Айрин надула щеки и шумно выдохнула.
— Айрин, позволь мне кое-что тебе сказать, — начал Чарли. — Я все знаю. Я знаю, что ты убрала Неттурбино, и я уверен, что ты провернула ограбление за компанию с Луисом и твоим мужем в Вегасе.
Она подняла голову, и Чарли ощутил наркотическую власть ее спокойствия. Им овладела та самая безмятежность, которую он испытывал, лишь находясь с Айрин. Вдруг подумалось, что тот ученый доктор, писавший в журнале, что любовь — это стремление вернуться под крылышко матери, ошибался. При чем здесь его мать, если ему нужна только эта женщина?
— Да, я убрала Неттурбино, Чарли, — сказала Айрин, — но я не имею отношения к афере, что провернули Маркси и его партнер.
— Не имеешь отношения? Вот как?
— Я не занимаюсь воровством, а если бы занималась, то сделала бы все иначе.
— Знаешь, Винсент Прицци полагает, что и Луис сделал бы все иначе. Бедняга был не слишком умен.
— Как бы там ни было, я тут ни при чем.
— А кого, по-твоему, Луис мог ждать в машине на задворках бара? Твоего мужа, чтобы бежать куда-то вместе? Зачем? К тому времени деньги они уже поделили. Почему он не уехал раньше?
— Ну, этого я не могу знать, — совершенно спокойно ответила Айрин.
— Скорее всего, пистолет был под панелью с твоей стороны. Он позволил тебе сесть в машину, не ожидая подвоха, тут ты его и пришила.
Медленно, точно принося торжественную клятву верности, Айрин три раза покачала головой и тихо произнесла одними губами:
— Нет.
— Я просто должен тебя спросить, Айрин, иначе это не даст мне покоя.
— Я тебя понимаю. Я и сама потеряла сон, видя, что для тебя значит честь Прицци. Допустим, деньги им вернут по страховке, но если ты воспринимаешь проделку Луиса и Маркси как личное оскорбление, то моральный ущерб тебе никто не возместит. Ты твердишь, что Прицци доверяют тебе и никому больше, и найдешь ты деньги или нет, найти и наказать преступника ты обязан.
— Да, — вздохнул Чарли, — семьсот двадцать две тысячи это целая куча денег.
— Осталась только половина.
— Но половина — это тоже немало. И знаешь, я ведь не сказал им, у кого деньги. Я прикрывал тебя. Я солгал Прицци и тем самым как бы стал вашим соучастником.
— Нет, Чарли. Не знаю, что ты вбил себе в голову, но ты не прикрывал меня, потому что я ни в чем не виновата.
Говоря так, Айрин не злилась и не возмущалась. Она была совершенно искренна в своем спокойствии, а Чарли был взвинчен.
— После встречи у Винсента я иду с отцом и спрашиваю, будто я рехнулся, или ссучился, или еще что, не думает ли он — спрашиваю я, — что, по мнению Винсента, я сам украл эти деньги. Знаешь, как он на меня посмотрел? Мне не забыть его взгляда. — Чарли в отчаянии воздел руки.
— А мы поженимся? — вдруг тихо спросила Айрин.
— Господи, что за вопрос! — Чарли вытаращил глаза, а затем, по мере того как исчезало последнее сомнение, его лицо смягчилось. — А ты согласна? После всего дерьма, что я на тебя вылил?
— Ах, Чарли!
— Хорошо! Значит, решили. Я верю тебе, а Прицци ничего не останется, как поверить мне.
Душа Айрин переполнилась смесью восторга и благодарности Всевышнему, Чарли, ее матери, научившей ее презирать высокомерие, и Маркси, который научил ее лгать. Это была, бесспорно, самая важная минута ее жизни. Она улыбалась Чарли сквозь слезы радости. Чарли громко высморкался.
— Мой отец, — сказал он, — знает, что я тебя люблю. Он мудрый человек и не стал со мной спорить, только предупредил, что семья против таких браков — вроде я могу жить с тобой, но не жениться. Вроде Прицци не потерпят, чтобы женщина — наемный убийца вращалась среди прочих жен семьи.
— Брось, Чарли! Жены живут со своими мужьями, которые делают вещи куда худшие, чем чистое, тихое убийство.
— Кто же спорит? Так или иначе, это не дело Прицци. Ты будешь дружить с Мэйроуз, а Мэйроуз стоит целой армии родственников. Полетим сейчас же в Мехико, одежду купим там. Мы женимся!
Но тут случилась заминка. Айрин не хотела выходить замуж — впервые в жизни всерьез выходить замуж — в случайной одежде из какого-то пляжного бутика, и поэтому сначала они поехали к ней домой, чтобы собрать вещи. Однако дома они не успели даже подумать о сборах, как упали в постель и занялись любовью, и это было так потрясающе, что встали они только без четверти семь.
