– Ладно. Сделаем вид, что я тебе поверил.

Подглядывая в телефон, он нацарапал ручкой на салфетке ряд цифр и имя «Басс».

– Спасибо, – Лорейна взяла салфетку, слезла со стула, и всё же помедлила, – Ты порядком набрался. Может, позвонить кому-нибудь, кто тебя встретит?

– О, я пробуждаю в тебе материнские чувства, – Брэд хихикнул.

– Я не гожусь тебе в матери.

– Именно. И если ты не поторопишься, мы очень скоро будем обсуждать это на заднем сиденье твоего автомобиля.

– Можешь помечтать об этом, если не снимешь никого на ночь, – усмехнулась Лорейна.

– Не надо оскорблений: что значит «если не сниму»? Такое в принципе невозможно, когда за дело берётся Брэд великолепный. Но помечтать о тебе мне никто не помешает.



Из машины Лорейна позвонила Маккене:

– Брэд дал мне телефон Басса, мы с ним уже договорились о встрече через полчаса.

– Хорошо. У тебя есть с собой оружие?

– Есть. С тех пор как меня стукнули по голове, я с ним практически не расстаюсь. Ты думаешь, Басс опасен?

– Не он. Где вы встречаетесь?

– Дурные примеры заразительны, так что в «Старбаксе», том же, где мы встречались с тобой.

– Когда закончишь разговор с Бассом, сразу набери меня.

– Дилан, что-то случилось?

– Думаю, я знаю, кто преступник. И думаю, что сегодня мы с ним встретимся.



Больше всего Басс походил на английского лорда в изгнании: благородное, вдумчивое лицо с очень правильными чертами, аккуратная бородка, чуть начавшие редеть волосы, умные глаза, большие красивые руки. Лорейна не знала, какие часы и ботинки отметил стриптизёр из «Диких и необузданных» у клиентов Джорджа, но «Патек Филипп» на запястье Басса и «Джон Лобб», в которые он был обут, говорили о том, что оргии неблагих – дело весьма прибыльное.

Басс отнёсся к её рассказу гораздо серьёзнее, чем Джордж. И гораздо менее агрессивно. Он не защищался и не нападал, он был взволнован, но это не мешало ему анализировать информацию:

– Почему вы думаете, что пострадавшие девушки работали только у Джорджа? Что все они не работали ещё у кого-нибудь?

– Потому что я их спросила. Я навестила каждую из выживших в больнице и собрала информацию. И ещё потому, что одна из них – та, что умерла, прислала мне сон о вечеринках Джорджа, когда я о них ещё ничего не слышала.

– Вы медиум?

– Моя мать была слуагой. Некоторые слуаги умеют слышать мёртвых.

– Понимаю… Поэтому у вас такой тихий голос? Слуаг ведь называют шептальщицами…

– Да, это наследственное. Басс, двух человек в этом деле убила женщина-китейн. Это точно.

– Почему вы так думаете?

– Женщину видели мёртвые. В суд я с этим не пойду, но для сообщества китейнов этого будет достаточно.

– И эти мёртвые могут её опознать? Они описали её?

Это было скользкое место:

– Двое из них узнают её, если увидят, – по крайней мере, Лорейна очень на это надеялась.

– При этом вы говорили, что на девушек нападал насильник? При чём тут женщина?

– Я думаю, женщина-китейн покрывает его. Нападавший выглядел как парень в маске с ваших шоу.

– В таком случае кто-то, как говорят закоренелые преступники в криминальных романах, «работал под него». Парень в маске – химера. Его создавали для каждого шоу и развеивали после него.

– Вы уверены?

– Да, вполне.

– Тогда нужно искать того, кто ему позавидовал и попытался стать им.

– Вы правы.

– Кто-то из гостей или стриптизёров вызвал у вас подозрения?

– Нет. Действительно нет: мы не стали бы работать с кем-то, кто опасен.

– Басс, я бы хотела поговорить со всеми китейнами, работающими с Джорджем.

– Хорошо. Конечно. Я понимаю, что это важно. Я передам ей, и мы встретимся с вами в самое ближайшее время.

– Спасибо. И последнее, Басс…

– Да?

– Вы знаете Стивена Макбрайта?

– Стивена Макбрайта? Нет.

– А Ричарда Брогана?

– Никогда не слышал.

– Ясно. Спасибо. До встречи.

Лорейна вышла из «Старбакса» и пошла к своей машине. Он был обеспокоен – этот Басс, очень обеспокоен. Но он не врал. Почти ни в чём, кроме двух последних вопросов.



Дилан Маккена встретил её в паре кварталов от «Старбакса».

– Только что звонил мой человек, – сказал неблагой эшу, садясь в машину. – Всё это время у Джорджа была посетительница. Судя по тому, куда она едет сейчас, нам надо в дом, где нашли Беллу. Постарайся приехать туда до неё.

– Хорошо… Я не ненавижу тебя, – через некоторое время сказала Лорейна Суини, глядя на дорогу.

– Что?

– Я не ненавижу тебя, Дилан, – говорить было трудно, – и мне жаль, что это так выглядело.

– К чему ты это?

– Я очень дорожу своей работой. Мне кажется, что в этот раз я плохо справляюсь. Первый раз за несколько лет я работаю над сложным делом без помощников. Я много думала, имела ли я вообще право браться за это расследование одна: это не слежка за неверным супругом. Я сделала ряд ошибок, допустила, что на меня напали… Если мне что-то и удалось, то благодаря Макбрайту, который даже не работает на меня. Кроме прочего, я не раз звала на помощь тебя, своего нанимателя – тоже не очень-то профессионально.

– Твой профессионализм меня устраивает. Поэтому, когда у меня есть потребность в частном детективе, я работаю именно с тобой.

– Ещё меня возмутило то, что ты сказал о Белле.

