Как и вежливое равнодушие Каллума Линча.

– Тебе не нравится Библия? – спросил отец Реймонд, понимая, что вопрос риторический.

Кэл неопределенно покачал головой.

– Я могу что-то сделать, чтобы облегчить твою душу?

Отец Реймонд не надеялся услышать ответ, но, к его удивлению, Кэл заговорил:

– Есть такое стихотворение… мне мать его часто читала, «После сбора яблок» называется.

Священник порадовался, что его первая профессия дает ему возможность выполнить последнюю просьбу человека, приговоренного к смерти. Господь прозорлив и добр! Священник кивнул:

– Я знаю это стихотворение. Роберт Фрост написал.

И он начал читать.

Оно не пользовалось такой широкой известностью, как «Остановившись в лесу снежным вечером» или «Огонь и лед». Но именно это стихотворение более других нравилось самому отцу Реймонду. По странному и печальному совпадению оно подходило заключенному.

Священник читал тихо и с нежностью. И лестница, упоминавшаяся в стихотворении, казалась ему лестницей на небеса, а бочка, которую никак не удавалось наполнить яблоками, наводила на мысль о жизни, которая обрывалась так рано.

Как жизнь того, кого убил Каллум Линч; как скоро оборвется и его собственная жизнь.

Забряцали ключи в дверях, и священник замолчал. Дверь открылась.

Время пришло.

Будь это рядовой визит, отец Реймонд попросил бы разрешения закончить чтение. Но это был не тот случай. Пришло время смерти, и люди, даже служители Всевышнего, должны были отступить в сторону.

Кэл встал. Встал и отец Реймонд. По крайней мере, он проводит заключенного до камеры смерти и останется с ним до конца, пока душа не покинет тело.

Куда душа отправится после – отец Реймонд не брался предсказывать.



На ноги Кэлу надели браслеты с цепью, и он звенел ею, когда шел до камеры смерти по коридору – казалось, бесконечному, но в действительности короткому.

Священник не закончил стихотворение. Не беда. Кэл знал его наизусть и про себя дочитал до конца, вспоминая запах осенних яблок и приближающейся зимы.

Он не думал о столе, на который его уложили и пристегнули ремнями, в мыслях он был там, где чувствовал себя защищенным и безмятежным, где в окно светит солнце, где остановилось время, и ему семь лет, и она жива. Ее голос тихий и нежный, от нее исходит тепло, когда он доверчиво прижимается к ней и чувствует тонкий запах лавандового мыла. Эти грезы, как и стихи, давали забвение.

Ремни стянули ноги и грудь.

Забвение было иллюзией, и защищенность была иллюзией. Тот окровавленный кинжал навсегда вошел ему под ребра и лишил его чистой и безгрешной жизни.

В стихах говорилось о погружении в сонную зимнюю безмятежность, долгий сон до весны. Но сейчас он погружался в иной сон. Он был в камере смерти.

Ему перетянули руку, чтобы набухли вены. Он бывал в больницах и видел, как делают внутривенные инъекции. Но ему собирались вводить не лекарство, а яд, который учащенно забившееся сердце быстро разнесет по всему телу.

Вытянутые вдоль стены окна открылись. Кэл скосил глаза, но надзиратель сам встал прямо перед ним. Заговорил четко, без эмоций, даже как-то скучающе. «С какой стати ему выражать эмоции? – с ожесточенной горечью подумал Кэл. – Слишком часто он произносит эти слова. Только за этот год здесь казнили человек десять, а то и больше».

– Каллум Линч признан виновным в совершении убийства и приговорен к смертной казни, которая приводится в исполнение сегодня, двадцать первого октября две тысячи шестнадцатого года. Желает ли заключенный сделать последнее заявление?

«С днем рождения, будьте вы прокляты!»

На короткое счастливое мгновение ненависть и злоба отогнали страх перед черной бездной, мелькнула дерзкая смелость, призрачная надежда проснуться за той чертой.

– Скажите моему отцу, что увидимся в аду.

Может быть, тогда он получит ответы.

Стол медленно наклонился, и Кэл уставился в потолок. Это медленное, механическое движение стола вдруг сделало то, что не удалось до этого ни священнику, ни «прогулке» по коридору до камеры смерти, ни последним словам надзирателя.

Смерть стала реальностью.

Он мгновенно покрылся потом, холодным и липким. Дыхание судорогой сотрясало грудь, он не мог отделаться от жуткого соблазна повернуть голову и смотреть, как смерть прозрачной жидкостью втекает по трубке в его руку.

Она холодом обожгла его вены и с каждым ударом колотившегося в груди сердца быстро расходилась по телу.

«Мое тело убивает меня», – пронеслось в голове Кэла.

Вспыхнула злоба и тут же погасла, уступив место холодному осознанию: поздно что-либо менять, поздно драться, хвататься за нож, поздно вскакивать и убегать, поздно все, остается только душераздирающая тоска – и сожаление, и слова, которые звенели в мозгу, в каждой клетке тела:

«Я не хочу умирать!»

