– В субботу вечером, если можно. – И поспешно добавила: – Если ты не возражаешь.
– Мне нормально, – кивнул Чистяков и снова поднес телефон к уху. – В субботу, Назар Захарович. Да… Обнимаю! До встречи!
Закончив разговор, он сделал какую-то пометку в таблице, расчерченной на листе формата А4.
– Так, с этим вопросом всё. Идем дальше…
Настя с любопытством заглянула через его плечо, ожидая, как обычно, увидеть длинные формулы, однако на листе были только имена и даты.
– Что это?
– Составляю график наших с тобой совместных мероприятий на ближайшие полгода.
– С чего вдруг?
– Да как-то вот… – он пожал плечами и виновато улыбнулся. – Решил навести порядок в своем ежедневнике и с ужасом понял, что попал в ситуацию «разом густо – разом пусто». Сидел себе спокойно, никого не трогал, двигал науку в неизвестном направлении, а сегодня разобрал письма и уведомления и увидел, что предстоит множество поездок, я же член диссертационных советов в куче вузов по всей стране. И еще три международные конференции – одна в Красноярске, там Азиатский регион соберут, одна в Европе и одна в Латинской Америке. Латинская Америка приходится аккурат на юбилей моего коллеги, он заранее пригласил, я обещал непременно быть, пришлось звонить ему и извиняться. Вот и пришла в голову мысль сверить расписание и определиться, чтобы заранее предупредить, если придется кому-то отказывать. Нарисовал табличку с календарем и начал составлять график и обзванивать людей. Пошли кормиться, труженица.
Они поужинали вчерашними котлетами и на скорую руку настриженным салатиком из китайской капусты с болгарским перцем и тоненько нарезанными квадратиками сыра, после чего снова переместились в кабинет Чистякова.
– Двадцатилетие лаборатории… Это я без тебя… Годовщина академика Розова – тоже без тебя… А вот сюда придется и тебе пойти.
– Это куда же? – вяло поинтересовалась Настя.
– Прием в посольстве Индии, светила науки с супругами. Протокол, сама понимаешь.
– И ты не будешь в отъезде в этот момент? – с надеждой спросила она.
– Не буду. Уеду как раз на следующий день. Терпи, мать, не надо было за ученого замуж выходить.
– Да кто ж знал, что из тебя ученый получится, – вздохнула Настя. – Был парень как парень, рыжий, долговязый, лохматый, гениальный. Мечта любой отличницы. Я и повелась, как дура. Теперь вот расплачиваюсь. Что там у нас дальше?
– Дальше у нас свадьба твоего дружбана Дзюбы. У меня в это время Новосибирск мой любимый, докторский совет. Значит, пойдешь одна, ставлю одну галочку. Не забудь его предупредить.
– Ромка расстроится, он тебя дюже уважает.
– Что поделать… За это я освобождаю тебя от пятидесятилетия своей двоюродной сестры, так уж и быть. Сторгуемся?
С таблицей они разделались за полчаса. Настя, не любившая больших компаний и шумных сборищ, отчаянно торговалась за каждую позицию и с облегчением переводила дух, если выяснялось, что Чистяков в назначенное время будет в отъезде и мероприятием можно проманкировать. Из всего предстоящего ее радовали только восьмидесятилетие Назара Захаровича Бычкова и свадьба Ромчика Дзюбы, все остальное заранее навевало либо уныние, либо ужас.
– Ты что-то невеселая, – заметил муж, внимательно глядя на нее. – Устала? Или неприятности?
– Леш, а старость – это неприятность?
– Здрасте, приехали! Тебе до старости еще пахать и пахать, как, впрочем, и мне. И не факт, что мы до нее вообще доживем. Что опять случилось?
– Мне Стасов дело не дал. Сказал, что надо уступать дорогу молодым.
– Правильно сказал, – кивнул Алексей. – И почему тебя это расстроило?
– Дело любопытное. Интересно было бы поковыряться.
– Суть изложишь?
– Молодой писатель когда-то давно написал очень плохую книжку, попытался пристроить в издательства, всюду получил от ворот поворот, напечатал тираж за свой счет, но даже жалкие триста экземпляров продать не смог. Прошли годы, киношники где-то выкопали эту книжонку, нашли там что-то достойное внимания и захотели экранизировать, сериальчик смастрячить. Нашли автора, автор загорелся, весь пылал энтузиазмом, короче, страшно обрадовался, что мировая слава постучалась к нему в дверь. И теперь, когда продюсерская компания провела всю подготовительную работу, вложив в нее прилично бабок, автор вдруг категорически отказывается продавать права. Продюсер обратился в наше агентство с просьбой выяснить, в чем причина отказа и что там у этого автора случилось, чтобы принять соответствующие меры и уговорить его.
– А сам автор как объясняет свой отказ?
– Никак не объясняет. Нет – и всё. А люди деньги вложили. Договор о намерениях заключить не догадались, кто ж мог знать, что автор такое выкинет. Но это только со слов Стасова, поэтому подробностей не знаю.
Алексей задумчиво покивал.
– Действительно, любопытная ситуация. Но мозги мне канифолить не нужно, подруга. Интересного в жизни и без того много. Злишься, что тебя отодвинули?
Настя молчала. А что тут говорить, если Лешка без всяких слов понимает, что делается у нее в голове?
– Асенька, не вынуждай меня в тысячный раз читать тебе лекцию о том, что за все надо платить. Ну-ка быстро отвечай, какие три самых главных преимущества нашего возраста? Наизусть, в шпаргалку не подглядывать.
Настя улыбнулась. Лешка всегда умел двумя-тремя фразами разогнать ее мрачность.
– С каждым прожитым днем все меньше людей имеют право учить тебя жить, – отчеканила она, как на уроке.
– Отлично. Второе?
– С каждым прожитым днем опыта становится все больше, а вероятность совершить ошибку – все меньше.
– Превосходно. И третье?
– С каждой новой морщинкой все меньше шансов стать жертвой изнасилования.
– Это только для женщин, – строго заметил Чистяков. – А третий пункт для мужчин? Вспоминай, Каменская, вспоминай, нечего было спать на моих лекциях.
Да, для мужчин существовал какой-то другой третий пункт, но почему-то он начисто выветрился из памяти… Настя поняла, что вспомнить не сможет, и попробовала восстановить его логическим путем. С каждым прожитым днем… Для мужчин… Ну конечно!
– С каждым прожитым днем пополняется когорта девиц, достигших совершеннолетия и могущих представлять интерес, – выпалила она. – Расширяется пространство для маневра.
– Молодец, Каменская, можешь ведь, когда постараешься, – со смехом похвалил ее Алексей. – За все эти бесценные радости мы платим тем, что нас постепенно вытесняют молодые. А как ты хотела? Радости бесплатно? Сама знаешь, так не бывает.
– Знаю.
Настя встала с маленького диванчика, притулившегося в углу кабинета, и сладко потянулась, расправляя затекшую спину.
– Леш, почему так получается, что ты всегда прав, а я глупая? Мы с тобой вместе больше сорока лет, и за все эти сорок лет ни разу не было такого, чтобы ты оказался не прав.
– Это чистая математика, Асенька. Вернее, статистика плюс особенности восприятия и запоминания. На самом деле я очень часто отступаю и признаю твою правоту, просто я делаю это сразу, потому что думаю очень быстро и так же быстро оцениваю справедливость и весомость твоих аргументов. Диалог получается коротким и эмоционально ненасыщенным, поэтому ты его практически не замечаешь. А когда ты не права, а прав я, мне приходится долго и нудно тебя убеждать, и разговор остается в памяти. Вот и вся премудрость.
– То есть я думаю медленно?
– Ты – быстро, – улыбнулся он. – Но я все-таки немножечко быстрее. Не переживай, совсем чуть-чуть быстрее. А что за молодой сотрудник, ради которого тебя подвинули? Толковый?
– Василий. Я тебе о нем рассказывала, недавно пришел. Ничем себя пока не проявил, так что о степени толковости судить рано. Кстати, о молодых. У вас в научных сферах не завалялся какой-нибудь ненужный айтишник? У нас же две вакансии провисли, на одну взяли Василия этого, а место айтишника пустует, Стасов меня пока припряг, чтобы работа не стояла.
– Непременно мальчик?
– Да без разницы, хоть мальчик, хоть девочка, лишь бы в проблемах шарил и наркотой не баловался.
Чистяков немного подумал, потом потянулся за телефоном.
– А знаешь, пожалуй, есть неплохая кандидатура. Озвучь мне зарплату и режим работы, я сейчас позвоню.
Андрей Кислов
«А клюка-то старухина!» Эти волшебные слова Андрей Вячеславович Кислов впервые услышал, когда ему было двадцать шесть. Андрей принадлежал к тому поколению, которое выросло на американских ужастиках про вампиров и на японских мультиках, а про такие шедевры советского детского кинематографа, как знаменитый «Морозко», ведать не ведал.
Свою трудовую, или, если угодно, творческую, деятельность Андрей выбрал еще в старших классах школы. С трудом сдерживая зевоту и с нетерпением ожидая, когда же закончится общешкольное праздничное мероприятие, он вдруг подумал, что если бы сделать вот так… а потом вот эдак… да еще конкурс какой-нибудь замутить… Было бы совсем другое дело! Чтобы хоть как-то скоротать оставшееся время и не сдохнуть от скуки, он пробрался туда, где стояла классная, и шепотом поделился с ней своими соображениями. Классная слушала очень внимательно, одобрительно кивала.
– Ты молодец, Кислов, – сказала учительница, – в следующий раз обязательно привлечем тебя, может, интересные мысли подкинешь.