– Да, тут я плохо сформулировал. К тому же у нас с тобой разные представления о готовности к некоторым рискам.

– Так что я не ненавижу тебя. Наоборот: я отношусь к тебе очень хорошо. Есть ещё кое-что…

– Да?

– Я боялась, что после того, как ты помог мне после сотрясения мозга, тебе покажется, что я претендую на твою дружбу.

– Я думал, ты злишься, потому что почувствовала себя уязвимой.

– Скорее потому что побоялась выглядеть навязчивой. Я постаралась держаться профессионально, но переборщила и оказалась грубой. Извини.

– Нет проблем.



Они припарковались в заброшенном дворе напротив дома с конюшней и стали ждать, погасив фары. Сумеречный пригород выглядел декорацией к старому голливудскому фильму: чёрные тени ложились на белый снег, чёрные стены построек были покрыты белыми хлопьями, чёрные ветки перечёркивали белёсое небо, чёрные птицы пятнали выбеленные пристройки, нахохлившись под крышами.

– Как ты думаешь, – спросила Лорейна, – это история Пигмалиона и Галатеи или, скорее, Пасифаи?

– Ты тоже догадалась?

– Не обо всём.

Возле ворот дома напротив остановилась машина, из неё выскочила, бросив ключи в замке зажигания, женщина, которую Лорейна не разглядела. Незнакомка, оставив ворота открытыми, вбежала в конюшню.

– Вперёд? – спросила Лорейна.

– Нет. С чудовищем будет сражаться герой. Мы подождём.

И поможем, если понадобится.

– В мифах о таких, как мы, ни слова.

– А в фильмах таких, как мы, называют «отважные спутники главного героя». Они выполняют комическую роль и больше мешают, чем помогают, но в решающий момент могут быть полезны.



Второй автомобиль остановился рядом с первым: из него выбрался мужчина и, быстро оглядевшись, отправился вслед за женщиной.

– А вот теперь вперёд, – сказал Дилан Маккена.

Лорейна выехала из укрытия и припарковалась так, чтобы не дать остальным машинам проехать. Судя по звукам, в конюшне шла нешуточная драка: ломались доски, кричала женщина. Несколько раз остальную какофонию перекрывал невероятный для человеческих лёгких звериный рёв.

Минуту спустя окно второго этажа, на котором когда-то жили конюхи, вылетело вместе с рамой и частью стены, обдавая землю осколками стекла, обломками старой древесины и густыми клубами древесной пыли и крошащейся краски. Одновременно из прорехи в стене то ли выпал, то ли выскочил оскаленный мужчина, в котором с трудом можно было узнать Басса, и его огромный противник – Минотавр. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – это не маска, перед ними действительно было человеческое существо с головой быка. Почти сразу из дверей, через которые Исайя накануне вынес Беллу, выбежала женщина-китейн, сжимавшая что-то в руке. Лорейна не поняла, держала она телефон, фонарь или оружие, не знала, попытается ли женщина убить кого-то или попробует убежать. Но рисковать Лорейна не собиралась: она ударила женщину телескопической дубинкой. Фея со стоном упала на землю.

Басс, одетый в спортивный костюм и увешанный верёвками, ножами и каким-то ещё оружием, споткнулся, и Маккена бросился между ним и Минотавром. Чудовище одним ударом отбросило Маккену к машинам. Быстро достав пистолет, Лорейна разрядила в Минотавра всю обойму. Нельзя сказать, что она ему помешала: скорее, привлекла внимание. Отбросив бесполезное оружие, Лорейна снова выхватила дубинку, не слишком надеясь на успех: она была дочерью тролля, но стоящее перед ней существо было слишком велико для схватки, сулящей надежду на успех. Минотавр двинулся к ней, и в эту минуту Басс, поднявшись с земли, накинул на монстра лассо и дёрнул что было сил. Минотавр, потеряв равновесие, упал на колени, и сатир, выпустив конец верёвки, выверенным движением метнул ему в голову боевой топор. Рёв чудовища оборвался, оглушив всех троих тишиной.



Дилан Маккена сидя ощупывал голову, опираясь спиной на остаток конюшенной стены.

– Ты в порядке? – спросила Лорейна.

– Да, в полном.

– Точно?

– Лёгкое сотрясение в худшем случае, но ничего опасного.

– Хорошо.

Лорейна вернулась к лежащей женщине: дышит, но без сознания. Басс поднял подругу на руки. За прошедший час он постарел на десять лет и отдалился от цивилизованного джентльмена на добрых полтысячи. Древний воин, победитель драконов – вот кем он выглядел. И, похоже, последний дракон смертельно ранил его душу.

– Чудовище мертво, – сказал Басс и в голосе его послышалась просьба.

– Я так не думаю, – ответила Лорейна, глядя на женщину.

Она подобрала с земли пистолет, который выронила подруга Басса, и убрала его в сумку.

– Что вы будете делать? – спросил Басс.

– Вызову полицию. Она участвовала в убийстве Софи Франклин, похищении Беллы, она убила Эндрю Брукса и заставила Стивена Макбрайта убить себя. Она покрывала насильника и убийцу.

– В человеческой тюрьме она умрёт.

– Я уж точно не буду о ней жалеть.

– Она умрёт самой страшной смертью, которую только можно пожелать подменышу. Умрёт, потеряв свою китейновскую суть. Даже больницы разрушают таких, как мы. Тюрьмы нас просто уничтожают.

– Беллу три дня морили голодом и насиловали. И если бы её мёртвый друг не нашёл её, она бы умерла. Страшной смертью. Часть себя она утратила навсегда. Так всегда бывает с теми, кто пережил насилие. Почему вы – китейны – вечно думаете, что в человеке нечему умереть при жизни? Что человеку нечего потерять?

