– Не знаю, я надеялся, это чем-то поможет.

Она снова направила луч в проем, теперь поближе к краям. Различила смутные контуры углубления в стене, слишком далеко, чтобы хорошо его разглядеть, но, по крайней мере, там была какая-то цель.

– Ок, давай дойдем вон до той штуки…

– Какой?

– Видишь?

Она жестом подозвала его к себе, и он присел рядом. Его ноги коснулись ее, слегка, но он остро это почувствовал. Наоми водила лучом фонарика вокруг контуров углубления в стене.

– Там, метрах в девяти отсюда. Мы дойдем до нее.

– А потом?

– Тогда и обсудим, что делать дальше. Если все нормально, лезем дальше. Если нет…

Он замахал руками.

– Ясно.

Кекс взял у нее фонарик, развернулся и начал осторожно спускаться по ступеням.

– Тебе необязательно идти первым.

– Я ведь джентльмен. Буду светить, чтобы ты видела, куда наступаешь.

– Признайся, что это очень круто.

– Угу. Это очень круто.

– Ты правда так думаешь?

– Нет, я просто повторяю то, что сказала мне ты. До встречи внизу, красотка.

Она рассмеялась, а он продолжил спуск.

Держаться только одной рукой оказалось сложнее, чем он предполагал, но Кекс так боялся уронить фонарик, что даже не рассматривал иные варианты.

Итак, правой рукой он крепко держал фонарик, а левая намертво вцепилась в вертикальный поручень лестницы. Через десять-пятнадцать ступеней он обливался потом, скорее от страха, чем от напряжения.

И вдруг его ум начал делать то, что умел лучше всего: он отвлекся, и Кексу пришла в голову мысль о падении. Сначала соскользнет нога, потом о перекладину ударится лодыжка, появится резкая боль от растяжения сухожилий, конечности разойдутся в стороны, руки судорожно вцепятся в поручни, пальцы затрещат, пытаясь удержать его вес, когда тело начнет падать. И наступит тот самый момент лишения опоры – Кекс зависнет на мгновение в воздухе (прямо как в мультике), его пальцы будут судорожно хвататься за пустоту, а ноги будут растопырены.

А он станет кричать? Или начнет падать тихо, с круглыми от ужаса глазами и ртом, раскрытым в форме идеальной буквы «О», с беззвучным воплем о помощи. В конце концов он погрузится во тьму, тридцать, пятьдесят, сто метров, и ударится о бетонный пол, сперва пострадают ноги: его собственные кости прошьют насквозь его тело и разорвут внутренности, берцовая, или бедренная, или как там ее, скользнет внутрь, пронзая сердце и подходя к основанию черепа.



Официальная причина смерти: «Человек убит костью собственной ноги».

Внезапно ему на ум пришел новый сценарий, и на сей раз он не падал. Одна нога зацепилась за ступеньку и повисла на ней. Он бы рухнул вниз, но каким-то образом повис вдоль лестницы, колено согнулось, и он услышал, как рвутся связки его коленной чашечки и она скручивается под неестественным углом, пытается выдержать его вес, и вот наступает «крутящий» момент, на который она не рассчитана. В данной версии развития событий он выл как раненое животное, повиснув на изувеченном колене, вверх ногами, с головой, бьющейся о металлические ступени. Фонарик выскользнул бы из его руки и полетел вниз, лучом выделывая сумасшедшие пируэты и разлетевшись где-то далеко внизу.

Наоми кричала бы сверху и пыталась спасти Кекса. Она бы спустилась на три ступени и осторожно потянулась к нему, нашаривая его плечо в почти полной темноте. Но она промахнулась бы, не удержалась – и рухнула бы прямо на него. Их общий вес сместил бы его колено, сломал берцовую кость уже застрявшей ноги (в обоих случаях именно последняя страдала больше всего), и вот тогда Кекс с Наоми дружно полетели бы на самое дно.

Конец предполагался таким же, кроме одной поправки.

Кекс падает вверх ногами, и причина гибели меняется на «человек раскроил свой собственный череп», а в ее свидетельстве о смерти прочли бы «женщина умерла, повиснув вместе с придурком, который спускался по темной вертикальной бетонной шахте, держась за поручни одной рукой».

