– А ты – один из главных начальников СЭПО, – ответил Бергер. – К которой я никогда не имел никакого отношения. С чего бы ты вдруг стал мне помогать?
– Мы помогаем друг другу, – произнес Стен.
Пчела все жужжала, но не могла заглушить ночную сцену, всплывающую в голове. Бергер уставился на Августа Стена сквозь темноту, так что тот почувствовал необходимость продолжить:
– Теперь ты в моей команде, Сэм. Ты мне понадобишься всерьез, как только я узнаю подробнее о том, что он замышляет. А пока прошу тебя просто подождать. Для тебя готовится конспиративная квартира. Но завтра утром ты мне нужен, без обсуждений.
– А что он, черт возьми, может замышлять? Какой-нибудь теракт?
– Да такой, каких еще не было…
– Ну-ну, – перебил Бергер. – Самый страшный теракт в истории Швеции. Но мне-то о нем ничего не известно. Просто бесит эта ваша дурацкая секретность.
Стен громко вздохнул и откинулся в поеденном молью кресле. Потом произнес:
– Долгие годы Карстен был моим ближайшим соратником, одним из ключевых сотрудников СЭПО. А потом оказался предателем, виновным в государственной измене, которого я так долго искал. Он похитил Аишу Пачачи по той же причине, по которой убил твою коллегу и друга, Сильвию Андерссон, Сильян. Чтобы добраться до моего важнейшего агента – отца Аиши, Али Пачачи, человека с целой сетью контактов. Иными словами, он похитил Аишу, чтобы заставить молчать Али.
Там, лежа на кровати унылого номера дешевой гостиницы, Бергер почувствовал, к своему ужасу, как в нем снова просыпаются полицейские инстинкты.
– А все потому, что Али вот-вот раскроет, каким образом планируется совершить крупнейший в истории Швеции теракт?
– Да, – кивнул Стен. – По моей версии, международная террористическая организация пытается заставить Али замолчать и для этого подкупила Карстена. Скорее всего, речь идет об ИГИЛ, Исламском государстве, но точных сведений пока нет.
Бергер огляделся по сторонам, но в мрачном номере зацепиться взглядом было не за что. И не за кого, если не считать начальника отдела СЭПО.
– Так значит, это из-за Карстена я оказался в таком дерьме? – спросил Бергер. – Из-за него меня разыскивает вся Швеция? «Разыскивается бывший полицейский, убивший подозреваемого». Выстрелил в убийцу из моего старого служебного пистолета. Зачем, черт возьми?
Стен покачал головой.
– Пока не совсем ясно. Но он что-то испытывал к Молли Блум. Как ты помнишь, за вами следил. Но в его отчетах проскальзывал странный подтекст, я это понял уже потом, когда прочитал все подряд. Он называл вас мужчиной и женщиной, только обозначал это символами.
– Символами?
– Да, вот такими, – сказал Август Стен, вынимая ручку и рисуя на последней странице газеты.
Взглянув на символы – ♂ и ♀ – Бергер поднял брови. Август Стен продолжал, показывая:
– ♂ – это ты, Сэм, а ♀ – Молли.
– Молли, которая лежит в коме с моим ребенком в утробе, – произнес Бергер мрачно и покачал головой.
Стен приподнялся в потертом кресле и похлопал Бергера по колену. Это было несколько неожиданно.
– У нас перед Карстеном большое преимущество, – сказал он голосом, которого Бергер никогда раньше не слышал. – Он, без сомнений, очень опасный человек – думаю, мы с полным правом можем назвать его натренированным профессиональным убийцей, – но он вот-вот ослепнет. У него прогрессирующая болезнь глаз – пигментная дистрофия сетчатки. И завтра нам представится идеальный шанс поймать его. Для этого мне нужен ты, Сэм.
Мне нужен ты, Сэм, думал Бергер, стоя на безликой лестнице высотного дома перед безликой дверью, в ожидании, которое все больше казалось бесконечным. Резким рывком он вернулся в настоящее, проверил оружие, на удивление ритмично подрагивающее в руках, видимо, в унисон с биением сердца.
Его единственная надежда была связана с тем, что Карстен стремительно слепнет.
Полная тишина, лишь слабое жужжание пчелы. Все более отдаленное, монотонное.
И тут зашипела рация.
– На месте, – послышался голос Кента.
– Ну все, – отозвался Стен. – Три. Два. Один.
Бергер распахнул дверь и выглянул наружу. Слабый свет восходящего солнца над крышей. Все по-прежнему в полумраке. В двадцати метрах справа виднелся маленький домик, похожий на комок бетона. Бергер заметил Кента, наконец поднявшегося по пожарной лестнице и теперь бегущего к домику. В то же мгновение Рой подтянулся на своей веревке и перелез через низкий кирпичный бортик на краю крыши.
Бергер бросился к домику. Он был там, но в то же время его там не было, ему казалось, что он странным образом отстранился от происходящего и наблюдает с безопасного расстояния. Не хватало только выстрелов.
Рой оказался у домика первым, почти сразу подбежал Кент, потом Бергер. Он видел, как Рой поднял ногу, открыл дверь и скрылся внутри. Кент подошел следом, его тело задергалось во всех направлениях, потом он тоже шагнул внутрь.
И вот Бергер совсем близко. Он почувствовал резкую боль в шее, словно кто-то открыл стрельбу из бесшумного оружия. Бергер замедлился, схватился за шею, и тут что-то вонзилось и в руку. Он был уже совсем близко к приоткрытой двери, когда Кент вывалился из домика, странно и дико извиваясь. Он заметался из стороны в сторону, пистолет полетел куда-то по широкой дуге, как в замедленной съемке. Кент опустился на колени, бросился вперед, перекатился через голову. Жужжание все усиливалось. Бергера охватила боль, сверлящая боль, быстро распространившаяся по всему телу, обжигающая руки и ноги.
Из дому вышел некто, похожий на зверя, медведя на задних лапах. Существо подняло вверх руки, точно в молитве, но только это были не руки, а лапы, покрытые густой ворсистой шерстью. Остальное тело выглядело так же: распухшее и волосатое. Однако у этого существа оказалось белое как мел человеческое лицо, череп с горящим взглядом. Жужжание все нарастало, и до Бергера наконец дошло, что он видит.
Это было лицо Роя, а все его тело было облеплено пчелами.
