Навязать ближний бой, где скорость и сила ударов играла бы меньшую роль, чем входы, подрезы, хваты и броски.

Не получилось.

Теперь мастера выискивали брешь, постоянно атакуя и ожидая, когда треттинец выдохнется от темпа, который выбрал, и его можно будет прикончить.

Клинки гремели, точно молоты в кузнеце, и Эрек несколько раз обернулся на пустую тропинку, недоумевая, почему никто из охраны не прибежал проверить, что тут случилось. Казалось, что они одни во всем мире, а затем наследник посмотрел на Рукавичку и понял, что та пользуется силой Вэйрэна, касается ее, отчего кожа женщины сразу же натянулась на скулах. Быстро оглядевшись, он увидел, что целый участок сада словно бы окружен прозрачным пузырем.

— Ты не хочешь, чтобы им кто-то мешал? — спросил Эрек удивленно.

— Я не хочу, чтобы его речи смущали людей, милорд. Ваш отец не одобрит слухов, это причинит урон вашей семье, — ответила она спокойно.

Мирко, сражавшийся коротким мечом и кинжалом, внезапно сбился с темпа, в котором «работал», пошел отчего-то в сторону от треттинца, двигаясь не прямо, а по какой-то странной дуге. Его повело еще сильнее, и он, чтобы не упасть, осторожно сел, воткнув свой меч в землю, и оперся на него, словно на трость, дабы не завалиться назад.

Воин прижал руку к боку, между его пальцев сочилась кровь, камзол был вспорот, но Эрек не знал, насколько сильно тот ранен. Стеклянными глазами мастер клинка уставился в только ему видимую точку, а после упал во влажные прелые листья, да так и остался лежать не шевелясь.

Наследник шагнул к нему, чтобы помочь, но Рукавичка вытянула руку и своим посохом преградила юноше дорогу.

— Он умирает, и ему не помочь. Лучше слушайте, что говорит Вэйрэн, милорд.

Эрек и не заметил, как в голове звучит громкий голос. Он понял, что женщина ни одного слова не произнесла вслух, но он слышал ее. Или не ее, а его. Того, кто пробуждал в нем асторэ. Он запел, загремел в мыслях, обнял своей силой, так крепко, что нельзя стало вздохнуть, а после Эрек да Монтаг, наследник Горного герцогства, надежда человечества в войне с шауттами, потерялся в чужих словах, запутался во фразах и забыл все, что было им.



Алессио любил себя. Уважал. Ценил. Он являлся самым важным человеком в этом мире. И по праву гордился своим мастерством. Оно далось ему благодаря врожденному таланту, а также тяжелому труду. Проникло в его сознание с потом, кровью, мозолями, травмами и ежедневной пахотой в фехтовальном кругу, в котором он постигал высочайшую науку для любого мужчины.

Лучшие из лучших признали его умения. Назвали мастером меча. Он отстоял право быть среди них, получил золотого карпа на предплечье. О нем говорили, что он в тройке мастеров меча. А вскоре станет первым. И Алессио знал это, верил, что в мире есть лишь несколько человек, что равны ему в высоком искусстве фехтования. Южанин участвовал в сотнях смертельных поединков и всегда выходил победителем, заканчивая их, когда сам того желал, навязывая свои правила, свой темп и свое окончательное решение — казнить или миловать. Покалечить, унизить, преподать урок или же отпустить на все четыре стороны.

В такие моменты он чувствовал себя одним из Шестерых. А теперь его самолюбие смешали с грязью. Плюнули ему в лицо, показав, чего стоит его талант.

Алессио уже несколько минут ничего не мог сделать с проклятым соотечественником, безродной дворнягой в мире мечей, о котором не слышал никто из мастеров со знаками золотого карпа. И в то же время этот Мильвио, чтобы его шаутты драли, был лучше всех и не спешил к тому, чтобы его вынесли вперед ногами из уродского сада.

Он убил Мирко! Мирко! Которого даже Алессио признавал отличным бойцом и теперь, оставшись без напарника, понял, насколько тяжело сдерживать ублюдка, который перестал «оглядываться» и сосредоточился на одном противнике.

На Алессио.

Тот потел и безуспешно пытался прикончить настырного выскочку, соображая, как вообще он смеет сочетать «Цаплю, следящую за облаками» с «Росой на листке крыжовника» и «Железной башней»?! Абсолютно разные школы и техники враг сплетал в четкое кружево, точно паук, расставлявший вокруг него паутину, ловко и уверенно заманивая в нее.

А еще у него были совершенно нелепые удары, входы, открывавшие ноги и низ живота, когда бастард, казалось, очень неуклюже подлетал вверх, приглашая ударить по предплечьям, перерубить запястья, но в итоге его кончик, всего-то пара дюймов, каждый раз каким-то непостижимым образом оказывался слишком близко к Алессио, пытаясь вскрыть гортань.

Ему очень хотелось узнать, где этот Мильвио обучался, что за странные техники, никогда не виданные, применяет земляк и когда же он, в конце концов, уже сдохнет?!

Но возможности спросить не представилось. Мастер Алессио разгадал движение противника, понял, где он окажется через подшаг, какой удар и куда нанесет, закрылся «Каменной балкой» и забулькал, когда буквально проломивший защиту стремительный бастард рассек ему шею.



Мальчишка герцога сидел в грязи, обняв себя руками за плечи, покачиваясь из стороны в сторону и негромко постанывая. Он не замечал ничего вокруг. Не видел, как «Золотой карп» несколько долгих секунд стоит, покачиваясь, захлебываясь льющейся во все стороны кровью, затем его голова, наполовину отделенная от туловища, откидывается назад, раскрывая алое нутро.

Треттинец без всяких эмоций перешагнул через тело поверженного противника, и женщина спросила негромко, поведя носом, точно животное:

— Кто же ты такой?