Его лицо было отмечено таким горем, что Лорейна сбавила тон:

– Я понимаю, что вы не хотите терять…

– Элейни, – подсказал он.

– …Элейни, но Белла потеряла человека, которого любила, и который любил её. Этого уже не исправить, – глядя на Басса, Лорейна от души надеялась, что им не придётся драться.

– Лорейна…

– Вы же не ждёте от меня, что я её отпущу?

– Нет.

– А что тогда? Надеюсь, вы не попытаетесь отбить её силой?

– Разве я похож на подонка? Или на сумасшедшего?

– Я не знаю. Понятия не имею. Ваша Элейни выглядит красавицей, которая мухи не обидит, но она спокойно держала женщину в подвале, где её мучил… мучила эта тварь.

– Позвони Кейси, – подал голос Маккена. – Думаю, он лучше нас знает, что делать.

– Не сомневаюсь, он будет в восторге, – закатила глаза Лорейна.

– Я хочу отнести Элейни в её машину, – сказал Басс. – Можете её привязать.

– Я не против, – буркнула Лорейна.



Элейни пришла в себя через пару минут. Лорейна приковала её наручниками к дверце и не позволила Бассу остаться наедине с подругой. Впрочем, женщина-сатир, похоже, не была готова говорить ни с ним, ни с кем-то другим. Выпалив несколько резких слов на греческом, она отвернулась и от китейна, и от человека, переживая своё горе в одиночестве.

Басс открыл двери в своём автомобиле:

– Садитесь внутрь, – предложил он Маккене.

Дилан Маккена боком сел на заднее сидение, поставив ноги на землю.

Басс уселся почти напротив на полусгнивший кусок бревна.

Лорейна набрала номер Кейси, выслушала положенную пор цию упрёков и нотаций, затем подошла и устроилась в машине Басса на переднем сиденье в той же позе, что и Маккена.

– Жили-были Георгиус, Василиус и прекрасная Элейни, – голос Дилана Маккены менялся, когда он начинал рассказывать очередную историю. – Георгиус был предприимчив, умел превращать задумки в деньги и любил путешествовать. Он и придумал эти… спектакли. Эротические представления, наблюдая за которыми, богатые мужчины наслаждались коротким оральным сексом или ограничивались просмотром шоу и голой девушкой у своих ног. Когда банальное, в общем-то, зрелище разбавляли толикой волшебства китейнов, оно становилось воплощённой эротической мечтой. Разумеется, все гости, танцовщицы и официанты ели зачарованную еду, почти всегда пили алкоголь, а часто ещё и принимали лёгкие наркотики. При этом спектакли были действительно качественными, еда и питьё великолепными, даже наркотики старались брать какие получше. Георгиусу помогали его неизменные спутники. Василиус, например, отлично разбирался в технике – во время представлений на нём были свет, звук, охрана и всё прочее. Их бизнес приносил хороший доход.

– Мы дарили людям мечту, – подал голос Басс.

Дилан Маккена достал из кармана смятую пачку красного «Мальборо» и молча протянул Бассу вместе с зажигалкой. Тот благодарно кивнул.

– Мы дарили людям мечту, – повторил Басс, затянувшись и выпустив облачко дыма. – Мужчины на наших представлениях чувствовали себя молодыми, свободными. Они могли просто, – он явно подыскивал слова, – наслаждаться жизнью в её чувственной простоте. Кстати, были и представления для женщин, таких же измученных ответственностью и тревогой, как и мужчины. Вы заметили, что некоторые мечты не меняются веками?

– Например? – с долей скепсиса спросила Лорейна.

– О свободе, о чувственности, об энергии, о растворении в чёмто большем. Об этом мечтали греческие женщины, когда устраивали вакханалии столетия назад. Эти мечты пережили целые эпохи. Но я перебил вас, Маккена: продолжайте свою историю.

– А прекрасная Элейни… У неё был редкий для сатира дар: она умела создавать химер. Обычно их вызывают к жизни нокеры – мечтающие о недостижимом идеале мастера… Минотавр…

– Мы договаривались, что его будут создавать к каждому представлению, а затем развеивать, – вставил Басс.

– Может быть, всё началось с того, что она залюбовалась его совершенством? Кто знает, как начинается любовь? Каждый раз ей было всё тяжелее прекращать короткую жизнь химеры. И однажды Элейни не смогла этого сделать. Как многие до неё, она влюбилась в собственное творение.

– Неужели эту… скотину можно любить? Неужели для кого-то он может быть мечтой? – Лорейна постаралась отогнать мысли о том, что сама она могла бы сделать ради торговца наркотиками, о котором мечтала.

– Лорейна, он был не просто мечтой, он был её мечтой. Ведь никому на свете не удалось воплотить чужую мечту.

– О чём в нём можно мечтать? – запротестовала она, глядя на распластанную на заснеженной земле тушу, – Он чудовище. Во всех смыслах.

– Чего хотят сатиры? – вопросом на вопрос ответил Маккена. – Тот, кто скажет «секса», ошибётся.

– Самой жизни, – сказал Басс. – Чувствовать её глубины, погружаться в неё.

– Вот и ответ. Правда, каждый ловит биение жизни по-своему. В Минотавре Элейни была первобытная мощь. Что-то вроде силы дикой лошади, незнакомой с седлом, не только необузданной, но той, что в принципе нельзя обуздать. Сила, напор и вожделение, не ведающие цивилизации. Он мало говорил, но только лишь появляясь где-то – будь то сцена или старый сарай – заполнял собой всё пространство. И не только физически. Он был. Он воплощал в себе жизнь.

