Мартен вгляделся в мальчика, и его тревога усилилась. В широко открытых глазах ребенка он прочел ужас. Гюстав боялся… Боялся этих двоих… И сразу же в нем взметнулись гнев и протест. Отцовское чувство взяло верх и вернуло ему способность двигаться. Он рванулся к кровати. Гюстав сидел, съежившись и подтянув колени к груди, и Сервас вдруг понял, что не эти двое вызывали у него такой ужас, а то, что находилось в кровати.
Сердце его колотилось, он откинул одеяло – и замер. Десятки змей – черных, серых, полосатых – длинных и блестящих, как судовые канаты на палубе корабля, извивались между простыней и одеялом. В нескольких сантиметрах от ног Гюстава. Мартен закричал.
И проснулся.
Он буквально плавал в поту. Сердце стучало так же отчаянно, как во сне. Сервас сел на постели и попытался отдышаться. Как это часто с ним случалось, сон был настолько реален, что разлившаяся в крови дурнота еще долго его не отпускала.
Он встал, подошел к комнате сына и толкнул дверь. Гюстав спал, засунув в рот большой палец, и его светлые ресницы чуть подрагивали. Сервас побрел в ванную и порылся в шкафчике с лекарствами: к нему снова вернулась боль в коренных зубах. Он направился в кабинет, включил ноутбук, зашел в кухню, чтобы заварить себе пакетик чая, вместе с чаем проглотил обезболивающее и вернулся за письменный стол.
В эту ночь заснуть ему больше не удалось.
* * *
Было 1.13 ночи, и проселочная дорога узкой лентой стелилась в свете фар. Все заливал лунный свет, и полосы тумана тянулись по ущельям, бестелесные, как сны. На фоне темно-серого неба рощи и леса на вершинах холмов вырисовывались как стоящие строем великаны. Присутствие вдоль дороги ферм или центров верховой езды выдавали лишь заборы. Время от времени у обочины в свете фар возникала часовня и снова тонула в темноте.
Он вел машину быстро, но спокойно, заранее видя каждый вираж, каждый перекресток. Вот только в этот час знаки остановок различались с трудом. Через опущенное стекло щеку ласково овевала бодрящая ночная прохлада. Он тихонько включил радио, и теперь компанию ему составили дикторы ночной программы. Ему ужасно нравились такие поездки в полутьме, под убаюкивающие голоса дикторов, которые ночью звучали намного мягче, чем днем. Он давно заметил, что они говорят гораздо меньше всякой чуши, чем их дневные коллеги. Может, оттого, что ночь располагает прежде всего к размышлениям, скрытности и тайне…
Он не стал въезжать на платную дорогу региона Тулуз-Эст по шоссе А68 Тулуза – Альби и съехал с автобана минут через двадцать. Район, который разворачивался перед ним, казалось, вынырнул из далекой-далекой эпохи, откуда-нибудь из поры великого оледенения. Тогда не было еще ни антенн, ни вышек мобильной связи, ни индустриальных зон, ни новых земельных участков, как шампиньоны, пробивавшихся повсюду. И не светились огромными галактиками большие города. По ночам оба мира казались ближе друг к другу, чем днем, хотя у них не было ничего общего, кроме соединявших их дорог.
Он прямо в машине выкурил сигарету и выбросил окурок в открытое окно, приближаясь к цели своего путешествия: к утоптанной под автостоянку площадке в лесу за поворотом. Площадка находилась на самом берегу, там, где река делала вираж параллельно дороге. Красный «Ситроен 4» с белой крышей был уже на месте. «Нет ничего лучше автомобиля, если ищешь укромное местечко», – сказал он себе, паркуясь рядом.
Заглушил мотор.
И сразу услышал в темноте плеск воды и почувствовал, как в нем нарастает возбуждение. Сейчас он увидит ее, подойдет к ней, дотронется до нее… Ее тело кого угодно могло свести с ума, и ее аппетиты ни в чем ему не уступали. Ростом она была выше его, и это тоже его возбуждало. Возбуждали ее стройные, чуть избыточно мускулистые бедра, которые она старалась выставить напоказ в любых обстоятельствах. Возбуждала татуировка возле лобка, пирсинг в пупке и еще один в гораздо более интимном местечке. Возбуждала киска с крошечными губами.
Он почувствовал, как напряглось его мужское естество, и глубоко вдохнул. Это ночь на него так подействовала: ночной лес, ночная гонка на автомобиле и присутствие Зоэ рядом с ним в пустынном, безлюдном месте. Но он не имел права. Ни в эту ночь. Ни в следующие ночи. Никогда… С этим для него покончено. Он открыл дверцу автомобиля и вышел, совершенно раздавленный печалью.