Кэл приподнял голову, чтобы посмотреть на тех, кто за стеклом наблюдал, как человек умирает у них на глазах. Суровые непроницаемые лица. Старые, с глубокими морщинами, застывшие, словно их высекли из камня.

Но среди этих каменных лиц было… одно.

Тело Кэла перестало ему подчиняться, оно начало коченеть. Он больше не мог пошевелить головой и закрыть глаза, из которых текли слезы.

Это было последнее, что видел Каллум Линч перед тем, как погрузиться во мрак, – овал женского лица, проступавший из густой тени. И последняя мысль: «Сам ангел смерти?»

Глава 3



«Я умер, – подумал Кэл. – Я умер. Ад – это белая пустота».

Сквозь ресницы свет бил в глаза. Кэл осторожно открыл их и обвел взглядом окружающее пространство. Все расплывалось, глаза больно жгло, будто в глазницы вставили раскаленные угли. Все тело было холодным, и только одна рука оставалась теплой, словно кто-то держал его за руку. Замелькали картинки: теплый солнечный свет, негромкий смех, мама обнимает его и шепчет на ухо строчки из стихотворения о сборе яблок.

Перед ним появились очертания лица, то расплываясь, то обретая четкость. «Тот ангел, что явился перед смертью?»

Кэл снова погрузился во мрак и снова пришел в себя. Почувствовал едва уловимый больничный запах. Запах чистоты и холода, и белые стены дышали холодом, и свет был холодным.

Кэл не был уверен, что на небесах пахнет антисептиками. «Это больница», – возникла мысль.

Возможно, что-то пошло не так, как надо… или так, как надо. Возможно, в последний момент позвонил губернатор штата и, извинившись, отменил приговор. Иглу вынули из вены, и смертельный яд не успел дойти до сердца. Его взгляд скользнул по какому-то белому медицинского аппарату с разноцветными световыми индикаторами и вдруг столкнулся с невероятно голубыми глазами ангела, который наблюдал за Кэлом, когда он умирал в камере смерти.

Во всем белом, с черными короткими волосами и фарфоровой кожей, даже маленькая родинка на лбу ее не портила, а придавала особое очарование. Она нежно улыбнулась ему. Не веря своим глазам, Кэл потянулся рукой к ее щеке, чтобы убедиться в ее реальности.

Она мягко перехватила его руку, и он почувствовал ее теплые сильные пальцы.

– Я доктор София Риккин.

У нее был мелодичный голос с легким акцентом. Он не мог определить – английским или французским. И это еще больше делало ее похожей на пришельца из другого мира. Она еще что-то говорила, но его внимание включилось только на словах: «Вчера в шесть часов вечера тебя казнили и признали мертвым. И теперь для всех, кто тебя знал и любил, ты не существуешь».

Сердце в груди забилось: «Я жив. Но я все еще в плену. Надо бежать».

Тело было вялым и непослушным, но он заставил его подчиниться своей воле. Неуклюже выдернул из вены на правой руке иглу капельницы; рыча, упираясь ногами в пустоту, попытался встать с медицинской кровати. Ангел – доктор София Риккин – и не думала его останавливать, только ее большие голубые глаза смотрели на него с тревогой.

– Тебе нельзя вставать, – сказала она. – Процесс детоксикации еще не закончился.

Кэл поморгал, пытаясь сфокусировать взгляд, но все расплывалось, а глаза по-прежнему жгло.

– Глаза… – простонал он, растирая их.

– То, что ты чувствуешь, – это нормально, простой дискомфорт, – сказала она. – Тетродотоксин – очень сильное средство, но только оно могло помочь после смертельной инъекции.

Все это она произнесла медленно и внушительно, словно понимала его состояние – состояние Алисы, провалившейся в кроличью нору. Кэл усиленно моргал, злясь на глаза, которые отказывались видеть.

София Риккин склонилась к нему – очень близко – и тихо позвала:

– Кэл.

Услышав свое имя, он повернулся к ней. Она была такой красивой, и он никак не мог понять, сон это или предсмертное видение, последний крик умирающего мозга, убеждающего самого себя, что он жив.

– Я помогу тебе, Кэл. – Можно сбиться со счета, сколько раз он слышал подобное. Но казалось, она искренне верит в каждое произнесенное ею слово. – А ты поможешь мне.

Долю секунды ему хотелось, чтобы именно так все и было. Но память выплеснула поток информации. Нет. Нет. Она не ангел. Теперь он ясно это понимал. Она – врач, она похитила его, и ему нужно отсюда бежать.

Он смутно различал две металлические полоски – вероятно, створки двери. И ринулся в том направлении. Удивительно, но они легко распахнулись, и Кэл, не удержав равновесия, со всего маху упал на чистый белый пол и на секунду отключился.