И слово свое сдержала. Когда в план работы образовательного учреждения внесли очередной праздник не то знания, не то книги, не то еще чего-то подходящего, классный руководитель вызвала Андрея и предложила написать сценарий. Он написал. Очень старался, придумывал что-то невероятное и оригинальное, работал на пределе своих тогдашних подростковых возможностей и ужасно боялся, что его поднимут на смех и назовут самозванцем и дилетантом. Но его идеи не только приняли, но и похвалили. А уж когда праздник, на котором присутствовали какие-то высокие чиновники из управы, прошел на ура и Андрея Кислова официально представили всем как автора замечательных придумок, страх быть раскритикованным как рукой сняло отныне и навсегда. «Вот этим тебе и нужно заниматься, – сказала на следующий день классная, – тебя природа именно для этого и создала».
Да Андрей уже и сам так думал. Со вчерашнего дня. Делать то, что нравится, – это просто супер! А если на работу есть спрос и за нее платят деньги, то что еще нужно для счастья?
Вплоть до окончания школы он был бессменным сценаристом и идеологом всех мероприятий, в институт не поступал – незачем, в течение трех лет выполнял какие-то мелкие заказы и параллельно посещал разные платные курсы и мастер-классы. Удалось устроиться штатным сотрудником в фирму, занимавшуюся организацией юбилеев, свадеб, крестин и прочих торжеств и корпоративов. Фирма была маленькой, хиленькой и бедненькой, ее услугами пользовались совсем уж «бюджетные» заказчики, и платили Андрею сущие копейки, спасибо родителям – не дали пропасть, подкидывали денежки. Зато в этой маленькой фирме Андрей Кислов быстро стал звездой первой величины: его яркие идеи сверкали, как алмазы, на фоне затхлости и банальщины.
Через три года он решил, что пора расширять поле деятельности и искать заказчиков, которые будут платить настоящие деньги, а не жалкие крохи. Сунулся в компанию покрупнее, там сказали, что штатных сценаристов у них нет, под каждый заказ они подбирают конкретного исполнителя.
– Мы можем в течение полугода держать вас на испытательном сроке, – заявил директор фирмы. – Будете получать те же задания, что и другие сценаристы, а мы будем сравнивать полученные результаты. Если ваш сценарий окажется лучше – возьмем его за основу и заплатим, – в этом месте директор озвучил довольно смешную сумму, – если же нет – в работу пойдет вариант основного сценариста. Через полгода подведем итоги, и если они окажутся благоприятными для вас, включим вас в пул наших постоянных авторов.
Еще целых полгода без зарплаты и в подвешенном состоянии… В двадцать два года такой срок кажется вечностью, которая никогда не кончится. Но Кислов согласился. Он был уверен в своих силах и в том, что первый же написанный им «параллельный» сценарий окажется должным образом оценен и вызовет восторг, как это получилось в школе.
Однако все вышло совсем не так. За полгода он не дождался не только восторга, но даже и похвалы. Примерно на середине испытательного срока он, заподозрив неладное, потихоньку посетил несколько организованных фирмой мероприятий, посмотрел и послушал, спрятавшись в укромном месте, и убедился, что его предложения и замечательные придумки используются самым наглым образом. Андрей смолчал, притворился, что ни о чем не догадывается, был он человеком нескандальным и неконфликтным. До истечения шести месяцев он не получил за свою работу ни копейки и вообще ничего, кроме брезгливой ухмылки и слов: «Это никуда не годится, это плохо и скучно, это полный отстой».
Когда испытательный срок закончился, он не пошел на итоговое собеседование: иметь дело с мошенниками в его планы не входило, зато опыта он набрался и, тайком посещая мероприятия и наблюдая за реакцией праздновавших, точно уяснил, для каких ситуаций какие идеи «катят», а какие – нет. Андрей Кислов направился в очень крупное и одно из самых известных агентств по организации корпоративов и предложил им себя в качестве фрилансера. За несколько лет работы удалось обзавестись огромным количеством связей и знакомств, так что дорожка в офис была устлана толстым слоем соломки. А у Андрея имелась наготове сформировавшаяся за минувшие шесть месяцев идея, которая казалась ему очень плодотворной и перспективной. Да, «Морозко» пролетел мимо его веселого детства, а вот фильм «Место встречи изменить нельзя» душу зацепил. Особенно слова Глеба Жеглова, что человеку приятнее и интереснее всего разговаривать «об нем самом». Правда, осуществление новой идеи требовало от сценариста не только креативности, но и определенной изыскательской работы, порой весьма трудоемкой, но зато эффект обещал быть поистине впечатляющим. Да и когда такое было, чтобы Андрюша Кислов испугался работы и вообще трудностей? Веселый и азартный оптимист, он вырос энергичным и очень добрым парнем, щедрым и широким в любых проявлениях, и душевных, и финансовых.
Новая идея вызвала интерес. Ему предложили написать сценарий к празднованию двадцатилетия какой-то богатой страховой компании. Разумеется, «параллельный», ибо рисковать денежным заказчиком не хотели. Но корпоратив должен был состояться уже через неделю.
– Я не успею, – Андрей покачал головой. – Неделя – это очень мало для меня.
– Ты что, так медленно работаешь? Вряд ли нам это подойдет, у нас сценарий делается за два-три дня, у нас поток огромный…
– Я работаю быстро, – довольно невежливо прервал Андрей, – но мне нужно время для сбора информации. Я же объяснил только что!
– Ладно, – его собеседник пожевал губами, полистал органайзер, потом какие-то списки, – через месяц будет пятидесятилетие главы управы нашего района, для них мы работаем бесплатно, сам понимаешь, мы же на их территории. В общем, надо прогнуться. Они хотели заказывать в «Ювенале», на широкую ногу, но там много запросили, а мы подсуетились, уговорили заключить договор с нами и без оплаты. Ну, то есть всем приглашенным работникам, конечно, надо будет заплатить, актерам, музыкантам, официантам, водителям, курьерам, короче, всем, кто не от нас. За матчасть тоже управа сама рассчитается, а вот сценарий, подбор площадки, персонала и исполнителей, поставщиков и весь прочий организационный геморрой – это на нас и бесплатно. Так что в грязь лицом ударить никак нельзя, сам понимаешь.
Да уж, составить конкуренцию «Ювеналу», самому престижному, но и самому дорогому агентству столицы, – это серьезно. Андрей знал, что среди клиентов «Ювенала» такие люди и организации – даже подумать страшно.
За неделю до назначенной даты Кислов представил свой вариант. За последние три недели он похудел на шесть килограммов и осунулся, белки глаз покрылись тонкими красными прожилками, одним словом, выглядел он ужасно. Но зато в его сценарии было все, что нужно. Каждая реплика, каждый поворот говорили о том, что праздник организован не по растиражированному шаблону «давайте все вместе поздравим юбиляра… а теперь наша замечательная певица Фрося Бурлакова исполнит всеми нами любимую песню… давайте будем подпевать и хлопать». Праздник в честь конкретного человека, посвященный конкретно его жизни и достижениям, его успехам и радостям. И вообще: ему. Именно ему, а не кому-то. И известный певец будет петь всем известную песню на известный мотив, но с совсем другими словами, с теми, которые сочинил Кислов. И известный юморист будет веселить собравшихся своими короткими историями, переделанными так, чтобы в них отражались факты из жизни юбиляра. И даже конкурсы, придуманные Кисловым, требовали знания жизни виновницы торжества. А вот кто угадает, как звучала тема сочинения на выпускном экзамене по литературе? Или: на соревнованиях в школе юбиляр победила, собрав кубик Рубика за столько-то минут. Кто сможет повторить результат или превзойти его? На свадьбе юбиляр свой первый танец с новоиспеченным супругом исполняла вот под эту музыку, объявляется конкурс на самое интересное исполнение…
Сценарий понравился. Вызвал одобрение у одних, недоумение у других, но главное – у человека, принимающего решения, он вызвал восхищение.
– Насчет свадебного танца – это круто. И насчет кубика тоже. Как тебе удалось такую информацию собрать и не засветиться?
– Из-под себя выпрыгнул, – усмехнулся Андрей. – Ночами не спал, пить-жрать забывал, вон, видите, джинсы сваливаются, пришлось ремень вставить.
– А стихи для песен? Тоже сам или заказывал кому?
– Сам. На заказы денег нет. Но если идея как таковая вам нравится, то можно выделять бюджет на заказ нормальным поэтам, профессиональным. Я фактурку всю подберу, а они пусть сочиняют.
– Бюджет… – последовало неодобрительное покачивание головой. – Обойдешься, сам неплохо справляешься, для одноразового употребления вполне пойдет. Толковый ты парень, Андрюша. Значит, так: до юбилея осталась неделя, переделать все полностью мы никак не успеем, но что сможем – возьмем из твоего варианта. Используем по максимуму идеи, которые не требуют нового оформления, дополнительных людей и дополнительных затрат. У управы бюджет утвержден давно, а платить из своего кармана я не собираюсь. За эту работу заплачу тебе, сколько смогу, из своей личной заначки, пропорционально тому, сколько мы используем. Я уже говорил: на этом проекте наша фирма работает бесплатно, но ты же не с улицы пришел, за тебя солидные люди просили, так что денег дам немножко, чтобы ты зубы на полку не положил. Посмотрим, как пойдет в реале, понравится ли клиенту и гостям. Если успех будет, то заключим с тобой договор на…
Зашуршали страницы, взгляд руководителя заскользил по строчкам.
– На мероприятие, которое состоится через два месяца. Только вчера клиент приходил. Двух месяцев тебе хватит? Чтоб вот без подвигов и без ущерба для здоровья, а то на тебя смотреть больно. Тугой кошелек на ножках хочет отпраздновать восемнадцатилетие дочери. Возьмешься?
– Конечно! – с энтузиазмом воскликнул Андрей. – Я прямо завтра и начну…
– Завтра – рано, – строго осадил его собеседник. – Подождем, посмотрим, как юбилей пройдет, как твои идейки сыграют. Иди, поешь и выспись как следует, короче – отдыхай.
С этими словами он открыл сейф, достал пачку купюр, отсчитал несколько штук.
– Это аванс, окончательный расчет – через три дня, когда мы определимся, сколько минут в сумме из твоего варианта сможем использовать.