Подошел к «Ситроену» Зоэ, дробя подошвами мелкие камушки, открыл пассажирскую дверцу и сел рядом с ней. Она посмотрела на него и поцеловала. Поцелуй получился каким-то смазанным, бесчувственным, да и он быстро от нее оторвался. Обычно он всегда запускал руку ей между бедер, но сейчас у него не хватало на это мужества. У нее тоже.
– Господи, как это ужасно, то, что случилось, – проговорила она. – Мне очень жаль, Эрик. Правда, очень жаль. Просто не знаю, что и сказать.
Покачав головой, он помолчал с минуту, а затем четко произнес:
– Поэтому я сюда и приехал. Нам надо перестать видеться, Зоэ… на какое-то время…
* * *
На следующее утро, в 8.45, Сервас выскочил из лифта и вошел в свой кабинет. Ночью он почти не сомкнул глаз, но, как то часто бывало, чувствовал себя на редкость в форме. Тело было легким, голова ясной, адреналин весело бежал по венам. Усталость нанесет ответный удар потом.
Он доверху наполнил кофеварку водой и молотым кофе, включил компьютер и приготовился уже зайти на сайт программного обеспечения редактирования документов судопроизводства Национальной полиции. Полицейские на участках считали этот сайт своим злейшим врагом, ибо толку с него было, как с противотанковой базуки в руках снайпера. И тут зазвонил городской телефон.
– Сервас, – сказал он в трубку.
– У меня здесь мэтр Оливье, нотариус, он хочет с вами поговорить, – сказал голос в коммутаторе.
Мартен порылся в памяти, но никакого Оливье оттуда выудить не удалось.
– Передайте ему трубку.
– Здравствуйте, господин Сервас, – произнес чей-то голос с той же чопорностью, с какой разговаривают метрдотели после второго звонка. – Простите, что побеспокоил. Я мэтр Оливье, нотариус из Оша. У вас найдется для меня минут пять?
– А по какому делу? – поинтересовался Мартен.
Он никогда не слышал ни о какой нотариальной конторе в Оше.
– По делу о наследстве вашего отца, – ответил нотариус все так же чопорно.
Сервас вздрогнул. Наследство отца? Но он вступил во владение этим наследством уже очень давно… Уже около тридцати лет назад.
– Я принял дела у мэтра Сольнье, который вышел на заслуженный отдых после сорока лет безупречной службы, – пояснил собеседник. – Он был святой человек, мэтр Сольнье, нотариус старой закалки, какая потеря… – прибавил он, словно святой человек уже сыграл в ящик. – Но какой беспорядок он оставил в бумагах! Буду краток: найдена папка, если уж вам угодно, чтобы я рассказал.
Сервасу угодно не было.
– Похоже, мэтр Сольнье проявлял некоторую небрежность к тем документам, которые были ему поручены. Среди тех бумаг, что нам удалось обнаружить, имеется запечатанный конверт на ваше имя. Куда мы можем вам его переслать?
Сервас наморщил лоб.
– Конверт на мое имя?
– Точнее, там указано ваше имя. На нем написано «Мартен». Чернила немного выцвели, но разобрать вполне можно. На папке, в которой его нашли, написано «Сервас». Больше в ней ничего не было, кроме этого конверта; видимо, его просто там забыли. Очень романтично получить забытое письмо, правда? Чтобы найти адресата в нашей картотеке, много времени не потребовалось. Мартен Сервас – это вы?
– Я. Но прошло уже почти тридцать лет… Как вам удалось меня разыскать?
– Боже праведный, в ваших краях это имя не столь распространено, если позволите. Да к тому же я подумал, что этот Мартен Сервас, несомненно, и есть тот самый полицейский, о котором столько писали в газетах. И я, долго не раздумывая, попытал счастья и обратился в Региональную службу судебной полиции. Бинго! Понимаете, в нашей профессии ничего нельзя делать наполовину. Ну вот, теперь нам нужен только ваш адрес.
На секунду Сервас засомневался, уж не имеет ли он дело с каким-нибудь жуликом или психом?
– Я вам перезвоню, – сказал он. – И сразу же сообщу адрес.
На том конце провода вздохнули.
– Как вам будет угодно.
Он набрал «мэтр Оливье, Ош» в «Гугле» и получил номер телефона.
– Нотариальная контора «Аслен и Оливье».
– Будьте добры, соедините меня с мэтром Оливье. Это от Мартена Серваса.
– Итак, ваш адрес? – спустя три секунды, раздался в трубке тот же тягучий и чопорный голос.
Он продиктовал адрес, поблагодарил и повесил трубку. Подняв голову, увидел на пороге Самиру Чэн. Она стояла, опершись о притолоку левым плечом, и нервно теребила пирсинг на нижней губе.
– Идите взгляните, патрон.
Ее тон его сильно встревожил. Он быстро взглянул на девушку: ему был хорошо знаком этот ее взгляд.
– Будет лучше, если я сама вам покажу, – прибавила она.
