Пока он сидел и глядел на падающий снег, в вагон вошли Элеонора и Макс. За ними по пятам следовал верный Кристобаль. Том сделал глубокий вдох, допил свой бокал и подумал, не заказать ли коктейли оптом у своего друга Тайрона. Наверняка понадобится очень много алкоголя, чтобы пережить этот вечер.

Глава 11

Макс с Кристобалем были одеты в те же модные вещи. Последний не расстался с наушниками и «кобурой» для сотового на поясе и вошел с важным видом, словно некий футуристический гангстер в поисках неприятностей. Элеонора же переоделась в длинную бирюзовую юбку и белую джинсовую рубашку с поясом-цепочкой вокруг тонкой талии. Ее волосы были уложены. Возможно, подумал Том, она сейчас мылась в своей крошечной душевой, и горячая мыльная вода стекала по длинным изгибам ее… Нет, он совершенно точно не может думать об этом и сохранять рассудок. Тем не менее сам факт, что она освежилась и пришла сюда, чтобы (якобы) увидеть его, обнадеживал… до тех пор, пока он не заметил выражение ее лица. Оно было, мягко говоря, не преисполнено абсолютного блаженства. В затуманенном джином сознании Тома мелькнула мысль, что это выражение можно назвать смертоубийственным.

– Том! – воскликнул Макс полным энтузиазма тоном, явственно говорящим «я неприлично богат, и со мной невероятно интересно». Они дружно уселись в укромном уголке.

– Приношу извинения за опоздание, – сказал Макс. – Нам с Элеонорой надо было кое-что прояснить. Ох, ну и поездка выдалась, не так ли?

Кристобаль уставился в заоконный мрак, его красивое лицо выглядело скорбным.

– Что ж, по крайней мере, он тронулся.

– Это ваша первая поездка поездом, Кристобаль? – спросил Том.

– Да. И, надеюсь, последняя.

Лэнгдон был уверен, что его собеседник предпочитал частные самолеты, где льется рекой шампанское и никто не мешает развалиться в кресле-кровати, мечтая о будущем киномагната.

– Он принадлежит к другому поколению, – сказал Макс и игриво хлопнул ассистента по руке. – Он не любитель поездов, в отличие от нас с вами.

– Мы с Элли немало путешествовали поездами за границей. Как-то мы попали на старую развалюху маршрутом от Амстердама до Парижа. Сели в пять утра, думая, что пообедаем там. Нас не предупредили, что в поезде нечего есть, потому что у стюардов забастовка. Затем, медленно умирая от голода, мы заметили в полях, мимо которых проезжали, множество фотографирующих нас людей. Я подумал, может, поезд угнали – те же бастующие стюарды – и теперь мы несемся навстречу гибели.

– Что же произошло? – спросил Макс.

– Когда мы доехали до Парижа, там маршировал оркестр. А затем блестящий алый экспресс пристыковался к старому, на котором приехали мы. Это был последний рейс устаревших поездов по этому маршруту, их заменяли экспрессами. Все следствие беспорядков. Так что, пока играл оркестр, мы потратили целый миллион франков, набивая животы. Помнишь, Элли?

– Меня теперь зовут Элеонорой, не Элли. И нет, я не помню этого.

Джин теперь наполнял Тома теплом от пяток до рта, расплывшегося в усмешке шириной с восьмидесятимиллиметровую гаубицу.

– Верно. Элли, все это в прошлом. Долой старое, вперед в новую, лучшую жизнь! – Он посмотрел на Макса: – Так вы сказали, вы с Элеонорой поговорили?

– Да, обсуждали всякое. Если хочешь, вы вдвоем можете приступить к делу прямо сейчас.

Том озадаченно уставился на Элеонору:

– Я думал…

– Когда Макса что-то будоражит, его энтузиазм быстро становится заразителен, – пояснила Элеонора тихим голосом, не встречаясь с ним взглядом.

– На тебя точно не надавили? – уточнил Том.

– Вовсе нет, – возразил Макс. – Ведь так, Элеонора?

Та кивнула.

– Хорошо, с чего начнем? – спросил радостный Том.

– А что вам уже удалось узнать? – ответил вопросом Макс.

Том откинулся назад и сжал в руках пустой бокал:

– Ну, для начала – в Висконсине выращивают женьшень. От него стариканы скачут в постели не хуже Рэмбо. На борту есть сумасшедшая женщина Агнес Джо, с которой почему-то все знакомы; она весит больше меня и выступала акробаткой в цирке братьев Ринглинг.

Он указал на Стива и Джули:

– Эти двое собираются пожениться в «Саутвест Чиф». Хорошие ребята, но боязливые. Мне дали знать насчет сотрудницы «Чифа», которая может рассказать много замечательных историй. Дама с картами Таро очаровала суровых бизнес-магнатов своими предсказаниями. Да, и Элвис Пресли переродился в негра по имени Тайрон, который подает коктейль «Котельная» в вагоне-люксе: если это варево не убьет вас на месте, то вызовет желание умереть от блаженства. А еще тут едет священник, которому, возможно, придется соборовать меня, если мы не доедем до Лос-Анджелеса вовремя, потому что тогда моя девушка меня прибьет.