К нему откуда-то слева бросились две фигуры в белом. Кэл перекатился вправо; все еще не в состоянии подняться на ноги, он пытался ползти, извиваясь как змея, подтягиваясь на ослабевших руках и чувствуя, как постепенно оживают ослабевшие ноги. За спиной послышался голос Софии Риккин:

– Не останавливайте его.



В комнате, оборудованной исключительно для внутреннего наблюдения, многочисленные сотрудники следили за происходящим по мониторам. Макгоуэн, начальник службы безопасности, – бородатый, коротко стриженный шестифутовый громила – стоял и с притворной ленцой наблюдал, как Каллум Линч – мертвец – спотыкался и падал в своих тщетных попытках убежать.



В кабинете, где коллекция антикварного оружия соперничала в роскоши с великолепным роялем и дорогими напитками бара, стоял элегантный мужчина в кашемировом свитере и черных брюках. Седые волосы и морщины не столько старили его, сколько придавали особый шик. Он тоже внимательно наблюдал за стремлением Каллума Линча к призрачной свободе.



Кэл стиснул зубы и, отчаянно рыча, заставил свое полумертвое тело подняться на ноги, шатаясь, пошел, минуя одни двери за другими, мимо санитаров и технического персонала, по коридорам из металла и камня, залитым искусственным электрическим светом. Скудный естественный свет пробивался откуда-то сверху.

Кэл шел дальше, спотыкался, падал, упрямо вставал, петляя, как пьяный среди деревьев – деревьев, тянущихся вверх внутри помещения. Странная картина, как и само место, где он находился.

Мало-помалу к нему вернулось зрение, тело начало повиноваться ему, и он смог наконец принять вертикальное положение и ускорить шаг. Он миновал охранника в черном с пистолетом на бедре, который не преградил ему путь, когда Кэл устремился по лестнице наверх.

«Не трогайте его», – услышал он голос Софии. Она следовала за ним. И ее голос придал ему силы. Пусть она похожа на ангела, но она его тюремщик.

Он пробежал под грохот собственных ног по какому-то наклонному металлическому пандусу, и вот он – солнечный свет. Он прикрылся рукой, глазам все еще было больно, и понял, что каким-то образом оказался в саду.

Может быть, он все-таки умер? Кэл не мог окончательно в этом разобраться.

Трава и дорожки, скамейки и невысокие деревья, щебет птиц. Прищурившись, Кэл замедлил шаг и огляделся. Он был не один в этом странном саду. Здесь прогуливались санитары и… пациенты? Заключенные? Он не мог определить. Они были одеты в серые туники поверх белых маек и такие же серые брюки.

Униформа. Кэл не любил униформу.

Кто-то смотрел с любопытством, а кто-то никак не отреагировал на его неожиданное и странное появление и продолжал гулять, что-то бормоча себе под нос. Глаза Кэла привыкли к свету, он подошел к невысокому каменному ограждению и встал на него ногами.

Кэл увидел вертолеты – изящные сверкающие на солнце машины, разумеется стоящие кучу денег. Но надолго его внимание на них не задержалось. Внизу, очень далеко внизу, простирался город. Но это был не американский город. Да, он видел небоскребы, но также старинные соборы, мечети, башни.

«Мы уже не в Канзасе», – подумал Кэл, и что-то внутри оборвалось. Какой же он дурак! Глупо было надеяться, что сможет отсюда сбежать. Но он жив. Сейчас Кэл четко это осознал, как и то, что он снова в неволе.

Хотя на этот раз не в тюрьме – в какой-то проклятущей крепости.

Пока он стоял на ограждении, слегка покачиваясь и чувствуя, как его охватывает отчаяние, к нему подошел чернокожий мужчина средних лет, с аккуратно подстриженной полоской совершенно седой бородки и лысиной на макушке.

– Ну что, давай смелее, – сказал чернокожий.

Кэл посмотрел на свои ноги в белых медицинских туфлях на мягкой подошве, застегнутых на липучку. Носки туфель выступали далеко за край ограждения.

– Прыгай, – усмехнулся чернокожий.

Спиной Кэл почувствовал любопытные взгляды, но не счел нужным обернуться. Все тело дрожало, он еще не до конца владел им и не знал, устоит или упадет, если сделает шаг назад.

Тянуло прыгнуть вниз. Оборвать жизнь по собственной воле и больше никогда не быть ни пленником, ни заключенным. И вдруг Кэл вспомнил тот страх, который охватил его, когда по венам побежала жидкая смерть, и удивительное открытие… он не хочет умирать.

С другой стороны от него раздался голос Софии.

«Дьявол за одним плечом, ангел за другим», – подумал он.

– Ты здесь не пленник, Кэл.

Эти слова заставили его обернуться. Он подозрительно прищурился и сказал:

– А выглядит именно так.

– Я хочу защитить тебя, – спокойно продолжала София. – Если ты выслушаешь меня, ты все поймешь. А если сделаешь шаг вперед, ты так ничего и не узнаешь. Доверься мне.

Довериться? С какой стати? Господи, да ведь она его похитила, и, что бы теперь ни говорила, он здесь пленник. И после всего этого она предлагает ей довериться!

