– Иди, – сказал он Ванье, которая, не сбавляя скорости, пошла дальше, к ресепшну. – Посмотрим, сколько вариантов выражения «без комментариев» я сумею выдумать, – продолжил он с улыбкой, поворачиваясь к направляющейся к нему горстке людей.

– Мы здесь, чтобы встретиться с Кристосом Теотокисом, – подойдя к женщине за стойкой, проговорила Ванья, незаметно показывая полицейское удостоверение.

– Пятый этаж. Лифты там, я позвоню и предупрежу о вашем приходе.

Ванья поблагодарила и махнула Себастиану рукой, указав на лифты. Сопровождавших его журналистов она не удостоила ни взглядом и еще меньше ответами на посыпавшиеся вопросы.

– Вы будете ее допрашивать?

– Она что-нибудь сказала?

– Она дала вам описание преступника?

– Что с ней случилось?

– Почему он ее не убил?

Двери лифта открылись, и Ванья с Себастианом вошли в лифт. Одного ее взгляда хватило для того, чтобы никому из них не пришло в голову составить им компанию.



Когда двери лифта снова открылись, их уже ждал Кристос Теотокис – высокий худощавый темноволосый мужчина с внушительной бородой.

– Как она? – спросила Ванья, когда они вновь предъявили документы и двинулись по типичному для больниц блеклому коридору.

– Ее жизнь вне опасности, но зрение ей не вернуть.

– Известно, как он действовал? – поинтересовался Себастиан. – С глазами?

Кристос посмотрел на него с некоторой усталостью во взгляде. Себастиан сообразил, что его, в точности как всех полицейских, с которыми Себастиан сотрудничал, слишком часто просят на разных мероприятиях рассказать смачные подробности его работы, и поэтому ему не слишком хочется удовлетворять нездоровое любопытство Себастиана.

– Способ действия может довольно многое сказать о человеке, который это совершил, дать нам представление о том, с кем мы имеем дело, – ответил Себастиан на взгляд Кристоса, и тот понимающе кивнул.

– Он выдавил глаза и сжег их. Судя по ранам, он воспользовался каким-то видом лазера.

– Она была в сознании, когда он это делал? – спросила Ванья, чувствуя, что дрожит.

– Нет, она ничего этого не помнит.

– Какое счастье, – с облегчением произнесла Ванья.

Возле одной из закрытых дверей врач остановился и с серьезным видом повернулся к своим спутникам.

– Она лежит здесь. Вы можете поговорить с ней, но старайтесь ее не волновать.

– Как такое возможно? – поинтересовался Себастиан. – Мы должны говорить о человеке, который выжег ей лазером глаза и убил ее сестру. Вы можете нам посоветовать, как действовать, чтобы она не разволновалась?

Врач посмотрел на Себастиана взглядом, отчетливо говорившим, что не им здесь ставить его слова под сомнение.

– Мы проявим максимум осторожности, – вмешалась Ванья. – И как только почувствуем, что она не хочет продолжать, сразу прекратим.

Кристос перевел взгляд на Ванью, потом опять на Себастиана. Ванья надеялась, что тот воздержится от нового глупого, бестактного комментария. Еще две секунды, и Кристос Теотокис запретит им входить в палату.

– Она начальник, я буду ей подчиняться, – сказал Себастиан, кивая на Ванью.

Кристос несколько секунд наблюдал за Себастианом, ища признаки издевки, потом открыл дверь и, не говоря ни слова, пропустил их в палату.

– Веди себя прилично, – прошипела Ванья, когда дверь за ними закрылась.



Эбба Юханссон была ростом 1,68 метра, но, лежа на спине в большой больничной постели, казалась меньше. Одеяло достигает подмышек, руки вытянуты вдоль туловища. Глаза закрывают белые компрессы. Рядом с ней сидят родители.

– Ванья Литнер, Госкомиссия по расследованию убийств, а это Себастиан Бергман, психолог, он работает вместе с нами, – сказала Ванья, в основном обращаясь к родителям, которые лишь кивнули, не делая никаких попыток, чтобы встать и поздороваться или представиться. – Нам надо минуточку поговорить с вашей дочерью, если можно.

– А это действительно необходимо? – сдавленным от горя голосом спросила мать.

– К сожалению, да.

– Можно, – слабо донеслось с постели.

Ванья бросила взгляд на Себастиана, который остановился примерно в метре от девушки, пододвинул стул и уселся по другую сторону кровати, напротив родителей.

– Здравствуй. Меня зовут Ванья. Если ты в силах, нам нужно поговорить о том, что произошло.

Девушка лишь слабо кивнула.

Ванья быстро сообщила то, что им известно, чтобы Эбба не тратила силы на рассказ о вещах, о которых они уже знают. Закончив, она поинтересовалась, не хочет ли Эбба что-нибудь спонтанно добавить, прежде чем она будет задавать более конкретные вопросы.

– Он называл себя Сёреном, а не Свеном, – проговорила девушка настолько тихо, что Себастиану пришлось подойти на шаг, чтобы расслышать.

– Хорошо, очень хорошо, – ободряюще сказала Ванья. – Китайский ресторан, где вы встречались, ты помнишь, как он назывался?

– «Пекинский дворик», он находится в Сундбюберге.

