Впрочем, сдавать в аренду автомобили было тоже нескучным делом. Мне даже предоставлялась возможность быть шофером на свадьбах. Для этого от меня требовалось просто вымыть волосы и надеть костюм. Несмотря на весь этот маскарад, для людей я не выглядел торжественно и не вызывал у них достаточного доверия. Моя нервозность быстро передавалась молодоженам. А ведь молодожены и так были уже довольно взволнованы. Я все время боялся, что по моей вине они опоздают, ведь, учитывая мои знания реального состояния автомобилей, это опасение не было необоснованным.

Даже когда я не ездил на свадьбы, поездки по-прежнему оставались для меня достаточно увлекательными, например, когда у меня в машине были важные клиенты. В этом случае я старался делать все особенно правильно и водить аккуратно, но даже в этом случае все равно все могло пойти наперекосяк.

Иногда я сбивался с пути, иногда у меня не получалось открыть или закрыть окно или дверь. Или не регулировались сиденья. В зимнее время часто не включался обогрев салона, и, напротив, у других автомобилей он включался летом, что тоже раздражало. Как-то раз после венчания перед церковью одна машина не завелась, потому что во время церемонии я забыл выключить фары. Аккумулятор разрядился, а мне не хватало сил, чтобы завести машину. Кроме того, от волнения я сразу же захотел помочиться и быстро побежал искать подходящее для этого место. Клиенты смотрели на меня свысока и искренне негодовали, потому что заплатили очень много денег за роскошь и ожидали от водителя большего профессионализма.

Я не умел правильно обходиться с людьми: поддерживать беседу, свободно отпускать уместные шуточки или что-то вроде этого. Вместо этого я робко смотрел вниз или просто стоял с отсутствующим видом. К счастью, первостепенная задача нашей фирмы заключалась не в поездках с водителем, а в том, чтобы предоставлять возможность клиентам самостоятельно ездить на машинах. Каждому клиенту перед поездкой мы должны были основательно и подробно растолковать про автомобиль. То, что мне приходилось объяснять людям, лично я не смог бы так быстро запомнить, поэтому меня не удивляло, что так много автомобилей к нам возвращалось сломанными из-за ошибок в управления ими. Если они вообще возвращались и нам не приходилось их где – то забирать самим.

Дальше так продолжаться не могло. Мы захотели так быстро, насколько это только возможно, съехать из Майленверка[33], чтобы каждый месяц не приходилось платить такую высокую арендную плату. Я считал спасительной идею приобрести цех старого завода и в нем создать наш собственный небольшой аналог Майленверка. Мой партнер по бизнесу согласился, но при условии, что я все буду оплачивать сам.

Тогда я достаточно быстро нашел замечательный цех в промышленной зоне на окраине Берлина. После многократных коммуникаций с разными людьми я снова одолжил денег, после чего смог купить этот цех. Мы незамедлительно погрузились в ремонт этого помещения. Цеху было более ста лет. Мы начали с того, что ликвидировали старые конструкции. Затем с помощью пескоструйной установки очистили стены. Невозможно представить себе, какая там была грязь. Поскольку крыша все еще протекала, сквозь нее лился дождь, пыль смешивалась с дождевой водой, образуя месиво, которое некоторое время спустя становилось твердокаменным.

С другом, который был художником-декоратором, мы собрали из картона макет, в который поместили маленькие модели автомобилей, купленные мной у старьевщика. Теперь на макете мы могли отработать, как автомобили смогут парковаться и перемещаться внутри цеха. Мы также соорудили мастерскую, небольшие офисы и туалеты. Тогда я испытывал настоящий восторг от проекта и радостно двигал игрушечные модели машин взад-вперед. Мой партнер по бизнесу не нашел в этом ничего забавного, для него мы слишком медленно продвигались к реализации проекта.

Я познакомился со многими законами и административными распоряжениями, а также с тем, насколько сложно было получить необходимые разрешения.

В дальнейшем я намеревался оставить цех без отделки и, соответственно, использовать его и как дом. Просто я хотел поставить там, в центре цеха, вместо офиса хороший кемпер, к которому будут подъезжать автомобили, и дело в шляпе. Но тогда мой компаньон не захотел принимать в этом участие. Я догадывался, что он представляет себя в дорогом офисе, обшитом панелями из дуба, смотрящим через гигантскую стеклянную перегородку на свои автомобили, которые стоят перед ним в сверкающем павильоне.

Я вложил в фирму все деньги, полученные мной за музыкальную деятельность, и теперь уже с новыми долгами скользил навстречу банкротству. Помимо этого, появлялось все больше и больше разногласий с партнером по бизнесу. Я тоже был не согласен с его подходом к ведению дел. На мой взгляд, он вел себя невыносимо и, к сожалению, подтвердил все мои предубеждения в отношении западных немцев на сто процентов.

Итак, я вышел из фирмы. Годы шли, а я снова терял большое количество денег. Я думал, что это нормально, если музыкант хочет войти в большой бизнес. Если брать в целом, то эти проекты, по крайней мере, довольно часто доставляли настоящее удовольствие в процессе. Итак, у меня был цех со всеми этими машинами, которые я теперь пытался продать новым владельцам. Интересующихся было много. Но продать эти якобы возросшие в цене машины было немыслимо. Я четко понял, что они почти ничего не стоят. По крайней мере, так мне объясняли люди, которые проявляли к автомобилям интерес и предлагали мне не больше четверти тех денег, которые я когда-то заплатил за их приобретение.

Тогда еще мне пришлось избавиться от заводского цеха, потому что я не знал, как поступить с ним без машин, а текущие расходы надо было сократить как можно быстрее. К тому же у меня были только деньги, взятые взаймы. Так что в итоге от этого проекта у меня остался лишь макет из картона.

Разумеется, меньше всего я теряю денег, если просто остаюсь в постели и вообще ничего не делаю или же делаю самые элементарные вещи, такие как, например, мытье посуды. Я с удовольствием мою посуду. Когда количество грязной посуды потихоньку уменьшается и кухня выглядит лучше, мне это доставляет радость.

В это же время я еще создаю замечательную музыку, хотя, как сказал однажды наш гитарист, если не разделять свои занятия, не сосредотачиваться и использовать музыку для того, чтобы создать что-то другое, происходит злоупотребление музыкой. Ведь ты не идешь на концерт, захватив туда с собой грязную посуду. Вероятно, он действительно в чем-то прав, ведь я не слушаю музыку во время езды на автомобиле, потому что предпочитаю слушать, как он едет, а заодно чувствовать, если с двигателем что-то не так. Без музыки в машине я по-настоящему спокоен, могу предаваться своим мыслям или поддерживать разговор, если кто-то едет вместе со мной. Я отношу себя к плохим водителям. Вожу я хоть и медленно, но небезопасно.

При мытье посуды мне необязательно задумываться, и для меня достаточно того, что держать руки в теплой воде приятно, а ногти после этого становятся восхитительно чистыми. Во время уроков фортепиано учительница настаивала на том, чтобы мои ногти были очень короткими, так как касаться клавиш надо кончиками пальцев, а не ногтями. С тех пор я всегда стригу ногти очень коротко. И это реально неприятно и болезненно. В большинстве случаев прямо перед концертом мне кажется, что ногти слишком длинные, тогда я в спешке пытаюсь их подстричь и обрезаю короче, чем положено. То же самое иногда происходит в костюмерной, в полумраке. Таким образом, с годами ногти становятся все короче и короче. Из-за того, что я нахожу это уродливым, я каждый раз стараюсь их отрастить, но тогда под ними постоянно скапливается грязь. Поэтому, как я уже сказал, мне доставляет радость мыть посуду.

А еще я с удовольствием мо́ю лестницу, так же как я делал это еще в детстве, потому что в нашем доме ступеньки и площадки были выложены темно-зеленым линолеумом.

Правда, тогда от воды мои ногти не были чистыми, ведь к концу они становились такими же грязными, как коридор до уборки, но, когда лестничная клетка была готова, отец давал мне 50 пфеннигов. Вероятно, он получал за это деньги от смотрителя дома. Приносить уголь из подвала было еще одной домашней обязанностью, которую я выполнял с удовольствием. И хотя у меня были сложности с замками в подвале, а из угля сыпалась зола и поднималась ужасная пыль, но, когда я с углями возвращался на четвертый этаж, всегда чувствовал приятное тепло. Так что эти угли грели меня вдвойне. А еще мне нравилось подстригать газон. Но только бензиновой газонокосилкой, потому что у электрической кабель постоянно цепляется за кусты, даже когда очень быстро мимо них проезжаешь. К тому же иногда раздавался грохот, после которого воняло резиной. Тогда приходилось искать дома предохранители. А когда я был еще маленьким, я просил бабушку позволить мне постричь газон в саду бензиновой газонокосилкой, потому что для меня это было как вождение автомобиля. На этой косилке я мог по-настоящему дать газу. Даже тогда эта модель газонокосилки уже была довольно старой.

А еще я получал огромное удовольствие, вешая белье. Косить траву бензиновой газонокосилкой и вешать белье – это два занятия, которые ужасно хорошо пахнут. Замечу, что книги тоже очень хорошо пахнут. Когда я искал книгу, которую хотел прочитать, то иногда руководствовался обонянием. Сейчас я уже так не делаю, это осталось в прошлом, но все же замечаю, что иногда позволяю запахам управлять мной. Разумеется, необязательно при чтении. Ну, хотя бы иногда. В результате я все еще читаю реальные книги, а не эти новые, электронные. Это значит, что я все еще покупаю огромное количество книг, которые и теперь читаю с большим удовольствием, в основном когда у меня бывает свободное время. Конечно, в это сейчас сложно поверить, ведь я очень плохо говорю и предпочитаю использовать простые предложения, а также не употреблять иностранные слова и так далее. Вероятно, я не умею запоминать удивительный язык книг, соответственно применять его в реальной жизни, а также не могу с абсолютной точностью запоминать то, о чем в них написано. Однако Чарльз Буковски оказал большое влияние на стиль моей речи, когда я в пятнадцать лет с восторгом прочитал его и запомнил все бранные слова. Но многие книги мне просто нравятся, поэтому я, например, стараюсь приобрести все книги, написанные Куртом Воннегутом.

Подобным образом ко мне пришли Жорж Сименон, Янвиллем ван де Ветеринг, Дик Фрэнсис, Филипп Джиан, Марта Граймс, Пер Валё, Грэм Грин, Роберт ван Гулик, Евгений Евтушенко, Ярослав Гашек, Тим Роббинс, Кэтрин Мэнсфилд, Сол Беллоу, Джейн Остин, Джулиан Барнс, Элизабет фон Арним, Стефан Цвейг и многие другие.