Лорейна покосилась на мёртвого гиганта, которого могли видеть только китейны, зачарованные люди и ещё такие, как она. Оказывается, Минотавр ещё и разговаривал… Лорейна даже не стала пытаться представить себе их разговоры с Элейни: это было пугающе, горько и непостижимо одновременно. Дилан Маккена между тем продолжал рассказывать историю сатиров с такой уверенностью, будто сам её придумал:

– Остальным сатирам Элейни по-прежнему говорила, что развеивает химеру после каждого представления. На самом деле она прятала его здесь. Не уверен, что Василиус и Георгиус совсем уж ни о чём не догадывались. Они должны были что-то заподозрить, когда Минотавр напал на Софи… Но они любили Элейни и верили ей. Или хотели верить.

Басс отрешённо смотрел в промёрзшую землю.

– Не знаю, была ли Элейни чудовищем, – сказал Маккена, глядя на Лорейну, – но преступным гением она не была точно… Она была не слишком умной женщиной, простите, Басс, которой не повезло. Она нравилась ему, – Дилан кивнул на тело Минотавра, – очень нравилась, он охотно спал с ней, но он не понимал, почему должен ограничиться только ею? Почему то, что происходило на сцене, под общие аплодисменты, должно было оборваться в самый лакомый момент? Цивилизованные зрители сатиров умели погружаться в свою свободу и вседозволенность на два с половиной часа, а затем возвращаться к прежней жизни. Цивилизованный человек хорошо знаком с временной свободой. Джентльмены викторианской Англии знали праздники непослушания, каникулы для души и ума. Пациенты доктора Фрейда и современных психоаналитиков погружаются в хаотический мир своего детства, регрессируют на пятьдесят минут пять раз в неделю, чтобы затем вернуться в офисы и за семейные столы. Мужчины смотрят порнографические фильмы, но, если у них всё в порядке с головой, они не ожидают, что официантки и медсёстры на самом деле будут отдаваться им после мимолётной улыбки. В конце концов, выходные, какими бы бурными они ни были, не мешают большинству людей в понедельник вернуться к повседневным делам. Для клиентов Джорджа эти представления были их психоанализом, их медитацией, их полным переключением сознания, их каникулами. Эффект был разным. Кто-то из них жил после этого прежней жизнью, сохраняя сладкие воспоминания о минутном безумии. Кто-то уходил из семьи, бросал бизнес и уезжал на Бали с юной возлюбленной. Кто-то, напротив, находил второе дыхание в своём браке, делясь вновь обретённой молодостью со стареющей вместе с ним женой. Но никто из тех, кто приходил к сатирам, не был настолько сумасшедшим, чтобы утратить границы. А у Минотавра их не было с самого начала. Этим он вдохновлял Элейни – он был бурным потоком жизни без запретов, без полутонов. Этим он её и погубил. Однажды Элейни не застала своего возлюбленного в заброшенном доме. Потом не застала его ещё раз. Она ругала, просила, объясняла, уговаривала, но это повторилось. И повторялось. Его нельзя было удержать взаперти. Элейни надеялась, что он просто хочет побегать на воле. Увидеть его могли немногие, только те, кто был зачарован китейнами, так что Элейни старалась не волноваться. Но вскоре стали пропадать девушки, танцевавшие с Минотавром. Девушки, которые как раз могли его увидеть: остаточный эффект регулярных зачарований на вечеринках Джорджа. Одной повезло: она почувствовала слежку и уехала. Остальные пострадали. Они не могли различить его подлинный облик, когда Минотавр нападал, они ощущали «нечто»: то ли мужчина, то ли животное… Руководство клуба получало крупные деньги от Джорджа. Так что хозяева «Уимзи» не поднимали шума. Менеджер, работавший с Джорджем, не задавая лишних вопросов и стараясь не думать, что происходит, подыскивал новых танцовщиц и формировал программу.

– Несколько недель мы даже не знали, что девушки исчезают, – подал голос Басс, – когда Грэг – менеджер из «Уимзи» рассказал нам, мы приостановили представления, пытаясь понять, выяснить, связаны ли эти исчезновения с нами… Мы боялись, что это кто-то из зрителей… Или, может быть, из стриптизёров. Это было странно. И страшно. Раньше такого не случалось. Но нам не приходило в голову, что это химера Элейни. А должно было прийти… Маккена кивнул:

– Элейни услышала об исчезновениях и попыталась разубедить саму себя. Это была первая ловушка, в которую она попала: Эндрю Брукс, у которого она попыталась разжиться информацией, чтобы развеять свои страхи, начал её шантажировать. Его аппетиты росли, она давала ему всё больше денег, воруя их из общего кошелька сатиров. Она понимала, что рано или поздно Георгиус и Василиус заметят недостачу.

– Мы не заметили, – тихо сказал Басс.

– До поры, до времени. Но её проблемы только начинались: однажды Минотавр притащил девушку – Софи Франклин. Мечта Элейни превратилась в кошмар. В дурной сон, в котором события развиваются всё быстрее, нарастают, как снежный ком, который в конце концов погребает сновидца. Пока Элейни пыталась понять, куда убегает её возлюбленный и связано ли это с пропажами танцовщиц, её стали шантажировать. Пока она боялась, что воровство, которым она пыталась заткнуть рот шантажисту, заметят, и Георгиус с Бассом потребуют, чтобы она развеяла химеру, он принёс одну из своих жертв в место, которое считал своим домом. Пока Элейни пыталась решить, что делать с раненой девушкой, Софи Франклин, пролежав несколько дней в этом доме, умерла.

– Она могла доставить её в больницу. Хотя бы отвезти в город и оставить в людном месте. Она могла дать Софи шанс, – зло сказала Лорейна.

– Она боялась, что девушка запомнила её или что-нибудь, что поможет на неё выйти.

– Она её даже не кормила!

– Думаю, что Софи была без сознания и не могла есть. Лорейна, не подумай, что я оправдываю Элейни. Я просто рассказываю историю.

– Продолжай, – Лорейна махнула рукой.

