— Тогда помогите ей.
— Я сделала все, что в моих силах. Но я не хирург.
Она обвела взглядом приемную. После того как он ударил по лицу Джанин, сбив ее с ног, в помещении повисла гнетущая тишина. Возле упавшей без сознания сидела Джой. Судя по тому, что Джанин несколько раз шевельнулась, она была жива.
— Я слышала, как вы говорили по телефону, — выпалила Иззи.
— Что?
— Вам известно, что такое терять близких? — Она безжалостно смотрела в его пустые глаза. — У всех нас тоже есть семьи. Пожалуйста. Нам нужно отправить ее в больницу.
И не успела она подумать, застрелит он ее сейчас или послушает, как зазвонил телефон.
Джордж впервые понял, что он супергерой, когда Лиль было всего полгода. Они оба свалились с гриппом, и измученный Джордж позволил ей спать рядом с ним. Но у Лиль быстрее, чем у него, спадала температура, она просыпалась и начинала скатываться с края матраса. Джордж мог бы поклясться, что сам еще спал, но, несмотря на это, мог резко выбросить руку и ухватить ребенка за ногу, чтобы девочка не упала.
Наверное, все отцы похожи. Был еще и такой случай: когда Лиль научилась ходить, ее ножка застряла между узкими дощечками забора на заднем дворе пастора. Джордж отправился за удобрениями для церковного сада, в его отсутствие за девочкой присматривала Эрлин. Когда он вернулся, то услышал истерический плач. Джордж пулей вылетел из машины еще до того, как она остановилась. Эрлин уже все перепробовала и сама заливалась слезами.
— Я вызвала 911, — сказала она ему, пытаясь успокоить малышку.
— К черту! — рявкнул Джордж и выбил планки кулаком. Он схватил Лиль и прижал дочь к себе, испачкав ей платье окровавленной рукой.
Иногда в этом мире причиняют не только физическую боль. Лиль было восемь лет, когда какой-то маленький говнюк из воскресной школы сказал, что ей нельзя играть с ними в пиратов, потому что она девчонка…
Джордж стал вести себя с Лиль так же, как повел себя с ним пастор Майк, когда Джордж считал, что ничего не знает и не умеет. Он начал делать вид, что забыл, как включить плиту, чтобы сварить спагетти.
— Папа! — закатывала глаза Лиль. — Просто поверни ручку!
— Ты не могла бы мне показать? — с надеждой смотрел он на нее.
И она показывала.
Потом он делал вид, что забыл, как правильно пользоваться молотком. Она клала на его руку свою ладошку и терпеливо объясняла, как забивать гвоздь: сперва несколько несильных ударов, чтобы не прибить руку…
Он делал вид, что не знает, как поменять лампочку, как почистить аквариум, как замешивать штукатурку, как запускать воздушного змея…
Однажды они отправились на церковную ярмарку.
— По-моему, я забыл дорогу до сладкой ваты, — сокрушенно произнес он.
— Папочка, — покачала головой дочка. — Ты должен сам попытаться. Я же не всегда буду рядом.
Ее слова ранили так больно, что он не в силах был пошевелиться — запаниковал, что она уйдет и просто растворится в толпе. Но она просто отправилась к сахарной вате, как он и рассчитывал.
С тех пор как Джордж оказался в церкви Вечной Жизни, это был один из нескольких случаев, когда он засомневался в существовании Бога. Разве может добрый Бог даровать отцу сверхсилу, чтобы защитить того, кто однажды перестанет в нем нуждаться?
После двенадцатого звонка Джордж вновь ответил.
— Алло, — спокойно заговорил Хью. — Там все у вас в порядке?
— Не делай вид, что ты на моей стороне.
— Так и есть, — ответил Хью как само собой разумеющееся. — Я гарантирую, чтобы все услышали то, что ты хочешь сказать. Чтобы все это закончилось хорошо для всех нас.
— Да знаю я, чем все закончится, — ответил Джордж. — Ты вызовешь отряд быстрого реагирования, и они прихлопнут меня, как комара.
— Здесь нет никакого спецотряда, — заверил Хью и не соврал. Отряд все еще собирался, их вызвали всего сорок пять минут назад.
— Думаешь, я поверю, что ты единственный полицейский у здания?
— Нет, здесь есть полиция. Все обеспокоены, но никто не хочет причинить тебе зла.
— Могу поспорить, дверь держит на мушке специально обученный снайпер.
— Нет.
— Докажи, — велел Джордж.
По спине Хью пробежал холодок. Наконец-то! Козырная карта в переговорах.
— Я могу доказать это, Джордж. Чтобы ты успокоился. Но ты должен кое-что пообещать мне взамен.
— Я не выйду!