Последние слова Том произнес, глядя прямо на Элеонору. В конце концов, это она бросила его. Та заморгала. Да, серьезно. Он понятия не имел, попало ли ей что-то в глаз или то была реакция на его слова, но, так или иначе, это немного отрезвило его.

– Ничего себе, неплохо уже нарыли, – заметил Макс.

– Репортер мирового класса всегда остается таковым. Как и Элли… то есть Элеонора.

– Она никогда не распространялась об этом, – сказал режиссер.

– Пожалуй, Тому и мне пора приступить к работе, Макс, – быстро сказала женщина. – У нас не так уж много времени.

Лэнгдон пожал плечами:

– Вообще-то времени хватает: весь путь до Чикаго, а потом до Лос-Анджелеса. Да такими, черт бы их побрал, темпами мы не расстанемся до весенней оттепели.

– Нет, я имею в виду, что мне, возможно, придется сойти в Чикаго и потом лететь в Лос-Анджелес самолетом. Личные дела, Макс. Так вышло.

Том поставил бокал. Держу пари, проблема в том, что вошел я.

– Значит, надо начинать, – сказал он.

Макс выглядел не слишком обрадованным возможной сменой планов Элеоноры, но затем перевел взгляда на Стива и Джули:

– Говорите, они поженятся в поезде?

Том описал положение дел с семьями обоих и тревогу Джули насчет малого числа гостей на свадебной церемонии. Макс выглядел заинтригованным и задал массу вопросов.

– Бедная девушка, – произнесла Элеонора тоном искреннего сочувствия. – Свадьбы должны проходить иначе.

Она посмотрела на Тома:

– Говоришь, она родом с гор Виргинии – из какого именно города?

– Она не сказала. А что?

– Если ты забыл, я выросла в восточном Кентукки, у самой границы с этим штатом. Вполне вероятно, я бывала в ее родном городе.

Столько разговоров о свадьбах… Том украдкой бросил быстрый взгляд на руку Элеоноры. Ни обручального кольца, ни помолвочного. Трудно поверить, что она не нашла никого другого. Тем не менее посмотрите на него самого.

– Так в каком жанре ваш сценарий? – спросил Лэнгдон. Он совершенно не разбирался в съемках, но попытался принять вид бывалого специалиста по кино.

– Смотря что мы здесь найдем. Макс хочет романтическую комедию. Я больше склоняюсь к детективу с умеренно высокой горой трупов.

– Почему бы не совместить и то и то? Нет ничего забавнее груды покойников на рельсах, если сделать все должным образом.

Макс указал пальцем на Тома и посмотрел на Элеонору:

– Вот, видишь? Я уже обожаю этого парня. Он мыслит нестандартно. Том, вы никогда не задумывались о работе киносценаристом?

Взгляд Лэнгдона упал на Элеонору.

– Не ранее чем два часа назад.

– Это не так просто, как кажется, – ответила женщина.

– И каково же это? – парировал он.

Макс извинился и подошел к Стиву и Джули. За ним, как собачка, последовал Кристобаль. Режиссер завязал оживленный разговор, который Том, впрочем, не мог расслышать. Но речь шла о чем-то захватывающем, поскольку парочка выглядела совершенно потрясенной словами Пауэрса. Наверное, он часто оказывал такой эффект на людей.

– Макс что-то планирует?

– Как обычно, – ответила Элеонора.

– Никогда бы не подумал, что ты завершишь путь в Лос-Анджелесе.

– Все мы где-то завершим свой путь, – она подняла глаза вверх. – На себя посмотри. Проделал путь от Бейрута до Дункана Файфа.

– Освещать войны – удел молодежи. Я уже не столь юн, – сказал Том и добавил: – Кроме того, сколько можно по-разному описывать, как люди истребляют друг друга? У меня уже пять лет назад закончился запас существительных, глаголов и прилагательных.

– И как, тебе хоть раз удалось изменить мир?

Хотя фраза звучала саркастически, судя по тону Элеоноры, она таковой не являлась.

– Оглянись вокруг и увидишь ответ.

– Ты продержался дольше многих.

Дольше тебя, подумал Том. После паузы женщина спросила:

– Как твои родители?

– Лишился обоих. Матери совсем недавно.

– Мне очень жаль, Том. Они были хорошими людьми.

Он поразмыслил, не сказать ли ей, почему он едет этим поездом, но в итоге передумал. Между ними больше нет ощущения близости.

Они наблюдали, как Макс и Кристобаль стремительно удаляются, оставив ошеломленную парочку хватать воздух ртами, как выброшенные на берег рыбы.

– С чего начнем? – наконец задала вопрос Элеонора.

Лэнгдон встал и указал на Джули и Стива:

– Для начала неплохо.

