот у них в гостях бывать пока не доводилось. И не тянуло, разве что в случае такой необходимости… Сомневался он скорее в том, что Киевская не депортирует опять в такие места, что хоть в Рейх оттуда беги, в самом деле! Хотя Скиф ведь впустую трепаться не будет?
– Сделаем мы вот что: я приду, как будто опять с товаром. Меня там знают, видят часто, ни о чем не спросят.
– А я?
– А ты… – контрабандист скептически оглядел парня. – Тебя мы в рабство продадим!
– Кому? – обалдело спросил Максим.
– Мне, конечно! Кто тебя еще купит-то, придурка такого? Ну-ка встань, покажись.
– А то ты меня не видал… – но все-таки встал и прошелся по каморке, полезно хотя бы ноги размять.
Скиф разочарованно оглядел новоиспеченного «дядю Тома».
– Нет, так не пойдет. Спина прямая, морда вызывающая, взгляд… Аж мне страшно.
Максиму казалось, что он сейчас со своими побитыми ребрами выглядит очень натурально. Слабым и пришибленным, какими и представлялись ему рабы. Но Скиф разбирался в деле получше.
– Руки бойца, такие не работают, силой все могут взять или выменять, если совесть имеется. Придется грязью замазать, а то сразу видно ладошки загребущие сталкерские! Голову наклони, не вздумай глаза поднимать.
– Почему? – фингалы еще не сошли окончательно, и с ними он был похож скорее на беглого раба.
– Потому что. Привык, понимаешь, стоять за спиной у смотрящего и одним видом своим страх наводить – теперь ты сам должен дрожать и бояться, что накажут.
Скиф обошел кругом, все больше разочаровываясь в собственной идее.
– Плечи вперед, спину-то согни. Ну, ничего, мешок навалим потяжелее… Не вышагивай, как на параде! Не вовремя ты вспомнил, что сын офицера. Придется камешков в ботинки подсыпать, чтобы шаркал убедительнее.
Максим вспомнил, как выглядели рабы ганзейских боссов, видел не раз, когда те приезжали поглядеть нелегальные бои и делать ставки. После таких ставок нередко увозили с собой парочку новых, проигравшихся до последней нитки, азарт не позволял им остановиться, и на кон ставилась уже собственная жизнь.
– Слушай, Скиф, а если я и буду бойцом? Ну, которые с наших боев, проиграл я, вроде…
Контрабандист вдруг, будто входя в образ деспота-хозяина, резко дернул его к себе за рукав.
– Ты проиграл?! Да у тебя, даже с такими синяками, морда победителя. Как будто не они тебя, а ты их всех сделал и поимел! Не пойму только, в чем дело, вникать даже не хочу – меньше знаешь, крепче спишь. Но не верю я таким побежденным, ни на грош не верю. Слушай, а может, я тебе еще разок в глаз двину? Для достоверности.
– Да черт с тобой, как хочешь, – отмахнулся Максим, ему надоел этот самодеятельный театр, он вернулся на свой ящик. Хотелось есть.
– Вот теперь поверил! – обрадовался Скиф. – Будешь у меня пофигистом. Который идет за хозяином, куда скажут.
– Чего?
– Еще пара вопросов – и будешь глухонемым пофигистом! А если серьезно… Я тебе уже предлагал со мной работать, и сейчас своего слова обратно не беру. Надежный ты, не то, что другие.
– Жив буду – подумаю, – вздохнул Максим, решив, что строить планы и раздавать обещания еще рановато. – Ты тоже ничего… Хозяин.
– Ты как-то интересовался, почему я один, без своей команды? Убил я их. Вот этими руками, – Скиф протянул вперед ладони, странно мягкие на вид, но, казалось, в них была заключена немалая сила. – А ты их самих не спрашивал месяцев пять назад, куда я подевался, если они к вам на Китай заезжали?
– Спрашивал. Сказали, что ты погиб. Но я что-то не поверил…
– И, небось, целую оду погребальную спели о безвременно почившем герое, при этом смахнув набежавшую слезинку?
Ирония Скифа прикрывала горечь в голосе, но вряд ли сожалел он о своих бывших товарищах.
