– Надо проверить эту версию, Джесси, – отозвалась Анна. – Я не успела заскочить на службу и нарыть побольше про этого Джеремайю Фолда. Знаю только то, что поджог убедил Теда заплатить.

– Значит, все перечисления, которые мы тогда обнаружили на счетах Тенненбаума, на самом деле предназначались этому Джеремайе? – догадался Дерек.

– Да, – кивнула Анна. – Тенненбаум хотел быть уверенным, что Джеремайя даст ему спокойно завершить работы и “Афина” откроется к фестивалю. А поскольку мы теперь знаем, что Гордон брал откаты со строительных фирм, становится понятно, откуда у него в это время взялись деньги. Он наверняка потребовал комиссионные с фирм, занятых на строительстве кафе “Афина”, сказал, что эти заказы они получили только благодаря ему.

– А если Гордон и Джеремайя Фолд были как-то связаны? – произнес Дерек. – Могли быть у мэра связи среди местного криминала?

– Вы в свое время не рассматривали такой вариант? – спросила Анна.

– Нет, – ответил Дерек. – Мы думали, что мэр – просто продажный политик. Нам и в голову не приходило, что он может собирать дань на всех уровнях.

– Предположим, что “Черная ночь” – название преступной группировки, – продолжала Анна. – А что, если эти надписи, появлявшиеся на стенах Орфеа за несколько месяцев до убийств, предвещали убийство мэра? Убийца оставил подпись, все это видели и знали, но никто не заметил?

– То, чего никто не увидел! – воскликнул Дерек. – То, что было у нас перед глазами, а мы не заметили! Что скажешь, Джесси?

– В таком случае это должно означать, что Кирк Харви расследовал дела этой группировки, – подумав, ответил я. – И что он все знал. Наверно, поэтому и забрал с собой досье.

– Вот этим нам и надо заняться завтра в первую очередь, – предложила Анна.

– Меня одно смущает, – заметил Дерек. – Почему Тед Тенненбаум ни слова нам не сказал о том, что у него вымогает деньги этот Джеремайя Фолд? Мы же его спрашивали про списания со счета.

– Боялся последствий? – задумалась Анна.

Дерек поморщился:

– Может, и так. Но если мы прохлопали эту историю с Джеремайей Фолдом, значит, могли прохлопать и что-то еще. Надо бы заново пересмотреть весь контекст этой истории, выяснить, что писали тогда местные газеты.

– Я могу попросить Майкла Берда подготовить нам все архивные материалы об этих убийствах, какие у него есть.

– Хорошая мысль, – одобрил Дерек.



Вечером мы остались на ужин. Дерек, как всегда по воскресеньям, заказал пиццу. Когда мы все рассаживались на кухне, Анна заметила фотографию на стене: Дарла, Дерек, Наташа и я стояли перед “Маленькой Россией”, закрытой строительными лесами.

– Что это за “Маленькая Россия”? – простодушно спросила Анна.

– Ресторан, который так и не открылся, – ответила Дарла.

– Ты любишь готовить? – поинтересовалась Анна.

– Когда-то только этим и жила.

– А кто эта девушка с тобой, Джесси? – Анна указала на Наташу.

– Наташа, – ответил я.

– Твоя тогдашняя невеста?

– Да, – кивнул я.

– Ты мне так и не сказал, что между вами произошло…

Дарла, поняв по нескончаемым вопросам Анны, что та ничего не знает, произнесла, покачав головой:

– Господи, Джесси, значит, ты ничего ей не рассказывал?

* * *

В “Палас дю Лак” Стивен Бергдорф и Элис устроились на шезлонгах у бассейна. День выдался на редкость жаркий, среди купальщиков, освежавшихся в воде, барахтался Мита Островски. Окончательно размокнув, он выбрался из воды и направился к своему шезлонгу обсыхать. И с ужасом обнаружил, что ровно на соседнем шезлонге расположился Стивен Бергдорф, натирающий кремом для загара спину какого-то юного создания, явно не жены.

– Стивен! – воскликнул Островски.

– Мита? – поперхнулся Бергдорф, увидев перед собой фигуру критика. – Что вы тут делаете?

Он, конечно, видел Островски на пресс-конференции, но никак не предполагал, что тот может поселиться в “Паласе”.

– Позвольте и вам задать тот же вопрос, Стивен. Я уезжаю из Нью-Йорка, хочу пожить спокойно, а тут опять вы!