Ванья кивнула. Они отправят туда людей расспросить персонал, не могут ли те дать более подробное описание, чем пожилой бородатый мужчина в кепке и очках. Эбба больше ничего сообщить не могла.

Себастиан вдруг понял, почему преступник лишил ее зрения. Вероятно, у него имелось правило. Если они справлялись с тестом, их следовало оставлять в живых. Скорее всего, он не ожидал, что ему придется разбираться с проблемами, которые при этом могут возникнуть.

Выходом стало лишить ее зрения.

Он мог позволить себе дать Эббе описать их встречу словами, раз она не сможет проверить, как ее сведения обработают. У них не будет возможности показывать ей фотографии подозреваемых для опознания. Ни один полицейский рисовальщик не сумеет создать с ее помощью фоторобот. Ничего не получится. Конечно, когда они поймают подозреваемого, она, возможно, узнает голос, но, насколько Себастиан знал, одного опознания свидетелем голоса еще ни разу не хватило для обвинительного приговора. Только при наличии подтверждающих технических доказательств, а таковые у них пока полностью отсутствуют.

– Сколько правильных ответов требовалось для получения зачета? – вставил Себастиан.

– Треть. Двадцать. Вопросов было шестьдесят.

– Да, мы знаем, мы их видели. Как он проводит тесты?

Впервые за время разговора последовала реакция родителей. Или, по крайней мере, отца, который повернулся к Себастиану со скептическим выражением лица.

– Неужели она действительно должна об этом рассказывать?

– Она ничего не должна, но чем больше деталей мы узнаем, тем лучше.

Эбба сделала глубокий вдох и рассказала. Об автофургоне, о цепях, секундомере, повязке на глазах.

Себастиана заинтересовала повязка. Какой в ней был смысл? Жертвы ведь уже видели убийцу, общались с ним несколько часов. Тогда почему им нельзя было видеть его во время самого испытания? Стоит запомнить.

– Автофургон, – произнесла Ванья, возвращаясь немного назад. – Ты можешь рассказать о нем что-нибудь еще?

– Это был автофургон. Я видела его только сбоку. Обычный автофургон, с красной чертой по всему боку.

Новое. Новое и важное для Билли, которому в ближайшее время предстояло просматривать множество снимков.

– Отдыхай, – сказала Ванья, поднимаясь со стула, предварительно спросив, не может ли Эбба припомнить еще что-нибудь важное для расследования, и получив в ответ слабое покачивание головой. – Спасибо за то, что ты нашла в себе силы. Для нас это очень важно.

Ванья вернула стул на место и, направляясь к выходу, кивнула родителям.

– Он говорил о каком-то студенте, – послышалось с кровати.

Ванья и Себастиан остановились.

– Студенте?

– Мы говорили о том, каким вниманием мы стали пользоваться после выигрыша, и тогда он сказал, что прошлой осенью кто-то из его студентов получил стипендию в Массачусетский технологический институт и что никто не обратил на это внимания.

– Ты уверена, что речь шла о МТИ?

– Да.

– Прошлой осенью?

– Да.

Ванья не сумела сдержать улыбки.

Прорыв. Настоящий прорыв.

Много ли человек могло получить прошлой осенью стипендию в МТИ? Не много. Сколько у них могло быть преподавателей? Больше, но обозримое количество. От тысяч подозреваемых они перешли, возможно, к дюжине.

– Спасибо, это нам действительно очень поможет.

– Он накачал ее наркотиками и засунул в машину, – вдруг проговорила Эбба, ни к кому конкретно не обращаясь. Возможно, она думала, что им неизвестно, как он увозил жертв. Проявляя заботу об Эббе и родителях, в это Ванья не углублялась. В голосе слезы. Себастиан не знал, как раны в глазах повлияли на слезные канальцы, но белые компрессы все равно впитали бы слезы, если бы те появились.

– Я не сумела ее спасти. Я должна была ее спасти.

Родители наклонились к дочери. Положили на нее руки, заговорили тихо и утешающе. Что это не ее вина. Что она ничего не могла сделать. Что она не должна так думать.

Это не поможет.

Себастиан молча наблюдал за разыгрывавшейся у постели больной сценой. Глаза залечатся, она молодая, привыкнет к незрячей жизни. Чувство вины и боль… это совершенно другое.

Об этом ему известно все. Когда ожидается, что ты кого-то защитишь, ты даешь себе слово: ни за что не предавать, спасти ее любой ценой. А придя в сознание, обнаруживаешь, что тебе не удалось, ты нарушил свое обещание. И живешь с этим всю оставшуюся жизнь. Да, про чувство вины ему известно все.

Но он не знал ничего такого, что можно сказать, чтобы утешить эту маленькую девочку в большой постели. Поэтому он вышел.

42

Билли понял, что попытки обнаружить, кто кому давал стипендии за последний год, потребуют слишком много времени. Существовало слишком большое количество выделяющих деньги обществ, стипендиальных фондов и других организаций для того, чтобы идти этим путем. Он решил подойти к проблеме с другой стороны в надежде, что в МТИ не может учиться так уж много шведов.

Правда, палки в колеса вставляла разница во времени – шесть часов.

В Стокгольме только что закончилось время ланча, значит, в Бостоне начало седьмого утра. Слишком рано для того, чтобы административный персонал, с которым ему было необходимо связаться, оказался на месте.

