– Возьмите, – сказала она и торопливо сунула Флоренс маленькую карточку.

Мать зарыдала.

Краешек карточки врезался в ладонь Флоренс. Она удивленно опустила глаза.

– Не сниму! Вообще никогда.

И пошли у них поцелуи, я ушел к себе. Мама браслет нацепила, не стаскивала, он ей руку натер.

– Нам бы хотелось поговорить с вами об одном проекте, который мы задумали. Сейчас не самое подходящее время, я понимаю. Но вы нам просто фантастически помогли бы. Я – Кит, выпускающий редактор. Позвоните мне, потому что… Ладно, скажу иначе: вы вели себя просто потрясающе. Я по-настоящему вами гордилась… Как-то так.

– Верно, – протянула я, вспомнив нашу встречу с Мышатиной в супермаркете, – я видела ссадинки на внутренней стороне запястья Елизаветы.

Не глядя на Питера, который был нескрываемо ошарашен, Кит отвернулась и торопливо зашагала по тротуару туда, где ее дожидалась Джен.

– Вот! – сказал Юра. – Когда папаша впал в истерику из-за пропажи браслета, я удивился. Барахло из ниток с кирпичами! Чего так нервничать? Колдун за фигню дорого запросил? Ну, уж не миллионы! Нет дерьма? Купи новое! И вообще странно, что он поверил колдуну. Я-то думал, папенька жене такой презент припер, чтобы ее порадовать. Ну не было у него причин так убиваться. Если только…

Не вымолвив больше ни слова, Питер и Талита удалились в противоположную сторону. Шпильки Талиты злобно стучали по асфальту – совсем как туфли для чечетки. Флоренс осталась одна посреди улицы с визитной карточкой в руке. Ни разу в жизни у нее так сильно не кружилась голова.

Юра посмотрел мне прямо в глаза.

Протестующая толпа зашумела громче. Телевидение… А что случится со следующими эпизодами сериала Питера? Что будет с его контрактом на новую книгу, с его виллой под Сиеной, с квартирой в Блумсбери, с его должностью лектора в университете королевы Марии? Она разрушила все – но ради чего?

– Навигатор слышали? Можно адрес пробить, определить, что там находится.

– Итак, – произнес журналист из «Guardian».

Флоренс и забыла, что он здесь.

Юра задохнулся и замолчал. Илья, глядя в ноутбук, ответил:

– Что теперь? Я хочу сказать… Вы считаете, что данный судебный процесс отражает нынешнее состояние академической науки, а также репертуарную политику телевидения?

– О, даже не знаю, – растерянно проговорила Флоренс. – Я обязана была сказать правду. Чтобы все узнали.

– Машина Евгения Петровича действительно находилась на улице Вонукова. Ему пришел штраф за парковку. Автомобиль расположился у реабилитационного центра психиатрических больных с пограничным состоянием. Там только за деньги машину поставить можно. Есть лишь одно бесплатное место. Столетов не на нем стоял, парковку не оплатил. К медучреждению примыкает здание исследовательского комплекса, который возглавляет Леонид Никин.

– Понятно. – Журналист что-то записал в блокнот. – Конечно… И скажите, это правда, что вы – дочь Дэвида Винтера?

Флоренс, к собственному ужасу, обнаружила, что не способна говорить. Ее глаза наполнились слезами, пальцы вцепились в ремешок сумочки.

Я молча слушала Жабенкина. На бесплатной стоянке устроилась я, что очень не понравилось охраннику, который берет с шоферов деньги.

«На самом деле – нет. Нет, я не его дочь».

– Видимо, вы тоскуете по нему, – продолжал журналист. – Его все так любили, верно?

Юра обхватил себя руками.

Да как он смеет задавать такие вопросы?.. Флоренс растерянно смотрела на журналиста, не понимая, как быть. По счастью, кто-то заботливо взял ее под руку.

– Представляете, каково это понимать, знать, что твой отец убил жену? Мою маму? Я чуть с ума не сошел, когда все сложилось в один пазл. Беседа отца по телефону с адвокатом. Зачем ему выяснять, кто наследник его супруги? Елизавета еще молодая, не девяносто лет ей! Я теперь в курсе, что ему объяснили: и сын, и муж-вдовец имеют права на сеть супермаркетов, вклады в банках, квартиру, дачу. Но это лишь в том случае, если на момент смерти Мышатиной она состоит в законном браке с Евгением Петровичем! В случае развода фиг ему. Все получу я.

– Пойдем, Фло.

Юра истерично рассмеялся.

Флоренс вздрогнула, повернула голову и увидела стоящего рядом с ней Джима. Он тяжело дышал – запыхался от быстрой ходьбы.

– Вот же влип папаша! Жить невозможно развестись. Ставь запятую, где сам пожелаешь. Жена мужу опротивела, отсюда и любовница. Многие мужики так годами живут. Законная и «левая» семья, дети от каждой бабы родились. Та, что со штампом в паспорте, все знает, но молчит, боится мужика-добытчика потерять. Любовница надеется на свадьбу и тоже характер не показывает. Но у нас-то не так! Совсем не так! Категорически не так!!! Мама деньги приносила, отец к ней с протянутой рукой подходил. Это унизительно мужику! Папахен завел…

– Пойдем выпьем.

– О, Джим!

Глава 40

Флоренс хотелось обнять друга, она вовремя вспомнила о том, что за ними с любопытством наблюдает журналист.



– Прости, мне не позволили отменить лекцию. На кафедре только об этом и говорят! – Джим повернулся к репортеру. – Всего хорошего, – выговорил он решительно – настолько решительно, насколько способен от природы неловкий и стеснительный человек, и взял Флоренс под руку. – Вернемся в институт? – спросил он, ведя Флоренс через дорогу. – Там тебя будут встречать как героиню, представляешь?

Юрий застучал ладонью по столу.

– О нет, я хочу посидеть где-то в тишине.

