– Но… ведь Тоф идиот. Ты его ненавидишь. И Бридж! – Сент-Клэр пристально смотрит на меня. – Мы ведь до сих пор ненавидим Бридж, так? Или я что-то пропустил?

Я киваю:

– Все еще ненавидим.

– Что ж, тогда это подходящее наказание. Только представь, она нарядится в атласное кукольное платье, которое ни одна нормальная девушка на себя не наденет, и им выдадут отвратительную фотографию…

– Фотографию… – чуть не плачу я.

– Но они ужасны, Анна. – Сент-Клэр входит в раж. – Эти неестественные позы и жуткие слоганы: «Ночь памяти», «Волшебный момент…

– … из которого сотканы мечты».

– Точно. – Парень подталкивает меня локтем. – О, и не забудь про брелок с памятной фоткой. Бридж придется купить такой. Все это смутит Тофа, и он порвет с ней… совершенно точно… Фото с выпускного окончательно добьет их отношения.

– И все же они будут такими красивыми.

– Ты ведь ненавидишь наряжаться.

– И у них будут танцы.

– А ты разве не танцуешь здесь? Ты ведь танцевала в лобби на столе в День благодарения. – Сент-Клэр смеется. – Бридж точно не сможет станцевать на столе во время выпускного.

Я еле удерживаюсь от улыбки:

– Иначе грохнется.

– Вот именно.

– Наверное, так и будет.

– Никаких «наверное». Она грохнется головой.

– Будет весьма неловко, когда ее вырвет…

Сент-Клэр всплескивает руками:

– И эта кошмарная еда на выпускном! Как я мог об этом забыть? Резиновая курица, бутылочный кетчуп…

– На туфлях Тофа.

– Убийственно! – восклицает Сент-Клэр. – И все это окажется на фото, сто процентов!

Я наконец расплываюсь в улыбке, и парень смеется:

– Вот это другое дело.

Мы смотрим друг другу в глаза. Улыбка Сент-Клэра становится мягче, и он с нежностью толкает меня локтем. Я кладу голову ему на плечо, и свет на лестнице гаснет. Он выключается автоматически.

– Спасибо, Этьен.

Парень вздрагивает от звука своего имени. В темноте я кладу его руку себе на колени и сжимаю. Он сжимает мою руку в ответ. У него короткие обгрызенные ногти, но я все равно люблю его руки.

Идеальный размер.

Глава тридцать восьмая

Теперь я понимаю, почему люди всегда стремятся в Париж весной. Пробиваются свежие ярко-зеленые листочки, каштаны усыпаны пушистыми розовыми стрелками, вдоль тротуаров – лимонно-желтые тюльпаны. Куда ни глянь, улыбающиеся парижане. Они сменили шерстяные шарфы на легкие. Люксембургской сад забит людьми, но это даже здорово. Все радуются первому теплому деньку. Мы не видели солнышко несколько месяцев.

Но я счастлива по другой причине.

Сегодня утром Сент-Клэру позвонили. Сьюзан Сент-Клэр не станет главной героиней романа Джеймса Эшли. ПЭТ-КТ-сканирование четко показало: никаких признаков рака не обнаружено. Она еще будет ходить на тесты каждые три месяца, но в данный момент мама Этьена здорова в полном смысле этого слова.

Мы отмечаем это событие в городском саду.

Мы с Этьеном валяемся перед восьмиугольным бассейном, по которому обычно пускают игрушечные кораблики. Мередит играет в футбольном матче (в официальной лиге!) на крытом поле через дорогу, а Джош с Рашми болеют за нее на трибунах. Мы тоже недавно там были. Мер просто супер, но мы не отличаемся большой любовью к профессиональному спорту. Проходит всего пятнадцать минут, и Этьен уже, красноречиво двигая бровями, подталкивает к выходу.

Меня не нужно долго уговаривать. Мы вернемся чуть позже, к концу игры.

Странно, что я здесь в первый раз, ведь сад разбит недалеко от Латинского квартала. И как я его пропустила. Этьен показывает мне школу пчеловодства, фруктовый сад, кукольный театр, карусели и площадку, где джентльмены с головой ушли в «бульс» – такой боулинг на траве. Этьен говорит, что мы в лучшем парке Парижа, но мне кажется, это лучший парк во всем мире. Как бы я хотела показать это место Шонни.