– Я приехал разузнать про загадочный спектакль, который тут будут играть.

– Я здесь был раньше вас, Стивен, так что возвращайтесь в Нью-Йорк и вообще валите отсюда.

– Мы ездим, куда хотим, у нас демократия, – сухо ответила Элис.

Островски узнал ее: она работала в журнале.

– Ну и ну, Стивен, – присвистнул он, – вижу, вы отлично сочетаете работу с удовольствием. Ваша жена, наверно, очень довольна.

Он собрал свои вещи и в ярости удалился. Стивен побежал за ним:

– Подождите, Мита…

– Не волнуйтесь, Стивен, – пожал плечами Островски, – я ничего не скажу Трейси.

– Я не о том. Я хотел сказать, что виноват перед вами. Мне очень жаль, что я с вами так обошелся. Я… я в тот момент был не в себе. Простите, пожалуйста.

Островски показалось, что Бергдорф говорит искренне. Извинения тронули его.

– Спасибо, Стивен.

– Вот уж не за что, Мита. Вас сюда прислал “Нью-Йорк таймс”?

– О боги, нет, конечно, я теперь безработный. Кому нужен старомодный критик?

– Вы великий критик, Мита, вас любая газета с руками оторвет.

Островски пожал плечами, потом вздохнул:

– Может, в этом-то и проблема.

– Это почему?

– Со вчерашнего дня меня преследует одна мысль: мне хочется пойти на прослушивание для участия в “Черной ночи”.

– А что вам мешает?

– Но это же невозможно! Я литературный и театральный критик! Значит, я не могу ни писать, ни играть сам!

– Мита, я вас что-то не понимаю…

– Стивен, да напрягите же мозги, ради бога! И скажите, с какого перепугу театральный критик станет играть в спектакле? Вы можете себе представить, чтобы литературные критики писали романы, а писатели – рецензии? Можете вообразить, чтобы Дон Делилло писал рецензию для “Нью-Йоркера” про новую пьесу Дэвида Мэмета? А Поллок критиковал последнюю выставку Ротко в “Нью-Йорк таймс”? Чтобы Джефф Кунс громил в “Вашингтон пост” последнюю работу Дэмьена Хёрста? Вы можете вообразить Спилберга, который в рецензии на последний фильм Копполы напишет в “Лос-Анджелес таймс”: “Не ходите на это говно, это жесть кромешная”? Поднимется страшный скандал, все будут кричать о необъективности, и совершенно правильно: нельзя критиковать тот вид искусства, которым занимаешься сам.

Бергдорф, уловив наконец ход мысли Островски, позволил себе заметить:

– Формально вы больше не критик, Мита, ведь я вас уволил.

Лицо Островски просияло: Бергдорф был прав. Бывший критик немедленно поднялся к себе в номер и достал номера “Орфеа кроникл”, посвященные исчезновению Стефани Мейлер.

А если в книге судеб написано, что мне суждено оказаться по другую сторону стены? – думал Островски. А если Бергдорф, уволив его, вернул ему свободу? А если все это время он, сам того не ведая, был творцом?

Он вырезал нужные статьи и разложил их на кровати. С ночного столика на него смотрела фотография Меган Пейделин.



Вернувшись к бассейну, Стивен с упреком сказал Элис:

– Не цепляйся к Островски, он тебе ничего не сделал.

– А почему нет? Ты видел, с каким презрением он на меня смотрит? Как будто я проститутка. В следующий раз скажу ему, что это я его уволила.

– Не смей никому говорить, что это ты потребовала его уволить! – рассердился Стивен.

– Но это же правда, Стиви!

– Ну да, из-за тебя я по уши в дерьме.

– Из-за меня? – оскорбилась Элис.

– Да, из-за тебя и твоих идиотских подарков! Мне звонили домой из банка, и жена скоро обнаружит, что у меня проблемы с баблом, это только вопрос времени.

– У тебя проблемы с деньгами, Стивен?

– Естественно! – вне себя рявкнул Бергдорф. – Ты не видишь, сколько мы тратим? У меня на счетах пусто, я в долгах, как последний мудак!

Элис грустно взглянула на него.

– Ты мне никогда не говорил, – упрекнула она его.

– Что не говорил?

– Что подарки, которые ты мне дарил, тебе не по средствам.