– Уверен, уверен, уверен, он… набрехал, что он основной держатель акций. «Все мое! Я сам бизнес раскрутил. Супруга просто в документах указана!» Ну не мог Евгений Петрович правду зазнобе выложить – перед тобой альфонс, профессионал. В первый раз на богатой женился, ничего не получилось. Во второй раз жена попалась оборотистая, миллионами ворочает, а я никто и звать меня никак. Он точно из себя олигарха корчил. Бабень его я мельком в окне гостиницы видел, но понял: такая долго ждать решения проблемы не станет. Не убогая, красивая, и лет ей с виду тридцать. Поезд уходит? В него она не сядет в соплях, живо найдет другого. Отрежьте мне голову, если я ошибаюсь. Такая долго терпеть неопределенности не станет, и она отцу объявила: «Если через полгода не решишь проблему с женой, прощай». Папаша умом раскинул и что увидел? Развод! Нищим он кисоньке нужен? Да никогда! Какой выход? Простой. Стать вдовцом, бездетным. Маму и меня жизни лишить, но таким способом, чтобы все решили, что Елизавета и я сами умерли от болезни. Он эту заразу нам с мамой и организовал. Только у меня иммунитет стойкий оказался.

– Ладно. Может быть, мне уйти тогда?

– Такой вариант возможен, – согласился Илья, – но есть несостыковка: Евгений Петрович умер от той же болезни, что и Елизавета Сергеевна.

– Нет-нет, не уходи, пожалуйста.

Юра сгорбился.

Она с такой силой сжала руку Джима, что он рассмеялся.

– Не знаю, чем отец отравил мать, но, думаю, он случайно сам заразился. Со мной он поступил так же, как с женой, сделал подарок. Дней через десять после того вечера, когда отец «романтический» салат жене забабахал, я решил проветриться. Позвонил Кате, предложил ей в кино пойти, она согласилась. Взял билеты на девять вечера, одеваюсь, и тут отец в комнату входит с обычным разговором: «Куда ты собрался? Не поздно ли?» Я ему приврал:

– Хорошо. Давай зайдем в паб.



– У приятеля день рождения, мы с Катей сначала не хотели идти, а сейчас его жена позвонила, упросила приехать, гости почти все отказались.

В пабе на Флит-стрит с названием «Ye Olde Cheshire Cheese» – крошечном, похожем на кроличий загон, Флоренс нашла столик в углу, под низкими сводами, и Джим отправился к барной стойке. Флоренс сидела и ждала его, сжимая лежащую на коленях сумочку и всеми силами желая, чтобы вокруг стало тише. Голоса казались ей оглушительно громкими.

Отец спокойно так говорит:

Вернулся Джим и протянул ей стакан крепкого джина с тоником.

– Ну, идите. Юр, я тебе амулет купил, дай надену.

Мне бы удивиться, отец подарки мне на день рождения дарил и на Новый год. Все. И вдруг! Амулет. Отказываться было неудобно. Папаша мне повесил на грудь медальон. Я его поносил сутки, он мне кожу натер, ну, я и снял его.

– Поздравляю! – воскликнул он и чокнулся с Флоренс. – Как ощущение?

Юрий с шумом выдохнул.

Флоренс выпила половину спиртного залпом.

– Небось папаня думал: я тоже на кладбище отправлюсь. Да вышло не так, как он хотел! Самому ему каюк пришел. А я жив! Женюсь на Кате! Бизнес еще круче сделаю. Он в могиле, а я здесь, с вами. Я, которого отец и мать идиотом, неудачником, лентяем считали, теперь больше ни от кого слов «кретин безмозглый» не услышу. Налейте чаю, холодно мне!

– Пожалуй, что-то наподобие облегчения, – сказала она. – Рада, что все закончилось.

Я направилась к чайнику, а Илья осведомился:

Джим пристально на нее посмотрел.

– Ты не собираешься матери позвонить? Брату?

– Вам интересно, какая болезнь унесла ваших родителей? Мы знаем ответ на этот вопрос.

– Может быть, попозже. – Флоренс покачала головой. – Они не переживают. Я им не так много и говорила. На самом деле практически ничего.

– Да ладно, Фло. Они на седьмом небе от счастья будут. Мы все на седьмом небе!

– Говорите, – велел Юра.

Сказать ему то, что так хотелось сказать, Флоренс не могла. То, что она сказала Люси, – нет, не могла. Ей невыносимо было даже подумать о том, чтобы снова произнести: «Они – не моя семья. Я ничья».

Джим негромко проговорил:

Жабенкин обстоятельно рассказал историю таинственной болезни Ора, а потом перешел к современности:

– То, как адвокаты Питера пытались тебя унизить, было ужасно. Ты могла бы еще подать на Питера в суд за оскорбление личности.

У Флоренс щипало глаза от усталости. Речи адвокатов вспоминались с ужасом. Она вообще с трудом могла вспоминать о четырех днях судебного процесса – например, о первом выступлении защитника Питера, который целых пять минут описывал, как жалко и тоскливо протекает жизнь Флоренс среди людей.

– Никин из породы ученых, которые ради науки готовы на любые поступки.

– Конец моим мучениям. – Она допила остатки джина. – Пожалуй, не стоило мне этого делать. Жаль, что до такого дошло.

– Да ты что, Фло! – искренне изумился Джим. – Как ты можешь так говорить!

– Леонид Мартынович – глава центра, – влезла я со своей речью, – он имеет клинику на тридцать коек и исследовательский отдел. Построил здание и подарил его Никину бизнесмен, благодарный ему за спасение своей родственницы. Он же является главным спонсором научных изысканий Леонида Мартыновича с его командой. Ученых Никин подобрал себе под стать, все они готовы идти к цели любым путем, невзирая ни на какие препятствия. Какова цель? Она, по-моему, недостижима!

– Это унизительно. – Флоренс с удивлением уставилась на опустевший стакан. – Они добились того, что я выглядела такой… такой жалкой. Я так себя не чувствовала с тех времен, когда…

«Со времен Дейзи».

– Да уж, – согласился Илья. – Никин мыслит глобально, не разменивается на мелочи. Он намерен сделать набор тестов, который определит пятьдесят редких болезней. На самом деле недугов гораздо больше, но в центре решили, что пока полсотни хватит.

– Дай-ка я тебе кое-что напомню, Фло, – покачал головой Джим. – Ты хотела доказать свою правоту. Ты хотела показать им, что они не имеют права помыкать тобой. Эксплуатировать тебя.

– Придумают они комплект определителей уникальных болезней, – продолжила я, – начнут его бесплатно раздавать по поликлиникам. Диагноз станет легче поставить.