Когда через три дня, как и было обещано, Андрей Кислов получил толстую пачку денег, он глазам своим поверить не мог. Оказалось, что из его варианта взяли как минимум процентов семьдесят. И тут открылась еще одна сторона способностей Андрея: почти все, что он придумывал, не требовало дорогостоящего материального обеспечения. Никаких тебе салютов в ночном небе, когда падающие огоньки складываются в имя или цифры, никаких выкрашенных золотой краской лимузинов, на которых на лужайку должна въехать наряженная в золотое платье певица-звезда, и ничего похожего. Реплики, тексты, стихи, конкурсы, фотографии. Максимум технического обеспечения – экран, проектор, ноутбук, чтобы показывать снимки, слайды и видеоролики. Именно поэтому и удалось в столь сжатые сроки и без дополнительной финансовой поддержки вставить почти все идеи Кислова в уже утвержденный и отработанный сценарий праздника.
Началась новая жизнь. На каждый заказ у Андрея уходило очень много времени, потому что ему требовалась информация, которую нужно было так или иначе добывать. Но зато платили достойно.
И тут сработал закон всемирной подлости. Хотя это еще как посмотреть: в чьих-то глазах – подлость, а в чьих-то – просто закон равновесия. С одной стороны, открылась способность создавать малобюджетные сценарии, но с другой – выявилась такая гадость, как отсутствие вдохновения. Оно появлялось внезапно и могло задержаться на несколько месяцев, позволяя Кислову придумывать сценарии, которые принимались с первого предъявления и очень хорошо оплачивались, а могло попрощаться и исчезнуть надолго, и непонятно было, вернется ли вообще когда-нибудь. Главная засада состояла в том, что сам Андрей этого поганого момента прощания не замечал, не чувствовал, ему казалось, что сегодня он точно такой же, каким был вчера, и ничего не изменилось, однако когда он приносил очередной сценарий, казавшийся ему замечательным, то слышал в ответ:
– Андрюша, это ужасно… Я тебя не узнаю… Откуда эта серость, эта вековая пыль? И стихи совершенно дуболомные. У нас тут, конечно, не конкурс молодых поэтов, но нельзя же рифмовать «сколько» и «нисколько», этому нас даже в школе учили. Иди переделывай, время еще есть.
Он переделывал, приносил второй вариант, третий, четвертый… Иногда принимали, хотя и со скрипом, но чаще не принимали совсем, денег не платили и отдавали заказ другому. Тому, кто сделает по шаблону, но быстро. Пусть будет не особо ярко и креативно, зато просто и надежно.
Когда это случилось в первый раз, Андрей ужасно расстроился. Попереживал несколько дней, потом встряхнулся, улыбнулся и сказал себе: «Что поделать, приму как данность. Значит, таков был замысел природы, и с этим придется мириться. Когда кураж есть – зарабатываю достаточно, чтобы спокойно жить, когда его нет – экономлю на всем и берусь за легкие дешевые заказы, чтобы хватило на сыр и колбасу, ну, и за хату заплатить и машину заправить. Человек живет не так, как хочется, а так, как получается».
С того момента он и жил так, как получалось.
Ровно до того дня, когда услышал странные слова: «А клюка-то старухина!»
Виталий Гнездилов
«Моя Кармен, моя Кармен… Ты, Кармен, мое мученье…» – снова, как и каждый раз, вертелось в голове. Она совсем не была похожа на ту Кармен, которая в новелле Мериме или в опере Бизе. Не цыганка, не брюнетка, не развязная хамоватая девица. Но она для него всегда была и будет Кармен – женщиной, от которой он за все эти годы так и не смог отказаться, которую не мог выбросить из своей жизни и которую ни на один день не переставал любить.
Именно поэтому, когда выбирали псевдонимы для игры, он выбрал себе ник «Хосе». Двое других партнеров по игре именовались «Пауль» и «Котов». Все трое были давно знакомы лично, прекрасно знали настоящие имена друг друга, но свою странную игру вели исключительно на специально созданном сайте. Потому и ники себе придумали от греха подальше, а то ведь хакеров развелось… Защита, конечно, хорошая стоит, но если уж хакеры крупнейшие банки и самые защищенные базы взламывают, то с этим приходится считаться.
«Как же она красива», – думал он, любуясь своей Кармен, неторопливо, точными выверенными движениями колдовавшей над джезвой, в которой варила кофе для них обоих. Здесь, в этой квартире, имелись две кофемашины – обычная и капсульная, но ими пользовались только тогда, когда спешили, кофе же, сваренный в джезве, стал для них частью ритуала, означающего, что время есть и никто никуда не торопится. Столько лет вместе… Чувства не становились острее, они со временем делались более глубокими, объемными, более наполненными. И еще ему казалось, что чувства становятся… более темными, что ли… Но он гнал от себя это странное ощущение. Обычно оно появлялось вслед за восхищением: как она, такая необыкновенная, такая потрясающая, может любить его? «Зачем я ей? Деньги? Но она никогда не берет их у меня, ей достаточно того, что она имеет». Он смотрел на себя в зеркало и видел унылого невзрачного мужчину, даже и не мужчину вовсе, а так, мужчинку, некрасивого, дурно сложенного. Лукавством он не грешил, и с самокритикой все было в порядке. И что она в нем нашла? Почему не бросила его за столько лет? В общем-то, он не глуп, достаточно успешен в своем деле, но опыт и наблюдения за окружающим миром подсказывали, что неглупых, успешных и состоятельных обычно используют с целью что-нибудь поиметь. Кармен же не хотела от него ничего. Совсем ничего. Ни денег, ни трудоустройства для себя или родственников, вообще ничего материального. Не требовала совместных отпусков и поездок. Не намекала на развод, не выказывала желания родить ребенка. Все это можно было бы считать частью продуманной игры, если бы речь шла о нескольких месяцах. Притвориться такой вот бескорыстной, пушистой и ласковой, убедить, что интерес не в деньгах и не в благах, а потом вцепиться мертвой хваткой. Такое он видел сплошь и рядом. Но ведь прошли не месяцы, а годы…
Чем старше он становился, тем чаще посещали его эти тягостные сомнения и тем больше сгущалась темнота внутри его любви. «Мои чувства стали похожи на этот кофе, – подумал он, делая первый глоток. – Такие же крепкие, горькие и черные».
– Проверь почту, – Кармен протянула ему телефон, – может, Пауль наконец сделал ставку.
Она, конечно же, знала об игре. Не могла не знать. Она вообще знала всё о его жизни. Человек, пользующийся ником «Хосе», открыл почту и убедился, что письмо и впрямь пришло. «Извини за задержку с ответом, был на приеме у врача, срочно госпитализировали на три дня. Завтра буду дома». Обычное вежливое извинение, не вызывающее никаких подозрений, если кто-то взломает почту.
Значит, ставка пока не сделана. В противном случае текст письма выглядел бы несколько иначе, в нем содержалось бы обещание выслать все документы на рабочую почту, и это означало, что со ставкой и аргументами в ее пользу можно ознакомиться на их секретном сайте.
– Не сделал, – сообщил Хосе, кладя телефон на стол. – Видимо, чем-то занят, нет времени обдумать ситуацию. Но похоже, что этот раунд выиграет Котов. У него ни одной ошибки на всех этапах.
Кармен рассмеялась.
– Он нутром чует главную фигуру, поэтому легко предсказывает шаги и реакции. Знаешь, рыбак рыбака…
– Да, наверное, – согласился он. – Такой же серый кардинал, предпочитает отсидеться в тени и смотреть спектакль из ложи. Я давно заметил, что неудачники делятся на две категории. Одни начинают презирать и ненавидеть то, в чем потерпели поражение или просто не достигли желаемых высот, а другие умеют любить это и использовать в своих интересах. Котов как раз из второй категории.
– Вроде как из плохого писателя получился блистательный литературный критик?
– Наверное, так.
Он привычно сгорбился на высоком круглом табурете, оперся локтями о барную стойку, обхватил ладонями чашку. Ему всегда трудно было сидеть с прямой спиной, это требовало изрядного напряжения, особенно в официальной обстановке. Здесь, в этой квартире, можно было не делать над собой усилий. Так спокойно, так уютно, расслабленно… И так горько!
– Не сутулься, – Кармен подошла к нему сзади, положила руки на плечи, слегка нажала большими пальцами, чтобы выпрямить его спину. – Твой остеохондроз дает головные боли, сколько можно повторять? Мне можешь не верить, но ведь врач сказал то же самое. Ты огорчен?
– Чем? Остеохондрозом? – он попытался произнести это иронично, но получилось грустно.
– Тем, что в этот раз, скорее всего, не выиграешь.
– Ерунда, – отмахнулся он. Откинул голову назад, прижался затылком к ее груди. – Я часто проигрываю. Ты же знаешь, у нас чемпион – Пауль. Вот у кого настоящее чутье! Как ты думаешь, это достигается тренировками или дается только от природы?
Глаза Кармен вспыхнули и мягко засветились, из них лилось счастье. Вот и наступил тот самый сладкий момент, которого всегда так ждали оба: после постели – кофе из джезвы и долгий неспешный разговор о том, что интересно им обоим. Не о погоде, не о политике, не о домашних и семейных делах, а о чем-то нейтральном, когда для обсуждения требуется применить и все имеющиеся знания, и жизненный опыт, и наблюдательность. Знаний у обоих было немало, образование они получили примерно одинаковое, хоть и в разных вузах, но по одной и той же специальности. Не всегда удавалось найти время для такого спокойного долгого разговора, у каждого из них была своя жизнь и свои заботы, иногда встреча ограничивалась только постелью и наспех выпитой чашкой кофе из кофемашины, а случалось порой – так и только лишь чашкой кофе. Просто увиделись, постояли пару минут, крепко обнявшись, пошептали друг другу какие-то слова, залпом выпили кофе, снова обнялись, поцеловались и разбежались, каждый – в свой мир. Эти другие миры периодически пересекались, и им приходилось видеться и общаться в другой обстановке, но за все долгие годы никто так и не догадался, что они вместе. «Даже если кто-то что-то и заметит, все равно не догадается, потому что не поверит, – говорил себе Хосе. – Где она – и где я? Кармен – блистательная и яркая, а я – обычная серость. Никому и в голову не придет, что такое возможно».