Айрин приготовила ужин по-польски, сицилийски и мексикански.
— Никогда не ел ничего вкуснее, — похвалил жених.
После всех пережитых волнений, олимпийского секса с Мэйроуз накануне, перелета, постолимпийского секса с Айрин и плотного ужина с бутылкой французского вина (Petrus’70) Чарли свалился на кровать и уснул.
Убедившись, что он крепко спит, Айрин пошла в комнату с телевизором, где Маркси любил разложить пасьянс, и позвонила на автоответчики в своем офисе в Беверли-Хиллз. Время было половина одиннадцатого. Поступил звонок из Южной Каролины. Образованный — судя по правильной речи — человек сказал высоким голосом: «Не могли бы вы приехать на встречу в Даллас девятого августа? Оплата по полному тарифу». «По полному тарифу» означало сто тысяч. Айрин сдержанно улыбнулась. «Если вы согласны, я буду ждать вас в час дня в кофейне отеля «Хилтон-инн» на Сентрал. Вы увидите меня за шестым столиком у окна с левой стороны от входа. Инструменты наши».
Айрин взглянула на календарь. До девятого августа еще шесть дней. Что ж, лучше короткий медовый месяц, чем никакого. Она стерла запись и выключила свет.
В семь часов следующим утром они были уже на ногах.
— Чарли, иностранцам в Мексике не так уж легко пожениться, — сказала Айрин. — Это может занять три недели.
— Ну и что?
— Я выясняла это пару лет назад, по просьбе подруги.
— Ну?
— Нам надо в Тихуану, там это быстрее. А оттуда в Акапулько.
— Идет.
Когда они одевались, Айрин сообщила, что у них шесть дней, поскольку девятого она едет по делу в Даллас.
— По какому делу?
— Есть заказ.
— Сколько платят?
— За этот — сто тысяч. А вообще по-разному.
— Сколько всего у тебя набирается в год?
— Триста или четыреста.
— Да ну? Так много?
— Это немного, если сравнить с населением Америки.
Они собрались, и Айрин вызвала такси.
— Долго ты пробудешь в Далласе? — спросил Чарли.
— Не знаю. Дня три, наверное.
— Мы завязываем жить на разных побережьях, да, Айрин?
— Мы ведь поженимся, все будет иначе. Ты мой муж, и мы должны жить вместе.
Они поженились Тихуане. Брак зарегистрировал судья в присутствии двух профессиональных свидетелей.
— Это неправильно, — сказал Чарли, — на его месте должен быть священник.
— Так даже как-то более законно, что ли, — ответила Айрин, — а в Бруклине можно повторить в присутствии священника. Удивительно себя чувствуешь, выходя замуж по закону. Нам с тобой нужно еще пару раз пожениться.
Затем они отправились в Акапулько. Из гостиницы Чарли позвонил в Нью-Йорк отцу.
— Папа? Это Чарли.
— Привет, ты куда пропал?
— Я в Мексике.
— Да ну? Как погода?
— Тепло и сыро.
— А что ты там делаешь?
— Я женился, па.
— На ней?
— Ага.
— Держи язык за зубами.
— Я только тебе хотел сказать.
— Позвони Дуаю Уильямсу.
— Что-то случилось?
— Нет. Он мог бы устроить тебе бесплатное обслуживание в гостиницах и ресторанах.
— Ах вот что. Какой у него номер? Может быть, и авиабилеты у него есть? Надо поинтересоваться.
— Когда ты возвращаешься?
— Девятого.
— Твоя жена едет с тобой?
— Нет, она приедет позже. Ей надо закончить кое-какие дела.
— Если ты понадобишься, я позвоню Дуаю. Ах да, Чарли!
— Да, пап?
— Поздравляю тебя.
— Спасибо.
— Будем надеяться на лучшее.
Чарли спустился в бассейн, где уже плавала Айрин. Когда он увидел ее в золотом бикини, у него мигом встало.
— Эй, Чарли, — шутливо крикнула она, — что это у тебя?
— Не обращай внимания, это пройдет. Кстати, ты знаешь Дуая Уильямса?
— Нет, а что?
— У него для нас мексиканские плюшки.
— Ах вот ты о ком! Раньше он был большой человек.
— Мой отец посоветовал ему позвонить.
— Ты поедешь к нему?
— Наверное.
— Поезжай скорее, это сбережет нам время.
— Конечно. А ты не хочешь составить мне компанию?
— Нет, только расстроюсь понапрасну.