— Я думал об одном из тех, кто внутри. Правда в том, что на меня давят, Джордж. Чтобы я вызывал спецотряд. Но я ответил, что мы с тобой можем договориться, надо просто подождать. Если ты выпустишь одного заложника, это надолго убедит моего шефа в моей правоте.
— Сперва ты.
— Ты мне обещаешь? — спросил Хью.
Повисла продолжительная пауза.
— Да.
Доказать, что нет снайпера… Теперь, когда он пообещал, как же исполнить свое обещание?
Хью вышел из командной палатки, продолжая сжимать телефон в руке. Побежал по тротуару от клиники и поймал первого встречного оператора.
— Эй, парень! — отшатнулся тот. — Руки убери!
— На каком канале работаешь?
— «Дабл-ю-Эй-Пи-Ти».
— Снимай меня, — велел Хью. — Быстро! — Он поднес телефон к уху. — Джордж! Ты меня слышишь?
— Слышу…
— Там есть телевизор?
«Пожалуйста, Господи, пусть там будет телевизор!» — мысленно взмолился Хью.
— Включи шестнадцатый канал. Прямо сейчас! — Он должен был немедленно дать стрелкý то, что тот хочет.
В трубке послышалась возня, крик и голос женщины:
— Джордж! Что происходит?
А затем он услышал и собственный голос по телевизору внутри Центра. Оператор снимал лицо Хью крупным планом.
— Джордж, это я, — помахал детектив рукой. — Сейчас ты видишь, что происходит за моей спиной, верно? — И обратился к оператору: — Снимай здесь. Сделай панорамный кадр.
— Все, как я и обещал, Джордж, — продолжал Хью. — Никаких снайперов. Никакого спецотряда. Только полиция, оцепившая место. — Камера вновь взяла его крупным планом. — Видишь? Мы же договорились, верно? Так кого ты отпустишь?
Увидев Хью, Джордж долго не мог оторваться от экрана телевизора. Хью Макэлрой был одним из тех мужчин, которые кажутся высокими, даже когда их не видишь в полный рост. Темные волосы, подстриженные коротко, по-солдатски, глаза как голубая сердцевина пламени… Они ТАК смотрели в камеру, будто заглядывали Джорджу в потаенные глубины души.
Казалось, Хью мог узнать, о чем думает Джордж. И все эти годы, что он прожил с Лиль, он считал себя ее героем? Ха, какой же он герой…
Тут Хью заговорил так, как будто на самом деле мог читать мысли Джорджа:
— Джордж, как бы ты ни поступил, какая бы причина тобой ни двигала — не важно. Что сделано — то сделано. Гораздо больше будет значить то, как ты поступишь сейчас.
Джордж дал слово. Он сам не верил, что его слово что-то значит для Хью. Но тот факт, что коп попросил его дать обещание, заставил Джорджа почувствовать себя… достойным уважения.
Едва ли не впервые.
Джордж подошел к медсестре — той суке, которая постоянно напоминала ему, что на полу люди истекают кровью, как будто он и сам не видел. Рывком поднял ее с пола.
— Собирай одного, — велел он.
Иззи с болью посмотрела на Луи. И он кивнул. Несмотря на то, что выбор был трудным, как у польки Софи
[32], первой из заложников нужно было освободить Бекс. Остальные, застрявшие в этой приемной, тоже могли умереть. Но Бекс… если она останется, шансов выжить у нее не будет.
— Вы должны вывезти женщину, — сказал Луи.
— Бекс, — сделала выбор Иззи.
Стрелок стал отодвигать диван и стулья со столами, которыми забаррикадировал входную дверь.
Луи наблюдал за ним, прищурившись. Джордж выглядел, как сотни белых мужчин, которых Луи встречал за пределами клиники. Подавляющее большинство протестующих были мужчинами, и для Луи тут все было ясно: белые мужчины чувствуют угрозу от природы женщины. Даже в Библии естественные физиологические процессы в организме женщины описаны как патология: «Если женщина имеет истечение крови, текущей из тела ее, то она должна сидеть семь дней во время очищения своего, и всякий, кто прикоснется к ней, нечист будет до вечера»
[33]. Рождение детей должно сопровождаться муками. А еще непонятна природа тех, кто постоянно истекает кровью, но так и не умирает.
Конечно, истоки такого отношения нужно искать в истории. Когда-то женщины были собственностью. Их целомудрие всегда принадлежало мужчинами, пока аборты и средства контрацепции не вложили управление женской сексуальностью в руки самих женщин. Когда женщина смогла заниматься сексом без страха нежелательной беременности, тогда неожиданно роль мужчины снизилась до уровня «ненужный» и «рудиментарный». Поэтому мужчины и стали чернить тех, кто сделал аборт. Это мужчины придумали известный ярлык: хорошая женщина хочет стать матерью, порочная — нет.