Читая, я зачастую искренне смеюсь. В начале книги я никогда не знаю, чего ожидать, и неудержимо радуюсь, если книга мне нравится. Когда я узнаю, что мы собираемся ехать в гастрольное турне, я сразу же отправляюсь в букинистический магазин или на барахолку и запасаюсь там книгами, потому что, если мы будем долго находиться за границей, я могу там ничего не купить. Книги моих коллег по группе – обычно чьи-то биографии или относятся к делам мафии. Я не могу представить себе продолжительный перелет или свободный день в отеле без книги. Так как для прочтения одной книги мне иногда требуется только пара дней, мой багаж во время тура состоит в основном из книг, ведь в дороге, в любом месте, я стираю свои вещи сам.

Иногда на фестивалях мы получаем в подарок футболки. Я беру их с удовольствием, ношу потом в течение многих лет, хотя группу это раздражает, потому что те футболки часто выглядят уже безобразно, а по напечатанной на них дате можно понять, как долго я ее ношу. Но я никогда особо не заботился о том, что у меня на теле, главное, что это ничего не стоит и поддерживает тепло. В большинстве случаев я надеваю футболку и сверху что-то еще, и тогда ее не видно. Когда я просматриваю старые фотографии, на которых я в обычных вещах, я считаю, что выгляжу очень хорошо. Если бы у меня была какая-нибудь дорогостоящая одежда модных брендов, вряд ли я выглядел бы лучше. Вот какой вывод я из этого делаю: то, что не модно, никогда не может выйти из моды.

Жаль, что на фестивалях мы не получаем в подарок книги. При том, что книги считаются одним из самых замечательных подарков, которые можно делать друзьям. Когда получаешь в подарок книгу, ты словно приобретаешь нового друга.

Читая некоторые книги, я совершенно забываю, что нахожусь со своей книгой за границей, а вечером должен пройти концерт. И когда я всецело поглощен книгой, читаю без остановки и не слежу за временем, то совершенно сбиваюсь с толку, а это означает, что уже опять очень поздно и я должен поторопиться.

Когда у нас выдается свободный день и мы приезжаем в отель, то в первую очередь я принимаю душ, затем, распахнув окна, нагишом ложусь в постель и в тишине читаю до тех пор, пока не засну над книгой. Но это происходит не так быстро, поэтому сначала я снаружи вешаю табличку «Прошу не беспокоить», иначе каждые две минуты кто-то приходит и что-то хочет от меня. Потом я выключаю телевизор. В основном там гоняют музыку, а на экране заставка: Welcome Mr. Rima Travel Group. Потом я должен выключить светильники, каждый по отдельности. А затем заняться поиском кондиционера, чтобы тоже его выключить. Дело в том, что от кондиционера я всегда простужаюсь и у меня болит горло. Нередко мне еще приходится откалывать пристегнутое к постели покрывало и разбирать в углу комнаты разные подушки. Еще я обязательно осматриваю душ. О мужчинах говорят так: «Видел одного – видел их всех». К смесителям в душе это никакого отношения не имеет.

Но самый важный для меня вопрос – это окна. Будут ли они открываться? Во многих современных отелях, особенно в Америке, продумано все, кроме одной детали – свежего воздуха. После поездки в душном автобусе или длительного перелета я жажду настоящего кислорода. Если окна просто завинчены болтами, то еще есть надежда, что хоть и с трудом, но я смогу их открыть. Иногда бывает так, что меня обязывают подписать документ о том, что я несу ответственность за открытое окно, и тогда притащится сотрудник отеля, развинтит мне нужное окно, а еще обязательно выругается про эти мои идиотские дополнительные пожелания. Подчас мы с коллегами помогаем друг другу с помощью инструментов. Ведь в нашей тургруппе есть несколько настоящих инженеров-техников. Но если окно совсем не получается открыть, то вместо сотрудника отеля уже ругаюсь я, хватаю свою книгу и ложусь на скамейке в парке или безлюдном месте поблизости.

Если я не читаю, то, как говорил ранее, действительно много и с удовольствием гуляю. Только хожу я немного быстрее, чем другие люди, отчего редко кто хочет прогуляться со мной вместе. Иногда мне случается заблудиться, тогда я с трудом успеваю вернуться, чтобы попасть на концерт, и приходится в суматохе переодеваться, причем я постоянно что-то путаю.

Хотя мне кажется вполне нормальным прибыть в зал совсем незадолго до начала концерта и оказаться на сцене в самый последний момент, чтобы у меня не оставалось времени на чрезмерное волнение. Ведь перед началом концерта я чувствую себя как в приемной у стоматолога. И сегодня, точно так же как и раньше, я могу полностью погрузиться в страх.

Так что всегда лучше, если перед концертом в новом городе я бесцельно поблуждаю, не думая о выступлении. Пока брожу, я всегда делаю несколько фотографий, не представляющих ни для кого интереса. Постепенно я и сам начинаю это замечать и в какой-то момент прекращаю съемку, потому что и сам больше не хочу на них смотреть. Но все-таки чрезвычайно удобно фотографировать с мобильного телефона разные страны.

А еще во время прогулок меня уже дважды кусала собака. Еще когда я был маленьким, я уже достаточно страдал от них. Возможно, собаки чувствуют, что я испытываю перед ними ужасный страх. К тому же меня всегда возмущает, что они так громко лают, так много жрут, а потом повсюду гадят. Я предпочитаю кошек, потому что их так приятно держать на руках или они сами к тебе ласкаются, несмотря на то что постоянно делают только то, что хотят. И они сами закапывают за собой в саду. Кошки наделены такой силой, величием и таинственностью, которые обычно встречаются только у женщин.

Мой приятель однажды сказал мне, что если забрать у кошки шкуру и надеть ее на змею, то можно было бы поспорить, кто из них милее. А однажды в анкете на вопрос о любимом животном он ответил: «Покойный кот». Мне показалось это забавным.

У меня тоже была кошка. Когда моя первая кошка умерла от старости, мне очень не хватало домашнего животного, и я расспрашивал всех своих знакомых, нет ли у них для меня кошки. Один друг смог мне помочь. «Абсолютный альфа-самец, из первоклассного помета», – рекомендовал он мне. Это был маленький, хилый котенок, который откликался на имя Гертруда. Но она открыла великолепнейшую страницу моей жизни, а когда я утром просыпался, то зачастую видел лежащую рядом со своей кроватью огромную мертвую крысу и переполненную гордостью кошку, глядящую снизу вверх на меня. Я не хочу знать, где она ловила крыс. Вероятно, она хотела мне показать, что тоже может быть чем-то полезна для семьи.

Лошадь тоже в течение продолжительного времени присутствовала в нашей семье. Собственно, я не имею никакого отношения к лошадям. В детстве я знал только пластиковых лошадей своих индейцев. Их подставки часто оказывались сломанными, поэтому они могли только лежать на боку. Как-то раз на рождественской ярмарке на такой же полудохлой лошади я несколько раз прокатился по кругу. В то время я не понимал, что это не очень-то хорошо. Мне кажется, что девочкам лошади нравятся больше, и поэтому позже я водил свою дочь на разные конные фермы, однако так и не понял, в чем именно заключается прелесть катания на лошадях.

Я был ошеломлен, когда в один прекрасный день мне позвонила приятельница, которая буквально умоляла спасти лошадь. У нее было травмировано копыто, и теперь ее собирались уничтожить, чтобы она больше без толку не занимала место в конюшне. Чтобы спасти лошадь, я должен был ее выкупить. Мне совсем не хотелось становиться убийцей лошади, и я пообещал, что посмотрю на нее. Оказалось, что нужно было попасть туда уже на следующий день, иначе для лошади было бы уже слишком поздно.

Лошадь была темно-коричневой, высокой и худой. Мне потребовалось лишь раз взглянуть на нее, чтобы понять, что я заберу ее с собой. Я заплатил живодеру деньги согласно реальным ценам на мясо, за вычетом суммы за внутренние органы и кости. Из бумаг я узнал, что лошадь была мерином. Эти бумаги выглядели так же, как документы на мои автомобили. Днем его рождения было 1 апреля, и в пересчете с моего возраста на лошадиные годы он оказался немногим старше меня.

Но я должен был забрать коня очень быстро, а лучше сразу же забрать его с собой. Любезный таксист, похожий на Ахима Ментцеля[34], с которым я случайно познакомился, предложил взять коня в свой табун. Так что я организовал фургон и доставил коня на приусадебный участок по соседству с моим. По крайней мере, дважды в неделю я мог ходить туда и прогуливался с ним, чтобы он познакомился с окрестностями. Потом моя дочь начала ездить на нем верхом. Ведь она посещала уроки верховой езды, поэтому прекрасно умела это делать.

Зимой конь стал худеть еще больше, потому что остальным лошадям не нравился новичок и они отталкивали его от корма. Оказывается, лошади тоже могут быть подлыми. Помимо этого, в огороженном выгоне было сыро, и копыто снова воспалилось. Так что я начал искать для коня новую ферму, где у него было бы свое стойло.

Чтобы при транспортировке ему не пришлось испытать еще один стресс, я подумал, что мог бы вместе с ним дойти до его новой конной фермы. Перед этим я попробовал пройти по этому же маршруту один, чтобы проверить, не попадутся ли на нашем пути препятствия. В итоге потребовался почти целый день, чтобы довести коня до новой фермы. На пути нам попалась железная дорога с паровозом, и я с трудом смог удержать коня. Паровоз проходит там четко два раза в год, и я действительно не мог предположить, что это будет один из этих дней. Конь никогда еще не видел ничего подобного и был напуган не менее чем я. Он начал шарахаться и чуть от меня не сбежал. Тогда для начала я привязал его к дереву, а затем мы с ним прилегли на траву, чтобы перевести дух.

В конце концов мы благополучно прибыли на новую ферму. Попав туда, он с любопытством ее рассматривал, был очень доволен своим стойлом, после чего любезный водитель такси отвез меня домой, без коня.

Потом всякий раз, когда мы с дочерью приезжали на эту ферму, мы разговаривали с конем и что-то пробовали в новом манеже. Но как-то раз к нам подошла инструктор по верховой езде и испуганно спросила, что мы делаем с животным. Это оказалось опасным для жизни и граничило с истязанием. Однако она вызвалась заботится о лошади, прежде всего подразумевая, что она готова позаботиться и о нас. Мы должны были с нуля научиться всему, что касается лошадей и обращения с ними.

