Анастасия через стол протягивает руку, Алексей протягивает руку ей навстречу. Они держатся за руки.

— Надо отнести нашего господина в постель, пока он не утонул, — проговорил Ролдеро.



Кликнув на помощь стражника, мы с немалым трудом отволокли бесчувственного Ригеноса в его покои и швырнули на кровать. Ролдеро положил руку мне на плечо.

АЛЕКСЕЙ. Мы многому научились.

— Брось изводить себя, друг. Ни к чему это. Или ты думаешь, мне доставляет удовольствие, когда режут детей и насилуют девушек?

АНАСТАСИЯ. Это хорошо.

АЛЕКСЕЙ. Мы выдержали испытание.

Он вытер губы тыльной стороной ладони, словно уничтожая мерзкий привкус последних слов.

АНАСТАСИЯ. Надеюсь... (Встает и обходит по очереди окна (почему-то пропустив пятое), отдергивает портьеры — зрителю видно, что там пусто — и снова задергивает.)

— Однако не забывай, Эрекозе, что иначе подобная участь ожидала бы наших детей и наших девушек. Да, элдрены красивы. Но то же самое можно сказать о многих ядовитых змеях и о волках, которые загрызают овец. Куда честнее делать то, что надлежит, чем убеждать себя, что ты тут ни при чем. Понимаешь?



Алексей взглядом следит за ней. Анастасия возвращается к столу, берет свой стул и придвигает его к стулу Алексея. Они снова сидят рядом, лицом к залу, и держатся за руки.

Мы стояли в королевской спальне и глядели друг на друга.



АЛЕКСЕЙ. Ты пропустила одно окно.

— Спасибо, Ролдеро, — сказал я.

АНАСТАСИЯ. Там никого нет.

— Я не даю плохих советов, — отозвался он.

АЛЕКСЕЙ. Что там, на улице?

— Знаю.

АНАСТАСИЯ. Там не улица. Там двор.

АЛЕКСЕЙ. И что там, во дворе?

— Не ты решил вырезать детей, — сказал он.

АНАСТАСИЯ. Ничего.

— Да, но я решил ничего не говорить королю, — ответил я.

АЛЕКСЕЙ. А погода какая?

АНАСТАСИЯ. Солнечная.

Видно, услышав, что речь зашла о нем, Ригенос пошевелился и что-то пробормотал.

АЛЕКСЕЙ. Значит, сейчас день?

— Пошли, — ухмыльнулся Ролдеро. — А то, неровен час, очухается и вспомнит про песенку, которую так порывался нам спеть.

АНАСТАСИЯ (пожимает плечами). Наверное...

В коридоре мы расстались. Ролдеро пристально поглядел на меня.

АЛЕКСЕЙ (дотрагивается до щеки Анастасии). Ты запачкалась.

АНАСТАСИЯ. Дай мне платок, пожалуйста.



Алексей достает из кармана носовой платок и протягивает Анастасии, та стирает со щеки грязь. Вертит платок в руках. Делает из платка фигурку зайца с длинными ушами и дразнит ею Алексея.



— Так было надо, — сказал он. — Так было угодно предкам. Пусть совесть тебя не мучает. Быть может, в глазах потомков мы будем мясниками, чьи руки по локоть в крови. Но мы знаем, что это не так. Мы люди. Мы воины. Мы сражаемся с теми, кто хочет уничтожить нас.

Помнишь, каких зверей тебе делал мсье Жильяр из платка, когда ты болел?

Я молча похлопал его по плечу, повернулся и направился к себе.

АЛЕКСЕЙ. Конечно, помню. Чудак. (Забирает у Анастасии платок и делает из него другую фигурку.) Он со мной обращался как с ребенком. А я, между прочим, царь.

Лишь увидев у двери стражника, я вспомнил о девушке.

АНАСТАСИЯ. Ты любил его?

АЛЕКСЕЙ. Нет. Но он был забавный.

— Все в порядке? — спросил я солдата.

АНАСТАСИЯ. А у меня никогда не было забавных гувернанток. Все были зануды, одна хуже другой.