Рой направился к краю крыши, миновал место, где крепилась веревка. Он шел тяжелыми шагами, словно космонавт, высадившийся на луне. Перелез через кирпичный бордюр, отделяющий крышу от пропасти. Бергер услышал собственный крик, но голос звучал словно чужой:
– Остановись, черт подери!
Но Рой продолжал движение, как будто им управляла некая сила, более могущественная, нежели собственная воля. Наконец он сделал неизбежный шаг через край.
Он словно воспарил. На короткое мгновение, показавшееся вечностью, у Бергера возникло ощущение, будто тело Роя зависло в воздухе под мерное жужжание пчел, нарушив все законы притяжения, словно понятий «верх» и «низ» больше не существовало.
Затем пчелы, как по команде, покинули тело и воронкой взмыли вверх.
В этот миг Бергер заглянул в глаза Роя и увидел смерть. Он смотрел прямо в лицо смерти. А потом Рой упал.
Бергер услышал собственный вопль. Он поплелся к краю крыши. Боль, отпустившая несколько секунд назад, вернулась с новой силой. Кент больше не катался по крыше, он поднялся, резкими движениями очищая тело. Вместе они шагали к краю крыши. К тому месту, откуда упал Рой. Уже у самого бордюра Бергер повернул голову и увидел огромный рой пчел, вырывающийся из приоткрытой двери домика и формирующий темную тучу над из без того мрачным городом.
Бергер и Кент обменялись взглядами. Кент снял пчелу с бледной щеки и кивнул. Они посмотрели вниз.
Израненное тело Роя лежало на парковке, в тридцати метрах от них.
Наполовину на каком-то автомобиле.
Кент издал нечеловеческий звук.
– Бергер! – взревела рация. – Медицинская помощь в пути. Следите за домиком.
Бергер медленно поднялся и отошел от рыдающего от горя и боли Кента. Отцепляя пчел со всех открытых частей тела, Бергер вдруг ощутил странное головокружение. Пошатываясь, он направился к маленькому домику. Прижался к бетонной стене, быстро заглянул внутрь и тут же высунул голову. Там никого, никаких потайных помещений. По меньшей мере, шесть открытых ульев. В домике осталось лишь несколько лениво жужжащих пчел; наверное, можно зайти. Бергер крепче сжал пистолет и вошел внутрь. Замахал руками, чтобы выгнать последних пчел. Огляделся. Помимо ульев там имелся стол, стул – и больше ничего. Вряд ли Аишу держали здесь, единственной целью Карстена было заманить их наверх. Для того чтобы вывести их из строя? Или убить? Вряд ли, Карстен не садист. Большой любитель природы, да. Изменник родины. Безудержный, да. Но рационально мыслящий. Значит, имелась какая-то другая причина.
Пол, потолок, стены – ничего. Совершенно безликое пространство. Значит, разгадка содержится в ульях или лежит где-нибудь на столе. В ульи Бергер лезть не собирался, ему уже хватило близкого общения с пчелами.
Только сейчас он заметил, что на маленьком столике осталось несколько пчел. Они вели себя спокойнее, чем их сородичи: ползали строго по прямоугольнику примерно дециметровой ширины. Бергер достал пистолет и смахнул пчел с поверхности. Оказалось, под ними лежал листочек бумаги. Бергер не стал трогать его, но про себя отметил, что бумажка посыпана чем-то сладким и липким. Чем-то, что обычно любят пчелы.
Похоже на маленький конверт. Такой, в какие обычно кладут поздравительные открытки. Бергер смахнул последних пчел, но, вопреки своим инстинктам, оставил конверт лежать в ожидании криминалистов из СЭПО. И тут он заметил выдвижной ящик в нижней части стола. Бергер присел на корточки и начал осторожно выдвигать его.
Раздался оглушительный хлопок. Бергера отбросило сокрушительной волной. Полный шок, тело пронзила боль. В глазах потемнело.
Последней мыслью, которая пронеслась в голове, прежде чем Бергер провалился в бесконечное небытие, было: какая ужасная смерть.
А потом наступила темнота.
Бергер не был уверен, что жив, когда открыл глаза и увидел ледяной серый взгляд в обрамлении седых, короткостриженых, с металлическим блеском волос.
– Лучший шпион – это, конечно, кастрированный шпион, – произнес Август Стен. – Но зачем же так резко.
– Что? – пропыхтел Бергер.
– Если бы ты не присел на корточки, тебе бы оторвало член.
Бергер взглянул на свой бронежилет. Было отчетливо видно, куда попала пуля. Прямо в сердце.
– Вот черт, – выругался он.
Стен протянул ему руку, Бергер схватился за нее, поднялся на ноги, пронзаемый целым каскадом болевых лучей. Стен подвел его к выдвинутому ящику. Внутри, за отстреленной панелью, лежал закрепленный пистолет с натянутой на курке стальной проволокой. Бергер тут же узнал оружие. SIG-Sauer P226. Скорее всего, его же, Бергера, служебный пистолет. К дулу была приклеена маленькая бумажка с надписью от руки, короткой и предельно ясной:
«Бабах!»
– Карстен охотится за тобой, Сэм, – сказал Стен. – Настало время спрятать тебя по-настоящему.
Бергер бросил последний взгляд на конвертик, глубоко вздохнул и поплелся к двери. Стен догнал его и подхватил под руки, чтобы тот не упал.
В свинцово-сером ноябрьском небе медленно приближался казавшийся нереальным вертолет скорой помощи.
2
Понедельник, 30 ноября, 9:30
Органы чувств не работали. Все качалось. Звук приближающегося вертолета все больше напоминал жужжание пчелы.
Бергер сидел на крыше, болевые ощущения разной природы разрывали все его существо, он не мог понять, где заканчивается тело и начинается душа.
Словно в тумане он видел, как Август Стен достал из сумки бинт, развернул его и подошел ближе.
– Тебя заберет вертолет, – сказал Стен, перевязывая Бергеру голову. – А ведь ты по-прежнему самый разыскиваемый в Швеции человек, тебя не должны увидеть.
На них налетел ветер от идущего на посадку вертолета. Словно в замедленной съемке Бергер увидел, как Стен уронил бинт, тут же развернувшийся от ветра. Бинт развевался подобно длинному вымпелу, пока Стен не выпустил его из рук, и тогда, подхваченный ветром, бинт поплыл над крышами высоток, как одинокий парус. Стен достал новый бинт, на этот раз стиснув его крепче. Наложив Бергеру повязку, он сказал:
– Ну что ж, держись, я приеду за тобой в больницу Седер.