Позади нас ветер гоняет крошечные парусники, и я счастливо вздыхаю.

– Этьен?

Мы лежим рядом, упираясь в край бассейна. Этьен ерзает и, не стесняясь, закидывает на меня ногу. Наши глаза закрыты.

– Мм…

– Это гораздо лучше футбола.

– Хм… кто же спорит?

– Мы такие лентяи.

Сент-Клэр легонько шлепает меня, и я тихо смеюсь. И лишь спустя какое-то время понимаю, что он зовет меня по имени.

– Что? – Должно быть, я задремала.

– У тебя в волосах лодка.

– А?

– Я говорю, у тебя лодка в волосах.

Я пытаюсь приподнять голову, но у меня не получается. Этьен не шутит. К нам подбегает взволнованный мальчик возраста Шонни и что-то торопливо говорит по-французски. Этьен смеется, а я пытаюсь выпутать игрушечные паруса из волос. Лодка опрокидывается, и мои волосы погружаются в бассейн. Мальчик кричит на меня.

– Эй, может, поможешь?

Я сердито смотрю на Этьена, который уже чуть ли не повизгивает от смеха. Он пытается взять себя в руки, а мальчик дотягивается до моих волос и тянет за спутанные пряди.

– Ай-яй-яй!

Этьен рявкает на него, и мальчик меня отпускает. Этьен аккуратно касается моих волос и начинает выпутывать деревянную парусную лодочку. Он отдает мальчику игрушку и уже более мягко просит не направлять ее на невинных прохожих. Мальчик хватает игрушку и убегает.

Я выжимаю волосы:

– Уф!

– Вода здесь чистая, – ухмыляется Этьен.

– Ну конечно. – Мне даже нравится, что он догадывается, о чем я думаю.

– Пошли. – Сент-Клэр встает и протягивает мне руку.

Я хватаюсь, и он помогает мне встать. Я жду, что он отпустит мою руку, но нет. Вместо этого он ведет меня в безопасное место подальше от бассейна.

Держаться за руки так классно. Так приятно.

Как бы мне хотелось, чтобы друзья чаще брали друг друга за руки, как дети на улице. Непонятно, почему, вырастая, мы начинаем этого стесняться. Мы усаживаемся на траве под сенью цветущего каштана. Я высматриваю «газонную полицию» в маленьких кондукторских шапочках, которая постоянно гоняет горожан с газонов, но никого не вижу. Когда дело доходит до подобных вещей, Этьен просто талисман. У меня промокла сзади вся рубашка, но это даже приятно.

Мы все еще держимся за руки.

Наверное, пора их разнять. Сейчас было бы удобнее всего это сделать.

Почему мы не отпускаем руки друг друга?

Я разглядываю бассейн. Этьен тоже. Но лодки нас не интересуют. Его ладонь горит, но он не отпускает мою руку. И затем… он придвигается ближе. Всего чуть-чуть. Я опускаю глаза и вижу, что его рубашка задралась вверх, обнажая спину. Его кожа гладкая и бледная.

Самая сексуальная вещь, которую я когда-либо видела.

Парень придвигается еще, и я делаю то же самое. Рука к руке, нога к ноге. Он сжимает мою ладонь, предлагая посмотреть на него.

Я делаю так, как он хочет.

Темные глаза Этьена ищут мои.

– Что мы делаем? – смущенно произносит он.

Он такой красивый, такой совершенный. У меня кружится голова. Сердце колотится, пульс учащается. Я подставляю ему лицо, и он наклоняется ко мне. Закрывает глаза. Наши губы легонько соприкасаются.

– Я сделаю это, если попросишь, – говорит он.

Он проводит пальцами по моим запястьям, и внутри разгорается пожар.

– Поцелуй меня, – говорю я.

И он исполняет просьбу.



Мы целуемся как сумасшедшие. Словно от этого зависят наши жизни. Его язык скользит внутри моего рта нежно, но требовательно. Я никогда в жизни не ощущала ничего подобного – и вдруг понимаю, почему люди говорят, что тают от поцелуев. Каждый дюйм моего тела жаждет слиться с Этьеном. Я запускаю пальцы в его волосы и притягиваю поближе к себе. В венах пульсирует кровь, сердце колотится. Я никогда еще никого так сильно не хотела. Никогда.