Ванита, да упокоит Господь ее душу, говорила, что, если бы детей вынашивали мужчины, аборт, скорее всего, стал бы таинством. Его бы отмечали, как Суперкубок. Мужчин, прервавших беременность, просили бы встать, чтобы поаплодировать им в церкви за то, что у них хватило смелости принять подобное решение. Виагру бы продавали с купонами на три бесплатных аборта.
Боже! Как же Луи уже не хватает Ваниты!
Сорок лет назад Ванита сама сделала аборт. Тогда аборты были вне закона, но все знали, что в Сильвер-Гров
[34] живет женщина, которая делает это в гараже. Когда в 1980-х женщина умерла, а дом продали и новые владельцы решили разбить сад, то выкопали сотни крошечных косточек. Похожих на птичьи.
Ванита рассказала Луи, что ей снится ребенок, которого она так и не родила. И сны такие яркие: как она спорит со своей нерожденной дочерью, когда та проснулась с заложенным горлом; а однажды ей приснилось, что дочь заплетает ей косы. И проснулась она тогда с аккуратными афрокосичками…
Она прекрасно понимала, что, хотя аборты и узаконили, позорное пятно все еще не смыто, даже несмотря на то, что его носит каждая четвертая. Ванита сочла своим личным призванием создание такого места, где женщина сможет безопасно прервать беременность, если возникнет необходимость. Места, где женщину поддержат и не будут осуждать.
Она открыла клинику и, когда обнаружила, что не может найти врача-гинеколога из местных, разыскала Луи и попросила его прилетать и проводить операции. Он никогда не думал о том, чтобы отказаться…
— Я не смогу ее донести, — прервала его размышления Иззи.
— Там есть инвалидная коляска. — Луи указал туда, где у шкафа с папками, рядом с телом Ваниты, была втиснута коляска. Стрелок ткнул в Иззи пистолетом, давая понять, что она может взять ее.
Иззи побежала за письменный стол, мимо тела хозяйки клиники, подтянула коляску к Бекс, встала над бедняжкой и подхватила под мышки, чтобы поднять. Луи беспомощно наблюдал, как Иззи с трудом, но все-таки удалось усадить женщину и зафиксировать липкой лентой торчащую из груди трубку.
Бекс закашлялась и, привыкая к новому положению, стала хватать ртом воздух.
— Вывезешь ее, — приказал стрелок, — и немедленно возвращайся. Или я начну стрелять. — Он схватился за ручку и рывком открыл дверь внутрь, прячась за ней. В приемную хлынул солнечный свет, в котором вырисовывались силуэты Иззи и Бекс.
Когда дверь открылась, этот лучик света добрался и до Луи. Морщась от боли, он машинально подался немного влево, чтобы схватить этот лучик рукой, внезапно вновь превратившись в семилетнего мальчишку, сидящего с бабушкой на крыльце, пока та чистит бобы. Воздух, помнится, был тягучий, а дерево под задом — такое горячее, что обжигало ноги. Словно вернувшись в свое детство, он вытянул руку, пытаясь поймать солнечный лучик, проглядывающий сквозь листву кипариса. И все гадал: прилетел этот лучик, чтобы с ним потанцевать? Или будет продолжать свой танец сам, даже когда Луи уйдет?
Полдень
Хью оказался третьим полицейским, прибывшим на место происшествия. К нему тут же подошли двое патрульных с широко раскрытыми из-за криминального происшествия глазами: они прибыли к Центру сразу же после звонка какой-то женщины, сообщившей о перестрелке.
— Лейтенант, — обратился к нему первый патрульный, — что нам делать?
— А что нам уже известно? — задал встречный вопрос Макэлрой.
— Ничего, — качнул головой второй. — Мы прибыли буквально за десять секунд до вашего появления.
— Вы слышали выстрелы?
— Нет.
— Пока не прибыло подкрепление, — кивнул Хью, — займите позиции на северо-западном и юго-восточном углах здания, на тот случай, если стрелок попытается его покинуть.
Копы поспешили на позиции, а Хью начал мысленно составлять перечень поручений. Необходимо оцепить улицу — это прежде всего. Далее: нужен командный центр. Если стрелок не выйдет, придется наладить с ним связь. Еще следует оттеснить с улицы людей, относящихся к этому как к какому-то развлечению.
В кармане разрывался мобильный, но он не обращал на него внимания, а сел в машину и передал диспетчеру по рации:
— Я на месте. Оцепляю. Стрелок все еще внутри здания, предположительно с заложниками. Кто-то связался с шефом?
— Как раз работаем над этим.
— Вызовите региональный отряд специального реагирования, — распорядился Хью. — И достаньте мне аэрофотоснимки Центра.
Когда он отключал рацию, прибыли еще три патрульные машины.
Хью полез в нагрудный карман за мобильным и нажал на боковую кнопку, чтобы отбить вызов того, кто, черт побери, не хочет оставить его в покое, пока он пытается не дать случившемуся здесь кошмару перейти в еще более разрушительную стадию.