Но Билли, как мог, подготовился к разговору или разговорам. Зашел на сайт института и кликал по разделу «сотрудники» и «офисы» до тех пор, пока у него не образовался список из пяти человек, которые, как он полагал, изучив их титулы и должностные обязанности, смогут ему помочь или, во всяком случае, направить его в нужном направлении.

Оставалось только ждать.

Он пошел за третьей за день чашкой кофе и, ожидая, пока чашка наполнится, понял, что ему необходимо чем-нибудь заняться, чтобы не думать о вчерашнем вечере. Вернувшись на место, он, к счастью, увидел, что ему пришло письмо из Транспортного управления. Данные для входа – логин и пароль – чтобы добраться до записей с пунктов оплаты. Билли зарегистрировался, ввел актуальную дату. Быстро прикинул, не знает ли он каких-нибудь временны́х параметров, способных ограничить поиск, но нет.

Он решил начать с пятницы, когда Сару и Эббу увезли, и ближайших к Сундбюбергу пунктов оплаты. Он надеялся, что сможет ограничить поиск зарегистрированными за границей транспортными средствами, но кадры по этому критерию каталогизированы не были, поэтому такой возможности не существовало. По типу транспортного средства тоже. За два часа он просмотрел сотни кадров. Проезжали два автофургона. Оба зарегистрированы в Швеции. Он понял, что не сможет просмотреть материал со всех восемнадцати пунктов даже за несколько дней. Потребуется дополнительная помощь. Особенно, поскольку существовала возможность, что преступник объезжал Стокгольм, держась подальше от пунктов оплаты, или проезжал их в ночное время, когда плата не взимается и машины не регистрируются. Учитывая то, как спланированно и умно он до сих пор действовал, риск очень велик. Тогда для Билли это просто пустая трата времени.

Он потянулся и посмотрел на часы. Четверть третьего. В Бостоне четверть девятого. Стоит попробовать.

Билли достал приготовленный список с именами и номерами, взял телефон и позвонил по первому номеру. Прослушал много гудков. Никто не ответил. Он положил трубку и попробовал следующий номер. Кэролайн Бернстайн ответила сразу. Билли объяснил, кто он и какое у него дело. Были ли у них прошлой осенью стипендиаты из Швеции, и если да, не может ли он получить их имена? Кэролайн объяснила ему, что он позвонил не по адресу, но назвала того, с кем ему следует поговорить, и пообещала соединить его с нужным номером. Билли поблагодарил, и в трубке стало тихо.

Слишком тихо, слишком долго. Его не переключили, а отключили.

Со вздохом он снова позвонил Кэролайн и объяснил, что, вероятно, произошла какая-то ошибка. Кэролайн попросила прощения и попыталась снова. На этот раз послышались гудки. Много. Потом включился автоответчик, сообщивший, что сотрудник с местным номером 3449 в отпуске и вернется только в четверг. Если дело срочное, предлагалось звонить по другому номеру. Билли записал его – у него в списке этого номера не было – положил трубку, опять позвонил. Никто не ответил. Билли с раздражением бросил трубку и откинулся на спинку кресла. Черт побери, как трудно поймать кого-то, кто может им помочь! Он уже потянулся было к телефону, чтобы продолжить идти по своему короткому списку, но тут телефон зазвонил.

Мю. Только не сейчас. Ни за что.

Он отключил звук, но предоставил телефону возможность продолжать звонить. Как будто, когда она звонила, он находился в другом месте и пропустил звонок. Он встал и пошел в туалет, чтобы не смотреть на освещенный дисплей, молча вызывавший у него угрызения совести.

Когда он вернулся, Мю уже оставила ему сообщение. Прослушивать его он не намеревался. Вместо этого он позвонил в МТИ по третьему номеру. Кейти Барнет ответила со второго гудка и, узнав о его деле, радостно сказала, что, конечно, сможет ему помочь. Разговаривал ли он с Кеннетом? Билли поинтересовался, не тот ли это Кеннет, у которого добавочный номер 3449, поскольку, в таком случае, он вернется только в четверг. Оказалось, Кейти имела в виду того Кеннета. Билли подчеркнул срочность своего дела. Кейти поняла и пообещала постараться ему помочь. Если он оставит свой номер, она проведет некоторые изыскания и перезвонит. Билли дал ей номер без особой надежды когда-либо снова ее услышать, но, к его удивлению, не прошло и десяти минут, как на дисплее высветился американский номер. Кейти перезвонила, и ее слова прозвучали в уже порядком уставших к этому времени ушах Билли, как музыка.

– У нас есть только один стипендиат из Швеции.



– Оливия Йонсон, – произнес Билли, прикрепляя к белой доске в Комнате фотографию молодой шатенки с карими глазами. – Вплоть до прошлого года она изучала медицинские технологии в Королевском технологическом институте, а потом получила двухгодичную стипендию от Общества «Швеция-Америка» для продолжения учебы в МТИ.

– А мы уверены в том, что это она? – поинтересовался Торкель.

– Гарантировать трудно, но других шведских стипендиатов у них сейчас нет, и она начала там учиться прошлой осенью.

Торкель кивнул и увидел, как остальные выпрямились на стульях. Сейчас речь уже больше не шла об обсуждении того, что им известно.

Теперь у них появился след. Началась охота.