Когда-то Дуай Уильямс был мэром Филадельфии. Высокие покровители помогали ему долго занимать это место, несмотря на то что он передал ключи от города бандитам, которые поставили горожан на колени и обирали их до нитки. Дабы избежать неприятного общественного расследования, его упрятали подальше, в Мексику, где он сытым и пьяным отслужил полный посольский срок. Когда сменилась администрация, Дуай Уильямс официально открыл в Мехико контору по оказанию юридических консультаций. Показываться домой ему было не велено, но и тут у него дел хватало, поскольку трафик кокаина, героина и марихуаны, поступавших из Мексики в ноздри и вены американцев, постоянно увеличивался.
Когда Чарли позвонил Дуаю из холла гостиницы, тот запричитал, что пришлет машину, что все устроит в лучшем виде, что сделает все сам, пусть только Чарли подождет десять минут.
Чарли сел на стул под кондиционером и стал ждать. В Мексике ему порой становилось неуютно, потому что он представлял себе, как Сантехник и Малыш Фили Занзара врываются в номер Мэйроуз и у нее на глазах, по приказу Винсента, избивают этого парня. Сантехнику до сих пор стыдно, и он не реже чем раз в год приносит Мэйроуз извинения. Чарли не слишком сожалел о Мэйроуз, но иногда, особенно после их единственной ночи, проведенной вместе, ему хотелось, чтобы она была рядом. Не в постели, а просто так, по-дружески. Они с Айрин существовали в разных областях его сознания, и слиться им было не суждено — вода и масло. Чарли ощущал себя самым счастливым человеком на свете, потому что у него была Айрин, ну и Мэйроуз — для вправления мозгов. Если бы не Мэйроуз, не видать бы ему Айрин.
Подошел швейцар и сказал ему, что машина приехала. Водитель повез его в аэропорт.
— Это еще зачем? — удивился Чарли.
— Мистер Уильямс ожидает вас у себя в Мехико, — невозмутимо сообщил водитель-швед.
— Он, наверное, рехнулся! Я думал, он где-то здесь, за углом. Да это же пятьсот миль. Нет уж, поворачивайте, едем обратно.
— Да, сэр. Я и машина в вашем распоряжении. Мистер Уильямс велел мне остаться, если вы откажетесь лететь в Мехико.
— Отлично. Оставьте мне машину, а сами можете улетать, вы мне не нужны.
— Мистер Уильямс хочет быть уверен, что, куда бы вы ни поехали, для вас все услуги были бы бесплатны.
— Это меняет дело. Хорошо, ждите нас внизу сегодня в половине восьмого.
Они с Айрин были уверены, что провели лучший медовый месяц на свете.
— Может, это и глупо, — сказала Айрин, — но я готова поспорить на свой будущий гонорар, что никому в Нью-Йорке, в Детройте, Чикаго и Лос-Анджелесе, вместе взятых, не удавалось трахнуться пятьдесят один раз за пять дней и наблюдать прямо из окна, как троих людей утащило прибоем в море с концами.
— Паста тут тоже ничего, — слабым голосом откликнулся Чарли.
Они собирались, чтобы уехать на день раньше, потому что позвонил Анджело и вызвал Чарли в Нью-Йорк
— Что-то назревает, Чарли, — сказал он. — Собирается Большой совет, ну а дон Коррадо хочет прежде поговорить с тобой.
— Это насчет Вегаса?
— Не думаю. Об этом почти никто не знает.
— Ладно.
Они коротко простились в аэропорту. Айрин плакала, Чарли шмыгал носом. Он летел в Нью-Йорк, ей нужно было в Даллас.
Глава 17
Поселившись в отеле «Плаза», Айрин до одиннадцати смотрела телевизор, а затем легла спать. На следующий день, без четверти час, она села в такси и поехала в «Хилтон-инн». За шестым столиком слева сидел толстяк в зеленом костюме и ярко-розовой рубашке с зеленым галстуком.
— Здравствуйте, — произнес он знакомым высоким голосом. — Последний раз мы с вами разговаривали, когда вы были в Колумбии, Южная Каролина.
— Да? По какому номеру?
Он назвал номер телефона, что стоял с левой стороны на столе в ее офисе.
— Опишите расклад, — попросила Айрин, и план из двух этапов начал складываться у нее в голове.
