– Обратите внимание на его лицо. Оно покрыто пятнами, ставшими уже багровыми. Мне кажется, что злоумышленник сумел каким-то образом проникнуть в каюту Эдгара Сноу либо подкупил уборщика, поменявшего в футляре мыльную палочку. И сегодня утром Эдгар решил побриться. Он открыл воду, смочил кисточку и увлажнил кожу. Затем вынул из металлического футляра мыльную палочку и, держа её рукой за бумажный конец, стал водить по лицу, чтобы потом, как и положено, взбив помазком на лице мыльную пену, приступить к бритью. Вероятнее всего, эта фальшивая палочка, почти не содержащая мыльного раствора, очень плохо мылилась. И ему пришлось мазать ею лицо очень тщательно. Не могу исключать, что часть яда, из которого она состоит, попала ему в рот. Неожиданно Эдгару стало плохо. Его вырвало. В глазах помутнело, и он опустился на пол, облокотившись на кровать. Вскоре наступила смерть. Однако воля ваша, – пожал плечами Ардашев, – вы можете испытать судьбу и дотронуться до мыльной палочки или лица покойного голыми руками. Но в таком случае я не дам за вашу жизнь и цента.

Доктор застыл на месте в растерянности. Потом распахнул саквояж и принялся в нём рыться.

– У меня нет с собой перчаток, – залившись краской, пробубнил врач.

– Что значит «нет»? – недовольно осведомился капитан.

– То есть их нет в саквояже. А так они есть… в лазарете.

– Так ступайте за ними.

– Я сейчас, мигом, – пролепетал эскулап и исчез.

– А я пока составлю протокол осмотра места происшествия, – выговорил Ардашев и, обращаясь к капитану, спросил: – Надеюсь, вы заверите его судовой печатью?

– Безусловно. И, если надо, подпишу.

– Отлично. Врачу останется лишь составить протокол осмотра трупа. Его тоже надобно заверить печатью и затем передать полиции США.

Клим Пантелеевич сел за стол, вынул из бювара лист веленевой бумаги и на английском языке, макая перо в чернильницу, принялся описывать обстановку и положение трупа. Минут через пять работа была закончена. Промокнув текст клякспапиром[25], частный детектив попросил Ван Дейка подписать протокол, и тот чиркнул пером.

Появился врач. Надев перчатки, он принялся обходить труп и что-то записывать карандашом в блокнот. Затем он вынул из кармана лупу и начал осматривать красные пятна на лице покойника. Сев за стол, медикус, то и дело вздыхая, составлял протокол осмотра. Наконец он поставил точку и, повернувшись к капитану, сказал:

– Пожалуй, можно начинать уборку.

– Приступайте, – распорядился Ван Дейк, и стюард, сев на корточки, начал собирать тряпкой воду.

– Позвольте, капитан, дать вам пару советов, – вымолвил частный детектив. – Несомненно, полиция Нью-Йорка начнёт расследование по факту отравления гражданина США Эдгара Сноу, в связи с чем я бы посоветовал вам поместить куда-нибудь, например в шляпную или обувную коробку, мыльную палочку, станок с лезвием и кисть для бритья. Пусть этим займётся судовой врач. Затем опечатайте содержимое. Что же касается протокола осмотра места происшествия и осмотра трупа, то не мне вам говорить, что они являются необходимым приложением к покойнику. Поверьте, американский детектив и эксперт будут очень вам благодарны.

– Благодарю вас, мистер Ардашев, – сухо кивнул Ван Дейк и добавил: – Не могу не заметить и тот факт, что именно после вашего появления на моём судне произошли два преступления: сначала кража, а теперь и убийство.

Клим Пантелеевич смерил капитана ледяным взглядом и проронил:

– Что вы хотите этим сказать?

Поняв, очевидно, свою ошибку, Ван Дейк пошёл на попятную:

– Наверное, я не совсем правильно выразился. Я отдаю себе отчёт в том, что и кража, и подмена мыльной палочки могли произойти ещё до вашего появления на «Роттердаме». Это, несомненно, так. Но у меня на языке вертится один и тот же волнующий меня вопрос: преступник в самом деле покинул пароход или он всё ещё здесь?

– Не знаю. – Клим Пантелеевич досадливо вздохнул. – Я даже не уверен, один ли он, или их несколько.

Капитан потёр лоб и сказал:

– И на том спасибо. Утешили. Ладно. Спасибо за совет. Вы свободны.

– Честь имею!

Ардашев вышел в коридор. Баркли был один.

– А где Вацлав?

– С Лилли приключилась истерика, и я попросил его отвести её в каюту. Пожалуй, поднимемся на палубу?

– Да, не мешало бы.

Когда свежий морской ветер принялся надувать парусами сорочки и брюки собеседников, Баркли изрёк:

– Я слышал ваш разговор с капитаном, включая последний ответ. Вы сказали, что не знаете, на судне Морлок или нет.

– Это так.

Банкир закурил сигару. Выпустив дым, произнёс:

– Надо же, какой мерзавец! Дважды пытался Эдгара прикончить и всё-таки сумел. А мне что же теперь, не бриться? У меня тоже есть мыльные палочки. И зубная паста. Зубы теперь тоже не чистить?

– Выбросьте всё и купите на пароходе новые принадлежности. Попрошу вас поступить так же и с косметикой Лилли Флетчер. Кто знает, кому и что он подменил? Могу предположить, что Морлок окончил химический факультет, поскольку прекрасно разбирается в ядовитых снадобьях.