– Да. Да… Наверное, так. Я теперь уже не в силах вспомнить, чего я хотела. – Она озадаченно потерла лоб ладонью. – Питер… Они с Джорджем пытались от меня избавиться. А ведь я лучше их обоих. И я не знала, что мне делать.

Юра ухмыльнулся.

– Вообще не верится в это!

– Ты могла вернуться из Флоренции сюда.

– Когда-то лекарство от чумы, проказы, холеры, сифилиса, туберкулеза казалось фантастикой, – заспорил Илья, – но теперь эти медикаменты существуют. Вероятно, спустя годы появятся и такие тесты, но сейчас идея кажется сумасшедшей.

– Я не о них, – скривился Юра, – а про «бесплатно». Тот, кто финансирует исследования, захочет потом урожай собрать!

– И чем тут заниматься?

– Не исключено, – кивнула я. – Сейчас благодетель дает Никину приличную, но фиксированную сумму. Вероятно, надеется, что Леонид достигнет цели, и тогда предприниматель займется выпуском тестов. Клиника при центре создана для исследования больных и для заработка. Никину часто не хватает спонсорских денег, а бюджет ему не повышают. Поэтому с тех, кто обращается к Леониду Мартыновичу для постановки правильного диагноза, берут плату. Но вот ведь незадача, приток пациентов есть, но он не постоянен, то в клинике мест не хватает, то вообще нет никого.

– Откуда вы все это знаете? – удивился Юра.

– Фло, ты только что выиграла дело по иску о плагиате. В решении суда сказано, что ты написала крутейший бестселлер о Ренессансе. Студенты приезжают в институт Курто со всего света, чтобы услышать твои лекции. На твой курс записалось на шестьдесят процентов больше студентов, чем в то время, когда ты пришла к нам работать.

Перед моим мысленным взором возникла Галина, дочь Ксении Николаевны, правой руки Никина. Я со вчерашней школьницей долго разговаривала и поняла, что та пылает злостью по отношению к матери, которая просто смотрит в рот Леониду Мартыновичу, служит ему и помощницей в работе, и любовницей, и домработницей, исполняет любые его капризы, не обращает внимания на Галю. Дочка от матери постоянно слышит: «Не мешай, я занята». Ксения запретила девочке учиться на стилиста, а та мечтает об этой профессии с первого класса. Услышав, чем хочет заниматься Галя, мать устроила ей скандал с припевом:

Флоренс пожала плечами.

– В нашей семье парикмахеров нет и не предвидится, получишь высшее образование, будешь работать с Леонидом Мартыновичем.

– Ты написала еще три книги. Ты… ты будешь востребована. Привыкай к этому. Прекрати считать себя изгоем.

А для Гали страшнее перспективы нет. Вот она и решила сделать Никину гадость. Уши у вчерашней школьницы чуткие, глаза зоркие, ходит она тихо, потому что на работе, чтобы не мешать Никину, все обязаны носить «бесшумные» тапочки. И еще один нюанс – Гале платят копейки, а работать ее заставляют много. Вчерашняя школьница моет лабораторную посуду, полы в центре, встречает-провожает посетителей, которые направляются к боссу. Порой ей за день воды попить некогда. Галочка пашет за четверых, а ею постоянно недовольны. Похвал она не слышит, одни упреки и замечания: «Плохо протерта колба», «В туалете грязно», «Почему не улыбалась больному?», «Чай плохо заварен, печенье в вазочке поломано». Подружки Гали учатся, где хотят, родители им в сумочки деньги кладут, улыбаются: «Погуляй, заинька, студенчество счастливая пора, это прощание с детством. Потом в работу впряжешься, замуж выскочишь, не до вечеринок станет». Всем хорошо, одна Галя ездовая собака. Ей даже звонить перестали, ни в кино, ни в клуб не зовут, знают: она никуда не пойдет, ей вставать в пять, на службу к семи явиться надо, лабораторию открыть, клетки с грызунами почистить. Не жизнь у Галюни, а мрак! Единственный свет во тьме – мечта нагадить Никину и своей матери по полной! Вот только как это сделать, Галина до моего появления не знала. Но она тщательно вела дневник, заносила туда все, что видела, слышала за день. Зачем? Девушка пока не знала, но чувствовала – ее записи непременно пригодятся.

– Ладно. Конечно. Просто…

Мой приход оказался для Гали подарком судьбы. Она увидела мой новый «Мини Купер», оценила сумку, обувь, поняла, что посетительница не самая бедная. И, подав чай, по своей укоренившейся привычке она поспешила в маленький чулан, где хранятся швабры. Кладовку от кабинета Леонида Мартыновича отделяет хилая перегородка из гипсокартона. Из подсобного помещения чудесно слышны разговоры Никина с посетителями.

Когда я, так и не узнав от Леонида ответов на свои вопросы, отправилась восвояси, Галя поняла: вот он, ее шанс. Ей понадобилось некоторое время, чтобы кое-что уточнить, а потом она позвонила мне и предложила:

Джим заботливо спросил:

– Могу вам рассказать про все, что вы у Никина спрашивали. Но есть два условия: платите мне столько, сколько я скажу. А потом рассказываете журналистам то, что от меня услышали. Я вас прогуглила, узнала – вы писательница. Вот и напишите правду про Никина.

Я согласилась, мы встретились, и мне открылась вся правда. Какова же она?

– Просто что?

Глава 41

Флоренс подняла голову и увидела, что Джим смотрит на нее добрыми серыми глазами. И она подумала о том, как хорошо его знает и как же ей повезло, что посреди всего, всего этого, у нее есть друг. Единственный друг.