В вертолете Бергер сидел один, скрючившись в углу. Его мутило, грудь болела от выстрелов, тело горело от пчелиных укусов. И все же он чувствовал себя значительно лучше остальных пациентов, находящихся на борту.
Две половинки растерзанного тела Роя Грана были накрыты пропитанным кровью одеялом. Кент Дес периодически приходил в себя и стонал от боли и горя, иногда переходя на вой. Бергер блокировал все попытки выплыть на поверхность, поскольку снаружи болело не меньше, чем внутри. Медбрат водил в воздухе все еще не использованным шприцем с морфием, словно писал невидимые картины.
Бергер, кажется, видел похожие сцены в каких-то фильмах о войне. К горлу подступила тошнота, его чуть не вырвало прямо на закрывающий всю голову бинт, но он вовремя сообразил, что надо смотреть в окно.
Он уже давно заметил, что вид воды оказывает успокаивающее действие на его внутренности. Бергер долго смотрел на водную гладь, прежде чем различил залив Ульвсундашен, мост Транеберг и остров Лилла Эссинген. А потом и остров Реймешхольме, мост Лильехольм, залив Орставикен. Вода сопровождала вертолет до самой крыши с круглой площадкой, посреди которой был нарисован плюсик и буква В. Вертолет приземлился прямо на букву, практически не снижая скорости.
Потом все происходило быстро.
Носилки с Роем выкатили и увезли. Кента, чье крупное тело поддалось наконец действию морфия, унесли в больницу.
Бергер остался один. Пилот выпрыгнул из кабины, лопасти пропеллера постепенно остановились, а Бергер все сидел в своем углу с забинтованной головой. В конце концов к нему заглянул одетый в белое мужчина и кивком позвал за собой. Бергер нащупал сумку, и они вместе вошли в огромное здание больницы. Санитар ни разу не оглянулся и не посмотрел на Бергера.
Такой же «теплый» прием ждал Бергера и в больнице, где его посадили в занавешенный шторкой уголок так надолго, что он постепенно перестал понимать, сколько времени уже прошло. А времени прошло много. Невероятно много. Часы сменяли друг друга, а потом он перестал их считать.
Он ощупал свое тело. Больнее всего было от выстрела, в том месте, где пуля от SIG-Sauer P226 ударилась о бронежилет, но ребра вряд ли сломаны. Степень поражения от пчелиного яда оценить сложнее, но и тут едва ли имеются веские основания для госпитализации. Значит, Август Стен поместил его сюда по какой-то другой причине. Может, потому что тут безопаснее всего? Пока для него готовят конспиративную квартиру? И перевозят туда его вещи? Из дома? Значит, они побывали у него? Значит, сотрудники СЭПО расхаживают у него дома, пока он сидит тут как овощ?
Сам он уже очень давно не бывал дома. Хотя, скорее, по ощущениям казалось, что давно. На самом деле, вряд ли больше месяца. Скорее всего, меньше.
А время все шло, час за часом. Бергер пытался думать, пытался укротить хаотичный поток мыслей.
Если Карстен обустроил на крыше целый улей с единственной целью – прихлопнуть его, Сэма Бергера, то разве можно быть уверенным в полной безопасности тут, в больнице? Ведь что может быть проще: проникнуть в приемное отделение больницы Седер и за шторкой всадить пару пуль из пистолета с глушителем в обычного пациента. Вероятно, обнаружилось бы все далеко не сразу.
И тут шторки действительно раздвинулись.
Бергер увидел Карстена, неуловимый взгляд сощуренных глаз под толстыми очками, направленный на Бергера пистолет, едва заметная улыбка на лице Карстена – неужели это последнее, что Сэм Бергер унесет с собой в царство мертвых?
Однако это вошел не Карстен. Но и не какой-нибудь врач. Это был мужчина, чьи короткостриженые волосы напоминали железную стружку вокруг магнита.
– Пойдем отсюда, – коротко произнес Август Стен.
И они ушли. Бергер молчал, Стен тоже.
В самом укромном уголке больничной стоянки они сели в автомобиль и отправились на юг, к выезду из города. Когда начало смеркаться, Бергер понял, как долго он на самом деле просидел в больнице в ожидании врача, который так и не пришел. Который и не собирался приходить.
Когда они уже проезжали Ханинге, Стен сказал:
– Этот ублюдок убил Роя.
Бергер сидел, уставившись в одну точку. Он видел перед собой безумно раскачивающееся тело, облепленное пчелами. А потом – две половинки этого тела на парковке.
Да, с Карстеном шутки плохи.
И он определенно охотится за Сэмом Бергером.
Стену, очевидно, хотелось поговорить.
– Прости, что заставил ждать, – произнес он.
Бергер засмеялся совсем не веселым смехом. Стен продолжал:
– Я был вынужден ускорить процесс. Торопился, как мог.
– Куда мы едем? – спросил Бергер.
– Тебе придется самому управлять лодкой, – сказал Стен.
Бергер вытаращился на него.
– Я знаю, ты это умеешь, – продолжал Стен. – Знаю, что ты любишь воду. И знаю также, что в детстве ты почти каждое лето проводил в Стокгольмских шхерах.
– Похоже, тебе известно больше, чем мне, – проворчал Бергер.
– Вода действует на тебя успокаивающе, – добавил Стен.
Бергер покачал головой, и Стен поспешил заверить:
– Не волнуйся, это совсем не трудно, современные навигационные приборы почти всю работу сделают за тебя.
– И что, я буду просто так там сидеть? В каком-нибудь изолированном от мира конспиративном местечке?
– У меня для тебя очень важное задание.
– И ты мне о нем, конечно, ничего не расскажешь? Опять отделаешься жалкой формулировкой, что все это якобы связано с «самым страшным терактом в истории Швеции»?
– Пока ничего сказать не могу, – ответил Август Стен. – Но все это время ты должен любой ценой держаться в тени. Стать невидимкой по-настоящему. Это означает, что сегодня – единственный раз, когда ты воспользуешься лодкой, больше – никогда, только в экстренном случае. Навигатор приведет тебя к лодочному домику, заведешь туда лодку и оставишь ее там.
– Лодочному домику? – воскликнул Бергер.