И снова в глубине души всколыхнулось что-то темное и ядовитое. А вдруг это и вправду невозможно? И всё это не что иное, как обыкновенная иллюзия, обман, подделка?
Его много раз подмывало задать ей прямой вопрос: «Зачем я тебе? Зачем тебе наши отношения, наша многолетняя связь? Что ты получаешь от них?» Но хватало ума и выдержки промолчать. Для чего спрашивать? Если это обман и иллюзия, то в ответ он услышит ложь, а правды все равно не узнает. Если же всё правда, то высок риск смертельно оскорбить и навсегда потерять женщину, без которой он не представляет своего существования. Золотое правило: не задавать вопрос, если не готов услышать ответ. Только нужно уметь предвидеть все возможные варианты ответа.
Хосе – умел. И его Кармен тоже умела.
Каменская
Переговоры со специалистом по информационным технологиям и программному обеспечению Владислав Стасов провел быстро и успешно и уже через пару дней объявил, что скоро на работу заступит новый сотрудник. Никаких подробностей, только пол обозначил: женский. Настя, прекрасно знавшая, о ком именно идет речь, тихо давилась от хохота, слушая, как трое ее коллег во главе с Михаилом Доценко строят предположения и даже заключают пари в попытках предугадать, каким окажется айтишник женского пола.
– Она стопудово будет типа той, которая в сериале про особо тяжкие преступления, – уверенно вещал Доценко. – Такая лохматая толстушка, крашеная блондинка в нелепых очках и пластмассовых украшениях, одинокая, никому не нужная, у которой вся жизнь в Сети и в железе. Будет постоянно трескать пончики и жареную картошку на рабочем месте, и через неделю наш офис весь провоняет едой, вот увидите.
– И своего любимого хомячка в клетке будет сюда таскать каждый день, – мрачно предрек Василий, их новый сотрудник.
– Или вообще кота вместе с вонючим лотком… – подхватил Михаил.
– А может, она будет хакершей рокерского типа, как в «Стартапе», – высказывал предположение еще один участник обсуждения по имени Геннадий. – Такая вся с цветными волосами, в черной коже и с головы до ног в пирсинге.
– У Стига Ларссона такая тоже есть, Лисбет Саландер, – подсказала Настя, делая вид, что честно участвует в дебатах. – Девушка с татуировкой дракона, помните? Гена у нас до сих пор продолжает верить в сказки и ждет добрую волшебницу.
– Ага, еще приплети сюда байк и фиолетовую помаду, – презрительно поморщился Доценко. – Ты головой-то думай, Гена, а не кино пересказывай. Ее муж Каменской рекомендовал, а он знаешь где работает? Это же академический институт, а не лофт с перегородками.
Ничуть не обескураженный, Геннадий немедленно проявил недюжинную фантазию, предположив, что новым айтишником будет транссексуал или трансгендер.
– Ну, или просто трансвестит, но, короче, кто-то из трансов.
– Что скажешь, Настюха? – спросил Доценко. – Кто из нас прав? Или хотя бы кто ближе всего к истине?
Настя фыркнула.
– Знаю, но не протреплюсь. До завтра потерпите.
На следующий день она приехала в офис агентства «Власта» раньше всех, чтобы не упустить момент появления нового персонажа: очень уж хотелось понаблюдать за реакцией тех, кто накануне изощрялся в прогнозах. Вообще-то строго обозначенного рабочего времени у них не было, каждый трудился по собственному графику, выполняя полученные задания и составляя отчеты для клиентов, но понятно, что поглядеть на новую сотрудницу не терпелось всем. Мужчины…
К десяти утра в комнате отдыха собрались все: Миша Доценко, Василий, выглядевший расстроенным и каким-то потерянным, и Геннадий, низенький и пухло-кругленький, всегда веселый и улыбчивый, с виду мягкий и обманчиво неопасный. Он и в самом деле не был опасен в привычном смысле слова, ибо не обладал ни мертвой хваткой, ни самолюбием, заставляющим непременно довести начатое до победного конца, зато в добывании информации мог дать фору любому: умел разговорить кого угодно, даже статую, и при этом обладал недюжинной наблюдательностью, вниманием к мелочам и превосходной памятью на детали. Почему-то люди чаще склонны считать опасными тех, кто может нанести удар, а не тех, кто способен развязать им языки.
Стасов к компании не присоединился, все, что нужно, он уже видел при личной встрече и собеседовании, ограничился лишь короткой командой:
– Как появится – пусть зайдет.
И она появилась. Почти вовремя, в пять минут одиннадцатого. Настя Каменская с удовольствием наблюдала за процессом отвисания челюстей и округления глаз у троих частных сыщиков и сама с собой заключала пари: у кого из них первым изумление сменится вожделением. Редкий мужчина смог бы не отреагировать на эту царственную стать, идеальных пропорций тело, толстую каштановую косу до середины спины, огромные, кошачьего разреза, зеленовато-серые глазищи в обрамлении густых ресниц и чувственно изогнутые губы. И вся эта роскошь имела поистине баскетбольный размер в высоту.
На первый взгляд Зое Печерниковой можно было дать лет двадцать семь – двадцать восемь, на второй же, при более внимательном изучении лица, становилось очевидным, что ей куда больше, лет эдак на десять. Настя знала точно: ей сорок два. И у нее недавно родилась внучка. В Лешкином институте Зоя проработала почти пятнадцать последних лет, и мало кто из ученых и не очень ученых математиков ухитрился за эти годы не заметить ее и не попытаться поухаживать. Чистяков рассказывал, что цель «захомутать Зою» превратилась в определенных кругах даже в некое подобие спорта, но победителем соревнования так никто и не стал: претенденты на приз быстро сходили с дистанции и, безнадежно махнув рукой, говорили:
– Это невыносимо, никаких нервов не хватает.
Высоченная красавица Зоя оказалась глубоким интровертом, совершенно не расположенным к общению.
– Создал же Бог такую красоту! – вздыхали спортсмены-неудачники. – И совершенно не приспособил ее к романтическим чувствам, как нарочно, чтобы поиздеваться над мужиками.
И вот теперь Зоя Печерникова, царственная бабушка, стояла перед ними в джинсах, обтягивающих длинные ноги идеальной формы, в мокрой от ноябрьского дождя куртке, и капельки воды, отражая свет ламп, казались бриллиантами, украшающими королевский кафтан.
– Добрый день, – прозвучал ровный, без малейших признаков волнения или смущения, голос. – Меня зовут Зоя, я ваш новый сотрудник. Буду признательна, если мне покажут мое рабочее место.
Настя усмехнулась про себя. Вот и второй этап наступил. На первом главенствовало потрясение от внешности, на втором же – оторопь от странноватой манеры общаться. С Зоей они были знакомы давно, но весьма поверхностно: встречались на разных мероприятиях в институте, где работал Алексей Чистяков. Впрочем, «разные мероприятия» – большое преувеличение. Участие Анастасии Каменской в профессиональной жизни мужа обычно ограничивалось только присутствием на новогодних корпоративах, да и то лишь в последние годы, после выхода в отставку. Пока Настя служила – никуда не ездила, само собой, а уж теперь, став пенсионеркой, не находила уважительного повода для отказа. На этих массовых праздниках Зоя Печерникова не веселилась вместе со всеми, не танцевала, не участвовала в конкурсах и импровизациях, но и не выглядела при этом забитой букой, ютящейся в уголке. Она всегда была на виду (с ее-то ростом и красотой) и в то же время невидима, словно бы «здесь» и «не здесь». Когда Чистяков впервые познакомил жену с сотрудницей, Настя попыталась завести вежливую беседу ни о чем и быстро поняла, что Зою разговор напрягает, причем не содержанием, а именно необходимостью произносить слова.
– Не любите болтать? – спросила Настя.
– Не люблю. Но вы не волнуйтесь, я социально полностью адаптирована, светскую беседу поддержать могу. Если не каждый день, конечно, – спокойно ответила Зоя.
– Слушать тоже не любите?
– Тоже не люблю. Но слушать могу дольше, чем говорить. Если совсем неинтересно, просто отключаюсь и думаю о своем. Главное – не забывать периодически кивать и улыбаться.
– Тогда пойдемте куда-нибудь помолчим, – предложила Настя.
От шума и многолюдья ей быстро становилось неуютно, и она обрадовалась, что встретила в этой толпе родственную душу. Они вдвоем устроились в каком-то полутемном закутке, где одиноко скучал блок из четырех посадочных мест, обитых красным потертым плюшем, вынесенный когда-то в незапамятные времена из актового зала. Сидели и молчали, и молчание это не было ни напряженным, ни тяжелым. Иногда перебрасывались короткими фразами, и этого Насте хватило, чтобы сформулировать две главные особенности своей новой знакомой. Первая состояла в лаконичности и высокой информационной насыщенности сказанного. Минимум слов, экономная речь. Вторая же заключалась в чрезвычайно малом количестве вопросов, которые задавала Зоя. И дело было вовсе не в том, что она ничего не хотела знать или ей все было неинтересно. Настя заметила, что запрос на информацию выражается у Зои не вопросительными предложениями, а повествовательными.
Вот и сейчас, едва войдя в офис, она не спросила: «Где мой стол и мой компьютер?», а сказала: «Буду признательна, если мне покажут…» Такая манера у многих, да что там у многих – почти у всех, вызывала недоумение и даже отторжение. Но Зою Печерникову это, по-видимому, волновало меньше всего на свете. За восемь новогодних корпоративов суммарное время общения Насти Каменской и Зои достигло едва ли восьми часов, из которых семь занимало совместное легкое молчание, однако за оставшийся час обмена репликами Настя узнала о сотруднице института достаточно, чтобы проникнуться к ней симпатией и уважением.
Она не стала ждать, пока коллеги-сыщики переварят фразу-вопрос.