Этьен опускает меня на траву, и мы ложимся, целуясь прямо перед детьми с красными воздушными шариками, стариками с их шахматными досками и туристами с развернутыми картами, но мне все равно. Мне абсолютно наплевать на все это…

Все, чего я хочу, – это Этьен.

Вес его тела на мне – это что-то невероятное. Я чувствую, как он прижимается, и вдыхаю запах его крема для бритья, шампуня и еще… его самого. Самый восхитительный аромат, который я только могла вообразить.

Я хочу дышать им, лизать его, съесть, выпить… Его губы на вкус точно мед. И хотя на лице у него пробивается щетина и она щекочет мне кожу, это не важно, совершенно не важно. Его руки шарят по моему телу, и не важно, что его губы впились в мои, я хочу почувствовать его еще ближе, ближе, ближе…

И вдруг Этьен останавливается. Инстинктивно. Его тело напрягается.

– Да как ты мог?! – визжит девушка.

Глава тридцать девятая

Моя первая мысль: Элли.

Элли нашла нас и собирается придушить меня голыми руками, а кукловод, лошадки на карусели и пчеловоды станут свидетелями преступления. Мое горло побагровеет, я перестану дышать и умру. А затем Элли посадят в тюрьму, и она будет писать Этьену бредовые письма на кусочках отшелушенной кожи до конца его жизни.

Но это вовсе не Элли. Это Мередит.

Этьен резко отстраняется от меня. Мередит отворачивается, но я успеваю заметить, что она плачет.

– Мер!

Она убегает, прежде чем я успеваю что-то сказать. Я смотрю на Этьена, но он лишь растерянно потирает затылок.

– Вот дерьмо, – бурчит он.

– Вот именно, дерьмо, – соглашается Рашми.

Я с изумлением обнаруживаю, что они с Джошем тоже здесь.

– Мередит, – мычу я. – Элли.

Как же так получилось? У Этьена есть девушка, а еще у нас есть общая подруга, которая в него влюблена, что, в общем-то, никогда не было тайной.

Этьен вскакивает на ноги – его рубашка вся в следах от травы – и убегает. Он бежит к Мередит, выкрикивая ее имя, и исчезает за деревьями. Джош и Рашми что-то говорят, но я не могу разобрать ни слова.

Этьен только что бросил меня? Из-за Мередит?

В горле пересохло, я не могу сглотнуть. Меня не просто поймали за поцелуем с парнем, на которого у меня никаких прав, хоть это и был прекраснейший момент в моей жизни… В итоге он меня еще и бросил. На глазах у всех.

Передо мной, словно в тумане, возникает рука. Я разглядываю запястье, локоть, татуировки с черепом и костями, потом вижу плечо, шею и, наконец, лицо. Джош. Он хватает меня за руку и помогает встать. Мои щеки мокрые от слез, и я даже не помню, когда успела разрыдаться.

Джош и Рашми молча ведут меня к скамейке. Друзья терпеливо выслушивают всю эту чушь о том, что я не знаю, как это произошло, и что я не хотела никого обидеть, и что, пожалуйста, не надо говорить Элли. Что я ужасно поступила так с Мер, и теперь она никогда со мной не заговорит, и я не удивлена, что Этьен убежал, потому что я ужасный человек. Самый худший на свете.

– Анна, Анна, – перебивает меня Джош. – Если бы за каждую глупость платили один евро, я бы уже выкупил «Мону Лизу». С тобой все будет хорошо. У вас обоих все будет хорошо.

Рашми скрещивает руки:

– Вы тут вовсе не единственная целующаяся парочка.

– Мередит такая… – я судорожно сглатываю, – хорошая. – И снова это дурацкое слово. – Как я могла так с ней поступить?

– Да, она такая, – поддакивает Рашми. – И было довольно мерзко с вашей стороны устроить ей такое. О чем вы думали?

– Я не думала. Это случилось само собой. Я все разрушила. Она меня ненавидит. И Этьен тоже.