Обычно, когда окружающие были парализованы паникой или находились под воздействием адреналина, Хью оставался спокойным, уравновешенным, со светлой головой. Он пока не знал, есть ли живые люди внутри здания, как не знал и того, что заставило этого стрелка свернуть на такую дорожку. Но обязательно скоро узнает, свернет горы, чтобы заставить этого парня опустить оружие, пока не нанесен непоправимый вред!
Даже когда он велел прибывшим патрульным оцепить периметр, сообщив, что ему необходимо для выполнения своей работы, Хью молился. Ну, может, не молился, а взывал ко Вселенной. Молятся те, кто не видел того, что довелось повидать Хью на своей работе. Молятся те, кто продолжает верить в Бога. Хью же горячо надеялся, что этот ублюдок с пистолетом окажется одним из тех, кого можно легко обезвредить. А все те выстрелы, которые он произвел, попали в пластик или стекло, а не в людей.
Через несколько минут в подчинении Хью было уже тридцать с лишним полицейских. Он нетерпеливо побарабанил пальцами по ноге. Ему необходимо было оцепить место прежде, чем он установит контакт со стрелком. Меньше всего он любил эту часть процесса — ждать начала работы.
Снова зажужжал сотовый. Чертыхаясь про себя, Хью вытащил телефон из кармана и увидел… двадцать пять сообщений от дочери! Наступил момент осознания, что, каким бы хорошим ни был твой план, как бы тщательно ты все ни планировал, а все равно ты во власти хаоса. Так останавливается время в то мгновение, когда пьяный водитель пересекает разделительную черту и его машина врезается в твою. Доли секунды проходят между «Присаживайтесь!» от доктора и сообщением плохих новостей от него. У тебя замирает сердце, когда посреди белого дня видишь чужую машину у своего дома.
Хью посмотрел на экран своего телефона, и током пронзила интуиция: он знал. Ведь он предчувствовал еще утром!
Хью нажал на сообщения.
«Помоги.
Кто-то стреляет.
Я здесь с тетей Бекс.
Она ранена. Я не знаю, где она.
Пап? Ты где?
ПАП ЭТО СРОЧНО
Я НЕ ЗНАЮ ЧТО ДЕЛАТЬ
ПАПА».
Он перестал читать. Руки налились свинцом, и вся кровь прилила к желудку. Почему Рен там? Почему там Бекс? Ему удалось непослушными руками напечатать ответ:
«Ты где?»
Еще ни разу в жизни Хью так надолго не задерживал дыхание, пока не увидел эти три маленькие точки — Рен печатала ответ.
«Прячусь», — написала она.
«Оставайся там. Я иду», — напечатал Хью.
По всем правилам Хью должен самоустраниться. Самое главное в переговорах с захватчиком заложников — сохранять трезвый рассудок, а он не сможет быть объективным, если в заложниках его дочь. Как ни крути, оставаться здесь — против правил.
Но еще он знал, что ему наплевать. Он ни за что не мог доверить кому-то жизнь Рен!
И Хью бросился к клинике.
Для Бекс воздух стал огненным, и каждый сделанный вдох обжигал. Остатки самосохранения призывали, чтобы она куда-то отползла, — куда угодно, где могла бы спрятаться. Но когда она попыталась повернуться на бок, пронзившая боль не позволила больше шевелиться. Мир вокруг померк.
Она посмотрела вверх — и в голове стали появляться узоры из флуоресцентных ламп и плит подвесного потолка. Так поступают все художники: они объединяют необъединяемое в то, что имеет смысл.
Она создавала свои полотна с гигантскими пикселями, пропуская импрессионизм через современные технологии. Суть ее техники в том, что человеческому глазу и мозгу нет необходимости видеть отдельные части, чтобы разглядеть целое. Это называется гештальт-теорией. Сходство, продолжительность, замкнутость — это лишь несколько принципов, которыми руководствуется мозг. Он продлевает и заканчивает незавершенные линии, заполняет все пустые ячейки. Глаз притягивается к тому, чего не хватает, но, что еще важнее, дополняет отсутствующее.
Быть может, у Хью тоже так получилось бы, если бы ее не стало, — закончить ее работу…
Однако она также знала, что есть еще один принцип искусства: наблюдатель может легко пропустить очевидное. Оптическая иллюзия работает потому, что мозг скорее сосредоточится на позитивном пространстве чаши, чем на негативных силуэтах двух профилей, которые это пространство образуют. Однако на полотне, на котором зритель видел чашу, художник сосредотачивался на этих лицах, именно чтобы получилась чаша.
Возможно, однажды Хью и Рен откроют галерею, где соберут все ее работы. Или она получит известность, умерев относительно молодой. И тогда, быть может, они поймут, что именно они были героями каждой из ее картин.