Ум Кекса не просто поплыл в этом направлении, он устроил себе настоящий Wanderjahr[7], зато он хотя бы убил время, и они уже преодолели тридцать четыре ступени, добравшись до серого углубления, которое видели сверху. Вцепившись пальцами в перекладину, Кекс направил туда свет фонарика.

– Это дверь.

Наоми находилась прямо над ним и теперь повернула голову. Три буквы, даже не стоило лезть сюда, чтобы понять, что там будет написано.

SB-2.

Она кивнула.

– Ага, точно. Идем дальше?

Кекс считал, что пока не получил того, за что заплатил слишком высокую цену. Он разнес стену на работе, проломил бетонный пол, а еще живо представил во всех деталях два варианта собственной отвратительной гибели, поэтому мог только глазеть на закрытую дверь с полустертыми черными буквами.

Ничего не ответив, он сунул включенный фонарик в карман так, чтобы луч светил вверх, освещая Наоми дорогу.

Освободив обе руки, он стал спускаться гораздо быстрее.

Они продолжили идти вниз.

14

Муни вырвало на гравий, и он еще с полчаса кашлял, плевался и сморкался, пока нос не начал болеть. Наконец он достал с заднего сиденья грязное пляжное полотенце и стер каждое пятнышко кошачьих внутренностей с лица, и только потом смог думать нормально. Ну, почти. То, что с ним произошло, он пока еще не осознал (в принципе осознать это было невозможно), зато он немного успокоился и перестал верещать «господи боже мой господи боже что за фигня» с разными вариациями каждые несколько секунд.

Когда он вытерся, на него напала чудовищная жажда, и с каким же облегчением он обнаружил, что последняя оставшаяся бутылка вина почти полная (в тот момент, когда машина ударила оленя, он лишь слегка открутил пробку).

Он поднял бутылку из лужицы с ароматом экзотических ягод, которую она оставила на коврике пассажирского сиденья, и осушил ее одним долгим глотком. Жидкость нагрелась, отчего стала крепче, но именно в этом Муни сейчас и нуждался. Мозг захлестнула волна бодрости и энергии, ощущение знакомое, но сейчас – какое-то иное. Он чувствовал, что становится сильнее, увереннее, лучше.

Муни не догадывался, что он также становился ходячим переносчиком Cordyceps novus.

Он, еще молодой человек, был заражен грибком, но в его случае – с одной существенной разницей. «Бартлс энд Джеймс», как и любое охлажденное пойло (и в целом – продукты брожения) содержит некоторое количество диоксида серы в виде консерванта (максимально допустимое Управлением по санитарному надзору).

Ну а диоксид серы является одним из самых лучших противомикробных средств на планете. Он весьма эффективно препятствует росту бактерий. В газообразной форме он смертелен для любого дышащего существа, и, кстати говоря, он убивает во время извержения вулкана, а вовсе не раскаленная лава.

Но в жидкой форме и нужной концентрации он очень полезен. Он не только предотвращает рост микробов в пищеварительной системе, но также очищает и защищает стеклянную емкость для алкоголя как в процессе ферментации, так и во время хранения.

Итак, вино «Бартлс энд Джеймс», оказалось вкусным и хмельным, а вдобавок стало еще и отличным ингибитором роста грибка.

В то время как у предыдущих жертв «боевые действия» Cordyceps novus напоминали блицкриг, в одурманенном мозгу Муни они смахивали на медленное, но неуклонное наступление пехоты через болото.

Вражеская армия побеждала, обороняющийся Муни проигрывал, но процесс занимал некоторое время.

Не подозревая, что он получил дополнительные несколько часов жизни, Муни отошел от машины, чтобы обдумать то, что случилось с ним за прошедшие пару часов.

А подумать было над чем. Олень, несомненно, был мертв. Как и Мистер Скроггинс: коту снесло половину черепа, с такими травмами не живут. Мысль, что он мог пережить подобное ранение, просто смехотворна. Кроме какого-то внеземного, сверхъестественного, зловещего вмешательства в голову ничего не приходило. Да плевать. Вселенная – безумное место, где происходит много такого, чего Муни никогда не поймет.

Но что насчет меня? Конкретно меня. Мне-то что делать?

У него иногда просыпалось аналитическое мышление, которое он не прочь был использовать.