— Да вроде, — ответил он. — Человеку, князь Эрекозе, отсюда не сбежать. Но вот если она призовет на помощь своих дружков-половинников…

АЛЕКСЕЙ. Да помню я, помню. Помнишь, как ты подкладывала кнопки на сиденье мадемуазель Дижон?

— Когда они появятся, тогда и решим, как быть, — оборвал его я. Он отпер дверь, и я вошел.

АНАСТАСИЯ. Это не я. Это Маша.

АЛЕКСЕЙ. Нет, ты.

При свете одной-единственной лампы в комнате почти ничего не было видно. Взяв со стола вощеный фитиль, я зажег другую лампу.

АНАСТАСИЯ. Честное слово, не я.

АЛЕКСЕЙ (берет руку Анастасии и целует). Ладно, пусть не ты. Но я-то помню, что ты.

Девушка лежала на кровати. Глаза ее были закрыты, щеки — мокры от слез.

АНАСТАСИЯ (пренебрежительно). Что ты можешь помнить!

Значит, они тоже плачут, подумал я.

АЛЕКСЕЙ. А вот и помню.

АНАСТАСИЯ. Ладно, сдаюсь. Это не Маша, это я делала.

Я старался ступать тихо, но девушка, видимо, услышала мои шаги. Она открыла глаза; мне показалось, в них мелькнул страх, но я не был уверен. Глаза у нее были странные — без зрачков, с золотистыми и голубыми искорками в глубине. Заглянув в ее глаза, я припомнил слова Ролдеро и где-то даже поверил ему.



Алексей вдруг выпускает руку Анастасии, встает, подходит к пятой портьере, которую Анастасия пропустила, и резким движением отдергивает ее.

— Как ты? — спросил я глуповато. Она не ответила.

Там пусто. Алексей задергивает портьеру и возвращается на место.



— Я не причиню тебе зла, — проговорил я тихо. — Будь моя воля, я пощадил бы детей. Я пощадил бы воинов, которые пали в бою. Но у меня есть только власть вести людей на смерть. Я не в силах спасти им жизнь.

(Усмехается.) Ну что?

АЛЕКСЕЙ. Прости.

Она нахмурилась.

АНАСТАСИЯ. Прощаю.

— Меня зовут Эрекозе, — сказал я.

АЛЕКСЕЙ. Ты всегда меня обманывала, всегда. Всегда жулила. В фанты жулила, в лото жулила, в шашки жулила. Никто так не жулил, как ты.

— Эрекозе?

Она произнесла мое имя нараспев, и мне почудилось, для нее оно было привычнее, чем для меня самого.

— Ты знаешь, кто я такой?

— Я знаю, кем ты был прежде.

— Я возродился, — сказал я, — но не спрашивай меня как.

— Возродившись, ты как будто не особенно счастлив, Эрекозе.

Я пожал плечами.

— Эрекозе, — повторила она и тихо и печально рассмеялась.

— Чему ты смеешься?

Она промолчала. Я пытался продолжить разговор, но она закрыла глаза. Я вышел из комнаты и бросился на кровать, что стояла неподалеку от двери.

То ли, наконец, подействовало вино, то ли почему еще, но спал я неплохо.

АНАСТАСИЯ. Как это можно жулить в шашки, хотела бы я знать.

15. Возвращение

АЛЕКСЕЙ. Почему-то у тебя дамок получалось больше, чем было шашек.

Проснувшись поутру, я умылся, оделся и постучал в дверь Эрмижад.

Тишина.

АНАСТАСИЯ. Ничего подобного.

Сбежала, подумалось мне. Каторн, разумеется, решит, что я ее отпустил. Распахнув дверь, я ворвался в комнату.

АЛЕКСЕЙ. Все про тебя говорили, что ты не ребенок, а наказание Божие. Непоседа и егоза. Мама даже плакала из-за тебя.

Эрмижад никуда не сбежала. Она по-прежнему лежала на кровати, уставившись в потолок.

АНАСТАСИЯ. Ну, это только один раз, из-за глобуса.