Теперь я уже регулярно посещал занятия и узнал очень много о таких вещах, как скелет лошади и состав корма. Я научился истолковывать различные реакции лошадей и уже довольно скоро понял, что мой мерин тракененской породы и обучался как конкурная лошадь. Тогда моя дочь научилась настоящему конкуру и вскоре уже могла участвовать в соревнованиях. В отличие от нее, у других наездниц были очень серьезные лица, они выглядели так, будто родились сразу в седле, и, конечно же, ее шансы были невелики. Но все же мы проводили время вместе, и от этого конь приходил в полный восторг.

Я даже смотреть не мог на то, как они перепрыгивали через эти высокие препятствия. Я предпочитал с конем прогуливаться или очень осторожно садился на него и тихо разговаривал с ним. Невероятно трудно ездить верхом на лошади по-настоящему правильно. В самом деле во время уроков верховой езды я выгляжу несколько комично.

В то же время, сидя на такой славной лошади, чувствуя ее тепло, испытываешь восхитительный душевный подъем. Когда моя дочь верхом на коне знакомилась с окрестностями, я любил пешком пройти коротким путем чтобы снова встретиться с ними.

Но с нашей лошадью всегда что-то происходило. То приходилось делать дегельминтизацию, то приглашать кузнеца. Самым драматичным был визит зубного врача, который ручным напильником шлифовал ей зубы. Временами лошадь заболевала и жутко кашляла. Или же ей не хватало корма, потому что он был слишком сухим или слишком влажным. Сено могло вызывать у нее аллергическую реакцию, тогда приходилось делать уколы. Все это стоило очень дорого. В конце концов содержание лошади стало обходиться мне гораздо дороже, чем любой из моих старых моделей автомобилей. Но мы даже не помышляли о том, чтобы экономить на коне, ведь мы полюбили его. В результате конь все-таки расцветал, а иногда даже становился задорным и резвым. Он завоевал мою любовь, и я всегда думал о нем, например, когда ухудшалась погода. Он был очень похожим на меня существом. Я ездил верхом крайне бережно, так как знал, насколько неуверенно держусь на его спине. В одну из ноябрьских ночей, когда прямо над загоном пролетел вертолет, он, вероятно, так сильно испугался, что умер.



Сейчас у вас может создаться впечатление, что пешие прогулки, лошади, старые автомобили и прочий хлам меня интересуют больше, чем музыка, но это абсолютно не так. Ведь я пытаюсь через музыку выразить себя, передать музыкой свои чувства. Поэтому для начала я должен ощутить нечто и узнать, о чем хочу высказаться. И к соответствующим ощущениям я прихожу не через занятия музыкой, а благодаря повседневной жизни и переживаниям, которые воспроизвожу, улавливая повсюду. В конце концов, как музыкант я не хочу петь о том, как я создаю музыку. Ведь уже существуют некоторые другие рок-группы, в текстах которых постоянно звучит слово «рок-н-ролл».

Для начала я должен что-либо пережить и составить о пережитом свое мнение, чтобы затем иметь возможность воплотить это в музыке.

Иногда я читаю стихотворение или слышу песню, в которых, как мне кажется, выражены мои собственные мысли. Тогда я задаюсь вопросом, почему я никогда так понятно сам не говорил об этом. Я до сих пор не могу самостоятельно сформулировать эти мысли для себя.

Когда я слышу, как они выражены в какой-нибудь песне, я совершенно точно знаю, что имеется в виду. Довольно часто я ощущал, какие сильные импульсы дает мне музыка, насколько она важна в моей жизни и что она уже дала мне все, что у меня есть.

Хоть я и не умею безупречно играть или писать хорошие тексты, но могу предложить музыкальную тему и попытаться помочь уже существующему тексту через музыку. Если хочешь дотянуться до большого количества молодых людей, то это должна быть современная и мощная музыка. Чем жестче музыка, тем лучше, потому что молодежь хочет освободиться от своих родителей. Молодежь хочет иметь собственную музыку и не делиться ею с родителями. И, конечно же, это может произойти только с той музыкой, которую родители не переносят.

Довольно часто я испытывал это на себе. Когда я открыл для себя Rolling Stones, я слушал их у себя в комнате, ко мне зашла мама и стала танцевать – она была в полном восторге от музыки. Она радостно объявила мне, что мой Мик Джаггер того же возраста, что и она. Мне совсем не хотелось считаться с этим, ведь теперь, когда я слушал Stones, я всегда был вынужден вспоминать о своих родителях. Честно говоря, после этого Rolling Stones стали нравиться мне несколько меньше.

В то время я остановился на Dead Kennedys, потому что они играли очень быстро и жестко. И вот что я должен сказать. На мою маму это тоже произвело сильное впечатление, к тому же она объяснила мне, что Джелло Биафра – это общественный активист левого толка, и по этой причине она считает, что и его музыка отличная. Таким образом их музыка была для меня тоже испорчена.

Но самое страшное – это когда родители заявляются на концерт.

Само по себе знание того, что моя мама находится среди публики, меня полностью парализует. Когда однажды я увидел, как она возбужденно раскачивается в такт нашей композиции, до меня дошло, что наша музыка неправильная. Ведь мы, наоборот, делали все, чтобы отпугнуть таких людей, как наши родители. Конечно, я причинял своим родителям сильные страдания, и для меня было бесконечно мучительным, когда они видели меня таким, входящим в образ сумасшедшего панк-музыканта. Ведь они знали, что на самом деле я скорее робкий и скромный. Мне казалось, что иногда я предстаю перед ними обманщиком.

Тогда дома я очень громко проигрывал сольный диск Сида Вишеса[35], потому что взрослые не считали его потрясающим, его музыка была гораздо хуже, чем у других панк-групп, и мне самому она тоже не нравилась.

Раньше мы считали некоторые группы хорошими только потому, что они умели шокировать людей. Так было с Laibach[36]. Когда мы услышали их, то сразу пришли в полный восторг. Тогда мы живо представили себе, как было бы, если бы эту музыку могли исполнять и другие. Мы торжествующе ездили повсюду с их кассетой, но уже после двух песен даже нашей группе это начинало действовать на нервы. Зато этот грохот не нравился нашим родителям.

Мы все время были в поисках новой музыки. Некоторые из наших друзей регулярно слушали радиопередачи Джона Пила[37] и записывали фрагменты или целые передачи на кассеты. Когда мы наведывались к ним, то в тишине слушали кассеты и потом долго вели разговоры о музыке. Если кто-то получал с Запада новую пластинку, он сообщал об этом всем, и мы встречались у него дома. Тогда торжественно проигрывалась вся пластинка. Все мы сидели молча и напряженно слушали. Ни одна деталь не ускользала от нашего внимания. Если бы музыканты знали, как высоко мы их оцениваем и насколько серьезно воспринимаем, они, несомненно, были бы очень рады. Это было похоже на дегустацию какого-нибудь поразительного блюда.

Потом я скромно пытался приносить кассеты, записанные лично мной. Однако мы все же стремились к настоящей музыке. Так, мы увлеченно слушали пластинки Caspar Brötzmann Massaker и благостно стонали под его аккорды. Мы слушали Fehlfarben, The Cult, Sisters of Mercy, The Cure, Interzone, а с одним из друзей, у которого был особый вкус, мы ставили записи Coil, Front 242, Der Plan, Butthole Surfers, Nitzer Ebb, того же Laibach и Borghesia. Когда у него появился новый альбом Suicide, мы, не принимая во внимание соседей, повернули ручку усилителя на полную громкость и на воображаемых гитарах дважды проиграли всю пластинку как бешеные.

Позже, когда однажды меня пригласили на концерт в Дрезден, со мной не было группы, я перезаписал эту пластинку на кассету на цифровом магнитофоне, чтобы петь под эту запись. Еще я взял с собой своего чилийского друга и одного музыканта. Пока мы на автомобиле ехали в Дрезден, я репетировал пение. Я надеялся, что никто не распознает, что это пластинка. Когда наш концерт начался, я заметил, что во время перезаписи сделал что-то не так. Я неправильно выбрал частоту, и теперь из акустических колонок раздавался лишь адский грохот. Музыка была перезаписана через оцифровку, и при обратном преобразовании ее структура исказилась.

Несмотря на все, я верил, что это нисколько не заметно, и вопил в микрофон. После выступления все были под глубоким впечатлением. Техник сказал мне, что еще ни одну группу он не микшировал так плохо. Никто не догадался, что наша музыка на самом деле была пластинкой группы Suicide, и я сам был удивлен даже больше, чем зрители.

Потом мы слушали музыку Metallica, The Prodigy, Ministry и Pantera. Теперь уже до нас дошло, что мы реально отстали. Все современные группы были намного лучше, чем мы.

Впрочем, в те времена в Германии музыкальный пейзаж выглядел довольно печально. Существовали некоторые группы, которые пели по-английски и ориентировались на Red Hot Chili Peppers. Удо Линденберг и Die Ärzte были мимолетными и быстро отошли. Оставались еще Westernhagen, Grönemeyer, Клаус Лаге, Петер Мафай и Die Toten Hosen. Распались почти все восточногерманские группы, которые мы знали. В связи с этим многие музыканты уже не знали, что делать.

Таким образом, на репетициях снова и снова встречались разные комбинации людей, пытавшихся создать друг с другом что-то новое. С одной из таких групп играл наш барабанщик. Он никогда не чувствовал себя по-настоящему комфортно с Feeling B, потому что ощущал себя всегда как будто гостем, он вел себя не как полноценный участник группы. А еще его не удовлетворяла наша музыка. Он хотел играть в такой группе, где музыка воспринималась бы более серьезно, чем в Feeling B, ведь в ней на самом деле создание музыки было больше похоже на тусовку.

По крайней мере, в этой новой группе никто не пытался быть смешным. Напротив, их музыка была жуткая, энергичная и зловещая. Услышав их, можно было почувствовать настоящий страх. Такой, будто находишься на пороге неконтролируемой вспышки насилия. Эта группа и в жизни обладала таким безумием, что басист для того, чтобы продолжить играть там, даже отказался от работы в другой преуспевающей группе, уже находившейся на пике успеха. Однажды наш гитарист отправился на их репетицию и сразу же решил там остаться. Барабанщика вначале все это не так увлекало, ведь он специально искал группу, как можно более далекую от Feeling B. Складывалось так, что не все члены этой новой группы были согласны принять в коллектив меня, но я вновь воспользовался тем, что в то время, за исключением меня, просто не было свободных клавишников. А клавишные у них должны были быть обязательно, чтобы звук получался более механическим.

