За бетонной дорожкой началась выложенная стальными треугольниками полоса, ведущая к транспортному блоку. По всему ходу следования они не встретили ни одного человека, только два робота-транспортера, похожие на пауков и названные за это «махновцами», копошились справа от грузовых ворот.
– Вон желтая дверь – вход в пассажирский лифт, – показал Кузя. – На нем ремонтников спускают. Раз в год. Тут одна автоматика.
Дети подошли к круглой двери, и Кузя извлек из кармана уровневый стержень. Санька тем временем отодвинул стальную заслонку на щитке управления. Кузя суеверно трижды плюнул через плечо и вставил стержень в светящееся изнутри зеленым светом отверстие замка. Стержень плавно встал на свое место, и где-то в глубине двери послышался гул механизма, приводящего замок в движение. Через несколько секунд дверь бесшумно откатилась в сторону, открывая глазам мальчишек просторный коридор, ведущий к стеклянной колбе пассажирского лифта.
– Кварцевое стекло! – восхитился Санька. – Я такие кабины только в энциклопедии видел. Они на звездолетах применяются.
Дети вошли внутрь кабины, и откуда-то сверху раздался бархатный женский голос:
– Капсула активирована, ожидаю приказа.
– Нам на семидесятый уровень надо, – храбро заявил Кузя, пытаясь понять, откуда же раздается звук.
– Семидесятый уровень. Техническая зона. Допуск подтвержден. Внимание! Двери закрываются, – произнес голос.
И действительно, прозрачная створка двери выкатилась откуда-то слева и плотно закрыла проход. Капсула дрогнула и скользнула вниз.
– Не боишься? – поинтересовался у приятеля Санька.
Эльф-сорванец отрицательно покачал головой:
– Чего бояться-то?! Коммунизм на дворе!
За толстым стеклом потянулась бесконечная череда металлизированных конструкций, заполняющих межуровневое пространство. Мальчишки прилипли к стене, жадно вглядываясь в то, что мелькало вовне, стараясь ничего не пропустить.
То и дело вдали, между стальными арками, сверкали огоньки «махновцев», видимо поддерживающих технический порядок и производящих необходимый ремонт.
– Приближаемся к сто тридцать девятому уровню. Медицинская зона, – проинформировал голос.
– Так мы три часа ехать будем, – сообразил Кузя и спросил куда-то в потолок: – Быстрее нельзя?
– Задайте допустимую скорость погружения, – предложил голос.
– А какие есть? – спросил Кузя.
– Режимы: один – стандартный, два – ускоренный, три – аварийный, четыре – экстра. Для безопасности спуска через каждые тридцать уровней следует стабилизационная двухминутная остановка, – ответил голос.
– Давай экстра, – решил Кузя.
– Вы не имеете защитного костюма, четвертый режим может повредить вашу вегетососудистую систему. Возможен только третий, аварийный, – предупредил голос.
– Валяй, – согласился эльф.
В то же мгновение капсула сорвалась с места и полетела вниз с такой скоростью, что у детей заложило уши.
Картинка за стеклом слилась в единое цветное пятно.
Санька с ужасом почувствовал подступающий к горлу комок.
– Меня сейчас стошнит, – простонал рядом Кузя.
– Меня тоже, – признался Санька и передразнил приятеля: – Вот тебе и быстрее. Ехали бы себе, горя не знали. Все рассмотрели. Папа рассказывал, что со сто десятого по восьмидесятый уровень – заповедные зоны. Могли всяких зверей посмотреть.
Кузя не успел ему ответить, потому что капсула стала замедляться и вскоре остановилась. Под ногами детей мерцал миллионами огней явно жилой уровень. Внизу, между домами, ездили автобусы и ходили люди. На некоторых зданиях светились надписи на каком-то странном языке.
– Это что за язык? – удивился Кузя.
– Может, китайский? – предположил Санька. – Или арабский. Папа говорил, что некоторые уровни занимают дипломатические карантины. На каждом по сто тысяч живут и больше. Беженцы.