Мартен сразу позабыл и о мэтре Оливье, и о конверте на свое имя и поднялся. Самира повернулась и вышла из кабинета, он за ней. За видимым спокойствием Сервас ощутил, как она напряжена. Напряжение тут же передалось ему. Он угадал, что его ждет какая-то встряска, и его охватило возбуждение, любопытство и желание докопаться.
Настоящий допинг для полицейского…
6. Четверг
Сад
Они вошли в комнату, которую Самира делила с Эсперандье. Стул Венсана пустовал. Обойдя свой стол, Чэн уселась за компьютер, а Сервас встал сзади, опираясь на ее плечо, и внимательно следя за экраном.
На экране возникла страничка Фейсбука.
Мартен сразу узнал заставку вверху страницы: часть фотографии с обложки «Первопричастницы». В левом углу был помещен портрет мужчины. Его непокорные седые волосы облаком сладкой ваты стояли вокруг высокого лба, бледно-голубые, слегка навыкате, глаза смотрели под стать улыбке: застенчиво и робко. Человеку было лет пятьдесят, но в чертах его лица сохранилось что-то юношеское, почти детское.
Сбоку было написано имя: Реми Мандель.
Сервас прочел несколько постов. Это были комментарии к прочитанному, но он не смог бы уверенно сказать, что речь шла о романах Эрика Ланга.
– О’кей. Мы имеем дело с одним из фанатов. Есть что-нибудь еще?
– Вот это, – сказала Самира и кликнула на иконку галерея.
Она запустила показ слайдов. Первые фото демонстрировали, что именно Реми Мандель ел в ресторане и что он пил в баре. Потом шел портрет кота, такого страхолюдины, что фото казалось смонтированным специально. Потом появились книжные обложки, и все они принадлежали книгам Эрика Ланга. Затем Эрик Ланг собственной персоной, в бархатном костюме табачного цвета, белой рубашке и с торчащим из нагрудного кармана белым платочком. Водрузив на нос очки, он с улыбкой подписывал книги читателям, выстроившимся в очередь. Ланг, пожимающий руки, принимающий награды, Ланг, что-то говорящий в микрофон, Ланг, позирующий в группе читателей… Вдруг Сервас насторожился. На этот раз господин Ланг был изображен в компании господина Сахарная Борода. Реми Мандель был высокий. Очень высокий. На целую голову выше писателя. Он обнимал Ланга за плечи, почти касаясь большим пальцем его шеи за ухом, словно ему страстно хотелось его приласкать. Без всяких сомнений, это был жест любви. Оба улыбались в объектив – Ланг профессионально, Мандель почти экстатически.
Сервас ждал продолжения. На следующем снимке фигурировал дом Ланга, и снимок был сделан сквозь решетку ограды, как раз в том месте – между правой стойкой ограды и живой изгородью, – откуда он и сам когда-то, наклонившись, наблюдал за домом. Все это, по меньшей мере, говорило о пристальном интересе и о вмешательстве в частную жизнь, и у Мартена снова начал зудеть затылок. Самира прокручивала снимки дальше. И тут Сервас вздрогнул. Опять дом Ланга… ночью… Но на этот раз он снят с гораздо более близкого расстояния.
О господи! Да он туда вошел!
На последнем снимке в этой серии было запечатлено темное и мрачное здание, которое отбрасывало тревожную тень на сад, залитый лунным светом. Сервас вспомнил планировку участка и удостоверился, что Реми Мандель не мог в этом ракурсе снять дом сквозь решетку, даже работая зумом. Он находился в нескольких метрах от дома, когда его обитатели спали…
– Снимки сделаны около пяти месяцев назад, – сказала Самира, прервав повисшее в комнате молчание. – Вся серия отснята в одно и то же время.
– Значит, в ту ночь, когда он взломал окно и проник в сад, – прокомментировал Сервас.
– Остается выяснить, возвращался ли он еще раз.
Видимо, ей хотелось сказать, что ночей было две, но она не стала так в открытую формулировать мысль, то ли из суеверия, чтобы не сглазить, то ли из простой осторожности. Как опытный сыщик, Самира понимала разницу между ложной очевидностью, собственным желанием быстро сделать выводы и реальными фактами. Между тем именно эта ее осторожность говорила и о другом: а что, если… Они переглянулись, и у них в глазах читалась неуверенность пополам с надеждой.
– Надо справиться… – начал Мартен и услышал, что у него в кабинете зазвонил телефон. – Покажи это Венсану, – сказал он уже на пороге. – Я скоро вернусь.
Вышел в соседнюю комнату и поднял трубку.
– Сервас слушает…
– Майор, я кое-что обнаружил, – послышался на том конце провода голос Ланга.
– Откуда вы узнали мой прямой номер?
Молчание.
– У меня, знаете ли, есть в этом городе кое-какие связи.
Сервас уселся в свое кресло.
– Я вас слушаю.
– У меня кое-что украли…
Мартен резко выпрямился.