Мильвио не убирал меч и медленно приближался к ней.

— Как ты понял?

— Синий огонь, шаутт. Рядом с тобой он горит постоянно, у асторэ же, лишь когда они пользуются своей магией.

— Знаток, значит, — улыбнулся демон губами Рукавички. — Остальные были столь невежественны, что не понимали разницы.

Он стянул повязку, поделившись сокровенным, явно забавляясь:

— Пришлось выколоть себе глаза, чтобы они не догадались. Чувствуешь, какой аромат от крови, что ты выпустил, человече? Как же я соскучился по нормальной еде!

Мильвио не ответил, бросился вперед, держа меч так, чтобы нанести укол с максимального расстояния, но шаутт опередил человека, полыхнул светом, беззвучно взорвал воздух, отбрасывая назад.

— Давно хотелось попробовать! Не то чтобы я тебя боялся, — сообщил демон, трясущему головой треттинцу, тяжело поднимавшемуся с грязной земли. — Но лишние дырки тяжело заращивать. А я уже слишком привык к этой оболочке.

— Сойка! — сплюнул окровавленную слюну Мильвио. — Где ты взял это тело?

Тот пожал плечами:

— Где-то на Летосе. Одна недотаувин оставила для меня прекрасный подарок. До сих пор благодарю ее в своих благочестивых молитвах. — Он заржал, а затем спросил серьезно: — Кто ты?

— Твоя смерть.

Мильвио напал, и шаутт переместился, как перемещаются демоны. Вот он был там, а теперь уже… здесь. Тени ожили, стали материальны, метнулись к человеку, и меч в его руках вспыхнул, раскрывшись стальным ребристым веером, больше похожим на щит.

Тот принял в себя мрак, всосал его, как пьяница всасывает дармовое вино, и демон в облике красивой женщины страшно рыкнул, прекратив атаку, отскочив как можно дальше.

— Невозможно!

— Пора на ту сторону. — В руках человека снова был меч.

— Кто ты?!

И снова прозвучало:

— Твоя смерть.

«Женщина» больше не подпускала его к себе. Металась по саду, ломая кустарник, скрываясь за деревьями, бросая мрак и тени, которые поглощал или отражал щит. Он гнал ее, как лису гонит хороший охотничий пес, а настоящие псы тоскливо выли в городе.

Внезапно Эрек, о котором все забыли, страшно закричал, держась руками за голову, и земля вокруг него «выгорала», становилась угольно-черной. Щупальце от этой кляксы протянулось к телу Алессио, и оно приподнялось, покрываясь странной угольной коркой, рыча, дергаясь, меняясь, превращаясь в высокое человекоподобное существо с горящими синими глазами.

Оно подняло свой меч и шагнуло к Мильвио, закрывая собой убегающего шаутта.

Где-то в городе раздался высокий вой, так, словно кричит раненый кит, а затем раздался многоголосый человеческий вопль, полный ужаса.

В Скалзь пришли та сторона и тот, кто своим именем указал ей тропу.

Глава девятнадцатая

Нити и кости


Удивительно, как мы зависимы от тех или иных вещей. Когда они рядом, в нас появляется уверенность в собственных силах. Способность сделать то, что в иных случаях оказалось бы совершенно невозможным. И мое утверждение относится не только к обычным людям. Таувины, некроманты, даже великие волшебники, хоть и обладали даром пробуждать магию, никогда не чурались использовать уникальные вещи, которые мы привыкли называть артефактами. Веер Тиона — самый известный из подобных предметов, и мы с вами, все, прекрасно понимаем, что о множестве иных артефактов мы ничего не слышали. К сожалению, в нашу Эпоху Забвения они исчезли с лица земли и их разучились делать…
Из лекции в Каренском университете. 900 год после Катаклизма


Когда муж напивался и мог встать из-за стола без помощи слуг, то порой приходил к ее спальне, стучал в запертую дверь, затем ломился, а потом заплетающимся языком называл трусливой дурой.

— Ты оскорбляешь моих благородных предков! — орало это убожество.

Право, ни дня не проходило, чтобы Бланка не порадовалась, что убила его, устроив тот заговор. Он был ничтожеством, которое слишком много пило и слишком часто пускало в ход кулаки. И, как всегда, «любимый муж» ошибался.

Она не была труслива. Скорее наоборот. Всегда делала то, что требовалось, не тушевалась перед опасностью и, раз приняв решение, двигалась к цели, пока не осуществляла ее, даже если это грозило крайне неприятными последствиями. Отец, к примеру, знал об этом, и она надеялась, что гордился ее смелостью. И дурой Бланка Эрбет тоже не являлась. Скорее расчетлива и логична, чем глупа и безалаберна.

Но в худший день своей жизни она поняла, что все-таки ее покойный муженек, да сожрут его дух шаутты на той стороне, оказался совершенно прав. Она дура. Потому что, несмотря на весь свой ум и опыт, не смогла раскусить тех, кому желала отомстить за смерть семьи. Думала, что имеет дело с опасными людьми, которых все же сможет обвести вокруг пальца, но в итоге, точно маленькая синичка, угодила в расставленный силок, а ловчий обошелся с ней просто и бесцеремонно, как с ничего не значащей вещью.

Вещью. А после смерти мужа Бланка решила, что никто не посмеет обращаться с ней словно с бездушным предметом. Но случилось иначе.

Проклятый Сегу, человек с противным высоким голосом, вырезал ей глаза, ослепил, превратил в беспомощную калеку. Она отомстила, даже будучи слабой, отправив к праотцам, но Шрева убили не ее руки. Впрочем… плевать на этого смуглого голубоглазого ублюдка, раз отец и братья в итоге оказались отомщены.