Так больно ей еще не было.
Она открыла рот, чтобы произнести их имена, но поймала себя на том, что с губ готовы сорваться слова Леонардо да Винчи: «Пока я думал, что учусь жить, я учился умирать».
Хью уже был на полпути к главному входу в клинику, когда вдруг влетел в какого-то копа.
— Лейтенант! — окликнул его офицер. — Это Рейчел Гринбаум — та, что вызвала полицию.
Хью недоуменно уставился на собеседника. Ему пришлось несколько раз тряхнуть головой, чтобы мысли прояснились и имя Рен перестало вязнуть на зубах, как остатки пищи.
О чем только он думал? Нет, он явно не думал. Ворваться внутрь — ошибка! Он не сможет помочь Рен, если его подстрелят.
— Мисс Гринбаум, — произнес он, задыхаясь от беспокойства за дочь, — почему бы вам не пройти с нами?
Он медленно разжал руку, в которой сжимал телефон, спрятал его в карман и повел ее в противоположном направлении (прочь от клиники, прочь от Рен и Бекс, черт побери!), туда, где двое полицейских поспешно ставили тент над карточным столом и устанавливали пару складных стульев. А еще там был ноутбук.
У девушки — он дал ей лет двадцать — были розовые волосы и кольцо в носу. Тушь потекла, отчего под глазами появились черные круги, как у енота. На ней был сарафан с пуговицами по передней планке и надписью: «МЫСЛИ НЕСТАНДАРТНО! ПУСТЬ ЭМБРИОН, КОТОРЫЙ ВЫ СПАСАЕТЕ, ОКАЖЕТСЯ ВРАЧОМ, ДЕЛАЮЩИМ АБОРТЫ, И ГЕЕМ В ПРИДАЧУ!»
— Вы работаете в Центре? — поинтересовался Хью, предложив ей сесть и потянувшись за блокнотом и ручкой.
— Я тут и швец, и жнец, и на дуде игрец, — кивнула она. — Я делаю все: сопровождаю посетительниц со стоянки в клинику, держу пациенток за руки во время процедуры…
— Вы находились там, когда ворвался стрелок? — не стал дослушивать детектив этот перечень.
Рейчел кивнула и расплакалась.
— Я понимаю, как вам тяжело, — подался вперед Макэлрой. — Но все, что вы скажете, может усилить наши позиции и помочь вашим друзьям внутри клиники.
— Сегодня утром я опоздала, потому что у меня сломалась машина. — Она вытерла запястьем глаза. — Я приехала недавно.
— Вы можете описать подробно, что увидели?
— В приемной было почти пусто, — ответила Рейчел. — А это означает, что групповой информационный сеанс закончился.
— Групповой информационный сеанс?
— Мы обязаны ежедневно проводить такие сеансы перед процедурой, которая последует на следующий день. Таков закон, — объяснила она и снова сосредоточилась на событиях. — По-моему, осталось всего две пациентки.
«А была ли среди них юная девочка? — хотелось узнать Хью. — Или женщина с глазами такого же цвета, как мои?» Но полицейский, который привел Рейчел Гринбаум, находился на расстоянии вытянутой руки. Макэлрой не мог допустить, чтобы он это услышал.
— За стойкой была Ванита. — Подняв голову, Рейчел посмотрела вверх влажными глазами. — Ванита — владелица клиники. — Она снова расплакалась. — Она… мертва.
— Мне очень жаль, — ровным голосом произнес Хью, хоть сердце его трепетало. Рен сказала, что в Бекс тоже стреляли. Неужели и сестра мертва?
— Ванита пила диетический коктейль, хотя она их ненавидела. Мы разговаривали, шутили, а потом раздался звонок интеркома, это и был он. — Рейчел посмотрела на Хью. — Мы же не Центр планирования семьи, который с охраной и металлодетекторами. Мне теперь кажется, что мы работали с какими-то южными аристократическими замашками. Нас окружали протестующие, но они держались по ту сторону забора, и двери Центра были всегда закрыты, работал интерком. Если посетительницу не сопровождал кто-то из известных нам людей, то все, что она должна была сообщить, — что записана на прием или что они пришли с визитом, проведать кого-то. После этого дежурный за стойкой регистратуры нажимал кнопку и впускал пришедшего.
— То есть не было ничего удивительного в том, что пришел мужчина? — удивился Хью.
— К нам часто заходят мужья и кавалеры наших пациенток, чтобы их забрать, — покачала головой Рейчел.
— А этот сказал, что приехал за кем-то из пациенток?
— Нет, — тихо произнесла Рейчел.
— Как он выглядел?
— Не знаю. Обычно. Ниже вас ростом. Каштановые волосы. Клетчатая рубашка. Куртка.
Хью вздохнул: под это описание подходила половина жителей Миссисипи.
— Какой у него был пистолет?
