Нарастающее напряжение в брюках возвращает меня к реальности, и в этот же момент шум воды смолкает. Я с облегчением вздыхаю, что мои фантазии таковыми и остались. Меня пробирает дрожь от одной лишь мысли, что я мог выставить себя полным кретином.
Дверь ванной распахивается, и я ожидаю увидеть Габби в каком-нибудь нестрогом наряде. Хм, вряд ли можно вообразить что-либо более нестрогое, нежели белое полотенце, едва прикрывающее грудь и бедра.
— Вот дура, — усмехается женщина. — Забыла взять одежду.
Габби открывает шкаф, и напряжение возобновляется. Судорожно глотаю джин и отчаянно пытаюсь не смотреть, как она перебирает содержимое гардероба.
Естественно, воли мне на такой подвиг не достает, и в итоге я попадаюсь с поличным, когда женщина внезапно оборачивается ко мне и говорит:
— Уильям, не сочтите за труд, передайте мне во-он ту сумку.
Она указывает на кожаную дорожную сумку возле кровати, буквально в паре метров от моего кресла.
«А вот это плохо. Очень-очень плохо».
Мне снова тринадцать, и я стою в очереди в школьный буфет — именно тогда у меня впервые и случилась непроизвольная и крайне неприличная эрекция.
— Вот эту? — глупо переспрашиваю я, указывая на единственную сумку в номере.
— Да, пожалуйста!
Мысленно корю себя за опрометчивое решение снять пиджак. Однако бегут секунды, убедительную отговорку найти не удается, и я неохотно встаю и, скрючившись, бочком подбираюсь к сумке.
— Вам плохо? — хмурится Габби.
— Нет, просто спину слегка прихватило. Сейчас пройдет.
Хватаю треклятый багаж и направляюсь к хозяйке, продолжая весьма убедительно изображать Квазимодо.
— Вот, — мычу я, протягивая сумку.
— Вы точно в порядке? — уже не на шутку беспокоится Габби.
— В полном, честно-честно.
Не рискуя развернуться, задом наперед пячусь к своему креслу, что, с учетом моего незнакомства с обстановкой, оборачивается фатальной ошибкой. Демонстрируя Габби улыбкой, как у меня все прекрасно-распрекрасно, правой ногой я задеваю за ножку табурета и, судорожно дернувшись и взмахнув руками, падаю навзничь и растягиваюсь на полу.
— О боже, Уильям! — вскрикивает Габби. — Вы не ушиблись?
Поднимаю голову, чтобы ответить, и взгляд мой смещается вниз. Лучше бы я этого не видел: несмотря на падение, мои брюки напоминают палатку, поддерживаемую одиноким шестом.
Вскидываю взгляд на Габби, однако она уже заметила это неприличное возвышение.
Я работаю с самыми виртуозными лжецами в стране, но и им не удалось бы состряпать правдоподобное объяснение моего постыдного состояния. Сказать мне решительно нечего.
Приподнимаюсь на локтях и пытаюсь перевести дыхание. Габби, несомненно, вот-вот зайдется визгом, так что принимаюсь лихорадочно разрабатывать план бегства.
К моему величайшему удивлению, потока обвинений не следует. Вместо этого моя новая знакомая подходит поближе и встает над моими вытянутыми ногами. Я виновато смотрю на нее. Она улыбается и делает то, чего я ожидаю от нее менее всего: медленно снимает с себя полотенце и бросает его на пол, демонстрируя свое обнаженное тело во всем его великолепии.
Извиняющееся выражение моего лица сменяется озадаченным, а Габби опускается рядом со мной на колени.
— И что же это у нас такое? Думали обо мне в душе?
Изо всех сил стараюсь смотреть ей в глаза, а не на обнаженную грудь, и хриплю в ответ:
— Возможно.
— И что же вы думаете? Все, как вы себе представляли?
— Лучше. Определенно лучше!
— Возможно, лучше встать и рассмотреть поближе, чтобы убедиться наверняка.
Габби поднимается, отступает на пару шагов назад и упирает руки в бедра. Не дожидаясь повторного приглашения, я, ухватившись за комод, тоже принимаю вертикальное положение. И вот мы стоим друг перед другом, на расстоянии всего лишь полутора метров. Она нисколько не стесняется своей наготы, равно как и моих оттопыривающихся брюк.