В том лесу, в городе эйвов, Бланка в какой-то момент оказалась в компании одних лишь трупов. Прижавшись спиной к холодному бортику бассейна, женщина слушала ночь. Стрекот насекомых, шепот странных существ, переплетающийся с шелестом ветвей и внезапными криками потревоженных птиц.

А еще кричали люди. Где-то совсем далеко. Преследователи и те, кто убегал. Ей слышались отголоски боя, звон стали, странный рев, рокот, грохот. Затем все стихло, и она снова осталась наедине с лесом.

Сперва она знала, что никуда не сможет убежать, слишком беспомощна и Шрев, когда вернется, быстро догонит беглянку. Затем, когда мучитель не возвратился, когда не вернулся никто, Бланка окончательно осознала — она совершенно одна, и ее тяготила мысль о голодной смерти в глубине чащи, в которой в прошлую эпоху жили эйвы.

В уме она перебрала множество вариантов, понимая, что все равно погибнет — и для того, чтобы это случилось, не нужно никуда уходить, выбиваясь из сил. Бланка не желала свалиться в какой-нибудь овраг и встретить последние часы с переломанными костями.

Она обшарила тело Сегу, нашла сумку, в ней немного еды. Поела, напилась из бассейна, вновь села на землю. Решив «уйти» довольно быстро, подобрала кинжал, и теперь-то все, что требовалось — полоснуть себя по шее.

Уж куда лучше, чем сдохнуть от голода или зубов дикого зверья.

Но… не смогла. Подумала, а муж-то был опять прав и она труслива. Затем успокоила себя, что еще рано сводить счеты с жизнью и уснула. Проснулась, когда вокруг была глубокая ночь, судя по опустившейся прохладе и стрекоту насекомых. Вокруг кто-то шебуршился, бормотал, и женщина догадалась, что непонятные лесные существа ползают по телам погибших, ворча и ругаясь друг на друга.

Остаток ночи слепая просидела не шевелясь, вздрагивая от любого шороха, но ею никто не заинтересовался. Потом Бланка услышала шаги и женский голос — голос не самый красивый и немного хриплый, который произнес с изяществом старой вороны:

— Ну надо же! Тебе удалось прикончить Сегу, девочка. Яд, полагаю. Хм… Алая тихоня, судя по цвету его кожи. — Кажется, незнакомка присела неподалеку, как видно рассматривая тело. — Неплохо ты над ним поработала кинжалом. Небось сильно тебе насолил, а? При жизни он был еще тем ублюдком, так что поделом.

Эта женщина знала Сегу, она была из тех, за кем они гнались. Но Бланке оставалось только догадываться, принесет ли новое знакомство ей пользу или беду, поэтому на всякий случай выставила перед собой клинок.

Женщина хмыкнула:

— Ну-ну, рыжая. Вот давай без этого. Хотела бы я тебе причинить зло, давно бы сделала. Ты беспомощнее слепого котенка.

— Шрев…

— Мертв.

Она заплакала, сама удивляясь тому, что может плакать, потеряв глаза.

— Ну-ну… — Собеседница, кажется, удивилась внезапной смене ее настроения. — У нас есть еда и огонь. И твоя повязка на глазах выглядит ужасно, надо позаботиться о том, чтобы рана осталась чистой. Идем же.

Так у Бланки Эрбет появились новый «друзья». Лавиани, Мильвио и Шерон. Они оказались добры к ней и проявили заботу, хотя и не обязаны были этого делать. И ничего не спрашивали, лишь пообещали, что выведут из леса, смогут отправить домой, в Варен. Она очень хотела вернуться в свое поместье, оказаться в комфорте и подумать о том, как заново собрать свою жизнь.

Но судьба распорядилась иначе. После долгих дней в доме эйвов, когда они ждали возвращения Тэо, начался еще более долгий путь на юг. Ее вели, в основном Шерон, взявшая на себя заботу о новой спутнице. Госпожа Эрбет на одной из стоянок, нащупав ремень сумки, забрала ее себе, оценив тяжесть и сказав:

— Я слепая, но не слабая.

Никто не стал спорить, и Бланка, не чувствуя себя совсем уж бесполезной, продолжила эту сложную для нее дорогу. А потом, за несколько суток до того, когда им повезло выбраться к границам Нейкской марки, она внезапно «прозрела». Проснулась и поняла, что «видит». Мир больше не походил на бездонную пещеру, полную только звуков, запахов и ощущений. Теперь калека различала нити, которые были натянуты везде, куда падал «взгляд» ее пустых глазниц.

Натянуты, переплетены, скручены, сотканы, спутаны, оборваны, связаны. Толстые, тонкие и почти невидимые, точно паутинки, они пересекались друг с другом, формируя целую вселенную. Темно-коричневые, светло-коричневые, охряные, терракотовые, кирпичные, оранжевые, серые и иногда бордовые. В них тяжело было разобраться.

Когда Бланка осознала, что это мир вокруг нее приобрел такую странную форму, то едва не закричала. От восторга и затопившего ее счастья.

Потребовалось какое-то время, чтобы осмыслить, что с ней случилось и отчего теперь все так. Когда они перебирались через ручей — серо-коричневые колеблющиеся нити, от которых одежда становилась влажной, — Мильвио забрал у Бланки сумку, и вновь пришел мрак. Накрыл густой волной, тошнотворно-вязкой и пугающей. Второй раз она потеряла глаза, и пришлось найти в себе силы, чтобы не завыть волчицей. Треттинец вернул сумку, когда они оказались на другой стороне переправы, и вновь нити проступили, сложились в берег, деревья и людей.

Среди вещей, что несла рыжеволосая жительница Варена, нашлась статуэтка. Небольшая, отлитая из металла и довольно весомая. Сперва госпожа Эрбет сомневалась, так что провела эксперимент, отойдя на десяток ярдов, и… опять темнота. Шаг назад — мир нитей и зрение. Пускай странное, но зрение.