Билли повернулся к столу и взял папку с дополнительными фотографиями.

– Это ее руководители в КТИ, – объяснил Билли, вывешивая фотографии на доску. Трое мужчин средних лет. – Оке Скуг, профессор, специалист в области медицинских технологий, Кристиан Саурунас и Мухаммед Аль-Файед, оба преподаватели.

Все вытянули шеи и принялись рассматривать этих троих мужчин.

Скуг и Саурунас выглядели лет на пятьдесят. У Скуга имелась борода, но не было очков. У Саурунаса очки были, а борода отсутствовала.

Третьему, Аль-Файеду, казалось, не исполнилось еще сорока лет, борода у него, правда, присутствовала, но цвет кожи был значительно темнее, а черты лица, в сочетании с именем, указывали на происхождение откуда-нибудь со Среднего Востока.

– Скуг и Саурунас больше соответствуют нашим приметам, – заметила Урсула, подтвердив очевидное.

– Я бы не хотел исключать Аль-Файеда, но, конечно, ты права, – согласился Билли.

– И в МТИ учится или училась только Оливия? – спросила Ванья, словно желая убедиться, что они действительно на правильном пути, а не тратят время попусту.

– Единственная шведка за последние три года, – кивнул Билли. – По крайней мере, так говорят в МТИ, а они, похоже, свое дело знают.

Торкель вмешался, хотя он и предпочел бы предоставить им самим усиленно подвергать новый след сомнению и пытаться отыскать возможные уязвимые моменты, чтобы избежать разочарования в дальнейшем.

– Может оказаться, что студент, о котором говорил преступник, был там раньше. Несколько лет назад.

– По словам Эббы, он сказал «прошлой осенью», – сразу возразила Ванья. – Это ведь не может означать ничего другого, кроме последней осени или осени годом раньше?

– Если она правильно запомнила, – скептически вставила Урсула.

– Она очень хорошо помнила детали, или как тебе показалось? – проговорила Ванья, обращаясь к Себастиану, который утвердительно кивнул.

– Он упомянул это, когда они говорили о внимании, которое девушки привлекли к себе своим блогом совсем недавно, и маловероятно, чтобы он стал сравнивать его с учебными успехами многолетней давности.

– Возможно, Оливия – та самая студентка, но тот, кого мы ищем, был ее преподавателем несколько лет назад, – предположил Билли. – Поддерживал с ней контакт, следил за ее…

– Он говорил о ней как об одном из своих учеников, если бы это было несколько лет назад, наверное, говорят: один из моих бывших учеников… разве нет?

– Я посажу кого-нибудь проверить, кто был учителями Оливии до того, как она поступила в КТИ, – заключил Торкель.

Ванья откинулась назад и внимательно посмотрела на троих мужчин на доске.

– Сколько времени она училась в КТИ до того, как поехала в Бостон? – спросила она.

– Два года.

– И за два года у нее были только эти преподаватели? – продолжила Ванья, и по ее тону слышалось, что она в это не верит.

– Нет, она изучила пятнадцать курсов, с пятнадцатью разными преподавателями, – подтвердил Билли. – Но только эти трое регулярно работали с ней с самого начала.

– Начнем с них, – сказал Торкель тоном, говорившим, что дискуссия окончена. – Отличная работа, Билли.

– Каким будет следующий шаг? Как мы поделим обязанности? – спросила Ванья, уже готовая приступить.

– Билли проследит за тем, чтобы эти снимки увидели в Хельсингборге, Ульрисехамне и китайском ресторане в Сундбюберге. Возможно, кто-нибудь их узнает, – проговорил Торкель, указывая на фотографии троих мужчин и обращаясь непосредственно к Билли. Тот кивнул.

– Тогда нам потребуются люди, чтобы просматривать снимки с пунктов оплаты. Мы сегодня днем получили к ним доступ.

– Я это организую, – сказал Торкель и обратился к Ванье. – Вам с Себастианом придется начать разбираться с этой тройкой. Я подключусь.

На этом совещание закончилось. Все встали.

– Если я вам понадоблюсь, я поехала к судмедэкспертам, – сказала Урсула, собрала свои вещи и покинула комнату вместе с Билли.

– Я только забегу в туалет, и потом поедем, – произнес Себастиан и улыбнулся Ванье, которая лишь мрачно кивнула в ответ.

– Я сожалею, что тебе опять придется работать с ним, – извинился Торкель, когда дверь за Себастианом закрылась. – Но он непригоден для чего-либо другого из того, что надо делать.

– Все нормально.

– Точно?

– Да.

Торкель замолчал и пристально посмотрел на нее. Она не похожа на себя с тех пор, как накануне днем исчезла на несколько часов. Вернувшись, не сказала, где была. Остаток дня ходила с несколько отсутствующим видом. Лучше все-таки узнать.

– Что-то случилось, я же вижу.

Ванья отвела взгляд, устремила его в окно, словно ей требовалось обдумать, как лучше сформулировать мысль. Торкель терпеливо ждал.

– У тебя не возникает иногда ощущение, что у нас нет другой жизни, кроме вот этого? – спросила она и развела руками жестом, включавшим всю Комнату.

Торкель слегка вздрогнул. Он думал, что она назовет что-нибудь, связанное с работой или семьей, пожалуется на Себастиана, поскольку тот теперь попадал в обе эти категории, но нет, это масштабнее, чем он ожидал.