Ситуация для меня в высшей степени сюрреалистическая, и я понятия не имею, как себя вести, и потому просто таращусь на голую женщину перед собой.
— Ну так как? Лучше? — интересуется Габби.
— Несравнимо!
Внезапно она подходит ко мне едва ли не вплотную.
— Все еще голоден? — шепчет женщина, и я чувствую, как ее пальцы нащупывают пряжку моего ремня.
— Нет, — мямлю я.
Мы так и смотрим друг другу в глаза, в то время как она ловким движением расстегивает ремень, а затем и единственную пуговицу, удерживающую мои брюки на месте. Габби слегка прищуривается, и ее рука скользит дальше.
— Гос-с-споди бож-ж-же, — постанываю я, совершенно позабыв, что являюсь убежденным атеистом.
Закрываю глаза на пару секунд и открываю их, чтобы посмотреть на голову присевшей Габби. И хотя дальнейший ход событий уже ясен, я все равно оказываюсь совершенно к нему не готов.
Моя первая реакция заключается в издании звука, воспроизвести который в письменной форме невозможно, и напряжении всех сил, чтобы устоять на ногах. Ничего подобного я в жизни еще не испытывал. И хотя не мне судить о технике исполнения, сложно представить, что ее как-то возможно улучшить.
Единственное, что меня тревожит, это потенциальная краткость процесса.
К счастью, Габби останавливается до того, как я достигаю точки невозврата. Она поднимается, однако продолжает крепко удерживать рукой мое достоинство.
— Три минуты, — говорит она.
— Что?
— У тебя три минуты, чтобы раздеться и принять душ.
— А потом что?
Женщина кивает на постель.
— А потом посмотрим, действительно ли эта кровать настолько удобна.
Габби отпускает меня и, продолжая смотреть мне в глаза, медленно двигается к постели.
— Понял, — выпаливаю я и мчусь в ванную.
Срываю с себя одежду и запрыгиваю в кабинку. И теряю двадцать убийственных секунд, пытаясь разобраться, как включить эту чертову штуку. Наконец, на меня обрушивается поток воды, и я намыливаюсь гостиничным гелем, мысленно отсчитывая пролетающие секунды.
Лишь по окончании водных процедур я впервые критически анализирую создавшуюся ситуацию.
Заходя в фойе гостиницы несколько часов назад, я, разумеется, и вообразить себе не мог подобного приключения. Такое с мужчинами вроде меня попросту не происходит. И, пожалуй, уже одно лишь это обстоятельство должно вызывать у меня беспокойство. Неужто мне так повезло? Или же стоит опасаться каких-то непредвиденных осложнений?
Вытираясь полотенцем, я быстренько перебираю вероятные последствия.
Мы оба не состоим в браке, оба давным-давно достигли возраста согласия. И мы не делаем ничего даже попахивающего скандалом, не говоря уж о противозаконности. Обычная любовная связь — что тут опасного?
— Как ты там? — доносится нетерпеливый оклик Габби из комнаты.
— Почти готов! — отзываюсь я, к своей досаде, едва ли не писклявым голосом.
Вешаю полотенце и подвожу итог размышлениям. Подобный шанс может больше не представиться, так что просто глупо им не воспользоваться. Да и потом, кто сказал, что на этом у нас все и закончится? А вдруг все только начинается? Не так уж это и невероятно!
«Уильям, хоть раз в жизни последуй зову своего сердца!»
Вот только отнюдь не сердце влечет меня из ванной в комнату, где на постели лежит обнаженная Габби.
— Ну же! Ложись! — велит она.
Я с готовностью бросаюсь на кровать.
Прежде чем я успеваю обдумать свои дальнейшие действия, Габби в буквальном смысле слова берет инициативу в свои руки, толкает меня на спину и садится сверху. Я снова издаю неописуемый гортанный звук.
Еще не угасла первая ударная волна, а женщина уже смешается вперед и опускается на меня, провоцируя второй, гораздо более мощный взрыв моих чувств.
Габби смотрит на меня сверху вниз и начинает медленно двигать бедрами. Боясь не справиться с переполняющими меня ощущениями, я закрываю глаза.