– Кинули они меня. Да не только на бабки, а вот так прямо, не фигурально… По башке тюкнули и бросили на улице без оружия и защиты. А главное, за что? Решили, что я им долю не доплатил. Да я сам в убытке остался, и им, сволочам, отдал, сколько было! На ближайшую станцию вернуться я не мог, они там и поджидали, пришлось пробираться через несколько кварталов поверху, из оружия – прут железный подобрал. И камни.
На кровь собаки сбежались, только я от злости уже так озверел, что ни одна даже близко подойти не смогла! Представлял на их месте этих сволочей, и откуда только силы взялись. Дошел до станции, еле внутрь впустили. Но таких «лежек» у меня по метро не одна и не две имеется, не пустые. Забрал заначку, месяц провалялся в госпитале, лечился радиопротекторами. А потом всех их нашел… Всех. И как тех собак бешеных… – Взгляд Скифа затуманился, воспоминания, видно, были не из лучших, но такие вещи и не забываются. – Теперь постоянных компаньонов не имею, работаю практически один. Не хочешь со мной, а, Макс? Если не испугаешься. Хотя тебе я верю. Иначе не предлагал бы долю и историю эту не рассказывал.
– Знаешь, сколько я таких историй уже слышал? – китайгородский братан в нем ничуть не удивился. Сын офицера тоже счел наказание подонков справедливым. – Только зачем было рисковать, гоняться за ними и давить по одному?
– Они мой «маузер» забрали! – теперь в голосе контрабандиста звучала какая-то странная обида, совсем не свойственная привычному прожженому цинику.
– Чего они забрали? – переспросил Максим.
Скиф вместо ответа сунул руку за пазуху, достал матово блеснувший в свете спиртовки… Плоская коробочка с деревянной ручкой, нелепо тонким револьверным стволом и спусковым крючком. Сталь похожа на серебро – так была вытерта от времени и аккуратного обращения владельца. Что бы это могло быть? Максим не решился спросить своего спутника. Но ждал… Не такой это был человек, чтобы сделать лишнее движение: раз достал пистолет, значит не просто так. А тот просто сидел, уставившись на древнее оружие, как будто разговаривал с ним мысленно, вот чуть сдвинул светлые брови, задавая вопрос. И слегка улыбнулся ответу, слышимому только ему одному…
– Вот это и есть «маузер», – мечтательно так сказал, с гордостью, – модель К-96.
Максим повторил про себя незнакомое слово «маузер», оно звучало так непохоже на фамильярно-пренебрежительное «калаш», на утилитарное «ТТ» или простое и близкое к человеческому имени «макар»… Он припомнил и другие названия, но ничего подобного еще не слышал. Контрабандист так смотрел на свой талисман, что хотелось спросить: кто это? Максим не мог выговорить «что», владелец наделял свое оружие душой, смотрел, как на нечто живое и способное любить или ненавидеть…
Пистолет сиял в руках Скифа каким-то особым светом. Спрашивать что-либо вообще показалось лишним, хотелось тоже молча смотреть на блестящую железяку, находя в ее форме какую-то красоту. Красота в глазах смотрящего, вспомнилось Максиму известное выражение…
– А если б ты его уже не нашел? Ну, сплавили бы твой «маузер» кому-то, и с концами?
– Нет, я бы его нашел. Да и мало кому такое продашь, патронов-то не найти, калибр редкий, 7,63, – Скиф продолжал смотреть на своего любимца. – А если даже и нет… Нашел бы какую-нибудь новенькую реликвию. Привык уже что-то в кармане таскать, как с оберегом, что ли… Это у меня типа домашнего животного, только жрать не просит.
Хитрил Скиф, на вещицу, которую легко заменить другой, так не смотрят. Просто, думал Максим, он боится любить что-то живое. Оно ведь может предать, разочароваться в хозяине или даже умереть. А спрашивать, как приятель дошел до такой жизни, чтобы осталась только одна привязанность – к оружию – было бессмысленно. Только и услышишь очередную душещипательную историю, которая к концу окажется придуманной байкой. Серьезно рассказывать о себе Скиф не умел.
