Тревоги оказались напрасными. Зять Ковалика переместился за стол к официанткам и что-то азартно рассказывал им, раскачивая перед собой рюмкой с чужим коньяком.

Переместившись с Альбиной в самую затемненную часть зала, я чувственно поцеловал ее в губы. Она охотно и умело ответила. Музыка закончилась. Мы вернулись на место.

«Веселенький вечер у меня вырисовывается, – удовлетворенно подумал я. – А ведь всего несколько часов назад я, как последний босяк, брел по морозной улице и мечтал разжиться стаканом водки! Неисповедимы изгибы синусоиды, никогда не знаешь, что от нее ожидать – взлета или падения».

Во время больших торжественных застолий прием пищи делится на три этапа: холодные блюда и закуски, горячее, десерт. Мне довелось быть на нескольких банкетах, и везде я видел одну и ту же картину: к подаче основного блюда гости уже так наедались и напивались, что мясо в них никакое не лезло. Десерт всегда оставался невостребованным. Редко-редко какая-нибудь холеная манерная дама просила в конце вечера подать мороженое, задумчиво подцепляла ложечкой крохотный кусочек, пробовала, морщилась и отставляла в сторону: «Что-то не то. Вот в Москве я пробовала – там, да, там, конечно, – не сравнить».

Еще один обычай больших застолий: к подаче горячего все гости вновь собираются за столом. Будешь ты кушать лангеты и отбивные или нет – твое дело, но за столом находиться обязан.

Дожидаясь смены блюд, я разговорился с Сергеем, демонстративно занявшим место между мной и Коваликом.

– Ты где работаешь? – спросил я.

– В ДОСААФ. Я – мастер спорта по автомногоборью. Сейчас дела у нас идут не очень, так что меня перекинули инструктором по экстремальному вождению. Работа – не бей лежачего: два-три ученика в месяц.

– Кто учится?

– Водители из обкома партии да чекисты.

Пока мы вполголоса обсуждали проблемы умирающего на глазах ДОСААФ, между Коваликом и Анжеликой Васильевной возник спор. Хозяин кафе предложил супруге не портить гостям вечер и оставить неприятный разговор на потом. Супруга кооператора была категорически против.

– Хорошо, – согласился Евгений Викторович. – Пошли ко мне в кабинет, там поговорим.

После их ухода в нашей компании стало скучно. Сергей-автогонщик с женой демонстративно не общался, а со мной у него общих тем для разговора не было. Я решил обезопасить себя на оставшийся вечер и вывести Сергея из строя.

– А не выпить ли нам за знакомство? – предложил я.

Альбина, сидевшая напротив, с недоумением посмотрела на меня. Пить спиртное во время перемены блюд, да еще в отсутствие главных участников застолья – это нонсенс.

– А что, можно, – поддержал меня Сергей.

Маша повела плечами: «Мне-то что, пейте, если хотите».

Я взял початую бутылку коньяка и почти доверху налил два пузатых фужера.

– Осилишь? – с подначкой спросил я автогонщика.

Он хмыкнул, решительно взял фужер в руки.

– Я, пожалуй, запью, – пробормотал я, наливая в высокий стакан яблочный сок.

– А я так хлобыстну! – решительно заявил Сергей. Он решил покрасоваться перед женой, продемонстрировать ей бесшабашную гусарскую удаль: «Посмотри, курица мокрая, как настоящие мужики пьют!»

Мы подняли фужеры, чокнулись, выпили. Сергей отщипнул кусочек хлеба, зажевал. Больше съестного на столе не было, официантки еще не успели принести горячее.

Я, опустошив фужер до дна, неспешно запил соком. Никто ничего не заметил. Я проделывал этот номер уже не раз, в нем главное – не спешить. Старый мудрый опер, научивший меня как пить и не пьянеть, говорил: «Во рту человека без проблем помещается полстакана жидкости. Потихонечку выпей всё, но не глотай. Когда будешь запивать, то выпусти спиртное в стакан с соком».

Наконец-то подали горячее: запеченного целиком молодого поросенка с хреном. Соблюдая обычай, Сергей отрезал себе крохотный кусочек, наспех проглотил его и пошел общаться с длинноволосым диск-жокеем. Девушки к горячему не притронулись, я тоже был сыт.

Моя знакомая Инга, не понаслышке знающая оборотную сторону ресторанной жизни, как-то рассказывала: «Горячее почти всегда остается нетронутым. По окончании банкета делят его так: нетронутые блюда забирают себе повара и официантки, все остальное достается кухонным рабочим. После хорошего застолья даже посудомойки по неделе в магазин за продуктами не ходят».

Ковалик задерживался. Надо было как-то поддерживать беседу за столом и продержаться до начала танцев.

– Альбина, а ты где работаешь? – спросил я.

Она повеселела:

– В горпромторге товароведом, а мама на такой же должности – в горпродторге. Через меня «Встреча» закупает мебель и посуду, а мама поставляет продукты. Семейный подряд! Один Сереженька у нас не при делах. Зарплата – с гулькин нос, а строит из себя бог знает кого.

– А ты, Маша, после института кем будешь?

– Организатором культурно-массовых мероприятий, – неохотно ответила она.

