Если вам с этим человеком легко и каждую минуту хочется смеяться от радости, значит, вы испытываете к нему чувство юмора.

Если вам хочется всякую секунду быть рядом с ним, помогать ему, заботиться о нем, значит, вы испытываете к нему… чувство жалости.

Если этот человек кажется вам самым нежным, самым красивым, самым умным и вообще самым-самым, значит, вы испытываете к нему… чувство зависти.

Если после этих объяснений вы еще что-то испытываете к нему, то это и будет любовь.

«Говорит: люблю. А вдруг обманывает?! Как узнать точно?»

Узнать можно, и легко. По внешним приметам.

Если у человека выросли крылья, значит, он любит вас.

Если крыльев в помине нет, а глаза бегают, значит, обманывает.

Если и глаза бегают, и крылья выросли, значит, любит… но не вас.

«Как понимать: с милым рай и в шалаше?»

Никак не надо понимать, это шутка.

Вот уже немного прояснилось с любовью. Раньше люди ужасно как мучались. Выходит человек весной на улицу, вдруг чувствует: слабость, головокружение. Что это?.. Любовь подкралась или грипп?

Предположим, любовь, а вы глотаете аспирин. Поможет он? Никогда. Или, наоборот, у вас грипп, а вы кинулись в любви объясняться и получили согласие. Свадьбу сыграли, дети у вас пошли… в школу. И тут выясняется, что все это был грипп. Глотаете аспирин. Он уже не поможет.

Часто спрашивают: «Что такое платоническая любовь?»

У любви, товарищи, есть две стороны: духовная и физическая, одна отражает жизнь духа, другая — жизнь тела.

К духовной жизни больше тянет мужчин.

К жизни тела относятся: стирка, мытье посуды, приготовление завтрака, обеда, ужина. Здесь первенство принадлежит женщинам.

Духовная любовь по-другому называется платонической.

Есть еще идеальная любовь, в ней и духовная, и физическая связаны неразрывно. Скажем, если муж смотрит телевизор, а жена в это время моет пол, то это и будет идеальная любовь.

«Правда ли, что любовь слепа?»

Правда. Но сколько бы вы об этом ни говорили ей, она вас не услышит. Она еще и глуха.

И, наконец, главный вопрос. «Какое место по своему значению занимает любовь в жизни современного человека?»

Считаем. Сон в жизни человека занимает тридцать три процента времени, зарядка — один процент, работа — тридцать пять процентов, еда, дорога, отдых — по восемь процентов, то-се — четыре процента, остальное по праву принадлежит любви!

Это будет три процента.

Недаром, товарищи, говорят, что любовь в жизни современного человека занимает не последнее место. Последнее занимает зарядка, а любовь по своему значению стоит между зарядкой и то-се.

Я надеюсь, что теперь в вопросах любви вы подкованы хорошо.

Совесть

Под самое первое апреля всей семьей пошли в кино: теща, это жены мать, я сам, жена сама и наш с женой общий сын лет десяти.

Перед кино журнал пустили. В магазине кладут на пол сто рублей и снимают, кто поднимет и что будет делать. Все, конечно, сразу бегут к выходу. Там их останавливают, спрашивают: «Где же ваша совесть?» И отбирают сто рублей.

Вдруг смотрю — я в очереди. И теща на весь зал кричит:

— Витю показывают! Это — наш Витя.

И тут показывают, как я эти сто рублей с пола поднимаю, сую в карман и спокойно стою дальше.

В зале кто-то басом говорит:

— Ну и морда!

Теща тоже громко говорит:

— Нет, это не наш Витя.

Я спокойно стою в очереди, к выходу не спешу. Тогда режиссер засылает ко мне двух артистов. У нее — на руках ребенок, в драненьком весь, кукла оказалась, у него — ботинки на босу ногу. Оба аж посинели от холода. Спрашивают:

— Не видел кто наших последних ста рублей?