– У меня нет ничего другого, – продолжила она, не дожидаясь ответа. – Я это сейчас поняла и должна себе что-то создать.

Торкель кивнул. Понял, что она имеет в виду. Возможно, лучше, чем она предполагает. У него порой тоже возникают такие мысли. Ведь что у него самого есть за пределами работы, кроме вскоре вступающей в новый брак бывшей жены и двух дочерей, которые в принципе прекрасно обходятся без него? Почти ничего.

– Если тебе требуется отпуск для того, чтобы разобраться в том, чем тебе надо заниматься еще… – Он запнулся и поднял вверх палец, чтобы подчеркнуть свои слова. – Еще. Не вместо. Если тебе нужен отпуск для того, чтобы разобраться в том, чем тебе надо заниматься еще, я тебе его дам. Но ты слишком хороший полицейский для того, чтобы бросать работу.

Ванья ответила ему кивком, говорящим, что она услышала его слова, но что, по сути, это ничего не меняет.

– И нам бы очень тебя не хватало. – Торкель шагнул вперед и оказался совсем рядом с ней. – Мне бы тебя не хватало.

Ванья снова кивнула и совершенно естественно скользнула к нему в объятия.

– Спасибо, – через пару секунд произнесла она возле его руки.

Торкель перестал ее обнимать, и ему показалось, что он увидел в ее глазах сдерживаемые слезы. Подумал, что ей не хочется перед ним плакать.

– А теперь отправляйся, – с улыбкой сказал он.

Еще один краткий кивок, она развернулась и ушла.

43

Прямо как со старым диапроектором.

Там изображение сперва бывало расплывчатым – ты лишь угадывал цвета и контуры, а потом кто-нибудь подкручивал линзу, и все медленно, но верно оказывалось в фокусе.

Автофургон. Он в фургоне.

В гараже Клас, проклиная все и вся, уже настроился ехать на муниципальном транспорте и еще больше опоздать на встречу, так что он приятно удивился, когда к нему подошел бородатый мужчина и принялся извиняться. Клас ожидал, что владелец будет говорить по-немецки – номера на автофургоне были немецкие – но мужчина на чистом шведском языке объяснил, что ходил звонить, чтобы вызвать помощь – его мобильный в гараже не работал. Какая у Класа машина? Он перекрывает ей дорогу? Вместе они, возможно, сумеют сдвинуть фургон на несколько метров, чтобы освободить выезд «Лексусу». Бородатому надо было только пройти вперед, чтобы включить нейтральную передачу и снять фургон с ручного тормоза.

Ожидавший возле бампера Клас осознал, что мужчина обошел вокруг машины и оказался у него за спиной, только, когда почувствовал, что ему к лицу крепко прижали нечто влажное и холодное, а вокруг груди его обхватила сильная рука.

Клас осторожно поднял голову с твердого стола. Он почувствовал вытекшую слюну и попытался вытереть жидкость вокруг рта, но обнаружил, что не может пошевелить руками. Они были крепко привязаны к столу тонкими цепями.

– Я немного не привык к снотворному, которое требуется вдыхать, поэтому не знал, как долго ты пробудешь в забытьи.

Клас вздрогнул и повернул голову туда, откуда донесся голос. Бородатый обернулся с шоферского сиденья, где он сидел, и смотрел на него. Клас быстро огляделся. За передним стеклом деревья. На остальных окнах задернуты занавески. Он сидит за столом в конце машины. На двух диванах длинные лиловато-белые подушки. На его стороне – в пластиковых пакетах. Вероятно, можно каким-то простым способом опустить стол и превратить всю заднюю часть машины в одну кровать. Во всяком случае, так делалось в автофургоне, в котором он в детстве провел вместе с родителями много летних каникул. Фургон не двигается.

Если он правильно помнит, изоляция в таких транспортных средствах не слишком хорошая. Если поблизости есть люди, они его, возможно, услышат.

– Мы стоим далеко в лесу. Нам никто не помешает, – переходя в заднюю часть фургона, сказал бородатый, будто прочитав его мысли.

– Ты вычислил, кто я такой, или, по крайней мере, что я сделал?

– Нет, – честно ответил Клас, удивившись ясности собственных мыслей. Он напуган, очевидно, что мужчина намерен тем или иным образом причинить ему зло, а голова полностью работает. Он обращает внимание на детали, сосредотачивается на сказанном, пытается понять, что произошло и почему, чтобы потом придумать способ выбраться из этой ситуации.

Вернуться домой, к Линде и Элле.

– Моя ошибка, – произнес бородатый, усаживаясь на диван по другую сторону стола. – Я изменил «модус операнди». Знаешь, что это такое?

– Да.

– Латинское выражение, означающее «способ действия», – продолжил бородатый, будто не услышав ответ Класа.

– Почему я здесь? – спросил Клас спокойным, тихим голосом. Чтобы суметь вычислить, как действовать, ему требовалось больше информации. К тому же он хотел завязать беседу. Установить контакт. Класу неоднократно доводилось слышать, что он приятный человек, что с ним интересно общаться, его легко полюбить. Была надежда, что если бородатый узнает его получше, то причинить ему вред станет труднее.