Что самое худшее может случиться со мной? Да, я сбил оленя, да, я нашпиговал его свинцом, и да, я убил больного кота, но ведь это не преступление.

Закопать их на чьей-то частной территории, пожалуй, уже может считаться грубым нарушением закона, но ведь он ничего подобного не сделал, ему даже шанса такого не представилось.

Мертвый олень сбежал, а кот залез на дерево и взорвался.

Да, офицер, так все и было.

Поэтому Страх перед Полицией отпадает. Ничего противозаконного он не совершил. Что там еще? Страх перед Общественным Осуждением и, конечно, перед Богом. Ну, общество могло осудить его и счесть чокнутым убийцей животных, только если бы в багажнике остались следы.

Муни шагнул к пустому багажнику, замерев от него на расстоянии двух метров – впервые после того, как из него выскочили неприятные постояльцы. Кишок там вроде не оказалось, уже хорошо, правда, крови с оленя натекло порядком, и почти все залито мерзкой зеленовато-бурой жижей. Дерьмо, должно быть, которое выходит из тебя, когда ты умираешь, или типа того. Но в любом случае очистить багажник труда не составит. Понадобятся садовый шланг, пара полотенец и двадцать минут. Отмоет так, что никто не узнает. Поэтому Страх перед Общественным Осуждением мы тоже вычеркиваем.

Осталось, к сожалению, самое тяжкое.

Господь видит. Господь знает про все это, и Его так просто не проведешь.

Муни не боялся за свою душу: его понимание Бога было весьма причудливым. Ветхозаветным, что ли.

Он повидал достаточно и понимал, что Господь охотно воздавал по заслугам, и чем больнее и ироничнее кара, тем лучше. Да, Он, конечно, добрый и любящий, но также Он создал колоректальный рак, и вы можете искать способного на самые страшные поступки злодея целую жизнь и не найдете более жуткой и медленной мести, чем эта.

Даже не пытайтесь.

Да, Господь определенно был в курсе того, что Муни делал вечером, в восторг не пришел и начал спускать с цепи Свой праведный гнев.

Первым шагом стало возвращение к жизни невинных созданий, чтобы мучить грешника, вторым – удар кошачьими кишками в лицо.

Муни точно знал, что не хочет дожидаться третьего, четвертого, пятого, сколько бы их еще ни было.

Ему нужно попросить прощения.

Когда он в последний раз решил, что должен искупить вину перед Господом, это заняло у него почти четыре года, хотя сначала он надеялся, что уладит проблему за пару часов. Аббатство Святого Бенедикта на Второй улице было открыто всю ночь.

Муни заходил сюда и раньше, когда чувствовал необходимость покаяться. Место было создано настоящими монахами-францисканцами, и их черные одеяния с капюшонами свидетельствовали об аскетизме, критикующем наш бренный мир (что воспринималось вполне логично).

Стильные деревянные скамьи Ватикан, правда, вряд ли бы одобрил, зато перед алтарем лежала гранитная плита.

Муни провел на ней на коленях много часов, вымаливая то или иное Божественное прощение. Камень оказался выщербленным и неровным, и после первых пяти минут ноги начали немилосердно болеть, а спустя час ныли так, что он не мог сосредоточиться.

Если поступок оказывался совсем плохим, он стоял на коленях так долго, что кожа стиралась даже через брюки и, конечно, жутко саднила.

К моменту, когда он садился в машину, кровь сочилась сквозь ткань, и это воспринималось знаком того, что он все сделал правильно.

Но однажды наступил такой момент, что, сколько ни молись, все равно будет мало. Бог отвечал твердым: «Черта с два».

Полчаса на коленях ты умоляешь дать силу сопротивляться ее чарам? Нет. Час просишь о прощении после того, как трахнул ее, и – можно я хоть раз попрошу избавиться от последствий, – короче, пусть она не забеременеет? Неа.

Еще два часа рыдаешь: пусть Он наставит ее Своей мудростью и сделает так, чтобы они поженились? Забудь об этом, дурень.

И наконец, три дня на коленях с таким строгим постом, что Муни падал в обморок; он делал это так часто, что брат Дэннис попросил его либо прекратить, либо хотя бы пользоваться молитвенным ковриком, чтобы не стереть кожу до костей.

Но сам предмет молитв сопротивлялся не хуже Господа.