– Элейни закопала труп и в тот же вечер увидела Макбрайта, фотографирующего посетителей в «Уимзи». Случайно она узнала, что Макбрайт работает на меня. Было делом времени выяснить, что у меня есть доля в стрип-клубах. Правда, не в «Уимзи», но… Элейни испугалась: вдруг пропажей девушек заинтересовались более серьёзные люди, чем Эндрю Брукс? Она хотела выяснить, что раскопал Макбрайт, по чьему поручению он действует, кого подозревает? Ты верно восстановила, что было дальше: Элейни следила за Макбрайтом и зачаровала его в подходящий, как ей показалось, момент, когда Стивен был один. О деньгах, которые он перевозил, Элейни не знала. Довольно скоро выяснилось, что это – всё это, весь её план – была ошибка: до встречи с ней Макбрайт не знал ничего, она же буквально вложила ему в руки информацию. Порой зачарованные китейнами ничего не помнят, порой кое-что запоминают, хотя и искажённо, а порой помнят всё или почти всё, что с ними происходило… Элейни не решилась рисковать. Не знаю, планировала ли она с самого начала убить Макбрайта и пришла на встречу с пистолетом, или они вместе заехали к ней за оружием, а потом отправились в мотель… Предположу, что в ночь после убийства – а это, что ни говори, было убийство – Элейни сидела в машине Макбрайта, где-то неподалёку от мотеля. Она окончательно перешла черту. Сознательно отняла жизнь. Сатиры любят жизнь, поклоняются ей. Элейни же посеяла смерть. Она переживала. Она не была уверена, что сумеет доехать до дома. Поэтому она сидела и сидела в машине. Наконец Элейни решилась позвонить мужчине, которому доверяла. Своему официальному мужчине… Я прав, Басс?

– Её не было всю ночь, её телефон молчал, – тихо сказал сатир. – Потом раздался звонок: она попросила её встретить… Пока я добирался за город, на её машину обратили внимание полицейские. Элейни была в таком состоянии, что машинально сунула им права, которые лежали в бардачке – права Стивена Макбрайта. Она и так уже с трудом контролировала себя…

– И патрульные Морган и Донахью к собственному удивлению занялись сексом друг с другом и с совершенно незнакомой женщиной.

Басс кивнул:

– Да. Я задержался, потому что выпил перед тем, как она позвонила: я ждал её всю ночь, звонил ей, не мог дозвониться, боялся, что случилось самое страшное, под утро попытался с помощью виски успокоить нервы – очень плохая идея… Когда она попросила меня приехать, я попытался привести себя в порядок с помощью кофе и душа. Полицейские после секса и чар отключились на заднем сидении в автомобиле Макбрайта. Я сам стёр запись видеорегистратора в патрульной машине, Элейни привела в порядок одежду патрульных. Мы решили уехать, пока они спят, но тут один из них стал приходить в себя. Мы не были уверены, что они не станут нас преследовать. Кроме того, в машине Макбрайта было полно отпечатков пальцев Элейни… Она сказала, что у неё вышла проблема с одним парнем, Стивеном Макбрайтом, она украла его машину, что завтра она всё объяснит мне, а пока мы решили, что я выдам себя за Макбрайта: мы немного похожи… Элейни сказала, что заплатит залог и вытащит меня с самого утра.

– Это был дурацкий план, – подала голос Лорейна, – очень рискованный. У Макбрайта могли оказаться судимости, тогда бы в полиции очень быстро выяснилось, что вы – не он. В конце концов, он мог подать заявление, что у него угнали машину. Вы могли влипнуть по-крупному, Басс. Не говоря уже о том, если бы не стечение обстоятельств, ваша фотография и отпечатки пальцев остались бы в полицейской базе.

– Мы торопились. Хороших идей не было. Мы подумали, что нарушение пустяковое, что в самом худшем случае я выйду под залог раньше, чем что-то прояснится. Да, риски были, но… Что нам оставалось? Иногда хорошего выхода просто нет. Элейни уехала на моей машине. Патрульные плохо помнили, что случилось при задержании. Они чувствовали, что что-то странное произошло, что-то выходящее за рамки… допустимого. К тому же были вещи, которые они не могли объяснить: как они оказались на заднем сиденье чужой машины? Почему вдвоём? Куда пропал кусок времени длиной в сорок минут? И хуже всего: они ощущали, что знают друг друга лучше и по-другому, чем раньше… В таких ситуациях люди стараются держаться так, будто ничего не случилось. Разум саботирует информацию, которую не может объяснить привычными способами. Именно это помогает выживать китейнам. Когда происходит что-то… нерациональное, способное разрушить привычные представления о мире, люди боятся не только узнать, что с ними было в действительности, но даже просто убедиться, что нечто в самом деле произошло. И в то же время нервничают и выходят из себя. Словом, патрульные попытались вести себя так, будто их не ударило волшебством: они проверили меня на алкоголь, тест немного превысил норму, и мы поехали в участок. Утром кто-то договорился, что не будут оформлять даже административное правонарушение.

– И тут оказалось, что Ричард Броган успел в участок раньше, чем Элейни.

– Да. Я узнал, что какой-то мужчина ждёт меня в машине на стоянке. Я был уверен, что его послала Элейни. Мне показалось разумным, что она не пришла сама: я решил, что она боялась столкнуться с патрульными, которые были с ней ночью. Вдруг они её вспомнят, когда увидят? Я полагал, что меня ждёт адвокат, которого я должен поблагодарить. Поэтому я сел к нему в машину. И тут выяснилось, что он ждал не меня, а действительно Стивена Макбрайта, которого он и его приятели искали со вчерашнего вечера. Этот Макбрайт должен был где-то с кем-то встретиться, но не приехал туда, где его ждали. Броган удивился, но не испугался: я ведь сам сел к нему в машину в двух шагах от полицейского участка, а я после тридцати секунд разговора понял, как я влип. Я изловчился и неожиданно поцеловал его в губы. Я всего-то хотел зачаровать его, надеялся, что он примет меня за давнего приятеля, я выиграю время, мы с Элейни обсудим, что происходит. Но на него это очень сильно подействовало, сильнее, чем обычно. Такое иногда бывает.