И опять крупно меня. Я смотрю на них, но видно, что не слышу, о чем речь. Наверное, о своем о чем-то задумался. Тогда артист разворачивается, ка-ак пхнет меня, я еле на ногах устоял. Спрашивает:

— Не на-хо-ди-ли вы ста рублей?

Я говорю:

— Время — без двадцати шесть.

И хотел отвернуться от них. Тут ложная мать кричит:

— Убейте меня, не знаю, на что завтра купить кусок мяса грудному ребенку!

Народ на их искусство реагирует вяло, больше озирается — куда это сто рублей пропали?

Тогда фальшивая мать кричит:

— Помочь нам некому, мы — неизвестные сироты из детского дома для глухонемых.

Тихо сразу стало и в зале, и в том магазине, всем стыдно сделалось, что совести у людей мало осталось.

И тут опять крупно меня. И что-то у меня в лице дрогнуло, я лезу в карман… Бас в зале говорит:

— Молодец, морда!

Теща плачет, кричит:

— Это наш Витя! Витечка наш!

Я лезу в карман, говорю:

— Учитывая, что вы сироты и что не в деньгах счастье, жертвую вам три рубля.

И тут все полезли по карманам, стали совать им кто рубль, кто пятерку. И все чуть не светятся. Сотни две те набрали. Но они не рассчитывали на такой оборот, и режиссер им ничего не говорил, стоят нерадостные. Отец совсем потерялся. Говорит мне:

— Что же вы, сукин сын, ничего больше не хотите нам отдать?

И мать ребенка опустила, одной рукой за голову держит.

Я им говорю:

— Я и так от семьи оторвал. У самого семеро глухонемых детей… потому что жена-алкоголичка все из дому тащит. Спасибо теще, хоть и спекулянтка, а выручала. Но вчера… царствие ей небесное, преставилась, а хоронить не на что.

Народ мне на гроб теще сбрасываться уже не стал, не до конца еще у людей совесть отогрелась.

А в зале ржут: на артистов, которые ребенка за голову держат, на меня, что убиваюсь их неблагодарностью, и на сто рублей, которые я выронил, когда за трешкой лазил.

Народу журнал понравился. Бас сказал:

— Умереть со смеху.

И все радовались, что еще у людей немного осталось совести. Только теща сказала:

— Ну и морда же наш Витечка!

Простые люди

Пиво с раками снится каждую ночь! А нам на хлеб не хватает. И тут как раз слух пополз, что со дня на день введут новые деньги, а какие — никто точно не знает.

Ну и не помню, как это получилось. Ночью, наверное, в полубреду нарисовал две бумажки. На одной написал «двести тысяч рублей», а на другой — «триста тысяч».

Где двести тысяч, там у меня вместо Ленина Черномырдин, пьет пиво с раками, а где триста тысяч, Ельцин, тоже с пивом и с раками. Только у него раки побольше.

На следующий день ближе к вечеру вышел на улицу… где потемнее. Вижу — стоит один попроще… в калошах на босу ногу. Подошел к нему, говорю:

— Двести тысяч не разменяешь?

Он не сразу… часа через два говорит:

— Тебе какими?

Я говорю:

— Да я не в претензии, какими дашь.

Он дал мне три купюры по двадцать пять тысяч, а остальные по семьсот рублей.

Двадцать пять тысяч синеватые такие. Там, где у меня пиво с раками, у них Иван Сусанин ведет в Москву гуманитарную помощь.

А семьсот рублей розоватые. Там Шахрай на коне… пронзает копьем Лигачева.

Ну, разошлись мы. Дай, думаю, семьсот-то хоть рублей проверю — настоящие, нет. Как раз вижу неподалеку парень стоит, на метро крестится. То ли совсем простой, то ли издалека очень.

— Парень, — говорю, — я тут помог старушке за семьсот рублей дорогу перейти. Не разменяешь?