– Химический?

– Да, а что вас смущает?

– Нет, ничего. Просто так, вспомнил кое-что, но это не имеет отношения к делу.

– Мне иногда кажется, что вы со мной недостаточно откровенны в вопросах, которые могут иметь значение для поиска злоумышленника.

Баркли отвёл взгляд, облизал сухие губы, затем прокашлялся и сказал:

– Вы зря во мне сомневаетесь. Просто теперь, после убийства Эдгара, я очень волнуюсь за сына. Морлок оценил его жизнь в двадцать грэндов.

– Я уже говорил вам, что до нашего прибытия в Нью-Йорк за него можно не волноваться. Там, на месте, события могут развиваться совершенно непредсказуемым образом. Но я не люблю гадать. Я уверен в том, что впереди нас ждут серьёзные испытания. Если у вас нет вопросов, то предлагаю на этом закончить нашу беседу. Мне надобно побыть в одиночестве и поразмышлять. Вы уж не обессудьте.

– Нет-нет, что вы! Я прекрасно вас понимаю. И не смею мешать. Буду в баре. Помянем Эдгара. Вы тоже приходите.

– Непременно.

Дождавшись, когда банкир удалился, Клим Пантелеевич вернулся к каютам второго класса и постучал в дверь Лилли. Замок щёлкнул, и на пороге появилась американка с заплаканными глазами. Вацлава в комнате уже не было.

– Позволите?

– Входите.

– А где Вацлав?

– Я попросила мистера Войту оставить меня одну. – Она подняла глаза и добавила: – Откровенно говоря, я не очень расположена к беседе.

– Я вас понимаю. Позволите мне сесть?

– Прошу, – она указала рукой на кресло. – Я вас слушаю.

– У меня всего один вопрос: где вы провели сегодняшнюю ночь?

– Что значит «где»? – переспросила Лилли и недовольно повела плечами.

– То и значит – «где».

– Вы не вправе задавать мне подобные вопросы.

– Как раз наоборот. Если вы откажетесь отвечать, я приглашу сюда мистера Баркли, и вы всё равно расскажете, но уже в его присутствии.

– Это важно?

– Да.

– Я была у себя. Спала, – ответила она, присаживаясь на угол кровати.

– Это неправда.

– Но, если вы знаете ответ на свой вопрос, зачем вы его мне задаёте?

– Давайте обойдёмся без рассуждений. Итак, где вы были прошедшей ночью?

– У Эдгара, – выдохнула Лилли.

– То есть вы провели ночь в постели Эдгара Сноу, верно?

– Допустим. Но я не имею никакого отношения к его убийству. Я ушла рано утром, когда он ещё спал.

– В котором часу?

– Около пяти. Но, – она поднялась с кровати, – надеюсь, вы не считаете, что Морлок – это я?

Ардашев не ответил, а лишь спросил:

– Как давно вы находитесь с ним в интимных отношениях?

Кристина Линн Эрман

– С минувшей ночи. Какие ещё будут вопросы?

Пожирающая Серость

– Пока никаких.

– Отчего же?

– Мне и так всё ясно.

– Всё? – вскинув руки, воскликнула она. – Неужели вам неинтересно, почему я совратила этого перезревшего девственника?

Моим сестрам и брату: Джоанне, которая помогла Вайолет обрести голос. Луису, который заставил меня вырезать все нелюбимые сцены. И Андреа, которая прочла все книги, написанные до этой. Спасибо, что научили меня рассказывать сказки.
Клим Пантелеевич поднялся.

– Нет.

Christine Lynn Herman The Devouring Gray

© 2019 by Christine Lynn Hermann

– А я вам скажу, и мне не важно, будете вы меня слушать или нет. Хотели откровенность? Так получите! – Лилли подошла к двери, оперлась на неё спиной и, глядя в лицо частному детективу, выговорила с негодованием: – Вы, мужчины, превратили любовь в инструмент порочного наслаждения. Вам нравится добиваться близости с женщиной, а потом обходиться с ней как с самкой. Мужчинами управляет похоть. Они льстят себя мыслями, что им доступна любая женщина. В молодости им хватает собственной обходительности и внешности, чтобы разбить сердце любой юной даме, а в старости они добиваются того же самого, но только с помощью денег. Мои слова относятся к тому типу самцов, которые думают лишь об удовлетворении собственной страсти. Таковых – большинство. А Эдгар – другой. Вернее, был другой. Он был девственник. И я видела, как у него кружилась голова от аромата моих духов. Я не сомневалась в том, что он мечтал о близости со мной, но его религиозные запреты стояли выше соблазнов. И за это я его уважала. Он потом сказал мне, что я снилась чуть ли не каждую ночь. Вчера я решила подарить ему то, о чём он грезил. Он был искренен и ласков, тактичен и благороден. Я растопила лёд его чувств. И да, я сладострастница, наслаждавшаяся его неумелостью и в то же время его бесконечной мужской силой, которая так долго была заперта в неволе.



Лилли замолчала и опустила глаза. Потом взяла Ардашева за руку и, взглянув на него, пролепетала:

Cover design by Natasha Mackenzie

– Останьтесь. Прошу вас. Только не уходите. Мне так страшно!