— Как тебе спалось? — спросил я. Ее глаза зачаровывали меня словно бездонная пучина звездного неба.

АЛЕКСЕЙ. Еще из-за шляпки и из-за кролика.

Ни слова в ответ.

— Тебе нехорошо? — ляпнул я, не подумав.

Она, видно, решила не обращать на меня внимания. Сделав последнюю попытку и натолкнувшись на ту же глухую стену молчания, я отступился и направился в парадную залу дворца. Там меня поджидал Ролдеро в компании с другими маршалами, на которых нельзя было смотреть без жалости. Король Ригенос и Каторн отсутствовали.

АНАСТАСИЯ (огорченно). Я не знала, что из-за шляпки и из-за кролика мама плакала.

Глаза Ролдеро блеснули.

— Судя по твоему виду, голова у тебя не болит.

АЛЕКСЕЙ. Совсем немножко.

Он был прав. Я не испытывал никаких неприятных последствий от весьма изрядного количества выпитого накануне вечером вина.

АНАСТАСИЯ. Я не хотела никого огорчать, клянусь.

— Я в полном порядке, — сказал я.

АЛЕКСЕЙ. Да она почти и не плакала.

— Хорошо быть Бессмертным! — рассмеялся он. — Мне так легко отделаться не удалось, не говоря уж о короле с Каторном и остальных. Да, вчера мы погуляли на славу.

АНАСТАСИЯ. Если б я могла вернуть все обратно, я бы никогда ее не огорчала. Я бы никого не огорчала.

Придвинувшись поближе, он проговорил:

АЛЕКСЕЙ. Ты и не огорчала. Я просто так сказал. Тебя любили больше всех нас.

— Надеюсь, друг мой, ты сегодня в лучшем настроении.

АНАСТАСИЯ. Зачем, зачем ты мне сказал, что она плакала из-за кролика!

— Да вроде как, — отозвался я. По правде сказать, я чувствовал себя опустошенным.

АЛЕКСЕЙ. Да не плакала она. Я это придумал.

— Хорошо. А как наша пленница? Ничего?

АНАСТАСИЯ. Ах, зачем, зачем...

— Ничего.

— Не пробовала обольстить тебя?

АЛЕКСЕЙ. Перестань, прошу тебя.

— Даже не пожелала со мной разговаривать!

АНАСТАСИЯ. О, если бы все вернуть обратно...

— Тоже неплохо, — Ролдеро нетерпеливо огляделся. — Когда же они соизволят проснуться? Нам столько надо обсудить! Мы что, идем в глубь материка, или как?

АЛЕКСЕИ. Никогда ничего нельзя вернуть обратно.

— Помнится, мы решили, что лучше всего будет, оставив здесь сильный гарнизон, вернуться домой. Вдруг, пока наш флот был под Пафанаалем, враги высадились на берегах двух континентов?

АНАСТАСИЯ. А у нас в палате одна женщина говорит, что можно.

Ролдеро кивнул.

АЛЕКСЕЙ. Так она, должно быть, сумасшедшая.

— Да, так будет разумнее всего. Но мне, откровенно говоря, этот план не по душе, ибо я жду не дождусь новой схватки с элдренами.

Я согласился с ним.

АНАСТАСИЯ (вздыхает). Да, наверно. Я как-то об этом не подумала.

— Мне неймется поскорее закончить войну, — сказал я.

АЛЕКСЕЙ. Расскажи про свою палату.

Однако мы слабо представляли себе расположение армии элдренов. На Мернадине имелось еще четыре крупных города, главным из которых был Лус-Птокай. От него рукой было подать до Равнин Тающего Льда. Герцог Бейнан утверждал, будто Арджевх находится там. Однако сейчас, вполне вероятно, принц элдренов спешит на выручку Пафанаалю. Такое развитие событий представлялось нам наиболее правдоподобным, поскольку Пафанааль занимал ключевую позицию на морском побережье Мернадина. Захватив город, мы получили возможность беспрепятственно пополнять наши ряды и запасы провизии.