Заказ был на местного адвоката, который раньше без нареканий отстегивал проценты, но
в последнее время начал дурить. Независимый торговец нефтью, клиент толстяка, подал на адвоката в суд за нарушение контракта, что выражалось в халатности и обмане с целью мошенничества. Ранее нефтеторговец и адвокат сотрудничали по антимонопольному делу против двух нефтяных компаний, обвиняемых в ценовом сговоре, и суд обязал эти компании выплатить компенсацию в размере двадцать семь миллионов двести, из которых полтора миллиона надлежало выплатить немедленно, а остальное — в течение пяти лет. Адвокат не позаботился уведомить клиента о последующих пятилетних выплатах. Ребят он также не поставил в известность. Торговец нефтью подал в суд, но поскольку адвокат повадился выпрашивать судебные отсрочки, решено было от него избавиться.
Адвокат жил в одном из центральных отелей. Заказчик хотел, чтобы Айрин вошла к нему в номер под видом горничной и передала ему таблетки от гипертонии, перемешанные с неотличимыми внешне таблетками цианида. Айрин это не понравилось — в случае чего наказание для нее будет гораздо строже, чем если бы она замочила его традиционным американским способом. Возражений не последовало, и она позвонила адвокату, представившись богатой вдовой, у которой «некая модель» вознамерилась отнять наследство. Тот пригласил ее к себе назавтра в девять пятнадцать утра.
На следующее утро Айрин явилась к адвокату в черных вдовьих одеждах и с вуалью, прикрывающей лицо. Секретарь провела ее в кабинет и закрыла дверь. Тяжелые шторы на окнах и обилие кожаной мебели в просторной комнате должны были хорошо скрадывать звук. Айрин стреляла снизу из-под столешницы. Шума почти не было. Затем она встала, обогнула стол и произвела два выстрела в голову.
— Он просил передать, чтобы его не беспокоили по меньшей мере четверть часа, — сказала Айрин секретарю в приемной. — Он будет изучать документы по моему делу.
Секретарь улыбнулась и понимающе кивнула. Айрин попросила проводить ее до лифта.
Только по прошествии часа и пяти минут секретарь вошла в кабинет босса, чтобы сообщить, что его ожидают восемь отложенных телефонных звонков. К тому времени Айрин была на пути в Лос-Анджелес, откуда собиралась отбыть в Нью-Йорк, оставив гонорар в банковском сейфе в Беверли-Хиллз.
Глава 18
После звонка сыну в Акапулько Анджело Партанна поехал с обычным вторничным визитом на Бруклинские высоты в дом Амалии Сестеро, чтобы выпить вина из бузины и получить еженедельные распоряжения дона Коррадо, если таковые будут. Амалия потрясающе готовила сицилийские сладости, поэтому к ней Анджело всегда ездил с большим удовольствием.
Он сидел на кухне, потирая ладонью лысую голову и запивая cubaita вином. Распоряжения дона Коррадо лежали у него в кармане. И тут Амалия спросила о Чарли.
— Пусть это останется между нами, — предупредил Анджело. — Чарли только что женился. Он сейчас в Мексике.
— Женился? Чарли? О господи!
— Ему сорок два года.
— И на ком он женился?
— На женщине из Калифорнии.
— Как ее зовут?
— Айрин Уокер.
— Она не сицилийка?
— Нет, американка. Работает налоговым консультантом. Очень красива и умна.
— Вот это новости!
— Да уж, смешанный брак.
— И она не из наших?
— То-то и оно. Ладно, поживем — увидим. Через десять минут после отъезда Анджело
Амалия почувствовала, что не в силах дольше утаивать новость. Если на свете есть человек, которому положено знать, то это Мэйроуз. Она позвонила Мэйроуз на работу.
— Мэй, послушай, что я тебе скажу. — Да?
— Чарли Партанна только что женился. Мэйроуз не отвечала. Положив трубку на
стол, она встала и отошла к окну. Через некоторое время, услышав, что в трубке затрещало, она вернулась.
— На некоей Айрин Уокер?
— Откуда ты знаешь?
— Я слышала, что они встречаются.
— Не знаю, как по-твоему, а по-моему, это конец эпохи. Понимаешь меня, Мэй?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что ты должна написать дедушке, а дедушка скажет твоему отцу, что настало время вернуть тебя в семью.
— Спасибо, Амалия.
— Когда он будет читать письмо, я буду рядом и подскажу ему, если что.
— Боже, как мне не терпится поквитаться с отцом.
— Думаю, это не единственная причина для возвращения. Напиши сейчас же, Мэй.
Мэйроуз отменила все встречи, намеченные на день, и попросила секретаря ни с кем не соединять. Затем она взяла большой желтый блокнот (дедушка не доверял пишущим машинкам) и стала писать по-сицилийски.
Дорогой дедушка!
Мне двадцать девять лет, и уже десять лет, как меня изгнали из семьи. Чарли Партанна, которого я оскорбила, недавно женился. Он счастлив и совершенно забыл обо мне. Я прошу Вас сказать моему отцу, что я достаточно пострадала, чтобы искупить свою вину. Я прошу отца простить меня. Любящая Вас внучка Мэйроуз.