Но он… жив.

– Где я? – спросил Кэл, не двигаясь с места.

– Это реабилитационное отделение фонда «Абстерго» в Мадриде.

Кэл не сумел сдержать удивления. «Абстерго»? Конечно, он знает это название. Кто ж не слышал об «Абстерго индастриз»? Все – начиная с сиропа от кашля и заканчивая геркулесовой кашей – производит «Абстерго». Черт, они, наверное, и пентобарбитал производят, который используется для смертельных инъекций, и салфетки, которыми близкие казненного утирают слезы.

Кэл тихо рассмеялся, а София с прежней настойчивостью продолжала:

– Это частная организация, которая занимается улучшением человеческой природы.

Кэл засмеялся громче. Он и улучшение человеческой природы – что может быть более абсурдным? «Не на того парня ставку делаете», – подумал он.

Но ангел не сдавался.

– С твоей помощью, Кэл, мы сможем отыскать способ искоренить насилие.

«Искоренить насилие».

Веселье Кэла угасло. Насилие было неотъемлемой частью его жизни, как дыхание. Эффективный инструмент, который всегда под рукой.

Но если быть честным, в детстве насилие не было ему свойственно. Да, он рос сорвиголовой, в нем кипела неуемная энергия, но он никогда не был жестоким, вспыльчивым, никогда не был… агрессивным. Агрессия, как незваный гость, которого никак не выпроводить, вошла в его жизнь вместе со смертью матери.

Сумеет ли этот ангел что-то сделать? И сумеет ли он ей помочь?

Разве может ребенок остаться спокойным и уравновешенным после того, как однажды найдет свою мать мертвой на кухне? Когда увидит на той же кухне отца со странным окровавленным клинком?

София Риккин поймала его взгляд. Ее неземное спокойствие обладало заразительной силой. Глядя ей в глаза, Кэл опустил вниз вначале одну ногу, затем другую и отошел от ограждения.

Ее лицо оставалось по-прежнему безмятежно-спокойным, но в глазах промелькнуло… удовлетворение, больше похожее на радость. Черт возьми, даже если действие лекарств закончилось, она продолжала казаться ему ангелом.

Раздался резкий свистящий звук. Маленький дротик вонзился Кэлу в шею, и он упал как подкошенный.

Глава 4



Ангел в душе Софии закипел от злости. Но, принимая во внимание большое количество свидетелей, она мгновенно взяла себя в руки. Повернувшись, увидела Макгоуэна, который холодно смотрел на нее с чувством исполненного долга.

Разумеется, это мог быть только Макгоуэн. Никто другой не осмелился бы нарушить ее приказ не трогать Кэла.

– Спасибо большое, – сказала она ледяным тоном.

– Ваш отец приказал доставить его на место, – как бы извиняясь, сообщил Макгоуэн.

«Ну конечно, отец приказывает – все бегут исполнять». Как она от этого устала! Сейчас дело обернулось уже не просто досадной неприятностью, а демонстрацией недоверия ее профессиональным способностям. Он стал слишком активно вмешиваться в ее работу, неудержимо стремясь к результатам, которые им обоим так нужны.

– Это мой пациент. И это моя программа.

София пристально посмотрела на начальника службы безопасности. Она не была настолько глупа, чтобы не понимать, что это обычные проблемы взаимоотношений в группе. Ее намеренно ограничивают ролью отличного исполнителя, но она не собиралась сдавать свои позиции. Принципиально важно показать Макгоуэну, что она здесь главная.

Тем более что Макгоуэн здесь не один. Опрометчиво с его стороны бросать ей вызов в присутствии пациентов. Большинству из них это совершенно безразлично, но было несколько человек, которые пристально за всем наблюдали… очень пристально.

Мусса, по своему обыкновению, пытался усугубить ситуацию, подстрекая Кэла прыгнуть вниз. И Лин тоже была здесь. Китаянка знала английский, но всегда предпочитала молчать, в то время как Мусса слишком эмоционален и болтлив. Вспыльчивый как порох Натан и сдержанный Эмир молча наблюдали за их стычкой с Макгоуэном.

София отлично знала, что и отец из своего кабинета следит за ней. Когда он приезжает сюда, то не спускает с нее глаз. Она любила отца и считалась с его мнением. И хотела такой же любви и уважения с его стороны.

Кэл прошел через суровое испытание и едва успел восстановиться. Не только его мозг, но и тело еще не были готовы к той задаче, что ему предстояло выполнить. Из его организма еще не выведен полностью яд, который практически убил Кэла, что и позволило вывезти его из тюрьмы и переправить сюда.

София планировала дать новичку время адаптироваться, понять, какую важную исследовательскую работу она здесь ведет, важную не только для всего человечества, но и для него лично.

Отец срочно прилетел из Лондона и, не объяснив причину, начал форсировать события.

София планировала расположить Кэла к себе, чтобы он добровольно работал с ними, а не на них. Но Алан Риккин, исполнительный директор «Абстерго», ускоряя процесс, расстраивал ее планы.

