— И такое поведение сильно отличается от поведения человека, намеренно выбирающего мишенью молодых актрис, — тихо заметил я. — Стоит ли нам предположить, что за последним убийством стоит кто-то иной? Может, подражатель? Мы ведь уже знакомы с подобного рода делами, не так ли?

Алистер внимательно посмотрел на меня.

— Я уверен, что ключ к разгадке вашего вопроса находится у коронера. Из заключения аутопсии мисс Жермен мы выяснили, что очень немногие убийцы обладают навыками, достаточными для того, чтобы задушить жертву и оставить один-единственный след на теле. Если вскрытие мисс Биллингс выявит схожие черты, тогда будем считать, что это тот же убийца, решивший сменить методы и стиль. В противном случае, мы будем вынуждены рассмотреть версию с подражателем.

— Кто-нибудь хочет воды?

Я поднялся с кресла и направился к стоящему на столике кувшину с водой.

Выполняя поручение доктора, офицеры полиции принесли в будуар воду, виски и все спиртные напитки, которые смогли отыскать в баре в холле.

— Я хочу, — откликнулась Изабелла.

— Или что-нибудь покрепче?

Алистер бросил полный надежды взгляд на бренди и виски.

— Не стоит расходовать их запасы. У меня есть кое-что с собой, — Малвани похлопал себя по бокам и извлёк из кармана пиджака маленькую бутылочку односолодового ирландского виски «Клонмел». — Принесёшь ещё парочку стаканов, ладно?

Я кивнул, вернулся со стаканами, и Малвани налил по глотку виски в каждый из них.

— Отличнейший ирландский виски. Лучше не найти.

Я помнил, что Алистер предпочитает шотландские сорта, но надо отдать ему должное, он удержался от упоминания об этом.

— Зиль, будешь? — кивнул Малвани на третий стакан.

— Нет, благодарю, — сухо ответил я. — Для меня ещё слишком рано.

Так и было. Часы только что пробили два пополудни.

— Почему так важно то, что убийца изменил свои методы? — спросил Малвани.

— После последнего убийства он предстаёт передо мной более дьявольским. И более умным, — признал Деклан. — Он выбрал место действия, где ему никто не помешает. И всё же… И всё же, мне кажется, этот тот же самый парень, который убил и предыдущих хористок.

— Почему же? — откликнулся Алистер. — Три смерти. Почти четыре — если вспомнить о том, что детектив Марвин сейчас одной ногой в могиле. А мы ни на шаг не приблизились к пониманию мотивов преступника за эти несколько дней!

— А зачем нам его понимать? — пожал плечами Малвани и залпом осушил стакан. — Иногда жестокость бессмысленна, а некоторые люди — зло в чистом и незамутнённом виде. В конце концов, всё, что имеет значение, это наше мастерство в поимке убийцы, не так ли?

— А как вы собираетесь поймать его, если не понимаете природу того, кого намерены остановить? Преступный умысел? Состояние психики? Это основа уголовного права и суть того, что мы должны знать о побуждениях преступника, — возразил Алистер.

— Хотите сказать, что природу бессмысленной жестокости слишком сложно понять? Не смешите меня! — Алистер увлёкся. — Возможно, для рассудка здравомыслящего человека его поступки всегда останутся бессмысленными. Но у все них действия подчинены особой логике. Именно это нам и предстоит выяснить.

Малвани с сомнением глянул на Алистера.

— Не знаю…

Изабелла попыталась сгладить неловкий момент.

— Что вы потеряете, если займётесь вопросами, которые ставит перед нами Алистер? Три женщины мертвы, и жизнь мужчины остаётся в опасности. Если благодаря этим вопросам мы сможет выбиться на шаг вперёд, чтобы спасти ещё одну жизнь… то почему не попробовать?

На минуту в комнате повисла тишина. Все раздумывали над словами Изабеллы.

— Ладно, — первым произнёс я, желая обсуждения, а не простой констатации факта. — Предположим, что это тот же убийца. Меня беспокоит не его «беспорядочное поведение», как вы упомянули ранее, и случайные, неспрогнозированные жертвы яда… Зачем вообще использовать яд? Зачем таким образом увеличивать масштаб поражения? И зачем писать все эти письма: нам, в «Таймс», да вообще всем, кто готов слушать?! Чего он этим добивается?