Том представил молодым людям Элеонору, и все уселись рядом. Стив и Джули поочередно с восторгом объясняли, что именно им предложил Макс Пауэрс.

– Он берется украсить церемонию декорациями и даже музыкой, – сказала Джули.

– И сам все оплатит, – добавил с облегчением Стив. – Он обещал договориться с «Амтраком». Уж не знаю, как они отреагируют.

– Обычно Макс добивается того, чего хочет, – заметила Элеонора.

– Он и вправду знаменитый кинорежиссер? – спросила Джули.

– Да, – ответила Элеонора. И добавила: – Сердце у него почти такое же большое, как и самомнение.

– У меня такое чувство, словно мы только что выиграли в лотерею, – сказал Стив и сжал руку будущей невесты.

– Судя по всему, так и есть, – прокомментировал Том.

– Вы из какого района Виргинии? – спросила у Джули Элеонора.

– Из округа Дикенсон. Вы о нем, наверное, не слышали.

– Мой отец учился в школе Клинтвуда. Две мои тети живут в Виргинии, городе Гранди.

– О господи! – воскликнула Джули. – Никогда не встречала знакомых с этими местами людей.

– Я выросла на маленькой ферме в восточном Кентукки. По сравнению с тем местом Клинтвуд – мегаполис. – Женщина посмотрела на парочку. – Я считаю, вы поступаете очень храбро.

– Мы не чувствуем храбрости, – признался Стив, нервно рассмеявшись и бросив взгляд на Джули.

– Если вы искренне любите друг друга, сами удивитесь, чего сможете достичь.

Джули сжала руку Элеоноры:

– Вы родом оттуда же, откуда и я, – и вот чего добились. Меня бесит, что его родители не в состоянии понять, что важно не то, где ты родился, а чем ты занимаешься.

– Вы выходите замуж не за родителей Стива. Быть может, они никого не считают достойной парой для сына. Матери нередко так себя ведут. Дайте им время, и, вероятно, они передумают. Если же нет, это их проблемы, а у вас своя жизнь.

– То, что я выросла в таком месте, закалило меня. Я чувствую себя так, словно могу все.

– Когда ты вынужден полагаться почти исключительно на себя, это действительно закаляет – особенно когда люди даже не утруждаются познакомиться с тобой поближе, а сразу навешивают ярлык деревенского олуха. – И Элеонора добавила: – Но тем приятнее будет доказать их неправоту.

Джули приняла очень решительный вид:

– Верно. И у меня есть на примете много людей, заслуживающих такой мести.

Том слегка толкнул Стива локтем:

– Уже практиковался говорить «да, дорогая» и «нет, дорогая»? Думаю, с этой девушкой тебе очень пригодятся обе фразы.

Вошедший отец Келли осведомился, не хотят ли они спуститься вниз в комнату отдыха. Там сейчас шла игра в покер с высокими ставками. Они прервали свадебные разговоры и направились в отсек для взрослых.

Глава 12

Тому за свою жизнь доводилось посещать немало мест, где играли в покер. Обычно там сидели, зарывшись в карточные окопы, осторожные журналисты с каменными лицами и с низкой зарплатой, стремящиеся подзаработать.

Пока Сэм Клеменс ударно трудился в «Территориал Энтерпрайз», ему тоже довелось поучаствовать во многих джентльменских партиях в карты. На эти «дружественные» матчи он приносил с собой старый флотский револьвер – предположительно, на тот случай, если один из игроков увидит по ошибке положенный в сапог или рукав козырь и придет к неверным выводам.

На первый взгляд собравшиеся играть в вагоне-люксе выглядели вполне невинно, но Том знал: надо следить именно за типами, не вызывающими подозрений. Самую крупную сумму денег он проиграл в карты в прекрасном маленьком заграничном монастыре, местонахождение которого он не раскрыл бы и под страхом смерти – слишком смущающие обстоятельства. Мать настоятельница вытащила четыре дырявых стрита[24] подряд – без сомнения, непревзойденный рекорд в истории покера. Немного утешала его только мысль, что ни один игрок в карты, какой бы достойной личностью он ни являлся, не в силах победить противника, которому помогает сам Всемогущий Бог.

Поскольку в качестве фишек использовались картофельные чипсы, они купили несколько пакетиков «Доритос», а Элеонора на спор с Томом даже приобрела у Тайрона коктейль «Котельная». Чернокожий Элвис обменялся с журналистом триумфальными взглядами… пока женщина не осушила стакан одним глотком, вытерла рот тыльной стороной ладони и спокойно села за карты.

– Она не человек. Говоришь, ты ее хорошо знаешь?

– Я не уверен, – признался Том.