– А что бы это изменило?

– Все! – вспылила Элис. – Это бы все изменило! Мы были бы осмотрительнее. Не разъезжали бы по “Паласам”! Ну, Стиви, как же так… Я думала, ты завсегдатай в “Плазе”, видела, что ты все покупаешь и покупаешь, мне казалось, что у тебя есть деньги. Мне даже в голову не приходило, что ты живешь в кредит. Почему ты мне не сказал?

– Потому что мне было стыдно.

– Стыдно? Чего ты стыдился? Стиви, я все-таки не проститутка и не мерзавка. Я с тобой не для того, чтобы получать подарки или доставлять тебе неприятности.

– Тогда почему ты со мной?

– Да потому что я тебя люблю! – закричала Элис.

Она смотрела на Стивена в упор, по щеке у нее катилась слеза.

– Ты меня не любишь? – всхлипывая, продолжала она. – Ты на меня злишься, да? Потому что ты из-за меня в дерьме?

– Я тебе вчера уже говорил в машине, Элис, наверно, нам обоим стоит подумать, взять паузу, – осторожно предложил Стивен.

– Нет, не уходи от меня!

– Я хочу сказать…

– Уйди от жены! – взмолилась Элис. – Если ты меня любишь, уйди от жены. Только не бросай меня. У меня есть только ты, Стивен. Никого, кроме тебя. Если ты уйдешь, у меня никого не останется.

Она рыдала в голос, тушь размазалась по щекам. Все вокруг смотрели на них. Стивен поспешил ее успокоить:

– Элис, ты же знаешь, как я тебя люблю.

– Нет, не знаю! Скажи мне! Покажи, как ты меня любишь! Не надо уезжать прямо завтра, останемся здесь еще на несколько дней, напоследок. Почему бы тебе не сказать в журнале, что мы пойдем на прослушивание и подготовим статью о пьесе изнутри? Репортаж из-за кулис спектакля, о котором все будут говорить! Тогда тебе оплатят расходы. Пожалуйста! Хоть на пару дней.

– Хорошо, Элис, – обещал ей Стивен. – Останемся еще на понедельник и вторник, сходим на прослушивание. И напишем вместе статью для журнала.

* * *

После ужина, дома у Дерека и Дарлы.

На город опустилась ночь. Анна с Дереком убирали со стола. Дарла курила на улице, у бассейна. Я подсел к ней. Жаркий воздух полнился трелями сверчков.

– Ты только взгляни на меня, Джесси, – саркастически произнесла Дарла. – Собиралась свой ресторан открывать, а теперь заказываю пиццу по воскресеньям.

Я чувствовал, что она расстроена, и попытался ее подбодрить:

– Пицца – это просто традиция.

– Нет, Джесси. И ты это знаешь. Я устала. Устала от этой жизни, от ненавистной работы. Знаешь, что я себе говорю, когда прохожу мимо какого-нибудь ресторана? “Он мог бы быть моим”. А вместо этого горбачусь сиделкой. И Дерек ненавидит свою работу. Двадцать лет ненавидит. А в последнюю неделю, когда вместе с тобой снова занимается расследованием, опять на коне, сияет и глядит именинником.

– Это его призвание, Дарла. Дерек – потрясающий детектив.

– Джесси, он больше не может быть копом. Тем более после всего, что случилось.

– Тогда пусть выйдет в отставку и займется чем-то другим! На пенсию он заработал.

– Мы за дом еще не все выплатили.

– Так продайте его! Дети через пару лет все равно разъ едутся по университетам. Найдите спокойный угол, подальше от этих городских джунглей.

– И что мы там будем делать? – безнадежным голосом спросила Дарла.

– Жить, – ответил я.

Она молча смотрела в одну точку. На ее лице плясали отблески бассейна.

– Пошли, – наконец сказал я. – Хочу тебе кое-что показать.

– Что именно?

– Проект, над которым я работаю.

– Какой проект?

– Ради которого я скоро уйду из полиции. Я не хотел тебе говорить, пока не все готово. Пошли.

Мы сели в машину, оставив Дерека с Анной дома. Двинулись в сторону Куинса, потом свернули на Риго-парк. Когда машина остановилась на нужной улочке, Дарла поняла. Она вышла из машины и оглядела домик:

– Ты взял его в аренду?