– Разве можно винить их за то, что они пользуются случаем? – ответил бородатый и наклонился над столом. – Ведь общество уже на протяжении нескольких лет показывает, что это ключ к успеху.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – честно признался Клас. – Но если я каким-то образом обидел вас или причинил вред, то прошу прощения и хотел бы получить возможность попытаться искупить свою вину.

Мужчина по другую сторону стола широко улыбнулся, будто услышал нечто забавное. Плохо, инстинктивно почувствовал Клас.

– Менять необходимо с верхушки. Проблема заключается в том, что им дают возможность. Что ты даешь возможность.

– Кому, кому я дал возможность?

– Я их тестирую, – сказал бородатый, явно твердо решив продолжать игнорировать прямые вопросы. Он взял несколько лежавших на столе, возле окна, листов А4.

– Шестьдесят вопросов общеобразовательного характера. Грубоватый инструмент для измерения знаний, знаю, но он все-таки дает представление об основе, которую можно наращивать.

Клас только согласно кивнул и посмотрел на бумаги. Тест. Общее образование. Двадцать правильных ответов и больше – дают зачет. Тогда они свободны.

С этим он справится. Никто из знакомых не хотел играть с ним в «Тривиал Персьют». Он был немного всезнайкой и, должен признать, в качестве победителя вел себя довольно неприятно.

Двадцать правильных ответов – и его отпустят. Внезапно до него дошло. Кто такие «они». Связь. Кому он дал возможность. Почему он не сообразил раньше? Это же очевидно.

– Господи, это вы? – пробормотал он. – Патриция и Мирре…

– Ты ездишь на «Лексусе», пожинаешь успех, зарабатываешь деньги на деградации. Тебе хотя бы нравятся программы, за которые ты отвечаешь?

– Нет, нет, господи, нет.

Бородатый посмотрел на него взглядом, от которого у Класа по спине побежала дрожь. Он инстинктивно почувствовал, что ответил неправильно. Возможно, правильного ответа не существует, возможно, лучше было промолчать или, как сам бородатый, сменить тему разговора.

– Как я уже сказал, я изменил «модус операнди». Тебе тест не нужен.

Клас видел, как бородатый отодвинул бумаги в сторону, достал что-то, лежавшее рядом с ним на диване, и положил это перед собой на стол.

– Знаешь, что это такое?

Он знал.

Пневматический пистолет.

44

Аксель Вебер целый день посвятил звонкам по всем имевшимся у него контактам в полиции и Каролинской больнице. Ему требовалась какая-нибудь ниточка, чтобы начать распутывать клубок, что-нибудь, способное украсить первую полосу газеты или хотя бы дать уникальный ракурс. Но Торкель Хёглунд хорошо умел сводить утечки к минимуму.

Эбба Юханссон находилась под постоянной охраной полиции, а доступ к информации о расследовании он, как обычно, ограничил, его имели только сотрудники Госкомиссии. Даже пресс-секретарь полиции знал не больше того, что знал сам Вебер. Типично для Торкеля Хёглунда. У Вебера это вызывало восхищение, хотя, как профессионала в своей области, его это невероятно раздражало. Ему требовались новости, материал для статей, и лучшим источником обычно бывали болтливые полицейские. Новости и сенсации привлекают читателей и способствуют продаже газет, это всем известно, и если хочешь, чтобы твоя газета продавалась лучше всех, а ты был в центре внимания, требуются разоблачения и истории, которых нет ни у кого другого.

В настоящий момент у Вебера не было вообще никакого эксклюзива, он знал не больше конкурентов. Это означало, что ему приходилось соревноваться с остальными, вновь используя и перестраивая информацию, к которой он имел доступ. При таких сенсационных убийствах, как это, данная модель работала довольно хорошо. Можно было разговаривать с членами семьи и друзьями, находить свидетелей, которые видели поблизости от места преступления или обнаружения трупа таинственные машины или людей, привязывать это к какой-нибудь похожей трагедии, произошедшей раньше. Крутить, вертеть, строить предположения, и главное – делать это эмоционально и увлекательно.

Читатели обожают убийства – чем убийства более жестокие, тем лучше – но им хочется также получить личную историю, позволяющую познакомиться с жертвами, посочувствовать им. Если прибавить к этому неизвестного убийцу, анонимное зло, то они прочтут все, что напишут, а «Убийства в застеколье», как их дружно окрестили газеты, отвечали всем необходимым критериям: знаменитости – по большому счету все-таки обычные люди, и активный серийный убийца, который наносит удары по всей Швеции и может оказаться совсем рядом с читателем.

А тут вдобавок появился один выживший – публичный человек, женщина, молодая, русоволосая. Лучше просто не бывает. Это понимали и он, и руководитель новостного отдела, и главный редактор, да и вся редакция. Поэтому Вебер, во времена постоянной экономии, получил дополнительные ресурсы. Но ему требовалось поставлять материал, показывать, что он заслуживает доверия. Для настоящих журналистов, таких, кто ищет факты, а не просто копирует тексты из социальных сетей и пресс-релизов, настали суровые времена, им стало все труднее защищать свое право на существование.