– Сент-Клэр точно тебя не ненавидит, – вмешивается Джош.

– Ну, на месте Мер я бы его ненавидела. – Рашми хмурится. – Он слишком долго водил ее за нос.

Джош возмущен:

– Он никогда не давал ей повода подумать, что она ему больше чем друг.

– Да, но никогда и не лишал надежды!

– Он встречался с Элли полтора года. Ты не считаешь, что этого достаточно? О! Прости, Анна.

Мои рыдания усиливаются.

Друзья сидят со мной на скамейке до тех пор, пока солнце не скрывается за деревьями, а затем ведут обратно в общежитие. Когда мы наконец приходим туда, в лобби пусто. Все наслаждаются великолепной погодой.

– Мне нужно поговорить с Мер, – восклицаю я.

– О, нет, не стоит, – возражает Рашми. – Дай ей немного времени.

Я проскальзываю в свою комнату и обнаруживаю ключ. Оказывается, в ночь пропажи я просто забыла его в своей комнате.

За стеной у Мер грохочут «Битлы», и я вспоминаю свою первую ночь здесь. Неужели «Революция» заглушает ее рыдания? Я прячу ключ под рубашку и падаю на кровать. Встаю и меряю шагами комнату, затем снова ложусь.

Я не знаю, что дальше делать.

Мередит ненавидит меня. Этьен исчез, и я не знаю, любит он меня, или ненавидит, или же думает, что совершил ошибку, или что-то еще. Должна ли я ему позвонить? Но что сказать? «Привет, это Анна. Девушка, с которой ты целовался в парке, а потом свалил? Может, встретимся?» Но мне нужно знать, почему он ушел. Я хочу знать, что он думает обо мне. Мои руки дрожат, когда я набираю номер…

И попадаю на голосовую почту. Поднимаю глаза к потолку. Он там? Непонятно. Грохот музыки у Мер заглушает звук шагов, так что придется подняться, чтобы все выяснить. Я смотрюсь в зеркало. Глаза покраснели и опухли, волосы напоминают совиное гнездо.

Дыши. Одно действие за раз.

Умойся. Расчеши волосы. Почисти зубы, раз уж такое дело.

Снова дыши. Открой дверь. Поднимись наверх. Я стучу в дверь, и в животе предостерегающе урчит. Никто не отвечает. Я прижимаю ухо к портрету Этьена в шляпе Наполеона, стараясь расслышать, что происходит в комнате. Ничего. Где он? ГДЕ он?

Я возвращаюсь на свой этаж. Скрипучий голос Джонна Леннона по-прежнему гремит в коридоре. Ноги сами собой машинально останавливаются возле комнаты Мер. Я должна извиниться, и не важно, что считает Рашми. Однако Мередит открывает дверь, сгорая от ярости:

– Великолепно. Это ты.

– Мер… мне жаль.

Подруга разражается неприятным смехом:

– Да ну? Я видела, как тебе было жаль, когда ты засовывала язык ему в гланды.

– Прости. – Я чувствую себя ужасно беспомощной. – Все случилось само собой.

Мередит сжимает кулаки, и сегодня, как ни странно, на ней нет ни одного кольца. Лицо не накрашено. К тому же она совершенно растрепана. Раньше она всегда выходила лишь при полном параде.

– Как ты могла, Анна? Как ты могла так со мной поступить?

– Я… я…

– Ты что? Ты же знала, что я к нему чувствую! Не могу поверить!

– Прости, – повторяю я. – Не знаю, о чем мы думали…

– Ну да, в любом случае, теперь уже не важно. Он не выбрал ни одну из нас.

Мое сердце останавливается.

– Что? Что ты хочешь этим сказать?

– Он догнал меня и заявил, что я его не интересую. – Лицо Мередит заливает краска. – А потом пошел к Элли. Сейчас он там.

Перед глазами все плывет.

– Он пошел к Элли?

– Как всегда, когда у него неприятности, – удовлетворенно заявляет Мер. – Ну, и как ощущения? Уже не так жарко, верно? – И она захлопывает дверь прямо у меня перед носом.

Элли. Он выбрал Элли. Опять.