Анджело Партанна действовал, по обыкновению, осмотрительно. Первым делом он поговорил с Амалией Сестеро, зная, что та все передаст дону Коррадо, а дон Коррадо немного погодя позвонит Винсенту. Но Анджело хотел быть уверен, что, когда дон Коррадо позвонит, Винсент будет готов выслушать от него новости.
Пройдя по коридору, он заглянул в кабинет Винсента:
— Как насчет раннего ужина?
— Я — за. Куда поедем?
Не было случая, чтобы Винсент об этом не спросил и чтобы они не поехали к Туччи.
— Поедем к Туччи?
— Хорошо. Жду тебя в шесть.
По дороге они говорили о бейсболе. Анджело был из тех, кто не отличит бейсбольный мяч от арбуза, но годы общения с Винсентом научили его поддерживать беседу на тему бейсбола. У Туччи стало не до болтовни, поскольку они принялись изучать меню, которое видели пять раз в неделю.
В заведении неаполитанца Туччи был бар, шесть столиков и музыкальный аппарат. Жена и невестка Туччи по очереди работали на кухне. Водитель, он же телохранитель, Винсента ужинал, сидя за стойкой бара.
— Закажу-ка я эту уху di Pozzuoli, — отважился Винсент. Это блюдо присутствовало в меню дважды в неделю, и всякий раз не обходилось без того, чтобы Винсент его не заказал.
— Хорошо, я тоже.
— Смотри, у них есть peperoni imbottiti. Что ты скажешь?
— Чудесно, чудесно.
Потом они пили вино под названием «Слезы Христа» — из винограда, росшего у подножия
Везувия. Винсент любил проводить время у Туччи, но все хорошее, как известно, быстро заканчивается.
— Знаешь что, Винсент, — начал Анджело, — Чарли женился.
Винсент опешил и поставил недопитый бокал на стол.
— Чарли женился? — Его маленькие глаза потемнели, рот превратился в уродливый тугой шрам, но, вспомнив, что Анджело смотрит на него, Винсент закрыл лицо салфеткой и заставил себя допить вино.
Анджело сочувственно кивнул. Он знал, что творится сейчас в голове у друга, все мысли которого угадывал без труда. Почти десять лет Винсент делал вид, что страдает, опозоренный дочерью, но на самом деле со временем его гнев обратился на Чарли. Чарли был виноват в несчастьях его дочери, Чарли заставлял его переживать о том, что случилось. Как Мэйроуз может выйти замуж, если мужчина, которого она отвергла, никак не женится, оставаясь ей живым укором? Мало того что из-за него ей весь век сидеть в девках, она даже не вернется в семью, потому что теперь ей не положено. Все десять лет он ездит в паршивые рестораны вроде Туччи, когда его дочь должна вести его хозяйство и готовить для него нормальную еду. Наверное, Чарли заставлял бедную девочку делать что-то постыдное, раз она сбежала от него в Мексику. Если бы не Чарли, она бы сейчас была замужем, и он, Винсент, жил бы в ее семье и не мучился бы от изжоги, поедая эти неаполитанские отбросы. Чарли заставил Мэйроуз опозорить отца перед всей семьей. Никто другой не причинил ему больше вреда, чем Чарли Партанна. Чарли Партанна не заслуживает жену, которая вела бы его хозяйство, заботилась бы о нем, потому что все произошло по его вине. Не будь Анджело Партанна старейшим другом его отца, он сказал бы ему все, что думает о его сыне.
— Кто его жена? — спросил Винсент дрожащим голосом, глядя в сторону. Понятно, что она не из семьи, иначе он был бы в курсе. Значит, из другой семьи? Это может быть как хорошо, так и плохо.
— Она из Калифорнии. Она не наша. Консультант по налогам.
— Она не наша? Господи Иисусе, Анджело, о чем с ней будут говорить наши женщины? Мы вообще не сможем с ней разговаривать.
— Что я могу сделать? Они поженились. Сейчас они проводят свой медовый месяц в Мексике.
Благодаря особому устройству их системы никто, кроме Анджело, не знал, что Айрин убрала Неттурбино. Это называлось изоляция. Все делалось без свидетелей, без соучастников. Винсенту не было нужды знать, кто убил
Неттурбино. Если бы он хотел узнать, он бы спросил, но он не спрашивал. Однако помимо этой проблемы у жены Чарли была еще одна — до Чарли она была женой Маркси Хеллера, который нагрел семью на семьсот двадцать две тысячи долларов. Обе проблемы представляли собой большую опасность. Непонятно, как Чарли станет выпутываться, если обо всем прознает Винсент, но ясно, что в худшей переделке Чарли еще не бывал. Если у Винсента хватит ума сложить два и два, то, учитывая его отношение к Чарли, Чарли светит смертный приговор. Ему и его жене.