– Рукопись последнего романа.
– Объясните, пожалуйста…
– Она лежала у меня на рабочем столе в кабинете, рядом с компьютером. Около двухсот страниц текста и еще четыреста – черновики и предварительные заметки. Все распечатано. Конечно, у меня есть много сохраненных копий, но бумажный вариант исчез.
– Вы в этом уверены?
– Абсолютно. Я распечатываю последние страницы каждый вечер и кладу их в одно и то же место, чтобы перечитать на следующее утро. Это первое, что я делаю, когда пью утренний кофе. В общем, разогреваюсь, как атлет…
Сервас задумался. Его мозг складывал два и два, чтобы получилось четыре: невозможно не заметить связь этой кражи с присутствием Манделя, фаната-проныры, в саду у Лангов несколькими месяцами раньше… Может быть, здесь и кроется объяснение? Кража, только совершенная из абсолютно другой алчности? Кража, которая плохо кончилась…
– Когда вы это заметили?
– Сегодня утром, когда сел за рабочий стол.
– А почему не вчера?
– Вы это серьезно? Вы правда полагаете, что я мог вчера писать?
– Прошу прощения, но я должен был задать этот вопрос, – смутился Мартен.
Он поблагодарил и отсоединился. Потом поискал номер прокуратуры. Ему на ум пришли еще две фанатки, убитые двадцать пять лет назад, и вот теперь появился еще один фанат и пересек дорогу Эрику Лангу. Судя по фотографиям, ему было около пятидесяти. Стало быть, почти его ровесник и на несколько лет старше Амбры и Алисы… Что делал Реми Мандель двадцать пять лет тому назад?
7. Четверг
Фанат
– Ты уверен, что это здесь?
– Адрес нам дали в налоговой, – ответил Венсан.
Сервас поднял голову и посмотрел на окна, заколоченные досками, на фасад в строительных лесах, весь покрытый граффити и потеками ржавчины и сырости, похожими на размазанную по лицу тушь.
– Здесь никто не живет, – сказал он, ухватившись за ручку источенной червями деревянной двери, которая выходила на узкую, как кишка, улочку де Жест в самом сердце Тулузы, в двух шагах от Плас дю Капитоль и Рю де Ром.
К его огромному удивлению, дверь с жалобным скрипом открылась. Он отступил на шаг: в этом отрезке тесной улочки с трудом могли разойтись двое. А сделай он не один, а два шага назад – и уперся бы спиной в фасад дома напротив. Теперь они с Венсаном, рискуя свернуть себе шеи, старались разглядеть окна на последнем этаже.
– Я бы сказал, что под самой крышей еще кто-то живет, – сказал Эсперандье, стукнувшись об стенку затылком. – Ставни открыты.
Они вошли в мрачный, обветшалый коридор, пропахший плесенью.
– А замок новый, – сказал Сервас, указывая на дверь, куда они только что вошли. – По углам полно мышиного дерьма, но нет ни стаканов, ни пивных бутылок: кто-то закрывает дверь на ночь.
– И на одном из почтовых ящиков обозначено имя, – заметил Эсперандье.
Сервас оглядел шеренгу выкрашенных в зеленый цвет почтовых ящиков. Все ярлычки с именами были сорваны, кроме одного, написанного синими чернилами: МАНДЕЛЬ. Мартен приподнял клапан: в ящике лежали рекламные проспекты. Они с Венсаном переглянулись. Потом оглядели деревянную лестницу, такую же шаткую и обветшалую, как и весь дом.
– Я очень удивлюсь, если тут обнаружится лифт, – заметил Эсперандье.
Ступеньки скрипели и стонали, а железные перила так шатались, что полицейские изо всех сил старались на них не опираться. Добравшись до последней площадки под самой крышей, Сервас осмотрел единственную дверь. Замок и засов. Ни глазка, ни звонка. Мартен приложил к двери ухо, услышал приглушенное бормотание телевизора и посмотрел на часы. Было десять сорок пять. Он постучал в дверь.
С той стороны раздались шаги. Звук телевизора еще приглушили, засов вытащили из паза, и дверь приоткрылась. На них смотрели два больших бегающих глаза.
– Да?
– Реми Мандель?
– Э…
– Можно войти? – спросил Сервас, приложив удостоверение к щели в двери.
Мандель, видимо, старался найти такой ответ, чтобы оставить полицейских на лестничной площадке, но не нашел и, нехотя подвинувшись, пропустил. Шагнув через порог, Сервас сразу же зажал нос: в ноздри ударил затхлый запах кошачьей мочи, плесени, едкого пота и еще с полдюжины запахов, опознать которые он не смог. Эта адская смесь мало чем отличалась от вони из помойного ведра, куда целую неделю кидали огрызки, очистки и счищали с тарелок остатки мяса и рыбы. На окнах висели зеленые гардины, в комнате царил зеленоватый полумрак и беспорядок. Фанат Эрика Ланга был ростом около двух метров, и Сервас поднял на дылду глаза.