– Да. Там была какая-то галантерейная лавка, она закрылась. Я перекупил аренду по дешевке. Скоро начну работы.

Она смотрела на вывеску, завешенную тканью.

– Только не говори, что…

– Вот именно, – ответил я. – Постой тут секунду.

Я вошел внутрь и зажег вывеску. Нашел лестницу, вынес ее наружу, дотянулся до парусины и сорвал ее. И в ночи засияли буквы:

МАЛЕНЬКАЯ РОССИЯ


Дарла не говорила ни слова. Мне стало не по себе.

– Смотри, у меня сохранилась ваша красная книга со всеми рецептами, – показал я ей драгоценный сборник, который вынес вместе с лестницей.

Дарла по-прежнему не произносила ни звука. Я снова попытался ее расшевелить:

– Правда, кулинар из меня тот еще. Я буду делать гамбургеры. Больше ничего не умею. Гамбургеры с Наташиным соусом. Может, ты бы помогла мне, Дарла? Открыли бы ресторан вместе. Это выглядит странновато, знаю, но…

– Странновато? – воскликнула она. – Это безумие, вот это что такое! Ты спятил, Джесси! Зачем ты это сделал?

– Чтобы все поправить, – тихо сказал я.

– Джесси, нельзя здесь ничего поправить! – в голос зарыдала она. – Слышишь? Того, что случилось, не поправит никто!

И в слезах кинулась бежать в ночь.

– 3. Прослушивание

Понедельник, 14 июля – среда, 16 июля 2014 года

Джесси Розенберг

Понедельник, 14 июля 2014 года

12 дней до открытия фестиваля



В то утро мы с Дереком сидели в уголке ресторана “Палас дю Лак”, наблюдая издали за Кирком Харви. Тот только что пришел на завтрак.

В зале появился Островски, заметил его и уселся за его столик.

– К сожалению, кто-то уйдет обиженным, нынче утром отобраны будут не все, – сказал Харви.

– Прости, Кирк, что?

– Я не с тобой разговариваю, Островски! Я обращаюсь к оладьям, они не пройдут отбор. И овсянка не пройдет. Картошка тоже останется за бортом.

– Кирк, это всего лишь завтрак.

– Нет, дубина ты стоеросовая! Это гораздо больше, чем завтрак! Я должен подготовиться и отобрать лучших актеров Орфеа!

К их столику подошел официант, принять заказ. Островски спросил кофе и яйцо всмятку. Официант повернулся к Кирку, но тот лишь молча воззрился на него. Тогда официант спросил:

– А вам что принести?

– Кем этот тип себя вообразил? – заорал Кирк. – Я вам запрещаю ко мне обращаться! Я не кто-нибудь, я великий режиссер! По какому праву всякая мелкая сошка со мной фамильярничает?

– Простите, сэр, мне очень жаль. – Официант был явно растерян и расстроен.

– Позовите директора! – потребовал Харви. – Со мной имеет право говорить только директор отеля.

Разговоры в ресторане смолкли, ошарашенные посетители уставились на Кирка. К столику уже спешил директор.

– Великий Кирк Харви желает яиц по-королевски и черной икры, – отчеканил Харви.

– Великий Кирк Харви желает яиц по-королевски и черной икры, – повторил директор подчиненному.

Официант записал заказ, и в зале снова воцарился покой.

У меня зазвонил телефон. Анна ждала нас у себя в кабинете. Когда я сказал, где мы с Дереком находимся, она велела нам скорей уходить:

– Вам нельзя там быть. Если дойдет до мэра, у нас у всех будут проблемы.

– Этот Харви – ходячий анекдот, а все его принимают всерьез, – пожаловался я.

– Тем более надо сосредоточиться на расследовании, – заключила Анна.

Она была права. Мы вышли из ресторана и отправились к ней наводить справки о Джеремайе Фолде. Оказалось, что он разбился на мотоцикле 16 июля 1994 года, то есть за две недели до убийства Гордона.

К нашему величайшему изумлению, Джеремайя ни разу не привлекался к суду. Все, что было в его деле, – это расследование, начатое АТО, Федеральным бюро по контролю за продажей алкогольных напитков, табачных изделий и оружия; но и оно, судя по всему, ни к чему не привело. Мы связались с полицией Риджспорта, чтобы разузнать побольше, но сотрудник, с которым мы разговаривали, ничем не смог нам помочь. “У нас на Фолда ничего нет”, – уверенно сказал он. Значит, гибель Фолда не вызвала подозрений.