— Как же, — он говорит, — я тебе не разменяю? Ведь мы все братья во Христе.

И разменял мне, дал двадцать штук по тридцать пять рублей. Новые тоже деньги, аж хрустят. Они мне больше всех понравились — стоят тридцать пять Чубайсов с ваучерами, а посередине Миклухо-Маклай. А одна купюра попалась на сорок пять рублей. Там Бурбулис вручает Веронике Кастро Золотую звезду Героя России.

Две бумажки по двадцать пять тысяч я отложил в загашник, а остальные понес скорее домой жене.

Она только что с барахолки, вещи кое-какие продала… со своей работы. И тоже ей надавали новыми. Но она совсем мелкие брала, ей удобней дочери давать в школу на завтраки.

Семнадцать рублей — там Майкл Джексон на мавзолее приветствует Ростроповича.

Четырнадцать рублей — крестьянка серпом бьет рабочего по молоту.

Два рубля запомнились — там Попов с Лужковым в проруби плавают.

Крупные деньги жена спрятала за батарею, дочери — она в третьем классе у нас — дала на завтрак четырнадцать рублей. А мне чего-то так жалко ее стало… дочь-то. Тайком дал ей еще бумажку на двадцать пять тысяч. Сказал:

— Это тебе до окончания школы.

Днем она приходит с учебы, говорит:

— Ну и простота вы! Хорошо, что я все ваши фальшивые деньги у гостиницы «Интурист» успела обменять у монгола на тысячу долларов.

Горько нам сделалось оттого, что жулье у нас на каждом шагу, оттого, что только среди монголов и остались простые люди.

А доллары, конечно, не по семнадцать, шестнадцать, четырнадцать, а как и положено — пятьдесят да сто. Все зеленые, с водяными знаками, на всех Вашингтон… пьет пиво с раками.

Поликлиника

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Доктор…

— Фамилия?

— Петров. Доктор, у меня это месяц назад началось…

— Талон.

— Пожалуйста, и понимаете, сперва ничего…

— Вашей карточки нету. Сходите в регистратуру.

— Доктор, я сходил, вот карточка.

— Фамилия?

— Петров. С месяц назад началось. Сперва ничего, только насморк.

— Талон.

— Я вам отдал. Только насморк был…

— Слушаю вас.

— Я говорю…

— Та-ак.

— Я говорю…

— Та-ак.

— Я говорю…

— Та-ак. Еще на что жалуетесь?

— Месяц назад насморк.

— Та-ак.

— Мне посоветовали закапывать настойку из мухомора, и насморк прошел.

— Хорошо-о.

— Но один глаз прикрылся совсем.

— Хорошо-о.

— Что — хорошо?

— Что один.

— А еще, когда глотаю, в ноге отдает.

— Та-ак.

— Мне один посоветовал спать на колючей проволоке…

— Та-ак.

— И глаз открылся. Но по телу пошли пятна.

— Та-ак.

— Мне один посоветовал сажей натереться.

— Та-ак. Стул нормальный?

— У него?

— У вас.

— При чем здесь стул?

— Слушайте, мне за два часа надо принять сто человек, а вы время тянете. Что у вас? Та-ак.

— Я сажей натерся. Меня так трясти стало, что зубы начали выпадать.

— Та-ак.

— А главное — насморк вернулся. Только теперь как чихнешь, так по всему телу пятна и ноги подкашиваются.

— Та-ак. Психическими болезнями никто в семье не страдал?

— Нет.

— Головой никто ни обо что?

— Нет.

— Женаты?

— Нет.

— Во-от оно что. Тогда так. Зубы будете чистить только пастой «Весна».

— У меня все выпали.

— А на поясницу перцовый пластырь. Через неделю покажетесь. До свидания.

— До свидания.

— И позовите Петрова.

— Это я.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

— Талон.

— Я вам отдал.

— Слушаю вас.