– Пойдемте, я покажу вам рабочее место, потом провожу к Владиславу Николаевичу, он ждет.
На третьем или четвертом, сейчас уже не упомнить точно, корпоративе Настя и Зоя предприняли попытку перейти на «ты», но через пару минут обе признались, что им некомфортно. Панибратство и фамильярность ощущались ими как нарушение личных границ.
Через несколько минут, оставив Зою в кабинете Стасова, Настя уселась в комнате отдыха с чашкой кофе в компании притихших и все еще слегка обалдевших сотрудников.
– Интересно, она замужем? – шепотом спросил толстячок Геннадий, бросив опасливый взгляд в сторону кабинета шефа.
– А ты спроси, – хмыкнул Василий, не понижая голоса, – если не боишься получить волшебный пендель ногой длиной в километр. Полетишь, как трехочковый.
– Тише ты! – шикнул на него Гена. – Слышно же всё.
Насте показалось, что в голосе Василия звучит слишком много злости. Как-то не сообразно ситуации. Он не женщина, которая могла бы увидеть в красавице Зое соперницу, и не программист, недовольный приходом нового айтишника. Или дело вообще не в этом? Он с самого момента прихода какой-то не такой. Обычно уверенный в себе и слегка надменный, сегодня молодой сотрудник выглядел прибитым и несколько растерянным, даже, пожалуй, расстроенным. «Наверное, личные неприятности», – решила Настя. Все-таки жаль, что Сеня, тот коллега, на место которого взяли Василия, решил уйти. Конечно, у него, как и у любого человека, были свои особенности, например, привычка «тырить плюшки со стола», незаметно умыкая то, что можно рассматривать как улику или объект, представляющий интерес. И Стасов, и Настя многократно проводили с Сеней воспитательные беседы, он кивал, соглашался, что так делать не надо, и все равно делал, проявляя невероятную аккуратность и изворотливость. Но работал он действительно хорошо, и было досадно потерять такого толкового парня. На вопрос Геннадия о матримониальном статусе нового программиста Сеня наверняка ответил бы весело и остроумно, а не так злобно и почти по-хамски, как это сделал Василий.
Мужа у Зои нет, об этом Настя знала и от самой Зои, и по рассказам Чистякова. Когда-то был, очень давно и совсем недолго, настолько недолго, что времени, проведенного в браке, не хватило даже на весь срок беременности, и своего единственного сына молоденькая Зоя Печерникова рожала, уже будучи разведенной. Сын пошел по стопам матери, женился очень рано, влюбился в женщину на десяток лет старше и буквально пару месяцев назад стал счастливым отцом. Перед Зоей остро встал вопрос о смене работы: ежедневные поездки из Москвы в Жуковский, где располагается институт, и обратно занимают слишком много времени, которое теперь стало на вес золота, ведь с маленькой внучкой так много забот и хлопот, нужно помогать.
На самом деле Настя знала о Зое немало. Знала, например, что девочку в трехлетнем возрасте отвели в секцию гимнастики, где малышка выказала большие способности, но уже к семи годам стало понятно, что из-за слишком высокого роста ничего в этом виде спорта не получится. Заниматься гимнастикой Зое нравилось, и любовь к физическим нагрузкам она сохранила на всю жизнь. Родители Зои хотели, чтобы помимо школы у дочери были еще какие-то занятия, и девочка оказалась в музыкальной школе, в классе скрипки. В скрипку Зоя влюбилась мгновенно, занималась с наслаждением, часами, но, как порой, к сожалению, случается, инструмент взаимностью не ответил. Зоя мечтала стать концертирующей скрипачкой, а педагог по специальности после пяти лет обучения вынужден был сказать родителям:
– Пусть закончит музыкальную школу, вреда от этого не будет, но не настраивайте ее на продолжение карьеры, не ведите разговоров о музыкальном училище или консерватории. Она не поступит. Любовь к музыке у девочки огромная, всепоглощающая, но исполнительского дара нет совсем. Она себя не слышит и не умеет в звуках выразить то, что чувствует. Лучше ориентируйте ее на другую профессию.
А Зоя все росла, вытягивалась вверх, давно обогнав самых высоких мальчиков-одноклассников. Ее приглашали в секцию баскетбола, но после нескольких занятий стало очевидным, что придется выбирать: или скрипка, или спорт, в котором есть риск травмировать руку. Любовь к музыке победила. Когда Зоя стала взрослой, поняла, что победила в тот момент не столько музыка, сколько возможность в одиночестве заниматься тем, что нравится. Баскетбол ей тоже нравился, но ведь там команда, коллектив, люди, и с ними нужно общаться, разговаривать, выстраивать и поддерживать отношения… В тринадцать лет девочка этого, конечно, на уровне сознания понимать еще не могла, но почувствовала абсолютно точно.
Наступил пубертатный период. Зоя выросла еще заметнее, а одноклассники стали злее и агрессивнее. Каких только обидных прозвищ не пришлось ей услышать в свой адрес! Зоя стеснялась своего роста, обижалась на весь мир, страдала. Уверенной и спокойной она чувствовала себя только на ежедневных долгих пробежках или дома со скрипкой в руках.
– Если бы она не бросила баскетбол, никто бы в классе и слова ей не сказал. Спортсменов всегда уважают, – говорил отец маме. – Еще не поздно. Нужно уговорить ее вернуться в спорт, физическая форма у ребенка превосходная, ее с руками оторвут в любой спортшколе. Ну что скрипка? Ни уму ни сердцу.
– Как раз именно что и уму, и сердцу, – возражала мама. – Вспомни, что говорила учительница в музыкалке: игра на скрипке – это многозадачность, работают все участки мозга. Пусть ребенок развивается. Неужели ты до сих пор не понял, что наша дочь – не командный игрок? Она – девочка замкнутая, обращенная внутрь себя, прирожденная одиночка, человек, который может жить только по своим правилам.
Родители не ссорились и уж тем более не скандалили, они были умными интеллигентными людьми, мирными и спокойными, и если о чем-то спорили, то всегда негромко и чрезвычайно уважительно друг к другу. Им очень хотелось, чтобы их девочка выросла здоровой и счастливой, и коль уж природа сыграла с ней злую шутку, наградив высоченным ростом и не дав ни капли спортивного честолюбия, то свой родительский долг мама и папа видели в том, чтобы обратить эту шутку во благо дочери, а если не выйдет – хотя бы не дать искалечить психику и всю жизнь Зои.
В старших классах Зоя Печерникова придумала жизнь своей мечты: она станет кассиром в кино, театре, на вокзале или в любом другом месте, где обмен денег на товар осуществляется через окошко. Поставит стульчик с подпиленными ножками, сядет пониже, все будут видеть только голову, находящуюся на нормальной высоте, и ни у кого не появится повода обсуждать ее рост. Работу постарается найти как можно ближе к дому, чтобы поменьше времени проводить на улице, на глазах у прохожих. Отсидит в своей будочке смену, вернется домой и возьмет в руки скрипку. Что еще нужно для счастья? Зарплаты вполне хватит на непритязательную жизнь, а радости и восторги Зоя будет получать от музыки. Шел девяносто второй год, и о том, сколько будут платить кассирам и сколько в самом недалеком будущем будет стоить самое скромное существование, девочка, ничего не знающая об экономике страны, пока не догадывалась.
Жизнь ее изменилась в тот день, когда, проходя мимо учительской, Зоя случайно услышала разговор по телефону.
– Меня интересует ай-би-эм-пи-си-экс-ти, – донесся до ее слуха голос, по которому Зоя без труда опознала учительницу химии.
Сказанное прозвучало незнакомо и немного пугающе. Зоя притормозила, прислушалась.
– Сколько?! – Пауза, потом решительное: – Нет, спасибо.
Глухое пощелкивание кнопок телефона, и снова:
– Здравствуйте, я звоню по вашему объявлению, меня интересует ай-би-эм-пи-си-экс-ти…
Девочка сообразила, что Химоза (так между собой называли ее школьники) обзванивает по газетным объявлениям людей, которые продают этот загадочный «пи-си». Любопытство, нормальное, здоровое, присущее подавляющему большинству детей, заставило Зою попытаться выяснить, что же это такое.
Выяснить удалось довольно быстро. Ей не только рассказали, но и показали.
И Зоя Печерникова пропала. Отныне и навсегда. Внезапно оказалось, что природа предназначила ее вовсе не для баскетбола и уж никак не для сценической карьеры скрипачки-солистки. С того дня в девяносто третьем году главными словами жизни стали «программа» и «жесткий диск». Впоследствии, с развитием технологий и появлением Интернета, добавилось много других слов.
Родители, узнав об увлечении дочери, напрягли финансовые возможности, кое-что одолжили у друзей и купили Зое бэушный персональный компьютер, тот самый загадочный «пи-си-экс-ти». Точно так же, как Химоза, звонили по объявлениям, ибо никаким иным путем в то время купить его было невозможно – в магазинах доступные по цене компьютеры еще не продавались.
– Как же мы проглядели! – сокрушался отец. – Спохватились бы раньше – ты бы математикой и физикой больше занималась, а не музыкой. Ты же не успеешь подготовиться к поступлению в технический вуз!
– Обойдусь, – коротко отвечала Зоя, не отрываясь от клавиатуры и экрана.
– Не обойдешься! Диплом нужен обязательно!
– Надо будет – успею.
В компьютере для нее не было тайн. Зое казалось, что все это она откуда-то знает очень давно, чуть ли не с рождения. Когда-то она считала, что рассказы о Моцарте, который совсем крохой выступал на сцене с произведениями собственного сочинения, – выдумки для детей. Ну как это может быть? Всему нужно долго и упорно учиться, осваивать, набирать объемы тренировок, как в спорте, чтобы все получилось. Вот она сама сколько лет занимается на скрипке, музыкальную школу окончила, играет каждый божий день, а все равно у нее пока не получается так хорошо, как у мастеров. Какой такой природный дар? Какой еще талант? Глупости всё это! Знания, навыки, обучение, терпение и труд – вот фундамент, на котором можно построить что-то дельное, а не какие-то там дары-таланты-призвания и прочая ерунда.