– Джеремайя Фолд погиб до убийства Гордонов, значит, он не мог быть замешан в этом преступлении, – сказал Дерек.

– А я проверил по картотеке ФБР, – добавил я. – Преступная группировка под названием “Черная ночь” там не числится. Значит, наше дело не связано ни с какими-то притязаниями, ни с организованной преступностью.

Так или иначе, мы могли с чистой совестью отказаться от версии с Джеремайей Фолдом. Оставалось найти заказчика книги Стефани.

Дерек притащил коробки с газетами.

– Объявление, после которого Стефани Мейлер встретилась с заказчиком книги, наверняка было напечатано в газете, – пояснил он нам с Анной. – В разговоре, который она описывает, заказчик упоминает, что давал его двадцать лет подряд.

И он прочел вслух отрывок из текста Стефани:

Объявление затерялось между рекламой сапожника и анонсом китайского ресторана, предлагавшего шведский стол меньше чем за 20 долларов.
ХОТИТЕ НАПИСАТЬ КНИГУ, КОТОРАЯ ВАС ПРОСЛАВИТ?
ЛИТЕРАТОР ИЩЕТ ЧЕСТОЛЮБИВОГО ПИСАТЕЛЯ ДЛЯ СЕРЬЕЗНОЙ РАБОТЫ. РЕКОМЕНДАЦИИ ОБЯЗАТЕЛЬНЫ.


– То есть эта публикация наверняка повторялась, – продолжал Дерек. – Стефани, кажется, была подписана только на одну газету: на ежемесячник филологического факультета университета Нотр-Дам, который она окончила. Вот, нам подобрали все номера за последний год.

– Она могла прочитать объявление случайно, – возразила Анна. – Кто-то мог оставить газету в кафе, или на сиденье в метро, или в приемной у врача.

– Может, и так, – ответил Дерек, – а может, и нет. Если найдем объявление, установим и заказчика. Узнаем наконец, кто был за рулем фургона Теда Тенненбаума.



В Большом театре собралась изрядная толпа, все хотели пройти прослушивание. Дело шло удручающе медленно. Кирк Харви сидел за столом на сцене и приглашал кандидатов попарно. Они должны были произнести реплику из первой сцены пьесы, написанную на каком-то жалком листочке; претендентам на роли приходилось передавать его друг другу.

Ужасное утро. Льет дождь. Движение на загородном шоссе перекрыто, возникла гигантская пробка. Отчаявшиеся водители яростно сигналят. По обочине дороги, вдоль неподвижно стоящих машин, идет молодая женщина. Подходит к заграждениям и обращается к постовому полицейскому.
Молодая женщина: Что случилось?
Полицейский: Человек погиб. Разбился на мотоцикле.


Претенденты бестолково толпились у сцены, ожидая от Кирка Харви указания подняться. Тот выкрикивал противоречивые команды: сперва надо было взбираться по правой лесенке, потом по левой, то надо было здороваться до подъема на сцену, то, поднявшись, ни в коем случае не здороваться, иначе Кирк заставлял повторить всю процедуру подъема с самого начала. Затем актеры должны были разыграть сцену. Приговор звучал немедленно: Харви кричал “Бездарь!”, и это означало, что кандидат должен немедленно скрыться с глаз маэстро.

Некоторые возражали:

– Как вы можете судить о людях по одной строчке?

– Не стойте над душой, вон отсюда! Режиссер здесь я.

– Можно еще раз попробовать? – попросил несчастный претендент.

– Нельзя! – рявкнул Харви.

– Но мы столько часов ждем, а всего-то одну строчку читаем.

– Слава – это не для вас, ваше место на обочине жизни! А теперь катитесь отсюда, чтобы глаза мои вас больше не видели!



Дакота валялась на диване в гостиной 308-го номера люкс “Палас дю Лак”. Отец устанавливал на письменном столе ноутбук и одновременно разговаривал с дочерью.

– Может, все-таки пойдем на это прослушивание к спектаклю? – предложил Джерри. – Занялись бы чем-то с тобой вдвоем.

– Пффф! Театр – говно, – отозвалась Дакота.

– Зачем ты говоришь такие вещи! А как же чудесная пьеса, которую ты написала? Ее должна была играть школьная труппа!