– Фильм такой стародавний был, с уходящими вдаль буквами, да. Там мужик – ну прям как я! – контрабандист и злодей с похожим пистолетом… в общем, как увидал пистоль, так и зафанател!
– Мужик, фильм, буквы?.. – непонимающе уставился на товарища Макс.
– Ага. Так вот, пару лет назад попал я в передрягу нехорошую…
– А бывают хорошие? Передряги-то.
Но Скиф, будто не заметив вопроса, продолжал, глядя вдаль, сквозь стену:
– На поверхности было. А поход прям один к одному – неудачный. То сожрут кого из моих, то ногу сломает – оставить не оставишь, пристрелил, чтоб не мучился. В итоге уходил я огородами от упырей-конкурентов, решивших меня слегка землицей прикопать. Уходил, в чем мать родила: в химзе, без рюкзака и с пустым «калашом». Зажали падлы во дворе-колодце, я в первый попавшийся подъезд шмыгнул, и давай бог ноги вверх по лестнице – все квартиры закрытые! А злодеи, слышу, уже в подъезд зашли…
За дверью послышался шорох, Скиф и Макс уставились на выход, но шорох не повторился.
– Ну вот, забегаю на последний этаж и сходу тараню дверь – открыта! Залетел, на замки запер, мебелью, что нашел, подпер. Рыскаю по квартире от страха чуть не обос… страшно, короче, было, жить вот прям захотелось. А дом-то, знаешь, богатый: чучела, мебель резная – не хухры-мухры. И чудится мне, зовет кто-то голосом женским. Я «калаш» пустой от страха сжимаю. На лестнице, слышу, топают сапогами. Ну, некуда деваться… Боюсь, а на зов иду. Отворяю дверь дальнюю, а там кабинет и стол в полкомнаты. Пусто. Пыльно. Пошукал в столе, а там в резной шкатулке – он… – Скиф любовно погладил пистолет. – Я этих гадов умудрился через входную дверь перестрелять. Как, и сам не знаю, всю обойму высадил. И вот решил я, что…
И завис на полуслове глядя в пустоту.
– Договорились, – после долгого молчания согласился Максим.
– Чего?.. – ожил Скиф, очнувшийся от воспоминаний.
– Согласен, говорю, как разгребусь, с тобой работать. Только со смотрящим бы перетереть сначала.
– Король ваш нормальный мужик, – оживился Скиф, – да и ты не такой уж незаменимый, как думаешь! – подколол контрабандист.
– Если бы… Да и кому как.
– Красиво излагаешь, Адвокат! Ну, половину я понял: тем ганзейским пацанам, у которых я тебя сейчас из-под носа скоммуниздил, твоя персона нужна, как воздух, потому что в ином случае им Полис таких звездюлей выпишет, каких у вас на Китай-городе не видали! Вторую половину – не очень. Вредно тебе, Макс, с браминами общаться, плохому научат.
– Не надо так, не все они плохие. Они знания собирают, книги всякие, – обиделся тот за Семена Михайловича.
– И что? Когда всеобщее благоденствие-то наступит? Сколько сталкеров уже наверху сгинуло, а вечный двигатель так и не изобрели, не придумали, где жратвы побольше взять и как воду очистить. Зато вот как народу сделать поменьше – это они завсегда! Да и слышал я, брамины твои что-то для себя в Великой Библиотеке ищут. А у меня наводки обычно верные. Расспрашивать не стал, еще с ума не сбрендил с ними дело иметь. И тебе не советую.
Совет был хорош. Недолгое общение с архивариусом это подтверждало, Скиф вообще знал людей намного лучше. И не только людей – знал он и туннели, и поверхность. Максиму действительно захотелось когда-нибудь отправиться с ним в путь за товаром. Когда-нибудь. И еще показалось, что Крушинин сумел объяснить что-то важное. Нет, Скиф тоже прав: сидят в Полисе на книжках своих, слова ученые говорят, людям непонятные, а толку никакого. А знать хотелось! Чем больше нового узнавал – тем шире отодвигался горизонт, к которому стремился ум. Знание и в самом деле несло свет, чем ярче разгорался огонек, куда будто дрова подбрасывали, тем дальше отодвигалась тьма, скрывающая тайны. Сказка о звезде, недолго служившей людям, крепко запала в душу, Максим крутил притчу в уме и так и этак, бился над секретом, зашифрованным в ней, как послание… И не разгадал.