Капсула опять начала ускорение. Ребята прислонились к стенкам, надеясь таким образом избежать перегрузок. И действительно, когда капсула очередной раз зависла над уровневым куполом, ни Саньку, ни Кузю не мучали уже приступы тошноты, разве что в ушах шумело.
– Глянь! – показал вниз эльф. – Звездолеты. Странные, с какими-то трубками. Я таких никогда не видел.
– Это не трубки, это пушки, – тихо сказал Санька. – Военные звездолеты.
– Так войны-то никакой нет! – не поверил ему Кузя. – Зачем нужны военные звездолеты?
– Дурак ты! – усмехнулся мальчик. – Есть война или нет, но армию еще никто не отменял. Слышал про нападение на торговый караван «Кью-18» за Гончими Псами?
– Там черная дыра вроде всех засосала, – почесал затылок Кузя. – Хотя по «Маяку» говорили, что один звездолет нашли без экипажа и без груза. И дырку у него в боку. Типа лазером прожженную. Но это мог и метеорит пробить.
– Мог и метеорит, – согласился Санька. – Только куда груз делся? Они запасные органы везли, для больных шахтеров сороковой колонии.
– До семидесятого этажа осталось девять уровней, приготовьтесь к высадке, не забудьте уровневый стержень, – раздалось из-под потолка.
Капсула двинулась вниз, но на этот раз значительно медленнее. Мальчишки даже успели разглядеть стоящие на ремонтных платформах суровые монолиты военных крейсеров. Борт одного из них был явно чем-то пропорот. У дыры суетились «махновцы» со сварочными аппаратами.
– Непохоже на метеорит, – взглянул на друга Санька.
– Непохоже, – согласился тот и предположил: – Может, реактор взорвался?
– Если бы реактор взорвался, то от корабля вообще ничего бы не осталось, – резонно отверг эту версию Санька. – Скорее, ожог от солнечного ветра. Кстати, а почему ты выбрал семидесятый уровень?
Кузя пожал плечами:
– Наугад выбрал. Разделил номер нашего уровня пополам.
Наконец капсула остановилась, и дверь бесшумно скользнула вбок.
– Семидесятый уровень, промышленный сектор. Счастливого пути.
Дети выбрались на платформу и огляделись по сторонам. Уровень освещался значительно хуже, нежели другие, где они бывали раньше. Казалось, что наступил глубокий вечер, хотя ребята знали, что за стенами комплекса еще яркий день. Вскоре они поняли, отчего вокруг так темно, – уровневые стены состояли из какого-то непрозрачного материала и попросту не пропускали солнечного света. Источниками освещения служили несколько десятков огромных прожекторов в форме пятиконечных звезд, подвешенных под самым куполом.
– Все правильно, – вздохнул Кузя. – Уровень-то промышленный. Тут, наверное, одни «махновцы».
– Куда пойдем? – спросил Санька.
– Прямо, – задал направление предприимчивый эльф. – Сворачивать не будем, иначе до ночи дорогу обратно искать придется.
– У меня на «тэпе» компас, – вспомнил Санька и вытащил из кармана телефон. На его зеленом экранчике светилась надпись «Связь потеряна».
– О как! – изумился Кузя и достал свою трубку. – У меня такая же фигня! Не может быть! Ну ничего, будку в случае чего найдем и позвоним.
Мальчишки спрятали телефоны в карманы и двинулись вперед, вдоль высокой каменной ограды, отделяющей дорогу от высокого, явно заводского здания. Через десять минут быстрой ходьбы друзья услышали впереди какой-то шум, словно невидимый великан методично пересыпал из руки в руку горсть мелочи.
Вскоре показалось освещенное наземными прожекторами пространство, в центре которого возвышалась некая хитроумная конструкция, напоминающая лишенный корпуса часовой механизм. У основания механизма двигались монорельсовые вагонетки, доверху наполненные чем-то блестящим. От мальчишек пространство с механизмом отделял высокий забор, собранный из чугунных прутов с заостренными наверху концами.
– Ничего себе! – приглядевшись внимательней, восторженно выдохнул Кузя. – Там у них часы есть, старинные, чуешь?!