Анджело все обдумал заранее. Он был профессиональный мудрец по части криминала. Он был единственным, кто знал, что жена Чарли убила Неттурбино, и кто мог провести связь между женой Чарли и вдовой Маркси Хеллера. Анджело стал консильери у Прицци, будучи отцом Чарли, и поэтому он как отец решил рассказать Винсенту о женитьбе Чарли, чтобы теперь, если кто-то поднимет эту тему, Винсент отмахнулся бы и сказал, что ему все уже известно.
На следующий день в пять часов Мэйроуз Прицци позвонила в дверь резиденции Сестеро на Бруклинских высотах. В час дня к ней приезжал парикмахер, а в три — косметолог, дабы она явилась деду в образе юной девы, сияющей красотой и добродетелью, какой он любил ее представлять. Дверь ей открыл Уго Бустарелла.
— Боже, сто лет тебя не видел! — обрадовался он. — Потрясающе выглядишь.
— Уго, ну ты и толстяк! Должно быть, Флор-ри кормит тебя шесть раз в день!
Уго расхохотался.
— Флорри три раза, а миссис Сестеро еще три. Входи, она на кухне.
Уго поставил винтовку в угол и хотел было проводить ее, но Мэйроуз отказалась:
— Я знаю, где кухня, хотя и была здесь всего раз двести.
Амалия ждала ее.
— Он получил твое письмо и очень обрадовался, — сказала она. — Винсент приедет к нам сегодня вечером, и он велит ему снять все запреты.
Услышав ее слова, Мэйроуз выпрямилась и расправила плечи. Сделала глубокий вдох и медленно выдохнула:
— Теперь мой отец за все заплатит. Пусть следующие десять лет он проживет так, как я прожила предыдущие десять.
— Во-первых, месть не приносит счастья, — вздохнула Амалия, — а во-вторых, дальше разговоров о мести у сицилийцев обычно дело не заходит.
— Я внучка Коррадо Прицци. Когда отец заявил мне, что я больше ему не дочь, он перестал быть мне отцом. Он вышвырнул меня из семьи, назвав меня шлюхой, запретил мне выходить замуж, смотрел на меня как на кусок дерьма, всякий раз, когда я приходила только благодаря дедушке. Словом, он оскорбил мою честь. Это вопрос не мести, а чести.
Коррадо Прицци заплакал от радости, увидев ее. «Какой он старый, — подумала Мэйроуз, — хрупкий и беспомощный». Впрочем, она быстро опомнилась и велела себе не забывать, кто он такой.
— Сегодня вечером все решится, — обещал он, — твой отец должен ко мне приехать.
— Я написала вам, дедушка, не только ради того, чтобы вернуться в семью, — сказала Мэйроуз, — я хочу занять свое место в доме моего отца. Раз он живет один, я хочу заботиться о нем. Я хочу воздать ему за всю ту боль, которую я ему причинила.
Попрощавшись с дедом, Мэйроуз пошла в церковь Санта-Грациа-ди-Трагетто. Там она поставила три свечки — за отца, за Чарли и за себя — и опустила двадцать долларов в ящик для пожертвований. На второй скамье с правой стороны, где она в детстве сиживала по праздникам, она прочитала молитвы Деве Марии и Сан-Дженнаро, прося помощи в осуществлении ее плана. Она хотела отплатить отцу за все, уничтожить его, пока он не заболеет и не умрет. После его смерти боссом семьи Прицци должен стать Чарли Партанна, а Мэйроуз Прицци будет его женой. Мысль об этом была ей милее всего. Чарли будет с ней. Слава богу, он женился на Айрин Уокер. Первый этап ее плана осуществился. Ее ежедневные, еженощные молитвы были услышаны. Пусть она была опозорена и страдала целых десять лет, но справедливость восторжествует, ее честь будет восстановлена. Она возвращается из изгнания. Скоро она похоронит деда и отца и рядом с Чарли станет во главе семьи Прицци.
Глава 19
Когда Айрин прилетела в Нью-Йорк, их медовый месяц продолжался еще неделю, но потом Чарли арестовали по обвинению в убийстве двух налетчиков-наркоманов, произошедшем более года назад. Большой семейный совет отложили, а Эд Прицци спешно внес залог в двести пятьдесят тысяч, после чего Чарли был отпущен за недостаточностью улик.
Чарли сразу поехал домой, где Айрин готовила ужин. После пяти минут объятий и поцелуев она спросила:
— А ты не против, если я немного обновлю обстановку?