– Да, это настоящий эллинг, – подтвердил Стен с каменным лицом. – Куда загоняют на зиму катера. Пришвартуешься там и будешь ждать. На хуторе полно деликатесов, есть защищенная сеть и множество книг. Так что воспринимай это как оплачиваемый отпуск. У тебя есть хобби?
Бергер не смотрел на него, просто сидел, уставившись перед собой.
– Часы, – вымолвил он наконец. – Часовые механизмы.
Август Стен расхохотался.
Остаток пути оба молчали.
Они въехали в Нюнесхамн, пересекли город, выехали из него. По ощущениям, это был уже край света.
Йестхамнен выглядел негостеприимно. Вероятно, море здесь казалось таким темным и безжалостным по контрасту с уютными огоньками близлежащих островов.
А может быть, мир казался таким пустынным, потому что они были тут одни. Они пошли по пристани, лодки раскачивались, словно колыхаемые самой темнотой.
Слава богу, без дождя, да и ветер был не особенно сильный. Единственное, что пугало, так это кромешная тьма. Ну, и еще тот факт, что Сэм Бергер уже очень давно не управлял моторной лодкой. Особенно зимним вечером.
Они остановились. Бергер поставил сумку, Стен протянул ему iPad. Бергер взял его в руки, посмотрел на выключенный экран. Стен провел по дисплею пальцем, появилась карта.
– GPS-навигация, все ясно, как день, – сказал Стен. – Маршрут построен таким образом, что тебе не о чем волноваться. Ничего тебе не грозит, гарантирую.
– Ты что, сам его проверял?
– Багаж из твоего дома тебе сюда доставит вертолет. В ближайшее время рядом с хутором приземлятся четыре коробки с твоими вещами.
– А ты что будешь делать? И вообще, СЭПО? Найдете Карстена, прежде чем он найдет меня?
– Не льсти себе, – осадил его Стен. – Не такая уж ты важная персона. Конечно, мы его поймаем, расследование идет полным ходом. Хотя мы его ловим, прежде всего, для того, чтобы освободить Аишу Пачачи и тем самым развязать язык Али Пачачи. Пока Аиша не найдена, он не будет говорить. Я – единственный человек во всем мире, кто знает, где находится Али. До сих пор наш крот ждал, что Али выйдет на связь, предположительно, предложит поменяться с дочерью местами. А теперь Карстен, похоже, переходит к активным действиям, он собирается сам разыскать Али Пачачи. Понятно, что след, который завел нас в ловушку на крыше, был тщательно спланирован. Он хотел заманить нас туда, чтобы посмеяться над нами.
– Вы поймаете Карстена, получите информацию от Пачачи, а я буду действовать в соответствии с этой информацией? Так ведь обстоит дело? И тогда мы снова возвращаемся к вопросу номер один: почему именно я?
– Ты действительно хочешь обсудить это именно сейчас? – спросил Стен. – Можно было задать все вопросы, пока мы ехали на машине.
– Да, я хочу знать. Иначе просто никуда не поплыву.
– И что ты тогда собираешься делать? Будешь прятаться в очередном лодочном домике? Сбежишь из страны?
– Почему? Именно? Я?
Август Стен вздохнул и подвел его к мощному, но компактному катеру с сильным мотором.
– Ты обладаешь уникальной квалификацией, которая окажет нам колоссальную помощь, когда придет время, – проговорил наконец Стен.
– Уникальной квалификацией? Я?
– А еще ты до сих пор не ответил на вопрос, – добавил Стен, протягивая Бергеру его пистолет и прочую амуницию. – Он был задан всерьез.
– Что еще за вопрос, черт возьми? – спросил Бергер, пряча пистолет.
– Есть у тебя какое-нибудь хобби?
3
Вторник, 1 декабря, 10:21
Он рассекал поверхность воды, только что покрывшуюся тонкой корочкой льда. Еще сидя в вертолете, Бергер заметил краем глаза, что некоторые участки гладкой поверхности поменяли цвет. Создалось ощущение, будто он за какую-то миллисекунду увидел, как отдельные атомы водорода тянутся к чужим атомам кислорода, образуя исключительно хрупкую поверхность.
Которую он теперь рассекает своим телом.
Шок от холода оказался таким же сильным, как он и предполагал, но одно дело знать в теории, и совсем другое – испытать на себе. Бергера просто накрыло холодом. Мороз словно вжал и без того плотно прилегающий гидрокостюм в его застигнутое врасплох тело. Вода обняла его со всех сторон, пытаясь заморозить и сохранить для потомков, которые будут удивленно разглядывать не менее удивленного древнего человека, застывшего в ледяной глыбе. Ученые разморозят его, и он, все с таким же озадаченным выражением лица, уплывет в безвоздушное пространство, где будет вращаться вокруг искусственно созданной планеты, давно заменившей уничтоженный земной шар.
Эта неожиданно возникшая в сознании картина подействовала успокаивающе; кроме того, вначале его плавание действительно напоминало движения космонавта в открытом космосе. Он жадно глотал плотный воздух из баллона, чувствуя боль в грудной клетке, ровно в том месте, куда совсем недавно ударила пуля. Кажется, в этот момент он вспомнил, почему в свое время решил распрощаться с презирающим смерть увлечением.
Вот и хобби: дайвинг. Рука, гладящая огромную рыбину с желтыми и синими полосками и вывернутыми губами. Отливающее позолотой воспоминание оказалось таким ярким, словно не было этих пятнадцати лет, прошедших с того момента, когда Сэм Бергер в последний раз ощущал резиновый привкус мундштука от трубки во рту. Стерлось воспоминание о шоке от холода, как и многие другие факторы, из-за которых он уверенно и без колебаний отложил оборудование для дайвинга на дальнюю полку после сказочного отпуска в Индонезии, близ Ломбока.
Растительность на лице под прочным стеклом маски тогда была гораздо более редкой и не раздражала так сильно. Теперь коричневые с проседью усы, составляющие одно целое с бородой, наполовину закрывали обзор и грозили тем, что маска в любой момент начнет пропускать воду.
Когда Бергеру удалось наконец выглянуть из-под густой растительности на лице, перед ним открылся удивительный мир.