– Вы догадываетесь, почему мы здесь?
Сгорбившись, Мандель отрицательно помотал головой. Он производил очень любопытное впечатление: напоминал ребенка, который слишком быстро вырос и слишком рано состарился. Как и на фото из Фейсбука, его пышная седая шевелюра над выпуклым высоким лбом походила на облако сладкой ваты. Молочно-белую кожу щек сплошь покрывала короткая и жесткая седая щетина, похожая на колючки или на воткнутые в пластилин зубочистки, а маленький рот алел, как спелая ягода.
– Такой фанат, как вы, я думаю, в курсе, что случилось с Эриком Лангом?
Мандель провел кончиком языка по растрескавшимся губам. Большие, глубоко посаженные глаза быстро забегали под коричневатыми веками, и он покачал головой. За все время он пока не произнес ни слова.
– Вы немой, господин Мандель?
Великан прокашлялся.
– М-м-м… Нет…
– Нет – это значит, вы не в курсе?
– М-м-м-м… да, я в курсе и… м-м-м… нет, я… я не немой.
Одну часть комнаты занимал футон
[22], другую – маленькая кухонька. Под облупившимся наклонным потолком Сервас заметил пустые пивные бутылки, на кухонном столике громоздились стопки грязных тарелок. На полу внахлест лежали разномастные ковры, а на футоне бесформенной кучей валялась одежда вперемешку с иллюстрированными журналами. Похоже, ложась спать, Мандель даже не удосуживался разгрести постель от хлама, под которым она была погребена. Зеленоватый полумрак комнаты подрагивал вместе с тусклым светом телеэкрана. Шла лента новостей, и голоса журналистов сливались в какое-то инфразвуковое жужжание. Мартен вдруг почувствовал, как что-то потерлось о его ноги, и опустил глаза. Кот. Та самая страхолюдина, что они видели на фотографии в Фейсбуке. Его тигровая шкурка в рыжую, белую и черную полоску, была вся в проплешинах, как выношенный плюш, морда приплюснутая, как у боксера, один глаз закрылся, а другой был подернут полупрозрачной пленкой. Он терся о ноги и громко мурлыкал, точнее, тарахтел, как двухтактный двигатель, и Мартен вдруг подумал, что в кошачьем уродстве есть нечто неотразимо привлекательное.
Когда он поднял голову, его очень удивил взгляд Манделя.
– Но… м-м-м… откуда вы знаете, что я фанат Эрика Ланга?
Сервас пристально посмотрел на него.
– А что? Разве вы не его фанат?
– Да, но…
– Именно поэтому мы и здесь, Реми, – сказал он и увидел, как побледнел Мандель, и его глаза вдруг покрылись такой же прозрачной пленкой, что и кошачьи.
– Мартен, – сказал Венсан, который, пока они говорили, успел подойти к шкафу, встроенному в стенку между кухней и футоном, и открыть его.
– Не прикасайтесь! – крикнул Мандель.
– Успокойтесь, Реми, – отчеканил Сервас, разглядывая платье первопричастницы, приколотое кнопками к задней стенке шкафа над конструкцией, очень напоминавшей алтарь. Над низким книжным шкафом возвышались две больших свечи в подсвечниках и висели фотографии в рамках.
Он тоже подошел к шкафу-алтарю, Мандель не отставал от него ни на шаг. На фото они были сняты вместе с Лангом; оба пожимали друг другу руки на книжных салонах, на фестивалях, в книжных магазинах. Оба они за эти годы постарели, но, хотя писатель и был старше, создавалось впечатление, что его фанат старел гораздо быстрее. Между ними угадывалась некоторая фамильярность – та, что возникает, когда автор уже привык каждый год встречать своего самого преданного фаната и признателен ему за эту преданность. И Сервасу подумалось, что писатели со своими книгами входят в круг близких друзей каждого дома. Для некоторых читателей такой писатель невольно становится новым членом семьи, американским дядюшкой, давнишним другом, который, если карьера писателя длится многие десятилетия, прочно входит в их жизнь. К задней стенке шкафа, вместе с платьем, были приколоты кнопками пожелтевшие, все в трещинах, вырезки из газет. Одна из них особенно привлекла внимание Мартена, поскольку в то время он читал и перечитывал ее: «ДЕЛО ПЕРВОПРИЧАСТНИЦ: С ЭРИКА ЛАНГА СНЯТЫ ВСЕ ПОДОЗРЕНИЯ». Статья напечатана в 1993-м в «Ла депеш».
Сервас разглядывал белое платье. Сверху на гвозде висел деревянный крестик на кожаном шнурке. Интересно, давно ли в хибаре Манделя появился этот реликварий?
– Вы давно здесь живете?
Мандель бросил на него подозрительный взгляд.