Скучающий Скиф прислонил ухо к железной двери и слушал туннель. Тот отвечал лишь привычными шорохами, потрескиванием свода и стуком капель воды в близком к реке сыроватом туннеле.
– Пока сидим. Жопой чую, засада там. Народу на Киевской много, хватит все известные им туннели облазить. Потом за неизвестные примутся. Но где-то здесь туннель будет перекрыт, пока на Смоленскую не сообщат и оттуда настоящие спецы не приедут, рано или поздно это случится обязательно. Ждем дрезину. И надо вслед за ней проскочить, пока Орден за поиски не принялся всерьез.
– Орден? Это кто?
– А это такие ребята, которых запертой подсобкой не проведешь! Они нас сразу найдут и выковыряют, как тушняк из консервной банки. Причем возможно, что и в виде мясца, когда дверь взорвут.
– И как ты собрался их обойти? – не понял Максим.
– Сначала мы им на хвост сядем, пока они на Киевскую двинут вместе с поисковой группой. Потом подождем, когда они в туннели вернутся со своими более подробными планами всех коммуникаций и своим умением там ориентироваться. Пока нас ищут по ту сторону, мы уже успеем уйти вперед. Так что не спи, Макс, слушай, что по ту сторону творится. А вот я посплю, не один час тебя тут в темноте дожидался.
В туннеле было тихо, тоже хотелось подремать, но нужно было обдумать план Скифа. Кажущийся то слишком простым, то слишком сложным, он тоже цеплял что-то в голове. Нужно время опережать противника хотя бы на один шаг. А что он сам? Только догонял кого-то, искал по уже давно остывшему следу. Вели вперед то воля смотрящего, то проклятая бумажка, сожженная в старом здании Генштаба, то сумасшедшие идеи Липенко. И воспоминания о давно погибшем отце. Как же он все время оказывался в прошлом? Терялся в нем, порой путая с действительностью, и пытался им жить? Скиф, даже во сне настороженный и готовый вскочить при малейшем шорохе, жил совсем не так, свободный от чужих приказов, свободный, как птица. Или как летучая мышь во тьме, но все равно способная летать.
Сидя на полу, он сразу ощутил вибрацию, потом где-то рядом прогрохотала мотодрезина, кроме звука двигателя и стука колес, Максим ничего не услышал, будто она проехала пустая, без людей. Скиф уже открыл глаза, хоть и не двигался. Потом скользнул к двери и отодвинул с замочной скважины какую-то хитрую защелку.
– Что-то они быстро, даже пожрать не успели. Линяем отсюда, я покажу, куда.
Дверь так же бесшумно открылась, в туннеле еще держался запах сгоревшего дизтоплива. Максим не услышал ни звука. Скиф тем временем запер тайник:
– Пускай поковыряются с замком, время потратят. Из-за тебя, Макс, схрон засветил! Теперь дверь сломают и помещение, скорее всего, займут, ну да ладно. Пойдем, только помни, что я тебя в рабство купил!
– А предлагал партнером…
– Потерпишь, все равно одни убытки от тебя.
Выбравшись в туннель, Скиф прошел немного вперед, убедившись, что их не поджидают, и подал знак Максиму догонять. Тот прокрался вдоль стены на свет фонаря, повернутого к полу. Обшаривать лучом окрестности они не рискнули, да и незачем было: знаток местности пробежал до ближайшей сбойки и нырнул туда. Максим последовал за ним. Ход продолжался и вел к узкой лесенке наверх, ржавая решетчатая дверь оставалась открытой, пол истоптан свежими следами.
– Тут уже искали, как видишь. Это был самый легкий способ сбежать, потому-то им я и не воспользовался.
– Догнали бы?
– Скорее всего. Там наверх надо лезть долго, в общем, сам сейчас увидишь.