Теперь Зоя так уже не думала. Только удивлялась сама себе и радовалась, что всем этим, интересным, увлекательным и полезным, можно заниматься в одиночку. Не нужно водить хороводы, не нужно общаться и выстраивать отношения. Только ты и машина. Получил задание – выдал результат. Молча. Даже словами ничего объяснять не нужно, достаточно просто показать. Вот она, ее идеальная жизнь! И если для того, чтобы эта жизнь состоялась, нужно напрячься и отмучиться пять лет в каком-нибудь институте, она готова. Оно того стоит.
Всё это Настя Каменская знала, но делиться информацией с коллегами не собиралась, поэтому молча пила кофе и никак не реагировала на скептические реплики, которыми перебрасывались Василий и Гена.
– Такая красотка несовместима с компом, как гений со злодейством, – язвительно говорил Василий. – Максимум, что она может – посмотреть на онлайн-табло время прибытия самолета. Ну, может, еще на рейс зарегистрировать сумеет.
– «Буду признательна, если мне покажут рабочее место», – цитировал невысокий кругленький Гена. – Она что, и с мужиком своим так же разговаривает? Или сразу, без разговоров, коленкой в челюсть? Ему как раз по росту выйдет.
– Ты по себе не равняй, не все такие коротышки, как ты. Может, у нее муж вообще за два метра ростом, баскетболист какой-нибудь. Может, даже чемпион.
Миша Доценко в перепалке не участвовал. Он слишком давно и хорошо знал Настю и ее молчание оценивал правильно.
Наконец, дверь в кабинет Стасова открылась, новая сотрудница вышла и сразу нашла глазами Каменскую.
– Владислав Николаевич просит вас зайти.
Настя поставила чашку на столик, поднялась с кресла и направилась к шефу. Взявшись за ручку двери, услышала доносившееся из комнаты отдыха:
– Буду благодарна, если мне объяснят, какие существуют правила пользования кофемашиной: кто покупает чай и кофе, кому сдавать деньги и сколько…
⁂
– Все равно по-твоему вышло, радуйся, – пробурчал Стасов.
Но радости Анастасия Каменская отчего-то не испытывала, хотя только что ей передали то самое задание, которое она так просила всего несколько дней назад. Как выяснилось, Василий провалил работу с первого же шага, понадеявшись на романтический ореол вокруг словосочетания «частный детектив». Наверное, в детстве не тех книжек начитался и не те кинофильмы смотрел. Он был уверен, что достаточно прийти к несговорчивому молодому писателю и представиться – и тот сразу же радостно все расскажет, очарованный тем, что для решения его проблемы наняли аж целого частного сыщика, то есть практически Бельмондо вместе с Ниро Вульфом. Кто же сможет устоять перед таким сочетанием слов и образов?
Вероятно, сам Василий не смог бы. А вот писатель Андрей Кислов почему-то смог. Более того, он не только отказался встречаться – даже не дослушал объяснения Василия, бросил трубку. Вернее, прервал вызов, ибо трубки теперь приходится бросать нечасто.
– Вася передаст тебе все материалы, начинай работать.
– У него и материалы есть? – удивилась Настя. – Какие?
– Информация, которую он записал со слов Латыпова, нашего заказчика. Плюс местность и инфраструктура в районе адреса, сделал на всякий случай, прежде чем лично встречаться.
– Молодец, что сделал, – кивнула Настя, – может пригодиться. Но все остальное я хотела бы услышать лично от заказчика. Не люблю играть в испорченный телефон, в каждом звене идет искажение информации.
– Знаю-знаю, – замахал руками Стасов. – Сто раз слышал эти твои идеи про коэффициент искажения. Сейчас скажешь, что если знать эти коэффициенты по каждому звену, то легко можно восстановить первоначальный вид сигнала, а поскольку Вася – человек новый и его коэффициента ты не знаешь… и далее везде. Ты пойми, Настюха, ну как я буду выглядеть в глазах заказчика, если признаю, что принял неверное решение и поручил задание негодному сотруднику? Практически распишусь в том, что как руководитель я полное говно. Тем более Васька Латыпову понравился, а как он на тебя отреагирует – это еще неизвестно. И выгнать Василия я не могу, ты же знаешь, чей он протеже. Ну не подставляй ты меня, Христом Богом прошу, возьми Васины наработки и действуй дальше.
Василий был не то племянником, не то еще каким-то родственником человека, являвшегося не последней фигурой в Московской областной коллегии адвокатов. Благодаря его рекомендациям в агентство «Власта» хотя бы изредка обращались адвокаты по уголовным и – значительно чаще – по гражданским делам. Гражданские дела, за редкими исключениями, оказывались скучными и состояли в отыскании имущества, на которое может быть обращено взыскание, уголовные же дела выпадали частным детективам не чаще одного, максимум – двух раз в год, это еще если очень повезет. Для этого должны сойтись в одной точке несколько обстоятельств: неумышленные или же намеренные ошибки следствия; адвокат, готовый для выявления таких ошибок сотрудничать с детективным агентством и обратившийся именно к Стасову; подозреваемый либо обвиняемый, желающий доказать, что он «этого не делал» и «его подставили», при этом достаточно обеспеченный, чтобы оплачивать услуги не только защитника, но и частного сыска, что весьма недешево. Защитник может быть и государственным, то есть бесплатным, а вот детективное агентство – организация коммерческая, бесплатно не работает. Из трех составляющих только первая встречалась ежедневно и повсеместно. Поэтому терять благорасположение человека из адвокатуры никак нельзя, в противном случае агентство очень скоро превратится в мальчика на побегушках у коллекторов.
– Владик, – Настя вздохнула и уселась поудобнее, – я все понимаю, честное слово. И про заказчика, и про твой имидж. Я сделаю все возможное, чтобы не испортить твою репутацию, обещаю. Но без информации, полученной лично от Латыпова, работать не буду.
Владислав прищурился, укоризненно покачал головой.
– Вредничаешь, да? Мелко мстишь за то, что сразу не отдал дело тебе, когда ты просила?
Она расхохоталась и потянулась за сигаретной пачкой.
– Обижаешь! Месть – вообще не мой репертуарчик, но если уж я возьмусь за это бессмысленное дело, то оно будет точно не мелким. Ты же знаешь, я девушка основательная и люблю раблезианский размах. Тебе придумать, что наврать Латыпову, или сам справишься?
– Аська, ну без ножа ведь режешь!
– С ножом будет больнее, – улыбнулась она. – Рекомендую сказать заказчику правду, только чуть-чуть видоизмененную.
– В каком месте изменить предлагаешь?
– В самом конце. Назначенный тобой и одобренный заказчиком сотрудник начал работу, собрал дополнительную информацию, необходимую для составления плана и разработки стратегии, все проанализировал и пришел к выводу, что для прямого контакта с фигурантом необходим человек старшей возрастной категории. О своих выводах доложил тебе. И ты как руководитель принял решение передать задание другому сотруднику, у которого после ознакомления с материалами возникли дополнительные вопросы. Вот так, гладенько, обтекаемо и почти ни слова лжи.
– Ладно, – вздохнул Стасов. – Может, проканает.
Настя немного помолчала, собираясь с мыслями, потом спросила:
– Владик, когда ты узнал, что Вася запорол задание?
– Вчера вечером. Он мне позвонил. А что?
– Да пока ничего. И что ты ему сказал?
– Сначала наорал, как водится. Навешал как следует за самонадеянность. Потом велел собрать весь материал в один файл и утром отдать флешку тебе или на твою почту переслать. Небось не переслал?
– Я почту еще не смотрела. Зато заметила, что Василий на меня волком глядит. И вообще, он ужасно расстроен, невооруженным глазом видно. Получается, что ты нас стравливаешь. Нехорошо это. Зачем тебе напряги в нашем маленьком коллективе? Так хорошо жили, дружно, мирно…
– И что ты предлагаешь? – нахмурился Стасов. – Вася все равно засветился уже, его надо снимать с задания. Не тебе передавать – так другому, результат тот же самый получится.
– Орать не надо было.
– Да знаю… Задним умом-то все крепки… Что предлагаешь?
– Выдай всем ту же версию, что и Латыпову. Пусть Вася думает, что о его провале знаешь только ты. Ни я, ни Мишаня, ни Гена не в курсе.
– Пожалуй, да, – оживился Стасов. – Может сработать.
Настя быстро вернулась в комнату отдыха, где трое ее коллег продолжали утренние дебаты за чаем и кофе. Посмотришь со стороны – компания бездельников, которым совершенно некуда спешить и нечем заняться.
– Ну, премного вам благодарны, Василий Игоревич, – сердито заявила она, остановившись в дверях. – Подсуропили вы мне подарочек.
– Что стряслось? – встревоженно спросил Доценко.
– Да ничего особенного, кроме того, что Василию поручили задание, он начал собирать информацию и пришел к выводу, что для выполнения заказа нужна женщина в преклонных годах. Типа это вытекает из психологического портрета фигуранта. Вы ведь именно так сказали Стасову, мой юный друг Василий Игоревич? Вы у нас теперь главный профайлер, специалист по психологическим портретам? Назвали меня женщиной в преклонных годах? И как, ничего внутри не ёкнуло? Нет, я все понимаю, вы стараетесь, хотите достичь максимального эффекта в работе всего агентства, всего нашего коллектива, и за это вам огромное спасибо. Но впредь я попросила бы вас более тщательно выбирать выражения, когда говорите о других людях. Давайте материалы.
– Да вы… да я… – начал было Василий и запнулся.
Ну конечно, он собрался страшно удивиться и возразить, что ничего такого не говорил и женщиной в преклонных годах Анастасию Павловну Каменскую не называл. Но, слава богу, быстро сообразил, что надо не спорить, а промолчать. Лучше бы, конечно, еще и извиниться, и покаяться, но на это у него вряд ли хватит ума и силы духа.