– Где двенадцать чисел? – не поверил ему Санька.
– А я что тебе говорю! – заверил тот. – Дореформенные. Давай «цыганем» две штуки? Представляешь, что ребята в школе скажут?!
– А это не предательство? – засомневался Санька. – Ведь их все сдавали.
– Их сдали потому, что они больше не нужны, какое там предательство?! – возразил эльф.
– Ты как с луны свалился, – вздохнул Санька. – Как тебя вообще в пятый класс перевели? Их сдали потому, что часовые маятники создавали психорезонансный эффект, который мешал людям думать по-новому. Представь только: миллиарды часовых маятников одновременно задавали ритм своим тиканьем, на которое люди не обращали внимания, а все-таки чувствовали и жили по привычке – воевали друг с другом, обманывали и все такое там. Понял?
– Ничего, – сделал свой вывод упрямый Кузя. – От двух-трех часов никто воевать и обманывать не полезет. А мы их еще и заводить не будем, а на что-нибудь мирное поменяем.
Он подошел к забору, схватился руками за прутья и взглянул вверх:
– Да, здесь не перелезем, айда вокруг.
Забор оказался на редкость длинным. Они шли, шли, а он все не кончался. Слева от мальчишек потянулась мрачная кирпичная стена, кое-где поросшая скользким лишайником.
– Может, вернемся? – предложил Санька. – Нет здесь прохода.
– Должен быть, – заверил Кузя и ткнул пальцем вперед. – Видишь там свет?
Через пять минут ходьбы стало ясно, что это отблески костра, горящего перед огромной дырой в заборе. У костра сидел какой-то неопрятный толстяк в драной куртке, вязаной шапочке и с гитарой в руках. Он методично бил по струнам и тонким голосом выводил слова неизвестной песни: «А мы едем, а мы едем за туманом, за туманом и за запахом тайги…»
Поскольку ребят скрывала тень, падающая от стены, толстяк их увидел лишь тогда, когда они вышли на свет костра. Он вздрогнул, прекратил петь и молча уставился на них.
– Добрый день, – тут же поздоровался Санька, с детства привыкший первым здороваться со взрослыми людьми. Кузя повторил за ним то же самое.
– Он стал опять добрым? – то ли спросил, то ли удивился мужчина. – Я думал – все по-прежнему. Но я зла никому не делаю. Вот сижу и пою. У меня обеденный перерыв. И я ничего не имею против «умного войлока».
– О чем это он? – прошептал на ухо другу эльф.
– Не знаю, – так же тихо ответил Санька. – Может быть, он болеет.
– Я тоже спал, – продолжил свою невразумительную речь толстяк. – Только мы всем стройотрядом уснули в вагоне, когда ехали строить Байкало-Амурскую магистраль, и нас потом будили. Разбудили и сюда привезли, но все убежали по дороге, а я сюда по своей воле пришел, потому что меня мама предупреждала, что надо слушаться. Мне тоже сто лет.
– Понятно, – деловито шмыгнул носом Кузя и спросил: – Вы не против, если мы войдем? Мы часы собираем.
– Ты чего?! – пихнул его локтем Санька. – Не видишь – человек больной!
– Больной не больной, а взрослый. Если что, скажем, что спросили разрешения часы взять. Это – стратегия, братан! – прошипел эльф и, не дожидаясь ответа, шагнул по направлению к дыре.
Толстяк равнодушно кивнул и принялся опять терзать гитару.
Мальчики прошли на территорию и двинулись вдоль забора.
– Интересно, что с ним случилось? – размышлял вслух Санька. – Он мне одного человека напомнил, которого я в лифте вчера встретил. Только тот злой был.
– Рехнулся он – вот что случилось, – резонно ответил Кузя. – Бывает так. Я уже видел такое, когда с папой в шестом комплексе на инспекции был. Там три уровня под психбольницы выделены, и половина психов болеет «сном-столеткой».
– Это как? – не понял его закадычный друг.