Она продолжает двигаться, к счастью, не ускоряя темп. При каждом толчке Габби издает негромкий звук, нечто среднее между мяуканьем и стоном, и это возбуждает меня еще сильнее.
Понятия не имею, сколько это продолжается, знаю только, что останавливаться не хочется. Вдруг, без всякого предупреждения, моя соблазнительница останавливается и слезает с меня. Я открываю глаза.
Габби сидит на коленях рядом. Она хватает меня за руки, тянет к себе и шепчет на ухо:
— Возьми меня сзади!
Осведомиться насчет технической стороны я снова не успеваю, поскольку женщина разворачивается и принимает соблазнительную позу.
Она готова. Я хочу. Но смогу ли? Вот что меня беспокоит.
За всю свою жизнь я вступал в половые отношения лишь с двумя женщинами. Самый мой первый опыт имел место на последнем месяце учебы в университете и оказался столь же кратким, сколь и неблагодарным. Пьяная возня в темноте и несколько секунд непосредственно совокупления. После столь удручающего дебюта продолжения не последовало.
Вторая женщина, со стыдом вынужден признать, была у меня девять лет назад: Мелани Доусон, тихая невзрачная библиотекарша из Маршбертона. Мы встречались примерно полгода и за все это время сексом занимались лишь семь раз. Несмотря на представившуюся возможность совершенствоваться, быстро стало очевидно, что сердце Мелани к данному занятию не лежит, и потому дальше миссионерской позы мы так и не продвинулись.
После Мелани я пришел к заключению, что, видимо, попросту не создан для секса. Отчасти меня утешал тот факт, что некоторые люди безнадежны в плане обучения вождению и проваливают экзамен за экзаменом. Можно сказать, я испытываю такие же трудности в многозадачности искусства любви — слишком многое одновременно нужно совать, лизать, тискать и хватать. Увы, я — ходячая сексуальная катастрофа.
Однако в данный момент мне, похоже, придется учиться на ходу.
Встав на колени, я перемещаюсь к приподнятому заду Габби. Теоретические основы совокупления в такой позе мне понятны, равно как и ее просторечное название, связанное, если не изменяет память, с ракообразными. Но практика — совсем другое дело.
Я устраиваюсь меж ног партнерши и беру ее за бедра, не вполне понимая, как к ней пристроиться. Не желая заставлять леди ждать, отбрасываю сомнения и решаю положиться на интуицию. В первый раз явно промахиваюсь, зато со второй попытки судно уверенно входит в гавань.
Затем осторожно, выдерживая минимальную амплитуду, двигаюсь взад и вперед. Я опасаюсь переусердствовать с обратным ходом, в результате чего процесс стыковки придется повторять. Наконец, вхожу в ритм и уверенно повышаю частоту толчков. Габби, похоже, находит мою технику вполне приемлемой, поскольку становится более шумной и даже то и дело матерится.
Тем не менее уверенность моя подвергается испытанию, когда Габби принимается выкрикивать указания.
— Сильнее!
Подчиняюсь и делаю толчки с чуточку большей напористостью.
— О, да! Хорошо! — постанывает моя партнерша.
Я только рад услужить.
— Шлепни меня! — раздается следующая команда.
— Что-что?
— По жопе меня шлепни! Живо!
— Но…
— Ну же!
Помимо того обстоятельства, что я в жизни не позволял себе поднять руку на даму, мне еще и не совсем понятно, с какой силой нужно бить. Но ввиду настойчивости Габби приходится подчиниться. Впрочем, я скорее треплю ей ягодицу, нежели шлепаю.
— Сильнее!
Что, так сейчас принято? Да это вообще нормально? Шлепаю еще раз, уже сильнее.
— Продолжай! — верещит Габби.
Я шлепаю и шлепаю, и левая ягодица женщины быстро розовеет.
— А теперь трахай меня!
С облегчением возобновляю толчки.
— Кричи мое имя! — следует очередное распоряжение. — Это меня заводит.
«Ничего себе!»
— Габби, — робко выдавливаю я.
— Громче!
— Габби! — повторяю я уже громче. Чувствую себя дурак-дураком, но ей, кажется, нравится.