– Совсем недавно. Здесь жили мои родители, потом мать после смерти отца, а теперь моя очередь…
– Судя по всему, вы последний из жильцов, кто остался в доме?
Фанат Ланга заморгал глазами.
– Владелец продал его инвесторам, которые два года назад хотели построить здесь отель класса люкс. Все жильцы получили уведомление о прекращении договора найма и уехали. Все, кроме меня. Я всегда здесь жил и всегда исправно платил за жилье, и мои родители тоже. Но дело передали в суд, и я получил распоряжение о выселении. Как только кончится зимняя передышка, они вышвырнут меня на улицу.
Эсперандье наклонился над книжным шкафом и принялся перебирать книги. Сервас заметил, что это очень нервирует Манделя. Глаза его быстро моргали и перебегали с Серваса на его заместителя.
– Вы давно его фанат?
– С первого романа…
– С «Первопричастницы»?
Мандель краем глаза наблюдал за Эсперандье.
– Нет, нет, этот третий. Первым был «Лошадь без головы», потом «Треугольник», и только затем «Первопричастница».
Эти книги вышли уже больше тридцати лет назад, а Мандель все еще говорил о них с таким волнением, словно они только что напечатаны.
– А сколько всего вышло романов?
– Двадцать семь под псевдонимом Эрик Ланг и четыре романа ужасов – под настоящим именем: Шандор Ланг.
– А какие ваши самые любимые? – спросил Сервас, почувствовав, что эта тема позволила Манделю немного расслабиться.
– Трудно сказать. Я их все люблю. Конечно же, «Первопричастница». Может быть, «Восковой траур» и «Черные кувшинки»…
Сервас уловил в поле зрения какое-то движение. Эсперандье выпрямился.
– Мартен, иди-ка взгляни.
Он подошел. Венсан держал в руках толстую картонную папку. Когда он открыл ее, Сервас наклонился пониже и вгляделся. В полумраке, да еще при его дальнозоркости, буквы расплывались. Он достал очки и прочел наверху первой страницы: «Глава 1». Под первой была объемистая пачка страниц. Они нашли рукопись Эрика Ланга.
* * *
Сидя перед экраном компьютера и просматривая страничку Реми Манделя в Фейсбуке, Самира Чэн теребила пирсинг на нижней губе. Она проверила все группы, к которым он принадлежал. По большей части это были открытые группы любителей детективов, исключение составляла только одна: любителей научной фантастики. Самира прошерстила их публикации, но не нашла там ничего интересного, потом активировала все уведомления, чтобы получить информацию о похожих группах, и под конец обнаружила единственную закрытую группу под названием «Сердце-разоблачитель».
Она кликнула на войти в группу, чтобы послать заявку администратору, но поскольку группа была закрытая, ей надо было подождать, пока они свяжутся с остальными ее членами. Ладно, можно пока пойти выпить кофе.
Вернувшись, Самира увидела, что ей пришло еще одно сообщение в Фейсбуке. Прежде чем открыть его, она задумчиво погоняла языком пирсинг вокруг нижней губы.
Дорогая Самира!
Мы счастливы принять тебя в наше сообщество членов группы «Сердце-обличитель». Здесь читают только триллеры, нуар и детективы. Если же ты предпочитаешь оптимистически-беспроблемную литературу или мягкое порно, тебе с нами не по дороге.
Однако членом группы «Сердце-обличитель» могут стать не все, кто пожелает. Мы принимаем только настоящих знатоков. Тебе придется доказать, что ты знаток. Ты готова?
Патер Браун, администратор.
Она глядела на экран, не веря своим глазам. Что это было? Лет с двенадцати Самира проглатывала около сорока детективов за год. Патер Браун – явная отсылка к романам Честертона. Она несколько секунд поразмыслила, а потом широко улыбнулась. Ладно, Патер Браун так Патер Браун. Поехали! И набрала самый лаконичный ответ из возможных:
[Да.]
И тут же не замедлил появиться первый вопрос:
[Что такое Сердце-обличитель?]
Усмехнувшись, она ответила без промедления:
[Новелла Эдгара Аллана По]
Патер Браун, видно, не дремал, поскольку сразу же появился следующий вопрос:
[Кого называли Людоедом из Милуоки?]
[Джеффри Дамера]
[Это были легкие вопросы. А теперь кое-что потруднее. Какое имя персонажа означает по-английски «перечитать вслух»?]
Ее это уже начало смешить. Тем более что под рукой был «Гугл». Но она сомневалась, что наступит момент, когда вопросы уже не будут такими чепуховыми.
[Рипли у Патриции Хайсмит.]
[Великолепно. Кто автор этой криптограммы? (Криптограмма в тексте книги.)]
Она снова улыбнулась. «Черт побери, Патер Браун, да ты шутник».
[Убийца Зодиак.]
Следующее сообщение было без вопроса.