Алистер ответил, не задумываясь:

— Зрителей. Аудитории. Он хочет, чтобы остальные увидели и оценили то, что он совершает. Он создаёт из актрисы «звезду» — пусть и несколько иного рода, чем Чарльз Фроман и его синдикат. А возможно, он и сам хочет стать «звездой», не знаю.

— Тогда каким образом в это вписывается его попытка отравить Марвина? В предыдущих двух убийствах он имел дело с женщинами: он одевал их, красил, украшал. Он играл роль Пигмалиона, так?

Я откинулся на обитую розовым спинку дивана.

— Кого он играет на этот раз? Мы совсем недавно обсуждали, как он с каждым разом делает места своих преступлений всё более театральными. Он одевает девушку и убивает её на сцене — это вписывается в вашу теорию о «создании звезды». Но затем он размещает ловушку с ядом для случайного спасителя. Зачем ему это?

— Для большего внимания? — предположила Изабелла.

— Сомневаюсь, — проворчал Малвани.

Но фраза Изабеллы заставила Алистера воодушевиться.

— А почему нет? Посмотрите на нас. В любом другом случае, мы все бы уже разошлись по городу в поисках улик. А он заставил нас остаться в этих стенах и сидеть у постели детектива, молясь о его выздоровлении.

Я повернулся к Алистеру.

— А если бы он умер в ту же секунду, на том же месте? Яд попал в кровоток через иглу. Если бы укол был более глубоким… Если бы попало больше яда… Он бы уже был мёртв.

— И это всё равно застопорило бы наше расследование, только другим способом. Марвин — один из вас, а в подобных случаях вы обязаны следовать протоколу департамента.

Последнюю фразу Алистер адресовал непосредственно Малвани.

— Вы правы, — кивнул Деклан.

— А если бы это был уборщик? — перебил я. — Вы же сами сказали, что пострадать мог любой из нас.

— Да, любой, кто мог отвлечь наше внимание от Эммелин Биллингс, — кивнул Алистер. — Думаю, что-то есть в идее, которую мы недавно обговаривали. Он хотел, чтобы место преступление было настолько театральным, показным и шокирующим, насколько это возможно. И он этого добился, ощутимо нас испугав.

— И как нам поможет эта информация? — спросил я.

Но прежде, чем Алистер успел ответить, в дверь постучали.

Алистер широкими шагами пересёк комнату, открыл дверь и впустил двух офицеров, которых я ранее видел среди десятка других в «Эриэл Гарденс». До этого мы не сталкивались лично, и Марвин представил нас: Бен Шнайдер, коренастый мужчина лет пятидесяти, и его долговязый, веснушчатый помощник — Пол Арнов.

— Капитан.

Они официально поприветствовали Малвани, затем кивнули мне, Алистеру и Изабелле.

Малвани жестом пригласил их присесть.

— Какие новости, парни?

Пол заговорил первым, несмотря на то, что был младше по должности.

— Мы закончили осмотр места преступления, сэр. Жертву, мисс Биллингс, отвезли в городской морг. Доктор Уилкокс займётся исследованием, как только закончит здесь.

Малвани кивнул.

— Вы смогли уточнить, как давно отсутствовала мисс Биллингс?

— Да, сэр, — ответил Бен. — Мы узнали, где она жила, и поговорили с её соседями по квартире. Они видели её в последний раз перед тем, когда она прошлым вечером отправилась в театр.

— Какой спектакль? — поинтересовался Малвани.

— «Красавчик Браммел». Один из постоянных спектаклей «Нового Амстердама». Она играла там небольшую роль.

Офицеры переглянулись. Пол кивнул, и Бен продолжил:

— Похоже, её видели с неким джентльменом. Прошлым вечером он сопровождал её на спектакль, и она планировала вернуться домой поздно. Вот почему её друзья не заволновались, когда она вечером не пришла. Но вот когда они проснулись утром и увидели, что её до сих пор нет, забили тревогу.