– Но так и не сыграла, – напомнила Дакота. – С тех пор мне на театр наплевать.

– Подумать только, а в детстве ты была такая любознательная! – с сожалением сказал Джерри. – Что за проклятое поколение, только и сидите в телефонах да соцсетях! Читать не читаете, ничего вам не интересно, только обед свой фотографируете. Ну и времена!

– Чья бы корова мычала, нотации он мне будет читать, – возразила Дакота. – Это твои тухлые передачи превращают людей в мудаков!

– Дакота, не груби, пожалуйста.

– В общем, обойдемся как-нибудь без твоей пьесы. Если нас возьмут, мы отсюда до августа не выберемся.

– Тогда что ты хочешь делать?

– Ничего, – скривилась Дакота.

– На пляж хочешь?

– Нет. Мы когда в Нью-Йорк вернемся?

– Не знаю, Дакота, – рассердился Джерри. – Я правда не хочу с тобой ссориться, но не могла бы ты хоть немножко постараться? Мне, представь себе, тоже есть чем заняться, вместо того чтобы тут сидеть. У “Канала 14” нет яркой передачи на осень, и…

– Так давай свалим, – перебила его Дакота. – Возвращайся и делай все, что тебе нужно.

– Нет. Я договорился, что буду руководить отсюда. Между прочим, у меня сейчас начинается видеоконференция.

– Ну конечно, вечно тебя вызывают, вечно одна работа! Больше тебя вообще ничего не интересует.

– Дакота, тут дел на десять минут! Я же всегда готов побыть с тобой, согласись. Дай мне ровно десять минут, потом будем делать все, что ты хочешь.

– Я ничего не хочу, – пробурчала Дакота, встала и закрылась в своей комнате.

Джерри вздохнул и включил камеру на компьютере: пора было начинать рабочий сеанс видеосвязи с сотрудниками.



За 250 километров оттуда, в самом центре Манхэттена, участники совещания, набившись в конференц-зал на 53-м этаже небоскреба “Канала 14”, болтали в ожидании начала.

– А где патрон? – спросил кто-то.

– В Хэмптонах.

– Ничего себе, прохлаждается, пока мы тут пашем как лошади! Мы горбатимся, а он знай денежки гребет.

– У него, кажется, какие-то неприятности с дочкой, – сказала женщина, дружившая с ассистенткой Джерри. – То ли ширяется, то ли что-то вроде.

– Богатые детки все такие. Чем меньше забот, тем больше с ними проблем.

Внезапно связь установилась, все замолчали. На настенном экране появилось лицо шефа. Все повернулись к нему и поздоровались.

Первым взял слово креативный директор:

– Джерри, по-моему, мы на верном пути. Мы подготовили проект, сразу получивший одобрение на всех уровнях: реалити-шоу о жизни семьи толстяков, которые безуспешно пытаются сбросить вес. Идея придется по вкусу любой аудитории, тут каждый найдет что-то для себя: можно отождествлять себя с ними, можно переживать за них, а можно и смеяться над ними. Мы провели фокус-группы. Судя по результатам, тема сработает.

– О, годится! – обрадовался Джерри.

Креативный директор передал слово менеджеру проекта:

– Мы подумали, что у семейства толстяков может быть коуч, красавчик-тренер, сплошные мускулы, жесткий и злой. Но со временем выяснится, что он сам раньше был толстяком и сумел спустить свои жиры. Эдакий неоднозначный персонаж, публика таких любит.

– Кроме того, он привнесет конфликтное начало, чтобы серии были не похожи одна на другую, – уточнил креативный директор. – Мы уже придумали две-три ударных сцены. Например, понурый толстяк, плача, лопает шоколадное мороженое, а коуч слушает его нытье и одновременно отжимается и делает упражнения на пресс, чтобы стать еще красивее и мускулистее.

– По-моему, очень хорошая идея, – отозвался Джерри, – только не переборщите: насколько я вижу, выходит слишком много пафоса и мало конфликта. А зритель предпочитает конфликт. От сплошного нытья он заскучает.