— Я… я не видела. — Рейчел вытерла слезы.
— Значит, пистолет, — сделал вывод Хью. — А не ружье.
— Лейтенант! Пришло донесение по номерам машин, — подошел еще один полицейский.
Первый же приказ, который отдал Макэлрой, — проверить все машины на парковке. Их было двенадцать. Хью просмотрел фотографии на водительских правах, отбрасывая женщин.
— Никого не узнаете? — передал он девушке мужские фото.
Рейчел замерла над первым, желая убедиться.
— Это доктор Уорд, — узнала она. — Он работает у нас. — И, перевернув страницу, воскликнула: — Вот он!
— «Джордж Годдард», — прочел Хью. — Прошу прощения, я на минутку. — Он взял телефон и нажал несколько кнопок. — Дик! Да, знаю. Послушай, у меня внештатная ситуация. У того, кто захватил заложников, машина зарегистрирована в Денмарке. Ты не мог бы туда съездить? — Отключившись, он посмотрел на экран. От Рен сообщений не было.
— Он что-нибудь говорил? — спросил Хью.
— Я хотела запереть свой рюкзак в кабинете Ваниты, — сообщила Рейчел. — Поэтому, общаясь с Ванитой у стойки, слышала, как он вошел, подошел поближе. Слышала, как Ванита спросила, чем она может ему помочь. Я думала, он ответит, что ищет свою жену или приехал забрать свою девушку. Но он выкрикнул только один вопрос: «Что вы сделали с моим ребенком?» — и начал стрелять.
— «Что вы сделали с моим ребенком?» — озадаченно повторил Хью. — Уверены?
— Да.
— Он еще что-нибудь говорил? Упоминал чье-то имя?
— Не знаю.
— Вам не показалось, что он раньше уже бывал в Центре?
— Я… не уверена.
— Он показался вам местным? Говорил с акцентом?
— А разве мы в Миссисипи говорим с акцентом? — Она с любопытством взглянула на Хью.
— Что случилось потом? — пропустил этот вопрос Макэлрой.
— Он застрелил Ваниту. — Рейчел закрыла лицо руками. — Я нырнула под стол и слышала еще выстрелы. Не знаю сколько.
— Вы не видели, кто-то еще ранен?
«Вы не видели мою сестру?» — чуть не слетел с губ вопрос.
— Нет. Я пыталась помочь Ваните, но она… она… — Рейчел тяжело сглотнула. — И я убежала. — Девушка начала всхлипывать.
— Рейчел, послушайте, — с благодарностью посмотрел на нее Хью, — вы быстро вызвали нас на место преступления. И благодаря вам теперь я знаю, что стрелок пришел туда не защищать свою философию. У него личные счеты, и эта информация поможет мне наладить с ним контакт. — Он подался вперед, уперев локти в колени. — Вам повезло, что вы выбрались оттуда.
Слезы из глаз девушки хлынули еще сильнее.
— Какое уж тут везение! — Она, как воздух через соломинку, втягивала в себя недавние жуткие воспоминания. — Я видела его — через зеркальное стекло. Он был в куртке. Я даже обратила на это внимание — ведь кто надевает куртку в такую жару? Но меня это не насторожило. Я просто впустила его внутрь. — Она вся съежилась. — Получается, я могла не допустить всего того, что произошло?
— Вы ни в чем не виноваты! — резко мотнул головой Хью, пытаясь убедить в этом не только Рейчел.
После аборта Джой провели в послеоперационную палату, где она переоделась в свои спортивные штаны и растянутую футболку и села отдохнуть. Пока она лежала в кожаном кресле и дремала, ей снилось то время, когда она присматривала за одной малышкой по имени Самара — жила рядом в приемной семье. У Самары были пухлые круглые щечки, крошечные узлы Банту
[35] по всей головке и маленькие белые зубки хищника. Она дирижировала рукой, когда ей пели известную детскую песенку о маленьком паучке, и терпеть не могла корки на бутербродах, только мякиш. Ее мама дважды в неделю ходила в вечернюю школу, и тогда приходила Джой, кормила Самару ужином и укладывала спать.
Мама Самары, Глориетта, целых полчаса прощалась с дочерью, прежде чем уйти. Она покрывала ее личико поцелуями, вела себя так, как будто ее не будет целый год, а не каких-то три часа. По возвращении она обязательно шла проверить, заснула ли Самара, и неизбежно будила малышку своими прикосновениями и объятиями, тогда как Джой приходилось прилагать немало усилий, чтобы уложить малышку спать. Иногда Глориетта возвращалась домой до окончания уроков, уверяла, что слишком соскучилась по своей дочурке и что ей просто необходимо быть рядом с ней. Она всегда платила Джой за отработанные часы, поэтому все были довольны. Но Джой все равно виделось в таком поведении нечто странное.