— Они встречались с этим мужчиной? — уточнил я.

— Очень кратко, — ответил Пол. — И они расходятся во мнениях насчёт его возраста. Одни описывают его как мужчину после двадцати пяти лет, ближе к тридцати, с русыми волосами, довольно привлекательного.

— Другие же утверждают, — подхватил Бен, — что он значительно старше, лет сорока пяти, блондин. Другими словами, у нас нет ничего, что помогло бы нам идентифицировать его среди сотен мужчин Нью-Йорка, увивающихся за актрисами Бродвея.

Малвани кивнул.

— Узнали ещё что-нибудь важное?

Сейчас Малвани волновали лишь крупные детали; мелкие подробности могли подождать, пока он получит отчёт о вскрытии от доктора Уилкокса и рассмотрит всё в его свете.

Пол кашлянул.

— Ещё кое-что, сэр. Этот же поклонник стал причиной её неприятностей на работе. Её соседи считают, что она была на грани увольнения.

— Он мешал её репетициям и выступлениям? Что-то вроде этих поздних возвращений домой? — спросил я.

— Не совсем. Очевидно, её менеджер — а он, естественно, входит в синдикат мистера Фромана — уже пронюхал о несоблюдении правил, которое так не терпит Фроман. По крайней мере, так говорят её соседи.

— Больше они ничего не говорят?

Бен посмотрел мне прямо в глаза.

— Только то, что в этом замешан этот же мужчина, сэр.

— Отлично. Мы этим займёмся, — подытожил Малвани.

Бен кивнул.

— С вашего позволения, капитан, мы закончим первоначальный доклад.

Он направился к выходу, но остановился на полпути, развернулся и нахмурился.

— И ещё, капитан… — начал он. — Как детектив Марвин?

— Состояние тяжёлое, но он молод и силён. Как только я узнаю что-то новое, я всем сообщу, — жёстко ответил Малвани.

Как только они вышли из комнаты, и за ними закрылась дверь, я заговорил:

— Детектив полиции в тяжёлом состоянии, а ещё одна актриса мертва. Теперь, думаю, никто не станет возражать, что пришло время нанести Чарльзу Фроману официальный визит. Три актрисы, связанные с его синдикатом, мертвы.

Я внимательно наблюдал за реакцией Малвани, но на этот раз он не стал сопротивляться.

— Этот таинственный поклонник меня тоже беспокоит. Даже больше Фромана, — заметил Малвани.

— Тогда ты будешь заниматься им, а я — Фроманом, — кивнул я.

— Будь осторожен.

Его комментарий мне показался формальностью; мысли Малвани уже были заняты другим.

— Лучше покончить со всем как можно скорее.

— Если пожелаете действовать осмотрительно, то в эту субботу намечается театральное… — начал Алистер.

— Мы не можем дожидаться субботы, — покачал я головой. — У нас три убийства.

— Его сотрудники должны знать домашний адрес своего работодателя, — предложил Малвани.

— Тогда возьмите с собой Изабеллу, — отрывисто произнёс Алистер. — Доверяю вам заботу о ней. И судя по тому, что я слышал о мистере Фромане, — добавил он, — ваш разговор пройдёт глаже, если вы нанесёте ему визит вместе с прекрасной дамой.

Совет был неплох, но я подумал, что «прекрасной дамы» может оказаться и недостаточно. По крайней мере, в этом случае.

Из-за убийства мисс Биллингс и покушения на детектива Марвина в «Новом Амстердаме» и спектакль «Красавчик Браммел», и другие постановки были отменены полицией до дальнейших распоряжений. После всего, что я слышал о Чарльзе Фромане, его положении в синдикате и амбициях, мне не представлялось, что он воспримет эти новости спокойно.

И после подобных катастрофических для театра событий я должен был ещё и опросить этого чрезвычайно скрытного человека?!

Нет, даже с помощью Изабеллы этот разговор простым не будет.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Отель «Никербокер», 1466, Бродвей.

Потребовалось несколько часов, множество телефонных звонков и даже небольшая взятка одному из сотрудников Театрального Синдиката, чтобы, наконец, выяснить хоть какую-то информацию о затворнике Фромане.