— Я говорю…

— Та-ак. И давно это у вас?

— С месяц. Я самолечением занимался.

— Та-ак.

— Все болезни появились, а стул пропал.

— Окулисту показывались?

— Показывался.

— Что он?

— Велел больше ходить.

— Так идите.

— Петрова позвать?

— Обязательно.

— Петров, заходи!

Когда не все дома

ШТРИХ К КРИМИНОГЕННОЙ СИТУАЦИИ В СТРАНЕ

— Кто там?

— Мама.

— Чья?

— Твоя.

— А как тебя зовут?

— Анна Степановна.

— С какого ты года?

— Шестьдесят первого.

— А где твои ключи?

— Забыла. На калошнице лежат. Открывай.

— А папка у нас кто?

— Алкоголик. Сынок, это ты?

— Я.

— Как тебя зовут?

— Витя.

— Сколько тебе лет?

— Десять.

— А дедушка у нас кто?

— Алкоголик.

— Хорошо, сейчас я открою.

— Ты ключи забыла.

— Ой, забыла, сынок, забыла на калошнице. Открой, это я — мама.

— Чья?

— Твоя. Господи! Да что же такое творится?! Сынок, это ты?

— Я.

— …

— …

— Как тебя зовут?..

Народное средство

У одной женщины муж пил… не сильно так, но все-таки… до беспамятства.

Она со старушкой одной сговорилась. Этот муж просыпается как-то после пьянства — видит, по комнате метается женщина преклонного возраста… в одной сорочке чего-то. Он забеспокоился: мол, где это я?

Смотрит — он дома у себя. Тогда он думает: «Кого-то я привел, значит. Но чего она староватая какая? Одни мослы торчат. Как будто она сто лет работала лошадью в шахте».

Тут дети его выбегают, они тоже в заговоре участвовали, кидаются к этой женщине, кричат:

— Мама, мама! С добрым утром.

У него от нервов ноги задергались. Вернее, одна. Одна спокойно лежит, спит, а одна чего-то задергалась.

Тут старушка как скажет:

— Вставай, сокол мой…

У него и вторая нога задергалась.

Полгода прошло. Щас хорошо живут с женой… недавно купили себе велосипед… в кредит. Оба очень любят кататься. У него, правда, дрожь осталась и ноги на педалях не держатся. Так что он, в основном, за седло держится, бежит рядом. Пить, конечно, бросил, а от велосипеда не оторвать его.

Можно, можно излечиться от пьянства, средств много народных.

У одной женщины муж тоже пил. Не очень сильно, правда, не до беспамятства. Он раздеться сам не мог. Она через Дроздова из «Мира животных» достала немного жидкости… от вонючки… и всем стаканам в доме дно смазала. Так вроде в квартире запах ничего, лесной даже, а как стакан к носу подносишь, от вони спазм делается. А еще она рядом сидит, говорит:

— Из чего только теперь водку не делают! Такую пить — надо навозом закусывать.

А он навозом чего-то не захотел. Щас хорошо живут… в том месяце ремонт сделали… в коридоре.

А одна женщина, у нее муж тоже пил… не сильно, он сам раздевался. Не сразу, конечно… ближе к утру. Но он, как разденется, кровать не мог найти.

Она думает: лучше я один раз потрачусь, чем всю жизнь в нищете жить. И как-то в понедельник, куда только можно чего влить, влила водку.

Муж приходит вечером, сел щи хлебать — там водка. Он кинулся к холодильнику, достал кефир, чтобы запить, — там водка. Она кричит:

— Тебя Бог наказал! До чего не дотронешься, всё водкой становится. Бросай пить!

Он орет:

— Нет! Никогда! Это чего-то коммунисты подстроили!

И бегом в туалет, стакан целый раз из бачка, а там тоже водка.

Щас хорошо живут, пошили ему новое пальто… из ее старого. Конечно, умом он немного тронулся, но зато совсем не пьет… даже воду.