This edition is published by agreement with Taryn Fagerness Agency and Synopsis Literary Agency

– Думаю, вам ничего не угрожает. Однако я бы посоветовал вам выбросить губную помаду и другую косметику, в которую Морлок мог подмешать яд. Купите новую. На пароходе вполне приличные магазины. – Он отнял руку и добавил: – Я, пожалуй, пойду. Вы не волнуйтесь. Мистер Баркли ничего не узнает.



– Какой же вы недотрога! – вспыхнула Лилли. – У вас есть любимая женщина?

© Харченко А., перевод на русский язык, 2019

– Да, – улыбнулся Клим Пантелеевич, – это моя жена.

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2019

– Она красивая? Она молода?

– Она мне нравится.

Часть первая

– Тогда у меня к вам всего один вопрос: как вы узнали, что я была у Эдгара?

пятерка костей

– Всё очень банально: на подушке отпечаталась ваша губная помада, а на кровати остался ваш волос.

Она вздохнула и, открыв дверь, произнесла:

– Вы частный детектив, и этим всё сказано. Больше вас не задерживаю.

1

– Мистер Баркли пригласил всех в бар помянуть Эдгара. Приходите.

После того как был обнаружен третий труп за год, Джастин Готорн[1] опустился на колени в саду и приготовился услышать свое будущее.

– Нет, я останусь в каюте.

Его сестра Мэй перетасовала колоду Предзнаменований и разложила на траве между ними пять карт лицом вниз. Всевидящие очи на рубашке равнодушно взирали на листву над ними. Кожа Джастина покрылась мурашками, пока он изучал их радужки – белые, как у мертвецов.

Клим Пантелеевич зашагал по коридору. Позади хлопнула дверь. Он поднялся на прогулочную палубу и повернулся к океану, пытаясь осмыслить произошедшее. Смерть притаилась рядом и теперь ухватила своими когтистыми лапами Эдгара. И он не сумел его уберечь. Лилли была с ним перед самой смертью. И вполне могла подменить мыльную палочку. Возможно, она связана с Морлоком? Или нет? Или она сама Морлок? Как быть дальше? Требовалось выстроить очерёдность действий после прибытия в Новый Свет. Любая ошибка может привести не только к потере золота, фактически украденного у русского народа большевиками, но и к следующей смерти. Морлок оказался опаснее и умнее большевистского ликвидатора, почившего в Праге, и его куратора – агента Региструпра, погребённого в какой-нибудь безымянной могиле роттердамского кладбища. Приходится признавать, что американский преступник теперь не просто жалкий шантажист и вымогатель, а вполне самостоятельная фигура в шахматной партии, разыгранной большевиками с конфискованными у российского народа ценностями. Нет никакого сомнения в том, что «Балтимор» – пробный шар советодержавия. За ним пойдут другие транспортные суда с золотом, вывезенным на подводах из церквей и найденным в перинах, подушках и кладах у так называемых классовых врагов. Его переплавят в слитки ещё в России и поставят на них иностранные клейма. Потом, отправив контрабандой через Таллин в Стокгольм, вновь переплавят и пометят уже новым клеймом. Затем продадут через Берлинскую биржу американцам. Пароход повезёт груз из Стокгольма в Нью-Йорк. Петроград – Таллин – Стокгольм – Нью-Йорк – маршрут, по которому один за другим пойдут «золотые караваны», получая взамен не пшеницу и муку, а винтовки, пулемёты, автомобили и паровозы, необходимые советскому режиму для захвата новых территорий. В газетах писали, что во многих российских губерниях уже начался страшный голод, спровоцированный политикой военного коммунизма Ленина и Троцкого, но что значит для них народ в стремлении сохранить власть любой ценой?

Он не видел последнего трупа, но останки тел, которые выплюнула Серость, всегда выглядели одинаково. Глаза подернуты молочной белизной. Грудная клетка вывернута, кости пронзают раздутую плоть, словно рога, растущие из спины.

Мысли опять возвратились к убийству Эдгара, но вдруг взгляд Ардашева привлекла чёрная точка. Она росла и превратилась в гигантского кита, подплывшего к пароходу. Его длинная чёрная спина то возникала над волнами, пуская фонтанчики, то вновь уходила под воду. Самое большое морское млекопитающее с интересом рассматривало «Роттердам». Пассажиры высыпали на палубу, кричали, передавали друг другу бинокли и щёлкали затворами фотоаппаратов. Кит исчез так же внезапно, как и появился. «Видно, ему наскучили мелкие двуногие существа, взобравшиеся на брюхо непонятного чудовища, извергающего чёрный, пачкающий небо дым», – усмехнулся Клим Пантелеевич, достал новую конфетку ландрина и продолжил размышлять.

– Мне не нужно спрашивать карты. – Голос Мэй не располагал к мягкости, но она старалась придать ему теплоты. Джастин не просил погадать ему с тех самых пор, как провалил ритуал. Она понимала, чего ему стоило просить об этом сейчас.

Ведь это он должен был повелевать колодой Предзнаменований. Он должен был унаследовать фамильный дар и защищать город. И все-таки юноша был безнадежен. Гнилая ветвь на здоровом дереве.

Глава 5

Инициация

В этом году Серость осмелела и заманивала в свой мир жертву за жертвой, где их дожидался голодный Зверь. Джастин наивно полагал, что, обретя силу, он сможет положить этому конец. Но силы не было. И погиб еще один человек.

Джастин не будет просто сидеть сложа руки, пока остальные умирают. С силами или без, но он по-прежнему был Готорном. Он найдет способ защитить Четверку Дорог. Его судьба крылась в картах.