Я бегу в ванную и поднимаю крышку унитаза. Жду, когда выйдет ланч, но желудок все равно крутит, поэтому я опускаю крышку и сажусь. Что со мной не так? Почему я всегда западаю не на тех парней? Я не хотела, чтобы Этьен стал очередным Тофом, но так получилось. Только на этот раз все гораздо хуже, потому что Тоф мне всего лишь нравился. А Этьена я люблю.

Я не вынесу встречи лицом к лицу. Как мне смотреть ему в глаза? Хочется вернуться в Атланту, к маме. Мне стыдно от этой мысли. Восемнадцатилетним не нужна мамочка. Не знаю, как долго я просидела в туалете, но внезапно мое внимание привлекают странные звуки, доносящиеся из коридора. Кто-то колотит в дверь.

– Боже, ты там что, всю ночь собираешься сидеть?

Аманда. Хуже и быть не могло.

Я смотрюсь в зеркало. Глаза покраснели, словно я перепутала «визин» с клюквенным соком, а губы опухли, как будто их покусали осы. Я поворачиваю кран и умываюсь холодной водой. Затем вытираюсь жестким бумажным полотенцем и, прикрывая лицо рукой, бегу в свою комнату.

– Привет, булимичка, – говорит Аманда. – Прикинь, я тебя слышала.

Моя спина напрягается. Я оборачиваюсь, и светлые глаза Аманды невинно округляются. Рядом с ней Николь, сестра Рашми Санджита и… Айла Мартин, миниатюрная рыжеволосая девушка. Айла держится позади. Она не часть их компашки, просто ждет своей очереди в ванную.

– Она выблевала весь обед. Гляньте-ка на ее лицо. Это отвратительно.

Николь хихикает:

– Анна всегда выглядит отвратительно.

Мое лицо вспыхивает, но я не реагирую, потому что именно этого Николь и хочет. Однако игнорировать ее подружку я не могу.

– Ты ничего не слышала, Аманда. Я не булимичка.

– Вы слышали, она только что обозвала меня лгуньей.

Санжита поднимает ладошку:

– Я слышала.

Мне хочется врезать сестре Рашми, но я отворачиваюсь. Игнорируй их. Аманда прочищает горло.

– Рыдаешь из-за Сент-Клэра? – хихикает она.

Внутри все холодеет.

– Пока ты блевала, я слышала, как Рашми болтала со своей лесбой через дверь.

Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Не верю своим ушам: она НЕ могла так ее обозвать.

Голосок Аманды словно отравленная конфетка, сладкий, но смертоносный.

– Она что-то болтала про то, как вы лапались, и теперь большая лесба-фрик выплакивает по этому поводу глаза.

У меня отвисает челюсть. Я лишаюсь дара речи.

– У нее все равно не было с ним шансов, – заявляет Николь.

– Я даже не знаю, с чего Анна возомнила, что шанс есть у нее. Дэйв прав. Ты шлюха. Ты оказалась недостаточна хороша для него и уж тем более недостаточно хороша для Сент-Клэра. – Аманда встряхивает волосами. – В его аттестате средняя оценка пять, а в твоем будет три.

Я не успеваю переваривать такое количество информации. Голос дрожит.

– Не смей обзывать Мередит.

– Как, лесбой? Мередит Шевалье – большая, грязная ЛЕСБА!

Я врезаю Аманде с такой силой, что мы вваливаемся в ванную. Николь вопит, Санджита хохочет, а Айла умоляет нас остановиться. Из комнат выбегают люди, и нас окружает улюлюкающая толпа. А затем кто-то оттаскивает меня от Аманды.

– Какого черта здесь происходит? – спрашивает Нейт, крепко сжимая мои руки.

Что-то течет у меня по подбородку. Я вытираю, и это оказывается кровь.

– Анна напала на Аманду! – кричит Санжита.

Айла подает голос:

– Аманда ее задирала…

– Аманда защищалась! – шипит Николь.

Аманда ощупывает свой нос и морщится:

– Кажется, она его сломала. Анна сломала мне нос.

Неужели это правда? Слезы обжигают щеку. Должно быть, Аманда поцарапала меня ногтем.

– Мы ждем объяснений, мадемуазель Олифант, – строго говорит Нейт.

Я качаю головой, а Аманда разражается обвинительной тирадой.