Ребенок не погиб еще в утробе и не родился мертвым. Нет, младенец родился здоровым.

И это была его внебрачная дочь с Наоми Уильямс. Хотя семья простила его, он понимал, что Господь на Небесах не сделает этого еще очень долго.

Майк – тогда он еще был Майком – наткнулся на одно место в Евангелии от Луки (12:48) за день до того, как Наоми вместе ребенком выписали из роддома.

«А который не знал и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут».

Господь явно не болтался без дела все это время. Он требовал жертвоприношения Исаака в пустыне, и Майк Снайдер мог только догадываться, каким оно будет.

Плюсов в присоединении к волонтерам Корпуса мира было достаточно – побег, шанс послужить ближнему своему, побег, способ уладить дела с Господом и побег, разумеется.

К несчастью, ему отказали. Оказалось, что Корпус ищет выпускников с достойным резюме и реальными навыками. Ну, ты понимаешь, людей, которым есть что предложить. Кто же мог знать?

Впрочем, сервисная бригада Корпуса брала почти всех, при условии, что на родине ты не сидел и не привлекался.

У них был контракт с правительством Уганды на постройку доступного жилья по умеренным ценам, что в переводе на местный язык означало завышенные раз в пять цены с нехилым откатом местным властям. Но Майк мог сбежать из дома, сервисная бригада могла в обход налоговой даже платить ему неплохие деньги, семья вообще считала его святым, поэтому он согласился.

Через несколько недель после прибытия в Уганду местные рабочие начали звать его Муни, сокращенно от Мунияга.

Ему нравилось, как звучит это имя, поэтому даже узнав, что Мунияга на каком-то из гребаных сотен африканских диалектов означает «чувак, который всех достает», он не стал его менять.

Он стал Муни. И начал жизнь с чистого листа.

Домой, в Атчисон, он вернулся несколько месяцев назад, был принят как герой и снова заключен в душные и тесные объятия семьи. Он пожалел, что приехал, почти сразу, когда почувствовал на себе их наполненные любовью взгляды, прощающие ему все – его слабость, трусость и полное отсутствие хоть каких-то талантов.

Они пытались заставить его проявить интерес к дочери, хотя бы увидеть Сару, но он стоял на своем.

Ее мать… что ж, он был бы не прочь с ней повидаться, но ребенек… нет, ни в коем случае.

Впрочем, Наоми тоже не пожелала с ним встретиться.

Три дня спустя после возвращения домой Майк начал думать, куда бы ему смыться теперь. Может, опять рвануть в Уганду? Навестить приятеля Дэниэла Мафаби в Будадири, где тот заключил выгодную сделку с Министерством труда и транспорта на постройку школ по стране по вдвое завышенной цене. С тех пор как Накадама вступил в должность, вокруг бюджета болталось немало бесхозных шиллингов, а Майк знал кое-кого, который тоже знал кое-кого. Пара лет там, и он подкопит достаточно, чтобы порвать с семьей окончательно, и никогда больше не услышит, что они прощают его.

Но Господь – совсем другое дело. Эти глаза преследовали его везде, куда бы он ни пошел, поэтому Муни сейчас же должен притащить свой зад к францисканцам, попросить прощения и молиться, чтобы страшная ночь наконец закончилась.

Он сел в машину, повернул ключ. Раздался сухой щелчок.

Ага.

Он попробовал еще раз.

Даже не скрежет, просто щелчок. Стартер сдох.

Он вылез из автомобиля и хлопнул дверью так сильно, как только мог. От удара она снова распахнулась, он грохнул еще сильнее и пнул в бессильной злобе, оставив посередине приличную вмятину. Очередная деталь для страхового отчета. Он огляделся по сторонам, оценивая положение, в котором оказался. Он черт знает где, а поблизости никого.

Но его взгляд снова привлекла машина у подножия холма. Она оказалась припаркована почти у входа на склады, прямо под освещающей стоянку ртутной лампой. В ее желтоватом мутном свете Муни мог рассмотреть заднюю часть тачки. «Тойота Селика», похоже, десятилетней давности.

Где-то в глубине его разума раздался звоночек. Он медленно направился к автомобилю и, подойдя ближе, обнаружил наклейку на заднем бампере слева.