Я продолжаю свои усилия, и, несмотря на унизительную интермедию, развязка все ближе. Однако и Габби уже издает обнадеживающие звуки, так что у нас есть шансы дотянуть до пункта назначения.
Она явно неравнодушна к более энергичным толчкам, и я ускоряю темп. Ее стоны звучат громче. По мере приближения кульминации нашей близости меня вдруг охватывает какое-то остервенение. Я проникаюсь духом момента и шлепаю Габби по заднице, одновременно выкрикивая ее имя.
— Еще! Еще! — визжит она.
Чем громче ее крики, стоны и визги, тем сильнее меня охватывает сущее опьянение, и все менее я ощущаю себя Уильямом Хаксли. Я превращаюсь в другого человека, стоящего на пороге эдакой сексуальной нирваны. Пускай я никогда и не злоупотреблял наркотиками, полагаю, именно такие ощущения они и вызывают, и теперь мне вполне понятна их притягательность.
Со всей силы бью Габби по заднице, и ее ответные содрогания переполняют чашу. Я словно взрываюсь и издаю первобытный звук — то ли слово, то ли гортанное клокотание, то ли что-то по-валлийски.
Когда меркнут последние сполохи экстаза, Габби, слегка покачивая бедрами, высвобождается из моей хватки, оставляя на простыне лужицу телесных выделений. Меня охватывает сильнейший порыв удержать женщину, однако она выскальзывает, оставляя меня стоящим на коленях посреди постели.
— Хочешь выпить? — бросает она как-то совсем уж буднично, пока идет через комнату.
Я киваю и прислоняюсь спиной к передней спинке кровати. Наблюдаю, как Габби наклоняется к мини-бару и достает из него бутылочки. Меня захлестывает волна удовлетворения, и я закрываю глаза, с блаженством отдаваясь растекающемуся по телу уютному теплу.
— Уильям.
Я открываю глаза. Возле кровати стоит Габби и протягивает мне бокал. Я с благодарностью принимаю его.
— Все было супер, — добавляет она. — Выпьем за следующий раз!
Ее намек на возможное повторение приводит меня в душевный трепет. С сияющей улыбкой поднимаю бокал:
— За следующий раз!
Моя партнерша явно испытывает жажду и залпом осушает бокал. Я делаю глоточек, а затем следую ее примеру и разом проглатываю прохладный напиток.
Габби забирает у меня пустой бокал.
— Я только освежусь. Устраивайся поудобнее.
Лениво слежу взглядом, как она ставит посуду на комод, потом поднимает с пола кожаную дорожную сумку и направляется в ванную. На меня вдруг наваливается небывалая усталость, я снова закрываю глаза и, даже не успев попытаться отогнать сонливость, моментально отключаюсь.
8
Из-за края оконной рамы пробивается луч света — вероятно, уже утро.
Продираю глаза, болезненно щурюсь и тут же закрываю, впрочем, успев заметить незнакомую обстановку вокруг. Значит, прошлый вечер мне не приснился. К тому же лежу я голым, а голова у меня буквально раскалывается от пульсирующей боли.
Господи, неужто я и вправду вчера столько выпил?
Переворачиваюсь, чтобы уберечь глаза от яркого света. Бросаю взгляд на часы и с облегчением выясняю, что еще нет и семи.
Осторожно сажусь на кровати и осматриваюсь. В комнате тихо, в постели пусто.
— Габби? — хрипло зову я. В глотке совсем пересохло. Ответа нет.
Опускаю ноги на пол и медленно встаю. К горлу тут же подкатывает тошнота, и я закашливаюсь. Прислоняюсь к стене и делаю несколько глубоких вздохов.
Воды. Умираю от жажды.
Опираясь о стену, продвигаюсь вдоль кровати к ванной. Дверь открыта, и я хлопаю по выключателю, пригибая голову, чтобы защититься от яркого света. Помимо груды моей скомканной одежды на полу, никаких других следов человека в номере не наблюдается.
Преодолеваю расстояние до раковины и наполняю пластиковый стаканчик холодной водой из-под крана, всячески избегая смотреть на отражение своего голого тела в зеркале. Выпиваю и наполняю стаканчик снова.