Бланка осторожно исследовала предмет пальцами, не вытаскивая из сумки, догадалась, что это женщина, а затем, хотя на лице она не почувствовала маски, узнала Арилу. Не решилась спрашивать у спутников, откуда у них подобная ценность и знают ли они о ее свойствах. И конечно же не догадывалась, почему Шестеро даровали ей новый шанс.

Теперь Бланка засыпала с тяжелой мыслью, что наутро нити, которые она училась читать и понимать, исчезнут. Что скоро совместный путь с новой компанией закончится, их дороги разойдутся, и она снова ослепнет, теперь уже навсегда.

Она могла сделать несколько вещей.

Сбежать, как только (если) окажется в крупном городе. Есть шанс, что ее не найдут. Но если обнаружат, то вряд ли оставят, простят или скажут, вот тебе Арила, дорогая Бланка Эрбет, тебе-то она всяко нужнее нашего.

Еще можно попрощаться, затем найти (совершенно незрячей) нужных людей, пообещать им денег, нанять, чтобы те догнали компанию «друзей» и ограбили. Или убили. План практически неосуществимый. Поиск наемников, чтобы те согласились помочь, чтобы убили… Бланка уже поняла, что никто из этой троицы не является простым человеком и велик шанс, что вперед ногами вынесут отнюдь не Лавиани, Шерон и Мильвио.

Да. Она была достаточно жестока. Дочь своего отца, легко идущая на крайние меры, если от этого зависело ее выживание, и Бланка не считала себя сентиментальной. Но опускаться до попытки убийства этих людей не желала. Понимала, что без них уже бы умерла от голода, а какая-никакая благодарность в ней была. Язеф Эрбет всегда говорил, что стоит вести себя правильно с теми, кто оказал тебе важную услугу или помощь, ибо без таких основ в поведении и воспитании любой человек не более чем дикое животное.

А чего Бланка уж точно не желала, так это становится животным. Превращаться в идеальную пару для своего почившего муженька и его дружков, что думали лишь о выпивке, охоте и бабах. Нет. Только не она.

Поэтому, все окончательно взвесив, женщина выбрала лучший вариант, сказав как-то Шерон:

— Я хочу остаться с вами.

— Почему?

— Мне некуда идти, если честно. Жизнь слишком сильно изменилась.

— Мы едем на юг. В Эльват.

— Все равно куда, если готовы взять в свою компанию. Я мало что могу предложить, кроме денег. У меня их вполне достаточно, и я смогу получить марки в любом городе, где есть представители Торговых Союзов.

— Вряд ли мы нуждаемся в твоих деньгах, — сказала Шерон. — Но я поговорю с остальными.

Удивительно, но они согласились. Взяли с собой, позволили и дальше нести сумку, давая ей время на обучение. Как-то Бланка осталась наедине с Лавиани, и та после долгого молчания внезапно сказала:

— Не знаю, что ты задумала, но я присматриваю за тобой.

— Это довольно просто, с учетом того что я теперь слепа. Я не собираюсь вам никак мешать и вредить.

— Вредить, может, и не будешь, но мешаешь ты, прости за откровенность, довольно сильно. Тебе требуется уход, и в дороге этим приходиться заниматься Шерон. Она настояла, чтобы взять тебя с собой. Девочка слишком жалостлива ко всем, даже таким, как ты.

— Таким, как я? — Бланка чуть склонила голову, выказывая удивление. — А какая я?

Она увидела, как Лавиани приближает к ней лицо, и не стала отшатываться назад, чтобы не выдавать себя.

— Не играй со мной, рыба полосатая. Я достаточно пожила на этом свете, чтобы видеть людей насквозь. Ты из тех, кто способен доставить неприятности, если только захочет. Богатая, воспитанная и благородная, надо лишь бросить один взгляд на твои руки. Не говоря уже о коже, волосах и теле. И говоришь ты не как простолюдинка. Ходишь, держишь осанку, даже будучи слепой. И вся эта чушь, что тебе некуда возвращаться… что ты изменилась и теперь пытаешься понять себя новую. Оставь сказки для доверчивой Шерон, которая готова подобрать в нашу дурную компанию любого раненого галчонка. Ты убила Сегу, чем заслужила мое уважение, не стану врать. Но пока я не докопаюсь до истины, почему внезапно ты решилась на путешествие с незнакомыми людьми, я буду присматривать за тобой.

— Не возражаю, — сухо ответила ей Бланка. — И повторюсь, чтобы между нами не было никаких недомолвок: последнее, чего я хочу, это причинить вам вред.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Но Лавиани так и не докопалась до истины. Ни во время бесконечного путешествия через несколько герцогств, ни в Эльвате, ни когда исчезла на долгие месяцы, ни когда вернулась, деля с Бланкой спину туаре, ползущего через пустыню.

А Шерон догадалась. И было совершенно непонятно, к чему теперь это приведет.



Указывающая негромко вздохнула и потерла покрасневшие глаза, отодвинув от себя книгу. Бланка, сидевшая все это время в дальней части их небольшого шатра, обмахиваясь веером так, что горячий воздух волновал ее светло-рыжие волосы, сказала:

— Я могу помочь? — И добавила, видя, как нити вокруг головы указывающей поменяли оттенок на чуть более светлый, что означало удивление: — Вижу, что ты не понимаешь.

— Не понимаю, — признала Шерон. — Прочитать фразы способна, но лишь догадываюсь о значении. Я читаю на старом наречии и говорю, но не идеально, знаю только то, чему меня научили в Нимаде.

— Зато я владею старым наречием в совершенстве, — без всякой похвальбы сказала ей Бланка. — И, кажется, наконец-то мои таланты по-настоящему пригодятся. Вместе мы разберемся быстрее.