[Ловко выкручиваешься. Браво. Поехали дальше.]
«Да пошел ты, мудрец хренов! Дери свой дрын!» – подумала она.
[Какое имя из четырех букв носили рок-музыкант и персонаж детектива?]
«Ой, ой! – подумала она. – Да этот Патер Браун, оказывается, онанист-скорострел».
Ей понадобилось секунд десять, чтобы найти ответ, и реакция была немедленной:
[Да ты прямо торпеда. Еще два вопроса – и тебя примут в Вальхаллу. Ну, держись…]
[Я готова. Хоть килограмм.]
[У какого романа первая часть называется «Муки полиции?»]
Черт… небольшой экскурс в «Гугл» – и вот он, ответ.
[Бальзак, «Темная история».]
Она достала из ящика стола плитку черного шоколада, в котором содержится в два раза больше антиоксидантов, чем в черном чае, и в четыре – чем в зеленом.
[Внимание, последний вопрос: какой пожиратель (убийца, уничтожитель) бумаги носит имя одного из сортов вина?]
Самира нахмурилась. Ни фига себе, что за дебильный вопрос? Нет, в самом деле. Сортов вина? Она не пьет вино! Только крепкий алкоголь и кофе. Чэн опять потеребила пирсинг на губе. Да кто они такие, члены этого клуба? Адепты интеллектуальной мастурбации? Библиотечные крысы?
Она отломила еще кусочек шоколада. Ужасно захотелось выкурить сигарету.
Какой пожиратель бумаги носит имя одного из сортов вин?
Да ну их всех к черту!
* * *
– Реми, как вы это объясните? – сказал Сервас.
Мандель прикусил губу, как мальчишка, которого уличили в провинности. Мартен встретился с ним взглядом. На него глянули глаза затравленного оленя, за которым несется свора собак, и глаза эти отчаянно бегали в потемневших орбитах, пока мозг лихорадочно искал выход.
– Эрик Ланг говорит, что у него украли рукопись… Это вы похитили рукопись у Ланга, Реми?
Великан быстро замотал головой, но рта так и не открыл.
– Тогда каким образом она оказалась здесь?
– …подарок…
Он говорил так тихо, что Сервасу послышалось «родарок».
– Что?
– Мне… подарили…
– Кто подарил?
– Эрик… господин… Ланг…
Сервас выдержал долгую паузу, потом спросил:
– В самом деле? Тогда почему он говорит, что ее украли?
Реми Мандель пожал плечами и скорчил почти комическую гримасу.
– Не знаю…
– Почему Эрик Ланг подарил вам к тому же неоконченную рукопись, Реми?
– …верность…
Еще одно слово, которое невозможно было разобрать.
– Что?
– Чтобы отблагодарить меня за верность, – постарался четко проговорить великан, нервно сглатывая слюну. – Я его… м-м-м… самый давний фанат.
– Но этот текст был у него в работе.
– У него… у него были… запасные экземпляры… Это всего лишь… один из оттисков…
– А по какому случаю он сделал вам подарок, Реми?
Великан безмолвствовал. У него явно не было ответа на этот вопрос. Сервас осмотрел первую страницу, ту самую, на которой было напечатано «Глава 1».
– На ней нет даже никакого посвящения, – заметил он.
Ответом было очередное пожимание плечами.
– А знаете, что я думаю? Я думаю, что вы ее все-таки украли, Реми. В ту ночь, когда проникли в дом Лангов. В ту ночь, когда ударили сначала Ланга, а потом его жену в виварии. Зачем вы выпустили на волю змей, Реми?
Мандель бросил на него полный ужаса взгляд.
– Подарок! Подарок!
Великан все больше и больше приходил в возбуждение.
– Спокойно, Реми, спокойно, – сказал Сервас, уже подумывая, что на задержание надо было отправляться другим составом.
Он взглянул на Эсперандье, у которого на лице читалась та же мысль. В такой тесноте, если Мандель на них набросится, придется драться, пока они его не скрутят. Сервас сделал шаг и встал между дверью и фанатом, на случай если тот попытается удрать. По огромному телу Манделя прошла дрожь, а выражение его лица становилось все более и более тревожным.
– Спокойно, Реми, – тихо повторил Сервас. – Вы поедете с нами в отдел полиции, договорились? Мы должны задать вам несколько вопросов.
Его потрясло, как неожиданно изменилась физиономия гиганта. С нее разом слетела вся тревога, и он стал покорным и каким-то погасшим, словно силы совсем покинули его. Сейчас Мандель напоминал спортсмена, измотанного последним рывком. Он закрыл глаза, вздохнул и покачал головой.
Мартен не спеша достал наручники.
– Реми Мандель, начиная с одиннадцати часов трех минут сегодняшнего дня, четверга, восьмого февраля, вы задержаны.