Со второго этажа спустились супруги Ковалик. Анжелика Васильевна, не останавливаясь, прошла в гардеробную, а директор кафе вернулся к нам, велел волосатому включить музыку. Как только прозвучали первые такты вселенского шлягера «You`re my heart, you`re my soul» в исполнении группы «Модерн Токинг», я поднялся, приглашая девушек пойти потанцевать. Маша пошла со мной, а Альбину отец попросил остаться.

Ритмичное диско быстро сменили медленные композиции. Темп праздничного вечера стал замедляться. Наевшиеся и напившиеся гости уже не стремились весело и азартно поскакать под елкой. Медленный танец с понравившейся партнершей – самое приятное времяпровождение после второй смены блюд. Я танцевал с Машей. Как-то само собой получилось, что мы с ней переместились в тень и стали целоваться. Я понимал, что мне ни в коем случае нельзя поддерживать личные отношения со свидетельницей по делу, но Маша первая коснулась моих губ, и я не устоял.

Вернувшись в кабинку, мы застали интересную картину: в углу, откинувшись на стену, дремал подкошенный коньяком Сергей. Рядом с ним курила длинную тонкую сигарету задумчивая Альбина. Евгений Викторович настраивал шестиструнную гитару, украшенную переводными наклейками с заграничными красавицами.

– Как я понял, диспут с Анжеликой Васильевной был неприятным? – спросил я у Ковалика.

– Как всегда, – подкручивая колки, ответил он. – Начали с одного, перешли ко второму, закончили третьим. Ты, Андрей, не обращай на нас внимания, мы сами во всем разберемся.

– Пошли, поговорим, – взяла меня за руку Альбина.

Мы вышли из кабинки, проскользнули мимо бара и остановились в темноте, среди составленных в кучу столов.

– У тебя есть куда поехать? – спросила она.

– Квартира есть, только на чем мы туда доберемся?

– Я у отца машину попрошу.

– А как муж? Он же когда-нибудь проснется.

– Странно, что ты об этом спрашиваешь. Ты же его специально споил. Или у тебя поменялись планы на вечер? – нахмурилась она.

Я обнял ее, легонько поцеловал в щеку и прошептал в самое ушко:

– Альбина, у меня никаких планов не было и нет. Если ты позовешь меня, то я пойду или поеду с тобой хоть на край света. Не получится с машиной – пошли пешком, за час как-нибудь доберемся.

– Поехали сейчас.

– Альбина, придется немного подождать. Я вижу по твоему отцу, что у него есть ко мне разговор. Давай посидим, послушаем пару песен, потом я вызову его поговорить, и мы смоемся.

– Я боюсь, что мама вернется. Она всегда вначале психанет, уедет, а потом возвращается как ни в чем не бывало.

– Мама – не проблема! Было бы желание – придумать всегда что-то можно.

– Тогда пошли к отцу. Быстрее послушаем – быстрее уедем.

Настроив гитару, Евгений Викторович курил, сбрасывая пепел под стол. Маша со скучающим видом сидела напротив, Сергей похрапывал в углу. Сервировка стола изменилась. Мясная тема была заменена на морскую: на столе появилась нарезка из красной рыбы, паюсная икра в вазочке, мясо крабов, свежий белый хлеб и мягкое сливочное масло.

– Где вы бродите? – спросил нас директор кафе. – Мне давно пора для укрепления голосовых связок выпить коньячку, а не с кем! Маша компанию не поддерживает, зять спит, как сурок, вас нет.

– Мы здесь. – Я наполнил рюмки из новой бутылки, девушкам налил вина.

– Поехали! – Мы с Коваликом выпили, закусили кто чем.

– Когда-то, – Евгений Викторович кончиком пальца расправил усы, посмотрел на дочь. Та кивнула: «Все в порядке, выглядишь молодцом!» – Так вот, – продолжил он, – когда я жил в Омске, моим соседом по подъезду был Вовка Шандриков. Знаешь такого, он на два года младше меня?

– Нет, – честно признался я. – Я тоже жил в Омске, но о Шандрикове ничего не слышал.

– Парадокс нашей жизни! – воскликнул Евгений Викторович. – На слух все его песни знают, а кто их автор – история, покрытая мраком. Пока был жив Высоцкий, Шандриков оставался в его тени, и это понятно: Высоцкий не сходил с языка, о его красивой жизни не судачил только ленивый, а сейчас перестройка, гласность… Вова как был анонимным автором-исполнителем, так им и остался.

– Что он поет? – не представляя, о ком идет речь, спросил я.

Ковалик взял в руки гитару, ударил по струнам:

В понедельник, после Пасхи, мне тогда хоть удавись,На работе, для отмазки, нужен был больничный лист.

– Все-все-все! – замахал я руками. – Знаю я его песни. Я жил в рабочем общежитии. Как только народ подопьет, так этот «Понедельник» на весь этаж гремит. Пойдешь в рейд шпану гонять, там эту же песню хулиганы на гитаре бренчат. Соберутся менты выпивать, в обязательном порядке на магнитофоне «блатных» ставят: «В понедельник, после пасхи», «Червончики», «Златые кольца и браслеты на руках».