Церемония посвящения Энтони Кавалли в combinato[26] проходила в помещении модного магазина, расположенного в Верхнем Ист-Сайде – районе, который контролировала принимающая его «семья» Моретти. Энтони сопровождал молчаливый незнакомый ему человек. Они прошли в склад, а потом спустились в небольшой полуподвал, где под самым потолком тускло светила лампа. Старая, видавшая виды мебель состояла из стола, шести стульев и буфета, на полке которого высились иконы и горела свеча. Двое незнакомцев – свидетели церемонии – сразу же поднялись со стульев, как только в комнату вошёл посвящающий капо – Сумасшедший Чарли, бывший в миру Чезаре Конторно.

– Покажи мне, – попросил он, сжимая руки сестры.

Став напротив Энтони, он провещал:

Мэй закрыла глаза. Уже через секунду юноша ощутил знакомое присутствие в своем разуме – сквозь его мысли пробивались резкие, четкие ростки намерения. Он знал, что сестра больше чувствовала, чем видела, позволяя его прошлому и настоящему передавать информацию о будущем.

– Америка, куда волею Господа занесла нас судьба, не благосклонна ни к вдовам, ни к сиротам, поэтому cosсa Моретти взяла на себя обязательство по защите всех членов «семьи», которые оказываются в трудном положении. «Люди чести» делают всё возможное, чтобы покончить с несправедливостью жестокого мира, защитить слабых и протянуть руку нуждающимся. Не все достойны присоединиться к клану и стать «человеком чести». Но Энтони Кавалли заслужил это право, и сегодня он станет одним из нас. – Он сделал паузу и, глядя в лицо новичку, сказал: – Но прежде чем мы перейдём к обряду посвящения, я хочу спросить тебя ещё раз: готов ли ты перед лицом творящегося беззакония стать на защиту «семьи»?

Через пару секунд она отстранилась, тихо выдохнула и медленно открыла глаза.

– Да, мистер Конторно.

– Готов ли ты пожертвовать жизнью ради «семьи» Моретти?

– Они готовы, – хрипло произнесла девушка, переворачивая карты лицом вверх. Джастин едва успел окинуть взглядом некоторые из них, как Мэй зашипела от негодования.

– Да, мистер Конторно.

– Что…

– Готов ли ты соблюдать омерту – кодекс молчания, чести и поведения – в отношении тайн нашего клана даже перед угрозой заточения или смерти?

Мэй наклонилась, и солнечный луч на ее стеклянном медальоне окрасил его в огненно-багряный: на бледной коже словно открылась глубокая рана.

– Готов.

За все эти годы Мэй предсказывала будущее брата десятки раз – как для забавы, так и для практики. Но Джастин ни разу не видел ее настолько потрясенной.

– Готов ли ты принять смерть в случае нарушения своих слов?

– Да, готов.

Она пробежала глазами по картам. По центру, естественно, была Восьмерка Ветвей. Карта Джастина, нарисованная в знакомом стиле, изображала мальчика на пеньке с охапкой ветвей в руках. Раньше он не замечал, что вокруг ног мальчика обвивались коренья, не давая ему сдвинуться с места.

Посвящающий кивнул свидетелю. Тот взял иголку, лежавшую на блюдце, подержал её над пламенем свечи и попросил новообращённого протянуть руку. Энтони повиновался, и незнакомец уколол иглой его указательный палец так сильно, что из него брызнула кровь на подставленный тут же бумажный образок. Свидетель поджёг иконку пламенем свечи и положил её в ладонь Энтони.

Теперь Джастин понял, почему так расстроилась Мэй. Ее карта, Семерка Ветвей, всегда находилась слева от него. Но сейчас ее не было. Ее место заняла карта, которую он никогда прежде не видел. Рисунок был отчетливым и ярким: человеческий силуэт, стоящий посреди деревьев в Серости. Его правая рука превратилась в кровавое месиво. Левая же была освежевана до костей.

– Перекидывай её из ладони в ладонь и повторяй за мной, – велел второй свидетель и стал вещать: – Пусть сгорит моя плоть, как сгорает этот образ, если я нарушу данную мною клятву. Я клянусь, что никогда не предам ни одного «человека чести» из «семьи». Клянусь также, что не посягну на жену «человека чести», как и не совершу кражу у «братьев своих»…

Когда образок почти превратился в пепел, он аккуратно положил его на блюдце, и неофита провели в другую комнату, вход в которую был закрыт шторами. И уже там посвящающий наедине поведал Энтони о правилах поведения в «семье» и о её структуре. В конце беседы он протянул ему конверт и сказал:

В голове Джастина заиграла «Колыбельная основателей». Ветви и камни, кинжалы и…

– Тут шесть сотен. Триста – месячное жалованье, и столько же – премия за удачную работу.

– Кости, – сухо произнесла Мэй, впиваясь ухоженным ноготком в деревянную карту. Ее рука дрожала. – Ее не должно… Наверное, я… – Она замолчала. Даже в панике Мэй ни за что бы не признала, что ей недостает мастерства в гадании на колоде Предзнаменований.

Кавалли склонил голову и проронил:

– Мы оба знаем, что ты не совершаешь ошибок. – Джастин не мог оторвать взгляда от карты. – Просто расскажи, что она значит.

– Благодарю, мистер Конторно.