Подъем по узкой шахте за сломанным вентилятором действительно легким не показался. Скобы проржавели настолько, что цепляться за них и ставить ногу приходилось с большой осторожностью. Скиф лез первым, не только показывая дорогу, но и потому что более тяжелый Максим мог свалиться прямо на него, сбросив вниз. Поднявшись еще на десяток метров, он оглянулся. Парень неторопливо взбирался по железной лестнице, и не думая падать. В спешке мог и грохнуться, решил контрабандист, а предстояло еще открыть дверь наверху. Он быстро добрался до узкой площадки и протянул руку Максиму.
– Залезай и берись за «штурвал».
Небольшая гермодверь, одна из бесчисленного множества подобных, предназначенная для блокирования воздуховодов от внешней пыли, когда-то закрылась автоматически, теперь только большим усилием можно было сдвинуть ее с места. Скиф обычно справлялся и один, только вот никогда не оказывался с этой стороны, в шахте… Тянуть на себя полтонны металла, чтобы захлопнуть лаз, было полегче благодаря надежным сохранившимся в целости петлям. А получится ли толкнуть? В этом он не был уверен, но выбора не осталось: снизу послышались голоса. Они сумели опередить поисковую группу лишь на несколько минут. И скоро эту шахту проверят, как и все остальные лазейки туннеля, стоило только глянуть сюда с фонарем, и глазам предстали бы две зависшие над краем задницы. Это и беспокоило. Не задницы, конечно, а отсутствие опоры. Максим налег на дверь, нащупывая ногой осыпающийся бетон.
– Тихо!
Мелкие камешки полетели вниз, загремев в трубе, как кирпичи. Скиф уперся спиной в край проема и помогал толкать тяжелую створку. Она все-таки сдвинулась и начала открываться, Максим просунул в щель руку, отжимая дверь, как рычагом, и через несколько секунд уже можно было выбраться. Стараясь не шуметь, они закрыли герму за собой, отгородившись от преследователей, и снова огляделись.
– Я тут обычно внутрь захожу, когда на этом берегу реки оказываюсь. Через туннель-то удобнее, чем через технические помещения лазать.
– Опасно? – поинтересовался Максим.
– Ну, не то чтобы… Просто делать там нечего. Сам увидишь.
Скиф вел его какими-то переходами, иногда разыгрывая из себя экскурсовода:
– У них перед Смоленской-синей блокпост на трехсотом метре, наглухо туннель перегорожен, никто пройти не может, кроме своих, потому даже я не знаю, что на станции творится. Думаю, руководство Арбатской Конфедерации там отсиживается в случае чего. Да и черт с ними!
Технических туннелей здесь было больше, чем Максим мог представить, в следующий они долго спускались по нормальной для разнообразия лестнице, рядом слышался гул какого-то механизма. Скиф объяснил, что рядом с рекой приходится постоянно откачивать воду. Под ногами действительно хлюпала мутная жижа, кое-где превращаясь в ручьи до колена. Куда уходила вода, не знал никто, наверное, стекала в самые адские глубины, если действительно под разведанными и обжитыми туннелями располагались нижние секретные уровни, про которые ходили невероятные слухи. Жить между скрытыми туннелями, которые человеческое воображение населило призраками, и кишащей монстрами поверхностью было страшновато, потому Максим не забивал себе голову лишними сплетнями, хотя и факты не радовали.
Пробравшись под рекой по сухим, надежно герметизированным ходам, они снова попали в затопленный коридор, низкая насквозь ржавая гермодверь в конце этой кишки была открыта и сорвана с одной петли, вода журча переливалась через порог.
– Местная достопримечательность, – отозвался бредущий впереди Скиф, – Долина Гейзеров. Подтекает и бьет фонтанами из стен здесь неслабо, как до сих пор Киевские не затопило обе и разом?..
Макс шел следом, морщась от непрерывно капающей на лицо и за шиворот воды. Влага сочилась, порой выбиваясь тонкой струйкой почти из каждой трещины на стенах, стекала на пол-желоб, собираясь в ручьи. Водовороты у сливных решеток взбивали пену, кружа невесть откуда взявшийся мусор.