И когда мы всё-таки узнали его местонахождение, он оказался буквально по соседству — в отеле «Никербокер».

А отель находился всего в квартале от «Нового Амстердама», где детектив Марвин продолжал бороться за жизнь.

Основная резиденция Фромана находилась в шикарном особняке в Уайт-Плейнс к северу от Нью-Йорка, но если какой-то спектакль требовал от него личного времени и вмешательства, он останавливался в самом центре театрального района города — в пентхаусе отеля «Никербокер».

Мы решили прийти к Фроману к обеду, ведь очевидно, он был человеком привычки и обедал всегда в одно и то же время. Фроман был ценителем изысканной кухни, но предпочитал уединение, и вследствие этого редко обедал в общественных местах.

Человек Алистера сообщил, что нас вряд ли примут без предварительного приглашения.

Ровно в четверть седьмого дверь лифта открылась, и официант, одетый во всё белое, выкатил тележку с сервированными серебряными тарелками и бутылкой французского «Шардоне».

— Это для мистера Фромана? — спросил я, выходя и становясь на пути официанта.

Тот начал заикаться:

— Боюсь… Боюсь, я не могу вам сказать, сэр.

— И не надо. Я забираю тележку.

Я показал ему полицейский значок и быстро протянул несколько монет.

Его глаза расширились от удивления.

Я приложил палец к губам.

— И никому ни слова.

Он нахмурился беспокойно, но спустя пару секунд развернулся и, не оглядываясь, нажал кнопку вызов служебного лифта.

Когда он удалился, я постучал в дверь и крикнул:

— Обслуживание номеров!

Молодая служанка, открывшая дверь, даже не взглянула на меня, но бросила подозрительный взгляд на Изабеллу — в сером шёлковом платье с кружевным шарфиком она никак не могла сойти за официанта или прислугу.

— Мне вас представить?.. — запнулась она.

Я ответил, прежде чем Изабелла успела что-то произнести:

— Конечно. Сообщите ему, что прибыла миссис Синклер в сопровождении мистера Зиля.

— А вы с ним были знакомы прежде, сэр?

Я выдал свою самую чарующую улыбку.

— Не имел чести, но мистер Фроман прекрасно знаком с семьёй миссис Синклер.

Это была правда. В Нью-Йорке не найти бо́льших покровителей искусства, чем семейство Синклер.

Служанка с сомнением посмотрела на меня, но, тем не менее, провела нас в небольшую гостиную и пообещала представить хозяину.

— Вы же не станете отвлекать мистера Фромана от трапезы? Он как раз собирался обедать.

— Конечно, нет, — любезно отозвался я. — Мы вполне готовы поговорить с мистером Фроманом, пока он ест, если он не против.

Лицо служанки исказилось от испуга.

— Нет-нет, сэр! Он всегда ест один!

Но пока мы ожидали в небольшой гостиной с голубыми диванчикам и вычурными обоями с алыми розами, стало ясно, что этот воскресный вечер Чарльз Фроман проводит не в одиночестве.

Мы услышали мужской голос: глубокий, красивый тенор. Скорей всего, он принадлежал Фроману.

Я поднялся и слегка приоткрыл дверь, соединявшую нашу маленькую комнатку с соседней огромной гостиной.

— Хелен, милая моя, — услышали мы его голос. — Не стоит бояться величия поэта. Конечно, язык отличается от современного. Но в глубине души, это обычная история о девушке, которая глубоко, страстно, всей душой любит парня.

Мы с Изабеллой заглянули в приоткрывшуюся щель.

Чарльз Фроман сидел в кресле, скрестив ноги «по-турецки» — довольно странная поза для взрослого мужчины.

Хотя мистер Фроман определённо не был обычным человеком.

Среднего телосложения с круглым приятным лицом. Этим вечером он надел рубашку в синюю тонкую полоску и чёрные брюки.

Он сидел к нам боком, но я видел, что вокруг его глаз разбегаются морщинки, когда он весело усмехается, подбадривая свою собеседницу.