Шерон помедлила с ответом, и ее нити снова изменились, теперь они пульсировали, становясь то темнее, то светлее.

— Это не самая приятная книга. Она…

— О мертвых, — кивнула Бланка. — Да. Я в курсе. Мертвые. Некроманты. Темная магия. Та сторона. Думаешь, меня это испугает или смутит?

— Большинство людей испугало бы или смутило.

— Так тебе помочь?

Шерон задумчиво коснулась уголка страницы.

— Ты стала разговаривать куда больше, чем прежде. В Эльвате я не видела тебя неделями, ты соглашалась принимать помощь лишь от Агсан.

— Я боялась. — Бланка с щелчком сложила веер. — Что ты, Лавиани или Мильвио, который теперь отчего-то не с нами, догадаетесь, что со мной происходит. Боялась, что вы отберете у меня мои глаза.

Указывающая провела языком по пересохшим губам, открутила крышку на фляге, думая, что на этой стоянке шатры практически не защищены тенью и скоро от жары у них головы взорвутся. До сумерек было еще больше двух часов.

— Хорошо, я приму твою помощь, если ты честно ответишь на мои вопросы.

— Ты можешь ее не принимать, — усмехнулась Бланка. — Не могу настаивать. Это всего лишь вежливое предложение. Я ненавижу, когда мне ставят условия.

— Догадываюсь. Но с того момента, как я узнала, что ты видишь, прошло три дня, а наш разговор так и не сдвинулся с мертвой точки. Я должна знать, как ты это делаешь. Что за странная связь появилась у тебя с этим предметом?

— Статуэтка принадлежит тебе?

— Ее нашел Тэо. А сделал… сделал когда-то… знакомый Мильвио.

— Что она такое?

Шерон прищурилась, досадуя, как Бланка легко перешла от ответов к вопросам. Вот уж такое точно не входило в ее планы.

— Не могу сказать. Одно точно известно, эта вещь может быть опасна в некоторых руках. И я хочу оценить опасность, пока она находится в твоих.

— «Пока» меня не обнадеживает. Лавиани предложила забрать ее, спрятать подальше от меня.

— И я отказалась. Никто не собирается тебя ослеплять. Если когда-нибудь мы встретим Мильвио, ему решать, как поступать со своей собственностью, а пока ты можешь хранить ее, как и прежде. Я не возражаю.

Бланка поняла, что ей предлагают сделку, и приняла условия.

— Задавай свои вопросы.

— Те нити, о которых ты говоришь, какие они?

— Я уже их описала.

— Да. Помню, — поспешно согласилась Шерон. — Но какие они? Ты чувствуешь опасность от них? Они как-то реагируют на твои действия?

— Действия? Это просто нити, указывающая. Все вокруг состоит из них. Мои руки. — Бланка вытянула их перед собой, разглядывая. — Этот шатер, ты, предметы. Деталей мало, и сперва сложно было разобраться, что и как, но все состоит из контуров и каркасов.

— И как я выгляжу? — В ее вопросе слышалось искреннее любопытство.

— Ты отличаешься от большинства людей, впрочем, как и Лавиани. Она черная, ее сложно разглядеть на основном фоне мира, который тоже всегда только черный. И я не вижу ее эмоций. Лиц у людей нет, просто провалы, поэтому сложно понять по глазам или губам, что человек делает. Но то, что вокруг головы… — Бланка крутанула пальцем. — Оно как волосы, то загорается, то гаснет, то меняет цвет. Как я понимаю, это ваши «выражения лиц», но я до сих пор не смогла разгадать все нюансы. Хм… слишком далеко ушла. Ты белая. Ослепительно-белая, словно… когда долго-долго вглядываешься в ночь, и ее прорезает внезапная вспышка молнии, а потом перед глазами висит это… яркое пятно, хотя вокруг опять сплошной мрак. Ты как морозный узор, как плетеное дарийское кружево.

— А другие люди?

— Другие… они просто люди, — подумав, ответила Бланка. — Обычные.

— То есть у тебя нет четкой картинки. Морщинок, оттенков, трещин и шероховатостей?

— Нет. Есть только нити, складывающиеся в совершенно разные плетения. Сперва было непривычно понимать, что перед тобой, но со временем я научилась.

— Ты можешь их касаться?

Бланка задумалась, даже протянула руку вперед и почувствовала под пальцами подушку. Подушка как подушка.

— Я могу дотрагиваться до предметов, и это обычные предметы. Я не могу менять положение нитей. А должна?

— Нет, — быстро ответила Шерон, зная то ощущение, когда нечто, что она про себя называла «нитями», рвалось в человеке, и он умирал. — Не должна. Я просто поинтересовалась. Не можешь менять, ничего не чувствуешь, просто их видишь. Так?

— Так.

— А насколько далеко?

— Все что в этом шатре и еще немного за ним. Ярдов десять. Я все время в комнате из узоров, и, чтобы увидеть, что дальше, мне надо переместить комнату. То есть взять статуэтку и пойти с ней в нужном направлении. Мое зрение теперь сильно ограничено, но я рада и этому.

— А сулла? Они пришли за тобой.

— До приезда в Эльват я ничего не знала о подобных существах.

— Но они узнали о тебе, появились вместе с ирифи и ничего не смогли сделать. Ты была защищена, даже мои кости… — Шерон почувствовала острую печаль, что потеряла подаренные Йозефом игральные кубики, служившие до нее многим поколениям указывающих Нимада. — Они не смогли вкатиться к тебе в комнату. Все, что хоть как-то оказалось связано с той стороной, наткнулось на невидимую стену. Статуэтка сияла в твоих руках.

Бланка сплела пальцы, произнесла неохотно, словно жалея о том, что вообще разговаривает на эту тему:

— Я подозреваю, что в тот день кое-что произошло.