Они разыграли быстрые партии в покер, очко, червы, пики, джин, юкер и другие семейные развлечения и закончили практически с таким же запасом чипсов, с каким начинали, плюс кучей материалов для рассказа Тома и фильма Элеоноры. Один мужчина с шестью пальцами на руке часто побеждал. Лэнгдон предположил, что дело в анатомическом преимуществе и, быть может, припрятанном где-то козыре-другом, хотя у него и не было никаких доказательств – без которых, как его проинформировали, не примут никаких мер, – не считая логично обоснованных сомнений. Еще был один несносный тип, который фыркал каждый раз, когда брал куш, высмеивал ошибки в игре соседей и в целом тяготил остальных. В какой-то момент Элеонора нагнулась к Тому и шепнула на ухо:

– Этого парня разделают в самом начале фильма.

Когда они встали и собрались уходить, Том вытащил гаванские сигары и предложил отцу Келли, который также оказался сообразительным игроком. Свои успехи он объяснял так: «В первые годы служения у меня в приходе было слишком много свободного времени».

– Пройдемте покурим, отец.

Элеонора последовала за ними, хоть и не курила – во всяком случае, насколько ее знал Том. Он кинул на нее вопросительный взгляд.

Та пожала плечами:

– Макс всем заправляет. Отдал десятицентовик – отдавай и доллар[25].

В вагоне были вентиляторы, которые, в теории, должны быстро очищать воздух от дыма. Однако, судя по начавшей портиться атмосфере, автоматика сдалась и бежала с поджатыми между ног пропеллерами.

Большинство сидений уже заняли, но им удалось найти позади три свободных. Несколько курильщиков положили лист фанеры на одну из пепельниц и теперь играли в шашки на импровизированном столе. Другая группка обсуждала грядущий футбольный плей-офф. Хотя на табличке на двери было написано, что с едой и напитками вход воспрещен, каждый что-нибудь жевал или пил. Один мужчина сказал, что нет ничего страшного, если только не войдет проводник: тогда все обладатели запрещенных товаров должны быстренько их спрятать. Том оглядел бутылки пива, огромные брикеты мороженого и большие бутыли непохожих на «Кул-Эйд» самодельных коктейлей, и задумался, как же это все собираются прятать.

Они расселись и попытались дышать в такой атмосфере, не нанося большого ущерба легким. Отец Келли и Том закурили сигары, а Элеонора откинулась назад и закрыла глаза.

– Устала? – поинтересовался Том в промежутке между затяжками. – Должно быть, ты еще не отвыкла от часового пояса Западного побережья.

– Вообще-то, перед поездкой я провела неделю в Вашингтоне.

– А что тебя там интересовало?

– Не что, а кое-кто, – ответила она, так и не открывая глаз.

Том опустил руку с гаванской сигарой и принялся бесцельно оглядывать посетителей курильни. Кое-кто. У Элеоноры кто-то есть. Ну а почему бы нет, собственно? Она по-прежнему молода, умна, красива и, наверное, – столько работая в киноиндустрии, – богата. А у него тоже был кое-кто в некотором смысле. Как там ее зовут? Линда? Нет, Лелия. Такая забывчивость – нехороший знак.

Погоня за Элеонорой началась в тот миг, когда он впервые увидел ее. Стоило ей войти в кампус, как все начало прокручиваться словно в замедленной съемке, как будто на целом белом свете остались только они двое. Дело было не только в ее красоте, но, как обычно, в совокупности факторов: как она держалась, как разговаривала, как смотрела тебе в глаза и искренне вслушивалась в твои слова. Впрочем, и это еще не все: как и говорила Агнес Джо, Том готов был позабыть про еду, сон и даже дыхание, если только рядом была Элеонора. А ее уже вполне сформировавшийся характер тоже оказался притягателен по-своему. Она всегда высказывала собственное, не чужое мнение, била в цель убийственно точно и неизменно безответно. Почти всегда за эмоциональным взрывом следовало мягкое прикосновение ее руки и в конце концов ее губ; победив в напряженной борьбе несколько других серьезно настроенных поклонников, он покорил ее сердце.

Раздумья Тома прервало внезапное появление в дверном проеме парня ростом под два метра, худощавого, лет двадцати пяти, оглядывающего присутствующих с очень самодовольным видом. У него была шикарная борода, выцветшие джинсы и потрепанный ремень, шелковая рубашка из дорогой дизайнерской линейки, волосы казались взъерошенными профессиональным стилистом, а джинсы, похоже, нарочито, пусть и преждевременно, состарены. Притворяется неряхой, – решил Том. Очевидно, у парня завышенная самооценка.

Под мышкой он нес шахматную доску и коробку с фигурками. Лэнгдон глядел, как незнакомец методично расставляет шахматы. Элеонора тоже смотрела на вошедшего широко открытыми глазами. В течение следующего часа он разносил всех смельчаков в пух и прах. Как пояснил отец Келли, поездом путешествуют множество любителей шахмат.

– Что-то в атмосфере поезда привлекает их, особенно комнаты для курения, – сказал он. – Я даже слышал, что гроссмейстеры ездят инкогнито и играют со всеми желающими, просто чтобы оставаться в форме. И изредка проигрывают.