Сверху водная гладь казалась такой темной, как будто ныряешь в ведро со смолой. К тому же день выдался хмурый, серый – типичное первое декабря, – и Бергер особенно не надеялся рассмотреть что-либо на дне бескрайнего Балтийского моря. Однако свет, который все равно просачивался, преломляясь, сквозь медленно нарастающую ледяную корку, обнажал серо-зеленый мир морских формаций и плавно покачивающихся водорослей, производящих на него чарующее впечатление. Мимо проплыла маленькая стайка бесцветных рыбок, и Бергер прибавил скорость в пятиградусной воде. Он вспомнил то восхищение, с каким погружался в самые потайные глубины земного шара, бескрайние и загадочные. Наблюдая за тем, как меняется ландшафт дна, Бергер словно рождался заново. А дно все опускалось – без сомнений, он приближался к глубоководному участку.
Бергер не спешил, все время смотрел вперед, следил за тем, чтобы в поле зрения попадали самые отдаленные участки – так обычно учатся водить машину. Впереди пять-шесть метров отличной видимости. И вдруг он понял, что дна не видно. Оно просто исчезло. Бергер остановился, осмотрелся. Потом подплыл ближе. Действительно, дно как будто перестало существовать, сменилось бездонной глубиной.
Он оказался на краю. Странное ощущение, пропасть, в которую невозможно упасть.
Подумать только, он в Швеции, в стокгольмских шхерах, где все такое родное и знакомое, и вдруг эта бездна, за которой – полная неизвестность. Бергер понял, что ему лучше держаться подальше. Но, как это часто бывает, когда знаешь, что надо держаться подальше, он подплыл ближе.
Бергер заскользил над пропастью, посмотрел вверх, вниз. Ничего не увидел. Подождал. Лишь едва уловимое движение воды вдоль правой ноги, больше ничего. И тогда он осторожно поплыл вниз.
Сначала он не понял, что произошло, отметил лишь малейшее изменение состояния – лицу стало чуть холоднее, вот и все. Но потом сообразил, что стало не только холодно, но и мокро. Усы под маской медленно приподнимались и опускались, как водоросли на морском дне.
Маска пропускала воду.
Это не было похоже на логическое умозаключение. Его тело забилось в панике, в душу ворвался хаос и разорвал ее на части. Он словно погрузился в полный вакуум.
В стопроцентный холод.
Потом какими-то неведомыми путями к нему вернулся рассудок. Он обуздал свои хаотичные движения. Взял под контроль панику. Маску надо очистить от воды, это первое, чему учат на курсах дайвинга. Он попытался вспомнить, как это делается. Приподнял маску снизу, а сам посмотрел вверх и выдохнул через нос. Несколько раз повторил процедуру, пока не убедился в том, что маска более или менее очищена. Подавил вздох облегчения.
Потом огляделся. Посмотрел вверх, вниз, посмотрел вправо, влево. Только ни там, ни там ничего не было видно. Все направления словно растворились. И тогда Бергер понял, где оказался.
В толще воды.
Ни силы тяжести, ни силы выталкивания. Никаких движущих сил. Никаких опорных точек. Любое движение могло привести его к гибели, вынести на поверхность воды или увести в открытое море.
Сэм Бергер просто лежал в воде, в бескрайней пустоте, и каждое его движение могло стать шагом на пути к смерти.
Он полностью потерял ориентацию в пространстве.
Не видел ни дна, никаких других опознавательных знаков, которые подсказали бы ему, где верх, а где низ.
Ухватиться было не за что.
Он как будто оказался в самом центре мирового океана. Словно окончательно потерялся в пустынном бесконечном пространстве.
Зато ему удалось очистить от воды маску. С тех пор, как он пришел в себя и вернул способность здраво рассуждать, прошло всего несколько секунд. Вокруг него беспорядочно кружились пузырьки от его выдоха. На какое-то время Бергер завис в бесконечной пустоте. А потом его словно ударило. Так в голове зарождается мысль.
Воздух укажет ему путь домой.
Он замер. Задержал дыхание, чтобы пространство вокруг него очистилось от пузырьков. А потом как следует выдохнул. Целый поток пузырьков устремился вдруг в строго определенном направлении.
А именно – вниз, вдоль его тела. Он обернулся и увидел, что вереница пузырьков движется вниз.
То есть, по его представлениям вниз.
А на самом деле вверх.
Он снова выдохнул, с силой, и устремился за пузырьками.
Вверх.
Он выбрался из заколдованной бездны и мог теперь различить морское дно; стало ясно: несмотря ни на что, он движется по направлению к дому. Упершись ногами в гладкую подводную скалу, он снова очистил от воды маску.
Самая толща воды.
Он уже успел забыть это чувство – когда все законы природы вдруг прекращают действовать. Он бывал там и раньше, сразу после встречи с сине-желтой полосатой рыбой. И позволил хорошим воспоминаниям вытеснить плохие.
Тогда, в гавани Ломбока, он пообещал себе никогда больше не погружаться на глубину.
Но ему никогда не удавалось учиться на собственных ошибках.
Пока Бергер плыл к своему домику на островке, расположенному в стокгольмских шхерах, он поклялся себе, что забудет о дайвинге навсегда.
4
Вторник, 1 декабря, 13:44
Сэм Бергер рассматривал водную гладь. Температура вновь превысила нулевую отметку, и тонкая корка льда, которую он пару часов назад расколол, возвращаясь из глубины моря, практически полностью исчезла. Сэм проводил взглядом последнюю льдинку, которая растаяла у него на глазах.
Потом взглянул на грязно-серый небосвод. Какой безжалостный день. Без просвета, без надежды. Зловещий серый вид, не обещающий ничего хорошего на ближайшие полгода.
Бергер скользил взглядом по островкам, пока не уперся в самый дальний, за которым до самого Готланда простиралось открытое море.
Какое удивительное время. Одно сплошное ожидание. Он провел на острове совсем немного времени, а уже не находит себе места.
Повернувшись, Бергер направился к дому. Остановился на полпути, бросил взгляд на причал. Убедился, что мостки тщательно замаскированы. Почти идеальный камуфляж. А лодочного сарая, куда он загнал моторку после своего ночного путешествия по шхерам, не видно вовсе.
То же самое с домом. Ветви деревьев с нарочитой небрежностью простирались в аккурат над заросшей мхом крышей, а если бы непрошеный гость, вопреки ожиданиям, заметил бы вход, то все, что скрывается за этой дверью, показалось бы маленьким и заброшенным.