Когда они спросили, хочу ли я играть вместе с ними, сначала я не мог определиться, потому что все еще принимал участие в Feeling B. Но, когда я попал на их репетицию, все обернулось совсем по-другому. Музыка в буквальном смысле была невыносимо громкой и жесткой. Это вообще не имело ничего общего с Feeling B. Правда, я испытывал небольшой страх перед тремя мужчинами, потому что еще не так хорошо был знаком с ними, но в то же время был ослеплен манерой их игры. В этой группе на самом деле создавалась серьезная музыка. Но это происходило без напряжения. В Feeling B мы всегда пытались играть очень быстро и очень безумно, но в большинстве случаев получалось наоборот. Теперь же мы играли медленно, но с реальной мощью.

Я с первой минуты понял, что хочу остаться с ними. К тому же тут мне не пришлось бы играть слишком много беглых комбинаций, ведь вместо них от меня ожидали скорее шумовых эффектов. И без знания и понимания этой музыки я играл то, что приходило мне в голову в первый момент.

Затем я пытался почувствовать в этой музыке себя, найти места, которые сам мог бы разработать. Это оказалось для меня огромным испытанием. Я надеялся, что группе понравятся мои идеи. Каждое, пусть даже небольшое одобрительное высказывание заставляло меня чувствовать себя ужасно, счастливым. Но, даже если никто ничего не говорил, было тоже неплохо, хотя бы потому, что уже никто больше не хотел выкинуть меня из группы. Как это было и в Feeling B, я обрубил свою личную жизнь и полностью посвятил себя группе. Мы репетировали каждый день. Естественно, после репетиции мы не расходились, а оставались, чтобы выпить и побеседовать, причем возникало довольно много идей. Таким образом, я хотел, чтобы мы вместе репетировали, и вместе бездельничали, и вместе рассуждали, и придумывали новые идеи, а потом опять репетировали, выпивали, разговаривали и так далее. Тогда для меня постепенно поменялся подход к игре на музыкальном инструменте. Для меня было не так важно принимать участие в исполнении каждой песни. Если в наших песнях мне предоставлялась возможность хоть немного прорабатывать их со всеми вместе, лишь подать идеи аранжировок, которые у меня были, то это влияло на мою самооценку, ведь придумать идею так же трудно, как придумать сложную композицию, а затем сыграть ее.

Но позже, когда мы делали записи, я обнаружил, что в девяти случаях из десяти песни звучали значительно лучше, если мои следы были из нее удалены, а не использованы.

В самом начале это лишало меня сил. Но постепенно я научился радоваться, когда в конце концов песня просто хорошо звучала, независимо от того, содержались ли в ней мои предположительно потрясающие идеи или отсутствовали. Мои находки отражались на мелодии и сопровождали ее дальше, таким образом определенно влияя на создание песни. Мелодию для вокала гораздо легче найти, если уже есть музыка, составляющая основу. И если затем исполнить вокальную составляющую, то мне уже не требовалось подыгрывать. Это можно представить себе, например, как строительные леса при возведении дома. Без лесов не обойтись, но когда дом будет готов, их демонтируют, потому что они больше не нужны. И хотя в итоге я мог выбросить следы своих клавишных, то есть снести леса, для песни и музыки они все равно были очень значимыми.

Иногда я просто начинал что-то играть, зная, что позже этого не будет слышно в песне, а будет служить своего рода заполнением, потому что в этом месте не получится вставить ничего другого. И я полагаю, что благодаря в том числе и этому наша музыка всегда остается интересной для восприятия.

Некоторые мелодии, которые я играю, сочинил кто-то из нашей группы. Они просто не могли прийти в голову мне, потому что я всегда мыслю только в своем собственном узком русле. Я могу с удовольствием играть такие фрагменты, которые впоследствии очень удачно подходят к песне. К примеру, я всегда говорю, что мне очень нравится игра наших гитаристов. Дело в том, что я давно расцениваю себя не более чем долбящим клавиши. Для меня гораздо важнее слушать, возможно, потому, что при этом я получаю возможность поймать замысел, который необходим песне, и мне удастся реализовать и сыграть задуманное.

Когда мы чувствуем, что рождается новая идея, то воспринимаем это как вознаграждение. Это похоже на состояние опьянения. Тогда мы играем этот фрагмент множество раз и радуемся, словно маленькие дети. И становится совершенно не важно, кто что играет. Тут главное – чувствовать и ничего не испортить. Эти замечательные эмоции иногда длятся больше недели. И этот фрагмент получается настолько хорошим, что мы все знаем, что уже не сможем отказаться от него. Потом мы радуемся, как сумасшедшие, тому, что когда-нибудь сможем выпустить эту песню.

Шутя, мы рассуждаем о том, что станут говорить об этой песне некоторые люди. Хотя до этого момента довольно часто предстоит пройти долгий путь, который может длиться более двух лет.

Но у всех нас есть твердая уверенность, что эта песня будет удачной. И пока мы с радостью ожидаем работы над ней, возникает восприятие нюансов – как наилучшим образом исполнить песню на наших музыкальных инструментах. И песня внезапно нас находит. Мне кажется, эти бесхозные, еще не созданные песни постоянно летают в воздухе, как привидения, и испускают волны, как мобильные телефоны. Только мы должны суметь дождаться того момента, когда поймаем песню. Иными словами, мы должны неделями сидеть в репетиционном зале и играть. И это не напрягает меня, а даже наоборот, мне это очень нравится. По крайней мере, так было всегда.

Каждое утро мы встречаемся и беседуем о том, что произошло вчера. Это немного похоже на школьную дружбу, только с той разницей, что теперь мы уже познали страдания и у нас больше времени для разговоров. Мы обсуждаем, кто как выглядит, как идут дела у каждого из нас. Уже на протяжении многих лет мы делимся друг с другом подробностями наших жизней, со всеми их прекрасными моментами и неприятностями: от расставания с любимыми до посещения стоматолога. При этом я понимаю, как мне повезло, что у меня такая социальная среда. И есть несколько человек, которые радуются, когда каждый день видят меня. По крайней мере, надеюсь, что это так.

Да, самое замечательное в музыке то, что она всегда остается коротким переживанием, которое можно получить только тогда, когда ее играешь или слушаешь. Во время этого переживания весь мир остается прежним, только некоторые атомы в воздухе приходят в иное, упорядоченное движение, форма которого не подлежит контролю. А потом через слух оно добирается до сердца. И тогда бывает так, что следы этой музыки остаются в сердце, хотя ничего особенного вроде не произошло. Впрочем, после крайне скверной музыки у меня возникает такое ощущение, будто я съел какую-то дрянь и у меня никак не получается вызвать рвоту.

Создавать музыку вместе с другими людьми – это работа, приносящая мне глубокое удовлетворение, потому что, когда я играю в одиночку, я знаю, что делаю, и процесс не захватывает меня так, как если я играю с кем-то вместе. А если еще потом наша музыка заинтересует большое количество людей – это подарок свыше, но это не причина, по которой я посещаю репетиционный зал. Когда мы с группой начинали, мы вообще никого не интересовали, ведь никто даже не знал, что мы существуем. Несмотря на это, репетиции проходили настолько увлекательно, что я снова и снова посещал их. Хотя я начинал с направления музыки, с которого начинают немногие, я до сих нахожу подход к хеви-метал-музыке неправильным. Мне не нравится, когда вокалисты постоянно вопят и трясут волосами.

Конечно же, отношение к группе определяется тем, как она проводит свои концерты. Но по какой-то причине мне доставляет больше удовольствия процесс создания песен, чем представление их на сцене. Концерт для музыкантов немного похож на посещение художником выставки собственных картин. Ведь тогда он находится среди публики и видит, как люди воспринимают его творчество, но в то же время он остается создателем своих картин. Хотя художник всегда хочет лишь рисовать, а не присутствовать при том, как люди рассматривают его картины.

Сейчас можно сказать, что музыкант на сцене – это только воспроизводитель музыки. Конечно, так и есть. Поэтому я все же полагаю, что сравнение с художником тут хромает. Ведь на концертах мы не думаем о каких-либо других песнях, и на сцене крайне редко происходит что-то непредусмотренное с точки зрения музыки.

Иногда мы чувствуем, что наша сыгранность на сцене превосходна, и это можно назвать результатом нашей взаимосвязи. Тут снова можно применить сравнение с птицей, которая уверенно парит в небесах, поддерживаемая расположением духа. А иногда мы видим себя океанским судном, которое упрямо движется вперед по волнам. И все поклонники следуют вместе с нами. Когда выпадают такие моменты, мне очень легко играть, и я понимаю коллег по группе, даже не глядя на них. Позже мы восторженно беседуем о том, как пасовали друг другу звуки, и радуемся тому, что это божественное настроение передалось всем нам. При этом настроение публики зачастую совершенно отличается от нашего. Случалось, что после такого концерта фанаты приходили к нам и говорили: «Ну, сегодня вы играли без кайфа?» Это немного парализовало.

Конечно, существуют дни, когда все идет не так и мы просто не можем прийти в надлежащее состояние. Когда после стирки внезапно обнаруживалось, что сценический костюм сел, или когда я обжигал себе пальцы. Или болел гриппом и выходил на сцену с температурой под 40 градусов. Тогда пот бежал по моему лицу так, что заливал очки. Я не мог ничего видеть или вообще падал. В подобных случаях ожидаешь только того, чтобы концерт наконец-то закончился. Тогда, выдержав его, мы усаживаемся в уголок и больше не хотим о нем вспоминать. А в это время несколько восторженных фанатов пытаются взять нас штурмом.

Ведь для них это наш лучший концерт, который они когда-либо видели. Он произвел на них неповторимое впечатление, и теперь им непременно нужно выпустить эти впечатления наружу.



Если кому-то не нравится музыка, которую мы создаем, это совсем не значит, что он считает меня идиотом. Человек определяется не только своей профессией. Мясник может быть крайне впечатлительным, а главный врач может избивать свою жену. К примеру, многие люди бывают разочарованы, когда при знакомстве с потрясающим актером выясняется, что в реальной жизни он полный дурак. Всегда сталкиваешься с противоречием, когда лично встречаешься с кем-то, о ком до этого знал только из средств массовой информации.