Он прочитал:

ГОРДЫЙ РОДИТЕЛЬ ОТЛИЧНИКА – ВЫПУСКНИКА ШКОЛЫ 2012 ГОДА


Невероятно. Он знал эту тачку: она принадлежала родителям Наоми или, по крайней мере, должна была им принадлежать. Теперь она, вероятно, уже ее собственная. С ней у него связано немало приятных моментов. Муни начал улыбаться и зашагал быстрее, «Тойота» притягивала его, будто проступающие призраки беспечного прошлого.

Он слышал, что Наоми собирается поступать в ветшколу и вроде бы вкалывала где-то по ночам. Очевидно, она работала поблизости, нет, прямо здесь – а сейчас он так нуждался в ней, и если с ним говорило не само Провидение, тогда что же еще?

Майк глубоко вдохнул влажный ночной воздух, почувствовав себя гораздо лучше, и теперь у него в голове прояснилось – я пойду внутрь и найду Наоми, именно это я и сделаю, найду Наоми.

С каждой секундой ему становилось все лучше.

Майк зашагал быстрее, вытянув шею.

Все будет хорошо.

Наоми будет счастлива увидеть его.

Все будет хорошо.

15

Кекс и Наоми увидели внизу подножие лестницы, и черт возьми, как же приятно было понять, что они почти достигли цели.

Фонарик в кармане хорошо светил сквозь ткань, и парень погрузился во что-то вроде транса. Тело двигалось механически – шаг вниз, скользнуть руками, шаг вниз, скользнуть руками, шаг вниз, скользнуть руками – вниз смотреть стало бесполезно с того момента, когда все превратилось в однородную черную массу.

Шаг вниз, скользнуть руками. Он чуть помедлил только тогда, когда они достигли серой двери SB-3, но Наоми и не потрудилась на нее взглянуть, а даже если бы она окликнула своего спутника, он бы усмехнулся и продолжил спуск, зная, что оба не успокоятся, пока не дойдут до конца.

Правда, они только сейчас поняли, что процесс несколько затянулся.

Серьезно затянулся.

Изучив схему, Кекс предположил, что пол нижнего уровня находится метрах в тридцати от SB-3, но данный участок был перечеркнут неровной линией, а это значило, что пропущен большой пласт земли.

Шаг вниз, скользнуть руками, продолжай.

Ум его опять отвлекся, на сей раз на приятные вещи, ведь единственная освещенная область находилась над ним, а единственным хорошо различимым объектом оказался зад Наоми.

Он старался даже не думать об этом, однако то была ее филейная часть и очень милая, но стоп, ты ведь поклялся не думать так, просто из уважения.

А что они будут делать на свидании, если она не пьет? По правде говоря, Кекс не причислял себя к любителям спиртного, он просто привык к алкоголю.

А тот делал его поведение непредсказуемым. Да и зачем нажираться? Ведешь себя странно, радуешься без причины, да и, кстати сказать, захмелевшие люди изрядно Кекса раздражали. Плюс обязательное пробуждение ночью по нужде – он не мог больше спать по двенадцать часов подряд, как делал еще несколько лет назад.

Правда, он очень скучал по тем денькам, но заметил, что те утренние часы, когда он был на сто процентов трезв, ему нравились больше. Короче, с этим все нормально, хотя если люди не пьют и не курят травку, что они вообще здесь забыли?

Он представил себе, как они сидят, погруженные в свои мысли над чашкой кофе, но кому это надо? А потом ему представилась картина того, как они вместе тренируются. Ее кожа блестит от пота, упс, ты снова об этом, поэтому он вообразил, как они ведут ее дочь в кино. И, может быть, в какой-то момент ребенок испугается и подпрыгнет на сиденье, и он скажет: «Тише, не бойся, отвернись, закрой глаза, я прикрою тебе уши и скажу, когда можно будет смотреть, я защищу тебя», и Наоми посмотрит на него и улыбнется. Он всегда ладил с детьми, он, в конце концов, не возражает против них, и он мог бы даже…

В итоге Кекс упал, оступившись на ходу. Правая нога сильно ударилась, он не видел, куда наступает, потерял равновесие, и левая нога соскользнула с последней ступеньки.

Парень охнул, Наоми обернулась, и он успел протянуть руку, чтобы помочь ей спуститься.

– Осторожнее.