Однако это была иллюзия. Тщательно продуманная и профессионально исполненная иллюзия. Бергер распахнул дверь и вошел в винный погреб. С учетом его вкуса внушительную коллекцию спиртного пополнили парой бутылок дорогого односолодового виски. Пройдя через прохладное, в меру затемненное помещение, Бергер попал в большую комнату. Он называл ее «большой комнатой», хотя, по правде сказать, не знал, как лучше определить то помещение, которое он теперь разглядывал. Совершенно неожиданное открытое пространство, мягкая мебель, обеденный стол, письменный стол. Кухонный уголок, который прятался тут же за углом, полностью оснащенный всем необходимым туалет и баня. На рынке недвижимости за такую «рыбачью хижину с отделкой люкс на отдельном острове» можно получить десятки миллионов. Но ни участок, ни дом не имели никакого отношения к свободному рынку недвижимости. Скорее наоборот. Это было не первое конспиративное жилье СЭПО, где довелось побывать Бергеру, но определенно самое приятное. И его задача заключалась в том, чтобы ждать.
Он пересек большую комнату и подошел к стене, у которой стоял письменный стол. Рядом с огромной картой Стокгольмского архипелага висела доска для записей. На ней было наклеено множество бумажек с различными записями, но все они лишь обрамляли то, что находилось в центре. А по центру доски висела фотография.
Обычная школьная фотография улыбающейся темноволосой девочки. Аиша Пачачи, символ неудачи Сэма Бергера. Одна из семи похищенных девочек, которую им с Молли Блум не удалось освободить.
Семь минус один.
Скоро она станет совершеннолетней.
Бергер, разумеется, понимал, что СЭПО ведет широкомасштабную охоту на людей; если бы ему разрешили в ней участвовать, его вклад явно не был бы существенным. И все-таки обидно сидеть тут просто так, в качестве какого-то запасного ресурса, «по-настоящему невидимым», как выразился Август Стен.
Аиша Пачачи. Однажды ее забрал мужчина, который хотел ее защитить. А потом ее похитили во второй раз, на этот раз перебежчик из СЭПО, опаснейший человек по имени Карстен, за которым теперь все охотятся.
Вот так обстоят дела.
Поморщившись, Бергер отвел взгляд от фотографии Аиши. Теперь он смотрел на единственный угол «большой комнаты», где не царил идеальный порядок. Там стояло четыре огромных коробки с запихнутыми кое-как вещами. У Бергера еще больше скривилось лицо. От одной мысли о том, что помощники Стена – и это явно не был не существующий больше дуэт Кент плюс Рой – рылись в ящиках его стола, у Бергера к горлу подступала тошнота. В то же время, он все понимал. Сэма Бергера разыскивала вся Швеция, поэтому о том, чтобы появиться у себя дома на улице Плуггатан в районе Сёдермальм, не могло быть и речи. И все же он не мог избавиться от стоящей перед глазами картинки: грубая рука роется в нижнем ящике комода в поисках его трусов, равнодушно отбрасывая в сторону детские и женские вещи. Естественно, они привезли много разного хлама, хранившегося в неприбранной гардеробной. Бергер мрачно взглянул на ближайшую к себе коробку. Конечно, ему просто необходим желтый велосипедный шлем, два пульта от телевизора, коробка гвоздей, пара старых школьных альбомов, мягкая игрушка в виде змеи, сломанная ракетка для бадминтона и стопка выпавших страниц из справочника по оказанию первой помощи. Без этих вещей на необитаемом острове никак не обойтись.
Бергер почти не трогал коробки с тех пор, как вертолет доставил их на остров. Занес их в дом, открыл, но почувствовал такое отвращение, что так и оставил их стоять в углу. Вместо этого он достал сумку, которую привез с собой с материка и которая вмещала два начатых дела.
Первым делом он вынул шкатулку с часами. Теперь она стояла перед ним на письменном столе. Бергер не забыл прихватить с собой набор отверток и лупу. На скатерти лежал его легендарный Ролекс Oyster Perpetual Datejust пятьдесят седьмого года. Вскрытый, как анатомируемый труп животного. Внутри – идеально скоординированная комбинация колесиков. Но здесь, на острове, часы, казалось, шли гораздо медленнее, чем обычно, как будто каждая секунда тянулась дольше, чем в реальном мире. В мире, который не был столь беспощадно неподвижным и безжалостно одиноким.
Вторым предметом, который Бергер извлек из сумки, был школьный фотопортрет Аиши Пачачи. Сэм прикрепил снимок на доску. А потом распаковал все остальное. Достал компьютер и весь арсенал Молли Блум, состоящий из весьма таинственных приспособлений: провода и розетки, роутеры и концентраторы. Все то, что в этом лучшем из миров давало ему тот же неконтролируемый доступ к сети СЭПО, которым владела сама Молли в качестве негласного оперативника. До того, как ее избил и порезал этот сумасшедший.
Не сейчас.
Главное – не думать об этом сейчас. Достаточно того, что эти мысли занимают все его ночи и лишают сна. Только не сейчас.
Он не до конца разбирался, как работает все это секретное сетевое оборудование Молли. А значит, серьезно рисковал наткнуться на своего «благодетеля» Августа Стена, если начать подключаться к внутренним сетям СЭПО и втайне преодолеть все уровни безопасности. Бергер был вынужден двигаться осторожными маленькими шажками. У него есть все ее пароли, значит, должно получиться. В любом случае, хоть отвлечется.
Но отвлечься не получалось. Его неугомонность невозможно было вылечить, поскольку это было не личное, а профессиональное беспокойство, и справиться с ним можно было только с помощью работы. А тут все-таки какая-никакая работа. Хотя он и продвигался муравьиными шажками.
Для чего бы его ни припас Август Стен, но сидеть здесь сложа руки и сгорать от бездействия просто невыносимо. Не в этом заключается его задача. Сэм Бергер никогда не бросал недоделанных задач, даже если они были готовы на девяносто процентов.
Его задача состояла в том, чтобы найти Аишу Пачачи.
Значит, надо разузнать как можно больше о Карстене. А до этого еще далеко.
На самом деле, Бергер не знал о нем ничего.
Кроме стоящих перед глазами картинок. Картинок, которые невозможно забыть. Сюлен с черным носком, торчащим из горла. Убийца с материка, которого прикончили тремя прямыми выстрелами в сердце. Покрытое пчелами тело Роя, парящее в бесконечности, словно в невесомости.