Зачем гроссмейстерам ездить именно инкогнито? – задался вопросом Том. Тем не менее он предпочел молчать и смотреть. Этот парень был очень, очень умелым игроком. Партии длились в среднем всего по десять минут. После каждого поражения, когда его униженный соперник удалялся, он заливался смехом. Смехом! И затем громко и пренебрежительно объявлял: «Следующая жертва!» Если б Тому светил хоть малейший шанс на победу, он бы рискнул, однако даже шашки были для него перебором.

Прошло немало времени, прежде чем отец Келли ушел. Вряд ли он вернется, поскольку принял немало на грудь, а дым, по-видимому, добил его.

– Не уверен, смог бы я сейчас отстоять мессу. Я даже не уверен, вспомню ли, сколько составляющих в Святой Троице. Даже с подсказками.

Том пожелал ему спокойной ночи и стал наблюдать за Элеонорой, которая встала с места и бросила вызов шахматному королю. Его, как выяснилось, звали Слейд. Она была единственной женщиной в помещении, так что неудивительно, что все взгляды сосредоточились на ней, когда она села напротив объекта всеобщей ненависти. Когда она сделала первый ход, на лице Слейда красовалось такое самоуверенное выражение, что Тому захотелось скормить ему в качестве наказания пару ладей. Лэнгдон даже не подозревал, что она играет в шахматы. А потом вспомнил. Когда они жили в Израиле, то подружились с раввином – исключительно одаренным шахматистом. Он научил Элеонору одной стратегии – только одной, но она почти гарантировала победу. За первые три хода можно понять, знает оппонент про нее или нет. И, видимо, она лучше всего работала против самых талантливых игроков, в особенности если те излишне самоуверенны.

Три хода спустя Том заметил крошечный намек на улыбку на губах Элеоноры и заговорщически улыбнулся в ответ. Четырьмя ходами позже могущественный и взъерошенный Слейд смотрел на поле, не веря своим глазам. Элеонора поставила его черному королю шах, не оставляя вариантов, кроме как бежать в объятия ее белого ферзя или слона. Из закопченных легких курильщиков вырвались хриплые вопли одобрения, они даже поаплодировали ей стоя. Том, находящийся под действием алкоголя и порыва эмоций, аплодировал до тех пор, пока ладони не налились кровью. Слейд схватил доску с фигурами и ушел, бормоча что-то насчет везения новичков. Не будь у Элеоноры кого-то в Вашингтоне, Том, наверное, поцеловал бы ее.

Он смотрел на нее, и в его сознании роились самые разные варианты. Ему словно снова стало двадцать пять; они с Элеонорой бросили вызов всему миру – одна статья за другой. Все в их власти.

Это потрясающее ощущение сохранялось еще минуты четыре, а затем пропало.

Глава 13

Вошедший в спальное купе Тома человек в черном забрал дорогую на вид ручку; следующей его добычей стал серебряный крест отца Келли. После чего вор перешел в другие купе первого класса, где выкрал позолоченный зажим для денег Макса, серебряную щетку Элеоноры и фирменные солнечные очки Кристобаля стоимостью в четыре сотни долларов. Последней на данный момент целью стало купе Гордона Мерриузера: вор похитил у юриста модные часы, наличные и карманный компьютер «Палм Пайлот». Все преступления были совершены в течение десяти минут – у этого человека имелся большой криминальный опыт. Никто ничего не заметил, а когда по коридору прошла Реджина, чтобы заново наполнить кофейник у лестницы, вора с добычей и след простыл.

Первое ограбление поезда в Соединенных Штатах произошло в 1866 году в Индиане на старой железнодорожной линии Огайо – Миссисипи. Двух грабителей – бывших солдат, участников Гражданской войны, брошенных на произвол судьбы после почетной сдачи Ли[26], – быстро схватили. За этим последовало множество других ограблений, однако бурный рост щедро финансируемого детективного агентства Пинкертона, сотрудники которого в среднем стреляли намного лучше, чем их добыча, включая банду Джесси и Франка Джеймсов, вскоре положили конец этому прибыльному бизнесу. Ехавший же в «Кэпитол Лимитед» вор прилично заработал без единого выстрела. Бедняга Джесси, несомненно, обзавидовался бы.

* * *

Том с Элеонорой стояли перед входом в курительную комнату и делали глубокие вдохи, чтобы очистить легкие.

– Ты просто разнесла этого парня. Выражение его лица… это было потрясающе.

Он заключил ее в объятия, на которые она ответила лишь отчасти.

– Слава богу, что в Тель-Авиве нашелся раввин-шахматист. Как там его звали?

– Не помню, – тихо ответила женщина.

Лэнгдон посмотрел на нее, и его прекрасное расположение духа испарилось, сменившись куда более угрюмым. Какой-то раввин, Тель-Авив, сцена их последней встречи, больше похожей на чертову битву.