Когда на церемониях награждения или других подобных мероприятиях я вижу кого-то из знаменитостей, я всегда присматриваюсь к ним. Я намеренно внимательно наблюдаю, как известный человек стоит, двигается, говорит и как справляется с ситуацией. Но вокруг стоит много знаменитых людей, которые выпивают, общаются с окружающими и делают вид, что не замечают того, как за ними наблюдают. Несмотря на то что они известны, они ничем не отличаются от стоящих вокруг них людей.

Даже я однажды посчитал, что стал знаменитым. Мы были в Милане, чтобы там принять участие в MTV Music Awards[38]. Когда я в лифте отеля спускался вниз, чтобы пойти на мероприятие, служащий отеля спросил меня: «Вы из «Ремм…?» Иностранцам зачастую сложно произносить название нашей группы целиком. Я удивился, что он узнал меня, тем более что на мне была синяя меховая шапка, которую мне подарила одна девушка в Новом Орлеане, и я носил новые очки в толстой роговой оправе.

Я обрадованно кивнул, после чего он пожал мне руку и тоже ужасно обрадовался. Потом, на мероприятии, среди прочих, представляла свою песню группа R.E.M.[39] Тогда я увидел, что басист – полагаю, его зовут Майк Миллз, – вышел на сцену в таких же очках и шапке, как у меня. Тот мужчина в лифте, видимо, просто перепутал меня с ним. Мне оставалось только надеяться на то, что он не увидит церемонию и потом не разочаруется, поэтому на обратном пути я предпочел подниматься в свой номер уже по лестнице.

Но если даже встречаешь настоящую знаменитость один на один, то совсем не легко вести содержательную и интересную беседу. Во всяком случае, я не могу такого припомнить.

Что интересного должен рассказывать о себе известный музыкант или актер? Насколько удачным стал его последний диск? Или как прошел его гастрольный тур, или какой успех имел фильм? Сколько денег он заработал? Или с кем из других знаменитых людей он знаком? Оказались ли эти знаменитости такими же потрясающими, как он и предполагал? Как много у него женщин, как часто и как легко он укладывает их в постель?

Если кто-то говорит нам, что мы клевые, я всегда отвечаю, что он тоже кажется мне совершено потрясающим. Только Ник Кейв[40] обладал особым величием: не скрывать свою неприязнь к нам и нашей музыке. Тогда я посчитал это заскоком, вызывающим расположение. Почему-то открытая неприязнь нравится мне больше, чем лесть.

На фестивалях мы встречаем очень именитых музыкантов. Прежде всего я сразу смотрю на их лица, чтобы понять, счастливы ли они. Потому что если уж ты достиг такой всемирной славы, как они, то должен быть особенно счастлив. Но у большинства музыкантов на лицах написано только многолетнее злоупотребление алкоголем и наркотиками. Мне кажется, что большинство из них просто рады тому, что они все еще живы. Заметно, что некоторые из них испытывают большое облегчение, находясь на фестивале. Ведь, в конце концов, в это время они чувствуют свою причастность к нему, а не к своему жилому комплексу, в котором проведут потом остаток года.

Любопытно встречать людей, понимая, что им совсем плохо. Иногда, вопреки ожиданиям, они оказываются настолько ужасно милыми и неловко любезными, что совершенно нельзя назвать их глупыми.

К сожалению, мой характер далек от совершенства. У меня есть ряд весьма существенных недостатков. Особенно это проявляется в отношениях с женщинами. Когда я был совсем маленьким, я хотел жениться только на своей матери, потому что не мог осознать, что моя мать значительно старше меня, а когда я вырасту и стану взрослым, она станет еще старше.

Следующую женщину, оставившую след в моем сердце, я встретил в летнем детском лагере. Меня отправили туда незадолго до поступления в школу. Там было очень тяжело. Мы должны были вставать в семь утра и делать зарядку. До этого я никогда в своей жизни не вставал в семь часов. И такие серьезные нагрузки, как отжимание, до тех пор мне тоже не были известны. А еще мы должны были пробежать круг вокруг лагеря. Тогда у меня сразу случились колики. Из-за всех этих утренних занятий к тому времени, когда надо было идти на завтрак, я уже был окончательно изможден. Там я ел бутерброды с мармеладом, потому что у меня не было сил воевать с маслом. Конечно же, в этом противоборстве я только проигрывал.

Как-то вечером я попал на первую в моей жизни дискотеку. Из группы девочек я подыскал себе партнершу по танцам, и мы сразу же заявили о своем участии в танцевальном соревновании. С тех пор мы с ней дружелюбно здоровались и время от времени вместе разучивали танцы. Это означало, что мы синхронно переминались с одной ноги на другую. Во время таких тренировок музыка нам не требовалась. В итоге на танцевальном турнире мы заняли двадцатое место. К сожалению, это сложно счесть потрясающим результатом, так как в соревновании принимали участие только двадцать пар.

Когда подошло время расставания, она пообещала мне написать сразу же, как только научится писать в школе. Через полгода я действительно получил от нее замечательную открытку с изображением букета цветов, на обороте которой она написала мне самые сердечные приветствия. Возможно, я написал бы ей в ответ, но лень победила, и поэтому я этого не сделал.

Так с этой девочкой у меня не получилось.

Потом во втором классе мы устраивали игру, в ходе которой нужно было поймать девочку и поцеловать ее. Я играл с задором, но поцелуи показались мне скорее противными, чем приятными. В шестом классе я нашел совершенно потрясающую девушку. В параллельном классе училась одна второгодница, пользовавшаяся дурной славой и немного бешеная. Потрясающая девушка была ее младшей сестрой. Я всегда безумно радовался, когда видел ее, и до девятого класса был влюблен, но потом она переехала. Ни она, ни кто-либо другой не был в курсе тогда о моей великой любви к ней. Об этом знал лишь я, но при этом даже не представлял как ее зовут.

Между тем в шестом классе одна из моих одноклассниц забеременела и ушла из школы. Отцом ребенка была некий тридцатилетний мужчина. Спустя пятнадцать лет, на встрече одноклассников, она была единственной из нас, кто выглядел счастливой и довольной. К тому времени у нее появилось еще двое детей.

Я, в свою очередь, в течение десяти следующих лет оставался без подруги. Но меня начал интересовать секс. Я размышлял о сексе очень примитивно.

Я начал осторожно прислушиваться к тому, что говорят о сексе второгодники.

Я даже не знал, что секс находится в тесной взаимосвязи с любовью, ведь об этом второгодники не говорили ни слова. Но они показали мне, как онанировать. Это очень помогало, но для настоящего секса мне явно была нужна девушка. Девушки из нашего класса совершенно не интересовались мной, они даже не желали сидеть рядом со мной. А девушки, которые приглянулись мне на школьном дворе, все уже или завели себе друзей, или сами были очень стеснительными.

К тому же моя внешность была недостаточно привлекательной для них. Я носил одежду восточногерманского производства, причем до меня эти вещи несколько лет носил мой брат. Или, как я уже говорил, я с гордостью носил девичью одежду из посылок с Запада. Может быть, я родился не в том теле. В наше время все чаще можно слышать о подобном. Вероятно, в детстве я мог просто не заметить этого. А ведь это могло быть причиной, почему я не имел желания клеиться к девушкам. Но я уверен, что все-таки дело, скорее, было в моей одежде. Я привык носить вещи до тех пор, пока они не порвутся окончательно или не развалятся от ветхости. Я никогда не стирал брюки, потому что считал, что колени и лодыжки не потеют. А если на моих вещах появлялись пятна, например, от шоколада, мне казалось, что в этом нет ничего дурного, и это не было достаточной причиной для стирки. Ведь шоколад – это не грязь, не так ли? И, естественно, у меня не возникало желания объяснять каждому, что это шоколад, а не дерьмо.

Как я уже сказал, я никогда не стирал свои штаны, а кроме того, я очень редко мыл голову. Может быть, это связано с тем, что в раннем детстве, когда родители мыли мне голову, мыльная пена регулярно попадала мне в глаза. А может быть, с тем, что я считал: раз волосы растут из чистой кожи головы, как трава, то они и не могут пачкаться. А еще я думал, что те волосы, которые снаружи уже давно, покрыты защитной пленкой, которую я разрушу, если вымою их. Мне казалось, что, если хочешь чистые волосы, надо отрезать их кончики, чтобы из-под кожи снова отрастали новые, чистые волосы.

Я довольно редко мыл голову еще и потому, что мне кажутся отвратительными мокрые волосы у людей и мокрая шерсть у собак. При этом мне было безразлично, мои ли волосы мокрые или чужие.

Когда я плаваю, я тоже внимательно слежу за тем, чтобы волосы не намокли, из-за этого я привык к совершенно нездоровому, щадящему стилю плавания, при котором половина тела торчит из воды. Это выглядит очень странно, зато волосы остаются сухими. И я не ныряю, потому что в этом случае волосы тоже станут мокрыми. Чтобы это выглядело не так странно, я объясняю людям, что не ныряю, потому что я музыкант и не могу подвергать опасности свои чувствительные уши. Ведь уши очень важны при создании музыки. Но пойдем дальше.

Короче говоря, я так и не подыскал себе подругу. Причем я, конечно, пытался это осуществить. Я занимался музыкой и был дружелюбно настроен. Некоторые женщины считали меня симпатичным, но это были подруги моих приятелей. Так что я часто ходил вместе с парами или ездил с ними отдыхать, это все-таки было лучше, чем совсем не иметь женского общества. И, по правде, мои друзья не видели во мне никакой опасности для своих отношений.

Если я нравился женщинам, то не замечал этого, потому что не понимал, как интерпретировать посылаемые ими замысловатые знаки.

Есть женщины, которые сами открыто липнут, в то время как другие желают внимания, ревности и ухаживаний.

Одна девушка добивалась меня, причем так энергично, что это бросилось в глаза моим друзьям. Я был очень удивлен, когда они сказали мне, что я очень понравился той девушке. Тогда я сразу же пошел с ней пить пиво. И мне было с ней очень весело, ведь я вообще люблю девушек, которые пьют пиво. Когда народ в пивной восхищенно спрашивал, моя ли это подружка, я правдиво отвечал «нет» или говорил, что нужно подождать, чтобы увидеть, что из всего этого может получиться.