Она же сидела лицом к нам, и мы могли её прекрасно рассмотреть. Молодая инженю с тёмными, почти чёрными волосами, яркими голубыми глазами и смущённой улыбкой держала в руках несколько листов бумаги — очевидно, её речь в сценарии.

— Это кажется таким простым, когда вы об этом говорите, Чарльз. Но для меня это совсем не просто.

Она печально улыбнулась.

— Чепуха.

Он поднялся с кресла и взмахнул рукой, словно отбрасывая прочь её беспокойство. Теперь, поднявшись во весь рост, он оказался ещё крупнее, чем мне показалось на первый взгляд.

— Я бы не выбрал тебя на роль Джульетты, если бы ты не смогла этого сделать. Давай, попытайся ещё раз. Но на этот раз…

Фроман сделал многозначительную паузу.

— На этот раз я хочу, чтобы ты думала о другом. Не надо больше бояться Шекспира, пусть он и является величайшим из когда-либо живущих драматургов. Не надо переживать о том, что роль Джульетты — крупнейшая в твоей карьере. Ясно?

Фроман начал кружить вокруг девушки, и даже я попал под влияние его голоса.

— Думай о том, что эта пьеса написана человеком, который просто любил театр. Как я и ты. Он жил сценой и изливал глубочайшие чувства, доступные человеку, на бумагу, в свои произведения, созданные специально для его любимого театра «Глобус».

Голос Фромана оплетал, как шёлковая паутина.

— Тебе стоит думать лишь об одном: эта пьеса о парне и девушке и о том, как они безумно влюбились друг в друга. Вот и всё.

Мужчина скрестил руки и посмотрел на собеседницу.

Девушка храбро поднялась с кресла и попыталась заново произнести свои слова:

— Что значит имя? Роза пахнет розой,

Хоть розой назови ее, хоть нет.

Ромео под любым названьем был бы

Тем верхом совершенств, какой он есть.

Губы девушки слегка приоткрылись, и она восторженно посмотрел на воображаемого возлюбленного.

— Зовись иначе как-нибудь, Ромео!..

Она замолчала на долю секунды и почти неслышно закончила:

— И всю меня бери тогда взамен!

Изабелла отошла от двери, я последовал за ней.

Мы слышали, как Чарльз Фроман хвалил и подбадривал свою собеседницу.

— Чувствую себя неуютно оттого, что мы подслушиваем, — покраснела Изабелла, — но, кажется, мы узнали чуть больше о том, каким образом он превращает своих актрис в поразительных звёзд.

Я согласно кивнул, но мог думать лишь о том, что сказала Молли Хансен об Анни Жермен. Она упомянула, что Анни встретила нового мужчину — того, кто собирался сделать из неё звезду. И Фроман определённо обладал знаниями по литературе, необходимыми для написания писем, лежавших рядом с первыми двумя жертвами. Но он продолжал мило хвалить и всем своим видом показывать, что он — добрейшей души человек.

Не знаю, каким был наш убийца, но я точно его представлял себе не таким.

Я раз за разом учился не принимать во внимание предвзятое мнение.

Существовала ли возможность, что человек, которого мы ищем, и есть Фроман?

Мы услышали тихий голос служанки: скорей всего, она доложила о нашем приходе. А может, и о доставке ужина.

До нас донеслось непродолжительное бормотание, а затем мы вновь услышали Фромана.

— Конечно, начинай есть, милая моя. Зачем откладывать ужин из-за моего отсутствия? Я быстро разберусь с ними и вернусь, дорогая.

— Как вы думаете, он ко всем своим актрисам так обращается? — громким шёпотом спросила Изабелла.

Прошло ещё несколько секунд, и к нам вошла служанка и сообщила, что мистер Фроман нас сейчас примет. Она провела нас в другую гостиную, где уже ждали гостей сигары, виски и широкие, обитые декоративными гвоздиками, кресла.

Когда мы вошли в комнату, Фроман одарил нас такой же весёлой улыбкой и сразу же сосредоточил своё внимание на Изабелле.

— Мне сказали, что мы виделись с вами прежде, миссис Синклер, — он слегка поклонился.