АНАСТАСИЯ. Не знаю, что рассказывать.

АЛЕКСЕЙ. У вас есть буйные?

Если Арджевх на самом деле движется к Пафанаалю, значит, все идет так, как мы и предполагали. Оставив в городе основную часть нашего войска, мы вернемся в Нунос, примем на борт те дивизии, которые из-за малого количества кораблей не в состоянии были отправиться в поход вместе с нами с самого начала, и тронемся в обратный путь.

Однако у Ролдеро были иные планы.

АНАСТАСИЯ. Нет, у нас все тихие. А у вас?

— Нам не след забывать о колдовских крепостях Внешних Островов, — сказал он мне. — Они лежат на Краю Света. Надо как можно скорее завладеть ими.

АЛЕКСЕЙ. У нас тоже.

— Что за спешка? Чем провинились перед тобой эти Внешние Острова? — спросил я. — И почему раньше про них никто не заговаривал?

АНАСТАСИЯ. А санитары у вас злые?

— Да потому, — ответил Ролдеро, — что даже дома мы стараемся в разговорах избегать упоминания о Призрачных Мирах.

АЛЕКСЕЙ. Не очень. Меня сильно били только два раза.

Я с деланным отчаянием всплеснул руками.

АНАСТАСИЯ. И меня только два.

— Снова Призрачные Миры?

АЛЕКСЕЙ. Сильно — два или всего два?

АНАСТАСИЯ. Сильно.

— На Внешних Островах находятся ворота в Призрачные Миры, — сказал Ролдеро. — Оттуда к элдренам на помощь могут прийти их мерзкие дружки. Теперь, когда Пафанналь в наших руках, нам нужно покончить с ними на западе — на Краю Света.

АЛЕКСЕЙ (гладит ее руку). Бедная моя...

Быть может, я зря сомневаюсь в словах Ролдеро? Или он переоценивает все-таки могущество обитателей Призрачных Миров?

АНАСТАСИЯ. Ну, не так уж сильно.

— Ролдеро, тебе доводилось видеть половинников? — спросил я.

— О да, мой друг, — отозвался он. — Ты ошибаешься, если считаешь их мифическими существами. Они реальны — правда, чуть по-иному, чем мы с тобой.

АЛЕКСЕЙ. Вообще-то у нас хорошо. Кругом зелень, деревья,

Он меня убедил. Признаться, я доверял Ролдеро как никому другому.

АНАСТАСИЯ. И у нас.

— Тогда мы слегка подправим наши планы, — решил я. — Основная часть войска останется отражать попытки Арджевха овладеть Пафанаалем с суши. Мы вернемся в Нунос, пополним число кораблей, возьмем на борт воинов, которые дожидаются нас там, и поплывем на Внешние Острова, пока Арджевх, если мы правильно все рассчитали, будет гробить свои силы под стенами Пафанааля.

АЛЕКСЕЙ. У меня хорошая кровать. Самая лучшая в палате.

АНАСТАСИЯ. У окна, да?

Ролдеро кивнул.

АЛЕКСЕЙ. У окна.

— Неплохо задумано, Эрекозе. Но как быть с девушкой? Как нам с толком использовать такой козырь?

АНАСТАСИЯ. А моя кровать у двери.

Я нахмурился. Мне претила сама мысль о том, чтобы как-то «использовать» Эрмижад. Я прикинул, где ей будет безопаснее всего.

АЛЕКСЕЙ. А кормят вас хорошо?

— Мне кажется, оставлять ее тут ни в коем случае нельзя, — сказал я. — Отвезем ее в Некраналь. Там ей никто не придет на помощь, а если она ухитрится сбежать, ей придется ох как туго. Что ты скажешь?

АНАСТАСИЯ. Третьего дня на обед была лапша по— флотски.

Ролдеро вновь кивнул.

— Пожалуй, ты прав. Весьма разумно.

— Надо будет посоветоваться с королем, — проговорил я.

АЛЕКСЕЙ (радостно). У нас тоже! Люблю лапшу по— флотски. В Ставке мы часто ели лапшу по-флотски.