– Довольно! – обрывает Нейт. Аманда замолкает. Мы прежде никогда не слышали, чтобы он повышал голос. – Анна, ради бога, что произошло?

– Аманда назвала Мер… – шепчу я.

Нейт злится:

– Я тебя не слышу.

– Аманда назвала… – Я замолкаю, заметив в толпе светлые локоны Мередит. Я не могу это произнести. Не после всего того, что я сегодня натворила. Я опускаю глаза на свои ладони и сглатываю. – Мне жаль.

Нейт вздыхает:

– Ладно, народ… – Он машет на столпившихся в коридоре. – Шоу окончено, расходитесь по комнатам. Вы трое, – Нейт указывает на меня, Аманду и Николь, – ждите здесь.

Никто не шевелится.

– По комнатам, я сказал!

Санджита быстро сбегает по лестнице, и все начинают расходиться. Остаемся мы втроем и Нейт. И Айла.

– Айла, возвращайся к себе комнату, – повторяет Нейт.

– Но я свидетель. – В голосе девушки слышна решимость. – Я видела, как все произошло.

– Ладно. Все четверо к директору.

– А как же врач? – ноет Николь. – Она же сломала Аманде нос.

Нейт наклоняется и проводит беглый осмотр.

– Перелома нет, – констатирует он.

Я с облегчением выдыхаю.

– Ты уверен? – возмущается Николь. – По-моему, ей точно нужно к врачу.

– Мадемуазель, пожалуйста, приберегите свои речи для директора.

Николь затыкается.

Не могу поверить.

Меня никогда не вызывали к директору! Мой директор из клермонтской средней школы даже не знает моего имени. Аманда ползет к лифту, а я со все возрастающим ужасом плетусь следом. Едва Нейт отворачивается от нас, как Аманда выпрямляется, щурит глаза и произносит одними губами:

– Тебе конец, сука.

Глава сороковая

Директриса назначила наказание. Я буду оставаться после уроков.

Я. ПОСЛЕ. УРОКОВ.

Аманде придется оставаться неделю, а мне – две.

– Ты меня разочаровала, Анна, – заявила директриса, массируя свою точеную, точно у балерины, шею. – Что скажет твой отец?

Мой отец? Да кому есть дело до моего отца? Что скажет мама? Она меня убьет. Она так разозлится, что оставит здесь, во Франции, на веки вечные. И я закончу, как один из тех бомжей возле Сены, от которых разит потными подмышками и квашеной капустой. Буду варить свою обувь вместо еды, как Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке». Моя жизнь РАЗРУШЕНА.

Наказание мне назначили незаслуженно, лишь из-за того, что я не стала признаваться в том, что именно сказала Аманда. Ненавижу это слово. Словно в нетрадиционной ориентации есть что-то позорное. Как будто если Мер любит спорт, значит, автоматически становится лесбиянкой. Нет никакого повода так ее оскорблять. Если бы Мер была лесбиянкой, с чего бы ей расстраиваться из-за нас с Этьеном?

Ненавижу Аманду.

Когда директриса попросила Айлу рассказать, что произошло, девушка стала меня защищать, и лишь поэтому наказание не продлили до конца учебного года. Кроме того, Айла меня поддержала и не выдала директрисе, как Аманда обозвала Мер. Я молча поблагодарила ее взглядом.

Мы возвращаемся в общежитие. Все толпятся в лобби. Слухи уже успели разойтись по общежитию, и теперь ребята жаждут увидеть боевые раны. Они задают нам вопросы, точно мы знаменитости на пресс-конференции, но я не обращаю на них внимания и проталкиваюсь сквозь толпу. Аманда уже собирает сторонников, распространяя свою версию событий.

Ну и ладно. Я слишком зла, чтобы разбираться с этим дерьмом.

На лестнице меня поджидают Дэйв и Майкл. Майкл, тупорылый идиот, толкает меня плечом, пытаясь лишить равновесия.

– Какого черта тебе от меня надо?! – ору я.

Дэйв и Майкл секунду таращат глаза, а затем обмениваются самодовольными ухмылками.