Однажды вечером Джой вернулась с практики и увидела на улице шесть полицейских машин и карету скорой помощи у дома Глориетты. Оказалось, Самара умерла. Глориетта задушила ее во сне, а полиции сказала, что хотела, чтобы ее доченька навсегда осталась ангелом.
Любой приемный ребенок тебе скажет: никогда не известно, что происходит за закрытыми дверями. Джой много лет не вспоминала Самару. А сейчас задавалась вопросом: если ребенок умирает, потом, после смерти он продолжает расти? Встретит ли Самара на том свете ребенка Джой? Будет ли нянчиться с ним?..
Джой проснулась от крика. Заплаканная женщина уже покинула палату, и как раз закончилась песня в списке воспроизведения. И сразу раздался грохот, звон бьющегося стекла.
— Эй! — позвала она, но никто не ответил.
Она медленно поднялась и сразу почувствовала, как сдвинулась прокладка у нее в трусиках. А когда выпрямилась совсем, тут же хлынула горячая кровь.
И раздался выстрел.
Она не могла передвигаться достаточно быстро. Ноги не слушались; казалось, будто она плывет под водой.
Крадучись, нетвердой походкой женщина двинулась по коридору. В висках громко стучал пульс, как будто литавры продолжали отбивать ритм, пока она пыталась вспомнить, где выход. Но, заслышав звук приближающихся шагов, ухватилась за ручку ближайшей двери и нырнула в палату, где плотно заперла за собой дверь и ткнулась лбом в холодный металл.
«Пожалуйста, — молилась она. — Ну пожалуйста, не убивай».
Джордж посмотрел на рыжеволосую медсестру. Он бы убил ее. И избавился от доктора. Только если он убьет беременную, то погибнет и ее нерожденный ребенок. Тогда он станет ничем не лучше этого ублюдка, который истекает на полу кровью.
Раздосадованный Джордж отвернулся и впервые оглядел помещение, где находился. Процедурная. Сюда привели Лиль? Ей было страшно? Она плакала? Было больно?
Он лишь однажды встречал женщину, которая сделала аборт. Элис ходила в их церковь, и они с мужем узнали, что у них будет ребенок, когда у нее обнаружили лимфому. Вся паства молилась день и ночь, но молитвы не помогли остановить развитие раковой опухоли и отменить необходимость оперативного вмешательства с последующей химиотерапией. Тогда пастор Майк заверил ее, что Господь поймет, если она прервет беременность. В подтверждение его слов через год она вылечилась и смогла вновь забеременеть.
Джордж вспомнил, как однажды он пришел в церковь рано утром в будний день и увидел Элис, уже здоровую и на восьмом месяце беременности. Женщина сидела на скамье и рыдала. Он никогда не умел успокаивать плачущих женщин, поэтому просто протянул ей носовой платок и, неловко поерзав, предложил:
— Тебе позвать… пастора?
Она покачала головой.
— Просто посиди со мной, ладно? — попросила.
Меньше всего Джорджу хотелось сидеть с плачущей женщиной, но он опустился с ней рядом на скамью и взглянул на ее живот.
— Наверное, уже недолго ждать.
Элис вновь разрыдалась, и он из кожи вон лез, пытаясь извиниться.
— Я знаю, что это Божье благословение, — всхлипывала она. — Но второй первого не заменит.
«Двух», — пришла вдруг неумолимая мысль. Он знал двух женщин, которые сделали аборт.
Стрелок повернулся к Иззи и потянул за руку. От резкой боли девушка съежилась.
— Кто здесь еще? — обжигая ей лицо своим дыханием, требовательно вопрошал он. — Сколько людей?
— Я… не-не знаю, — запинаясь, ответила Иззи.
— Так вспоминай! Мать твою! — Он больно тряхнул ее.
— Я не знаю! — Иззи почувствовала себя набивной куклой.
— Отвечай! — велел он, размахивая у нее перед лицом пистолетом. Когда он снова дернул ее за руку, слезы брызнули у Иззи из глаз.
— Все здесь! — выпалила она.
И он отпустил ее руку. Оступившись, она в последнюю секунду увернулась, чтобы не упасть на доктора, прямо на его простреленную ногу. Опустившись на пол, она легла на бок, крепко закрыла глаза и просто стала ждать, когда проснется и весь этот кошмар закончится. Она непременно проснется! Паркер потрясет ее за плечо, скажет, что она разговаривала во сне, а она сядет и скажет: «Мне приснился кошмар»…
Стрелок опустился на колени и почесал дулом пистолета висок, как будто тот свербел, а дуло было продолжением пальца. Потом опустил пистолет и недоуменно уставился на него, как будто не понимая, как оружие попало ему в руки.
Она могла бы на него броситься, прямо сейчас? Могла бы выхватить пистолет и приставить к его голове?
Как будто прочитав ее мысли, он вновь навел на нее пистолет.