— Это было два года назад, мистер Фроман, — ответила Изабелла, протягивая руку. — Двоюродная сестра моего мужа, миссис Генри Синклер, организовывала концерт, на котором присутствовали вы.

— Конечно, конечно.

Выражение его лица не изменилось, и даже если Чарльз Фроман не помнил о произошедшем — а я подозревал, что так оно и было, — он не стал выдавать себя.

— Детектив Саймон Зиль, — представился я. — Оказываю содействие Девятнадцатому участку в специальном расследовании.

Улыбка застыла на лице Фромана.

— То есть, вы помогаете расследовать смерть мисс Жермен в театре «Гаррик». Кажется, мои люди уже говорили с вами. И не один раз.

— Говорили.

Я достал из кармана записную книжку.

— Ваши люди говорили с нами и по поводу мисс Жермен, и по поводу мисс Даунс. Если помните, её тело было найдено в театре «Империя» при схожих обстоятельствах. Но теперь нам надо поговорить с вами лично.

Я внимательно наблюдал за Фроманом.

— Сегодня утром ещё одна актриса, мисс Биллингс, была найдена мёртвой в театре в «Эриэл Гарденс».

— Что за..?

Он оборвал себя на середине фразы и опустился в кожаное кресло.

Изабелла последовала его примеру и села напротив Фромана, но я остался стоять.

— Вы о ней не знали?

— Ко… Конечно, нет.

Он вытащил платок и вытер лоб, на котором собрались капли пота.

— Сегодня воскресенье, — добавил Фроман, словно это должно было объяснить, почему его сотрудники не сообщили ему о новом убийстве в одном из его театров.

Видимо, тем немногим, кто был в курсе произошедшего, приказали молчать. Но вот послушались ли они приказа, я не знал.

Фроман определённо был удивлён.

Он начинал волноваться, но мне сложно было судить: это волнение виновного человека или тревога руководителя, который начинает высчитывать, как очередное убийство скажется на его бизнесе.

— Значит, никто не сообщил вам, что «Новый Амстердам» временно закрыт по распоряжению полиции?

Фроман что-то невразумительно пробормотал.

— Эммелин Биллингс играла небольшие роли в постановках в «Новом Амстердаме», — медленно произнёс я. — И она входила в синдикат. Она была одной из ваших. Как и две другие.

Фроман весь раскраснелся от злости.

— Мне не нравится ваш тон и то, на что вы намекаете. Уверяю вас, тот факт, что были убиты три актрисы синдиката, лишь совпадение, — он хмуро взглянул на меня. — Совпадение. Ничего более.

— А вот с моей точки зрения, всё выглядит несколько иначе: три женщины убиты, и каждая — в вашем театре.

Я на секунду замолчал.

— Одна жертва — это совпадение. Но три — закономерность.

— Мы находим закономерности там, где хотим их найти, — произнёс Фроман, и из-под маски спокойствия выглянул гнев. — Уверяю вас, вам нечего искать в моих театрах. А вы и ваши коллеги вмешиваетесь в наш важный творческий процесс. Если ваше расследование станет достоянием общественности, новости о нём отпугнут театралов. Как видите, детектив, я не очень приветствую ваш интерес к моим театрам. Особенно если учесть, что я могу поручиться: ни я, ни кто-либо из моих сотрудников не причастны к смерти актрис.

— Тогда вы должны быть рады возможности пообщаться со мной, — спокойно ответил я. — В данный момент единственная связь, которую я вижу, между этими тремя убийствами, эта их работа в вашем синдикате. Если вы и все ваши сотрудники никак не связны с убийствами, тогда вам стоит поговорить со мной. Дайте мне любую информацию, которая позволит направить поиски убийцы прочь от вашего театра.

— А если я откажусь? — вскинул он брови.

Меня больше нельзя было удивить. За последние десять лет я видел всевозможные реакции на убийства. Но подобная чёрствость и безразличие к трём загубленным жизням не переставала меня расстраивать.

Даже в тех случаях, когда я видел, что за всем стоит личный интерес. Как и сейчас.

— Для вас ничего не значит то, что были убиты три молодые девушки — актрисы, которых вы знали и нанимали на работу?

Мой голос оборвался из-за переполнявших эмоций.