А одна женщина, у нее муж тоже пил. Совсем не сильно… кровать мог найти… взобраться не мог.

Она на ксероксе напечатала фальшивых денег. Как за хлебом мужа, она ему настоящие дает, как за водкой — фальшивые.

И он начал замечать, что как за хлебом, ему хлеб дают, а как за водкой — ему дают в морду. В какое время ни приди. Хоть ведро бери, хоть сто граммов. А что он, донор, что ли?! Всякий раз за стакан водки полстакана крови сдавать.

И он невзлюбил выпивать. Щас они очень хорошо живут… даже на какую-то газету подписались… на три месяца.

А одна женщина, у нее муж почти не пил, так… чисто символически — на кровать мог взобраться… Он удержаться на ней не мог.

Она сама стала угощать его водкой, но каждый раз подсыпала туда порошок, чтобы пронесло его.

Он выпьет — бежит, выпьет — бежит. И здорово так привык! Уже жена забудет подсыпать… он все равно бежит. Просто пустой стакан на улице увидит — бежит. А не всегда же у нас рядом, правильно?.. И он на свежем воздухе стал часто бывать. И незаметно бросил пить.

Щас хорошо живут, недавно им в «Лотто-миллион»… до выигрыша всего одной цифры не хватило.

Любого можно вылечить от пьянства. Можно, конечно, гипнозом. Но лучше народными средствами.

Кто виноват?

О-о-о! Сколько лет, сколько зим?.. Когда последний-то раз с тобой видались?.. Позавчера?..

Вот ты ничего и не знаш. Вчера Петр с Иваном убили друг друга… до крови.

Петр телевизор включил. Смотрел, смотрел… с полчаса — нет ничего! То, бывало, рябь показывал, а тут нету и ее, одни крапины.

Крапины же неинтересно смотреть. Он — к Ивану.

Ну, Иван сразу пришел… под хмельком, правда. И Петр маленько под хмельком был. Да… короче, пьяные оба в стельку.

Иван сперва-то починил телевизор, заработал он… Вставил вилку в розетку, тот и заработал.

Пошла рябь! Голоса нету, а рябь хорошая идет, крупная… Хоп! Исчезла рябь. Прождали с час — нет! нету ничего.

Тогда что же? Достали бутылку… две ли. И началась тут хренатень. Иван первый заметил… И Петр первый.

Они выпили по рюмке — оп! — рябь появилась. Только закусывать — чик! — рябь исчезла. Что такое, твою мать?! Они наливать скорее — оп! — рябь здесь. Они закусывать — чик! — нету ее.

А ну, какого дьявола?! И что за шутки?! Выпили — оп! — вот она, рябь. Закусили — чик! — вовсе ее нету. Твою мать-то совсем! Они стаканы достали, давай стаканами проверять. Налили — оп! — есть рябь. Они закусывают — нету ряби.

Ни грозы на улице, ни самолетов. Что тогда?! Два часа уже так-то.

Тарелки достали. Налили в тарелки — оп! — есть рябь. Они закусывать — чик! — нету ряби.

До слез прямо. Обнялись, плачут сидят… Сидят, сидят… Ага! Тут Иван кулаком и ударь по телевизору, тот возьми и взорвись.

Ну, тут у них драка и вышла.

И кто виноват?.. Петр ни при чем, я считаю. Иван виноват!.. А Петр прав. Он же не понимает в телевизорах. Только с какой стороны смотреть… А что там внутри? Куда какой провод? А ну замкнет?! Дом спалишь!

Кузьма вон Порошков весной взялся у жены роды принимать. Твое это дело?! Учился ты?.. Что ты лезешь, куда не надо?! С ножом встал у постели, пуповину чтоб резать. А та глаза открыла!.. Господи! Муж с ножом у горла! Обморок с ней! С сердцем что-то… И троих родила.