Как всегда.

Макгоуэн смотрел на нее пустыми глазами. Он знал, что победил. И София это знала.

И она резко сказала:

– Готовьте «Анимус».



Кэл то терял сознание, то вновь приходил в себя, пока два крепких санитара тащили его по коридорам. Он попытался осмотреть огромный зал, где оказался, но голова невольно запрокинулась назад. Все в этом таинственном месте – нет, он теперь знал, как это таинственное место называется… Все в мадридском фонде «Абстерго» было фантастическим и непонятным. К этому моменту он уже научился различать реальность и галлюцинации, вызванные препаратами.

Вначале – невероятный по чистоте больничный бокс. Затем – странный лабиринт из средневековых и современных коридоров и комнат, по которым он, спотыкаясь, бежал. Сад на крыше с гуляющими там подобиями зомби, расположенный очень высоко, на уровне полета орла или – ангела.

Но это…

«Церковь», – первое, что пришло в голову, хотя он редко туда захаживал. Великолепный мозаичный пол, в центре широкая площадка, окруженная двумя уровнями арок. И довершал невероятную картину ячеистый улей.

В полумраке он различил на стенах росписи – нечеткие, выцветшие от времени, а не расплывавшиеся у него перед глазами от введенного наркотика. Из окон высоко над головой лился солнечный свет и смешивался со слабой голубой подсветкой стеклянных шкафов, хранивших древнее оружие – мечи, луки, кинжалы.

Остальное пространство было заполнено ультрасовременной техникой. Взгляд Кэла скользнул по мониторам, мерцавшим непонятными графиками и схемами, и в голове возникла новая догадка: «Лаборатория».

Зачем он здесь?

Подбежал третий санитар и защелкнул на нем тяжелый полотняный пояс. Ему кажется или пряжка действительно похожа на букву «А»?

Инстинкт самосохранения включил в нем панический страх. Цепь есть цепь, состоит ли она из металлических звеньев или имеет вид полотняного пояса с пряжкой в виде блестящей буквы «А». Он лихорадочно искал глазами Софию. Она спокойно смотрела на него, и в ее холодных голубых глазах он не смог прочитать ничего.

– Клинки готовы? – спросила она.

Кэл не сразу понял, что она обращается не к нему, а к своему помощнику, стоявшему в нише у мониторов.

– Сейчас, – ответил молодой человек с бородкой. Он шагнул из двадцать первого века в век четырнадцатый, от мониторов к стеклянному шкафу, достал что-то и протянул санитарам – или каким-то ассистентам, черт их знает, кто все эти люди.

– Их принадлежность подтверждена? – задала очередной странный вопрос София.

– Они действительно принадлежали Агилару, их извлекли из его могилы.

Могилы? Они что, расхитители гробниц?

София предлагала довериться ей, и тогда он все поймет. И потому он отошел от края пропасти и за это, как дикое животное, выражаясь образно, получил укол дротиком, а потом его притащили в некое подобие церкви… где вообще ничего не имело даже малой толики смысла.

Два ассистента принесли не то латы, не то нарукавники, санитары еще крепче сжали руки, удерживая Кэла, пока их ему надевали.

Он затравленно посмотрел на Софию.

– Что это? – проворчал он, безуспешно пытаясь сопротивляться.

Нарукавники были кожаные, очень старые, но каким-то образом ему знакомые.

– Это реликвия, и твоя ДНК позволит нам связаться с твоим древним предком, – пояснила София.

– Что?

Кэл хорошо все расслышал, но ничего не понял. София, не отводя взгляда от Кэла, обратилась к своим ассистентам:

– Приготовиться. Точка регрессии – Андалусия, тысяча четыреста девяносто первый год. Все записываем.

Экраны ожили. Кэл не успевал следить за мелькавшими изображениями, цифрами, схемами. Все это было за пределами его понимания, как для кота аэроплан.

– Рука готова, – сообщил Софии один из ассистентов.

«Рука?»

Над головой раздался зловещий звук заработавшего гидравлического механизма. Дурман в мыслях мгновенно рассеялся, Кэл четко осознал, что прикреплен к какой-то массивной машине, тускло поблескивавшей в свете, падавшем из окон. Механизм, вращаясь и обманчиво нежно жужжа, опускался, волнообразно разворачиваясь, как железная змея, просыпающаяся от долгой дремоты, пока не раскрылась его V-образная пасть.

Она опустилась куда-то за спину Кэла и с изящным щелчком замерла в готовности. Так вот что они называют «рукой»! И эта двупалая рука плотно схватила Кэла сзади за пояс.

Животный страх охватил Кэла, он едва не обделался. Кое-как ему удалось побороть страх яростью.

– Что это?

София смотрела на него с безмятежностью ангела, но вдруг опустила глаза, не в состоянии выдержать его взгляд.

– Прости, Кэл, – сказала она, и в ее голосе он услышал искреннее сожаление. – Мне тоже это не нравится.