– Такой поворот мы тоже предусмотрели, – обрадовался креативный директор, снова перехватывая микрофон. – Чтобы было больше конфликта, мы придумали такой вариант: поселим в одном доме отдыха два семейства. Одно будет суперспортивное: родители и дети, сильные, здоровые, едят одни вареные овощи, ничего жирного. Другое – наши толстяки, валяются целый день перед телевизором и жрут пиццу. Два разных образа жизни, острый антагонизм. Спортсмены говорят толстякам: “Эй, парни, пошли с нами на гимнастику, потом пойдем есть тапиоку!” А толстяки шлют их куда подальше: “Нет уж, спасибо, лучше мы поваляемся на диване, будем объедаться начос с сыром и запивать газировкой!”

Присутствующие единодушно одобрили идею. Но тут слово взял директор юридического отдела:

– Есть одна загвоздка: если мы будем заставлять толстяков по-свински обжираться, у них может случиться диабет, и нам же придется оплачивать им лечение.

Джерри жестом отмахнулся от этой проблемы:

– Подготовьте такой договор, чтобы у них ни единой лазейки не было.

Сотрудники юридического отдела немедленно бросились записывать. Теперь настал черед директора по маркетингу:

– Марка чипсов “Грасситос” отнеслась к проекту с энтузиазмом и выразила намерение его поддержать. Они готовы взять на себя часть расходов, но при условии, что в нескольких сериях прозвучит идея, что чипсы помогают сбросить вес. Хотят отмыть репутацию после скандала с ядовитыми яблоками.

– С ядовитыми яблоками? Это еще что? – спросил Джерри.

– Несколько лет назад “Грасситос” обвинили в том, что из-за их продукции дети в школьных столовых толстеют, и они спонсировали бесплатную раздачу яблок в самых бедных школах в окрестностях Нью-Йорка. Но фрукты оказались набиты пестицидами, и дети заболели раком. Четыреста больных детишек чью угодно репутацию похоронят.

– Ох ты, ничего себе, – огорчился Джерри.

– Ну, им еще повезло, – уточнил директор по маркетингу. – Детки оказались из самых бедных кварталов, у родителей, по счастью, не было денег на судебное разбирательство. Некоторые из этих ребятишек и врачей-то в глаза не видели.

– “Грасситос” просит, чтобы мускулистые герои тоже ели чипсы. Надо, чтобы у зрителя возникла связь между мускулами и чипсами. Еще они бы хотели, чтобы коуч или спортивное семейство были латиносами. Для них это очень важный рынок, они хотят его расширять. У них уже и слоган готов: Латинос любит “Грасситос”.

– Отлично, мне нравится, – сказал Джерри, – но надо сперва выяснить, сколько они хотят вложить и имеет ли нам смысл с ними связываться.

– А мускулистые латиносы тоже годятся? – спросил директор по маркетингу.

– Да-да, конечно, – подтвердил Джерри.

– Нам нужны латиносы! – гаркнул креативный директор. – Кто-нибудь записывает?

Уткнувшись в экран в своем номере люкс в “Палас дю Лак”, Джерри не заметил, что Дакота вышла из комнаты и стоит у него за спиной. Она поглядела на него, убедилась, что он целиком поглощен своим совещанием, и пошла прочь из номера. Побродила по коридору, не зная, куда себя деть. За дверью 310-го номера Островски готовился к прослушиванию, читал монологи из классических пьес. Из номера 312, где жили Бергдорф и Элис, доносились звуки бурного соития, и она хмыкнула. В конце концов она решила уехать из отеля. Потребовала у парковщика отцовский “порше” и отправилась в Орфеа. Свернула на Оушен-роуд, двинулась вдоль вереницы домов в сторону пляжа. Сердце у нее колотилось. Вскоре показался их бывший летний дом, где они когда-то были так счастливы вместе. Она остановилась у крыльца и долго смотрела на кованую надпись: райский сад.

Слезы не заставили себя ждать. Она разрыдалась, уткнувшись головой в руль.

* * *

– Джесси! – улыбнулся Майкл Берд, когда я появился в дверях его кабинета. – Чему обязан удовольствием вас видеть?

Пока Анна с Дереком у нее кабинете копались в газетах университета Нотр-Дам, я отправился в редакцию “Орфеа кроникл”, раздобыть статьи тех лет об убийстве.

– Мне нужен архив газеты, – сказал я Майклу. – Могу я попросить вас помочь, не оповещая об этом читателей завтрашнего выпуска?

– Разумеется, Джесси, – обещал он. – До сих пор не могу себе простить, что злоупотребил вашим доверием. Это непрофессионально. Знаете, у меня все время прокручивается в голове одна и та же пленка: мог ли я защитить Стефани?