Фроман сконфуженно посмотрел на массивный золотой перстень на правой руке.

И я решился: если он действительно настолько самолюбив, то я сыграю на его корыстных интересах.

Я попытался изобразить понимание.

— Своим отказом от сотрудничества вы ставите под удар всю свою организацию. Мне плевать, что вам прежде пообещали мэр Макклеллан и комиссар полиции Бингем. Они разговаривали с вами, когда мы знали лишь об одной жертве. А сейчас их три… И убийца не собирается останавливаться. Найти убийцу гораздо важнее, — сделал я глубокий вдох, — чем ваша скрытность и ошибочное стремление скрыть от общественного внимания дела в организации. Жертвы работали у вас. Они были убиты в ваших театрах. Это дело касается и вас лично, хотите вы того иль нет.

Фроман, закипая, поднялся, подошёл ко мне и посмотрел в глаза. Он стоял всего в метре от меня, и я осознал, насколько он крупный мужчина.

Но я не отступил, хоть и услышал за спиной сдавленный удивлённый возглас Изабеллы.

В конце концов, он фыркнул:

— Никто никогда со мной так не разговаривает.

— Мистер Фроман, — мелодично произнесла Изабелла, — мы пришли не воевать с вами. Нам нужна ваша помощь.

Мужчина повернулся к Изабелле, и я заметил, что выражение его лица смягчилось, а гнев улетучился.

— Давайте снова присядем, — Изабелла жестом указала на кресло рядом с собой. — Мы знаем, насколько преданы вы своей работе и насколько неприятным для вас должно быть наше вмешательство. Но детектив Зиль прав: нам нужна ваша помощь, если мы хотим поймать человека, ответственного за убийства троих девушек. Никто лучше вас не знает, как функционирует Театральный Синдикат.

— Хммм…

Фроман уселся в кресло.

— Синдикат преуспевает, потому что никто не знает моих актёров лучше, чем я. Это они делают меня успешным.

— Мы знаем, что даже сегодня вечером вы репетировали пьесу с одной из актрис. Это обычное дело? Похоже, это требует от вас затрат личного времени, — произнёс я.

— Конечно.

Он смотрел на нас с изумлением, не вполне понимая, куда мы клоним.

— А каким образом вы их выбираете? — поинтересовалась Изабелла. — Вы ведь, очевидно, не можете одарить всех своим вниманием.

Фроман покачал головой.

— Нет, я выбираю мужчин и женщин, у которых есть талант, большие амбиции и любовь к театру. С меньшими требованиями невозможно достичь больших высот в этой профессии. Но если у них есть всё перечисленное, то я подыскиваю им роли, которые позволят им сиять на сцене.

Он с любопытством на нас посмотрел.

— Вы сейчас упомянули лишь «актрис». Да, действительно, моей последней находкой была Мод Адамс. И я возлагаю огромные надежды на юную леди, которая репетирует сейчас роль Джульетты в гостиной. Но неужели вы никогда не слышали о Джоне Дрю? Или о Уильяме Джилетте? Они — главные созданные мной звёзды.

Фроман сиял от гордости.

Имена были мне знакомы, но я ничего не знал о карьере этих актёров или их сотрудничестве с Фроманом. Хотя это было легко проверить.

— Элиза Даунс была первой жертвой, поэтому давайте с неё и начнём. Она когда-нибудь удостаивалась вашего личного внимания? — спросил я.

Чарльз Фроман медленно сцепил пальцы в замок.

— Личного внимания? Да, она была милой девочкой. И неплохо справлялась со своими ролями. Но она была бабочкой-однодневкой.

— Что это значит?

Форман посмотрел на нас и Изабеллой, словно прикидывая, сможем ли мы понять то, что он собирается сказать.

— В мире театра встречаются два типа женщин. Мужчин, конечно, тоже, но их я встречаю реже. Первых ведёт единственное — любовь к сцене. Они будут посещать каждую постановку и спектакль, даже если сами никогда не смогут в них сыграть. Но если дать им шанс, и при условии наличия у них хоть малейших врождённых талантов — их честолюбие не будет знать границ. Ими движет не жажда славы или богатства, а необходимость художественного совершенства, насколько каждый из нас может к нему приблизиться.