* * *
– Реми Мандель, вы задержаны на двадцать четыре часа, начиная с восьмого февраля. Ваше содержание под стражей может быть продлено, – снова объяснял Сервас уже в кабинете службы судебной полиции. – Вы имеете право вызвать врача, право сообщить родственникам, запросить присутствие адвоката, – прибавил он, вскользь пройдясь по этой части условий содержания. – Этот допрос записывается на видеокамеру, которую вы можете видеть вон там. Вам могут предоставить еду и питье. Вы хорошо себя чувствуете? Вам нужен врач? Не хотите ли пить? Нет ли у вас аллергии на продукты питания?
За несколько минут до этого Сервас по телефону проинформировал прокуратуру. Он намеренно сделал так, чтобы самый важный вопрос – требует или нет задержанный присутствия адвоката – остался в тени, погребенный под грудой другой информации. Но Реми Мандель, похоже, был не в себе и плохо соображал.
– Вы поняли меня? – настаивал Мартен.
Гигант кивнул.
– Вам что-нибудь нужно?
Он отрицательно помотал головой. Сервас вздохнул. В этот момент в кабинет ворвалась Самира.
– Патрон, у вас есть пара минут?
Он взглянул на часы.
– Две минуты, но не более. Время задержания пошло.
Мартен вызвал Эсперандье и попросил его внимательно приглядывать за Манделем. Ему уже приходилось видеть, как задержанные выпрыгивали из окна, даже если допрос шел на третьем этаже.
– У меня возник вопрос, на который я ответить не могу, – сказала Самира, указывая на экран своего компьютера.
– Что за вопрос?
– Какой пожиратель бумаги носит имя одного из сортов вин?
– Что?
Она повторила вопрос. Капитан удивленно воззрился на нее.
– Ты прервала допрос задержанного, чтобы я помог тебе ответить на вопрос викторины?
Самира Чэн улыбнулась:
– Это не викторина, а тест для вступления в закрытую группу в Фейсбуке, к которой принадлежит Мандель. Я пытаюсь выяснить, был ли он в Сети в то время, когда умерла Амалия Ланг. Но для этого мне надо вступить в группу.
Сервас еще раз прочитал вопрос. Потом сел на место Самиры и напечатал ответ. Спустя десять секунд они получили сообщение.
Поздравляем! Теперь ты член группы «Сердце-обличитель»!
Он уже собрался выйти из кабинета, когда Чэн его остановила:
– Подождите, патрон.
Мартен обернулся. Самира склонилась над экраном. Он снова подошел к ней.
– Реми Мандель опубликовал два поста в группе «Сердце-обличитель» в ту ночь и почти в то же время, когда была убита Амалия Ланг… И долго обменивался сообщениями еще несколько часов.
– А потом?
– Похоже, ничего.
– Совпадение что надо… Только сильно смахивает на попытку обеспечить себе алиби, как думаешь? А мог он отправить его со своего телефона?
– Запросто.
– Надо выяснить, был ли в это время его телефон в зоне вышки Старой Тулузы.
Самира, тихо выругавшись, еще раз что-то быстро набрала на клавиатуре и в следующую секунду соединилась с НПСП, Национальной платформой судебных перехватов, интерфейса для прослушки и запросов к операторам. Ее развернул за огромную цену в сто пятьдесят миллионов евро один из гигантов электроники, который специализировался в вопросах аэронавтики, обороны и наземного транспорта. С 12 сентября минувшего года использование платформы для нужд полиции стало обязательным, и с того самого дня она донимала своих пользователей постоянными сбоями. На сегодняшний день самым примечательным происшествием стала прослушка одного из подозреваемых, которого «пасла» полицейская бригада по борьбе с наркотиками: он вдруг с удивлением услышал у себя в телефоне только что завершенный собственный разговор. Единственное, что было в платформе положительного, так это возможность в три клика запросить у оператора детальный счет или геолокализацию и через полчаса получить ответ.
– Он мог и сам их создать. Вот тут я вижу, что он состоит в списке регуляторов.
– Регуляторов чего?
– Постов. Он мог сам их создавать.
– Проверить сможешь?
– Не знаю… Мне понадобятся коды, но, даже имея их, если дезактивированы уведомления, касающиеся группы и программированной публикации, я ничего не увижу. Могу попросить техническую дирекцию, чтобы они установили наблюдение. У них есть и компьютер, и мобильник. Но я не уверена, что они смогут так легко получить информацию. Фейсбук – сеть непроницаемая, они отвечают, когда им заблагорассудится, разве что полетит жесткий диск. Так что, я думаю, ничего не выйдет.
Она отсоединилась. Сервас вышел в коридор и достал свой телефон, чтобы позвонить Эрику Лангу.
– Ваша рукопись найдена…
– Что? Где? – Голос у писателя был очень удивленный.
– У вашего фаната. Реми Мандель, это имя вам о чем-нибудь говорит?
– Да, конечно.
– Он заявляет, что эту рукопись вы ему подарили.