Потом она начала меня навещать. В то время я еще жил с родителями. Они пришли в восторг, когда эта девушка зашла к нам в десять часов вечера и, напевая, преподнесла мне розу. Я сел с ней на кровать и попытался завести разговор. Тогда я реально измучился. Я хотел бы переспать с ней, но не осмеливался из-за того, что дома были родители. Нет, конечно, это была отговорка. Я элементарно не мог набраться смелости. Я даже ни разу не поцеловал ее. В то время я носил на зубах дурацкие неудобные скобки и у меня совершенно отсутствовал опыт правильных поцелуев.

Примерно через полгода она сдалась и начала искать другого приятеля. Того, с кем она могла бы нормально спать и кто не начинал каждый раз потеть и заикаться, как только видел ее.

Только год спустя эта история получила продолжение. Мы снова встретились в одном доме на вечеринке, и я поцеловал ее. Возможно, в тот момент мне придало храбрости и вдохновения спиртное. Потом мы обнимались до тех пор, пока не стало ясно, что она согласна пойти ко мне домой. То, что я был заинтересован в сексе с ней, вероятно, выделялось у меня из каждой поры кожи. Причиной этому было еще и то, что у меня никогда не клеилось с женщинами, ведь они не хотели меня.

В тот раз между нами произошел настоящий секс, который, как обычно случается при первом опыте, был так непродолжителен, что я совершенно не понял, что произошло и произошло ли что-то вообще. Помимо всего прочего, мое положение было совершенно идиотским, потому что я знал, что у нее был постоянный друг. К тому же я был с ним знаком. Несмотря на это, я предложил ей встретиться еще раз.

На третий раз я действительно получил с ней настоящее удовольствие. И уже немного понимал, о чем идет речь. К сожалению, во время третьей нашей встречи она сказала мне, что больше встреч не будет, потому что она не хочет больше изменять своему другу.

Эти три раза со мной нельзя отнести к настоящим изменам, скорее это выглядело как своего рода оказание помощи. Просто она больше не могла смотреть на мое жалкое состояние безучастно. Но, конечно же, я согласился с ее мнением, и мне ничего не оставалось, как снова искать женщину.

На концертах дела с женским полом обстояли не так хорошо, потому что мы по каким-то причинам приобрели репутацию гей-группы. Отчасти это происходило потому, что мы не относили себя к мачо, а также из-за того, что наш вокалист был не расположен отклонять мужчин и после концерта приглашал к себе только ребят. Так что вечерами мы с друзьями могли только смотреть на то, как все остальные уходят по домам с девушками. Впрочем, меня это радовало, ведь я получал возможность использовать это время для того, чтобы хорошенько напиться. Вследствие чего мои шансы только продолжали снижаться. Но иногда все же складывалось. Однажды в клубе Knaack я познакомился с симпатичной девушкой. Она сказала мне, что видела меня в восточногерманском документальном фильме «Шепот и крик», в котором показывали и нашу группу тоже. При прощании я забыл спросить, как ее фамилия и где она живет.

Так как я не мог забыть ее, я раздобыл ее адрес с помощью друзей. На это ушло не меньше полугода. Просто в то время было мало телефонов, не говоря уж о мобильных. Они еще не были изобретены. Я должен был найти кого-то, кто знал, где она живет. Потом я отправился по адресу и оставил в ее двери записку.

На одной из первых встреч она пригласила меня к подруге, которой не было дома, зато у нее была ванна. С моей боязнью мокрых волос это было не очень удачным вариантом. Однако девушка быстро затащила меня туда, и все прошло неплохо. Я влюбился в нее, и мы стали встречаться. Мне пришлось быстро осваивать отношения, ведь раньше у меня совсем не было опыта в этом.

Думаю, что я делал все не так. Я не понимал природы женщин. Я был очень черствым. Я не умел говорить о проблемах, а мои поиски гармонии создавали настоящие неприятности. К тому же почти каждый вечер я направлялся в пивную, что очень обижало мою подругу. В то время я не мог похвастаться какими-либо успехами. Я все делал более или менее, наполовину. Думаю, надо еще в школе начинать учить, как следует жить в отношениях, не нанося раны другим людям. Потому что, если начинаешь познавать это уже непосредственно на практике, делаешь больно очень многим людям, не желая этого.

После этого у меня были так называемые похождения. Это очень сложные истории, потому что часто не знаешь, чего ожидать от очередной встречи, и не понимаешь, что собой представляет твой нынешний партнер. Пожалуй, некоторые женщины хотели быть ко мне ближе, что я очень ценил. Другие же не желали тесной связи со мной и были от меня свободнее, чем я от них.

В некоторой степени это время было для меня тренировкой, а для женщин – страданием. Но я должен был сначала научиться всему этому: вовремя заканчивать отношения или заботиться об их сохранении, если все-таки они становились серьезнее. Мне никогда не удавалось здраво обсудить с женщиной какие-то вещи, и я всегда ждал, пока не наступят серьезные неприятности. Возможно, я был малодушен или не готов говорить. О многом в моем тогдашнем поведении я жалею до сих пор, но, по крайней мере, хотя бы убежден в том, что никогда не поступал намеренно зло, а просто был неспособен к отношениям.

Я шел в бордель, чтобы на несколько часов попытаться забыть о том, что я, по сути своей, одинок, и, несмотря на это, пытался изобразить светского человека.

Но визиты в бордель не давали никакой перспективы, потому что вероятность найти там женщину, с которой будешь готов провести всю оставшуюся жизнь и встретить старость, все же сравнительно невелика. Там женщины не располагали к себе. Хотя все они, без исключения, были очень веселы и добросердечны.

В то время я все больше жаждал однажды влюбиться по-настоящему. С группой мы уже достигли заметного успеха, но для меня он не так много значил. В группе я был лишь наполовину счастлив, потому что у меня не было подруги, с которой я мог бы поделиться своими впечатлениями. Иногда я уже задавался вопросом, для чего я все это делаю. Я верил, что в моей жизни еще должна случиться самая-самая большая любовь. Я хотел еще раз пережить это прекрасное чувство влюбленности.

И поэтому во всех своих последующих романах я пытался понимать, влюблен ли я. Если это был не тот случай, то я предпочитал прервать отношения, вместо того чтобы жить вместе с человеком, которого не люблю по-настоящему. Даже если эта женщина казалась мне очень хорошей. Я никогда не считал, что быть одному действительно плохо. Но если уж быть вместе с женщиной, то для меня было очень важно, чтобы отношения, в которых я хотел оставаться годами, были действительно благополучными и развивались, а не медленно умирали, как зачастую мне доводилось наблюдать. И чтобы мне не приходилось притворяться, когда, например, я нахожусь одновременно вместе с группой и с женщиной. Ведь иногда при коллегах начинаешь вести себя по отношению к партнеру не так, как обычно. Или наоборот.

Итак, я тосковал по женщине, которая поймет, какой я на самом деле. То, что отношения представляют собой труд, для меня было само собой разумеющимся, но совместная жизнь не должна быть в тягость. Ведь, например, когда игра становится проблемой, то тоже теряешь из виду реальность. В музыке все точно так же.

В какой-то момент я почти уже оставил надежду и решил, что в моем доме достаточно кошки, но все еще продолжал искать свое счастье. Мне стало ясно, что отчаянные поиски женщины заведомо не могут быть успешными. Ведь я не могу влюбиться только потому, что очень этого хочу. Чувство должно возникать между двумя людьми, оно должно быть взаимным.

Время от времени я встречал на улице женщину, которую знал около восемнадцати лет. Она была совершенно потрясающей, а теперь снова вернулась в Берлин. Мы оба радовались, когда видели друг друга, иногда дружелюбно беседовали, но без намека на какие-либо отношения. По счастливой случайности мы встречались в дневное время, в обычные будни, поэтому после не могли разочароваться друг в друге. Ведь жизнь состоит не только из вечеринок, но прежде всего из вполне обычных дней. На тусовке все выглядят хорошими и веселыми, а на следующий день проявляются какие-нибудь дурные черты характера.

Поскольку, несмотря на мою болтливость, мы были довольно застенчивы, нам понадобилось довольно много времени для того, чтобы сойтись. Было похоже, что долгие годы мы ждали друг друга, и однажды, как я себе это и представлял, я влюбился. И люблю ее до сих пор. Поскольку я был немного старше, в нашей совместной жизни происходило не так много ошибок. Я даже научился обсуждать проблемы. По крайней мере, иногда. Теперь благодаря жене и детям я так счастлив, что до сих пор не могу поверить в это. Я радуюсь каждому дню. Моя жизнь приносит мне огромное удовольствие. К тому же я наслаждаюсь великой роскошью: у меня есть возможность заниматься музыкой. И я даже получаю за это деньги. Сейчас я достиг большего, чем когда-то мечтал.



Теперь мне осталось научиться по-настоящему наслаждаться жизнью независимо от того, что я уже успел сделать, а что еще нет. Поэтому, если что-то действительно прекрасно, я стараюсь замечать это сразу, а не когда это прекрасное остается в прошлом. Еще, возможно, я учусь не размышлять так много обо всем. Особенно о болезнях и смерти. Хотелось бы в дальнейшем вовсе не задумываться об этом. Потому что недобрые вещи происходят снова и снова, независимо от того, мучили ли меня перед этим мысли о неприятностях или нет. Такие мысли только отравляют мои дни. Самое приятное – сейчас меня совершенно не волнует, что обо мне думают люди. Это существенно облегчает жизнь.

По этому поводу мне в голову приходит одна маленькая история, которую я когда-то прочитал. В ней один простой человек в своем родном городе Стамбуле на базаре встретил саму смерть.

Он ужасно испугался и побежал домой. Смерть смотрела на него с улыбкой, так, будто решила, что теперь настала и его очередь. Человек быстро упаковал все свои вещи и решил бежать. Он отправился в порт, из которого можно было покинуть город через Босфор. Прибыв на другую сторону пролива, он присоединился к группе контрабандистов, с которыми часом позже отправился в путь. Хорошо замаскировавшись, они долго ехали верхом, везя с собой ценные товары. Поздно вечером их заметили грабители, напали на них и всех убили. И тут этот человек снова встретил смерть. Та сказала ему: «Мой господин, я здесь, чтобы забрать тебя. Согласно договору, именно здесь назначена наша встреча. Я очень удивилась, увидев тебя сегодня в полдень в Стамбуле. Я подумала, что ты не успеешь добраться до места нашей встречи. И вот, видишь, все хорошо, ибо все случилось так, как и было суждено».

Возможно, это не совсем связано с наслаждением жизнью и размышлениями, но я считаю, что эта история хорошо показывает, что, как бы человек ни лез из кожи и ни считал, что делает что-то очень важное, в действительности все оказывается по-другому.