Петр не виноват, я считаю… Никак он не виноват… Нет… Да, я считаю, и Иван не виноват. Он же тоже в телевизорах не понимает ни хрена. У него и своего сроду не было. Не знаю, чего он взялся чинить… Он чего не знает, за все берется.

Я так считаю… все-таки Петр виноват!.. А не Иван… Петр… А кто же еще? Знай, кого зовешь. Тем более видишь, он лыка не вяжет… Зачем звать? Какой с пьяного спрос?

Белкин вон Сергей Алексеевич. Агроном! Считай, непьющий совсем. Кто его одного в поле видит?.. Тут брат к нему приехал с женой. Ну, выпили чуть. Дело к ночи. Жёны спать.

Хозяйка у Сергея Алексеевича уважительная женщина — гостям свою постель уступила, самим в сенях, значит, постелила. Мужа предупредила.

А они добавили еще!.. Под утро он брата в сени, сам в постель по привычке.

И что теперь?! Кто кому муж, кто кому брат?

И спьяну не помнят, было чего, не было. Жены смеются, кричат: ничего не было!.. Может, и не было. Тогда чего они веселые такие?

Я считаю… Иван виноват… Конечно, Иван… Нет, Петр! Петр виноват… Или Иван?.. Нет, Петр. Петр.

Что ты делаешь, зараза?! Иван же тихонько кулаком, а ты ему со всего маху в зубы. Разве это дело?.. Он тихонько, и ты тихонько. Он средне, и ты ему тогда средне. Надо же меру знать.

Колька вон Веревкин весной в городе знакомца встретил. Приятеля. Как звать, не помнит, а вроде виделись где-то. Тот в буфет приглашает. «Заказывай, — говорит, — что хочешь, я при деньгах». А этот — дармоед же! Что ты!.. Жена с им обедает, боится отвернуться… без куска останешься.

Назаказывал! Выпили они, закусили. У того живот схватило, он кошелек на стол, сам бегом в туалет. Колька ждет… час, другой. Буфет пора закрывать. У Кольки денег только на обратную дорогу. Счет приносят — сорок три тыщи!.. Тут у Кольки живот свело. Милицию вызвали. Кошелек открыли — пустой, бумажки только «Все на выборы!»

Два месяца вычитали из зарплаты… И еще дома от жены получил ровно на сорок три тыщи.

Я считаю, Петр виноват!.. Иван тихонько ударил, верно?.. А Петр со всей силы… А Иван тихонько… по телевизору-то.

Да тоже ведь — это телевизор, а не морда. Что по ему стучать зазря?.. Какая спешка вдруг?.. Чуду тебе щас покажут на трех ногах?

Тимофей вон Дубков поспешил… Залез на крышу трубу поправить, а у соседа дачница загорала… лопухом прикрылась.

Он и пополз по крыше, как змей. Что ты, лопуха не видал, твою мать-то?!. Лопух и лопух… Да и под лопухом-то что, ухо, что ли?.. Полз, полз, а крыша кончилась! Это ж не дорога в Москву.

Вообще потом три месяца на баб не смотрел… Еще ведь что, у жены там корыто стояло — внука купать затеялась. Кипятку налила, пошла за холодной… А Тимоха тут и приполз… Ну, грудь, лицо у него не пострадали ничуть, слава богу. Ноги тоже, слава богу, целы, а остальное все… вкрутую.

Так-то вот.

Я считаю… Петр не виноват… И Иван не виноват.

Видишь, как у нас, у русских, получается — никто не виноват, а у всех морды битые… Не слышно, чтобы еще где-то так. Что-то у нас только.

Родня

Он. Зойк, Иван-то Никифорыч умер?

Она. Гос-споди! Царствие небесное… Когда же?

Он. Так я не знаю. Я тебя спрашиваю. Вспомнил тут, давно что-то Ивана Никифорыча не видать. Помер он, что ли?