Однако Настя ошиблась. И ума, и силы духа у Василия оказалось достаточно. Он принял игру, отбил подачу и произнес нужную ответную реплику. Даже не реплику, а целую тираду, в которой бил себя в грудь и посыпал голову пеплом. Вся его фигура прямо на глазах становилась менее напряженной, голос с каждым словом звучал свободнее. Настина затея сработала: Василий понял, что шеф никому ничего рассказывать не собирается, и, таким образом, репутация нового сотрудника в глазах коллег не пострадает. Из неудачника и лоха, споткнувшегося о первое же препятствие, он мгновенно превратился в дальновидного и самокритичного стратега. А недостаток деликатности и тактичности никогда не считался грехом в среде сыщиков.
Кажется, парень и в самом деле толковый. А что задание провалил – так кто начинал без ошибок? Уж сколько этих ошибок сама Настя в свое время наделала – даже вспомнить страшно. Одна из самых ужасных – она допустила самоубийство свидетеля прямо у себя в кабинете, на Петровке. Ничего не почуяла, не заподозрила, когда женщина, дававшая показания, попросила воды, чтобы запить лекарство. А ведь к тому времени Анастасия Каменская проработала в розыске не один год и даже носила звание майора милиции.
Светлана Гнездилова
Виктор Семенович Гнездилов бился за чистоту своей репутации истово и самоотверженно. Карьера развивалась без сбоев, началась с должности помощника прокурора, за последующие 15 лет, к началу 1990-х, достигла уровня зампрокурора областного центра и к концу тысячелетия подошла к решающей точке: прокурор области Гнездилов, служитель закона с безупречной репутацией, настоящий юрист-профессионал, на имя которого ни разу не падала тень подозрений в коррупции или злоупотреблениях, должен был вот-вот получить назначение в столицу, в Верховный суд.
Эти девяностые годы, годы стремительного карьерного роста мужа, дались Светлане Дмитриевне тяжелее всего. Так многого хотелось! Открывались такие возможности! Теперь можно, наконец, пожить так, как жили герои заграничных фильмов, французских или американских. Посмотреть мир, поездить на автомобиле престижной марки, поносить бриллианты и длинные красивые шубы, построить или купить большой дом за городом рядом с лесом и озером, устраивать в нем приемы и званые вечера… Желания переполняли, душили, рвались наружу, ведь Светлана еще так молода, так хорошо выглядит, полна сил, ей всего тридцать семь… сорок… сорок три… Вся жизнь впереди!
Но ничего было нельзя. Максимум, на что соглашался Виктор Семенович, – отдых в Турции в дешевом отеле и тоненькое золотое колечко, купленное в местной ювелирной лавчонке. Да и то всего два раза. Чаще всего отпуск семья проводила в России.
– Твой заместитель уже в прошлом году построил трехэтажный особняк, – робко замечала Светлана.
– И сядет, – коротко отвечал Гнездилов. – Очень скоро сядет, вот посмотришь. Нельзя брать взятки годами и ничем не расплатиться, эта малина рано или поздно закончится.
Он не разрешал ничего, что выходило бы за рамки семейного бюджета, определяемого ровно двумя зарплатами: своей и жены. Когда сын Виталик создал собственную фирму и начал получать приличные доходы, Гнездилов-старший категорически отказывался принимать от него деньги и дорогие подарки. «Потом не отмоемся, – говорил он. – Все чиновники, живущие не по зарплате, записывают фирмы и недвижимость на родственников, юридически – не придерешься, но дураков-то нет, все же всё понимают и криво усмехаются за их спинами. Да, с точки зрения закона все вроде бы чисто, но, как говорится, ложечки-то нашлись, а осадочек остался. Репутация запятнана, как ни крути, а я этого допустить не могу. Мы с тобой и Виталька будем знать, что новая машина – подарок сына, но все остальные будут уверены, что я беру взятки, и ничего мы общественному мнению не докажем». Никогда никому не звонил с просьбами, пользуясь служебным положением или связями. Строго выговаривал Светлане, если замечал, что она улыбнулась какому-нибудь мужчине, бросившему на нее заинтересованный взгляд.
– Ты – моя жена, ты должна быть безупречна и не давать повода для злословия, – твердил Виктор Семенович. – Твоя репутация – это и моя репутация, а репутация – это единственное сокровище, достояние, которое полностью в наших руках. Можно тщательно следить за здоровьем, но оно все равно подведет, потому что вмешается наследственность или несчастный случай. Могут неблагоприятно сложиться обстоятельства. Могут подвести люди, на которых ты понадеялся. Есть множество факторов, над которыми человек не властен. И только наша репутация целиком и полностью зависит от нас самих.
Светлана Дмитриевна покупала одежду на вещевых рынках, а продукты – в магазинах рядом с домом. При каждом новом повышении супруга она мысленно повторяла: «Витя прав. Вот его снова назначили на хорошую должность. Могли ведь назначить кого угодно, вон их сколько – юристов всяких, активных, пронырливых, коррумпированных, а назначили его. Потому что у него безупречная репутация. А я со своими жалкими желаниями красивого и дорогого – просто глупая баба».
В конце концов она смирилась. Привыкла. Научилась возвращать себе те ощущения юности, когда честность и неподкупность Виктора Гнездилова вызывали в ней искреннее восхищение и безграничное уважение. Так было даже легче: она снова чувствовала себя двадцатилетней красавицей, опирающейся на руку взрослого умного серьезного мужчины. Легче было не злиться, не нервничать, не переживать, не принимать решений, ни за что не бороться и ничего не отстаивать. Жить так, как он велит, признавая справедливость и уместность его требований, и верно служить его репутации, а значит, и карьере, семье и их общему будущему. Будущее виделось, правда, туманным, но об этом можно было не думать, ведь есть Виктор, уж он-то точно знает, как сделать, чтобы все устроилось наилучшим образом.
К рубежу тысячелетия Светлана Гнездилова пришла с твердым убеждением, что муж прав всегда, во всем и безусловно. Результат его усилий – кресло судьи Верховного суда Российской Федерации. Через несколько месяцев они переедут в Москву. Какой она была дурой, когда, обезумев от открывавшихся возможностей, просила шубы, украшения, загородный дом, элитную частную школу в Швейцарии для умненького Виталика! Как могла не понимать, к чему это может привести?! Где теперь те, кто построил-таки себе эти дома? Одних убили, других посадили, третьи скрываются за границей или вообще подались в бега, четвертые ушли в бизнес и живут как на пороховой бочке, лавируя между бандитами и законом. И где их жены, щеголявшие в брендовых шмотках и увешанные дорогущей ювелиркой? Конечно, немало есть и таких деятелей, которые наворовали выше крыши и успешно продолжают делать карьеру на государевой службе, что правда, то правда, но вся их жизнь – это сплошные нервы и страх, интриги и подставы, подлость и предательство, одним словом – грязь непролазная. Не хочет Светлана Дмитриевна такой жизни для себя и своих близких. Чистота, честность, покой – вот столпы, на которых построено ее существование. Нравственная опрятность.
Когда случилось то, что случилось, она ни на мгновение не усомнилась в правоте Виктора Семеновича. Ей было очень больно, но Светлана смогла убедить себя, что ее страдания всего лишь результат ее собственного несовершенства. Она глупая, поэтому ей хочется неправильного, а Виктор умный, он знает, как надо сделать. Годы смирения подавили в ней любую способность к бунту.
Но, как внезапно оказалось, подавили не полностью. Через год после похорон мужа она вспомнила слова матери о том, что Виктор сломает ее. Вспомнила – и тут же выбросила из головы. Не до этого ей сейчас. Она, Светлана Дмитриевна Гнездилова, – вдова, отныне ее дни должны состоять из походов на кладбище, затворничества в своей квартире, рассматривания фотографий, на которых запечатлены моменты жизни Виктора Семеновича, воспоминаний и скорби. Одним словом, из всего того, что призвано поддерживать репутацию покойного супруга, чья смерть – утрата настолько невосполнимая, что делает для его семьи невозможным продолжать существовать, как раньше, где-то бывать, с кем-то общаться, развлекаться и даже получать удовольствие. Когда уходят такие люди, как честнейший и порядочнейший Виктор Гнездилов, жизнь близких не может вернуться в привычную колею. Если человек был выдающимся и замечательным, то последствия его кончины не могут выглядеть обыкновенно.
Она даже не заметила, в какой момент чугунная крышка котла перестала выдерживать напор скопившегося пара. Светлана настолько привыкла чувствовать себя рядом с мужем молодой, глупой и неопытной, что осознание своих шестидесяти с гаком лет далось с огромным трудом. Выходя на улицу за продуктами, она вдруг начала замечать, как скучно и невыразительно одета. Первой мыслью было едва уловимое сожаление: так и не довелось ей поносить ничего броского и ультрамодного, хотя большинство ее приятельниц только и говорили о вещах, купленных в Милане – признанной европейской столице брендовых магазинов. Жалованье мужа в Верховном суде позволяло не экономить, и одежда давно уже не приобреталась на вещевых рынках, вещи покупались дорогие и хорошего качества, но оценить их уровень мог только знаток. Костюмы, платья, пиджаки и кардиганы – не ярче серого, мех – не длиннее жакета, шаль – только однотонная, ну максимум с полосочкой. Джемпер из кашемира с шелком мог стоить безумных денег и при этом не терял вида и формы от многочисленных стирок в машинке, однако мало кто умел по одному лишь внешнему виду понять, что куплен он не за три копейки в «Фикс-прайсе». Ну черный – и черный. В глаза не бросается, о стоимости своей не кричит. Такая одежда была, конечно, практичной, немаркой, долговечной и подходила к любому случаю, но Светлану отнюдь не украшала. Проще говоря – не была ей к лицу, не соответствовала ни типу внешности, ни цвету волос и оттенку кожи. Светлана заставила себя перестать испытывать желание быть привлекательной женщиной и одеваться в то, что ей действительно идет. На таком стиле настаивал муж. Но теперь мужа нет, и можно было бы перестать носить то, что не нравится, купить яркие красивые вещи, модные, стильные, подчеркивающие женственность. «Куда уж теперь мне думать об этом, – пришла следующая мысль, тоже довольно слабенькая, – в мои-то годы…» И только спустя несколько дней появилась третья мысль: ей, Светлане Дмитриевне, шестьдесят три года. Шестьдесят три! Она не просто взрослая, она уже почти пожилая! Она в той благословенной и благодатной поре, когда здоровья и сил еще более чем достаточно, но уже никто, ни одна живая душа, не имеет права указывать ей, как жить. Что носить. Где и какие продукты покупать. Иметь или не иметь любовников. Бывать ли в театрах на скандальных спектаклях или скучать на классических постановках. Переходить ли по ссылкам на материалы о разных пикантных сплетнях или ограничиваться исключительно чтением электронной почты и ответами на письма. В последние годы жизни Виктор Семенович категорически запрещал супруге общаться в социальных сетях и лазить по сайтам.