Она взяла его за руку и преодолела последнюю ступеньку, после чего они вместе встали на пол. Здесь оказалось прохладно, градусов пятнадцать, и удивительно влажно.

Кекс вытащил фонарик из кармана и посветил им вверх, пока луч не исчез в бесконечном черном туннеле, теперь уже над ними.

Он направил его к двери: очередное серое углубление, усиленное системой рукояток и рычагов с черной трафаретной надписью на двери: ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ DTRA.

– Что такое DTRA? – спросил он.

– Давай узнаем.

Она вытащила телефон и попробовала зайти в Интернет.

– Нет сигнала.

– Конечно.

Он задумался. Уставился на дверь, смахивающую на задраенный люк подводной лодки, крест-накрест усеянную сложной решеткой из стальных перекладин, соединенных вместе в углах и ведущих к массивной черной рукоятке в центре.

Если потянуть за ручку, перекладины придут в движение, и она откроется.

– Ты хочешь это сделать? – спросила она, угадав его мысли.

– Хочу понять, зачем тут эти буквы.

– Я тоже.

– У меня такое ощущение, что нужно все выяснить.

– А если надпись означает «Дебил, не трогай, радиация»?

– Вот было бы забавно, – усмехнулся Кекс.

– Слушай, ничего страшного, если мы вернемся назад.

Кекс решительно направился, но Наоми задержала его, положив руку ему на плечо.

– Я серьезно.

Он оглянулся и подумал на долю секунды, что дела могут пойти на лад.

Приближался самый подходящий момент для поцелуя или чтобы обнять – друг – друга – в – момент – опасности, и он спросил себя: «Такие минуты и с такой женщиной, неужели он и правда считает, что они просто так растут на гребаных деревьях?»

Уж точно не в той пустыне, какую представляла собой его личная жизнь: семена романа не приживались в ней еще со средней школы.

Нет, обратно он не пойдет. Они закончат все здесь и сейчас.

Ручка повернулась гораздо легче, чем Кекс ожидал: открывающий дверь механизм был делом рук инженерного гения. Достаточно мягко потянуть на себя черную рукоятку, и остальные элементы заскользят между собой, притягивая другие с точно рассчитанной силой и под нужным углом. Даже после десятилетий бездействия и при повышенной влажности высококачественный металл не заржавел. Подвижные части исполнили свою симфонию, и засов с восемью замками вышел из отверстий в дверном косяке, где покоился последние тридцать лет.

Кекс потянул створку на себя.

Внезапно что-то пронеслось мимо и ударило в них, но в том не было ничего настолько ужасного, насколько подсказывало их воображение – всего лишь холодный воздух. Может быть, десять градусов. После долгого спуска оба вспотели, поэтому он показался даже приятным.

А потом они услышали звук, напоминающий шум текущей воды прямо над их головами.

Кекс посветил фонариком в сторону источника звука, и оказалось, что это действительно трубы.

Над ними по потолку подземного тоннеля несколькими рядами находилась настоящая водопроводная система, и в ней циркулировала вода.

Потолок был очень низким, и Кекс вытянул руку вверх. Пальцы его покрылись влагой. Ага, конденсат.

– Горячие? – спросила Наоми.

– Холодные. Ледяные даже.

– Я не слышу никаких насосов или чего-то такого.

Кекс вытер пальцы о штанину.

– Но они мокрые. Там наверняка очень влажно.

– Ясно.

– Странно.

– Дай-ка…



Наоми просила фонарик. Он вручил ей его, и женщина посветила вокруг.

Они стояли в длинном тоннеле, огромном бетонном подземном коридоре. Она посмотрела вверх, на трубы.

– Откуда же идет вода? – пробормотала Наоми. – Может, из подземного источника?

– Похоже на то.

С другого конца коридора они услышали знакомый звук.

БИИП.

Снова тот самый чертов писк, сопровождающийся миганием яркой белой лампочки метрах в двадцати от них.

Наоми повернулась к парню.

– Чувак, мы уже очень близко.

БИИП.

Кекс забрал фонарик.

– Ладно. Двигаемся.