– С завтрашнего дня отправишься на поиски одного америкашки. У него «Рено» с тремя последними цифрами 638. – Он протянул лист бумаги и добавил: – Как отыщешь – проследи за ним, запомни, где он живёт и работает, а потом притащи его к нам. Ясно?

– Ладно. – Мэй убрала руку. – Ты найдешь способ помочь городу. Но сам процесс запутанный. Здесь у тебя Узловатые Корни – череда невыгодных решений. А поскольку они в паре со Щитом, похоже, ты, как обычно, будешь выступать в качестве посредника. Вероятнее всего, это вина Тройки Кинжалов, ведь Айзек всегда умудряется все испортить.

– Да, мистер Конторно.

– Ты не можешь просто делать вид, что ее здесь нет. – Карта между ними словно светилась, даже в тени. Кость и плоть переплетены, линия, соединяющая живых и мертвых. – Мэй, расскажи мне.

– Поздравляю! Ты теперь один из нас! – улыбнувшись, проговорил Сумасшедший Чарли и похлопал Энтони по плечу. – Будешь под моим началом. А сейчас иди погуляй, развлекись. Ok, buon divertimento![27]

– A domain[28], мистер Конторно!

Девушка собрала карты одним отрепетированным движением запястья. Затем перетасовала их с остальной колодой и посмотрела за плечо Джастину.

– Это семья Сондерс. – Ее светло-голубые глаза по-прежнему смотрели на деревья. Мэй поднялась на ноги. – Они возвращаются, и я сейчас же расскажу об этом маме, а ты – никому. Даже Айзеку.

Покинув полутёмное, пахнущее жжёной бумагой и горящей свечой помещение, Энтони вздохнул широкой грудью. Да! Полными лёгкими! Когда у тебя в кармане завелись деньжата, то и дышится легче! А женщины? Они будто слышат шелест купюр в бумажнике и смотрят на тебя как на какую-нибудь голливудскую звезду, пусть даже и второго сорта! Но как приятно, чёрт возьми, купить дорогую кубинскую Cifuentes и, откусив кончик, небрежно сплюнуть, а потом чиркнуть зажигалкой и выпустить первую струю ароматного дыма. Это вам не вынутая из кармана мятая пачка Lucky Strike… И неважно, что правительство ввело prohibion. Бог с ним! Каждый знает, где можно опрокинуть стаканчик-другой настоящего Jack Daniel\'s[29] или великолепного ржаного Red Top[30]. «Шестьсот гринов! – улыбнулся про себя Энтони. – И всё это за то, что удалось пришить какого-то старого борова! Господи, если бы мне платили столько за каждого приконченного немца в сентябре 1918 под французским Сен-Миелем, я бы был миллионером! Santa Maria, madre di Dio, prega per noi peccatori!»[31]

– Погоди! – Джастин спешно встал и пошел за ней, но Мэй умела быть быстрой, когда хотела. Ее пальцы уже сомкнулись на ручке задней двери. – Как все это связано с защитой Четверки Дорог?

Молодой человек двадцати трёх лет, среднего роста, с тёмными, слегка вьющимися волосами, выглядывавшими из-под кепки, беззаботно шагал по Пятой авеню, ещё не зная, какие испытания судьба приготовила ему в ближайшее время. «Война закончилась, но мысленно я всё время возвращаясь назад, в окопы. Верно говорил капрал, что в жизни ты можешь быть кем угодно и только на войне ты становишься самим собой. Господь уберёг меня от смерти в жестоких боях, но смилостивится ли он надо мной теперь? – мысленно рассуждал Энтони Кавалли. – А разве государство лучше „семьи“? Разве оно не причиняет своим гражданам зла? И кто, если не государство, послал меня на фронт убивать себе подобных? А как оно отблагодарило меня? Поместили моё фото в „Нью-Йорк таймс“, когда я притащил в окопы немецкого генерала? Ладно, напечатали, и всё? Даже отпуск не дали. Представили к награде, но бумаги, отосланные командирами, где-то затерялись. А сейчас, когда я вернулся с фронта, правительство оставило меня безработным». Бывший рядовой усмехнулся: «Эти чиновники с откормленными мордами, в строгих пиджаках и с американским флагом на стенах будто кричали, издеваясь: „Эй, Тони, малыш, скажи спасибо, что живой! Выкручивайся сам!“ Я и выкрутился, ублюдки. Так что теперь не обессудьте».

Розовый ободок Мэй сбился на сторону. А для его сестры уже такая мелочь была недопустимой неряшливостью, но она этого даже не заметила.

– Я и сама не до конца понимаю, – ответила девушка. – Но когда прибудут Сондерсы, у тебя появится шанс изменить что-то в Четверке Дорог.

И Джастин позволил двери закрыться.

Он еще долго сидел в саду, глядя на боярышник. Сучковатые ветви, словно цепкие пальцы, вились по двускатной крыше их фамильного дома. Впервые за всю его жизнь в Четверке Дорог соберутся члены каждой из семьи основателей. И он не останется в стороне. Он получит возможность изменить порядок вещей и помочь.

Джастин в это верил. Должен был. Так сказала колода Предзнаменований, и в отличие от Готорнов, мастеров карт, они не умели врать.

* * *

Две недели спустя

Чтобы Вайолет Сондерс окончательно расклеилась, потребовалась всего одна прядка бирюзовых волос. Девушка копалась в своей папке с нотами, когда та случайно попалась ей на глаза, торчащая между сиденьем и подстаканником, подобно саженцу.