– Тогда не делай этого!

Некое шестое чувство подсказывало ему, что он никогда не будет прежним, если она сделает то, что задумала.

София посмотрела на него, и было в ее взгляде странное смешение сожаления и жесткой непреклонности.

– Дайте анестезию.

Десять металлических игл, похожих на лапки насекомого, впились ему сзади в шею. Он не успел увернуться, как что-то острое и длинное с невыносимой болью вошло в основание его черепа.

Он закричал.

С детства Кэл боролся за свою жизнь. Он совершил убийство. И сам несколько раз был на волосок от гибели. Он убегал от полиции, в него стреляли, кололи ножом, избивали до полусмерти.

Но никогда он не испытывал такой адской боли.

«Это не больница. Не лаборатория. Это камера пыток».

Довольно скоро боль поутихла, так что он смог вдохнуть и заорал:

– Что вам от меня надо?

София спокойно и четко ответила:

– Твое прошлое.

– Мое прошлое?..

Странно, но он вдруг вспомнил песню Пэтси Клайн, которая звучала по радио в тот день тридцать лет назад.

«Я схожу с ума», – пронеслось в голове.

Кэл, не скрывая ужаса, посмотрел на Софию. Казалось, она почувствовала его состояние, и голос ее изменился.

– Послушай меня внимательно, Кэл. Сейчас ты войдешь в «Анимус».

Слово вызвало у него реакцию, которую она не ожидала. Будучи подростком, он слышал о существовании дорогого программного обеспечения, выпущенного компанией, впоследствии получившей известность как «Абстерго энтертейнмент». Ходили слухи, что они создавали игры, используя воспоминания предков конкретных людей, эти везунчики тщательно отбирались, возможно, среди тех, кто сидел в шикарных офисах и проводил время в легендарной машине под названием «Анимус», похожей на удобное супернавороченное кресло.

Пока Кэл менял колонии для несовершеннолетних и интернаты, он научился виртуозно воровать программные обеспечения прямо из-под носа у продавцов, потом за большие деньги продавал детям, которые реальным дракам с разбитыми руками и носами предпочитали виртуальные бои.

Вот, значит, каков он, этот «Анимус»? Эта чудовищная, обладающая железной хваткой рука, что тянется из мутных глубин пороков и кошмаров неизвестного человека, и есть источник для создания детских видеоигр?

София продолжала, снова завладев его вниманием:

– Все, что ты увидишь, услышишь, почувствуешь, – это информация, сохранившаяся в памяти человека, который умер более пятисот лет назад.

Вдруг Кэл заметил, что София говорит, а сама тем временем отступает от него. Накатила новая волна страха, и он потянулся к ней – единственной здесь, кто видел в нем человека, и той самой, что распорядилась затолкнуть его в руку «Анимуса».

– Подождите! – закричал он, но было поздно.

Будто какой-то великан поднял его вверх и закружил, как на карусели. Стиснутый невероятной силой, Кэл беспомощно болтался в воздухе.

– Запомни, ты не можешь изменить происходящего, – прокричала София сквозь жужжание «Анимуса». – Следуй за событиями, не пытаясь их изменить, и не вздумай убегать. Это опасно для тебя. Оставайся в потоке памяти.

С того ужасного дня, когда он зашел в дом и увидел еще не остывший труп матери, увидел отца с окровавленным кинжалом, который намеревался убить и его самого, Кэл никогда и никому не позволял подавлять или контролировать свою волю. Даже в тюрьме он сумел отстоять свое личное пространство, в каком-то смысле сумел остаться независимым.

Но здесь рука «Анимуса» и эта женщина с ангельским лицом в одно мгновение лишили его воли и превратили в тряпичную куклу. И он понимал, что это только начало.

Машина жужжала, крутила и вертела Кэла, а София продолжала давать распоряжения, смысла которых он не понимал, но полностью от них зависел.

– Включить сканер! – приказала София.

Объективы облепили его со всех сторон, их «глаза» последовательно включались и выключались, считывая… что? Откуда-то сверху спустились фантастического вида приборы и начали медленно двигаться вокруг него, зловеще пощелкивая.

Кэл перевел взгляд с окружившей его техники на людей внизу, застывших у экранов мониторов.

– Сканер считывает воспоминания, – крикнул один из них Софии. Она стояла прямо под ним на расстоянии не менее двадцати футов и, запрокинув голову, смотрела на него.

– Состояние? – спросила она, не сводя глаз с Кэла.

– Наблюдается ток крови и нейронная активности… ДНК полностью совпала.

София, освещенная голубоватым светом мониторов, улыбнулась Кэлу.

– Держись, Кэл! – крикнула она ободряюще.

Несмотря на то что именно София устроила ему эту пытку, Кэл чувствовал, что она на его стороне.

– Сканирование цепочки ДНК. Поиск нужной временно́й точки.