Тому не следовало этого делать, и он это знал, но все равно не мог устоять: мозг и язык как будто настроились на то, чтобы сболтнуть в неподходящий момент:

– Можешь рассказать мне теперь, когда у тебя было столько лет на раздумья?

– Рассказать что?

– О, даже не знаю; быть может – для начала, – причины, по которым ты бросила меня много лет назад? С этого начнем, а дальше разберем остальное.

– Хочешь сказать, ты понятия не имеешь почему?

– Откуда мне знать? Твои слова тогда были лишены всякого смысла.

– Потому что ты, как обычно, не слушал. Не моя проблема.

– Ты прекрасно понимаешь, что это чушь.

– Я не собираюсь стоять и выслушивать твои бессвязные речи.

– Ты права. Сядь на пол, а я продолжу. Я готовился к этому годами. Собственно, я могу вести «бессвязные речи» до тех пор, пока старый добрый «Саутвест Чиф» не доедет до Тихого океана, – а это будет через три дня!

– Я знала, что так все и выйдет, – поняла это, как только увидела тебя. Ты ни капли не изменился.

– Чего именно ты ожидала, Элли?

– Элеонора.

– Прости меня, я на секунду погрузился в прошлое, когда ты была просто Элли.

– Ты невероятно бесишь и глубоко заблуждаешься. Ты хоть когда-нибудь снимаешь с глаз гигантские шоры и видишь мир таким, какой он есть?

– Я видел немало, намного больше, чем основная масса людей, и никогда не носил розовых очков!

– Я не это имела в виду. Ты видел то, что хотел увидеть, – только и всего.

– Дело было в другом парне, не так ли?

Элеонора закатила глаза и пренебрежительно махнула рукой:

– И почему мужчины всегда думают, что дело в другом парне, когда обычно они изменяют сами?

– Я никогда не изменял тебе! Никогда!

– Я и не говорила, что ты изменял. Могу сказать то же самое про себя.

– Тогда почему ты меня бросила?

Женщина устало покачала головой:

– Том, раз ты до сих пор не понял, то никакие мои слова не прояснят ситуацию.

Он уставился на нее:

– Прошу прощения, я плохо разбираюсь в женском языке. Можешь помочь мне расшифровать его? Что, черт возьми, ты только что сказала?

Элеонора покачала головой:

– Даже после всех этих лет ты так и не сумел.

– Не сумел чего?

– Вырасти! – огрызнулась Элеонора.

Прежде чем он успел ответить, послышалось пение. В следующую минуту пара смотрела, как вокруг собирается толпа исполнителей рождественских песен, включающая сотрудников и пассажиров поезда. Взявший перерыв в баре Тайрон возглавлял процессию и энергично напевал «Я вернусь домой к Рождеству» – правда, учитывая пожелания некоторых чопорных присутствующих, он почти не крутил бедрами, держась в рамках приличий. Сзади шла Агнес Джо, в одиночку обеспечивающая басовую партию.

– Не хотите присоединиться? – спросил Тайрон. – Мне хотелось бы познакомиться с дамой, которая так лихо расправляется с «Котельной».

Элеонора скрестила руки на груди и зашагала прочь.

Тайрон посмотрел ей вслед, затем перевел взгляд на Тома:

– Эй, я что-то не так сказал?

– Нет, Тайрон, я что-то не так сказал.

И Том тоже ушел.

Он подумал, не пойти ли за Элеонорой и возобновить «дискуссию», но не нашел в себе сил. Кроме того, он боялся – боялся скорее своих слов, чем слов Элеоноры. По пути обратно в купе он услышал доносящийся с нижнего этажа вагона смех. Посмеяться сейчас не мешало бы. Лэнгдон торопливо спустился по лестнице и повернул направо, следуя на звук. Здесь купе были подешевле и поменьше, чем у него. Без душевых, но с уборными и раковинами. В конце коридора у дверей одного из купе стояли Реджина и дама с картами Таро, разговаривая с кем-то внутри.

Реджина увидела его и помахала рукой. Подойдя ближе, он заметил сидящую на стуле в купе пожилую женщину. Затем – сложенную инвалидную коляску, прислоненную к стулу напротив. Том повернулся к даме с Таро и внимательно ее оглядел. На ней по-прежнему красовался разноцветный головной убор, однако она переобулась из деревянных туфель в тапочки. Тем самым ее рост уменьшился на четыре дюйма – женщина оказалась довольно маленькой. При ближайшем рассмотрении он увидел чрезвычайно яркие голубые глаза, полные озорства и обаяния, и теплую улыбку. Том заметил, что в расположенном через проход купе есть светлая, украшенная бисером дверь с оттянутой и закрепленной занавеской. Еще ему почудился запах фимиама, хотя, вероятно, в поездах «Амтрака» такое строго запрещено.

– Полагаю, это ваше купе, – обратился он к даме с Таро.

– Надо же, мистер Лэнгдон, у вас развитые экстрасенсорные способности, – сказала она с хриплым смехом.