– Ты просто не понимаешь всей опасности, – говорил он неоднократно. – И многие не понимают, не ты одна такая. Наступила новая эпоха мгновенного распространения любой информации. Ты выскакиваешь в старом спортивном костюме и с неприбранной головой в магазин, потому что в разгар приготовления обеда у тебя закончилось масло, и находится идиот, который знает тебя, снимает на телефон, а через три секунды в Сети появляется материал о том, что жена высокопоставленного сотрудника судебной системы – спившаяся алкоголичка, которая давно перестала следить за собой и шатается по улицам вот в таком непрезентабельном виде, набравшись прямо с утречка. Новые информационные технологии требуют повышенной безупречности, запомни это! И не вздумай ничего постить в сетях, ничего не комментируй и ни с кем не переписывайся. Хакеры что угодно взломают, и то, что предназначалось только для твоей близкой подруги, станет доступно всем желающим. Ты и себя скомпрометируешь, и меня, и подругу подставишь. Письма пиши только по делу и контролируй каждую фразу, каждое слово, ни о чем особо не распространяйся. И по ссылкам не ходи.
– Почему по ссылкам-то нельзя ходить? – сперва недоумевала Светлана.
– Потому что ты никогда не угадаешь, что это за ссылка. Перейдешь, а там реклама какой-нибудь гадости вроде порнухи или экстремизма, нажмешь из любопытства или даже случайно – и завтра к нам домой придут из управления «К». Моими решениями часто бывают недовольны, чем чище репутация – тем больше врагов, ты не можешь этого не понимать. И какая радость будет, если судью Верховного суда удастся публично уличить в посещении педофильских сайтов! Никто ведь не станет слушать твои объяснения, что это не я, а ты переходила по ссылкам и что ты не посещала сайты и даже не подозревала, что откроется. Никому это не интересно. Есть айпи-адрес компьютера, есть проживающие в квартире люди, есть неудобный судья. Всё. Вопрос закрыт.
Светлана никогда не рассматривала требования Виктора Семеновича как диктат. Все его слова казались разумными, и после таких разговоров она особенно остро ощущала как его интеллектуальное превосходство, так и собственную глупость и недальновидность. Хорошо, что муж вовремя подсказал, как правильно!
А теперь… Ей уже шестьдесят три года, и она может, наконец, снова завести свои странички и найти друзей молодости, одноклассников, однокурсников, коллег по работе в райцентре и в областном центре, всех тех, связи с кем ослабли или совсем оборвались после переезда в столицу. Может возобновить переписку с двоюродными сестрами и братьями, сфотографировать и выложить снимки любимого кота по кличке Иваныч и цветущих фаленопсисов, которыми уставлены все подоконники в квартире и которыми Светлана Дмитриевна так гордится. А еще можно испечь свой фирменный ягодный торт, на украшение которого обычно уходит очень много времени, и ей всегда жаль делать первый надрез: столько кропотливого труда вложено, столько терпения – и через несколько секунд острый нож разрушает это произведение искусства, а через полчаса на блюде остаются только неопрятные остатки и крошки. Испечь торт, сделать фотографию, похвалиться перед родственницами, подругами и приятельницами, а потом позвать соседей или вообще кого угодно и всем вместе съесть его. И не думать при этом, не переступит ли порог квартиры человек, знакомство с которым может повредить кристальной репутации уважаемого Виктора Семеновича.
А еще можно… Даже страшно подумать… Зайти на сайт знакомств… И начать переписываться, общаться, флиртовать, а потом и встречаться с другим мужчиной… Наряжаться для него, краситься, покупать изящные платья и хорошую косметику… Денег, правда, не так уж много, они почти ничего не накопили, но это не проблема: сын Виталий поможет, он очень хорошо зарабатывает, у него высокодоходная фирма по разработке чего-то там такого, связанного с химией и биологией. Мальчик с детства хотел этим заниматься, много читал, интересовался, посещал сначала кружок, потом факультатив, там и с будущей женой своей познакомился, с Лианой. Стал успешным ученым и бизнесменом, перспективным, богатым.
Такие мысли пугали, и Светлана Дмитриевна поспешно прятала их подальше, загоняла вглубь, стараясь удержать рвущуюся под напором много лет копившегося пара чертову крышку. И чем больше она старалась, тем чаще всплывали в памяти и сказанные сорок лет назад слова матери, и разные другие эпизоды. Например, подруга как-то с усмешкой заметила ей:
– Ты что, выбрала себе роль «заткнуться и обожать»?
Светлана тогда обиделась на нее, и отношения постепенно распались.
Другая подруга заявила:
– Твой Виктор просто параноик, неужели ты сама не видишь? За каждым углом ему мерещится опасность, в каждом человеке видит потенциального врага. Ему не в Верховном суде надо работать, а в психушке лечиться. Не понимаю, почему ты все это терпишь? Почему позволяешь ему так давить на тебя?
И с этой подругой тоже вскоре отношения пришлось завершить. Никому, никому и никогда Светлана Дмитриевна не позволяла усомниться в своем кумире, возведенном на высоченный мраморный пьедестал. Оформив в пятьдесят пять лет пенсию, она стала домохозяйкой и много времени проводила перед телевизором, смотрела разные сериалы и в каждом находила многократное подтверждение правоты мужа: не только закопанные в могилах прошлого страшные тайны, но даже и маленькие глупые ошибки становятся поводом для шантажа и манипулирования и в конечном итоге разрушают жизнь.
Каменская
«До декабря осталось всего ничего, а зимой и не пахнет», – думала Настя Каменская, глядя в окно автомобиля, проносившегося мимо подмосковных поселков. Сквозь морось дождя все в пасмурный день казалось монохромным и скучным, краски блекли и размывались, тяжелое низкое небо давило и рождало ощущение безнадежности. Сидевший за рулем продюсер Латыпов излишней болтливостью не грешил, и можно было расслабиться и подумать.
Вообще-то Николай Маратович Латыпов вызвал неприязнь у Насти еще заочно, в тот момент, когда Владик Стасов сказал, что заказчику понравился Василий. При личной же встрече продюсер показался ей довольно приятным, информацию излагал последовательно, не разбрасываясь и не забегая вперед, и по всему было видно, что он привык и хорошо научился общаться с обитателями высоких кабинетов, у которых обычно нет времени выслушивать долгие повествования с детальными объяснениями и которые хотят сразу услышать самую суть вопроса. Настя, конечно же, предварительно поговорила с Татьяной, женой Стасова, услышала от нее, что Латыпов – человек дельный и знающий, но до крайности невыдержанный, взрывной, с подчиненными ведет себя грубо, обижает их и унижает, не выбирая выражений. От этого заочная неприязнь усилилась еще больше, и Настя заранее приготовилась к жесткой обороне при помощи стальных острых иголок.
Иголки, как ни странно, не понадобились, Николай Маратович был вежлив и даже почти обаятелен, не скрывал, что для него чрезвычайно важно решить свою проблему не только по финансовым соображениям, но и по сугубо личным.
– Если я ставлю перед собой цель, я должен обязательно ее добиться, иначе потеряю уверенность в себе. А без уверенности мне никак нельзя, моя профессия подразумевает умение убеждать, договариваться и торговаться, – он обезоруживающе улыбнулся и развел руками.
«Нормальный он мужик, без лишних понтов», – подумала в тот момент Настя, сердясь на саму себя и на свою глупую ревность. Подумаешь, экое дело: Вася ему понравился! Так ей самой, между прочим, Василий сегодня утром тоже понравился. Детский сад какой-то, ей-богу. «Если мне не нравится Вася, но он понравился тебе, то ты мне тоже не нравишься». Смех и грех! Про необходимые для профессии качества – это, конечно, фигурная лапша для ушей, но суть все равно та же самая: Николай Маратович – человек, для которого слово «нет» звучит оскорбительно. Оно немыслимо и недопустимо. И еще более немыслимо и недопустимо для него осознать, что у него что-то не получилось. Эта особенность личности может кого-то не устраивать, быть неудобной, но она ни в коем случае не делает его плохим человеком.
– Вы не знаете, где находится типография, в которой печатался тираж книги? – спросила она.
– Момент, – Латыпов потянулся за телефоном и позвонил какой-то Лесе. Наверное, это та самая девушка-редактор, которая искала книгу, встречалась с Кисловым и вела предварительные переговоры.
Типография находилась в Рязанской области. Маленькая, экономкласса, с доступными ценами.
– Собираетесь съездить туда? – Латыпов посмотрел на Настю с интересом.
– Непременно.
– Можно спросить: зачем?
– Спросить можно, но ответ вы вряд ли получите. Для чего вам вникать в нашу кухню? У нас есть определенная тактика сбора информации.
– И все-таки я бы хотел понимать, – настаивал продюсер. – Не истолкуйте мои слова превратно, просто не забывайте, что для меня очень важно время. В срок, назначенный руководством канала, мы не уложимся, это понятно, но я уже принял ряд мер, чтобы добавили неделю-полторы, мне пошли навстречу. Однако я должен четко представлять себе, как движется работа и будет ли к оговоренной дате получен результат.