Он направился по коридору, следуя за трубами. Наоми не отставала. Звук становился громче, а лампочка ярче по мере того, как они приближались. Вскоре они различили очертания других дверей: это был не просто подземный тоннель, но очередной уровень складского комплекса. На каждой стороне коридора имелось с полдюжины ячеек, снабженных такими же механизмами, как и входная дверь. Рядом с ними располагались панели и датчики, давно деактивированные.

Две двери оказались открыты, но одного взгляда внутрь хватило, чтобы понять: бетонные помещения пусты. Справедливости ради надо отметить – там могло быть что-то интересное, но Кекс не собирался заходить туда и проверять все на собственной шкуре.

У него был четкий план, краткосрочный и одновременно долгосрочный – светить, идти вперед, найти источник навязчивого писка, убраться наверх, спросить у Наоми телефончик и ехать домой спать.

С первыми двумя пунктами пока был порядок. Источник звука усиливался, а мигающая лампочка становилась ярче. Но некоторое время спустя Кекс понял, что с третьим пунктом возникнет загвоздка.

Они добрались до последней двери справа, с вертикальной панелью, смахивающей на ту, что видели наверху, но более подробной и касающейся только самой ячейки.

Большинство датчиков и индикаторов неактивны, но один работал, тот самый термистор NTC.



Кекс посмотрел вверх: шум текущей воды здесь стал еще громче.

Он посветил фонариком в потолок и обнаружил, что рифленые металлические трубы поворачивают под прямым углом сразу над их головами и уходят в эту ячейку через специальные отверстия, проделанные в толстой бетонной стене.

БИИП.

Звук мог идти только отсюда.

Кекс и Наоми переглянулись. Что дальше?

Она высказалась первой:

– Неа, мне, пожалуй, хватит.

– Мне тоже.

К выходу они развернулись, как пара синхронных пловцов. Ну и хорошо.

Хотя Кекс признался себе, что это было весело, он боялся, что может произойти нечто ужасное, и вообще кто знает, что там размораживается, и им обоим достаточно, они живы, и вообще, он еще надеялся получить ее номер.

Вдруг они услышали писк. Он звучал и раньше, но они не замечали его, пока не отвернулись от двери. Пищало какое-то животное. Или несколько.

Парень направил луч фонарика в сторону звука, и тот осветил кучку «мохерового» меха, лежащую в паре метров позади них.

И она шевелилась и корчилась на полу. Они подошли ближе, луч фонарика сузился и стал ярче. Масса хаотически двигалась: середина оставалась неподвижной, но остальные участки перемещались, извиваясь, кусаясь, сворачиваясь клубком, издавая пронзительный писк.

Это были крысы. Около дюжины, собранные в неровный круг вокруг спутанной массы липкого хряща в центре. Сначала все походило на оптическую иллюзию, когда ты пытаешься представить, что же, ради всего святого, тут такое стряслось.

Двенадцать грызунов каким-то образом соединились воедино: они визжали и кусали друг друга. Две или три головы были мертвы, сожранные соседями. Кровь струилась с кончиков острых зубов и из оторванных ушей.

Груда была слеплена у хвостов странной зеленоватой массой, сочащейся из крысиной плоти.

Кекс выразил свое впечатление максимально корректно.

– Господи ИИСУСЕ! Гребаная фигня…

Наоми тоже почувствовала отвращение, но в то же время и любопытство.

– Крысиный король!



– Что?

– Крысиный король. Ну… как бы тебе объяснить. – Она показывала в сторону шевелящейся массы, поскольку слова были излишни. – О нем часто писали в Средние века, в эпоху чумы. Считается, что это дурной знак.

– Неужто! А то мне непонятно. Значит, тут живет Крысиный король.

Наоми наклонилась, чтобы изучить клубок грызунов с близкого расстояния. Отличное упражнение на интеллектуальное отстранение, и если она собирается стать хорошим ветеринаром, без этого никуда. Она могла спокойно смотреть на боль и уродство и видеть прежде всего клиническую сторону дела, а не эмоциональную.

Зато Кекс не интересовался клинической стороной, ему было более чем достаточно.

– Как они становятся такими?

– Никто точно не знает. Их хвосты связаны вместе и чем-то склеены. Чем-то типа сосновой смолы.

Она подняла с пола длинный кусок металлического лома, ткнула им в визжащую массу.

– Если такого находили мертвым, сразу несли в музей.

– Ага, но он пока еще жив. Давай мы уже уберемся отсюда?