– Две последние песни – не его, – проявил познания в блатной музыке Евгений Викторович. – У Вовки более душевные композиции. Если отбросить из его песен матерки, то получится жизненная поэзия есенинского типа. Послушай сам. Я спою его самую проникновенную песню. Называется она «Баллада о граненом стакане».

Пока Ковалик в песенном виде излагал философские размышления своего омского знакомого, я прикинул, чем для меня могут кончиться посиделки во «Встрече».

«Если кто-то застучит, что я здесь встречал Новый год, то я отвечу, что занимался в кафе оперативной работой. Нет лучшего источника информации, чем пьяненький свидетель. Ковалик сам подал мне эту идею, когда сказал, что про взрыв разговоры вести не стоит.

Не зря Евгений Викторович так похож на Хезлвуда: у него такой же приятный голос, и на гитаре играет он просто мастерски. Репертуар, правда, странноватый для бывшего партийного работника, но что еще можно петь во время пьяного застолья? Если бы сейчас Ковалик затянул «Свечу» из «Машины времени», это было бы не к месту…

Судя по Ковалику, в партийных органах работают умные, интересные и здравые ребята. Только почему-то их человеческие качества начинают проявляться, когда они покидают властные структуры, а пока сидят в райкомах, ничего, кроме «Партия – наш рулевой», слышать не желают… А куда рулит партия – не знает уже никто. Куда рулю я? К обиженной на мужа Альбине. Как говорил Вольтер: «Если бы бога не было, его надо было бы выдумать». Если бы автогонщик не облил жену под бой курантов, то у Альбины бы наверняка нашелся другой повод рассориться с ним и укатить на всю ночь с понравившимся мужиком… Приятно сознавать, что этот мужик – я».

По окончании песни гости дружно зааплодировали. Ковалик вернул гитару швейцару и увел меня в дальний угол поговорить.

– По нашему делу ничего не прояснилось? – кивнул он на взорванную кабинку.

– Пока нет. Времени-то прошло – чуть больше суток.

– Я тут думал-думал и пришел к выводу, что без Самошкина дело не обошлось. Кстати, меня-то ты больше не подозреваешь? Мне никто из покойников дорогу не переходил, а с Шафиковым мы и вовсе были в приятельских отношениях.

– А с Тихоном?

– До сей поры вполне мирно расходились. Ты Машу не подозреваешь? Она безобидная девчонка. Про «Белую стрелу» ты не думал?

Как ни крепился Ковалик, коньяк все-таки начал действовать – в разговоре Евгений Викторович стал перепрыгивать с одной темы на другую.

– «Белая стрела», если она есть, бьет выборочно, а здесь одним ударом четверых завалили. Это «клубок», в нем всегда есть невинные жертвы. Все акции возмездия, которые проводит «Белая стрела», всегда четко аргументированы, а тут-то кто негодяй? Тихон? Яковлев? Шафиков? Не может быть, чтобы все четверо были отъявленными мерзавцами, заслуживающими смерти.

– Андрей Николаевич, если что-то станет известно…

– Вы хотите предложить взаимовыгодный союз?

– Что-то в этом роде. Я не хочу блуждать в потемках. Жить в непонятках – это не по мне. Я даже готов пойти на разумные траты… Нет, нет, ты только не подумай, что я хочу купить тебя халявным коньяком и продуктовым набором к празднику. Тут дело в другом. Сегодня, когда я увидел тебя на дороге, что-то подсказало мне, что ты – тот человек, который способен прояснить ситуацию. Я чую, понимаешь, чую, что вокруг меня идет какая-то крысиная возня, и хочу знать: какова ее природа, кто мои враги и чего мне опасаться в ближайшем будущем.

– Я понял вашу мысль и вот что могу сказать: крысиная возня началась вокруг всех кооператоров. Мы ждем начала мафиозных войн, передела собственности. Взрыв в вашем кафе – это только первая ласточка, что будет дальше – никто не знает. Давайте договоримся так: если вам что-то станет известно, вы мне об этом тут же сообщаете, если что-то узнаю я, то – взаимно.

Мы скрепили наш договор рукопожатием и собрались вернуться к столу, но остановились: по залу уверенной походкой в сторону кабинки прошествовала Анжелика Васильевна.

– Вот черт! – с досады Ковалик сплюнул на пол. – Я думал, после сегодняшнего разговора она не приедет. Появилась, мать ее, все планы пообломала!

Настала пора воспользоваться плодами заключенного союза.

– Евгений Викторович, мы с Альбиной хотим уехать, – дерзко заявил я. – С машиной не поможете?

– Сдалась тебе эта Альбина! – раздраженно ответил он. – Она такая же стервозная, как ее мать: никогда не знаешь, что от нее ожидать. Куда вы ехать собрались?

– К какой-то подруге Альбины. Она хочет мужа проучить за хамство, а я так, за компанию прокачусь.

– Ага, «за компанию»! Звучит так же правдоподобно, как музыка Баха в сельском туалете. А то я свою дочь не знаю!

– Нет, так нет! Мы можем пешком пройтись. Сегодня не так холодно. За час не околеем.

– Чтобы насмерть замерзнуть в большом городе – это надо постараться. Подъезды на каждом шагу – грейся, сколько душа пожелает.

Ковалик, прищурившись, посмотрел в глубь зала и сделал преинтереснейшую гримасу: правая бровь у него выгнулась дугой, а левая осталась на месте. Я бы так не смог. У меня мимика лица не такая развитая.