У Леонида Мартыновича лет пять назад случился полный денежный коллапс. Спонсор, как уже говорилось, отсчитывал ему определенную сумму, ни копейкой больше, а больные в клинику перестали ходить. Никин начал нервничать, он не мог купить все нужное для своей научной работы, рычал на сотрудников. Но те не обижались, сами впали в депрессию. И вдруг случилось чудо! К Никину обратилась старая знакомая Лилия Борисовна Горкина. Леонид и Лилия учились на одном курсе и короткое время считались парой. Семьи у них не сложилось, но дружеские отношения сохранились на всю жизнь. Лиля стала опытным терапевтом, заведовала одной из московских поликлиник, а потом ее сделали главврачом муниципального дома престарелых. Приказы вышестоящего начальства не обсуждаются, ей пришлось подчиниться. Радости от нового назначения Лилия не испытывала, она хорошо знала, что происходит в таких приютах, понимала, с чем и с кем ей придется бороться. Воображение рисовало ей поваров-воров, забитых стариков…

Дело в том, что она хранила в особой сумке носовой платок, оставленный Питером Коннолли в ее квартире. И листки дневника, где было написано о том, чем они занимались. Она нашла их в одной из рукописей, которая до сих пор находилась у Питера. Нашла и забрала. И то, что она рассказывала коллегам, и записки, которые писала ему… А чашку, из которой он пил, она никогда не мыла и тоже хранила в этой сумке. Клочок розовой бумаги, приклеенный к холодильнику, и флаер – приглашение на совместную лекцию профессоров Коннолли и Винтер. Когда Флоренс видела их фамилии, написанные рядом, она долго ощущала сладкую дрожь – даже после того, как бумага потускнела и потрескалась на флорентийском солнце.

Горкина сдала в поликлинике дела, приехала в скорбное место, и с изумлением увидела, что там все хорошо. Пожилых людей не обижают, нормально их кормят, есть нужные лекарства, персонал внимательный, бабушек-дедушек любят. И о чудо: здесь сделан ремонт, на кроватях новое постельное белье, на полдник пекут булочки, а по воскресеньям приезжают артисты. Прежний главврач Чернов попал в ДТП и скончался. Лилия от всей души пожалела этого честного неравнодушного человека и спросила у заместителя:

– Где Лев Николаевич деньги брал?

Новая подчиненная ответила без утайки:

Флоренс всегда всем говорила, что ей безразлично мнение окружающих. Она и Дейзи говорила, что ей безразличны записочки, которые та оставляла на ее кровати, и осиное гнездо, и постоянные щипки и синяки, достававшиеся ей от сестрицы; все остальные их словно не замечали. Только раз она не выдержала и пожаловалась маме, прокравшись тайком в кухню, когда Дейзи гуляла с Уилбуром. По ее чумазому лицу текли безмолвные слезы. А мама поцеловала ее и сказала: «Фло, ты должна научиться ладить с другими людьми, птичка моя. Или давай сдачи».

– У него было много знакомых, Лева часто с кем-то встречался, иногда на весь день пропадал. Все текущие вопросы решала я, хорошо знала, что начальник не по бабам бегает, он спонсоров для нашего заведения находит, ему дают деньги. Лева себе ни копейки не оставлял, ремонт делал, покупал фрукты старикам. А еще мы все получали от него премию в конвертике, поэтому персонал изо всех сил старался. Финансы поступали нерегулярно, но, когда они имелись, Лев Николаевич делал что-то полезное для стариков и не забывал про нас. Упрекнуть Чернова в корысти язык ни у кого не поворачивался. Лев жил в убитой однушке. Хотя глагол «жил» не совсем верен, он туда иногда приезжал. Чаще всего главврач ночевал в своем кабинете, семьи у него не было, детьми он не обзавелся. Ездил он на еле живых «Жигулях» и, похоже, имел одну пару ботинок на все случаи жизни.

Флоренс застыла с открытым ртом. Она много чего хотела рассказать матери, но была чересчур напугана. «Если я начну давать ей сдачи, она меня, чего доброго, убьет».

– Понятно, – кивнула Лилия.

– Наверное, теперь у нас начнутся проблемы, – осторожно высказалась заместительница прежнего заведующего. – Или у вас тоже есть спонсоры?

Флоренс предпочитала замыкаться, уходить в свой мир. А кто ей мог помочь в этом мире, кто мог за нее заступиться, кто ее послушает? Она сожгла мосты в отношениях со всеми, кроме Джима. И чувствовала, как сама тянет на себя дверцу мышеловки, внутрь которой отступает. Она так долго жила в своем собственном мире, что теперь уже сомневалась, сможет ли жить где-то еще.

Лилия оставила вопрос без ответа, а что она могла сказать? Никаких благотворителей она не знала и никогда не искала. Ей и в голову не приходило, что деньги на новую мебель для посетителей поликлиники можно попросить у какого-нибудь бизнесмена. О медучреждении должно заботиться государство, вот только оно не спешит это делать. Лилия ругала про себя власти и ждала, когда же ей наконец отсыплют копеечку. А Чернов пошел другим путем, и у его подопечных в тарелках была вкусная еда.

Спустя три месяца, когда Горкина сидела в кабинете и тщетно пыталась решить задачу, как быстро купить холодильник на кухню взамен того, что скончался, раздался звонок ее личного, не служебного мобильного. Лиля схватила трубку, не глядя на экран. Номер этот был известен пяти людям, и все они близкие друзья Горкиной. На сей раз ее разыскивал Никин.

В раздумья вмешался Джим:

– Как дела? – спросил он.

– Чем теперь займешься?

– Что случилось? – испугалась главврач.

Флоренс кашлянула и постаралась придать голосу деловой тон:

– Отчего ты разволновалась? – задал свой вопрос Леонид Мартынович.

– Думаю на следующей неделе вернуться во Флоренцию. Надо продолжить кое-какую работу. Написать статью об отношениях между Лоренцо де Медичи и Гоццоли для гарвардского журнала. С акцентом на то, как Гоццоли создавал публичный образ Медичи… не только за счет фресок, а… – Она заметила, что Джим смотрит на нее несколько недоумевающе, и прервала рассказ. – В общем, мне надо работать.

– Ты впервые поинтересовался моими делами, – объяснила Лилия и вдруг услышала незнакомый баритон:

– А как насчет людей с телевидения?

– Добрый день, Лилия, я Сергей, друг Леонида, спонсор интерната, где был директором покойный Лева. У вас все хорошо? Может, что-нибудь нужно?

– О, я думаю, они просто проявили любезность, или ты так не считаешь?

Атеистка Горкина в этот момент поверила в Бога.

– Они не в благотворительной организации состоят. Тебе стоило бы им позвонить.

– Холодильник погиб!

– Слушай, Джим, – сказала Флоренс, желая сменить тему разговора. – Спасибо тебе. Спасибо за все, что ты для меня сделал в последние месяцы. Не знаю, что со мной стало бы без тебя. Наверное, я сошла бы с ума. И за то, что разрешил у тебя пожить, спасибо. По счастью, Амна не против того, что я у вас поселилась и шастаю по дому.