– Откуда вы… – он оборвал себя на полуслове и посмотрел на Реджину. – Да, инопланетяне тут ни при чем. Это вы ей сообщили.

– Познакомьтесь с Друселлой Пардо, Том, – представила женщину Реджина. – Можете ничего ей не говорить, она и так все знает.

Друселла изящным жестом протянула руку:

– Близкие друзья называют меня Мисти. И я заранее знаю, что мы станем хорошими друзьями, так что можешь сразу так ко мне обращаться.

У Мисти был южный акцент, но с особенной ноткой.

– Из Нового Орлеана? – спросил он.

– Да – через Балтимор. Очень хорошо, ты догадливый, Том.

Она подошла ближе, и он пришел к выводу, что запах фимиама на самом деле был запахом духов Мисти.

– Раньше Мисти работала дипломированным бухгалтером в Балтиморе, – пояснила Реджина.

– У меня обнаружился математический дар, а дары следует применять в более высоких целях, чем уклонение от налогов, – верно, Том?

– Несомненно.

– Ты права, Реджина: он милый, – сказала женщина с инвалидной коляской. Она доедала стоящий перед ней на подносе ужин.

– Не знал, что в этом поезде подают еду и напитки в купе, – с улыбкой сказал Том. – Мне пришлось тащиться в вагон-ресторан.

– Разумеется, подают, – дама улыбнулась в ответ. – Все, что вам нужно, – иметь вот это, – она указала на свое инвалидное кресло, – и тогда Реджина принесет ужин прямо к вам.

– Где же мои манеры, – посетовала проводница. – Позвольте представить вас друг другу: Линетт Монро, Том Лэнгдон.

Линетт было около шестидесяти пяти. Длинные седые волосы, изящные черты – она по-прежнему выглядела очень привлекательно. Несмотря на инвалидность, она, похоже, пребывала в прекрасном настроении.

– Я слышала, вы работаете с этими киношниками, Том, – сказала Реджина.

– Там настоящий Макс Пауэрс? – спросила Линетт. – Обожаю его картины.

– Женщина, которая с ними, – начала Реджина, – в списке пассажиров значится как Элеонора Картер, но, думаю, на самом деле она – едущая инкогнито кинозвезда или кто-то в этом роде. У этой дамы есть стиль. И она потрясающе красива. Том, она кинозвезда?

– Вообще-то, я знаком с ней – она сценарист, не актриса. Хотя не буду спорить насчет стиля и кра-соты.

А вот в ее здравом уме он прямо сейчас сомневался.

– Вы уже познакомились – в смысле, не сегодня?

– Да, много лет назад. Вместе делали репортажи.

– Как я слышала, это не все, – сказала Мисти. Том уставился на нее:

– Что тебе известно?

– В поезде слухи распространяются быстрее, чем в любом другом месте, – кроме, пожалуй, церкви. Люди случайно слышат – ну, ты понимаешь, – она придвинулась еще ближе к Тому, – тесные купе и все такое.

– Хочешь сказать, люди подслушивают.

– Ну, можно и так сказать, хотя это менее вежливо. Мой девиз таков: если у тебя не найдется для кого-нибудь хороших слов, разыщи Мисти и расскажи ей все, что у тебя на уме.

– Дамы, мне пора идти, – сказал Лэнгдон и мягко отстранился от Мисти.

Реджина взяла поднос Линетт:

– Мне тоже.

Когда они уходили, Друселла окликнула:

– Эй, Том!

Тот повернулся. Женщина раскинула веером карты Таро.

– У меня возникло предчувствие, что между нами есть некая связь.

– Мисти, у него есть девушка в Лос-Анджелесе, он едет к ней на Рождество, – сказала Реджина. – Она озвучивала «Каппи – волшебного бобра» на телевидении.

Том ошеломленно уставился на нее:

– Откуда вам известно это?

– Агнес Джо рассказала.

Он с раздражением посмотрел на обеих женщин:

– С такими дамами, как вы, зачем нам вообще ЦРУ?

– Ну же, Том, – нарочито медленно произнесла Мисти, – взрослому мужчине нужна взрослая женщина. Мультики не согреют тебя по ночам, дорогой.

– Эта Мисти – что-то с чем-то, – сказал Лэнгдон Реджине после того, как они взобрались по лестнице.

Девушка улыбнулась:

– Она просто демонстрирует дружелюбие в стиле южан. Не имеет в виду ничего серьезного. Ну, или отчасти не имеет в виду. Мы близкие друзья.

– Как я понимаю, она много ездит поездами.

– О да. Предсказывает людям судьбу, читает по ладоням, раскладывает карты – все это бесплатно. Обычно она едет поездом «Кресцент» из Колумбии в Новый Орлеан. Во Французском квартале у самой площади Джексона у нее маленький магазинчик. Я там бывала, там здорово.

– А что насчет Линетт? Мило с вашей стороны принести ей еду.

– Ну, тяжело передвигаться по поездам в коляске. И у нее рассеянный склероз, но она все равно никогда не опускает рук. Мы отлично проводим время.