Штукатурка на стенах отсырела и покрылась плесенью, облупившаяся изоляция труб пушилась мхом и лишайниками, из которых местами выступали большие вентили, похожие на цветы. Проложенные людьми коммуникации постепенно становились частью живущего своей жизнью подземного мира…
Они шли подтопленными туннелями уже довольно долго, ноги в промокших насквозь ботинках ломило, Максим продрог и кутался в куртку, стараясь не стучать зубами, но холод и воздух, пропитанный влагой, вытягивали тепло. Усталость постепенно ложилась на плечи большим мешком, в который с каждым шагом чья-то «добрая» рука подкладывала камни. Механически переставляя ноги, он ориентировался на фигуру бредущего впереди Скифа – ему тоже было не сладко.
В правую ногу что-то упруго ударилось. Заметив в отблеске фонаря нечто продолговатое, Макс, подняв фонтан брызг, отпрыгнул к противоположной стене, рефлекторно шаря по карманам в поисках пистолета.
– Чего шумишь? – поинтересовался Скиф, провожая лучом фонаря раздутый труп, почти в метр, крысы. – Задремал на ходу? Бывает.
– Да, вот… задумался, – покраснел Макс чувствуя себя идиотом.
– Ничо, Максимус, уже скоро. Гляди по сторонам, не спи, мало ли… – Скиф поскреб заросший подбородок, жирно чем-то щелкнул меж пальцев и пошел дальше.
Насос гудел все ближе, туннель закончился, упершись в закуток, освещенный тускло-желтой лампочкой.
– Кто тут ходит? – раздался недовольный голос. Из-за переплетения труб вышел человек, держа в одной руке тряпку, а в другой пистолет, – кого еще принесло?
– Заблудились, на станцию идем, – бодро ответил Скиф, даже не попытавшись достать свое оружие. Максим решил, что и здесь обойдется взяткой, но не тут-то было.
– Ну-ка, отошли оба в угол! – махнул стволом мужик. – Ишь придумали: заблуди-и-лись… Диверсанты вы, натурально! Решили станцию затопить, насос испортить?! Лом вам на солидоле в оба дышла! Ща выясним, что вы за крысы сухопутные…
Бросив тряпку, но продолжая держать чужаков на прицеле, мужик боком протиснулся к стене, где висел обшарпанный телефонный аппарат, и снял трубку.
– Станция! А пришлите сюда группу службы безопасности! – он злорадно ухмыльнулся. Но улыбка через несколько секунд увяла. – Как никого?! Да ты сдурел, Кочан. Какая-на секретная операция в туннеле, что всех мобилизовали?
Теперь ухмылялся Скиф. Максим догадался: на поиски беглеца погнали всю службу безопасности, а чтобы задержать его на насосной станции не нашлось и одного человека.
– Кочан, говоришь? Мужик, передай ему, что Скиф пришел.
Рабочий, и без того сбитый с толку, решил, что если подмоги не будет, то в одиночку точно не разберется со странными диверсантами, один из которых даже соблаговолил представиться. И назвал имя в трубку. Оттуда, похоже, понеслось что-то уже вовсе нецензурное, поскольку он отставил подальше шумящий динамик, подождал, потом выслушал более внятные указания и убрал пистолет за пояс.
– Проходите. Сказано, Скифа пропустить. Это которого из вас-то?
– Обоих! А если не веришь, ну, еще разок перезвони…
Скиф дорогу знал, и у дежурного на насосах пропали последние сомнения, больше он не сверлил взглядом спину. Ориентироваться в этом лабиринте мог только свой. Максим помалкивал и следовал за приятелем, прикидывая, насколько правильным окажется их расчет, если до сих пор все прошло именно так, как предсказано.
– Киевская – станция торговая, бываю здесь часто, вот и пришлось изучить территорию.
– А то вдруг бежать придется? – припомнил Максим рассказ о предателях-компаньонах.
– Да нет, просто когда заводишь новые знакомства, приходится о человеке многое узнавать: чем живет, где работает. Слушаю, запоминаю. И как видишь, оказывается не лишним! Если вдруг завяжу с торговлей, то подамся в проводники.
– А ты весь город изучил? – рядом со Скифом Максиму казалось, что он не знает ничего, чувствовал себя несмышленым, как, наверное, и Серафима смотрела с восхищением снизу вверх на опытного старшего брата.