Иллюстрации

Вся моя жизнь – это балансирование между чрезмерной боязливостью и завышенной самооценкой. К счастью, в повседневной жизни шаг в неверном направлении хоть и доставляет трудности, но не приводит к смерти, как здесь, в Альпах. Во избежание подобных случаев, тут у меня есть цепь, за которую я могу держаться. Как и в реальной жизни, она ведет меня к моей семье и моим друзьям.



Качество этого изображения плохое, но зато это настоящая редкость, потому что здесь я занимаюсь спортом. Я делаю это перед концертом, чтобы немного разогреться, и, таким образом, не получить растяжение. Наращивание немалой мышечной массы при этом является приятным сопутствующим явлением.



Вот как можно представить себе жизнь писателя: в уютной обстановке сидеть на балконе с кружкой чая и спокойно писать на компьютере. Но как раз только что я был с группой в студии, а перед этим боялся идти в студию звукозаписи. Разумеется, в течение нескольких минут мне придется выгонять холод с балкона. Тут не поможет даже циновка на голове.



О пляже Танжера я знал только из песни группы Ideal (прим. пер.: Танжер – крупный портовый город в Марокко): «Секс в пустыне». Полагаю, вы никогда там не были. Но ведь Карл Мей тоже никогда не был в Америке. Во всяком случае, я был сильно взволнован, когда мы отправились на корабле в Марокко. Тогда морской берег произвел на меня большое впечатление, несмотря на то что я сидел на воспетом раскаленном, горячем солнце. Хотя гораздо приятнее тогда было находиться в кафе. Я делал то же самое, когда было и не так жарко.



Я отмечаю свой день рождения, как настоящий праздник. Как только я информирую всех о нем, то сразу начинаю получать прекрасные подарки.



Хотя с виду и не скажешь, но здесь я действительно плыву на старом судне по Ваннзее. Правда, я управлял только штурвалом и не нажимал многочисленных кнопок, но все прошло удачно.



Существует ли более прекрасное место, чем старая свалка металлолома? Я могу часами бродить среди машин, осыпая их комплиментами. Эти машины теперь уже больше никто не вывезет на дорогу. Возможно, именно в этом и заключается их привлекательность. Знание того, что у этих автомобилей жизнь уже позади, напоминает нам о собственном прошлом. Впрочем, гордость и элегантность и у автомобилей никто не сможет отнять.



В городе Роттердаме, особенно интересном в архитектурном плане, теперь устанавливаются еще и открытые наземные птичники. Таким образом, появилась возможность рассмотреть птицу прежде, чем купишь ее в супермаркете. И покупатели могут сами присмотреть себе кур – классическая беспроигрышная ситуация.



Для меня непостижимо, как работают отливы и приливы. Но движение вдоль этого канала оставило самые замечательные впечатления.



Когда я вижу корабль во льду, то всегда вспоминаю про экспедиции на Северный полюс, где корабли были пойманы в ледовый плен и постепенно разрушались. Должно быть, испытываешь странное чувство, когда в отсутствие воды можешь просто сойти с корабля. Этот корабль, скорее всего, не отправится на Северный полюс: он дойдет только до следующего разводного моста, который не сможет подняться, пока Нева покрыта льдом.



Как нарисовать обнаженную женщину, если я никогда ее не видел? Вернее, те, которых я видел, я пока не в состоянии созерцать спокойно. Зато Балтийское море я видел уже много раз, но оно получилось не лучше. По-видимому, я просто не умею рисовать.



Каждый гражданин ГДР умел сам ремонтировать свой «Трабант». Но я приобрел свой первый «Трабант» сразу после политических событий в стране, поэтому мне не хватало опыта. Проще было найти автосервис.



Я не всегда только беру, я умею и давать. На этом фото я только что с любовью упаковал подарок ко дню рождения и в этот момент сижу и обдумываю, добавить ли к нему еще цветочек.



Здесь я только что пришел с демонстрации 1 мая. В детстве я так редко бывал на Первомайской демонстрации, потому что мой отец принципиально использовал выходной день для поездки на огород. Немного позже я добровольно с моими чилийскими друзьями пошел на демонстрацию, потому что ко всему прочему там были жутко красивые девушки. По этой же причине я принимал участие еще и в чилийской театральной труппе. Мы даже выступали на фестивале политической песни. На заключительном мероприятии я стоял рядом с Микисом Теодоракисом, раскрывая рот под песню, которую я не знал, и наблюдал, как мои коммунистические друзья из Чили раскручивают и закручивают микрофоны.



По этой дороге каждое утро я бежал в школу. Причем в детстве я имел возможность наблюдать, как на заднем плане начинают возводить новостройки. Это внушало мне опасения, потому что дома должны были расположиться непосредственно на кладбище. Верхняя часть кладбища теперь преобразована в сквер, и родители радуются, когда их дети, поиграв там, приходят домой с маленькими косточками.



Чтобы увидеть подобные сцены, не нужно ехать в Нью-Йорк. Мне всегда говорили, что в автомобилях двигатель загореться не может, потому что он из металла, к тому же бензобак находится сзади, внизу. Когда я пришел, водитель уже покинул машину, поэтому я не смог его спросить, почему все же загорелась его машина.



У меня нет фото дошкольного периода, зато есть у моего брата. Это Dixi моего отца. Я узнаю его, а вот маленький мальчик может быть кем угодно. Но зачем моему отцу фотографировать чужих детей?



Я пошел в школу в Берлине, в районе Prenzlauer Berg. В этой школе, в Harrachov, мне тоже очень нравилось, потому что я, как и другие дети, мог ездить в эту школу на санках. Для самых маленьких детей использовались даже прогулочные коляски, такие высокие, с лыжами внизу. К сожалению, у меня нет их фото.



Вот что происходит, когда вы пытаетесь отобразить на картине слишком много тем. По дереву бежит муравей, а у солдата и дедушки кровотечение из носа. Но тут уже пожарная команда спешит на помощь. Да еще голая женщина, которая постоянно преследует мою голову.



Несложно понять, что автомобили очаровали меня еще в раннем детстве. На этой картинке узнаваем автомобиль Dixi моего отца. Его можно распознать по красным спицам в колесах. Правда, не думаю, что я действительно пережил грозу во время снегопада, потому что подобное природное явление бывает крайне редко.



Должно быть, это музей, в котором работала моя мама. Видимо, я неправильно понял, как изобразить трехмерное пространство. И, хотя я нарисовал диагональные линии, тем не менее, что-то пошло не так. Вместо этого я обратил свое внимание на дополнительный контраст в цветовой гамме.



А здесь я долго находился с родителями в походе и был счастлив. Картину я нарисовал уже позже, когда мы вернулись домой.



Этого мишку Тедди я должен был нарисовать, чтобы показать, что уже готов к школе. Для этого мне дали краску синего цвета. Думаю, они хотели проверить меня на способность к абстрактному мышлению, потому что ранее никогда я еще не видел голубого плюшевого мишку. Но, возможно, у них просто была только синяя краска. Не знаю, понятно ли это по картинке, но через некоторое время я был зачислен в школу.



Я всегда любил рисовать парусники, потому что это довольно просто, и сразу можно понять, о чем идет речь. Помимо этого, когда вы видите парусные суда, то испытываете страсть к путешествиям. Я использовал акварель, ведь судно тоже ходит по воде, поэтому рисунок производит впечатление реальности.



Я не знаю, почему морские сражения для мальчишек так увлекательны, но я находил их безумно захватывающими. В реальной жизни в роли пирата, я не пережил бы и двух минут.



Это обычный день с моей семьей. Мой отец едет впереди, я за ним, а сзади мой брат. Моя мама стоит в кустах и выглядит обеспокоенной. Я все еще очень живо помню свои ледяные руки и ноги. При торможении санок снег всегда заползал под штаны.



Западный пляж в Prerow – одно из самых красивых побережий, которые я знаю. Здесь часто делались фотографии для Sybille и восточного Vogue. Поскольку ни одна дорога не ведет к побережью, здесь действительно есть только те люди, которые более часа шли пешком или приехали сюда на велосипеде. Есть очень красивые рисунки этого места. Этот к ним не относится, но зато вы имеете возможность видеть, где я был.



Мне было легко разжечь чувства Хемингуэя на пустой арене для боя быков. Я закрыл там глаза и представил себе, что я бык. Правда, я мог бы сделать это и дома.



Это пригласительный билет на экскурсию на свалку, нарисованный моим отцом. Зачастую набиралась группа более 20 человек, которые к вечеру возвращались с большими пакетами в автомотрису абсолютно грязные, но счастливые. (прим. пер.: железнодорожный вагон с собственным двигателем).



Иногда я не знаю, где верх, а где низ. К счастью, в моем ухе есть небольшое озеро, которое компенсирует чувство равновесия. В противном случае я бы постоянно падал.



Это заброшенное колесо обозрения находится не в Берлине, в Plеnterwald, а в Самаре, но по настроению оно не отличается на случай, если вы вдруг захотите снять фильм с такой же декорацией. Такой парк развлечений, без людей, всегда имеет в себе что-то жуткое. Пожалуй, можно было бы упомянуть в названии фильма о призраке под колесом обозрения.



В четвертом классе мы должны были нарисовать картину на тему «Кем я хочу стать». В это время я уже играл на фортепиано, и, пожалуй, хотел стать музыкантом, но из-за большого количества клавиш не мог нарисовать пианино. Поэтому, вспомнив музыку Алана Уильсона (прим. пер.: Алан Уильсон – лидер и основной композитор американской блюзовой группы Canned Heat), я выбрал губную гармошку.



Предположительно, у меня есть русские предки. Вот почему я так много ем. В поисках своих предков я натолкнулся только на этого человека, который, правда, не выглядел так же восторженно, как я.



Такие уголки для меня – чистая поэзия. Раньше я думал, что такое бывает только в фильмах, но ведь для фильма они, прежде всего, должны существовать в реальности, чтобы затем уже там играли сцены. К сожалению, похоже, что весь этот квартал будет снесен.



Это знаменитый дворец Чаушеску. Но разрешается подойти только к этой стене. У меня не было возможности увидеть то место, где он был застрелен. Впрочем, я совсем не хотел видеть это место. Многочисленные пустые площади города напоминали мне Восточный Берлин, а на окраинах стояли разрушенные виллы в стиле модерн, которые были сказочно красивы. Как только в стране появятся деньги, они наверняка будут снесены, чтобы на их месте построить новые особняки.