– Поступим так, – заявил он тоном, не терпящим возражений. – Во всем надо соблюдать приличия. Вы заберете с собой Машу, покатаете ее по городу, а там утро наступит, и у нее общежитие откроется… Две девочки и мальчик – это не сбежавшая от мужа молодуха, это вполне прилично: ты провожаешь Машу, а Альбина за вами увязалась… Машину мне вернете через час. Андрей Николаевич, с транспортом я на тебя полагаюсь, не давай Альбине стрелять пробками в «Трех точках». Ни к чему хорошему это не приведет, поверь мне.

– Я не представляю, что такое «Три точки», – честно признался я.

– Вот и хорошо, что не представляешь! Иначе Серега свою жену до завтрашнего вечера не увидит. Альбину, как ей вожжа под хвост попадет, не остановишь. Андрей Николаевич, через час, от силы, через полтора машина должна быть на месте, иначе вы меня без колес оставите. Договорились?

Мы еще раз хлопнули по рукам и вернулись к столу. Евгений Викторович изобразил, что приятно удивлен возвращению жены, и предложил ей подняться в кабинет, уладить возникшие разногласия. Как только они скрылись наверху, я сказал:

– Девушки, мы уезжаем! Евгений Викторович нам свою машину на час одолжил.

Альбина и Маша переглянулись.

– Все вместе едем? – осторожно спросила Ивлева.

– Вместе, вместе, а там решим, кому куда, – ответил я.

– Я сейчас, – Альбина поднялась и вышла на кухню.

– Андрей Николаевич, вы уверены, что мне надо с вами ехать? – робко спросила Маша.

– А зачем тебе здесь одной оставаться? С нами веселее будет.

Альбина вернулась решительная и посвежевшая. Недолгая отлучка выветрила у нее весь хмель.

– Андрей, быстренько одевайся и иди на кухню, там тебе все скажут.

Охотно уступив инициативу дочери директора «Встречи», я накинул «аляску» и зашел куда велели. Официантки вручили мне три набитых полиэтиленовых пакета. В одном, самом тяжелом, торчали горлышки бутылок с шампанским, в другом позвякивали стаканы, третий пакет был набит всякой снедью.

– Вам туда! – официантки проводили меня к запасному выходу.

Не успел я выйти на крыльцо, как подъехала директорская «Волга». Задняя дверца открылась.

– Андрей, иди сюда! – позвала Альбина. – Ставь пакеты на пол. Сегодня поедем по «Трем точкам».

– С какой начнем? – равнодушно спросил водитель.

– «Оля, я тебя люблю!»

Глава 12

«Три точки»

Весной 1980 года неизвестный безумец совершил поступок, всколыхнувший весь город – на балконах подъезда шестнадцатиэтажного дома большими печатными буквами он написал: «Оля, я тебя люблю!» Слово «Оля» влюбленный смельчак разместил на четырнадцатом этаже, остальные слова – ниже, по одному на каждый этаж. Я осматривал эту надпись. Чтобы выполнить ее так аккуратно, надо было перелезть через ограждение балкона наружу и орудовать кистью, зацепившись свободной рукой за декоративную плиту. Вариант: сообщники автора надписи могли держать его за ноги, свесив «художника» с балкона вниз головой. Вся надпись была выполнена за одну ночь. Кому она посвящена и кто ее автор, осталось неизвестным.

По большому счету в течение нескольких лет «Оля, я тебя люблю!» была самой яркой достопримечательностью нашего города. Про нее упоминали даже на Сибирском кубке команд КВН: – «Что такое возвышенная любовь? – Это «Оля, я тебя люблю!» Выше просто некуда!»

К шестнадцатиэтажке, где некогда красовалась легендарная надпись, мы подъехали около четырех часов утра.

– Бери бутылку шампанского, стаканы и пошли наверх! – скомандовала дочь кооператора.

– Альбина, лифт наверняка не работает! – запротестовал я.

– Все работает, пошли.

Делать нечего. Я рассовал стаканы по карманам куртки, взял в руки бутылку и пошел вслед за девушками. Лифт, естественно, не работал. Ночь же! Где это видано, чтобы лифт жужжал после одиннадцати вечера.

– Пешком пойдем? – спросил я, пару раз нажав на безжизненную кнопку лифта.

– Не будь ребенком, поедем на лифте, – ответила Альбина.

Она подошла к закрытой на врезной замок комнате управления лифтом, вытащила из прически заколку, согнула ее пополам, вставила в замочную скважину, пошевелила туда-сюда и… открыла дверь! Щелчок рубильника – и лифт загудел, спускаясь на первый этаж.

– Я в детстве была шкодливой девочкой, – пояснила Альбина. – Мы с пацанами еще не такие номера проворачивали! Как-то раз, помню, в одной пятиэтажке мы сняли все навесные замочки на почтовых ящиках и перевесили их в соседний дом. Представьте, как здорово получилось! Приходишь после работы домой, хочешь забрать газету, а там – фигушки – чужой замок висит. Снимай его, как хочешь, ключа-то нет.

– Вас не ловили на таких забавах? – поинтересовался я, входя в лифт.