– Конечно, нет, только центр, тут на много уровней все перерыто. Где подвалы старые сохранились, где реку в подземный коллектор убрали, а где и советские строители пути эвакуации для драгоценных государственных членов построили, чтобы те свои задницы успели от едреной бомбы унести. Не Метро-2, конечно, но сталкеры ходами пользуются, чтобы из туннелей наверх попасть и в случае опасности вовремя под землю нырнуть. А действительно знающие люди говорят, что Москву можно из конца в конец пройти, даже не выходя на поверхность.
– А ты пробовал?
– Я сказал «пройти». Не буду же я из спортивного интереса без товара прогуливаться. По таким вот шахтам лазать – груз к жопе не прицепишь! Кстати о…
Не уточняя, что конкретно имел в виду, Скиф остановился и критически оглядел Максима. Заставил снять куртку, понюхав, скинул свою и надел добротную кожанку, подвернув рукава, в плечах чужая одежка была великовата. Татуировку на предплечье велел замотать тряпкой, ругаясь на бандитские знаки отличия и прочие особые приметы. А особых примет у Максима больше не имелось. Кто видел мельком, не вспомнил бы и не опознал. Скиф достал из кармана платок в мелкую черно-белую клетку и скрутил из нее какой-то замысловатый головной убор. Максим мрачно смотрел на приятеля, не зная, как бы сказать, что такое чучело скорее привлечет всеобщее внимание, чем поможет скрыться ото всех.
– Ты что, варвар этакий, арафатки у себя на Китай-городе никогда не видал?
– Да не носят у нас такое. Авторитеты в шапках да священник у них в чалме, старый такой, говорят, в самой Мекке побывал. А это только террористу в самый раз. Не буду надевать! И так в розыске по мокрухе и не только.
– Много ты понимаешь! Это Киевская, тут не одна диаспора, как у вас, а целый караван-сарай, кого только не встретишь. И платки эти кочевники от песка и ветра наматывали вообще-то, это потом только придумали морды от камер наблюдения закрывать. Что нам, собственно, сейчас и требуется… Щетина у тебя почти черная, за своего сойдешь, если не приглядываться.
Максим вздохнул и надвинул на глаза тряпку, с нее свешивались хвосты и щекотали плечо. Скиф отступил на шаг назад, оценил видок, остался недоволен, зачерпнул из лужи грязи, как следует вымазал шею и старательно выстиранную еще на Александровском саду футболку. Повязал вокруг пояса свою куртку, скрывая добротный армейский ремень, никак не положенный нищему дервишу, заставил сунуть в ботинок камешек, чтобы придать неуверенность походке, скользящий шаг бойца его не устраивал: все же предстояло разыграть забитого раба, а не телохранителя. Довольно кивнул, показал большой палец и вдруг, без предупреждения, двинул изо всех сил кулаком прямо по едва зажившим ребрам! Максим согнулся, хватая ртом воздух, перед глазами поплыли круги от боли, а безжалостный Скиф только улыбался.
– Вот, запомни, как болит, и не вздумай разогнуться! Ходи за хозяином и головой кивай. А то придумал тут: «не буду», «не хочу». Забудь эти слова на несколько часов, если жить хочешь.
– Понял… – сдавленно выдохнул Макс.
– И вообще, говорить я буду. Ну, пшел, раб, солнце еще высоко, хозяин приказывает!
Входя в роль, Максим промолчал.
Коридор вывел их в переход, принадлежащий Арбатской Конфедерации, теперь Скиф не оставлял своего спутника ни на минуту. Не оставлял и в покое, постоянно подгоняя, и незаметно для окружающих при любой возможности требовал сохранять спокойствие и ничего не бояться. Видно, боялся сам.
На блокпосту шмонали. Хотя, какой же это блокпост? Ганза с удовольствием принимала к себе богатых соседей из Арбатской Конфедерации, внимательно следя лишь, чтобы бедные родственники сверху с Филевской не просочились без пропусков. Такой пропуск волшебным образом уже оказался в руках Максима, тот самый, который ему выписали сразу по прибытии потрепанной в пути дрезины на станцию. Похоже, маскарад Скиф готовил уже тогда, потому что имя было вписано не русское, а на фамилии даже привычный ко всему постовой споткнулся, читая, раза два. Пропуск полагалось подавать с почтением, и тут Максим для натуральности актерской игры снова огреб подзатыльник от своего «рабовладельца».