Я тащусь в свою комнату. Все меня ненавидят. Этьен предпочел мне свою девушку. В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ. Мередит меня ненавидит, и Рашми с Джошем тоже от меня не в восторге. Дэйв и Майкл меня ненавидят. Аманда и ее подружки тоже, как и все в лобби. Ну почему я не последовала совету Рашми? Если бы я только осталась в комнате, Мередит никогда бы на меня не накричала. И я бы не знала, что Этьен выбрал Элли. И не напала бы на Аманду и не заработала бы домашний арест на следующие две недели.

ПОЧЕМУ ЭТЬЕН ВЫБРАЛ ЭЛЛИ? ПОЧЕМУ?

Этьен. Медовые губы и потрясающие поцелуи. Парень, который никогда, никогда, НИКОГДА не бросит свою дурацкую девушку! Стук в дверь застает меня врасплох. Оказывается, я настолько ушла в себя, что даже не услышала стук шагов.

– Анна? Анна, ты там?

Сердце сжимается при звуках знакомого английского акцента.

– С тобой все в порядке? Аманда внизу несет какую-то чушь. Говорит, ты ее побила. – Этьен снова стучит, на этот раз громче. – Пожалуйста, Анна. Нам нужно поговорить.

Я резко распахиваю дверь:

– Поговорить? О, теперь ты хочешь поговорить?

Этьен смотрит на меня с ужасом. Белки глаз у меня все еще красные, на щеке двухдюймовый порез, а мышцы напряжены.

– Анна?

– Что, не ожидал, что я узнаю про твой поход к Элли?

Он явно растерян:

– Ч-что?

– Ну? – Я скрещиваю руки. – Это ведь так?

Конечно, он не ожидал, что я узнаю.

– Да, но… но…

– Но что? Ты меня держишь за полную идиотку? За тряпку? Думаешь, я буду вечно ждать на обочине? Считаешь, что сможешь бегать к ней каждый раз, когда дело запахнет жареным, и я это проглочу?

– Все вовсе не так!

– Это ВСЕГДА так!

Этьен открывает рот, а затем резко его закрывает. На его лице тысячу раз сменяют друг друга выражения ярости и боли. А затем лицо становится каменным. И он убегает.

– Я ДУМАЛА, ТЫ ХОЧЕШЬ ПОГОВОРИТЬ! – кричу я.

И захлопываю дверь.

Глава сорок первая

Посмотрим-посмотрим. Вчера я: (А) целовалась взасос с лучшим другом, хотя клялась никогда этого не делать; (Б) предала из-за этого подругу; (В) подралась с девчонкой, которая меня допекла; (Г) заработала две недели домашнего ареста и (Д) набросилась на лучшего друга с обвинениями и обратила его в бегство.

Маленькая поправка. Обратила в бегство в очередной раз.

Если бы существовал конкурс «Сделай себе как можно больше пакостей за один день», то, вне всяких сомнений, я бы его выиграла. Моя мама буквально изрыгала огонь, когда узнала про драку с Амандой, и у меня отобрали машину на все лето. Я даже не смогу увидеться с друзьями. Мне очень стыдно за то, как я обошлась с Мередит. Джош и Рашми ясно дали понять, что они на ее стороне, а Сент-Клэр… даже не смотрит на меня.

Сент-Клэр. Вот опять он больше не Этьен, не мой Этьен.

Это ранит больше всего.

Утро просто отвратительное. Я пропускаю завтрак и просачиваюсь на английский буквально в последнюю секунду. Друзья даже не замечают моего существования, зато все остальные глазеют и перешептываются. Наверное, они приняли сторону Аманды. Остается надеяться, что они ничего не узнали о ситуации с Сент-Клэром, что маловероятно, если учесть, как громко я орала вчера вечером на него в коридоре. Весь урок я украдкой на него глазею. Он так устал, что почти спит на ходу, и, похоже, не ходил в душ.

И даже в таком виде он все равно красив. Ненавижу его. И себя тоже ненавижу за отчаянное желание, чтобы он взглянул на меня. И эта ненависть только усиливается, когда Аманда замечает мой взгляд и ухмыляется: «Видишь? Я же говорила, что он не в твоей лиге».