– Да, – согласилась Лорейна. – Легче всего на моей памяти зачарование восприняла девушка-мечтательница, тяжелее всего – Броган, бывший военный, человек, привыкший отвечать за каждое своё действие. Но вам необязательно было его целовать.

– Он был слишком рациональным, мисс Суини. Максимум, который я получил без зачарования, – он сказал, что я кажусь ему похожим на кого-то, он не хотел меня «вспоминать». А после… Броган буквально отключился из-за волшебства. Я позвонил Элейни. Мы договорились встретиться в одном мотеле. Я приехал к ней. Элейни сказала, что накануне Стивен Макбрайт заманил её к себе, якобы чтобы обсудить пропавших девушек. Сказал, что что-то знает о них. Но потом оказалось, что это только предлог, чтобы переспать с ней. Она не хотела его и сбежала, а Макбрайта заперла его же ключами и уехала на его машине. Она успокоила меня, что уже вернула машину владельцу: поставила на стоянку возле его дома. На встречу он, видимо, не попал, потому что сидел взаперти, а его телефон остался в машине. Она сказала, что отдала ключи консьержке в его доме.

– Думаю, Элейни избавилась от машины, так или иначе. А что она сказала вам про деньги, Басс?

– Что именно вы имеете в виду?

– На кровати в мотеле лежали свёртки. В них были деньги. Восемьдесят тысяч, которые она прикарманила у Макбрайта после его смерти. Точнее, у меня: Макбрайт был курьером.

– Серьёзно? Я не знал о деньгах. В смысле, я не знал, что их забрала Элейни. Мне было только известно, что у вас вышла какая-то необъяснимая стычка с Джорджем, который точно ничего вашего не брал. На кровати в мотеле действительно лежали какие-то свёртки, но я не знал, что в них. Честно говоря, мысли у меня были заняты другим, я даже не спросил, что это валяется.

– Думаю, что Элейни разделила деньги, чтобы хотя бы часть вернуть в общий кошелёк, часть внести в виде залога или штрафа, часть заплатить бармену, а может быть, ей нужны были деньги на что-то ещё, – подала голос Лорейна. – А о чём вы спорили? Броган помнит спор.

– Как раз о нём: мы не знали, что с ним делать. В конце концов, мы решили отвезти его в притон: там иногда назначали встречи ребята, у которых мы покупали лёгкие наркотики для представлений. Мы надеялись, что он придёт там в себя и решит, что чем-то накачался. И даже если он что-то вспомнит, то не будет уверен, правда это или ему привиделось. Так что я отвёз его туда.

– Вам было нужно ввести ему что-нибудь. Или напоить. Тогда это выглядело бы правдоподобнее, – заметил Маккена.

– Пожалуй. И, пожалуй, я рад, что мы не додумались до этого.

– Через два дня после смерти Макбрайта бармен из «Уимзи» позвонил Элейни и сказал, что ты говорила с Беллой. Это напугало её ещё больше. Она напала на тебя и забрала твои записи, но они не дали ей особенной информации. Зато она поняла, что клубом «Уимзи» и Макбрайтом заинтересовался частный детектив.

– И после этого она не побоялась похитить Беллу?

– Элейни понимала, что Минотавр всё равно это сделает. И сделала это за него, надеясь, что у неё получится лучше. Эндрю Брукс помог ей: ему хотелось заработать. Позже они вместе взломали квартиру Беллы: обыскали её и забрали ноутбук, на случай, если там было что-то, что раздобыл Макбрайт или о чём она догадалась сама.

– Вообще-то после того как бармен помог Элейни похитить Беллу, она могла бы ему не платить, он стал соучастником.

– Он всегда мог «раскаяться», сказать, что его заставили.

– Неужели вы ни о чём не догадывались? – спросила Лорейна, посмотрев на Басса.

– Нет, – ответил Басс. – Я видел, что с Элейни происходит что-то… скверное, понимал, что она попала в неприятности, но я представить не мог, что именно… Последнее время я подозревал, что у неё могут быть проблемы с наркотиками. Сами мы никогда не употребляли, но… Странно, но ничего другого не приходило мне в голову, пока вы не пришли ко мне сегодня. Только тогда я понял… Вы правы, Маккена, наверное, мы просто не хотели понимать. Трудно поверить, что тот, кого любишь больше жизни…

Басс замолчал. Во двор въехала машина Филиппа Кейси: полицейский приехал один.



– Куда тебя отвезти? – спросила Лорейна.

– Туда же, – ответил Маккена. – Это похоже на дежавю, ты не находишь?

– Чтобы было совсем похоже, я посижу с тобой немного.

– Я в порядке.

– Я в этом почти уверена. И всё же… Мне так будет спокойнее. По многим причинам я не хочу, чтобы ты умер.

– Даже по многим? Назови хотя бы одну.

– Во-первых, я хорошо к тебе отношусь. Во-вторых, если ты умрёшь, пока длится расследование, мой профессионализм уже не оправится от такого удара. В-третьих, я вообще не люблю, когда кто-то умирает. Так что либо я позвоню кому-нибудь, кто может с тобой посидеть вместо меня, либо буду час развлекать тебя беседой. Так поступают друзья.

– У меня не слишком много друзей. Но ты можешь спокойно оставить меня в квартире: со мной ничего не случится.

– Я хочу в этом убедиться.

– Как скажешь. О чём ты говорила с Кейси?