Преимущество моего Casios состояло в том, что он был маленький и легкий. Кроме того, в нем был установлен небольшой усилитель с динамиком, поэтому со вставленными аккумуляторами я мог играть где угодно. В более новых моделях, так называемых Tischhupen, отсек для аккумуляторов уже отсутствовал.



Репутация немцев за рубежом зачастую лучше, чем вы думаете. Эта замечательная автомастерская находится в Сиэтле, недалеко от музея Курта Кобейна, где вы можете увидеть его зеленую водолазку.



Этот человек на сцене – должно быть, я. В то время я уже начал осознавать, что клавишники выглядят не так уж хорошо, и повесил на себя гитару. А еще я положил свои очки рядом с акустической колонкой. Однако я не могу объяснить, почему на колонках стоят Zorro и почему должна вмешаться полиция. Вероятно, я много раз это видел.



Моя классная комната выглядела не настолько тоскливо, но все же у меня мало хороших воспоминаний о школьных годах, хотя меня и не били. То есть было дело. Дважды. Но на самом деле я это заслужил, потому что был чересчур дерзким и не понимал, что это скверно. А однажды на столе я нарисовал циркулем грампластинку. Дорожку за дорожкой. Так ездило острие циркуля. Таким образом, я просто хотел сделать пластинку. Потом за это я должен был отдраить все парты в классной комнате.



Рассказывая так много о моей кошке, я хочу показать ее здесь. Вот почему мы с ней сделали селфи. Прямо сейчас я пишу то место книги, где собираюсь рассказать, как в школе на своей парте я пробую нацарапать, как будут выглядеть названия моих будущих групп.



Кошки нравятся мне гораздо больше, чем собаки. Когда умерла моя первая кошка, я почувствовал себя очень одиноким и расспросил всех своих друзей, знают ли они, где можно достать новую кошку. Тогда друг сказал мне, что у него для меня есть кот, абсолютный альфа-самец. Когда я захотел его забрать, этот кот оказался очень худенькой кошечкой. Не прошло и года, как она, повзрослев, начала приносить кошачью закуску, одна из которых в мучениях скончалась в моей форточке.



Вы не можете обвинить меня в том, что я не осознавал свою проблему с алкоголем. Но вместо того, чтобы что-то предпринять, я делал из этого песню. Просто тогда я придерживался предрассудков об артистах, хотя ощущал себя скорее не артистом, а суффи.



Хоть я и не приложил особого усилия к этому автопортрету, он получился довольно неплохо. Воротник стойкой был мне очень неприятен, потому что он был тяжел, и на него цеплялась грязь. Однако с окладистой бородой дела обстоят еще хуже. Я был очень далек от своего идеала. Я с удовольствием выглядел бы настоящим панком с черными волосами и с колючим взглядом обрисованных черным цветом глаз.



Для меня всегда непросто выйти утром из дома, но когда он стоит на побережье, стимул выйти, конечно же, больше. Хоть я и домашний тип, свежий воздух очень важен для меня.



Когда вы едите, ни в коем случае нельзя фотографироваться, потому что рот всегда выглядит смешно. Поэтому модели при рекламе еды либо держат рот открытым, либо улыбаются.



Из-за своего страха летать я пытался покрывать большие расстояния обратного пути на корабле, но это не всегда удавалось. Когда я на Сицилии собрался сесть на корабль до Мальты, я понял, что это займет у меня четыре месяца. Здесь я направляюсь в Марокко только ради развлечения – покурить травку. Но получил только кус-кус.



Я люблю старые бензоколонки так же, как автомобили. Эта находится в зоне радиовещания ГДР, на Nalepastrae. Здесь находилось берлинское радио, а также радиоканал DT64, включавший в себя замечательную студию-зал, в которой записывался наш диск Reise, Reise. Теперь вся территория выглядит, как эта бензоколонка.



Мой английский ужасен. Loser написан не с «оо»? Значит Loser? Или это имеет какое-либо отношение к тому, чтобы быть свободным? (прим. пер.: lose – свободный, нем. яз.). Я пытался сделать селфи с этой надписью, но по каким-то соображениям не стал. Так что я не Loser (не неудачник).



В подобных приятных ситуациях не имеет значения, что пиво безалкогольное. Я почистил и вернул автобус, который одалживал для турецкого фестиваля. Здесь я уже ушел и слушал Monrose. Турецкие хип-хоп-группы понравились мне еще больше. А сейчас я немедленно брошусь в Балтийское море.



«Не смотри на клавиши!» – писала учительница по фортепиано мне на нотах. Но я не читал это, потому что не смотрел в ноты, а смотрел на клавиши.



Я с гордостью носил свою рубашку мясника, хотя благодаря этому был автоматически присоединен к Peace Nickels. Так назывались фанаты блюза в никелевых очках. Я был вынужден долго упрашивать своего отца, чтобы он подарил мне свои старые очки. Шейный платок я носил постоянно, потому что всегда боялся боли в горле. Здесь я как раз играю на своем органе Weltmeister. В качестве усилителя я приносил в комнату кухонный радиоприемник родителей. Мои маленькие бутылочки слушают с благоговением.



Это город моей мечты, потому что я очень люблю есть Currywurst (колбасу с карри). Еще в детстве я был в восторге от истории о Schlaraffenland (прим. пер.: Шлараффенланд – вымышленная земля в немецких сказках, где живут лентяи. Буквально: страна ленивых обезьян). Особенно от того, что вы должны есть манную кашу, чтобы туда добраться. Я представлял себе очень реально, как я на корточках сижу в маленьком тоннеле и ложкой скребу по его стенам.



Здесь мне показалось, что это может выглядеть, будто я солдат, обороняющий Будапешт. Но больше это похоже на то, что какой-то чокнутый турист уселся за пушку.



Мне здесь очень понравилось то, что не видно, где заканчивается корабль и начинается дом. Я представлял себе, как живу в плавучем доме, но понимал, что там очень тесно, и я постоянно бился бы головой о потолок. Тут надо тщательно взвешивать все «за» и «против». Вот только у меня нет плавучего дома, в котором я мог бы жить.



В этой маленькой хижине жила еще моя бабушка. Мне было бы интересно узнать, как она сумела сделать так, что ее дом не был снесен, ведь нет ничего в этом городе, что указывало бы на охрану действующих исторических памятников.



Для пианиста важно ежедневно практиковаться. Я всегда нахожу подходящее место. Главное, чтобы не мерзли пальцы.



Это была моя официальная фотография на паспорт. Она абсолютно не соответствовала моему самовосприятию. Я видел себя более, чем жестким панком. Несмотря на это у меня все же действительно было тогда хорошее настроение.



В Бухаресте есть еще настоящие машины с водой. Они напоминают мне о моем детстве, когда летом эти грузовики разбрызгивали по улицам влагу, чтобы было не так пыльно. Когда мы видели такую машину, то бежали к ней, чтобы наши ноги попали под «душ».



Когда мы путешествовали, то взбирались на каждую охотничью вышку в ожидании, что наш отец устроит нам перекус. Но этот рисунок возник после велосипедной прогулки. После нее мы получили от нашей бабушки фломастеры – и ничего не мешало появиться этой картинке. Когда первые фломастеры опустели, остальные уже тоже потеряли свою привлекательность и высыхали в коробке.



Здесь я на своем первом концерте. Непосвященные даже не заметили, что я панк, но мне понадобился целый час на то, чтобы в итоге начать так выглядеть. Здесь я играю первую песню и при этом вижу, что барабанщик еще сидит на сцене. Спустя 35 лет я все еще играю в спортивных залах.



Это мой Casio, но уже второй. На первом в качестве басовых были такие маленькие клавиши, в то время как здесь я мог решать, хочу ли я отделения баса при помощи левого регулятора. Хотя, собственно говоря, это настольный вариант, но я снова и снова удивлялся, насколько хорошо звучит Casio. Я называл его сердцем Feeling B. Правда, другие участники группы не знают об этом.



Песня Walk on the Wild Side так нравилась мне, что я тоже хотел играть ее. Так что я слушал кассету с этой песней снова и снова, пытаясь различить на слух текст и записать его. При пении я шепелявил таким образом, что никому не бросалось в глаза, что я не имел никакого понятия, о чем пел. Я до сих пор не знаю, о чем идет речь в этой песне.



Я никогда не понимал, почему гитары так похожи. Ведь у АBBА была звездная гитара. Потом мы с друзьями выдумали несколько гитарных форм. Когда я состарюсь, то, может быть, смастерю несколько из них. При рисовании я обращал внимание на то, чтобы на них действительно можно было играть.



Я не люблю играть на фортепиано, когда меня кто-нибудь слушает. Но в тот вечер концерт был уже позади, и после такого большого количества выпитого пива это меня больше не смущало. В тот вечер съемочная группа кинокомпании DEFA приняла решение о нашем участии в фильме «Шопот и крики». Такие вечера не забываются никогда.



Это наш автобус. Он стоит в Варшаве перед клубом Remont. Здесь у нас первый концерт в этом городе. Мы оставили свой автобус перед клубом просто потому, что мы в нем жили, и, пожалуй, иначе мы бы его просто не нашли. Наш солист на всякий случай спал днем. Накануне ночью меня вырвало прямо на него, потому что я не успел достаточно быстро покинуть автобус. Кто-то из наших повесил к окну марихуану, и ее воздействие затмило все, что мы помнили из Берлина.



Это классическое фото группы. Группа называется «Турист». Сначала я собирал группу, потом подыскивал ей название и делал фото, а потом обдумывал, какую музыку мы можем играть. В большинстве случаев или не находилось времени, или постепенно забывалось, что мы – новая группа.



Я люблю Варшаву с нашего первого приезда туда. Тогда еще действовало военное положение, и во всем городе мы были единственными с Востока. Каждое утро нам приносили запеканку – это своего рода багет с сыром, грибами, кетчупом и чили. Затем мы шли в молочный бар, где были яичница, борщ и галушки. Вечером мы шли на концерт. Я никогда прежде не был в городе, где проходило столько интересных концертов, как в Варшаве. Жители Варшавы живут музыкой и шнапсом. Когда мы там были, нигде не разливали алкоголь до 13 часов. Несмотря на это в утренние часы я никогда не видел столько валяющихся вокруг пьяных. Около часа открывались пивные, а около двух все были с пивом. Потом говорили: «Pivo brak» (в переводе с польского – «мало пива»).



Даже если здесь я играю на гитаре песню Элвиса Пресли Fever, это совсем не значит, что я могу играть на гитаре.