Утолив жажду, споласкиваю лицо, подбираю с пола одежду, кое-как одеваюсь и бреду обратно в комнату. Открываю дверцу шкафа. За исключением моего пиджака на плечиках, внутри совершенно пусто. Удостоверившись, что ключи, бумажник и смартфон на месте, натягиваю пиджак и закрываю шкаф.
В номере нет ни одного намека на то, что здесь была Габби. Кожаная сумка исчезла, как и все прочее, коли на то пошло. Я усаживаюсь на краешек кровати и пытаюсь осмыслить, что может значить ее исчезновение.
Последнее, что я помню после совокупления, это распитие джина. И еще как Габби направляется в ванную. Она казалась весьма довольной и, если ничего не путаю, даже намекала на повторение. Неужто я обидел ее, заснув? Или же она передумала уже ночью и под покровом темноты покинула номер, во избежание неловких объяснений?
Увы, остается лишь теряться в догадках.
Ясно одно: Габби ушла, и рассиживаться здесь и ломать голову над причинами ее исчезновения бессмысленно.
На комоде обнаруживается блокнот с авторучкой, и я записываю на листок свой телефонный номер с просьбой своей недавней партнерше позвонить. И хотя она почти наверняка никогда не увидит моего послания, я все же предпочитаю подстраховаться.
Окинув напоследок комнату взглядом, покидаю номер.
Когда лифт спускается в фойе, не в силах дальше выносить неопределенность, я направляюсь прямиком к стойке регистрации, за которой сидит молодая широкоскулая женщина.
— Доброе утро. Прошлым вечером я гостил в номере 904 у… у подруги, но она, кажется, уже съехала. Вы не могли бы это проверить?
Женщина улыбается и стучит по клавиатуре.
— Да, сэр, съехала.
— Понятно. Могу я узнать, во сколько?
Она бросает взгляд на экран.
— Вчера вечером.
— Вчера?
— Да, сэр. Поздно вечером.
Я подумываю, не попросить ли у администратора телефонный номер или имейл Габби, но знаю наперед, что получу отказ. Как-никак, гостиницы — последние бастионы конфиденциальности.
— Что ж, спасибо.
Пересекаю фойе и выхожу на Стрэнд, мысленно перебирая уважительные причины, по которым Габби могла покинуть гостиницу посреди ночи. Возможно, возникли какие-то семейные обстоятельства, и она не хотела меня будить. Звучит вполне убедительно, вот только почему же она не оставила записки?
Мое расстройство усугубляется еще и тем обстоятельством, что мне даже не пришло в голову спросить у нее контакт для связи. Впрочем, события вчера вечером развивались слишком стремительно. Тем не менее я, как дурак, даже не прочел ее фамилию, выведенную на бейдже, что болтался у нее на шее в конференц-зале гостиницы.
Тут меня осеняет: а ведь я могу обратиться к организаторам мероприятия. У них должен быть список гостей, а Габби — имя не такое уж и распространенное. Впрочем, прежде чем начинать дальнейшее расследование, лучше вернуться домой и как следует все обдумать.
Поскольку до моей квартиры в Блэкфрайарсе всего километра полтора, решаю, что прогулка бодрым шагом пойдет мне только на пользу.
Пятнадцать минут спустя я сворачиваю на Темпл-авеню и подхожу к импозантному зданию в эдвардианском стиле, где и располагается моя квартира. Отпираю дверь подъезда, нажимаю кнопку лифта и жду, пока кабина не спустится с пятого этажа.
Как и Хансворт-Холл, квартира на Темпл-авеню некогда принадлежала отцу и досталась мне по наследству. Он купил ее еще в восьмидесятых, и у меня сохранились теплые детские воспоминания о поездках сюда на выходные, пусть и не слишком частых. Я, мама и папа — одна счастливая семья, развлекающаяся в нашей славной столице. Каждый приезд сюда был настоящим приключением с исследованием лондонских достопримечательностей.
Теперь это мой дом четыре-пять дней в неделю, и в этом мне крупно повезло. Квартира просто идеально расположена относительно Вестминстера, Сити и Уэст-Энда, а на парламентское жалованье я ни за что не смог бы позволить себе купить такую. Полагаю, она стоит уже несколько миллионов, хотя я вовсе не собираюсь ее продавать. Как и Хансворт-Холл, квартира остается одной из немногих связей с семьей, которой у меня уже нет. Быть может, я чересчур оптимистичен, но пока меня не оставляет надежда и самому обзавестись детьми и оставить все это им.