Бумажные газеты продавались все хуже, все больше материалов выкладывалось для бесплатного чтения в сети. Настоящая журналистика стоит дорого, а тенденция была такова, что никому больше не хотелось за нее платить. Это вызывало стресс, и программы экономии привели к тому, что никто не чувствовал себя уверенно. Ему было просто необходимо каким-то образом заполучить эксклюзивное интервью с Эббой Юханссон. На данный момент лучшей идеей представлялась подруга близнецов, Юханна Линд, которая вообще-то должна была сегодня встретиться с Сарой и Эббой, чтобы отпраздновать свой день рождения. Подход довольно удачный и, вероятно, принесет несколько сильных эмоциональных цитат о потере, дружбе и разбитых мечтах. К тому же Юханна красива, что никогда не бывает минусом. Но такое интервью могут добыть многие журналисты.

Плачущая подруга жертвы, боль и скорбь. Слишком просто. Ему хотелось добиться большего, поэтому он надеялся, что встреча с Юханной даст нечто большее.

Он собирался постараться завоевать ее доверие, чтобы она помогла ему выйти на прямой контакт с Эббой. Накануне газета «Афтонбладет» нашла эксклюзивный аспект и выжала несколько страниц из встречи с бывшим сожителем Патриции Андрэн, который, как все знали, угрожал ей и избивал ее, а в их переработке стал теперь невиновным подозреваемым, оплакивающим свою любимую Патрицию, которому, возможно, откажут в опеке над сыном из-за запрета посещения. Может быть, цинично, но такое продается лучше правды, Вебер это знал. Большинство предпочитает читать о скорбящем человеке, а не об избивавшем жену неудачнике. Никому также не хотелось бы узнать, что бывший сожитель получил за интервью хорошие деньги. Но так оно и было, сам Вебер отказался заплатить ему 20 000 крон, которые тот затребовал. Не потому, что в принципе возражал против выдачи гонорара тем, кого интервьюировал – так поступали все, – но лично ему было трудно платить такому человеку как Стефан Андерссон.

До такого отчаяния он не дошел, по крайней мере, пока.

Он бросил взгляд на часы. Они с фотографом собирались встретиться с Юханной Линд в пять часов, ему удалось уговорить ее не разговаривать с каким-либо другим журналистом.

До этого ему требовалось найти новые лазейки, новые идеи для завтрашнего дня. Ходили кое-какие слухи о том, что полиция интересовалась китайским рестораном в Сундбюберге, и одна коллега поехала туда, чтобы проверить, есть ли там что-нибудь стоящее. Он надеялся, что скоро она ему отзвонится.

«Легка на помине», – подумал он, когда у него на столе зазвонил телефон.

Это оказалась Юлия с ресепшна, в котором они в прошлом году, после нападения на газету неонацистов, установили пуленепробиваемое стекло.

– Кто-то оставил тебе здесь конверт, – проговорила она с некоторым стрессом в голосе.

– Хорошо. Я потом заберу. От кого он?

– Написано, что от некого Свена Катона. Это не он всех убивает?

45

– Я больше так не могу.

Ванья остановилась и обернулась к стоявшему в нескольких шагах от машины Себастиану. Они только что припарковались перед белым пятиэтажным зданием – кампусом Флемингсберг, принадлежавшим КТИ.

– Это хуже, чем когда ты ничего не знала.

– Что хуже?

– Мы с тобой, молчание, отчужденность…

Ванья поджала губы и сделала несколько шагов в его сторону.

– Ты прав, хуже, но знаешь что? Тебя-то тут жалеть нечего.

– Я имел в виду вовсе не это, – Себастиан быстро перешел к обороне.

– А что же ты имел в виду?

– Я согласен на исключительно рабочие отношения, ты знаешь, но ведь ты со мной даже не разговариваешь, – попытался укорить ее Себастиан.

– Придется смириться с этим.

– Ладно. Прости, что я вообще открыл рот.

Однако извинение, похоже, запоздало. У Ваньи словно открылось второе дыханье, ей требовалось выплеснуть это из себя.

– У меня ничего нет. Я должна создать себе жизнь. Потом. Когда я ее создам, я решу, кого в нее впускать. Понимаешь?

Себастиан лишь кивнул. Посчитал дискуссию оконченной. По крайней мере, он попытался объяснить то, что чувствует. Повторять эту ошибку он не намеревался.

– Но, пожалуйста, дай мне знать, если я могу тебе помочь, – закончил он в надежде заработать несколько очков и двинулся следом за Ваньей в сторону входа.

– Ты не можешь, – твердо заявила Ванья.

У нее зазвонил телефон. Билли. Он послал фотографии в китайский ресторан в Сундбюбурге и поговорил с персоналом, но это почти ничего не дало. Мужчину они помнят. Видимо, он настоял на том, что сам отнесет заказанные напитки к столу. Билли предположил, что именно тогда он и добавил в них снотворное, но в отношении идентификации ничего определенного они сказать не смогли. Разве что одна из официанток не сомневалась в том, что это был не Аль-Файед. Он слишком смуглый. Конечно, мужчину, которого она обслуживала, запомнить было трудно, но выглядел он типичным шведом.

– Мы сейчас идем встречаться со Скугом, – сказала Ванья, открыла дверь в ресепшн и сразу отпустила ее, даже не взглянув, насколько отстал Себастиан.

– Я позвоню, если мы получим что-нибудь из Хельсингборга и Ульрисехамна, – закончил Билли и положил трубку.