– А что они могут сделать, забраться вверх по ноге? Они и двигаться не в состоянии, – она шагнула к грызунам, направив свет фонарика на тусклые розовые хвосты: те оказались покрыты чем-то вроде мха лаймово-зеленого цвета.

– Это не смола, – произнесла Наоми. – А что-то вроде слизи или плесени.

– Да? Круто, – Кекс поежился. – Нам надо наверх.

Но она ничего не ответила и склонилась над крысами. Они запищали громче и закопошились, пытаясь то ли удрать от нее, то ли подобраться к ней, понять было трудно.

– Гм, а ты их раздражаешь.

Луч фонарика Наоми светил прямо на связку хвостов.

– Нет, не плесень, на ней нет налета. И она… движется. Может, грибок? Господи, его тут много.

Кекс подошел к Наоми, осветив массу своим более мощным фонарем.

Сдвинув луч света, он увидел, что грибком покрыты не только хвосты, но и один бок Крысиного короля, да и часть пола – тоже. Неровная зеленая лента вела прямо к стене.

Парень поднял фонарик: действительно липкая дрянь поднималась – или спускалась – к стене, затем скользила через выемку между бетонными блоками, и вилась к краю двери запечатанной ячейки.

Кекс прищурился: зеленый след вел к засову и исчезал внутри помещения.

И тут он почувствовал что-то, исходящее от двери.

Тепло.

Он медленно вытянул руку и положил ладонь на ее поверхность.

БИИП.

Он тотчас отдернул руку и чуть не подпрыгнул от неожиданности: поскольку стоял в нескольких сантиметрах от сигнализации, и звук раздался как раз над ухом.

Он удивленно вскрикнул.

– Что такое? – встрепенулась Наоми.

– Дверное тепло. В смысле, створка горячая. Значит, зеленая дрянь выливается откуда-то оттуда, и здесь еще этот мерзкий король. Любопытство, конечно, крутая штука, но с меня уже хватит.

Она встала.

– Согласна.

– Тогда уходим.

– Но мы не можем их так оставить.

Она показала на крысиный клубок.

– И ты предлагаешь, взять их с собой? – Кекс недоуменно заморгал.

– Нет. Но они мучаются.

– Извини, оксикодон[8] я сегодня не захватил.

– Я сама могу это сделать.

Он покосился на металлический лом в ее руке.

– Ты серьезно?

– А ты что, хочешь так их оставить? Чтобы они умерли от голода?

– Нет, я мечтаю свалить отсюда и забыть о них.

– Жди у двери, я сейчас.

– Ок, отлично, ты самый странный человек из всех, что я встречал, но, черт возьми, мне это нравится.

Кекс стал удаляться.

– Эй, а фонарик?

– А зачем он тебе?

Она вопросительно выгнула брови.

– В смысле, может, лучше без него? Тебе вовсе не обязательно смотреть на такое… Просто сделай дело и уходи.

– Я в порядке.

Кекс чувствовал себя подлецом и трусом, но также ощущал необходимость устраниться от ситуации настолько, насколько только это в человеческих силах. В нем боролись два противоречивых желания, и желание стремглав убежать от нагретой ячейки с ее зеленой дрянью одержало победу над стремлением впечатлить Наоми нокаутом в первом раунде.

Он преодолел коридор за тридцать секунд, лишь раз оглянувшись через плечо. Он мельком увидел Наоми, увлеченно склонившуюся над кучкой крыс.

Добравшись до выхода, он шагнул наружу, оказавшись у подножия лестницы.

Никогда в жизни он не был так рад оказаться около девяностометровой бетонной шахты. Парень прикрыл дверь, чтобы не видеть и не слышать того, что собирается делать его спутница, и принялся ждать.

Наоми не появлялась.

Но ведь он сам еще не убивал из милосердия кучку полудохлых крыс, и потому откуда ему знать, сколько времени на все потратит Наоми.

Спустя несколько минут терпение у него кончилось, и он отворил дверь, чтобы проверить, не идет ли она, – и увидел прыгающий в темноте луч фонарика.

Подойдя ближе, она выключила телефон, и Кекс помахал лучом своего фонаря, указывая ей дорогу. Через десять секунд Наоми очутилась рядом.

– На тебе нет зеленой слизи?