Вчера вечером мне на миг показалось, что я совершил первый робкий шаг к осуществлению своей мечты. Но теперь я уже не уверен.
Двери лифта открываются, и я поднимаюсь на верхний этаж.
При всей внушительности квартиры, мебель и дизайн особого впечатления не производят. Такие вещи меня практически не интересуют, так что интерьер можно охарактеризовать словом «практичный». Гостевая спальня, гостиная и лоджия вообще не обставлены, поскольку надобность в этих помещениях у меня совершенно отсутствует.
Направляюсь прямиком в ванную и долго стою под душем.
Приняв душ и переодевшись в чистое, я приободряюсь. Уделив шесть минут завтраку, состоящему из чая с тостом, снова покидаю квартиру.
Как бы ни хотелось мне пройтись до работы пешком, я уже выбиваюсь из обычного графика на десять минут и поэтому спускаюсь в подземку, и мужественно переношу шестиминутное путешествие до «Вестминстера». Когда я вхожу в кабинет, Роза уже на месте.
— Доброе утро, Уильям.
— Доброе, — мямлю я в ответ.
— Чаю?
— Да, пожалуйста.
Сажусь, включаю компьютер и механически продолжаю рутинную возню, пока Роза не приносит чашку чая.
— Готовы заняться сегодняшним расписанием и корреспонденцией? — спрашивает она.
Я отвечаю утвердительно, хотя и с гораздо большей неохотой, нежели обычно, и Роза садится на стул перед моим столом.
— Уильям, вы в порядке? — спрашивает вдруг она, отрываясь от груды папок на коленях — Вид у вас усталый, осмелюсь заметить.
— Вы как всегда наблюдательны, Роза. Денек вчера выдался тяжелый.
— Ах да, у вас же на вечер было запланировано выступление. Как все прошло?
— Ох, не спрашивайте, но, кстати, не могли бы вы связаться по электронной почте с организаторами и попросить их выслать список делегатов? И скажите, что это срочно, будьте так добры.
Секретарша делает пометку в блокноте и снова осведомляется насчет моей готовности к согласованию рабочего расписания на день. К счастью, пунктов в еженедельнике не так уж и много, да и с корреспонденцией не такой завал, что нам пришлось разгребать утром в понедельник. Уже через десять минут Роза возвращается за свой стол.
Прежде чем приступить к делам, я допиваю чай и обдумываю следующий шаг после выяснения фамилии Габби. По идее, по роду своей профессиональной деятельности она не могла не оставить следов в интернете, так что вычислить женщину сложностей не составит. Если только, конечно же, у нее не распространенная фамилия вроде Смит или Браун.
Впрочем, главный вопрос не в том, чтобы отыскать свою вчерашнюю партнершу, а в том, хочет ли она, чтобы я ее нашел. У меня абсолютно нет желания уподобляться втюрившемуся подростку и преследовать бедняжку, но все же хотелось бы выяснить, почему она ушла. Закрыть гештальт, каким бы избитым ни являлся этот термин.
Однако в данный момент меня ожидают другие дела, и не в последнюю очередь нескончаемый список звонков.
Снимаю трубку и набираю первый номер из перечня.
Энтузиазма хватает только на пять звонков, а пульсирующая головная боль не способствует мотивации. К половине одиннадцатого я только и мечтаю, что о чае, аспирине и хотя бы десяти минутах покоя. Выбираюсь из-за стола и осведомляюсь у Розы, не желает ли она чаю. Она не желает и собирается спросить меня о чем-то, но тут на ее столе звонит телефон. Предоставив секретарше заниматься звонком, я двигаюсь к двери, но она окликает меня.
— Ну что еще?
Роза прикрывает микрофон трубки рукой, и выражение ее лица подсказывает, что мои планы на утро можно считать сорванными.
— Как я поняла, в вестибюле два полицейских, и они хотят с вами побеседовать.
— О чем?
— Они не говорят. Мне сказать Дебби, чтобы направила их сюда?
Лихорадочно соображаю, что же от меня понадобилось лондонской полиции, однако на ум ничего не приходит.