– Прекрасно! То есть очень плохо. Вам привезти новый или лучше дать деньгами?

Джим рассмеялся.

– Если не трудно, то доставьте холодильное устройство, – взмолилась Горкина, – продукты портятся.

– Да уж, вряд ли ее это удручает.

– Через два часа получите, – пообещал Сергей.

Точно в указанное время к дому престарелых прикатил минивэн, из него вышел мужчина лет пятидесяти, он прошел к Лилии в кабинет и представился:

– Когда она возвращается?

– Сергей. Буду вам помогать. Холодильник сейчас установят. Вот здесь немного денег, поощрите свой персонал за то, что после смерти Левы не разбежался.

Горкина чуть не зарыдала от счастья, бросилась поить Сергея чаем, завязалась приятная беседа, в конце которой благодетель попросил:

Джим что-то говорил насчет поездки Амны в Стамбул на конференцию, но конференции не длятся по целому месяцу. Флоренс была так занята своими делами, что только теперь до нее до шло: такое долгое отсутствие необычно.

– Отпустите завтра на короткое время одну вашу подопечную.

– Куда? К кому? Зачем? – удивилась Лилия.

– Ну… она вернулась. Пару недель назад, на самом деле.

– Касаткину, – пояснил Сергей, – к Леониду Мартыновичу. Она много лет назад перенесла редкую болезнь, Никин у нее немного крови берет для исследования.

Джим кивнул и уставился на свой стакан.

– Если Вероника Михайловна не против, то почему нет, – протянула главврач.

– Она, наоборот, очень рада, – засмеялся благодетель, – Касаткина любит Никина.

– Вернулась? – переспросила Флоренс. – И где же она?

Прошло немало времени, прежде чем Лилия удивилась регулярным поездкам Касаткиной к Леониду Мартыновичу. Никакой закономерности в визитах не было. Порой Вероника Михайловна отправлялась к профессору два раза в неделю, а иногда Никин ее и по месяцу не приглашал. Еще Горкина заметила связь между встречами Касаткиной и Леонида со спонсорскими взносами Сергея. Бабушка укатывала утром к Никину, а вечером благотворитель передавал Лилии щедрую сумму. Главврач ощутила дискомфорт, решила выяснить у друга, что происходит, и приехала к нему в исследовательский центр. Разговор вышел длинный и обстоятельный.

Неужели все эти дни Амна завтракала вместе с ними, по вечерам делилась сплетнями научного мира, готовила пасту в кухне, – а она ее попросту не замечала, настолько погрузилась в свои дела?

Я посмотрела на Илью и Юрия.

– Все жду, когда вы спросите: откуда Галя столько подробностей узнала? Стоя в кладовке, подслушала откровенный разговор? Ну, так он долго шел. Почему сотрудницы никто на рабочем месте не хватился? Ответ прост. Пару раз, когда Галина затаивалась в чулане, ее начинали искать, звали, а она боялась выйти, не хотела открыть свое шпионское логово. И вскоре догадалась, как избежать вопля: «Где девчонка, лентяйка?» Галя стала прятать в каморке диктофон, включала его и уходила. В маленькую комнату со швабрами заходила только уборщица, то есть сама Галина. Стена между кабинетом и чуланчиком была сделана из гипсокартона. Девушка проковыряла в ней в самом низу дырочку и всовывала туда крохотный аппарат. В кабинете Леонида Мартыновича из-за этого чуть-чуть отошел плинтус. Но Никин на такой пустяк внимания никогда не обратит, да и остальные не заметят, потому что диктофон лежал за креслом Леонида, туда никто из посетителей никогда не заглядывал. Увидеть «шпиона» могла бы усердная поломойка. А кто убирал кабинет Никина? Галя! Вечером девочка забирала аппарат, слушала записи, самое интересное фиксировала в дневнике.

– Флоренс, мы расстались.

Лилия начала разговор со слов:

– Кто?

– Леня, давай вспомним историю наших отношений и поговорим честно.

Я опять обвела взглядом Илью и Юрия.

– Господи, ну сосредоточься!.. Мы с Амной. – Джим сокрушенно покачал головой.

– Теперь понятно, откуда Галя знала столько подробностей. Но это, как говорится, цветочки, ягодками сейчас вас угощу.

Когда Горкина, вдоволь предавшись воспоминаниям, задала вопрос:

– Я понятия не имела…

– Как визиты Касаткиной связаны с деньгами Сергея? – Леонид Мартынович понес какую-то чушь.

– Ты не спрашивала.

У Лилии не зря была репутация прекрасного руководителя медучреждения, списочный состав которого почти на сто процентов состоял из женщин. Управлять бабами труднее, чем мужиками, но Горкина справлялась. Вежливая, интеллигентная, она умела резко поговорить, пригрозить лентяйке, окоротить нахалку и легко загнала Никина в угол.

– Мог бы сказать. – Флоренс стало не по себе. – Я бы не стала у вас жить, если бы…

– Леня! Не ври мне! Я хочу знать правду.

Ученый сдался. То, что он рассказал, скорей всего шокировало Лилию.

Джим засмеялся.

Геннадий Петрович, муж Вероники Михайловны, работал в Индии в консульстве. По долгу службы он разъезжал по всей стране, брал с собой супругу. В общей сложности Касаткины провели в Дели около десяти лет и вернулись в Москву обеспеченными людьми. Купили квартиру, машину, мебель, родили мальчика. Муж продолжал летать в Индию, жена оставалась дома с малышом. Как-то раз Геннадий заболел гриппом: температура, насморк, кашель плюс очень плохое настроение. Его лечили, чем могли, однако он скончался. Не прошло и дня после похорон, как тот же недуг свалил и Веронику, но она выжила, сына ее Антона вообще вирус не тронул. Все упомянутые события происходили давно.

Восемь лет назад к Никину обратился Антон Касаткин:

– Как викторианская девственница? Ты считаешь, что нам неприлично оставаться в доме вдвоем в отсутствие Амны в качестве твоей компаньонки?

– Мне посоветовали вас, как специалиста по редким болезням. Хочу понять, что с моей мамой.

– Она в тяжелом состоянии? – уточнил исследователь.