В его глазах стояла печаль. Он неотрывно смотрел на письменный стол Стефани, прямо напротив. На столе все осталось, как было при ней.

– Вы ничего не могли сделать, Майкл, – попытался я его подбодрить.

Он пожал плечами и отвел меня в подвал, в архив.

Майкл оказался ценным помощником: он отбирал со мной нужные номера “Орфеа кроникл”, искал полезные статьи и ксерокопировал их. Заодно я спросил его насчет Джеремайи Фолда: Майкл знал в окрестностях всех и вся.

– Джеремайя Фолд? – переспросил он. – Первый раз слышу. Это кто такой?

– Мелкий преступный авторитет из Риджспорта, – пояснил я. – Вымогал деньги у Теда Тенненбаума, угрожая сорвать открытие кафе “Афина”.

Майкл был ошарашен:

– На Тенненбаума наехал рэкетир?

– Да. В 1994 году полиция штата это пропустила.

Благодаря Майклу я смог также навести справки о “Черной ночи”: он связался с другими местными изданиями, в частности с ежедневной “Риджспорт ивнинг стар”, и спросил, не завалялась ли у них в архиве какая-нибудь статья с ключевыми словами “Черная ночь”. Но у них ничего не оказалось. Все, что было связано с этим названием, относилось к Орфеа периода с осени 1993-го до лета 1994 года.

– А какая связь между пьесой Харви и этими событиями? – спросил Майкл. До сих пор эта параллель ему в голову не приходила.

– Хотел бы я знать. Особенно теперь, когда выяснилось, что “Черная ночь” относится только к Орфеа.

Я оттащил все архивные ксерокопии из “Орфеа кроникл” к Анне в кабинет и углубился в них. Читал, вырезал, подчеркивал, отбрасывал в корзину, раскладывал по стопкам. Анна с Дереком по-прежнему прочесывали выпуски университетской газеты. Кабинет Анны сильно походил на сортировочный центр. Вдруг Дерек воскликнул: “Бинго!” Объявление нашлось. На 21-й странице осеннего номера за 2013 год, между рекламой сапожника и анонсом китайского ресторана, предлагавшего шведский стол меньше чем за 20 долларов, имелся следующий текст:



ХОТИТЕ НАПИСАТЬ КНИГУ, КОТОРАЯ ВАС ПРОСЛАВИТ?

ЛИТЕРАТОР ИЩЕТ ЧЕСТОЛЮБИВОГО ПИСАТЕЛЯ ДЛЯ СЕРЬЕЗНОЙ РАБОТЫ. РЕКОМЕНДАЦИИ ОБЯЗАТЕЛЬНЫ.


Оставалось только связаться с сотрудником газеты, ответственным за размещение рекламы и объявлений.

* * *

Дакота по-прежнему сидела в машине у ворот “Райского сада”. Отец даже не позвонил. Ей пришло в голову, что он тоже ее ненавидит, как и все. Из-за того, что случилось с домом. Из-за того, как она поступила с Тарой Скалини. Она себе никогда не простит.

Она снова расплакалась. У нее так все болело внутри, ей казалось, что лучше не будет никогда. Жить не хотелось. Почти ослепнув от слез, она стала шарить в сумке в поисках ампулы кетамина. Надо было как-то поднять настроение. И тут среди всякой мелочи ей подвернулась пластиковая коробочка, которую ей дала подружка Лейла. Героин, его надо было нюхать. Дакота еще ни разу не пробовала. Она насыпала на приборном щитке линию белого порошка и, скрючившись, потянулась к ней носом.

В доме жена сказала Джеральду Скалини, что у ворот уже долго стоит какая-то машина, и он решил вызвать полицию.



В Большом театре появился Браун. Мэр решил прийти под конец прослушивания, взглянуть, как движется дело. На его глазах Кирк унижал и отвергал одного кандидата за другим, а потом, решив выгнать всех, заорал:

– На сегодня все! Приходите завтра и постарайтесь, бога ради, играть получше!

– Сколько тебе надо актеров? – спросил Браун, поднявшись на сцену и подходя к Кирку.

– Восемь. Примерно. Видишь ли, у меня нет точного числа ролей.

– Примерно? – изумился Браун. – У тебя нет списка персонажей?

– Примерно, – повторил Харви.

– И скольких ты сегодня отобрал?