– Пацанов ловили, а мне всегда удавалось сбежать. Один раз, правда, мужик догнал меня, сорвал с головы шапочку. Пока соображал, что к чему, я успела улизнуть. Дома сказала, что шапочку на улице хулиганы отобрали.

На последнем этаже лифт остановился, мы вышли на балкон.

– Тут кто-то уже был, – сказал я, показывая на пустые бутылки в углу.

– Не поленился же этот «кто-то» пешком ползти на шестнадцатый этаж! – недовольно пробурчала Маша. Ей затея с поездкой по «Трем точкам» не нравилась.

– Ребята, какие вы неромантичные! – воскликнула Альбина. – Чем же еще заниматься в праздник, как не стрелять пробками с «Оля, я тебя люблю!». Вы только посмотрите вокруг, какая красота! Нет ничего прекраснее ночного города, а вы ноете, как будто я вас на комсомольское собрание привезла.

– Куда стрелять? – спросил я.

– Андрей, ты что, здесь в первый раз? – удивилась Альбина. – Стреляй в сторону проспекта. Если кому-то на голову пробка упадет, это к счастью. Шучу. Пробка до проспекта не долетает. Проверено. Ты готов? Маша, держи стаканы. Поехали! За Новый год!

Распив бутылку на высоте, мы пошли вниз пешком. Стены подъезда шестнадцатиэтажки были расписаны нецензурными стихами, изредка встречались мудрые изречения и едкие эпиграммы.

Между седьмым и восьмым этажами Альбина остановилась.

– Это мне посвящено, – она с гордостью показала на выцарапанную на известке надпись.

– Да ну! – усомнился я. – Откуда ты знаешь, что это про тебя?

– Пять лет назад один парень ухаживал за мной: цветочки дарил, до дому провожал. Я поиграла с ним в любовь, а потом отшила. Он обиделся и написал. Видели, как глубоко процарапано? Чтобы забелить не смогли.

– Я бы на твоем месте хоть имя стерла, – сказала Маша.

– Зачем? – пожала плечами Альбина. – Пускай остается на память.

Надпись на стене была лаконичной: «Альбина К. – тупая овца!»

После «Оля, я тебя люблю!» мы поехали стрелять пробками на набережную. На сей раз я решил схитрить и одну бутылку сэкономить. Пока Альбина отвлеклась, я открыл шампанское, оставив пробку в руке. Не успели мы выпить, как из переулка к нам тихо подкрался автомобиль ГАИ, из него вышли два инспектора.

– Так-так, – осуждающе сказал первый инспектор, – распиваем спиртные напитки в общественном месте? Что-то мне ваша машина знакома… О, так это Евгения Викторовича «Волга»! А где он сам?

– Я за него, – дерзко ответила дочь Ковалика.

– У вас водитель трезвый? – с подозрением спросил второй инспектор.

Мне до смерти не хотелось доставать служебное удостоверение и объяснять гаишникам, кто я такой. Вместо препирательств я взял в салоне «Волги» початую бутылку коньяка, щедро плеснул в два стакана.

– Это за Новый год, – сказал я инспекторам, протягивая коньяк. – Без закуски жахнете?

Они засмеялись, лихо опустошили посуду и уехали.

С набережной мы отправились на третью точку, именуемую в народе «Слава КПСС!». Воспевающий партию лозунг располагался на вершине холма, на другом берегу реки, прямо напротив городской набережной. Изготовлен он был из огромных металлических букв, хорошо видимых с противоположного берега. Точка «Слава КПСС!», как и «Оля, я тебя люблю!», была культовым местом, но популярностью пользовалась лишь у лиц, имеющих собственный транспорт. От ближайшей остановки до «Славы КПСС!» пешком идти было далековато, а зимой, в мороз, даже опасно – дорогу могло замести.

На «Славе КПСС!» мы остановились на краю укатанной площадки, рядом с последней буквой «С». Я выстрелил пробкой с уже открытой на набережной бутылки, девчонки подмены не заметили. Наступало утро, праздничная энергия у них таяла на глазах, особенно у деятельной дочки кооператора.

Допив шампанское, Альбина отвела меня в сторону.

– Андрей, ты чего так себя ведешь? – укоризненно сказала она. – Маша же обидится. Она же девушка. Красивая. Мы с тобой всю дорогу обнимаемся-целуемся, а она у нас одна сидит, как неродная. Иди, поцелуй ее. Маша замерзла, ее надо отогреть.

– Не сейчас, – ответил я. – Ко мне приедем, там отогрею.

С дороги, по которой мы приехали, появился свет фар, и на площадку выехали три легковых автомобиля. Из них высыпала толпа веселой молодежи. Послышались шуточки, задорный смех, раздались хлопки открываемых бутылок шампанского, звон стаканов.

– За «Славу КПСС!» – провозгласил пьяный голос.

Толпа ответила ему дружным хохотом:

– За перестройку, мать ее, за гласность! За Славу из КПСС!

Грохнул пистолет-ракетница, и над рекой взмыла ввысь красная сигнальная ракета.

– Горком ВЛКСМ гуляет, – пояснила подошедшая к нам Ивлева.

– У них послезавтра похороны, а сегодня веселье брызжет через край, – усмехнулся я.