– Похоже, вы хорошо знаете своих пассажиров.

– Они для меня очень многое значат. Вообще-то…

– Ах ты, воришка!

Они повернули головы и увидели Гордона Мерриузера.

– Прошу прощения? – сказала Реджина.

Мерриузер, громко топая, направился к ним:

– Меня обокрали. И, держу пари, это сделала ты. Собственно, ты единственная, кто мог это сделать. Я лишу тебя работы, и ты проведешь Рождество в тюрьме, – прорычал он.

– Постойте, – ответила Реджина. – Мне не по душе ваш тон и ваши обвинения. Если у вас что-то пропало, я заполню заявление, и мы уведомим соответствующие органы.

– Не читай мне нотации, – огрызнулся Мерриузер. – Я хочу вернуть мои вещи. И прямо сейчас.

– Поскольку мне неизвестно, что это за вещи и кто их взял, это будет затруднительно, сэр.

Том встал между ними:

– Послушай, Горд, я не знаменитый адвокат, в отличие от тебя, но даже я в курсе, что люди невиновны, пока не доказано обратное. Если нет прямых улик, кто именно украл твои вещи, то ты клевещешь на эту женщину прямо при свидетеле, а это может обойтись дорого, как ты наверняка знаешь.

Мерриузер впился в него взглядом:

– Да что ты знаешь о клевете?

– Меня зовут Том Лэнгдон. Я журналист, занимающийся расследованиями; получил Пулитцеровскую премию, между прочим. Как-то я написал историю про американского юриста в России, который занимался очень плохими делами. Теперь он строчит апелляции из тюрьмы. И, как я обнаружил, если и есть более могучая сила, чем юридические документы в суде, то это опубликованная в газете история, в которую вцепится весь свет.

Мерриузер отступил на шаг и резко обратился к Реджине:

– Мой «Палм Пайлот», две сотни наличных и часы «ТАГ Хойер». Или они вернутся ко мне до того, как я сойду в Чикаго, или полетят головы.

Он удалился.

Том и Реджина с шумом выдохнули.

– Ну и уникум, – сказал Лэнгдон. – Быть может, он услышал, что здесь едет Макс Пауэрс и теперь пробуется на роль Скруджа[27].

– Мать учила меня любить всех, но она никогда не встречала Гордона Мерриузера.

– Как я понимаю, вы на него уже напоролись ранее?

– Как и все работающие в этом поезде. – Она сделала паузу. – Спасибо, Том. Огромное спасибо.

– Да ничего, вы бы и сами справились.

– Вы правда выиграли Пулитцеровскую премию?

– Нет, на самом деле я выиграл две премии.

– Ничего себе. Впечатляет.

– На самом деле нет. Все, что нужно сделать, – это провести жизнь, мотаясь из одной ужасной дыры в другую и делая записи обо всех встреченных кошмарных вещах. Цивилизованный мир прочтет и забудет, но погладит тебя по головке за старания и наградит премией в благодарность за то, что ты ничего не изменил.

Он ушел к себе в купе, чтобы выспаться.

Глава 14

Элеонора направилась прямо к себе в купе, задвинула и заперла дверь и задернула занавеску. Затем медленно опустилась на кровать, застеленную Реджиной во время ужина. Она выключила свет, оставшись сидеть в темноте и смотреть в окно. Снегопад снаружи повалил еще сильнее. Поезду снег не слишком мешал, «Кэп» шел полным ходом. Они проносились мимо скоплений скромных домиков, далее – мимо густых лесов и пробивающихся местами сквозь землю ручьев. Дым из домовых труб клубился и как будто оставлял на снежных завихрениях таинственные послания, которые Элеонора была не в силах расшифровать. Ее пальцы скользили по холодному стеклу, оставляя свои следы-символы на гладкой поверхности. Женщина начала тихо плакать, уткнувшись головой в оставленную Реджиной в углу подушку. Ее скрутило отчаяние.

Пока она смотрела в окно, перед ее взором предстал совсем иной ландшафт. Как и Том ранее, она мысленно перенеслась в Тель-Авив. Там она испытала такое счастье и в то же время несчастье, что такое раздвоение почти свело ее с ума. А быть может, действительно свело тем рождественским утром, когда ее совместное с любимым мужчиной будущее растаяло. Она по-прежнему живо помнила, как оглядывалась на него, стоя на лесенке, как он попросту отвернулся и ушел. От этого воспоминания полились слезы, а жесткий контроль, под которым она держала свою жизнь, обратился в ничто. Она думала, что Том не сможет никогда снова оказать на нее такой эффект, и тем не менее у него получилось: всего лишь посмотрев на нее и перемолвившись несколькими словами. Она оказалась беспомощна.

От стука в дверь Элеонора напряглась. Она не готова встретиться с ним – ни прямо сейчас, ни, возможно, никогда.

– Элеонора? Ты не спишь, верно?