— Разумеется, — подмигнул мне Ролдеро.

— И с Каторном, — прибавил я.

АНАСТАСИЯ. А я не люблю. А сегодня должна быть гречневая каша. И кисель.

— Да, согласился он. — Особенно с Каторном.

Возможность переговорить с королем и Каторном нам представилась уже ближе к вечеру. Бледные и измученные, они быстро согласились со всеми нашими предложениями. Они готовы были сказать «да» на что угодно, лишь бы только их оставили в покое.

— Закрепившись здесь, мы не должны терять времени, — сказал я, обращаясь к королю. — Нам следует отплыть из Нуноса самое позднее через неделю. У нас теперь есть все основания ожидать ответного нападения со стороны элдренов.

— Ага, — пробормотал Каторн, глядя на меня налитыми кровью глазами. Ты правильно сообразил: нельзя допустить, чтобы Арджевх призвал себе на помощь Призрачные Рати.

АЛЕКСЕЙ. Я не люблю киселя.

— Приятно слышать, князь Каторн, что ты одобряешь мою задумку, — бросил я.

АНАСТАСИЯ. А я люблю.

Он криво улыбнулся.

— Ты начинаешь мне нравиться, Эрекозе. Еще бы тебе не быть таким мягким с врагами, ну да это пройдет.

АЛЕКСЕЙ. Помнишь, как ты пролила вишневый кисель на юбку мадемуазель Леруа?

— Там поглядим, — отозвался я.

АНАСТАСИЯ. Во-первых, не вишневый, а молочный. Во-вторых, я сделала это не специально.

АЛЕКСЕИ. Так я тебе и поверил.

Пока наши воины, опьяненные победой и вином, развлекались на улицах Пафанааля, мы обсудили мой план до мельчайших подробностей.

План был неплохой.

Он сработает, если элдрены поведут себя так, как мы ожидаем. Мы были уверены, что они поведут себя так и никак иначе.

АНАСТАСИЯ. А как ты сам забросил в речку зонтик баронессы Буксгевден?

Каторн оставался командовать гарнизоном Пафааналя, а мы с Ригеносом возвращались в Нунос. Ролдеро вызвался составить нам компанию. Приходилось надеяться, что по пути домой нас не перехватит флот элдренов, ибо мы решили сократить экипажи кораблей до минимума с тем, чтобы, насколько возможно, усилить гарнизон крепости. Так что, столкнувшись с вражеским флотом, мы оказались бы в незавидном положении.

Несколько дней мы провели в приготовлениях. Наконец настал день отплытия.

АЛЕКСЕЙ. Ты откуда знаешь? Это было в Ставке.

На рассвете тяжелогруженые корабли вышли из гавани Пафанааля. Их трюмы были забиты сокровищами элдренов.

Поупиравшись, король согласился поселить Эрмижад в каюте рядом с моей. Его отношение ко мне после той веселой ночи в Пафанаале заметно изменилось. Он держал себя так, словно мое присутствие его смущало. Должно быть, он смутно помнил, на какое посмешище сам себя выставил. Быть может, он не забыл моего отказа отпраздновать вместе с ним победу, а быть может, завидовал моей воинской славе, — хотя, видит Бог, мне эта слава и даром была не нужна.

АНАСТАСИЯ. Ольга рассказывала. А дяде Георгию кто шею маслом намазывал? Кто кидал в генералов хлебными шариками?

Или он почувствовал мое отвращение к войне, в которой я сражался за него, и испугался потерять полководца?

Возможности поговорить с королем откровенно мне никак не представлялось, а у графа Ролдеро нашлось одно-единственное объяснение: дескать, устроенная в Пафанаале резня утомила Ригеноса ничуть не меньше, чем меня самого.

АЛЕКСЕЙ (смущенно). Это когда я был совсем маленьким ребенком.

В этом я, признаться, сомневался, ибо король как будто ненавидел элдренов сильнее прежнего, что отчетливо проявлялось в том, как он обращался с Эрмижад.