– Ну, они думают, что сто лет спали и все проспали. Или типа того, – объяснил эльф. – Чушь, в общем. Эпидемия была. Заразная болезнь. Ее из Польши беженцы принесли. Фиг с ним. Вон они, родные! – и мальчишка показал на уже виденный ими механизм, производящий утилизирующие манипуляции со старыми бытовыми приборами.
Друзья подошли поближе и стали разглядывать сваленные в кучу старые утюги, настольные лампы и, конечно, часы. Самые разные: от настольных будильников до ручных хронометров.
– Сокровища! – радостно выдохнул Кузя, нагнулся и поднял наручные часы на металлическом браслете. – «Командирские».
Глава 3. Конспирация
…Как они потом добирались до своего уровня, Санька помнил урывками, слишком много и сразу свалилось на него – потеря лучшего друга, путаница во временах, клоуны-душегубы и все остальное. Помнил, что выбирались они обратно не лифтом, а пешком: вышли к какому-то скрытому шлюзу и сели на военный аэромобиль с эмблемой изумрудного пятилистника на борту. Потом, уже на своем уровне, они долго гуляли по парку, наблюдая за плавающими в пруду черными лебедями. В основном молчали. Перед тем как расстаться, Вихрь выдал ему использованный билет в музей изобразительных искусств, пластиковую коробочку с алыми таблетками внутри и сказал:
– Даже не знаю, нужно ли напоминать, что сегодня ничего не было. Ты ходил в музей, чтобы подготовиться к завтрашнему зачету по рисованию, твой педагог уже предупрежден, ты получишь пятерку. Сейчас примешь одну таблетку, завтра утром еще одну. Это особые таблетки, от них много думаешь и много радуешься. Если случайно съешь две или три и захочется двигаться, тогда беги во Дворец культуры на танцы. Время действия таблеток – пять часов. Таблетки никому старайся не показывать. Если их найдут у тебя, скажешь, что это витамины и тебе их выдал врач в поликлинике, где ты проходил плановую диспансеризацию. Телефон врача на задней крышке коробки, его зовут капитан Григорьев.
– А если родители Кузи спросят, где он? – устало поинтересовался мальчик.
– Не спросят, – успокоил его офицер. – Им пришлось два часа назад срочно уехать на другой континент, папу повысили по службе.
– Правда? – взглянул ему прямо в глаза Санька.
– Ничего не поделаешь, пришлось повысить, хотя за халатное отношение к уровневому ключу ему полагается выговор, – ответил майор и похлопал ребенка по плечу. – Мне пора. Меня не ищи, скоро увидимся. Держись. Это наша жизнь.
Вихрь запахнул свой плащ и зашагал по аллее прочь.
– Подождите! – крикнул ему вслед мальчик. – Последний вопрос: какой все-таки сейчас год?
Майор остановился, на мгновение задумался и сказал:
– Хорошо. Ты должен выдержать. Сейчас две тысячи семьдесят второй год.
Вихрь уже исчез за поворотом парковой аллеи, а Санька все еще стоял и размышлял над сказанными его спасителем словами.
«Две тысячи семьдесят второй год! Третье тысячелетие! Значит, все эти басни о столетнем сне вовсе и не байки?! Но как это возможно?! С точки зрения знаний, преподаваемых в советской школе, это ну совершенно невозможно! Хотя… – мальчик отвлекся от мыслей и взглянул на оставленную майором коробочку с таблетками. – Пожалуй, все-таки надо одну принять».
Он открыл коробочку, вытащил одну таблетку и сунул в рот. На вкус таблетка напоминала конфету «Мечта», только растворялась значительно быстрее. Поначалу Санька не заметил никаких изменений, но потом на него внезапно напала зевота, хотя спать он совсем не хотел. Потом зевота прошла, и он понял, что это был какой-то побочный эффект. И опять ничего.
«А чего я, собственно, жду? – мысленно спрашивал себя Санька. – Разве может какая-то таблетка заставить меня забыть о потере лучшего друга, который никогда не завязывал шнурки и так меня подвел с конспектом? При таком отношении к жизни его, без всяких сомнений, ожидало безрадостное будущее, а теперь он станет Фаго… Или как там? Неважно – Великим. Да, еще он будет угрожать человечеству. Впрочем, Кузя вряд ли доведет дело до конца. Он ни одного дела еще не доводил до финала, тем более плохого. Так что… фиг с ним».