– Я предложила дать показания, чтобы посадить Элейни.

– Какие?

– Он тоже это спросил. Какие угодно, Дилан. Я готова была засвидетельствовать что угодно, лишь бы она не отвертелась.

– Тебе должно быть стыдно.

– Должно. Но не стыдно.

– И что сказал наш неблагой богган?

– Что моих слов недостаточно. Цитирую: «Даже если я лично зачарую каждого в полицейском управлении, чтобы они могли видеть труп этого полу-осла, его волшебная похотливая плоть всё равно истает в полицейском морге через пару дней. Нет насильника – нет соучастника». Никаких следов в мотеле, где она прикончила двоих мужчин, тоже нет.

– Не огорчайся: Элейни всё равно ждёт тюрьма, только это будет тюрьма китейнов.

– Да. Кейси так и сказал.

В действительности, Кейси выразил эту мысль несколько иначе: «Должен же Ронан Коннанган на что-то сгодиться. В конце концов, это он официальный правитель Чикаго», но Лорейна не стала цепляться к частностям. Злость её постепенно проходила, уступая место печали: перед ней была разбитая мечта. Разбитая жизнь, разбившая чужие жизни. Стивен Макбрайт мёртв, Софи Франклин мертва, мёртв и тот, кто стал причиной их смертей. Ничего не поправишь. Остаётся только сделать лучшее из возможного и смириться с остальным.

На парковке Лорейна предложила Маккене поддержать его, но он отказался: «Это будет слишком жалкое зрелище». Поэтому она просто шла рядом, готовая прийти на помощь.

Когда Дилан Маккена устроился на своём матрасе, Лорейна села напротив на стул.

– Она всё подтвердила Кейси. В смысле, как стражу фейри, а не как человеческому полицейскому, – сказал Маккена.

– Не понимаю, на что она рассчитывала? Он ведь уже не остановился бы.

– На что обычно рассчитывают дураки или те, кто находится в отчаянии? На везение. Если бы она убедила остальных сатиров уехать из города, то создала бы к новым представлениям новую химеру и её потом развеяла, а он бы принадлежал только ей. Что-нибудь в этом роде. Не знаю, как бы она отделалась от своих спутников. Или продолжала бы вести двойную жизнь?.. Кстати, о спутниках Элейни: а с Бассом ты чём ты говорила? – спросил Маккена, заложив руки за голову.

– Мне нужны деньги для Беллы. Я соврала ей, что Макбрайт оставил ей наследство. Так что я попросила денег у Басса.

– И?

– Он даст мне наличных завтра утром.

– Сколько?

– Сто пятьдесят тысяч.

– Неплохо.

– Он готов был дать больше, но я не смогу убедить Беллу, что у Макбрайта были такие деньги. Кстати, я давно хотела спросить… ты занимаешься тем, чем занимаешься, ради денег?

Спрашивать, чем именно, было ни к чему.

– Как ни странно, к деньгам я равнодушен.

– Так говорят все, у кого они есть.

– Возможно. Но я в самом деле так чувствую.

– Тогда для чего? Я помню, ты говорил, что это интереснее, чем быть парамедиком, но… Что в этом такого интересного?

– Это как роза ветров, Лорейна. Я как будто попадаю в эпицентр событий. Понимаешь? В самый центр перекрёстка дорог. Через меня так или иначе проходит всё, что происходит в городе. И потом… Чем бы ещё я мог заниматься? Быть таксистом? Но эшу-таксист – это так банально. Мне иногда кажется, что все таксисты – эшу.

– Ты любишь путешествовать?

– Потому что я эшу?

– Ты считаешь, что это стереотип? Всё равно что сказать «каждый ирландец любит выпить»?

– Как ни странно, у меня нет волшебного дара путешествий: в отличие от большинства эшу, я не могу перенестись сейчас в Тайвань. И ездил я мало. А ты?

– Почти совсем не путешествовала. Мне всегда хватало Чикаго. И нет.

– Что «нет»?

– Это к тому, о чём ты говорил раньше: наверное, я не понимаю, что ты находишь в своём занятии.

– Я люблю истории, Лорейна. И когда я делаю то, что делаю, через меня проходят сотни историй.

– Наверное, они довольно однообразны.

– Скорее, архетипичны. Вот, например… Ты знаешь, какая главная мечта проститутки?

– Нет.

– Большинство девушек, работающих в борделях, мечтают об Особенном Клиенте. Однажды появится мужчина, который будет ходить только к ней. Дарить подарки. Приходить всё чаще. И вот однажды он придёт к ней и скажет, что хочет взять её на содержание. Он заберёт её из борделя, снимет ей квартиру и подарит спокойную, обеспеченную жизнь. Я знал девушку, у которой эта мечта сбылась. Появился мужчина: в годах, но хорошо выглядящий, интересный. Он снял ей апартаменты, взял её на содержание, стал дарить хорошие подарки… Всё, как в мечте проститутки. И однажды она от него ушла. Она вернулась в бордель и никому не рассказывала, что случилось, даже ближайшим подругам. Я понял, что просто не могу остаться в неведении. Я должен был узнать, что там произошло. Я стал ходить с ней по ночным клубам, мы вместе пили, и вот однажды она рассказала мне, чем кончилась та история с Особым Клиентом. Она выросла без отца. И когда в её жизни появился человек, который стал о ней заботиться, это вызвало у неё инцестуозное чувство. Он стал для неё отцом, которого у неё никогда не было. И она ушла. Ушла, чтобы не спать с отцом.

– А что было потом?

– Потом? Я устроил её официанткой в один паб.

Спал ли он с ней? Спал ли Дилан Маккена с этой женщиной, с которой пил в ночных клубах? Рассказала ли она ему свою историю между поцелуями или перед тем, как заснула у него на плече?