– Не смейся надо мной, – покраснев, пробормотала Флоренс.

– Наоборот, в прекрасном, – возразил Антон, – но в ее окружении люди постоянно умирают. Скончалась моя первая жена, потом подруга мамы вместе со своим мужем, затем соседка по лестничной клетке, стилист, который стриг и красил Веронику Михайловну, неделю назад мы похоронили домработницу. Это пятая горничная, которая лишилась жизни, работая у матери. Ей-богу, я мог бы заподозрить маму в совершении серийных убийств, но отлично знаю, что она не способна даже мышь прикончить. И что еще удивляет, недуг у всех умерших вроде как одинаковый.

– Я не смеюсь, прости. – Милое пожилое лицо Джима стало серьезным. – Я ее почти не видел. Она отсутствовала дома три недели из четырех. А мой дом слишком велик для одного человека, который ждет, когда второй человек вернется домой. И… конечно, ничего удивительного… у нее есть другой.

– Интересно, – оживился Никин. – Как протекает болезнь?

– О… О господи. – Флоренс порывисто положила руку поверх руки Джима, которой он сжимал стакан. – Я и не догадывалась… Мне очень жаль. У меня такое чувство, что я не была тебе другом, пока все это происходило, а ты был… – Ей снова захотелось плакать, и она до боли вцепилась пальцами в ногу выше колена.

– Сначала резко портится характер, появляется истеричность, затем высокая температура, кашель, насморк, улучшение состояния, и конец, – пояснил Антон. – Я недавно женился, супруга ждет ребенка. Что-то мне тревожно стало. Сам я об инфекции не думал, но, когда мы упокоили очередную прислугу, рассказал Нине, что мать вроде несчастья приносит. Жена воскликнула: «Да она заразная» – и уехала спешно к родителям.

«Ради бога, прекрати себя жалеть. Будешь себя жалеть, когда домой вернешься. Тогда и поплачешь. Тогда и решишь, как быть со своей жизнью».

– Немедленно привезите маму ко мне, – велел Леонид Мартынович, – надо сделать кое-какие анализы.

В это мгновение в почву ее раздумий упало зерно и проросло, и она поняла, что это – единственное решение для всего, всего на свете. Но Джиму она ничего не сказала, хотя тот пытливо смотрел на нее.

– Со мной все в порядке, – сказал Джим. – На самом деле она несколько лет… В общем, теперь я смогу зажить своей жизнью. Оставлю прошлое позади. – Он кашлянул. – Понимаешь, о чем я?

Глава 42



Они долго смотрели друг на друга.

Сделав лабораторные исследования, Никин поговорил с родственниками покойных и выяснил интересные подробности. Все погибшие незадолго до смерти получали в присутствии Вероники Михайловны мелкие бытовые травмы, или каким-то иным способом имели контакт с ее кровью. Подруга, сидя в гостях, уронила хрустальный бокал, тот, упав на пол, превратился в крошево. Хозяйка и гости, муж с женой, начали собирать осколки, все порезались, потом заливали ранки йодом. Стилист случайно задел ножницами затылок клиентки, мастер по маникюру слишком глубоко вырезала кутикулу на пальце ее руки… Кровь из Касаткиной никогда не текла ручьем, так, чуть-чуть. Но все, кто соприкоснулся с ней, погибли.

– Да, – сказала Флоренс. – Наверное, понимаю.

Леонид Мартынович поставил правильный диагноз, он объяснил, что Вероника – носитель болезни, заразиться воздушно-капельным путем от нее невозможно, но, если женщина порежется, от Касаткиной надо держаться подальше.

Антон донельзя испугался. Он, прекрасный компьютерщик, быстро устроился на работу в Австралию и уехал с семьей на другой конец света. Мать он определил в дом престарелых ко Льву Николаевичу. Почему к Чернову? Отчего не устроил ее в частный пансионат? Когда Антон уезжал, коммерческих интернатов почти не было. А те, что существовали, мало чем отличались от муниципальных. И приют ему посоветовал Леонид Мартынович, дал наивысшую оценку заведению.

– Все изменилось, – сказал Джим и подсел ближе к Флоренс.

Спустя месяц после появления Касаткиной у Чернова, Лев приехал к Никину. Вместе с ним прибыл мужчина, который представился бизнесменом по имени Сергей. Тот сразу взял зайца за уши, заговорил откровенно:

– Леонид Мартынович, вам нужны деньги. И Льву Николаевичу тоже. Вы рассказали о необычном недуге Касаткиной Чернову, просили его поселить Веронику отдельно от всех, а главврач поделился этим со мной. Далее информация не утечет. Что я предлагаю. Звоню вам, говорю: «Хочу Веронику завтра навестить». Вы на следующий день отправляете свою подопечную к Никину, у нее возьмут кровь для анализа, за здоровьем Касаткиной надо ведь внимательно следить. Я исследователь, мне такой материал, как биожидкость Вероники Михайловны, в научной работе очень нужен. За помощь и Чернов, и вы будете получать спонсорскую помощь. Установлю сумму я, а вы будете ее аккуратно получать. Идет?

Флоренс отодвинулась так резко, что повалила на пол табурет. Джим поднял табурет и повернулся к ней. Флоренс смотрела на него и понимала, что ни к чему такому не готова. По крайней мере, не сейчас. А может быть, и никогда.

Я замолчала.

– И они согласились? – подпрыгнул Юра.

Милый Джим.

Я кивнула.

– Не поняли, что Сергей такой же ученый, как кошка водолаз? – заорал Юрий. – Он киллер! Наемный убийца! С помощью крови больной женщины…

С жутким усилием Флоренс нацепила на лицо улыбку.

Юрий осекся и зажал рот ладонью, мы с Илюшей во все глаза смотрели на парня. Тот передернулся и опустил руку.

– Отец заказал маму?

– Давай сменим тему. Хочу спросить – как тебе Талита Лиф? Я слышала от кое-кого в научном мире, что она встречалась с Дэвидом Старки, а потом уж вцепилась в Питера. Ты с ней раньше не пересекался?