– А что им, плакать, что ли? – возразила Альбина. – Жизнь продолжается. Когда они еще так повеселятся, как не в Новый год?

– Еще немного постоим, и афганцы приедут, – мрачно пошутил я. – У них тоже скоро похороны, самое время шампанское на вершине холма попить да из ракетницы пострелять.

– Так, все, наплюйте на горком! – распорядилась Альбина. – Давайте поцелуемся одновременно все втроем. Я давно хотела попробовать, да компании подходящей не было.

Мы попробовали. Получилась полная ерунда, зато стало весело, наступило то раскрепощение, когда каждый понимает, что условности отброшены, и можно воплотить в реальность самые дерзкие сексуальные фантазии. Я так увлекся девушками, что не сразу обратил внимание на слова Маши:

– Вон того парня в «аляске» и белых дутиках видите? – спросила она. – Он в одном кабинете с Яковлевым сидел, потом его выгнали за гомосексуализм.

– Да ну! – для приличия усомнился я.

Мне, честно говоря, было совершенно безразлично, кто гомосексуалист в горкоме ВЛКСМ, а кто – нет. Меня больше волновали другие вопросы: «Их двое, я – один. Теоретически я представляю, как все должно происходить, а вот на практике – с чего начать, чтобы не выглядеть дураком?» От одной мысли о предстоящей близости с двумя девушками у меня дух захватывало: «Какие, к черту, гомики! Пускай они друг друга перестреляют из ракетницы, а мне бы понять, с кого начать: с инициативной Альбины или с Маши, которая ни в чем не откажет?»

– Я вам точно говорю, – не унималась Ивлева. – Его фамилия Лаберт. Он стал к одному молоденькому комсомольцу-активисту приставать, тот секретарю горкома пожаловался, и Лаберта уволили по собственному желанию.

– Да хрен с ним, с гомиком! – рубанул я. – Это они раньше шифровались, а сейчас полезли, как грибы после дождя. Поехали домой, нам уже пора машину возвращать.

В автомобиле Альбина затихла и стала посапывать. Меня тоже тянуло в сон, но я крепился. Маша выглядела относительно бодро: то ли меньше нас пила, то ли была менее восприимчива к спиртному.

По ночному, пустынному после праздника городу мы быстро доехали до места. Едва переступили порог моей квартиры, Альбина скинула с себя дубленку и сапоги, прошла в комнату и рухнула одетая на кровать.

– Я полежу пять минут и встану, – сонным голосом сказала она. – Вы пока шампанское открывайте, позовете меня.

Мы с Ивлевой ушли на кухню, не сговариваясь, прильнули друг к другу и стали с упоением целоваться. Минут через десять она отстранилась от меня:

– Пойду, посмотрю, как там Альбина, – прошептала она.

Умаявшаяся за ночь дочь кооператора спала как убитая. Мы попробовали растолкать ее, но ничего не получилось.

– Поступим так, – предложил я. – Сейчас разберем кровать, разденем ее и уложим спать.

– Она проснется, ругаться будет, – предостерегла Маша.

– Не будет, я найду ей занятие.

С трудом мы сняли с Альбины платье, стянули колготки, накрыли одеялом и вернулись на кухню. Желания заниматься любовью уже не было. Возня с дочерью Евгения Викторовича отняла у нас последние силы.

– Может, выпьем? – пытаясь найти выход из ситуации, спросил я.

– В меня уже ничего не лезет, – уставшим голосом ответила Маша.

– А как насчет всего остального?

– Если ты хочешь, я согласна, если нет – я буду счастлива. Я за эту ночь так умаялась, что ног под собой не чувствую.

– Тогда пошли спать.

– Ты только свет не включай, когда я буду раздеваться, – попросила она.

Я фыркнул, как кот, которому предложили вчерашнюю сметану.

– Иди, раздевайся, я потом приду.

Ворочавшуюся во сне Альбину пришлось сдвинуть к стене, рядом с ней легла Ивлева, я примостился с краю, обнял Машу, проверил ладонью упругость ее груди и вырубился.

Проснулся я, когда на улице уже было светло. Полностью одетая Маша стояла рядом с кроватью и трясла меня за плечо.

– Андрей, – после новогодней ночи она перешла со мной на «ты», – закрой за мной, я домой пошла.

– Ты давно проснулась? – поднимаясь с кровати, спросил я. – Крепко же я спал, что не почувствовал, как ты перелезла через меня.

У дверей я поцеловал Машу, напомнил ей о звонке в пятницу, вернулся в кровать, обнял Альбину и снова уснул.

Глава 13

Соблазнение Афродиты

Проснулся я от жалобных стонов Альбины:

– Господи, как мне плохо! Зачем я повезла вас по «Трем точкам»? Лучше бы я вчера упала со скалы и разбилась, чем сегодня так мучиться. Андрей, будь человеком, принеси воды.

Я выполнил ее просьбу.

– Андрей, – сделав маленький осторожный глоток, спросила Альбина, – я вчера сильно с ума не сходила? После шампанского на «Славе КПСС!» у меня в памяти провал… Господи, как меня мутит! А голова-то как трещит! Говорила мне мама: «Не шляйся по ночам с кем попало, наутро стыдно не будет». А как не шляться, если душа просит? Андрей, что ты молчишь? Не будь сволочью, рассказывай, что я делаю голая в твоей кровати? Сколько сейчас времени? Где Маша? Она была здесь или мы ее по дороге высадили?