Он печально покачал головой.

— Возможно, они мечтают затмить всех вокруг, возможно, их привлекает очарование происходящего, но длится это всё лишь до тех пор, пока они не осознают, сколько труда нужно вкладывать в театр. И, в конце концов, двое или трое могут стать знаменитыми. По счастливой случайности, им может достаться именно «их роль». Та, в которой они будут не играть, а жить. Но чаще всего, — Фроман подчеркнул свои слова, — это длится недолго. Несколько лет — и они начинают искать себе другое занятие.

— И каким образом вы узнали всё это о мисс Даунс? Вы не могли быть хорошо с ней знакомы, а актёров и актрис в театре сотни, не так ли?

Фроман посмотрел мне прямо в глаза.

— Я лично оцениваю каждого нанимаемого актёра. Никаких исключений. Я изучаю их прошлое. Поручаю своим менеджерам контролировать рабочий процесс, оценивать способности и прогресс каждого работника. Вы встречались со Львом Айзманом. Он — моя правая рука, и всегда помогает мне с выбором кандидатур.

— И ни один менеджер ещё не допустил ошибку? — с подозрением смотрел на Фромана.

Но тот лишь пожал плечами.

— На самом деле, всё просто. У меня есть определённые правила, и я прошу своих работников их соблюдать. И актёр либо соглашается на это, либо нет. Это несложно. Весь вопрос в обязательствах и желании быть частью театра.

— И что это за правила?

— Повторюсь, правила довольно просты.

Фроман поднял руку и начал один за другим загибать пальцы.

— Актёры всегда должны быть готовы к выступлению. Они обязаны и среди ночи помнить свои роли и партии. Никогда не опаздывать — ни на репетиции, ни на сами представления. Я не разрешаю задерживаться им после полуночи, если на следующий день они должны играть. К тому же, — осторожно добавил Фроман, — мои люди должны понимать, насколько важна для успеха их репутация. Любые сплетни и слухи вне театра могут сказаться на их репутации в стенах моего заведения. Поэтому я настаиваю на безукоризненном поведении во всех сферах жизни и не терплю свободных взаимоотношений с противоположным полом. А ещё лучше, если у моих прим не будет серьёзных личных привязанностей, которые могут помешать их преданности профессии. К тому же, некоторые поклонники перестают восхищаться замужними или женатыми актёрами. Работать в театре — значит не давать угасать воображению и мечтам зрителей.

Я вспомнил фразу Алистера о флирте с Мод Адамс. И о том, как быстро она его пресекла.

Похоже, теперь я знаю почему.

— А что насчёт тех, кто не является вашими ведущими звёздами, но прилежно исполняет свои небольшие роли? — спросил я.

— Остальные актёры могут иметь личные привязанности, если они не доставляют неприятностей и не выставляются напоказ.

— Насколько я понимаю, мисс Даунс не была уж очень предана вашему делу?

Ответ Фромана был вполне определённым:

— Нет.

— И как на это смотрел синдикат?

Фроман прищурился.

— Что вы имеете в виду?

— Было ли место в вашем театре для такого случайного и необязательного актёра, как мисс Даунс? Или она была на грани увольнения?

Несколько долгих секунд Фроман не поднимал на меня глаза.

Я внимательно следил за малейшими изменениями его мимики, хотя такого человека было очень непросто читать. На первый взгляд он казался человеком прямым, очень амбициозным и преданным своему делу и своим людям.

Но насколько далеко могли завести его эти амбиции? Могли ли они заставить его или кого-то из его организации убить человека?

Наконец, Фроман негромко ответил:

— Да, её собирались уволить.

Когда его взгляд встретился с моим, глаза Фромана, казалось, молили о понимании.

— Бизнес, в котором я вращаюсь, очень сложен, детектив. Все заработанные деньги я моментально вкладываю в новые постановки. Я хочу постоянно совершенствовать своё детище, но конкуренты неустанно вставляют мне палки в колёса. В частности, театр «Шуберт».

В его голосе прозвучала горечь.