Санька отвлекся от нахлынувших на него мыслей и огляделся по сторонам. Мир явственно изменился в лучшую сторону. Или это ему показалось после пережитых ранее потрясений? Но зеленые листья стали действительно, по-настоящему зелеными, синее небо за прозрачными стенами уровня – еще более синим, а про людей и говорить нечего – такие они были интересные, эти люди.
Мимо прошла группа товарищей в шерстяных пончо и широкополых сомбреро – судя по всему, иностранцев из дружественной Латинской Америки. Туристов сопровождала красавица-экскурсовод. Она то и дело подносила к своим алым губам микрофон громкоговорителя, висящего на ленте у нее на груди, и комментировала окружающее:
– В этом парке, товарищи, космонавт Юрий Гагарин каждый Новый год выступает на детском утреннике в роли Деда Мороза. А теперь пройдемте в павильон, посвященный жемчужине современных электронных технологий – так называемому умному войлоку. Павильон находится за прудом. Большая просьба: лебедей и рыбок не кормить. Они у нас на особой диете. Просьба не нарушать их распорядок.
Саньке очень захотелось тоже послушать об «умном войлоке», тем более что время позволяло, поэтому он присоединился к туристам.
Экскурсовод провела группу мимо пруда через два арочных мостика, украшенных серебряными фигурками, изображающими популярных персонажей из мультфильма о Чебурашке и крокодиле Гене; потом сквозь лабиринт из аккуратно выстриженных в виде серпа и молота можжевеловых кустов. Наконец все оказались перед павильоном из черного мрамора.
Всю дорогу мальчик смотрел на упругие икры экскурсовода и возвышенно думал об Ане. Непонятно, почему вдруг он вспомнил о девочке, но его сердце сковала благородная печаль. Санька знал, что Аня каждый год проходила Особую медицинскую экспертизу и по всем показателям подходила, по достижении совершеннолетия, для вступления в ряды Молодых Космических Матерей. Ее родители очень гордились этим обстоятельством и после каждой экспертизы возили девочку на Байконур, чтобы она могла увидеть взлет очередного звездолета «Улей», основной задачей которого была перевозка двенадцати ежегодно избираемых красавиц на базовую станцию-инкубатор в созвездии Лебедя.
– Проходите, дорогие товарищи! – пригласила экскурсовод туристов внутрь павильона, распахнув перед ними резные створки входной двери. Группа приняла приглашение девушки и вошла в павильон.
Помещение представляло собой большое пространство, вымощенное теплой брусчаткой. Свод потолка имитировал звездное небо, в котором плавали в искусственной невесомости огромные войлочные валенки. Откуда-то звучал орган.
– Конечно, товарищи, – торжественно рассказывала девушка, – это не те валенки, которые космонавту Волкову дала с собой в полет бабушка, но это точная, хотя и значительно увеличенная их копия из термопластика. Оригинал хранится в Новой Кремлевской Оружейной палате. Вы только вдумайтесь: казалось бы, абсурд, просто смешно, но факт – пробывший полгода на орбите войлок, не изменив своей атомарной структуры, начал излучать нейтронные импульсы, проанализировав которые молодой советский ученый Капица пришел к выводу о возможности использования войлочных волокон в качестве информационных накопителей класса Ц-771! Мало того, по итогам конкурса, проведенного журналом «Техника молодежи», победителем стал, тогда еще пионер, Боря Раушенбах, который обратил внимание на способности орбитального войлока систематизировать математические исходные в цепи последовательных данных, проще говоря, войлок обнаружил способности к логическому мышлению. Через полгода была создана первая электронно-вычислительная машина «Алгол УВ», центральным процессором которой служила пятисантиметровая пластина из «умного войлока». И тогда особым решением Пленума ЦК КПСС в космос на облучение была отправлена первая партия войлока. Семьдесят тонн.