Сейчас рука обращалась с Кэлом на удивление деликатно: медленно поднимала и опускала, разворачивая лицом то к одному странного вида прибору, то к другому. Кэл успокоился и даже начал привыкать к производимым с ним манипуляциям, хотя сердце продолжало колотиться.

– Есть первое совпадение воспоминаний, – сообщил ассистент.

– Целостность эго? – спросила София.

– Оптимальная, – ответил на этот раз женский голос.

– Синхронизация, – приказала София, не сводя с Кэла глаз, и он заметил тревогу на ее лице. За него? Нет, конечно, за свой проект.

– Связь с предком установлена. Мы нашли Агилара.

Неожиданно для самого себя Кэл сделал резкие движения руками – и выдвинулись клинки, спрятанные в наручах. Он недоуменно посмотрел на них.

– Эго полностью интегрировано.

Кэлу показалось, что слова ассистентки прилетели откуда-то издалека. Ему вдруг захотелось закрыть глаза, но что-то подсказывало, что этого делать нельзя. В следующее мгновение он уже плотно сжал веки.

И погрузился в странный покой.

– Синхронизация завершена, – раздался мужской голос.

Потом донесся ее голос – мелодичный, как дыхание благодатного летнего ветра:

– Хорошо.

Да, хорошо. Покой, неведомый доселе. Божественный. Как в раю.

Кэл медленно открыл глаза. Насколько он боялся прежде, настолько был спокоен сейчас.

– Начать регрессию, – приказал ангел.

– Регрессия запущена.

И Кэл полетел вниз, а пол летел ему навстречу. Его сильно затошнило.

И вдруг пол раздвинулся и его засосало в тоннель бурлящего ослепительного сияния. Он не успел закрыть глаза, как свет потускнел. И Кэл увидел величественный город, играющий красками золота, бронзы и терракоты.

Его взгляд медленно скользил, охватывая каждую деталь, и неожиданно он почувствовал себя орлом, тем самым, что летал у него над головой, когда Кэл, после неудавшейся попытки приземлиться на контейнер, переживал, как объяснить родителям, где он повредил велосипед и сам поранился.

В тот самый день его жизнь рухнула.

И вдруг Каллум Линч исчез, остался только раскинувшийся внизу город, на который он смотрел глазами парящего орла.

Глава 5



Осажденная Гранада, Испания

1491 г.



С высоты все события человеческого мира были ничтожны, растворялись в свистящем ветре на фоне могучего хребта Сьерра-Невада. Но если спуститься вниз, спикировать, как и сделал орел, можно увидеть небольшие строения, а среди них – подобную горному массиву мощную крепость, чья стена повторяла изгиб серебрящейся реки, а на мосту крепости, на ее валу и на улицах сражались, истекали кровью и умирали люди.

Ничтожная вещь – жизнь человека, но бесценная для тех, кому она принадлежит. Здесь сражались тысячи: звенели мечи, свистели стрелы, лязгали кинжалы и пики, полыхал огонь и вера жгла сердца. Дым поднимался мрачными клубами, и пробивавшиеся сквозь них лучи солнца сверкали на стальных шлемах.

Всадники лавиной грохотали по улицам, сверху лучники отчаянно пытались их остановить. Ветер трепал некогда белые знамена, ставшие сейчас грязными лохмотьями, но вышитые на них красные кресты еще можно было различить.

Под крыльями орла проплывал прекрасный дворец – Альгамбра. Мавры отчаянно сражались, защищая дворец, сверху султан угрюмо смотрел на кровавое безумие, затем он перевел взгляд на горы, где в маленькой, уже запылавшей деревушке было спрятано самое дорогое его сокровище, которое готовились спасти таинственные защитники.



«Наша задача – мальчик – так несколько часов назад сказал Наставник Бенедикто. – Нас предали. Если тамплиеры его найдут, то обменяют на Яблоко Эдема. У султана Мухаммеда не будет выбора».

Сказано кратко, но емко. Все, отправившиеся выполнять задание, были опытными и хорошо знали ценность Яблока. Но Агилар де Нерха чувствовал, что эти слова в первую очередь адресованы ему.

За несколько месяцев, прошедших со дня посвящения в братство ассасинов, он хорошо показал себя: четко выполнял приказы Наставника, никогда не проявлял своеволия. Он закрепил за собой репутацию надежного воина с холодной головой, способного контролировать свои эмоции. И то, что ему доверили участвовать в этой миссии, свидетельствовало о том, как высоко его ценят.

Ассасины знали, что магистр тамплиеров Томас де Торквемада охотится за Яблоком Эдема. А если в дело вмешивался Великий инквизитор, неизменно случались две вещи. Во-первых, вспыхивали костры и под предлогом избавления от еретиков невинные люди принимали страшную смерть.

Во-вторых, в нужное время и в нужном месте появлялся Охеда – Черный Рыцарь ордена.

Разведчик, наблюдавший за передвижениями тамлиеров, сообщил о двух дюжинах всадников, сопровождающих две повозки: одна везла бочки, и что там внутри – сказать было трудно, а на другой – пустая клетка.