— Как можно носить ребенка, при этом каждый день ходить сюда на работу и не чувствовать угрызений совести? — решил поинтересоваться захватчик.
— Пожалуйста, не требуйте ответа, вы не понимаете…
— Заткнись! Просто заткнись. Ты мешаешь мне думать. — Он встал и начал расхаживать кругами, что-то бормоча себе под нос.
Иззи подползла к доктору. По струйке крови на его ноге поняла, что ему нужно потуже затянуть жгут. Нащупала на шее пульс.
— Ты что делаешь? — взвился Джордж.
— Свою работу, — ответила Иззи.
— Брось!
— Я сделаю все, что вы захотите. Но позвольте мне помочь этим людям, пока не поздно. — Она взглянула на него с мольбой и требованием одновременно.
— Так, — сердито посмотрел стрелок на медсестру, — всех, кого найдем еще, собираешь в одном месте. У входа. Там, где диван. — Он тут же схватил ее за руку и потянул за собой по коридору. Когда они остановились у одной из уборных, приказал:
— Открывай!
Иззи замерла в нерешительности, но он еще глубже вонзил свои пальцы ей в плоть.
— Открывай!
«Пожалуйста, пусть там никого не будет!» — взмолилась она и трясущейся рукой толкнула дверь.
— Никого, — неслышно выдохнула Иззи.
— Идем дальше, — велел стрелок и потащил ее из туалета в раздевалку. Никого. Послеоперационная палата — никого. Только во врачебном кабинете, где проводилось УЗИ, на полу лежала распластанная женщина — социальный работник Центра. Иззи не надо было подходить ближе, чтобы понять, что та мертва.
Борясь с приступом тошноты, Иззи позволила потащить себя дальше по коридору. Стрелок остановился у двери, которую они еще не открывали. Иззи повернула ручку — заперто. Но Джордж взвел курок и прострелил замок. От звука выстрела у Иззи зазвенело в ушах, хотя она и прикрыла их ладонями.
Войдя внутрь лаборатории, они увидели бледную женщину, забившуюся в угол, на губах которой застыл крик.
Слух возвращался какими-то фрагментами. Иззи слышала, как сама пыталась успокоить женщину, представившись ей.
— Джой! — Взгляд несчастной метнулся к стрелку.
— Вы ранены? — попыталась Иззи переключить внимание женщины.
— Я просто… я просто… — сглотнула Джой и облизнула губы. — Я была в послеоперационной.
— Он хочет, чтобы мы все собрались в приемной, — показала Иззи на стрелка. — Но мне нужна помощь, чтобы перенести врача. Он ранен. Вы сможете мне помочь, Джой?
Та кивнула, и обе вышли из палаты. Иззи полностью отдавала себе отчет, что на нее направлен пистолет.
— Пошевеливайтесь! — приказал стрелок.
В процедурной Джой застыла, глядя на мертвую сотрудницу Центра. Черт, Иззи забыла ее предупредить!
— Боже мой! Боже мой… Боже мой… — Джой отвернулась от тела и ахнула: — Доктор Уорд!
Он был в сознании, но сильно страдал.
— Мисс Джой, — выдавил доктор, пытаясь улыбнуться.
— Тут вам, черт побери, не светская вечеринка! — завопил стрелок, и, пока он бушевал, Иззи догадалась захватить перевязочного материала — столько, сколько успела. Она заметалась по комнате, выдвигая ящики, судорожно хватая бинты и липкую ленту и запихивая себе за пазуху. Рубашка, заправленная в штаны, в итоге раздулась, как воздушный шар.
Опустившись на колени, она завела руку врача себе за шею и перехватила взгляд Джой, призывая девушку на помощь. Джой так же подхватила врача под вторую руку, и вместе они, подняв доктора, повели его по коридору. За ногой Уорда тянулся кровавый след.
Когда они подошли к приемной, доктору Уорду попался на глаза стол регистратуры, и он увидел тело владелицы клиники.
— Ванита! — застонал он, а стрелок схватил Иззи за косу. Слезы брызнули у женщины из глаз, и она отпустила доктора Уорда. Джой пришлось принять весь вес его тела на себя, но она не справилась — они свалились на пол, и врач, как назло, упал на простреленную ногу — самодельный жгут на его ноге лопнул, хлынула кровь.
Иззи тут же опустилась на колени, чтобы зафиксировать жгут, но стрелок не дал ей этого сделать.
— Мы не закончили! Я хочу, чтобы все собрались там, где я мог бы их видеть, — потребовал он.
— Джой, — выкрикнула Иззи, — завяжи этот жгут! — И с этими словами, с трудом передвигая уже уставшие ноги, побрела к Бекс, которую подстрелили у стойки регистратуры. С ней рядом находилась Джанин, зажимая рукой входное отверстие от пули, чтобы остановить кровь.