– Рассказываю обо всем по порядку. Вчера ты вела себя в высшей степени похвально, слова плохого о тебе сказать не могу. Маша уехала в восемь утра. Сейчас два часа дня. Еще вопросы есть?

Альбина, прикрывая обнаженную грудь одеялом, попыталась сесть на кровати, но тут же обессиленно рухнула назад.

– Принеси мокрое полотенце, – попросила она.

Я сходил на кухню, проверил, какие запасы спиртного у нас остались, намочил полотенце и вернулся к умирающей дочке кооператора.

– Меня сейчас вырвет, – призналась она.

– Альбина, ты что предлагаешь: весь день бегать вокруг тебя? То воды дай, то ведро. У меня у самого сердце трепещет, в голове дятел стучит, во рту сушняк, а ты: сходи туда, сходи сюда! Давай подойдем к решению возникшей проблемы более радикально. У нас осталась бутылка шампанского и примерно полторы рюмки коньяка. Шампанское оставим, коньяк поделим. Как говорится, от чего заболел, тем и лечись.

– Откуда у тебя шампанское? – пытаясь вспомнить вчерашний вечер, спросила она. – Мы, вроде, все должны были выпить.

– Коньяк нести? – вместо ответа спросил я. – Давай я тебе полрюмки с чаем разведу, получится живительный коктейль.

– Неси, но учти: если я умру, ты будешь во всем виноват.

После холодного чая с коньяком Альбина немного приободрилась.

– Кто меня вчера раздевал? – нахмурив брови, спросила она.

Я постучал себя пальцем в грудь.

– Какой ужас! Не успела я познакомиться с мужчиной, как оказалась голая в его кровати.

– Альбина, а как надо было поступить: оставить тебя спать одетой на полу? Что за утреннее раскаяние? Домой придешь, перед мужем каяться будешь.

– Во, видел? – она показала мне «комбинацию из трех пальцев». – Это он вчера начал, ему и прощение просить. Я вчера на скандал не нарывалась и шампанским его не обливала.

– Когда он тебя начнет искать? Поди, уже очухался?

– Если я чуть живая, то Серега раньше завтрашнего утра в норму не придет. Он на редкость плохо переносит спиртное. Когда ты вчера его коньяком спаивал… Кстати, а почему ты-то не опьянел? Сергей сразу же с катушек съехал, а ты – хоть бы хны!

– Один старый мудрый алкаш научил меня: если хочешь не пьянеть за столом, то надо закусывать консервированными ананасами.

– Вчера что, ананасы на столе были? – она поморщила носик, вспомнила вчерашний вечер, передернулась. – Фу, какая гадость, это шампанское! Как его только люди пьют.

– Пошли на кухню, я тебя кофе угощу.

– Как я пойду, голая, что ли? Я же не буду неумытая платье надевать. У тебя нет никакого халата? Вот скажи, какой был смысл меня раздевать до самых плавок? Тебе было интересно посмотреть, какое я белье ношу?

Я засмеялся.

– Альбина, если бы тебе было лет сорок пять, я бы до тебя даже пальцем не дотронулся, а так, посуди сама, это же кощунственно – уложить симпатичную девушку в кровать и не полюбоваться ее прекрасным телом. Я же не извращенец, Альбина, у меня нормальные половые инстинкты: если есть возможность раздеть девушку, надо действовать, а не ворон считать.

– Вы мне на колготках затяжки не сделали? Если найду хоть одну стрелку, я вас обоих убью.

– Какой мелочный повод для двойного убийства! Альбина, у меня есть длинная фланелевая рубашка, она кое-какие детали не скроет, но в целом будешь выглядеть очень даже пристойно.

– Давай рубашку и иди на кухню. Я стесняюсь при тебе одеваться.

– Вчера что-то не стеснялась.

– Вчера я тебя не видела. Ты меня видел, а я тебя – нет.

В моей рубашке, с голыми ногами, Альбина выглядела соблазнительно. Заметив, что я ее нагло рассматриваю, она попыталась натянуть рубашку на колени, но, естественно, ничего не получилось.

– Перестань пялиться на меня! – раздраженно сказала она. – Я не умытая, не расчесанная, вся помятая, а ты сидишь и ухмыляешься, всякую фигню про меня думаешь.

– Подскажи, пожалуйста, какую именно «фигню» я про тебя должен думать?

– Как какую? Скажешь: взбаламутила вчера, наобещала с три короба, а сама, пьяная, уснула.

– Перестань! Вчера был отличный вечер. Я не жалею ни об одной минуте ни в кафе, ни на «Трех точках».

Выпив чашку кофе, Альбина пошла умываться. По шуму воды в ванной я без труда мог догадаться об изменениях в ее планах на ближайшее время.

Вначале вода из крана бежала ровной умеренной струйкой: это Альбина умывалась перед тем, как пойти домой. Потом напор воды то усиливался, то уменьшался: она регулировала температуру. Затем звук бьющейся о чугунную ванну струи сменился ровным шуршанием душа и, как завершающий аккорд водно-гигиенической феерии, из-за двери донеслось бульканье наполняемой водой ванны.