– Мы не можем точно утверждать, что Евгений Петрович решил убить жену, – осторожно уточнил Илья, – но кое-какие факты свидетельствуют в пользу данной версии. Вход на территорию исследовательского центра осуществляется строго по пропускам. Я влез в документы охраны, нашел дни, когда пропуск выдавался на Веронику Михайловну Касаткину, потом выписал информацию о всех, кто после нее появлялся у Никина. Нашлись одни постоянно повторяющиеся данные: Лыкин Анатолий Владимирович. В другие дни он не приходил.

Джим немного помолчал, а потом заразительно расхохотался. Флоренс была рада, что ей удалось развеселить его и оставить все прочее позади. Наконец она могла посплетничать, поболтать о ком-то еще. А когда вернется во Флоренцию, сделает следующий шаг, последний. Но не сегодня.

– Не Сергей, – вздохнула я, – но глупо называть свое правильное имя.

– Я проверил мужика по базам, – продолжал Илья, – в девятнадцать лет он попал на зону за мошенничество, отсидел, вышел, более ни в чем не был замешан, информации о нем мало. В тридцать лет женился на немке, получил через положенное время гражданство. Думаю, брак фиктивный, но он до сих пор действующий, супруга старше мужа на пятнадцать лет. Детей нет. Спутница жизни богата, владеет кучей всего. Анатолий помогает ей вести бизнес. В Москву прилетает постоянно по делам, раза два в неделю он у нас, дорога-то недолгая. Родственников в России у него нет. Соответственно, он имеет двойное гражданство. На родине у Лыкина ничем не примечательная «двушка» в Черемушках в блочном доме, недорогая машина, бюджетный вариант. Номер у нее три семь два, цвет вишневый.

Илья оторвался от ноутбука.

Кэт

– Машины тех, кто идет в центр Никина, остаются на улице. Я отыскал записи камер слежения Центра психологической реабилитации людей в пограничном состоянии. Они их хранят на случай жалоб от пациентов и их родственников. Хорошо видно, как всякий раз к машине Лыкина подходили разные люди, садились в нее, через некоторое время выходили, и Анатолий уезжал.

– Можно предположить, что Лыкин передает заказчику какую-то вещь. Она испачкана кровью Касаткиной. Наверное, возбудитель болезни не погибает, даже если кровь высохла. А когда жертва получает мелкую травму, ссадину на руке или не знаю что, проникает через нее в кровеносную систему того, кого хотят убить.

С тех пор как они вернулись в Париж, Люк то и дело спрашивал, когда же они снова поедут к Левше, когда снова отправятся в Англию. Он по-прежнему плакал, когда она оставляла его в яслях, – не привык за пять месяцев. Люку исполнилось четыре года, он стал непослушным – притом что в два и в три года, в возрасте, который считается самым трудным, был милым и добрым мальчиком.

– Смотрите на экран, – попросил Илья, – вас явно заинтересуют эти видео. Внимание!

Юра уставился в ноутбук, который Жабенкин повернул к нему. Я знала, что он там увидит, придвинула свой стул вплотную к гостю и начала комментировать:

Кэт взяла себя в руки, набралась мужества и попыталась связаться с Оливье. Спросила, могут ли они с Люком навестить его в Марселе. Теперь, когда она окрепла духом, быть может, настало время немного ослабить поводья и позволить Люку познакомиться с отцом – хотя изо всех сил этому противилась.

– Это автомобиль Анатолия Владимировича, он же Сергей. Рядом паркуется очень дорогая иномарка. Узнаете, чья она?

– Моего отца, – еле слышно произнес студент, – а вот и он сам садится к мужику в жестко затонированный салон.

Но Оливье просто испарился. Кэт отправила ему несколько мейлов, даже звонила ему, переборов страх. Все без толку. Сходила в бар «Георг» и навела справки у Дидье. Ей сообщили, что Оливье вроде бы уехал из Марселя и теперь живет на острове Реюньон. Его новая подружка, хозяйка джаз-клуба в городе Сен-Дени, предложила Оливье постоянную работу. Дидье угостил Кэт кофе-кортадо, и она сидела за стойкой, дрожа от гнева и облегчения. Благодатного, сладкого облегчения при мысли о том, что Оливье перестал быть проблемой, что чувства вины и тревоги, мучившие ее, словно чудища из детских страшных снов, уже не выскочат из-под кровати и не утащат ее сына.

– Руки у Евгения Петровича пустые, – обратила я внимание Юрия на сей факт, – Столетов не задерживается, пару минут спустя он покидает автомобиль Лыкина. И?

– Теперь он держит небольшой бумажный пакет с логотипом сетевой бургерной, – прошептал парень, – там в такие заказы на вынос кладут.

С Рождества Люк вырос почти на фут и стал слишком велик для маленькой квартирки с запутанной планировкой. Он начал грубить и вообще вел себя так плохо, что мадам Пулен отказывалась за ним присматривать. Отказалась даже тогда, когда Кэт нужно было сходить к врачу с распухшим пальцем на ноге. Две недели назад она поскользнулась на мокром булыжнике, огибая группу итальянских школьников у Нотр-Дама, и повредила палец. Тот ужасно раздулся и покраснел – как мультяшная травма в книжке про Астерикса. Кэт не могла заснуть, в пальце стреляло и горело. Она еще и Люка будила вскрикиваниями.

Юрий отвернулся и судорожно вздохнул.

– Я видел, как отец несет смерть моей маме.

– Не стану я смотреть за этим ребенком! Плохой мальчишка. Он рисует отвратительных тварей.

– Это еще не все, – сказал Илья.

– Знаю… Я прошу прощения.

– Есть нечто более страшное? – хмыкнул гость. – Сомневаюсь, однако.

– Запись, которую вы видели, сделана в понедельник, – уточнил Илья, – а та, которую вы сейчас изучите, в пятницу на той же неделе. Внимание. Кто подходит к автомобилю Анатолия Владимировича?

Дракон, нарисованный на стене ванной комнаты зеленой ручкой, никак не отмывался, хотя всю последнюю неделю Кэт по два раза в день пыталась его отскрести.

– Руки у человека пустые, – подчеркнула я.

– И еще он грубо меня обзывает.

Кэт, стоя на пороге, скрестила руки.

Юрий заморгал.

– Как?

Мадам Пулен потрясла кулаком.

– Мама! Лица не видно, но это точно она! Фигура, пальто, ее походка…

– Троглодитом! Он говорит… – Она прокашлялась. – Говорит, что этому слову его научил прадедушка. Просто отвратительно – приписывать ложь твоему дорогому, недавно почившему дедушке.