Лорейна заставила себя улыбнуться, хотя он не видел её улыбки.

– Ты узнал чужую страшную тайну.

– В них заключены самые интересные истории.

– Хочешь я раскрою тебе свою страшную тайну?

– Брось, никто не раскрывает своих страшных тайн просто так. Но… хочу.

– Когда мои родители умерли, я думала, что Ронан Коннаган заберёт меня к себе. Целый год я ждала его каждый день. Он не пришёл.

Они долго молчали.

– Кажется, это самая грустная на свете страшная тайна, – очень серьёзно сказал Маккена.

– Наверняка есть грустнее.

– Ты говорила с ним об этом?

– Когда выросла. Я пришла к нему, когда уже окончила колледж.

Лорейна хорошо помнила этот разговор – один из тех беспомощных разговоров, во время которых взрослый, стыдясь себя, ищет слова, чтобы объяснить ребёнку, почему предал его. «Мы помнили о тебе. Просто… Лорейна, мы надеялись, что с людьми – среди людей у тебя будет нормальная счастливая жизнь. Что могли дать тебе мы? Ведь ты не китейн». Интересно, почему люди – и китейны – вонзают в тебя самые болезненные истины так, будто эти истины должны тебе помочь? Все эти «Но ведь твои родители умерли, Ло, тебе же надо с кем-то жить»?

– Ты злишься на него? – тихо спросил Маккена.

– Нет, – Лорейна не лгала, и от этого было ещё тяжелее. – Я понимаю, почему он это сделал. Он думал, что так будет лучше для меня. Они все так думали: у моих родителей было много друзей. Ронан видел людей, выросших среди китейнов. Тех, кто бродил по улицам, как во сне, подпевал музыке, которую никто, кроме них, не слышал и разговаривал с теми, кого, кроме них, никто не видел. Их считали чокнутыми. Он не хотел для меня такой судьбы…

– Скажи, ты жалеешь, что ты не китейн?

– Конечно! – этот вопрос поразил её. – Конечно, я жалею, Дилан! Всё, что я любила, осталось в мире китейнов! Я всю жизнь чувствую себя между двух миров и не могу оказаться ни в одном!

Теперь казалось, что удивлён он:

– Лорейна… Ты говоришь так, будто иначе и быть не может, будто любой жалел бы… Ты живёшь между двух миров, но мы все живём так: все китейны, пойми это. Мы не приспособлены для мира людей, но оторваны от Волшебной страны, для которой были созданы. Никто не знает, зачем или почему мы появляемся здесь, для чего приходим в человеческий мир путём подменышей. У нас отнята память о том, выбрали ли мы этот путь или нас обрекли на него. Кто-то говорит, что это наказание, другие, что это наш выбор, кто-то уверен, что мы дарим людям способность мечтать, приходя ради этого из другого мира, о котором даже не знаем, где он остался и как туда попасть, если не найдём случайно врата между мирами. Якобы благодаря нам люди мечтают: не всегда о чём-то прекрасном, но без нас в мире людей умерли бы мечты. Как бы то ни было, мы чужие в этом мире. Обрати внимание: люди мечтают всё меньше, китейны уже не первое поколение ждут Зимы, которая, скорее всего, поглотит нас, сотрёт с лица Земли, а может быть, уничтожит и всю Волшебную страну. Не жалей, что ты не оказалась на борту этого «Титаника», Лорейна.

Лорейна упрямо тряхнула головой, её волосы разметались по плечам, и она снова убрала их назад:

– Дилан, на этом «Титанике» я, по крайней мере, была бы с такими же, как я. С теми, кого я могу любить. Умереть с теми, кого любишь, легче, чем жить с… Если бы я оказалась на этом «Титанике», это было бы в тысячу раз лучше, чем всё, что было у меня в жизни после того, как умерли мои родители. В тридцать четыре глупо оплакивать то, что случилось десятки лет назад, но…

– Не глупо.

– Ты это понимаешь. А большинство людей сказали бы, что я должна жить дальше, жить настоящим или будущим, а не прошлым.

– И большинство людей не смогли бы последовать этому совету.

– Когда «Титаник» отплывал от причала, на берегу плакала неизвестная женщина. Ты знал об этом?

– Да, я читал эту историю.

– Эта женщина – я, Дилан. Это я кричу и плачу, не попав на свой «Титаник».

Они оба снова надолго замолчали.

– Думаю, тебе уже можно дать поспать. У тебя здесь есть плед? Или одеяло? – спросила Лорейна.

– Нет. Я вожу плед в машине и забираю в ту квартиру, где ночую, если ночь холодная. В моей машине он и остался.

Лорейна сняла со спинки стула своё пальто и укрыла Дилана Маккену:

– Я заберу его завтра.

– Хорошо. Спасибо. И… ты начинаешь мне нравиться, Лорейна Суини. Правда, ты совершенно не умеешь развлекать беседой: говорил почти всё время я.

– Да ладно. Зато я рассказала тебе свою страшную тайну, – она не придала слишком большого значения его словам.



Зима шла на убыль.

Лорейна помогла Белле переехать в маленький дом в пригороде, который бывшая танцовщица купила на деньги «Стивена Макбрайта» («Второй раз притворяюсь этим парнем, чтобы помочь женщине в беде» – сказал Басс, передавая Лорейне наличные). Когда Лорейна Суини видела Беллу последний раз, та училась на курсах барменов.

Уезжать из Чикаго Белла не захотела: это хороший город, чтобы ещё раз начать сначала, сказала она. Эдвард Картер бы это одобрил. Вот только бывший полицейский так и не вернулся.

После того как Белла вышла из больницы и получила деньги, Стивен Макбрайт покинул мир призраков. Лорейна не знала, куда уходят мёртвые, обретая покой. Она просто надеялась, что им там хорошо.