«Она надумала остаться! – мысленно улыбнулся я. – Действительно, куда спешить, если жизненные силы стали возвращаться?»

Дверь в ванную комнату приоткрылась.

– Андрей, иди сюда! Скажи, отчего у тебя шампунь не пенится?

– Ты истратила на пену мой последний шампунь? – Я рванул в ванную. – Ё-мое! Все до последней капли вылила, весь флакон израсходовала! Альбина, лучше бы ты стирального порошка себе насыпала: и пена бы была, и дешевле бы обошлось. Мне чем теперь голову мыть, не подскажешь?

Разнежившаяся в теплой ванной Альбина высунула из жиденькой пены гладкую ногу.

– Прикоснись к моей ноге губами, и я тебе достану три флакона любого шампуня.

– Я и без шампуня прикоснусь, – я смахнул ладошкой пену с ноги и поцеловал ее.

– Андрей, – ее голос стал печальным, словно она внезапно вспомнила, как в одиночестве гуляла по городскому парку поздней осенью. – Я стою перед тяжелым выбором. Если я выпью шампанского, то умру, если не выпью, то тоже умру. Как умереть – вот в чем вопрос!

– Умирать надо на позитиве, тогда твоя душа устремится к звездам. Если отдашь концы в унынии, то провалишься в ад.

– Если так – иди, открывай… Нет, постой, я еще не решилась. Мне надо настроиться, сделать первый шаг… Андрей, почему ты вчера Машу не поцеловал, не хотел это делать прилюдно или решил оставить все на потом? – Она внимательно посмотрела мне в глаза. – Андрюша, как ты думаешь, а не полетать ли мне в сладких грезах? Муж меня до завтра не спохватится. Сегодня он будет весь день пить, спать и снова пить. Утром я его растолкаю на работу и скажу, что в новогоднюю ночь по его милости мне пришлось ночевать у подруги. Подруга подтвердит… Часов до девяти вечера я свободна. Ты готов поухаживать за мной?

– Всегда готов! – по-пионерски бордо отрапортовал я.

– Ты будешь исполнять мои дурацкие прихоти?

– Альбина, будь моя воля, я бы купил ящик шампанского и неделю бы только и делал, что твои прихоти выполнял. Ты уверена, что тебе надо вернуться к девяти?

– Конечно, уверена. Мне надо будет помыть голову, высушить волосы, приготовить вещи на работу. Мне выспаться надо будет. Иди за шампанским, не трать время зря.

Я принес в ванную табурет, поставил на него два стакана, воткнул в них по коктейльной трубочке.

– У тебя даже соломинки есть? – удивилась Альбина.

– Конечно, есть! Вчера в один из пакетов нам их целую пачку положили. Могу поделиться, дать штук десять с собой.

– Спасибо, ты очень щедр!

Я вернулся на кухню, принес из холодильника шампанское.

– Стрелять, надеюсь, не будем?

– Погоди, – остановила Альбина. – Я вспомнила один видеофильм, там мужчина на грудь своей обнаженной возлюбленной шампанское лил. Давай повторим – это будет так романтично!

– Альбина, ты учти, бутылка у нас одна, истратим ее на баловство – вторую, при всем желании, нигде не купим.

– Ну и что с того, что бутылка одна! Мы же не алкоголики, просто так шампанское пить.

– Давай выпьем за твое здоровье, – предложил я.

– Когда выйду на пенсию, тогда будешь о моем здоровье беспокоиться, – она кончиками пальцев помассировала виски. – Как же этот фильм назывался? Ничего не могу вспомнить!

– Альбина, видел я этот фильм! Он ей потом на живот шампанское льет и языком слизывает.

– Ты бы так смог? – заинтересованно спросила она.

– Если бы мы вчера не мотались по «Трем точкам» и приехали ко мне с полным комплектом шампанского, я бы вас обеих в нем выкупал и с ног до головы облизал. Весь язык бы стер.

– Маша на нас не обиделась? А то скажет, что мы ее силком всю ночь за собой возили.

– Она тебе, правда, сестра или нет?

Альбина рукой изобразила волны, бегущие вдаль.

– Или троюродная сестра, или четвероюродная, как-то так. Пока папа кафе не открыл, я и не знала, что у меня такая родня есть.

– Альбина, а что вчера Маша в кафе делала?

– Папа приглашал на праздник двух деловых партнеров, но они не смогли приехать. Маша, как ты понимаешь, должна была развлекать их, разговор за столом поддерживать.

Бутылка в моих руках нагрелась, пробка выскочила, но я успел, не потеряв ни капли, разлить шампанское по стаканам.

– Прошу вас, леди!

Альбина едва пригубила шипящее вино и поставила стакан на табурет.

– У тебя с Машей вчера ничего не было? – равнодушно-уточняющим тоном спросила она.

– И было бы – не сказал, – усмехнулся я. – Мой жизненный принцип: о женщинах – никому и ничего.

– Это ты сейчас такой принцип придумал? Красиво звучит, благородно. А вот мой муж не такой. Он мне все уши прожужжал про свою бывшую жену: то восхваляет ее, то последними словами вспоминает.

– Твой муж был женат? Вот бы не подумал. Он с виду довольно смирный мужичок.