Шерон молчала, ожидая продолжения.

— Кажется, случилось то, о чем ты спрашивала. Я коснулась нитей не так, как касаюсь обычных предметов. Хотела увидеть немного больше, чем обычно. Не знаю… — Бланка задумалась, пытаясь воссоздать ощущения того дня. — Эльвата я уже наелась досыта. Надоело сидеть в своей комнате, гулять по маленькому пыльному саду. И… я разозлилась. Это как корсет, который не дает глубоко вдохнуть, но ты делаешь над собой усилие, и он лопается, можно набрать полную грудь воздуха. Больше. Больше. Еще больше. В тот день мне удался очень глубокий вздох. Я увидела город до самого горизонта, районы за кладбищем, утесы. Весь мир, и нити на небе деформировались и гнулись.

Указывающая нахмурилась:

— Полагаю, благодаря Ариле у тебя вышло… нечто. Хотя ни я, ни Лавиани не ощущаем в тебе никакого дара.

— Во мне нет магии. Я просто слепая.

— Или мы не знаем о том, чем ты владеешь. Значит, ты взглянула на мир, и нити поколебались. А затем пришли сулла. Ты вызвала их, сама того не желая.

— Или же их привлекла статуэтка. Я видела их как множество оборванных ниток, серых и истлевших.

— Как ты защитилась?

— Не спрашивай. У меня нет ответа. И скорее всего это сделала не я, а она. — Бланка похлопала ладонью по темно-желтой замшевой сумке, где лежало то, что когда-то было латной перчаткой Темного Наездника. — Я полагала, что ты можешь знать об этом.

— Спросим у Мильвио, когда его встретим.

— Кто он, раз разбирается в таком?

— Просто человек, который помнит прошлое.

Бланка на это лишь усмехнулась, и Шерон, заметив выражение лица рыжеволосой, произнесла:

— Что?

— Он такой же странный, как вы с Лавиани. Она чернее ночи, ты белее снега, а он почти погасший костер. Толстые серые нити, сквозь которые нет-нет да проступает рубиновый цвет. Словно огонь, все еще пробивающийся через остывший пепел. Вроде он слабый, но смотреть больно и… страшно. Кажется, если коснешься, то можешь превратиться в головешку. Так что сиор не менее необычен, чем вы двое. Сойка и некромант.

— Я не некромант.

— Ты та, кто хочет отрицать очевидное. Я тоже так делаю ежедневно, — ответила Бланка, подобрав под себя ноги и вновь раскрыв веер. — Я не калека. Я не слепая. У меня есть семья. А все это сон. Отрицание вполне естественно для людей, это примиряет нас с несовершенством мира, хотя бы на какое-то время. Ладно… не будем о грустном. Так что там с книгой?

Шерон подтянула к себе дневник Дакрас:

— Эта женщина, тзамас. Она пишет странные вещи. Говорит, что один из Шестерых, имя не упоминает, был некромантом. Что именно с него все началось, и он передал свой дар другим, несмотря на возражения остальных соратников. Если я только правильно перевела фразу.

— Ну что же. Давай разбираться вместе.



Шерон резко выдохнула и выпрямилась, задевая макушкой потолок паланкина на спине туаре, словно у нее внезапно перехватило дыхание. Лавиани, дремавшая весь ночной переход, приоткрыла один глаз, посмотрела на указывающую, точно недовольная кошка, которой мешают отдыхать. Бледный рассвет рубил мир на грубые тени и силуэты, но они обе не нуждались в освещении, имея ночное зрение.

— Что на этот раз?

— Много мертвых недалеко от нас.

Лавиани, вздохнув, села, покосившись на Бланку, на всякий случай проверила, действительно ли госпожа Эрбет спит или притворяется. Теперь сойка вела себя куда более подозрительно со спутницей, чем прежде. Та слишком долго прикидывалась слепой, и бывшая убийца Ночного Клана досадовала на себя, что не смогла этого понять в отличие от Шерон.

— Много мертвых. Ну да. Разумеется. Много мертвых. Нет бы сказать, Лавиани, я ощущаю поблизости две дюжины замечательных куриных яиц, которыми ты могла бы с удовольствием позавтракать. Но нет, рыба полосатая. Ты теперь обречена чуять только покойников. А это точно не браслет опять тебя зовет? — Сойка потрясла рукой с трофеем из коллекции карифского герцога, увидела серьезное выражение на лице девушки, вздохнула. — Ясно. Пойду проверю.

Она отдернула тонкую полупрозрачную ткань, закрывавшую вход в их маленький паланкин, схватилась за скобу и легко забралась на мягкую крышу из серебристой ткани, дорогой, мутской, почти что зеркальной. Ее натягивали во время долгих переходов через губительную пустыню, чтобы днем она отражала солнечный свет, хоть как-то спасая от палящего зноя.

Утро все никак не начиналось, ночь отступала медленно и неохотно, было довольно холодно, и сойка ощущала приятную прохладу ветерка, касавшегося обнаженных плеч. Туаре медленно шествовал по разбитой каменистой дороге, которая после долгих дней в песках казалась просто даром Шестерых.

Лавиани огляделась. Высокие, точно горы, барханы с острыми гребнями остались позади. Туаре поднялись на сухое плоскогорье, покатое, плавное и днем невыносимо жаркое, по которому им предстоял последний недельный переход до прибрежных поселений Лунного залива.

Впереди ждал оазис, словно утопленный к глубокую каменную нишу. Широкая полоса пальм и девственной зелени, глинобитные низкие хижины, загоны для животных. Возле оазиса, прячась за высокой ребристой стеной и похожими на винные бутылки приземистыми башнями, находился город. Лавиани заметила торчащие над укреплениями строения, напоминавшие по своей форме осиные ульи.