Руки Вайолет замерли на папке, на темно-синем пластике появились пятна пота. Она не могла сосредоточиться ни на шоссе за окном «Порше», ни на аппликатуре для «Вариаций на тему Абегг, опус 1» Шумана. Ее интерес к произведению иссяк.

Один за другим пальцы Вайолет отлипли от края папки. Левая рука подобралась к прядке, словно бледный жилистый тарантул, но мать внезапно выключила беспроводную гарнитуру.

– Ты в порядке? – спросила она у Вайолет. – Что-то ты неважно выглядишь.

Вайолет резко отдернула руку. Затем приглушила Шумана в наушниках и попыталась скрыть удивление – мать заговорила с ней впервые за целый час.

– Просто немного укачало.

Джунипер Сондерс задумчиво наклонила голову. Гарнитура у уха мигнула, отбросив голубой блик на колотые шрамы на хрящике. Последнее напоминание о той версии Джунипер, которая давно исчезла.

– Дай знать, если тебе нужно будет выйти, – сказала она. – Я съеду на обочину.

От этой непривычной заботы у Вайолет сжался желудок. Мать ни слова не сказала, когда Вайолет забросила музыку. Она даже не заметила, что ее дочь перекрасила стены спальни в темно-красный цвет утром в день открытых дверей. Или, как после похорон, обрезала волосы по плечи в небрежном боб-каре. И все-таки Джунипер заметила ее подавленность во время конференц-звонка.

По другую сторону от разбившейся фуры.

Полиция не приедет. Она по-прежнему далеко, недоступная, отправленная не по адресу. Никто не арестует Эшли и Ларса. Никто не придет спасти их.

Ей хотелось кричать.

Дарби обмякла на запертой двери, чувствуя, как пальцы скручиваются внутри дверной коробки. Еще один толчок мясоперемалывающей боли. Она чувствовала себя невесомой, словно падающей в свободном полете или ныряющей на неизвестную глубину. Она желала, чтобы всё закончилось.

«Никто не придет нас спасать.

Мы здесь одни.

Я убила нас всех…»

Эшли вздохнул раздраженно, как расстроенный ребенок, прижал гвоздемет к виску Эда и потянул за спуск.

– Стой! – выкрикнула Дарби. – Стой. Я скажу, где твои ключи, если ты… если ты пообещаешь, что не убьешь его.

– Я обещаю, – произнес Эшли.

Это была ложь, она знала. Конечно, это была ложь. Эшли Гарвер был психопатом. Слова и обещания для него не имели смысла; с тем же успехом вы могли бы попытаться договориться с вирусом. Но Дарби, разрываясь на части от внутренней борьбы, все равно сказала ему, в комнате, погрузившейся в тишину, надтреснутым шепотом:

– В снегу… за окном туалета. Я бросила их туда.

Эшли кивнул. Он взглянул на Ларса, затем на Джей. Потом опять на Дарби, и его губы скривились в мальчишеской улыбке.

– Спасибо, Дарбс. Я знал, что ты к этому придешь, – сказал он, поднимая гвоздемет ко лбу Эда.

БАМП.

4:55

– Не убивай ее, пока я не вернусь с ключами, – проинструктировал Эшли своего брата. – Я должен убедиться, что она говорит правду.

Грызун кивнул, поливая бензином тела Эда и Сэнди, окатив их сразу же потемневшую от влаги одежду, заблестевшие волосы, извилистые полосы крови на полу. Едкий запах паров стоял в воздухе. Затем Ларс сделал липкую дорожку из горючего в сторону Дарби, дыша ртом, когда приблизился к ней, поднимая канистру с топливом высоко обеими руками.

Дарби зажмурила глаза, приготовившись.

Галлон ледяной жидкости обрушился на нее, хлестнув по затылку, по шее сзади, растекаясь по плечам, приклеивая волосы к лицу. Брызги летели на дверь позади нее и собирались в лужу вокруг коленей, отвратительно холодную.

Бензин был у нее в глазах, во рту стоял острый противный вкус. Дарби сплюнула на пол.

Ларс отступил в центр комнаты и потрепал Джей по плечу. Поставил канистру и она булькнула, все еще наполовину полная. Рядом с рулоном магазинных полотенец и знакомой белой бутылью «Хлорокса». Всё это приобретало смысл теперь.

«Отбеливатель – для уничтожения следов ДНК. Полотенца – стирать отпечатки пальцев. Огонь для всего остального».

Что-то белое свисало из заднего кармана Ларса, когда он наклонился, чтобы протереть столешницу. Дарби узнала это – камень-в-носке, брошенный Эшли через парковку несколько часов назад, а теперь послушно найденный и принесенный Ларсом, как ретривер приносит дичь. Братья теперь переключились в режим очистки, выполняя мрачную работу по стиранию любых криминалистических улик, которые могли бы связать их с этой бойней здесь.

«Вот почему ключи так важны, – поняла Дарби в оцепенении. – Вот почему Эшли не может оставить их тут. Это улики».

Худшая часть всего этого для них? Их незамутненный дурацкий оптимизм. Эти братья не были выдающимися криминальными умами. Далеко не были. Даже если они сожгут каждый квадратный дюйм этого здания в пепел, полиция Колорадо что-нибудь отыщет. Потерянный волос. Чешуйку кожи. Нечто уникальное в следах шин «Астро». Отпечаток пальца на одном из стальных гвоздей Эшли. Или даже некоторые косвенные детали, связывающие Сэнди с ними; что-то, что братья упустили из виду в своем стремлении устранить ее до того, как она расколется под тщательной проверкой полиции. Они были неосторожны.