И Мер. Она не отворачивается при виде меня в другую сторону, как Сент-Клэр, – и в то же время на самом деле они оба от меня отвернулись, – волны враждебности, исходящие от Мередит, бьют по мне снова и снова. Урок математики лишь усугубляет положение. Когда профессор Бабино раздает нам домашнюю работу, Сент-Клэр протягивает мне стопку бумаг через плечо, даже не повернувшись в мою сторону.

– Спасибо, – бормочу я.

Парень на секунду замирает, а затем вновь продолжает игнорировать мое существование. Это уже вошло у него в привычку.

Больше я не пытаюсь с ним заговорить.

Французский, как и предполагалось, проходит отвратительно. Дэйв отсаживается от меня подальше и демонстративно меня игнорирует. Несколько младших ребят пристают ко мне с расспросами, но я не в курсе, что с Дэйвом такое, к тому же при мысли о нем у меня схватывает желудок. Я предлагаю надоедливым ребятам отвалить, и мадам Гильотина тут же выходит из себя. И не потому, что я сказала грубость, а потому, что сказала это не по-французски. Да что это за школа такая?

Во время ланча я запираюсь в туалетной кабинке, как в первый школьный день.

В любом случае, аппетита у меня нет.

На физике, к счастью, не задают никакой лабораторки, потому что я бы не пережила мысли, что Сент-Клэр ищет нового партнера. Профессор Уэйкфилд что-то бубнит о черных дырах, и на середине лекции Аманда делано потягивается и бросает через плечо сложенный листок бумаги. Он приземляется мне на ноги. Я читаю записку под партой.

ЭЙ, СКУНС, СВЯЖЕШЬСЯ СО МНОЙ СНОВА – И ЦАРАПИНОЙ УЖЕ НЕ ОТДЕЛАЕШЬСЯ. ДЭЙВ ГОВОРИТ, ТЫ ШЛЮХА.

Вау. Не помню, чтобы раньше кто-то так меня называл. Но с чего вдруг Дэйв обсуждает меня с Амандой? Уже второй раз она меня так обзывает. Не могу поверить, что меня называют шлюхой из-за какого-то поцелуя! Я комкаю записку и запускаю Аманде в голову. К счастью или нет, но из меня такой стрелок, что записка попадает в спинку стула, отскакивает и цепляется за длинные волосы Аманды. Она ничего не чувствует. Мне становится немного лучше. Записка так и болтается у нее в волосах.

И упс! Аманда шевелится, и записка падает на пол как раз в тот момент, когда профессор Уэйкфилд проходит мимо нашего ряда. О нет. А вдруг он ее увидит и прочитает вслух? Мне, честно-честно, абсолютно не нужно новое прозвище в этой школе. Но сидящий рядом Сент-Клэр тоже замечает записку. Профессор Уэйкфилд уже почти дошел до нашей парты, и в этот момент Сент-Клэр вытягивает ногу и наступает на листок. Ждет, пока профессор пройдет дальше, и подбирает его. Я слышу шелест бумаги и заливаюсь краской. Сент-Клэр впервые за день на меня смотрит, но ничего не говорит.

Джош тоже молчит на истории, но, по крайней мере, он не поменялся местами. Айла мне улыбается, и невероятно, но это мне реально помогает. Секунд на тридцать. Затем Дэйв, Майкл и Эмилия сбиваются в стаю, и я слышу, как они называют мое имя, потом косятся на меня и хихикают. Ситуация, какой бы она ни была раньше, становится еще хуже.

Потом у нас выпадает свободное время. Рашми и Сент-Клэр набрасывают эскизы – они изучают живопись, – а я с головой ухожу в домашнюю работу. Позади раздается звонкий смех.

– Не будь ты такой шлюхой, скунсик, может, и завела бы друзей.

Опять Аманда. Красивая злобная стерва. Идеальная кожа, идеальные волосы. Ледяная улыбка и холодное сердце.

– У тебя какие-то проблемы? – спрашиваю я.

– Моя проблема – ты.

– Прекрасно. Спасибо.

Аманда встряхивает волосами:

– Не хочешь узнать, что о тебе говорят? – Я не отвечаю, потому что знаю, она и так все выложит. – Дэйв говорит, что ты переспала с ним для того, чтобы заставить Сент-Клэра ревновать.