– Купил вот себе грузчика у вас наверху, за долги, теперь мучаюсь! – разглагольствовал вошедший в образ строгий хозяин, небрежно кинув собственный паспорт проверяющему на стол. Тот бдительно сверил потертую фотографию с наглой физиономией, но даже выражение лица на карточке оказалось идентичным. Пролистал пестрившую штампами разных союзов и конфедераций книжицу, и завистливо вздохнул.
Максим впервые видел паспорт Скифа, но ничуть не удивился, обнаружив там звездные печати Красной линии, молоточки Кузнецкого моста и даже трехконечную свастику, приятель везде побывал, в отличие от проверяющего, который потер пальцем какой-то уж вовсе неведомый значок.
– Не пойму, Бауманская что ли?
– Севастопольская, – фыркнул недовольный задержкой Скиф. Чем дольше они тут стояли, тем больше увеличивалась возможность завалить все дело!
– Да она же вроде необитаемая… – протянул проверяющий, рассматривая отметку еще подозрительнее. – Ходили туда люди, никого не нашли.
– Значит, искали плохо. А ты сам ходил?!
– Да чего ты прицепился, как клещ? – старший офицер отобрал у чересчур любопытного сотрудника документ и вернул владельцу. – Что везете?
Очевидно было, что ничего, кроме еле ковыляющего «живого товара». Но Скиф ответил:
– Груз тут у вас в пакгаузе остался, надо транспортировать на Проспект Мира.
– На чай меняться, что ли? – с интересом и пониманием дела заметил офицер.
– А то! Товар-то выгодный. Только тащить тяжело и далеко, вот и провозился наверху на филевке, пока эту дубину стоеросовую себе выторговал. Должник он, в карты последние тряпки продул, теперь будет два месяца на меня работать. Два, слышь?! – показал он для убедительности два пальца, а «бестолковый» раб схлопотал еще подзатыльник и промычал что-то не русское и явно непочтительное. – Мне еще пропуск твой оформить пришлось, а за них пошлину немалую берут. Ну, не самому же корячиться, правда? – обратился контрабандист уже к постовым. Те согласно кивали.
– Проходите. Следующий!
«Дубина стоеросовая» обиженно сопел и, прихрамывая от режущего ногу камешка под пяткой, поплелся к лестнице.
– Повеселей, Бюльбюль-оглы, или как тебя там? – рявкнул Скиф и уже потише добавил. – Кажись, пока проскочили. Но ты не расслабляйся, если нам сейчас дядя Миша попадется, он твою собственноручно штопанную морду под любым гримом узнает, у врачей память профессиональная.
До сих пор только мельком удалось поглядеть станцию Кольца, но и сейчас Максим не поднимал головы. Ганзейская Киевская находилась глубже всех остальных, ее золоченые арки и мраморные скамьи кое-где сохранились, на краешек такой роскошной скамейки он и присел под недовольными взглядами богатых местных купцов. Так же неодобрительно и брезгливо они рассматривали далекого от респектабельности Скифа, оборванного и грязного после путешествия по насосной станции ничуть не меньше своего «раба».
– Я тебя теперь без присмотра не брошу, а то опять во что-нибудь вляпаешься, геморрой ходячий. И с Короля потребую возместить расходы на вызволение из плена его дипломатических послов. Чтоб знал в следующий раз, кого посылать! Сказано же было: тихо, не привлекая внимания, разузнать про брамина. А ты что натворил? Шнырю потерял, у соседей нашумел, от красных сбежал, и теперь они два комбеза вернуть просят, которые вы с собой уволокли. Король пока отбрехивается, не отдает. В общем, кругом ты на бабки попал. Не пришлось бы тебе и в самом деле на меня несколько месяцев бесплатно работать.
– Куртку вернешь – подумаю, – улыбнулся Максим. Ему действительно хотелось и дальше бродить со Скифом по туннелям и станциям, попадая в рискованные передряги. Если бы не Симка… – Я так понял, ты у наших уже побывал, если столько знаешь? Сестренка моя как там?