У Кэт затряслись плечи. С ней такое случалось, когда она не знала, смеяться или плакать.

– Вот вам и личико! – протянул Илюша. – Мелькнуло на момент, но я кадр остановил.

– Мне очень стыдно. Простите… Пожалуйста, если бы вы только согласились…

Но мадам Пулен отказалась наотрез, и Кэт пришлось взять Люка с собой. Они шли по мосту к бульвару Сен-Жермен. Люк визжал и кричал:

– Мама, – повторил парень, – садится в тачку к Лыкину…

– Нет! Не тащи меня!

Повисла тишина.

Кэт, прихрамывая, шла по улице. Больной палец был забинтован, а на ногу надет карикатурный пластиковый сапожок. Кэт снова оступилась на мостовой и чуть не налетела на опрятно одетого старика.

– Выходит она, – закричал Юра, – с пакетом сетевой бургерной. Это что? Это как? Почему? Это… вообще!

– Excusez moi, Monsieur[109].

– Мы не можем ничего утверждать, – заметила я, – но, думаем, что Евгений Петрович решил убить жену. Мотив у него был: любовница, которая грозила уйти, если он не расстанется с законной супругой. Но, если Евгений оформит развод, он останется голым и нищим. Лиза ему ничего не отдаст, наймет лучших адвокатов, процесс затянется на годы… А вот если супруга умрет, тут все будет прекрасно. Один раз Евгений уже стал вдовцом, тогда ему досталась дырка от бублика, но человек всегда надеется на лучшее. Елизавета тоже решила избавиться от спутника жизни. Полагаю, ей кто-то рассказал о неверности мужа. Не исключено, что любовница кого-то подослала к госпоже Мышатиной сообщить ей правду. Она рассчитывала, что Елизавета разозлится, выгонит мужа, тот прибежит к сожительнице, затеется развод, Столетов получит половину всего, что имеет семья. Но Елизавета, похоже, решила иначе: раз не мой, то и ничей!

Старик обернулся.

– А что за болячка у старухи? Ну, у той, которая кровь сдавала?

– Ничего страшного, – произнес он голосом столь похожим на голос Левши, что Кэт вздрогнула от неожиданности. – Не извиняйтесь. Тут ужасно скользко.

Я пожала плечами.

Кэт пошла своей дорогой дальше, стараясь не плакать. Дождь лил все сильнее. Интересно, откуда этот старик узнал, что она англичанка? Что она нездешняя?

– Возможно, лихорадка Ора, которая бывает в племени в индийской глуши. Никин сделал такой вывод, глядя на анализы ваших родителей. Муж Касаткиной дипломат, долгое время он с женой жил в Дели. После возвращения в Москву супруг Вероники Михайловны стал туда летать в командировки. Возможно, он контактировал с кем-то из зараженных. По симптомам очень похоже. Это слова Никина.

Кэт сильнее, чем когда-либо, ощущала себя чужой.

– Значит, браслет, – прошептал Юрий, – орудие убийства?

– Люк, пожалуйста, убери свои ручки и помоги мне разложить стол!

– Похоже на то, – согласилась я, – Евгений воспользовался верой жены во всякое колдовство. Он подарил ей украшение с кусками метеорита, якобы сделанное мощным шаманом. На самом деле оно сплетено из ниток и лишь прикидывается изделием племени мгани, о котором до сих пор легенды ходят. Кстати, если мгани и существовали, то они жили в Индии, а не в Африке.

– Не могу я, не могу, – ответил Люк. – Я должен дорисовать… Груффало… очень аккуратно. Это очень влажно.

– Доктор наук, профессор Антонина Пикина, сострадательная женщина, – перебил меня Илья, – ее сестра, Оксана Васильевна, работает в социальном доме престарелых. Ученая читает там лекции по народному творчеству, дает всякие задания пациентам. Угадайте, кто Пикину привел в интернат? Родная сестра Оксана, а главврач, Горкина Лилия Борисовна, попросила Антонину Васильевну научить списочный состав плетению браслетов для развития мелкой моторики рук, которая у стариков с возрастом становится хуже. Узор, который якобы использовало племя мгани, оказался самым удобным для пожилых людей. Они старательно мастерили дешевую бижутерию.

– Важно. Потом его дорисуешь. После ужина.

– Просто чудовище, – произнесла мадам Пулен внутрь бокала с вермутом.

– Колдун Форко, в миру Игорь, часто посещал данное богоугодное заведение, – подхватила я. – Оксана его бабка. Юноша – начинающий мошенник, но он неплохой человек, покупал булочки для Касаткиной, подружился с ней. Паренек постоянно видел у Вероники Михайловны в комнате клубки ниток. Бабуля ему не раз говорила, что увлеклась плетением браслетиков.

– Так и есть, – рассеянно отозвалась Кэт.

Я перевела дыхание.

Сквозь маленькую щелочку в запотевшем окне кухни проникала струйка дождя. Вонь от раковины и мусорного ведра била в ноздри Кэт. Сломанный палец болел просто адски. Теперь она не сомневалась, что совершила ошибку, сходив к врачу. Большой палец так туго прибинтовали к соседнему, что теперь боль пульсировала уже не только в пальце, но и во всей ноге.

– Мы не имеем никаких улик. Машина Лыкина стояла на улице в день приезда Касаткиной. И что? В автомобиль садятся разные люди. Анатолий с кем-то встречается, ничего не нарушает. Касаткину возят к Никину. И что? Горкина следит за здоровьем подопечной. Мы можем только предполагать. Возможно, дело обстояло так. Никин получает образец крови Касаткиной, обрабатывает ею некую вещь, которой жертва будет пользоваться. Для женщин делают бижутерию с кусками «метеорита». Не исключаю, что украшение за скромное вознаграждение плетут бабушки из интерната. Лилия отдает Никину работы своих постояльцев. Зачем нужны камни? Инфицированный браслет должен соприкасаться с ранкой, ссадиной. Осколки «метеорита» царапают кожу. Я обратила внимание, что у Елизаветы на запястье была ссадина. И повреждение кожи было у вашего отца. Его поцарапал браслет новых часов, мягкий, из какой-то ткани с заклепками, последние травмировали руку Евгения.