Девушка продолжала играть в молчанку. Она почти ничего не ела и редко покидала каюту. Но однажды вечером, прогуливаясь по палубе, я увидел ее: она стояла у борта и глядела на воду. Вид у нее был такой, словно она готовилась свести последние счеты с жизнью.

АНАСТАСИЯ. Не таким уж и маленьким. А кто нахлобучил арбуз дяде Сергею на голову?!

Решив во чтобы то ни стало помешать ей, я прибавил шагу. Когда я приблизился, девушка искоса посмотрела на меня и молча отвернулась.

Тут на полуют вышел король. Он окликнул меня:

АЛЕКСЕЙ. Не я.

— Эй, князь Эрекозе! Хоть ветер дует тебе в спину, не стоит подходить так близко к элдренской шлюхе!

АНАСТАСИЯ. Ты, ты. Про тебя тоже говорили, что ты не ребенок, а наказание Божие.

Я остановился. Сперва я даже не понял, на что он намекает. Я бросил взгляд на Эрмижад: девушка сделала вид, что не слышала оскорбительной реплики короля. Я отвесил неглубокий, но вежливый поклон.

АЛЕКСЕЙ. Неправда.

АНАСТАСИЯ. Правда, правда. Скажи, у тебя вправду никогда не было жены?

Пройдя мимо Эрмижад, я встал у борта, повернувшись к королю спиной.

АЛЕКСЕЙ. Не было. А ты была замужем?

— Ты будто начисто лишен обоняния, князь! — крикнул король. Я стиснул зубы, но промолчал.

— Подумать только, чего ради мы скоблили палубу после битвы? Неужели для того, чтобы по ней расхаживала эта мерзавка? — продолжал Ригенос.

АНАСТАСИЯ. Нет, не была.

Не выдержав, я повернулся к нему, но на полуюте уже никого не была Я посмотрел на Эрмижад. Она по-прежнему наблюдала за тем, как весла королевской ладьи вспарывают поверхность моря. Ее словно зачаровал ритм их движения. А слышала ли она в самом деле насмешки короля, подумалось мне.

Король Ригенос не упускал возможности уязвить Эрмижад. В ее присутствии он говорил о ней так, как будто ее не было поблизости. Он обливал грязью и ее, и всех элдренов, вместе взятых.

АЛЕКСЕЙ. Это хорошо.

Мне все труднее становилось сдерживать себя, но так или иначе я сохранял самообладание. Что касается Эрмижад, она ни словом, ни жестом не давала понять, что ее задевают королевские замечания,

АНАСТАСИЯ. Почему хорошо?

Я видел Эрмижад реже, чем мне того бы хотелось, и чувствовал, что, несмотря на все предостережения короля, меня влечет к ней. Она была прекраснее любой из женщин, встреченных мною до сих пор. Ее красота разительно отличалась от холодной красоты моей нареченной, Иолинды.

Что такое любовь? Даже теперь, когда мне вроде бы открылось мое предназначение, я не могу дать ответа. Разумеется, я продолжал любить Иолинду, но, незаметно для себя, влюбился в Эрмижад.

АЛЕКСЕЙ. Потому что когда нас отпустят, ты не пойдешь к своему мужу, а останешься со мной.

Я отказывался верить тому, что о ней рассказывали, и относился к ней с приязнью, однако я был тюремщиком, а она — пленницей, и отнюдь не простой. Она была пленницей, от которой, быть может, зависел исход войны.

АНАСТАСИЯ. Я не уверена, что нас отпустят.

Несколько раз я задумывался над тем, годится ли она в заложницы. Если, как уверял король Ригенос, элдрены холодны и жестоки, с какой стати Арджевху беспокоиться о судьбе своей сестры?

АЛЕКСЕЙ. Но ведь мы не позволили им узнать правду. Мы их запутали.

Эрмижад вовсе не казалась мне способной на все те мерзости, о которых так вдохновенно вещал король. Наоборот, у меня сложилось впечатление, что она обладает удивительным благородством души, которое проявлялось еще отчетливее на фоне грубости короля.