Сойка слезла вниз, сказав Шерон:

— Оазис, развалины, дневная стоянка. Пойду узнаю, чего и как.

— Найди мне пилу, — внезапно сказала указывающая.

Лавиани помедлила, прежде чем уточнить:

— Какое полотно нужно?

— Самое мелкое из всего, что найдешь.

Когда туаре остановились, сойка спрыгнула на камни, бормоча по пути:

— Пальмы она, что ли, валить собралась, рыба полосатая?

Шатер хозяйки каравана и контрабандистки госпожи Ай Шуль был самым большим и богатым. Слуги сгружали с животных вьюки, носили плетеную мебель, фарфоровую посуду, сладкие лакомства и даже клетки с попугаями. Сама караванщица, в цветастой юбке и легком плаще, наброшенном на плечи, сидела на маленьком коврике и раскуривала трубку, поглядывая на работников темными глазами. Ее руки украшали широкие золотые браслеты, а лицо было столь смуглым, загоревшим на солнце, что женщина казалась уроженкой Черной земли.

За путешествие Лавиани отвалила ей столь много золотых марок (преступно много, почти все имеющееся), что Ай Шуль была довольно приветлива во время их редких встреч.

— Госпожа Кларисса. — Контрабандистка, знавшая сойку под вымышленным именем, указала на подушку, предлагая сесть. — Всем ли вы довольны в пути? Мои люди снабжают вас едой и водой? Могу ли я чем-то помочь вам?

Говоря эти слова, Ай Шуль протянула Лавиани трубку с легким наркотиком, но та отказалась.

— Что это за место?

— Его называют Стоянкой на последнем рывке, или Колодцем мертвых, если вас не пугают подобные вещи. Мы останемся здесь на пять дней.

— Пять дней?!

— Дальше, до самого моря, оазисов не будет. Воды тоже. И даже тени. Начинается мертвая земля, в которой могут выжить лишь призраки, да туаре. Животным требуется долгий отдых перед финальным отрезком пути. Я не желаю потерять людей, а тем паче товары. Пять дней. Затем четверо суток беспрерывного тяжелого марша, переход через перевал Мандариновых Утесов, и мы окажемся в Зевуте, на побережье. Уже скоро наш путь завершится, госпожа Кларисса. Не волнуйтесь, я сотни раз ходила этим маршрутом, и мои люди знают свое дело.

— А что это за город?

— Даират. — И, видя, что чужестранка не понимает: — Кладбище. В начале прошлой эпохи таких было достаточно, но почти все их уничтожили великие волшебники, как говорят. А что не тронули они, добил Катаклизм. Теперь даираты встречаются лишь в безлюдных местах, а о народе, что покоится в них, давно уже забыли. Опасности нет, госпожа Кларисса. Там лишь старые кости, да ветер. Никаких злобных существ или шауттов, как повествуют легенды, но ходить туда не советую.

— Отчего же?

— Если заблудитесь на улицах, то умрете от перегрева и жажды. Я не отправлю никого из своих на ваши поиски, иначе они тоже могут потеряться. Так уже случалось, а я стараюсь заботиться о безопасности работников.

Сойка вернулась к Шерон с новостями и пилой.

— Пять дней это хорошо, — совершенно внезапно обрадовалась Шерон.

— Хорошо? — с подозрением прищурилась Лавиани. — Мне не нравится воодушевление. Зачем тебе пила, а?

— Пожалуйста, добудь мне ящерицу.

Лавиани поковырялась пальцем в ухе, показывая всем видом, что она ослышалась.

— Ящерицу, значит.

— И живой мне она не нужна.

— А. То есть грязная работа предстоит мне. Я тебе служанка, что ли, которая исполняет все твои желания?

— А если я очень-очень сильно попрошу? — улыбнулась Шерон.

— Я не Мильвио, чтобы покупаться на такое! — фыркнула сойка. — Объясни мне, на кой шаутт тебе дохлая тварюга?

— Потому что в пустыне нет свежей рыбы, а это важный ингредиент для клея.

Лавиани открыла было рот, но проворчала:

— Теперь я спрошу, зачем тебе клей. Ты ответишь. Я опять что-нибудь спрошу, и мы продолжим болтать до полудня. Куда проще притащить тебе эту треклятую ящерицу, рыба полосатая.

Много позже, в сумерках, сойка позволила себя уговорить на следующую авантюру.

Она взяла лук и полный колчан стрел и, негромко ворча, ждала, пока соберется Шерон. Бланка молча следила за ними со своего места, и Лавиани просто жег этот взгляд через ткань, закрывавшую пустые глазницы.

— Хватит на меня таращиться, девочка, — сказала она ей. — Ты во мне дыру прожжешь.

Та улыбнулась:

— Я дождусь вашего возвращения.

— Если мы вернемся, — мрачно произнесла сойка. — Чего ты о нас не знаешь, так это то, что мы здорово умеем влипать в неприятности, стоит лишь подвернуться подходящему заброшенному месту. А этот город покойников самое из наиподходящих мест. Я задницей чувствую скорые неприятности.

— Пошли. — Шерон взяла заранее подготовленный топор.

— Мы идем грабить могилы или рубить лес? — прошипела Лавиани. — Нужна лопата!

— Нужна. Но ее нет. Я не знаю, как раньше хоронили мертвых, если в саркофагах, то он нам поможет.

Они без проблем миновали нескольких охранников, что дежурили по границе лагеря. Держась пальм, прошли вдоль кромки озера, вода которого отражала в себе звезды. До города отсюда было рукой подать.

— Не очень на тебя похоже, разорять могилы. Ты трясешься над спокойствием мертвых.

Шерон, шедшая за ней, сказала глухо:

— Браслет сильно влияет на меня. Я, можно сказать, едва сдерживаю его голос. Надо готовиться.