— В смысле? Что ты хочешь изменить?
— Мне кажется, тут не хватает книг. Это первое, что бросается в глаза. Да и мебель у тебя точно декорации провинциального театра.
Чарли сначала заколебался, но потом подумал, что Мэйроуз все равно никогда этого не увидит, и разрешил.
— Делай что хочешь, — сказал он, — только Мэйроуз сюда не приглашай.
— Почему?
— Она дизайнер интерьера, это она обставила мне квартиру. — Его вдруг осенило. — Слушай, она могла бы подобрать нам новую мебель по оптовой цене.
— Я никогда не покупаю ничего оптом или разрекламированную дешевку. Да и зачем покупать? У меня в Калифорнии целых девять комнат отличной мебели, самой лучшей. Когда я все закончу, тебе понравится, вот увидишь.
— Да? Ладно. А что у нас на ужин?
— Я решила сделать тебе сюрприз и приготовить что-нибудь новенькое. Говядина, тушенная в вине, французское блюдо, скорее деревенское.
— Без пасты?
— Разве что в виде гарнира предлагают приготовить фарфалле, которые, говорят, очень подходят для этого рецепта.
— Поверь мне, они хороши для любого рецепта.
Зазвонил телефон.
— Привет, Чарли! — сказал отец. — Ага, Эд обо всем позаботился. Отлично. Слушай, сегодня в десять часов у Бена Сестеро. Дольше ждать они не хотят.
— Конечно, папа. А когда ты приедешь, чтобы познакомиться с моей женой?
— Я с ней знаком, забыл, что ли? Если сегодня ничего не случится, жди меня на ужин в воскресенье.
— О’кей.
Они одновременно дали отбой.
— Сегодня в десять вечера большое собрание, — сказал Чарли Айрин, — то самое, о котором говорил отец, еще когда мы были в Мексике. Если все пройдет хорошо, он приедет к нам на ужин в воскресенье.
Помешав ложкой в кастрюле, Айрин закрыла ее крышкой.
— Хорошо, просто здорово. Тогда сегодня мы поужинаем в ресторане, а это рагу пусть два дня дожидается твоего отца, чтобы в воскресенье выступить в роли самого потрясающего рагу, которое когда-либо было контрабандой доставлено из Франции.
— Ты лучше сядь и выпей вина, — предложил Чарли. — Я сам приготовлю ужин, который понравится тебе больше, чем в любом ресторане.
— Вот как? А что ты хочешь приготовить?
— Такое, что ты язык проглотишь.
— Например?
— Pasta con le Sarde по-палермски. Это ракушки из пасты, на вид как улитки, запеченные с сардинами, анчоусами, фенхелем, изюмом и кедровыми орехами, в оливковом масле с шафраном. А когда ты наешься как следует, я буду любить тебя всю ночь.
— По крайней мере, до половины десятого, когда ты уедешь на собрание.
— Ах, к черту еду! — воскликнул Чарли, обнимая ее. — Мы можем поесть в любое время, а сейчас, глядя на тебя, мне все равно не до еды.
На совет на Бруклинских высотах Чарли прибыл за пять минут до назначенного времени.
— Все уже собрались, — сказала Амалия, расцеловывая его в обе щеки. — Ждут только тебя и папу.
Когда Чарли вошел, место дона Коррадо во главе стола пустовало. Справа сидел Винсент, а слева — Эд. Согласно протоколу рассаживаться надлежало по старшинству, вне зависимости от количества денег, принесенных в семью, что всегда бесило Эда. Анджело сидел справа от Винсента, а дальше оставалось место для Чарли, против Бена Сестеро и Гарри Гарроне. В дальнем конце стола сидел незнакомый человек — угрюмый, носатый и толстый, с двумя золотыми цепочками для часов, блестевшими на его сером фланелевом жилете. Его никто не представил Чарли, и тот молча прошел мимо и занял свое место.
Затем открылись двери, и Амалия ввела дона Коррадо и усадила его во главе стола. Когда она вышла, дон Коррадо заговорил по-сицилийски, выражая радость по поводу освобождения Чарли из тюрьмы. Чарли поблагодарил его.
— Джентльмен на том конце стола, — продолжал дон Коррадо по-английски, — Элвин Гомски, казначей нашего банка. Я пригласил мистера Гомски, чтобы мы могли из его собственных уст узнать, что происходит.
Если бы не Эд, который заранее сообщил мистеру Гомски, зачем его пригласили, тот ничего не понял бы из речи дона Коррадо, говорившего с сильным акцентом.