АНАСТАСИЯ. Да, я думаю, запутали. Но... я не уверена. Ах, я вообще ни в чем не уверена. Даже в том, что я — это я.

Быть может, подумалось мне, король заметил мою привязанность к Эрмижад и испугался, что Вечный Воитель раздумает жениться на его дочери?

АЛЕКСЕЙ. А ты уверена, что я — это я?

Но я оставался верен Иолинде. У меня не было никаких сомнений в том, что, когда я вернусь из похода, мы сыграем свадьбу.

АНАСТАСИЯ (берет руку Алексея и целует). Да.

Любить можно по-всякому, и форм любви существует бесчисленное множество. Какая из них, в конце концов, побеждает? Не знаю и не буду пытаться угадать.

АЛЕКСЕЙ. Мы ведь не только для них разыгрывали спектакль, верно?

АНАСТАСИЯ. Да, верно.

В красоте Эрмижад было нечто нечеловеческое, однако она немногим отличалась от идеала женщины, который сложился у моего народа.

Лицо ее было удлиненным и заостренным книзу. Джон Дейкер назвал бы его «лицом эльфа» и наверняка отказался бы признать, что черты его исполнены благородства. Раскосые глаза казались слепыми из-за своей странной белизны. Слегка заостренные уши, высокие скулы, стройная, скорее мальчишеская, фигурка. Таковы все элдренские женщины: стройное тело, тонкая талия и маленькая грудь. Пухлые алые губы чуть загибались кверху, так что казалось, будто на устах Эрмижад постоянно играет легкая улыбка.

АЛЕКСЕЙ. Еще затем, чтоб не говорить друг с другом о важном.

Первые две недели пути девушка отказывалась говорить, хотя я всячески подчеркивал свое уважение к ней. Я приказал стражникам, чтобы она ни в чем не испытывала нужды; она поблагодарила меня через них, и это было все. Но однажды, когда я стоял на палубе, глядя на серое море и низкое небо, я услышал за спиной шаги и, обернувшись, увидел Эрмижад.

АНАСТАСИЯ. Да.

— Приветствую тебя, Воитель, — поздоровалась она насмешливо.

АЛЕКСЕЙ. Но когда-то нужно говорить о важном.

Я несказанно удивился.

АНАСТАСИЯ. Нужно.

— Приветствую тебя, госпожа Эрмижад, — отозвался я. На ней было простое шерстяное платье светло-голубого цвета, поверх которого она накинула темно-синий плащ.

АЛЕКСЕЙ. Как ты... ты действительно щупала мой пульс — там? И тебе показалось, что я мертв?

— День исполнен предзнаменований, — проговорила она, бросив взгляд на мрачное небо, где остались теперь только два цвета — свинцово-серый и бледно-желтый.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался я.

АНАСТАСИЯ. Я могла ошибиться.

Она рассмеялась. У нее был чудесный, звонкий смех. Он воспринимался как музыка небес, а вовсе не ада.

АЛЕКСЕЙ. Ты решила, что я умер.

— Прости меня, — сказала она. — Я хотела позлить тебя, нб вижу, что ты не из тех, кого легко вывести из равновесия.

АНАСТАСИЯ. Я ошиблась.

Я усмехнулся.

АЛЕКСЕЙ (с обидой). Ты обучалась работе сестры милосердия. Ты не должна была ошибиться.

— Спасибо на добром слове, госпожа. Должен признаться, мне порядком надоели всякие суеверия, не говоря уж об оскорблениях.

— Это не оскорбления, — ответила она. — Они мелки и ничтожны.

АНАСТАСИЯ. Боже мой, в том состоянии, в каком я была...

— Ты снисходительна.

— Таковы все элдрены.

АЛЕКСЕЙ (кричит). Ты не должна была одна прыгать с грузовика! Ты должна была забрать меня с собой!

— Я слышал иное.

АНАСТАСИЯ. Я ошиблась. Прости меня.

— Догадываюсь.

— Между прочим, у меня все тело в синяках, улыбнулся я. — Ваши воины не особенно церемонились, когда мы сошлись с ними в битве.