Ванья подошла к ресепшну, представилась и изложила свое дело. Ответила отрицательно на вопрос, договаривалась ли она о конкретном времени, но сказала, что им очень важно с ним встретиться. После короткого разговора с Оке Скугом, состоявшего, со стороны сотрудницы ресепшна, из монотонного поддакивания и заключительного «конечно», та указала им на лифт и сказала, что надо подняться на четвертый этаж, а там Оке их встретит.

– Кто звонил? – поинтересовался Себастиан, когда они оба вошли в лифт.

– Билли.

– Что-нибудь важное?

– Персонал в Сундбюберге исключил Аль-Файеда, – ответила Ванья и первой вышла, когда двери открылись.



Здороваясь, Оке Скуг произвел впечатление человека выжидающего и скептически настроенного и, когда они двинулись по коридору к его кабинету, сразу спросил, что их интересует.

– Мы хотим поговорить с вами об одной из ваших бывших учениц, – ответила Ванья, твердо решившая, как можно дольше не рассказывать, в чем собственно состоит их дело. В менее публичных случаях открытость могла бы стать успешной стратегией, но здесь существовал слишком большой риск утечек, а ей пока не хотелось, чтобы Оливию Йонсон официально связали с «Убийствами в застеколье», особенно, поскольку им предстояло беседовать с другими людьми на том же рабочем месте.

– Вы приехали в Флеменсберг вдвоем, чтобы спросить о бывшей ученице? – поинтересовался Скуг, приглашая их в кабинет. – У вас что, нет телефонов?

– Насколько мы поняли, вы были одним из руководителей Оливии Йонсон, – сказала Ванья и, покачав головой, осталась стоять, когда Оке Скуг кивнул им на стулья вокруг маленького стола для совещаний. Себастиан выдвинул стул и сел.

– С Оливией что-нибудь случилось? – с беспокойством спросил Оке, усаживаясь за письменный стол.

– Нет, насколько нам известно, она в полном порядке. Так вы были ее руководителем в год перед ее отъездом в МТИ? – спокойно продолжила Ванья.

– Я по-прежнему являюсь ее руководителем. – Оке перевел взгляд с Ваньи на Себастиана и обратно, по-прежнему со скепсисом и недоумением по поводу их прихода. – Так вы скажете мне, почему интересуетесь Оливией?

– Нет, пока нет, и дело пойдет быстрее, если вы будете отвечать на наши вопросы, а не задавать собственные, – деловито проговорила Ванья и достала блокнот.

– Меня в чем-то подозревают? – все-таки спросил Скуг.

– У меня здесь есть несколько дат, и мне хотелось бы знать, где вы тогда находились, – не отвечая на вопрос, продолжила Ванья. – Семнадцатого и двадцать третьего июня.

– Значит, меня в чем-то подозревают? – не отступался Скуг.

– Или нам просто нужна возможность вас исключить.

– Разве это не одно и то же?

Он снова оглядел их, понял, что и на этот раз не получит ответа и вытащил из висящего на кресле пиджака мобильный телефон.

– Семнадцатого июня я полдня работал, а потом поехал в Бухуслен, на праздник Середины лета. Двадцать третьего я был в университете Линчёпинга, – сказал он, сверившись с ежедневником.

– И вы можете это как-то доказать?

– В Бухуслен вместе со мной ездила семья, а в Линчёпинге со мной было несколько коллег. Я могу попросить своего ассистента дать вам имена, – ответил он. – Почему вас это интересует? – опять попытался допытаться он, как отметил Себастиан, не без некоторого беспокойства в голосе.

– Когда Оливия получила эту стипендию, что вы почувствовали? – спокойно спросил он. Это были его первые слова с момента их встречи, и Оке переключил внимание на нового участника беседы.

– Что я почувствовал?

– Да.

Оке слегка пожал плечами, словно показывая, что на этот вопрос существует только один ответ.

– Я был горд. Рад. Она это действительно заслужила.

– Как вы считаете, это привлекло к ней достаточно много внимания?

– Вы имеете в виду, у нас в институте?

– Нет, со стороны общественности, прессы, возможно, телевидения?

– Нет, то есть… это большое и важное событие в нашем маленьком мире, но такое никогда не становится широко известным.

Себастиан молча кивнул. Похоже, профессор Скуг и не считает, что это должно занимать место на первых полосах газет.

– Как вам нравится «Отель Парадиз»? – поинтересовался он, непринужденным тоном меняя тему.

– Что это такое?

– Реалити-шоу. По телевидению.

– Я его не смотрел. У меня нет телевизора.

Себастиан посмотрел на Ванью и увидел по ней, что она тоже поняла, что профессор говорит правду. Она хорошо умеет разбираться в нюансах речи. В мелких признаках лжи или полуправды. Здесь она явно ничего такого не уловила.

– Вы хорошо знаете Кристиана Саурунаса? – продолжила Ванья, опять переходя к новой теме, которая, как ей думалось, станет последней.

– Да, конечно, он преподавал здесь.

– Что вы имеете в виду, говоря «преподавал»? – с удивлением спросила Ванья.

– Он уволился.

– Почему?

– У него образовалась нехватка средств, и ему пришлось завершить у нас свою исследовательскую деятельность, – довольно равнодушно ответил Оке. По одному этому предложению у Себастиана возникло ощущение, что они не были близкими друзьями и вне работы не общались.