Очевидно, тамплиеры намерены привезти султану наследника в клетке, как дикое животное.

Отряд возглавлял хорошо всем известный маршал Рамирес.

Крепкий, мускулистый, с безупречной осанкой, с длинными седыми волосами и лицом, покрытым шрамами, беззаветно преданный ордену тамплиеров, он был отменным стратегом и мужественным воином. Торквемада высоко ценил его.

– И вместе с Рамиресом, – разведчик посмотрел на Бенедикто, – едет Охеда.

Бенедикто ничего не сказал и даже не глянул в сторону Агилара. Но тот понимал, что Охеда, схвативший его родителей и отдавший их на растерзание Торквемаде, беспокоит Наставника. Для Бенедикто важно быть уверенным, что у Агилара не возникнет соблазна превратить миссию спасения в личную месть.

Агилар понимал это. И он не поддастся соблазну.

Но при этом Агилар знал: если во время спасения принца Ахмеда судьба предоставит ему возможность собственными руками убить Охеду, он не раздумывая сделает это.

Они начали долгий спуск вниз, перепрыгивая с одного скального выступа на другой, находя опору там, где ее практически не существовало. Они быстро двигались по направлению к деревне, где на окраине враг для устрашения уже жег дома. Спустившись, ассасины легко смешались с жителями, испуганно следящими за приближением тамплиеров. Один из постулатов Кредо гласил: «Будь незаметным, оставаясь на виду».

Как только показались всадники, ассасины разделились и просочились в толпу. В авангарде ехали воины с безжалостно холодными глазами, облаченные в латы, в красных плащах, вооруженные копьями, мечами или арбалетами.

Одни всадники остались в седле, с высокомерием оглядывая толпу. Другие спешились и окружили жителей, готовые при малейшем неповиновении уничтожить любого.

Маршал Рамирес выехал вперед. Легендарный воин был в изысканной бархатной тунике красного цвета, надетой поверх кольчуги. Фигура маршала притягивала взгляды, но Агилар смотрел вовсе не на него, сосредоточив все свое внимание на огромном, как гора, рыцаре, который с каменным лицом ждал, пока маршал спешится.

Агилар понял, почему Охеда получил прозвище Черный Рыцарь. Все – от заплетенных в косу волос до сапог – было черного цвета, чернее мрака ночи. «Как и его сердце», – с внезапным приливом ярости подумал Агилар. Воротник из тисненой кожи, защищавший толстую шею рыцаря, и наплечники на его могучих плечах покрывали царапины. Желтая песочная пыль толстым слоем лежала на плаще с вышитым крестом. Единственное, за что мог зацепиться луч солнечного света и рассыпаться блеклыми искрами, – потускневшая серебряная кольчуга под кожаным нагрудником. Наручи у него отличались от наручей Агилара, они были сделаны из великолепной тисненой кожи черного цвета.

И конь под пыльной черной попоной был под стать своему седоку – породистый и мощный вороной жеребец с густой гривой и таким же густым хвостом. Красивый андалусский жеребец, как и сам Охеда, был в доспехах из черной кожи, усеянных острыми металлическими шипами.

Спешившись, Рамирес в сопровождении небольшой группы воинов твердой походкой направился к небольшому каменному дому. Охеда со своими рыцарями остался снаружи. Он молча и неподвижно сидел в седле, но уже одним своим присутствием внушал жителям деревни панический ужас. Неудивительно, что Торквемада высоко ценил Черного Рыцаря. От дыма, смешанного с пылью, Агилару жгло глаза. Приученный терпеть боль, он снимал ее остроту частым морганием.

Несмотря на обретенную выдержку, сердце Агилара учащенно забилось, когда он впервые увидел человека, погубившего его родителей. Но он сохранял спокойствие, помня о миссии, возложенной на него Наставником.

Только мальчик – его тамплиеры могли обменять на Яблоко Эдема – имел значение. Только мальчик – и ничто больше. И если по воле счастливого случая Рамирес со своими воинами не найдет в этой деревушке наследника султана, ассасины не тронут ни его, ни остальных. И Агилар будет молча и неподвижно наблюдать, как ненавистные тамплиеры живыми и невредимыми покинут деревню.

Это было бы идеальным исходом дела. И Ахмед остался бы в безопасности, и Яблоко Эдема было бы сохранено, и все ассасины вернулись бы сегодня в крепость живыми.

Но почему-то Агилар хотел, чтобы все вышло иначе.

И минуту спустя это совсем не благородное желание сбылось: в доме раздался крик, выбежал воин.

– Мы нашли его, – сообщил он застывшему в ожидании Охеде. Тот кивнул и, на удивление ловко для такого мощного воина, спешился.

«Кто же предал нас?» – гадал Агилар. Вероятно, это навсегда останется тайной. На руку тамплиерам сыграл чей-то страх или алчность. Но это не имеет значения. Миссия ассасинов – спасти юного принца Ахмеда.

И ее нужно выполнить.