Весь этот заговор ради выкупа был наивным и глупым, и почти наверняка обреченным на неудачу, и никак не стоящим жизней невинных людей сегодняшней ночью, и Дарби это почему-то казалось самым обидным.

Она убрала масляную прядь волос с лица. Высокооктановый бензин – мгновения от воспламенения до смерти, и она знала, что должна быть в ужасе, кричать, истерить, но не могла найти в себе энергии для этого.

Она чувствовала только усталость.

Входная дверь скрипнула – Эшли выходил наружу сейчас. Оставались лишь какие-то секунды. Он обогнет гостевой центр и найдет свои ключи в снегу, и тогда жизнь Дарби станет такой же ничего не стоящей, как жизнь Эда и Сэнди. Гвоздь или пуля в череп, если ей повезет, и чиркнувшая спичка, если нет. В любом случае она умрет прямо здесь, с правой рукой, зажатой в двери, а затем ее кости будут обугливаться в этой огненной могиле, в то время как Эшли и Ларс убегут вместе с Джей. Пылающий гостевой центр пригодится им для отвлечения внимания, пока власти не обнаружат три скелета под обломками. К тому моменту братья Гарверы будут опережать их на несколько часов. Достаточно времени, чтобы раствориться в равнодушном мире.

Но одно оставалось неизвестным.

Последний, зудящий вопрос.

«Что они собираются делать с Джей?

Эшли планировал встретиться с Сэнди здесь, убить ее и обрубить концы. Однако что насчет Джей? Если это не ради выкупа… тогда зачем?»

Джей приблизилась к ней сейчас.

– Нет! Не подходи ближе. – Дарби снова сплюнула. – На мне бензин.

Но девочка все равно подошла, маленькими шажками взбивая рябь на темной луже, и тихо присела возле колена Дарби. Затем уткнулась лицом в ее плечо. Дарби обняла ее здоровой рукой, эту дочь незнакомых людей, и они сжались там вместе, дрожа в слабых объятиях над своим отражением в бензине, пока шаги Эшли затухали на улице.

– Ты не сказала мне, что твоя мама умерла, – прошептала Джей.

– Да. Это просто случилось.

– Мне очень жаль.

– Всё в порядке.

– Тебе было трудно с ней?

– Нет. Ей было трудно со мной.

– Но вы все равно любили друг друга?

– Всё… сложно, – сказала Дарби. Это был лучший ответ, который она могла дать, и это разбивало ей сердце. «Всё очень сложно».

– А твои… твои пальцы в порядке?

– Они зажаты дверью. Так что – нет.

– Тебе больно?

– Давай поговорим о чем-нибудь другом.

– Больно, Дарби?

– Теперь болит меньше, – соврала Дарби, наблюдая за второй каплей своей крови, оставляющей след на дверной коробке, толще первого. Пары бензина затуманивали разум, размазывали мысли, словно акварель. – Может, мы… о, может, мы пока поговорим о твоих динозаврах?

– Нет. – Джей покачала головой. – Я не хочу.

– Да давай.

– Нет, Дарби…

– Пожалуйста, расскажи мне о своем любимом, эустрепто-как-там-его…

– Я не хочу.

Слезы пришли к Дарби сейчас, сразу все за всё время. Тяжелые, душащие рыдания, словно сердечный припадок. Она отвернулась. Она не могла позволить Джей видеть это.

И тогда Джей сдвинулась в сторону, и Дарби подумала, что девочка просто хочет сесть к ней на колени, – пока не почувствовала, как что-то касается ее левой ладони.

Маленькое, металлическое, ледяное.

Ее швейцарский армейский нож. Она совсем забыла о нем.

– Позже, – прошептала Джей. – Я расскажу тебе о динозаврах позже.

Дарби быстро взглянула на нее, озаренная молчаливым пониманием. Эти прозрачные голубые глаза умоляли ее: «Вот тебе нож обратно. Пожалуйста, не сдавайся!»

Но этого было слишком мало, и слишком поздно, и двухдюймовому лезвию лучше оставаться в руках Джей, чем в ее. С ножом или без ножа, Дарби была уже почти мертва в этой комнате. Она прикована здесь, со своей раздавленной рукой в запертой двери, и Эшли вернется, чтобы прикончить ее. В любую секунду.

– Ты должна оставить нож себе, – сказала она девочке. – Это будет… это будет просто напрасно – отдать его мне. Спасай теперь себя. Ты понимаешь?

– Не думаю, что я могу…

– Теперь всё только для тебя. – Дарби сморгнула слезы и напрягла память, пытаясь вспомнить обстановку внутри «Астро», шепча так, чтобы Ларс не услышал: – Я… ладно. Ты сломала клетку, так что они, вероятно, свяжут тебя и бросят сзади внизу, под окнами. Но попробуй ослабить панель на стене, и если ты сможешь проникнуть внутрь нее, вырви каждый провод, который найдешь. Один из них может подавать энергию на стоп-сигналы. И если стоп-сигналы погаснут, то копы могут их остановить и натянуть через…

Джей кивнула:

– Хорошо.