— Нет. Передайте, что я сам сейчас спущусь.
Похоже, с чаем и аспирином придется немного подождать.
Я проделываю путь вниз и направляюсь к стойке регистрации в вестибюле, где Дебби представляет меня вовсе не констеблям в форме, а двум хмурого вида детективам.
— Уильям, это джентльмены из чаринг-кросского участка.
Я киваю детективам. Один совсем молодой, высокий и с копной рыжеватых волос. Второй гораздо старше коллеги, уже лысеющий, с красной физиономией и воспаленными глазами.
Они демонстрируют удостоверения.
— Сержант сыскной полиции Баркер, — бурчит старший, и в его речи угадывается слабый манчестерский акцент.
— Констебль сыскной полиции Перри, — представляется молодой. Вот его акцент определению не поддается, какой-то провинциальный говор.
— Чем могу помочь, джентльмены?
— Мы надеялись, что вы проследуете с нами в участок, где мы сможем побеседовать, — отвечает сержант Баркер.
— Побеседовать? О чем?
Детективы озираются по сторонам, и сержант Баркер подходит ко мне поближе.
— Из соображений конфиденциальности лучше поговорить об этом в участке.
— Что же, вы так и не скажете мне?
— Нет, сэр. Дело вовсе не в этом. Я всего лишь проявляю осмотрительность, чтобы вы не оказались в завтрашних таблоидах.
Разрываюсь между принципиальностью и защитой репутации. Понятия не имею, что такого натворил, чтобы привлечь к себе внимание прессы, однако даже совершенно невинный визит полиции способен запустить парламентскую машину слухов на полные обороты. Пожалуй, детектив делает мне одолжение, что не поднимает шума.
— Хорошо, — вздыхаю я. — Только если ненадолго. В час у меня встреча.
— Благодарю, сэр. Следуйте за нами.
Я прошу Дебби предупредить Розу о моей отлучке и вместе с детективами прохожу на автостоянку для посетителей, где меня усаживают на заднее сиденье синего седана.
Отсюда до полицейского участка на Чаринг-Кросс от силы километра три, но из-за пробок мы добираемся целых двадцать минут. Мне так и не удается ничего выжать из полицейских, они вообще не произносят ни слова, так что всю дорогу я ломаю голову над тем, в чем же заключается мой неумышленный проступок.
Детективы проводят меня через несколько дверей с повышенной степенью защиты, и когда мы оказываемся в святая святых участка, меня усаживают в кабинете для допросов. Констебль Перри осведомляется, не желаю ли я чаю, а его старший коллега куда-то уходит. Поскольку я так и не успел утолить жажду в Вестминстерском дворце, принимаю предложение молодого полицейского, и он тоже исчезает. Минут через пять оба возвращаются в кабинет и располагаются напротив меня.
— Итак, — начинает сержант Баркер. — Это неофициальная беседа, и вы не под арестом.
— Мне нужен адвокат?
— Не мне судить, сэр. У вас есть на него право.
— Что ж, объясните тогда, почему я здесь.
Сержант кивает младшему коллеге, тот открывает папку и просматривает ее содержимое. Я тем временем делаю глоток чая — как и следовало ожидать, отвратного, из автомата.
— Хорошо. Можете сообщить нам, где находились вчера вечером?
— Посещал мероприятие в гостинице «Монтгомери».
— Сколько вы там пробыли?
— Первоначально около часа.
— А потом?
От направления разговора мне становится несколько не по себе.
— Потом я отправился выпить с одним из делегатов.
Следует короткая пауза, после нее новый вопрос:
— И затем вы с этим делегатом вернулись в гостиницу?
— Да. Она пригласила меня в свой номер на ужин.
— Вы приняли приглашение?
— Да.
— Значит, вы признаете, что находились в номере гостиницы «Монтгомери»?
Это уже слишком, и я огрызаюсь:
— Именно это я и сказал! Слушайте, да в чем дело?
— На вас подано заявление, — вмешивается сержант.
— Заявление? О чем? И кем?
— О краже, — сообщает Перри.
— О краже?
— В заявлении утверждается, что вы украли деньги из сумочки в номере 904.
— Что? — фыркаю я. — Это Габби подала заявление? Не верю!