Ни одно из этих воспоминаний не померкнет. Все они будут всплывать в сознании Бергера, пока он сам жив.
Им овладел гнев, жесткий, тяжелый, беспощадный гнев. Надо во что бы то ни стало найти Карстена.
Он просто обязан это сделать.
Бергер взглянул на свою правую руку. Она дрожала от ярости. Он прижал ее левой рукой. Собрал всю волю в кулак, чтобы немного успокоиться и вернуть ясность рассудка.
Раз Карстену удалось стать правой рукой Августа Стена, значит, у него за плечами долгий карьерный путь в СЭПО. Это означает, что органы вывернули его биографию наизнанку и знают его как облупленного. И все же ему удалось обвести их всех вокруг пальца. Стен целый год безуспешно искал крота, а тот находился прямо у него под носом. Все это соответствовало представлению о Карстене, сложившемуся в голове у Бергера, которому доводилось самому с ним встречаться, пусть и мельком, – как о человеке умном и способном на решительные действия. А еще, вероятно, немного безумном – иначе он не продался бы иностранным властям, да не абы каким, а самым опасным – некогда лишь зарождавшемуся, а теперь переживающему свой закат халифату.
Да, Карстен был умен, решителен, безумен, безудержен, жаден и почти слеп – и, по наблюдениям последних месяцев, очевидно, немного влюблен в Молли Блум.
Все это не было новостью для СЭПО. Стен сам рассказал об этом Бергеру. Эти данные уже вовсю обрабатывались огромной хорошо смазанной машиной. Бергеру нечего было добавить, никакой новой информации, никаких идей, которые показались бы неожиданными. Как бы он ни копался у себя внутри, Бергер не мог обнаружить такой плоскости, в которой у него, бывшего полицейского, разыскиваемого в связи с убийством подозреваемого, было бы преимущество перед СЭПО.
Разве что одно – ему нечего было терять.
Потому что все уже было потеряно.
Он сел за стол, провел ладонью по панели ноутбука и обнаружил, что поиск по-прежнему продолжается. Очередной шаг на пути к системе госбезопасности. Необходимо найти открытый канал; Молли пыталась ему объяснить, но он, по своему обыкновению, слушал вполуха, в какой-то иллюзорной уверенности, что она всегда будет рядом и возьмет техническую сторону на себя.
Но он предал ее. Пара психически больных серийных убийц буквально вырвала ее у него из рук, а он не смог им помешать.
Он допустил это.
Нет.
Не сейчас.
Все равно, как только он уснет, кошмары вернутся.
Бергер снова устремил взгляд на мелькающие на экране ноутбука цифры. Ему трудно было сидеть на месте. Может быть, снова выйти, спуститься к причалу и полюбоваться убегающими в бесконечность островками? Чего он точно не собирался делать в период этого томительного ожидания, так это надевать гидрокостюм и бросаться в ледяную воду. С этим хобби покончено.
И тут до него дошло, что у него есть интернет. Он уже активировал анонимную сеть. По сведениям Бергера, на острове было установлено несколько камер видеонаблюдения, которые могли в любой момент включиться, игнорируя происходящее в данный момент на экране.
Он позволил себе открыть Гугл и начать ставший уже механическим поиск – то, чем он занимался ежедневно год за годом, но безрезультатно. Сначала он набрал «Фрейя Бабино». Как обычно, ни одной ссылки; его бывшая словно сквозь землю провалилась со своим новым парижским мужем. Вероятно, думал он не без злорадства, она теперь обычная домохозяйка, живет жизнью своего мужа. Затем Бергер набрал «Маркус Бабино». Хотя и здесь все было бесполезно, он даже мысли не допускал о том, что можно уже и не вбивать третье имя – имя брата-близнеца Маркуса, который был на десять минут младше. Бергер набрал «Оскар Бабино».
Его сыновья-близнецы.
Свет в его жизни, свет, который пока сиял неизвестно где, но оттого казался еще ярче. Полярная звезда, вокруг которой крутится мир. Точка отсчета.
И тут вдруг что-то произошло. Страница «Фейсбука». Оскар Бабино, Париж.
А на фотографии профиля действительно его младший сын. Только совершенно обновленная версия. Одиннадцатилетний парень и, судя по снимку, вполне оперившийся танцор хип-хопа. Бергер тут же сделал скриншот всего, что нашлось на странице, а это было немного. Страницу создали всего несколько дней назад, и на ней имелось всего две записи с немногочисленными комментариями, все по-французски. У Оскара набралось двенадцать друзей, и все комментарии были от них. Первый пост выражал скорбь по поводу крупного теракта в Париже, который произошел, пока Бергер валялся без сознания в Лапландии, комментарии здесь были скупыми, явно оставленными ровесниками Оскара. В основном грустные смайлики. А последний пост сделан пару дней назад. На фотографии неубранная комната мальчишек, двухъярусная кровать, на нижней кровати кто-то лежит, вытянув обе руки с жестом победителя. А снизу из-под одеяла торчат ноги. И пальцы ног тоже формируют символ победы.
Внутри у Бергера что-то щелкнуло. Он почувствовал ком в горле. Вытянул руку, погладил холодный экран компьютера. Это был его жест, утрированный радостный жест папы Сэма. У близнецов он долго не получался, им пришлось много тренироваться, чтобы научиться раздвигать два самых больших пальца на ноге и одновременно подгибать остальные. В результате выглядело это весьма своеобразно. И можно было залезть под одеяло, например, после победы в компьютерной игре, и высунуть руки и ноги в победном жесте.
Четыре символа победы.
Единственный комментарий к фотографии гласил «14-8», очевидно, результат каких-то состязаний. Вероятно, один из близнецов обыграл другого, но определить, кто из них лежал под одеялом, всем своим видом выражая не омраченное злорадством счастье, было невозможно.
Сэм Бергер воспринял это как знак. Его сыновья – по большому счету, выпавшие из его жизни в последние три года, проглоченные Парижем, – не потеряли связь со своим отцом-предателем. С отцом, который безо всяких возражений позволил их матери Фрейе оформить единоличную опеку над мальчиками. И который, будучи полицейским, не удосужился проверить, хорошо ли детям в их новом доме, с их отчимом-французом Жаном Бабино. Этот отец руководствовался сомнительным девизом «отсутствие новостей – хорошие новости», и вместо того, чтобы искать контакта с детьми, пестовал и лелеял свое одиночество.