Игра вдолгую при ненадежных ставках. Карта слабая, но может повезти. Это казалось таким бесполезным и тщетным. И адреналиновый кризис Джей – как взведенная ручная граната; любой дополнительный стресс может спровоцировать смертельный приступ. Однако Дарби не могла поддаваться отчаянию, ее мысли плыли, слова неслись вскачь:

– Если… если они допустят неосторожность, попробуй ударить кого-нибудь из них в лицо. В глаза, понятно? Рана потребует медицинской помощи, так что им придется обратиться в больницу…

– Я постараюсь.

– Испробуй это всё. Обещай мне, Джей.

– Я обещаю. – Глаза девочки блестели от слез. Она снова уставилась на руку Дарби, расплющенную в двери, не в силах отвести взгляд. – Это… это моя вина, что они тебя убьют.

– Нет, это не так.

– Так и есть. Всё из-за меня…

– Джей, это не твоя вина. – Дарби заставила себя головокружительно улыбнуться. – Ты знаешь, что забавно? Я ведь даже не хороший человек. Ну обычно – нет. Я была отвратительной дочерью, и я планировала провести Рождество одна. Моя мама думала, что я – грипп, когда была беременна мной. Она пыталась убить меня таблетками Терафлю. Иногда мне хотелось, чтобы лучше она так и сделала. Но сегодняшней ночью, на этой стоянке отдыха, я – нечто хорошее, и я не могу выразить, как много это значит для меня. Я должна быть твоим ангелом-хранителем, Джей. Я должна бороться на хорошей стороне. И я скоро исчезну, и всё это будешь ты, и тебе нужно продолжать борьбу. Ясно?

– Ясно.

– Никогда. Не. Сдавайся.

А потом, в какой-то момент, пары бензина рассеялись, и Дарби поймала за хвост кристально ясную мысль. Всё вдруг свелось в четкий фокус. Она взглянула вверх на свою пугающую правую руку, на верхнюю фалангу безымянного пальца, зажатую зубами двери. На свой мизинец, расплюснутый до неузнаваемости. На капли крови, вытекающие из-под петли тонкой линией, похожей на дорожку красного желе, выдавленного из пончика. Дарби знала, что это казалось безнадежным, но нет, оставался один последний вариант, который она могла попробовать. Возможно, она бредила от бензиновых паров. Может, это являлось чистой фантазией. Но возможно, только возможно…

«Я не в капкане.

В капкане только два моих пальца».

Это будет ужасно. Это будет отчаянное, противное, мучительное действие, и это окажется много больнее, чем Дарби может себе представить… Но тут она взглянула на темную фигуру Ларса Гарвера в идиотской шапочке «Дэдпул», закончившего вытирать отпечатки пальцев и теперь стоявшего в центре комнаты со своим «сорок пятым», нацеленным на нее и на Джей, и дала последнюю клятву сквозь стиснутые зубы:

«Я сделаю тебе даже больнее, чем мне, Грызун. Я возьму твой пистолет.

А потом я убью из него Эшли.

Эта девочка поедет домой.

Сегодня».

– У меня есть идея, – прошептала она Джей, скрывая швейцарский армейский нож под своей невредимой ладонью. – Одна последняя идея. И мне нужна твоя помощь.



Ларс видел, как они шепчутся.

– Эй! – Он поднял «беретту». – Хватит болтать!

Дарби прошептала что-то еще в ухо Птички Джей, и девочка кивнула. Затем она встала и молча отошла в сторону, с какой-то непонятной целью. Теперь Дарби пристально уставилась на него через комнату тяжелым взглядом.

– Перестань глазеть на меня!

Дарби не подчинилась.

– Отверни голову! И смотри в пол. – Ларс ткнул в ее сторону «береттой» для острастки, но она не дрогнула. Пистолет потерял свою угрозу. Он словно стал бутафорским. Она больше не боялась его.

Ларс прицелился – но он и так целился всё это время; как создать больше угрозы, чем эта? Он попытался взвести курок большим пальцем, как делают в кино, однако курок уже был взведен. Пистолет был готов к выстрелу, потому что уже стрелял сегодня. По ней. Пять раз.

Дарби продолжала смотреть на Ларса в упор, заставляя его кишки сжиматься. Что-то было в ее глазах. Что-то изменилось. Медленно, медленно она подалась вперед, подобрала ноги и встала, ее покалеченная рука изгибалась за спиной. Ее волосы прилипли к лицу темными спутанными клубками; она стояла, как в однажды виденном им страшном фильме, где японский призрак появлялся из-под пола.

Ларс дрогнул, оглянувшись на дверь.

– Эшли! – крикнул он наружу, в ночь. – Я… ты это, нашел уже ключи, а?

Нет ответа.

Его старший брат был слишком далеко, чтобы услышать. Ларс сообразил, что, может, лучше забежать в мужской туалет и кричать через то выломанное окно, но для этого придется повернуться к ним спиной.

– Эшли! – закричал он снова, отступая назад, натыкаясь на разбитый торговый автомат. – Что-то… эй, кое-что изменилось. Она смотрит на меня!

Ларс хотел броситься к главному входу, но так ему тоже требовалось отвернуться от Дарби. Он боялся. Она была несомненно прикована там, беспомощная, с пальцами, зажатыми в запертой двери, но отчего-то он не мог потерять ее из виду. Своей неповрежденной рукой Дарби теперь тянулась к чему-то – к маленькой пластиковой панели на стене, на которую Ларс не обращал внимания всю ночь, вплоть до этого момента…