Сержант надувает щеки и откидывается на спинку стула.
— Послушайте, мистер Хаксли, по долгу службы мы обязаны рассмотреть поданное заявление. Я только хочу выяснить, брали вы деньги или нет.
— Разумеется, нет! — взвиваюсь я. — С какой стати?
Детективы переглядываются, и Перри закрывает папку.
— Хорошо. Это всё, — говорит он как ни в чем не бывало. — Благодарим за содействие.
— Что значит «это всё»?! Вы притащили меня в участок, обвинили в воровстве, а теперь «всё»?
— Вас ни в чем не обвиняли, — возражает Баркер. — Мы приняли заявление, и вы отрицаете свою причастность. А поскольку мы располагаем лишь показаниями сторон, при отсутствии каких-либо улик больше ничего поделать не можем.
— Прошу прощения. Просто для меня это полный бред. Почему она вообще подала заявление?
— Да кто ж знает. Может, потеряла деньги и решила, что их взяли вы. Так или иначе, доказательств нет, поэтому мы вас и не арестовали. Поймите, мы обязаны рассматривать все заявления, какими бы сомнительными они ни казались.
Я осознаю, что мои эмоции направлены не по адресу.
— Да, разумеется. А не могли бы вы назвать мне имя женщины, подавшей заявление?
— Вы ведь знаете, что мы не имеем права разглашать личные данные.
Знаю, конечно, но из-за охватившего меня раздражения плохо соображаю.
— Вас отвезти обратно? — предлагает Перри.
— Нет, спасибо. Мне не помешает проветрить мозги.
Следуют дежурные извинения, и молодой детектив сопровождает меня к выходу.
— Меня еще могут потревожить по этому делу? — интересуюсь я, пока он ведет меня по коридорам.
— Крайне сомнительно. Разве что появятся фактические доказательства.
— Я ничего не крал, так что, полагаю, на этом действительно все.
Мы достигаем главного входа и обмениваемся рукопожатием на прощание.
Из участка я выхожу еще более озадаченным, чем пришел.
9
Перехожу Стрэнд и закоулками добираюсь до северного берега Темзы. Останавливаюсь на минутку, чтобы полюбоваться панорамой Лондона и собраться с мыслями, обильно приправленными гневом и разочарованием.
Больше всего, разумеется, я негодую на попытку Габби опорочить мое доброе имя. Да как она вообще смеет клеветать на меня, ведь это именно она тайком улизнула посреди ночи!
И, конечно, я разочарован. Никогда не понимал, как некоторые способны участвовать в столь интимном акте и относиться к нему как к какому-то пустяку. Впрочем, сам-то я наслаждался этим самым актом с практически незнакомой женщиной, не задумываясь о последствиях. Вот и стал жертвой собственной похотливой самонадеянности.
Так что, если уж и разочаровываться, то не только в Габби, но и в себе самом. Разница лишь в том, что она-то ушла, а вот от самого себя никуда не денешься. Нужно попытаться выбросить из головы эту пошлую интрижку и жить дальше. Как-никак, порой лучше оставаться с безответными вопросами, нежели с горькими ответами. Я отправляю Розе сообщение, что возвращаюсь, и, подгоняемый бодрящим осенним ветром, иду в сторону Вестминстера.
В офисе я появляюсь в обеденное время, и Розы на месте нет. Мне же сейчас кусок в горло не лезет, так что довольствуюсь чашкой чая и запоздалым аспирином. Затем проверяю электронную почту и до возвращения секретарши осиливаю ответы на полдесятка сообщений.
Не снимая своего сшитого на заказ серого пальто, она устремляется к моему столу.
— Уильям, все в порядке? — выпаливает она, искренне обеспокоенная. — Дебби сказала, вас увезли в полицейский участок.
— Просто недоразумение, все уже улажено.
— Вот и хорошо. Вы обедали?
— Нет.
Она открывает сумочку, достает оттуда бумажный пакет и протягивает мне.
— Куриный салат с дижонской горчицей.
Моего подавляемого раздражения как не бывало.
— Откуда вы знаете?
— От Джейка в бутербродной. Он сказал, вы всегда заказываете одно и то же.
— Ну конечно, — смеюсь я. — Спасибо, Роза.