За последние несколько недель Сэм Бергер как будто повзрослел на пару десятков лет.
В эту минуту он принял решение зарегистрироваться в «Фейсбуке». Пока он сидел и размышлял над тем, стоит ли использовать свое настоящее имя или лучше взять какой-нибудь ник, понятный лишь близнецам, компьютер издал звук, означающий завершение задачи. Поиск остановился, и теперь экран светился одобрительным подтверждением; значит, Бергеру удалось сделать еще один шаг на пути к покорению сложной системы Молли Блум.
Молли.
А у нее под сердцем, возможно, ребенок Сэма.
Нет, не сейчас. Дождись ночи. Пусть все это дерьмо вызреет, настоится, как следует протухнет и превратится в новые кошмары.
Бергер осторожно активировал продолжение процесса загрузки. Включился новый поиск.
Он вернулся к «Фейсбуку». Теперь он, по крайней мере, знал, как можно бороться с ночными кошмарами.
С помощью четырех символов победы.
5
Вторник, 1 декабря, 23:54
Услышав этот звук в первый раз, ночная медсестра никак на него не отреагировала. То есть, она, конечно, подняла глаза от испанской грамматики, но глагол hacer удержал ее за письменным столом; спряжение доводило ее до бешенства. Кроме того, это ну никак не могло быть окно: если и имелись в отделении незыблемые правила, так это держать окна тщательно запертыми. Люди, которые приходили в себя после длительного наркоза и бессознательного состояния, часто плохо контролировали свои действия, если выразиться мягко, и если бы существовала хоть какая-то возможность вывалиться из окна второго этажа, их бодрствование превратилось бы в невнятные скобки между долгим сном и его продолжением.
Как и сама жизнь, подумала медсестра и содрогнулась от холода. Только что наступил декабрь, а декабрь все же лучше ноября. Зато потом идут январь, февраль, март и апрель – их, разумеется, легче пережить на Лансароте.
Hago, написала она. Haces. Hace. Hacemos…
И тут она снова услышала тот же звук. На этот раз сомнений быть не могло – и скрежет рамы, и все остальное. Медсестра отложила ручку и прислушалась.
В остальном тихо.
Она встала. Звук, несомненно, доносился из какой-то из трех-четырех ближайших палат, либо из шестиместной, либо из одноместной.
Если бы она боялась призраков, она не выбрала бы эту профессию. Или если бы ее пугало одиночество. Она выбрала эту работу, потому что она отчасти напоминала труд пожарных. Или штурмовой группы. А может быть, даже военных? Ожидание, спокойствие, одиночество, бесконечные возможности для самосовершенствования – и при этом постоянно на цыпочках, в полной боевой готовности. Все это было ей очень созвучно.
Однако со временем эти способности ушли в пассив, и удачным дежурством стало считаться такое, когда можно всю ночь, не поднимаясь, учить испанский. Который, несмотря на глагол hacer, казался детским лепетом по сравнению с ивритом и корейским.
А вот теперь, похоже, пора действовать. То, что в таком отделении открылось и вновь закрылось окно, – это не какой-нибудь пустяк.
Медсестра вышла в коридор. Охранник, сидящий у запертой входной двери, по всей видимости, не только вставил в уши наушники, но и успел уснуть; судя по его позе, он мог в любой момент свалиться со стула. Ну и хорошо; ей хотелось все разрулить самостоятельно. А если она вдруг заорет, он, по идее, должен проснуться.
Она открыла дверь в ближайшую палату на шестерых. Все кровати были заняты, и никто из пациентов, как обычно, не подавал признаков жизни. Окна закрыты и заперты, как всегда.
Следующая палата – пустая одиночная комната, предназначенная для более тяжелых пациентов. Тут тоже никакого движения.
Дальше – опять одноместная палата. Здесь окно тоже заперто, а пациентка все в том же состоянии, которое уже начало восприниматься как перманентное. Медсестра уже хотела закрыть за собой дверь и бежать дальше, в последнюю шестиместную палату, когда вдруг краем глаза уловила что-то в проеме. В слабом ночном свете было видно, что респиратор по-прежнему приподнимается и опускается от тяжелого глубокого дыхания, но что-то определенно изменилось. Что-то было не так.
Капельница.
Шланг покачивался, как будто по комнате шла струя воздуха. Но никакого ветра тут быть не могло.
Медсестра снова распахнула дверь и вошла. Подошла к кровати и посмотрела на пациентку. Та неподвижно лежала под одеялом, видны были только тщательно перебинтованные руки, все в порезах, да еще растрепанные волосы, когда-то подстриженные под каре. Коричневая краска почти вся стерлась о подушку, обнажив натуральный светлый цвет. Медсестра подошла ближе к покачивающемуся шлангу, долго смотрела на него, потом несколько раз слегка надавила на пакет с лекарством, постучала ногтем по регулирующему колесику.
Вроде все как обычно.
Она подошла к окну, постояла, всматриваясь в первую декабрьскую ночь. Из палаты открывался вид на Орставик, мерцающие огни в районе Лильехольмскайен с трудом противостояли большой темноте. Медсестра подергала ручку окна – заперто, как всегда, без исключений, невозможно открыть ни изнутри, ни снаружи. Она опустила глаза вниз, пытаясь рассмотреть больничный фасад, но взгляд быстро уперся в ночную мглу.
Никаких признаков того, что окно кто-то трогал. Чтобы его открыть, нужен специальный ключ, а он хранится под замком в комнате вахтера.
Но она точно слышала звук. И шланг от капельницы действительно покачивался, явно под каким-то внешним воздействием.
Она медленно и задумчиво вернулась к кровати. Взяла в руки карту пациентки. Молли Блум. Первый месяц беременности. Плод, по всей видимости, не пострадал. Медсестра положила карту на место и переместилась ближе к изголовью кровати. Еще раз взглянула на шланг, который теперь висел неподвижно. Наверное, ей просто почудилось. Никто сюда не заходил, да это и невозможно, по крайней мере, через окно точно. Отделение всегда запирается, все-таки это отделение повышенного риска. А охранник, сколько бы он ни слушал музыку или дремал, не впустил бы сюда постороннего.
Единственное возможное объяснение – кто-то из пациентов мог очнуться и ошибиться палатой. Хотя тогда ей на пост поступил бы сигнал. И вообще, какое это могло иметь отношение к запертому окну, которое открылось и снова закрылось?