— К чему?

— К тому, что столь близкое соседство рано или поздно скажется на мне. Мы, я и он, знаем, что рано или поздно я сдамся, приму его, пускай Мильвио и рассчитывал, что это произойдет не настолько быстро. И мне надо быть сильной, чтобы не сойти с ума от той мощи, которую он способен передать. Требуется якорь, то, что я утратила в Эльвате. Поэтому мне придется потревожить тех, кто спит здесь.

Между оазисом и городом было почти сто ярдов каменистой земли. Женщины подошли к монолитной стене, чуть голубоватой из-за света полной луны, висящей над пустыней. Указывающая положила ладонь на шершавые грубые камни, закрыла глаза, и Лавиани показалось, что та слушает только ей понятные слова.

— Очень старые могилы, — наконец прошептала она. — Хорошо.

— Хорошо?

— Мертвые далеко на той стороне, легко поднять их не получится.

Сойка поежилась, она часто забывала, кто путешествует с ней и какой силой обладает.

Створки ворот давно рухнули, петли не выдержали времени, и Лавиани неохотно шагнула в темный провал. Они с осторожностью вошли на территорию даирата, словно опасаясь, что их прогонят.

— Как ты думаешь, когда сюда в последний раз приходили живые? — Шерон осматривала прямую улицу, бледно-голубые стены и бесконечное количество темных прямоугольных провалов, ведущих в двухэтажные здания — усыпальницы.

— Недавно. — Лавиани присела, постучала пальцами по замеченным следам. — Караваны Ай Шуль следуют этим маршрутом, и всегда появляются любопытные, желающие поглазеть на такое. Или найти сокровища. В прошлом покойнику, даже самому захудалому, полагались сокровища. Любой грабитель могил это знает. И, подозреваю, кроме нас было полно желающих здесь пошастать.

Они заглянули в ближайший проем, увидели бесконечное количество ниш, поднимающихся от пола до потолка, где лежали фрагменты костей. Множество из них валялось на полу, выброшенные из последних пристанищ.

— Вот, — сказала сойка довольно. — Как я и говорила. Никакого уважения к усопшим. Ну, выбирай.

Шерон отрицательно помотала головой:

— Они не подходят.

— Хм… Что же тогда тебе надо?

— Целый женский череп. И женщина должна быть молодой и умереть от определенной болезни.

— Превосходно. — Лавиани вышла на улицу и прислонилась к стене. — Ну ты ищи. Я тут подожду. Увидимся через пару сотен лет, когда ты облазишь весь проклятый некрополь, наглотаешься костяной пыли, переворошишь тысячи покойников, и кто-нибудь из них тебе обязательно скажет: «Шерон, я именно та, кого ты искала. Забери меня в ваше безумное дурацкое приключение, сколько мне тут еще валяться?!»

— Твоя циничная ирония сейчас ни к месту.

— Тогда, будь любезна, объясни мне, как найти нужное в огромном древнем могильнике? Ох, шаутт меня забери! — От неожиданности она схватилась за нож, когда с ладони указывающей в воздух поднялся белый шарик, почти мгновенно налившийся алым светом из-за близкого присутствия сойки.

Шарик «потек», стал менять форму, пока не превратился в маленький вытянутый череп, то ли человеческий, то ли лошадиный.

— Это ты выудила из книжки, что я принесла? — полюбопытствовала сойка.

— Он не опасен. Всего лишь свет, что укажет нам правильный склеп. — Шерон безбоязненно провела сквозь череп рукой. — Самое простое из того, что рассказала Дакрас. Но ты можешь подождать тут или вернуться.

— Это ты меня так злишь, что ли? Пошли уже, пока я не передумала.

По предположениям Лавиани, даират размером превосходил средний город. Она просто шла за Шерон, запоминая обратную дорогу, проверяя перпендикулярные проулки бесконечного лабиринта усыпальниц, склепов и костехранилищ. Иногда слева и справа раздавался тихий перестук, тогда сойка тянула руку к оружию. Наконец она поняла, что это, увидев висевшие на тусклой металлической цепочке тонкие человеческие косточки. Стоило появиться сквозняку, и они мягко стучали друг о друга, словно бамбуковые палочки на входе в мутские лавки.

Их оказалось много, развешенные в самых неподходящих для этого местах, и сойка видела их то тут, то там. Они приветствовали живых вместе с проснувшимся ветром, словно говоря:

«Оставайтесь. Оставайтесь. Оставайтесь».

Если у даирата и билось мертвое сердце, то это как раз было оно.

«Сюда. Сюда. Сюда. Загляните. Посмотрите. Оставайтесь».

Чем глубже спутницы заходили в город мертвых, тем выше становились здания. Улицы сузились, перестали быть прямыми, появились арки, колонны с вырезанными на них сюжетами, подпирающие небо обелиски. И колоссы.

Последних неизвестные мастера вырубали из красного крупнозернистого мрамора, отполированного песком до зеркального блеска. Статуи выглядели грубовато, в виде гротескных человеческих фигур в коленопреклоненных позах, смотрящих на тех, кто проходил мимо. Вместо лиц у них были темные дыры, словно выеденные арбузы, от которых уцелела одна лишь корка. Можно только догадываться, так задумали резчики или же кто-то в следующие века постарался и проделал непосильную работу, сбив их с помощью долота и молотка, пускай для этого и понадобились десятки лет.

— Оставайтесь. Оставайтесь.

Лавиани зло потрясла головой, избавляясь от наваждения и шепота. Посмотрела на Шерон, которая то и дело касалась ладонью стен домов умерших.

— Твоя черепушка ведет нас правильно?

— Он не ведет. Направление выбираю я.

— Тогда зачем он?

— Погаснет, когда рядом будет искомое.