— Президент банка ворует, — заявил Гомски, — проводя невыгодные для нас зарубежные сделки. Если так пойдет и дальше, то месяцев через десять, от силы пятнадцать банку настанет конец.
— Благодарю вас, мистер Гомски, — сказал дон Коррадо, — мы этим займемся. Завтра утром мы изучим документы. Арриго, проводи мистера Гомски, — велел он младшему зятю.
Когда Гомски вышел, дон Коррадо сказал по-сицилийски:
— Сейчас Эдуардо вам все разъяснит.
Эдуардо заговорил зычным голосом торгового агента, привлекая внимание присутствующих и заставляя очнуться от шока, вызванного возмутительной новостью. Дон Коррадо закрыл глаза — наверное, в попытке сосредоточиться.
— Этот банк всегда был мне как родной, — начал Эдуардо, — но не только из-за денег. Человека, который купил у нас семьдесят пять процентов акций, зовут Розарио Филарджи, или, как он себя именует, Роберт Финли. Он неаполитанец. Но как бы он себя ни называл, он, должно быть, полный идиот, если полагает, что мы не будем отстаивать свои двадцать пять процентов. Как сказал мистер Гомски, этот тип Филарджи разоряет банк, и если мы не вмешаемся, то через год спасать будет уже нечего.
— Ну и сволочь! — подал голос Анджело. — Отрезать ему яйца, мерзавцу.
— Папа разработал план, — сказал Эдуардо. — Немного терпения, и вы все узнаете. Так вот, откуда, спрашивается, у Филарджи деньги на покупку одного из восемнадцати богатейших банков США? Из Италии, разумеется. В самых верхах существует воровская группировка, против которой мы — как один игровой автомат против всего Вегаса. Эти люди, конечно, ищут пути вывода денег за границу, в Швейцарию, чтобы не платить налоги. Ну Филарджи и открыл два банка в Кьяссо, близ границы. Там недалеко до Комо на итальянской стороне, откуда курьеры доставляли ему наличку мешками. Он настолько преуспел, что уговорил своих клиентов не складывать все яйца в одну швейцарскую корзину, и купил семьдесят пять процентов акций нашего банка. Дело это темное, он стал у них приворовывать, а заодно и у нас. Мы должны остановить его и наказать. Но как? Говорят, что жизнь для человека дороже
всего, но для Филарджи дороже всего деньги, вот мой отец и придумал лишить его денег.
Маленькие глазки дона Коррадо открылись и внимательно обвели всех сидящих за столом.
— Так мы накажем Филарджи, — сказал он. — Благодаря Чарли, который дал мне ценную подсказку, я придумал способ поквитаться с ним.
— Я? — удивился Чарли.
— Конечно. Ведь это ты рассказал нам, что страховка от похищения не облагается налогом. Эдуардо объяснит.
Дон Коррадо снова закрыл глаза. Все посмотрели на Эда Прицци.
Глава 20
— Недавно мистер Гомски убедил директоров банка купить страховку ценой два миллиона пятьсот тысяч долларов и застраховать от похищения всех сотрудников. Так что если вдруг кого-нибудь из них похитят — например, Филарджи, — похитители получат два с половиной миллиона, которые затем возместит страховая компания. И эта сумма, изначально выплаченная банком, конечно, не будет облагаться налогом.
— Спасибо, Эдуардо, — сказал дон Коррадо. — Спасибо, Беньямино. Спасибо, Арриго. Вы можете идти. И пожалуйста, передайте Амалии, чтобы пришла за мной.
Все трое вышли.
— Мне, кажется, до язвы недалеко, — пожаловался Винсент. — В моем возрасте это опасно.
— Не пей молоко, — посоветовал Анджело. — От него только хуже.
— Да кто его пьет? — недовольно фыркнул Винсент.
Вошла Амалия и увела дона Коррадо. Когда двери за ними закрылись, Винсент сказал:
— Отец предложил отличный план. Мы похищаем Филарджи, выдвигаем требование в два с половиной миллиона и науськиваем на него полицию — типа он сам организовал похищение, чтобы получить страховку. Господи, да какие там убийства! При том влиянии, которое имеют страховые компании, ему влепят десять пожизненных сроков! Но это еще не все. Когда Филарджи загремит в тюрьму, наши люди в Италии и Швейцарии дадут знать его акционерам, сколько он у них украл. Те надавят на правительство, чтобы затребовать его для суда в Риме. Так что если он когда-либо выйдет из тюрьмы в США, то его ждет еще двадцать пять лет в какой-нибудь жуткой итальянской кутузке. Не говоря уже о том, что обиженные им оберут его как липку. Словом, за те пятьдесят лет, что он проведет за решеткой, у него будет время подумать и пожалеть о том, что он оскорбил честь Прицци.