Санька получал немыслимое удовольствие от звучания бархатного меццо-сопрано девушки-экскурсовода, а его взгляд не мог оторваться от подсвеченной лампой зеленой надписи «Выход» над дверью павильона. В ней было столько тепла, столько уюта, что хотелось плакать.
От этого прекрасного переживания мальчика отвлекла вибрация «тэпа» в кармане. Санька тихо, стараясь никого не потревожить, вышел на улицу, достал телефон и поднес к уху. Это была мама.
– Малыш, ты где? – ласково спросила она.
– В парке, гуляю, – автоматически ответил он.
– Возвращайся домой, когда погуляешь, – попросила мама и объяснила: – У нас большая радость – Научный Совет одобрил папин проект. Его новую станцию запускают в производство. У нас в гостях дядя Гена с тетей Любой.
– Ладно, – согласился мальчик.
Всю дорогу домой он любовался пейзажами и удивлялся, почему никогда не обращал внимания на такую красоту. Особенно его поразил коврик для ног у дверей собственной квартиры – сквозь оранжевые пластиковые волокна явственно просвечивала надпись крупными печатными буквами «ИТК —7294». Санька осторожно переступил через коврик, вошел в квартиру и сразу услышал заразительный гогот дяди Гены. Дядя Гена был очень веселый человек и большую часть дня посвящал отнюдь не научной деятельности, а пересказу новых анекдотов. Во всяком случае, так казалось мальчику. Конечно, всех анекдотов Саньке не разрешали слушать родители, поскольку анекдоты были, что называется, не детские. Вот и сейчас, как только он вошел в большую комнату, где за праздничным столом сидели взрослые, на фразе «…и тогда он расстегнул штаны…» дядя Гена прервался и подмигнул мальчику.
– Здравствуйте дядя Гена, здравствуйте тетя Люба, – поприветствовал гостей тот.
– Сашечка, мой руки и садись за стол, – пригласила его отчего-то раскрасневшаяся мама. – Я тебе сейчас курочки и оливье положу.
– Да, он курятину очень любит, при мне на Первое мая двенадцать ножек слопал, – похвалился гостям отец и выпил рюмку водки.
– Не гони, Виталик, – укорил его дядя Гена. – Чай, не гоблины, чтобы без тоста калдырить!
– Совершенно верно, Геннадий Николаевич! – поддержала его мама и подняла свою рюмку над столом. – За научный энтузиазм! За тебя, Виталий, любимый мой!
Слово «любимый» мама произнесла как-то совсем особенно, так, что Саньке стало неудобно, словно он подглядел что-то запретное. Он поспешил выйти и направился в ванную мыть руки. В ванной мальчик с удовольствием намылил ладони душистым лавандовым мылом. Он подносил свои кисти, обвитые радужной пенкой, к лицу и долго разглядывал каждый пузырик, пока тот не лопался.
Только призыв мамы из-за двери заставил закончить это увлекательное занятие и вернуться за стол. И вновь его появление заставило дядю Гену прервать свое шутливое повествование на словах «…но почему она голая?».
– Простите, – извинился мальчик, понимая, что явился невольной помехой взрослому веселью.
– Ничего, сынок, – успокоил его отец. – У дяди Гены этих баек – как грязи! Хотя, Генка, про трусы на осциллографе – это просто шедевр!
И отец залился дурацким смехом.
Мама быстро выставила перед сыном тарелку и принялась накладывать куриные окорочка, оливье и селедку под шубой.
Только первая частица отваренной курочки коснулась нёба Саньки, как он понял, что бесконечно голоден, что в глубине его желудка образовалась бездна, восторженная и ненасытная. Он за несколько минут съел все, что положила ему мама, закусил это дюжиной плавленых сырков, отведал картошки в мундире из кастрюли и запил двумя графинами домашнего кваса. К его счастью, масштабы его аппетита не были отмечены взрослым вниманием, потому что в какой-то момент все вышли на кухню покурить и на полчаса оставили его одного. Решив, что есть дальше просто опасно, Санька выглянул на балкон.
Внизу, по дорожкам, петляющим мимо пятиэтажных жилых корпусов, шли люди. Разного возраста, в разной одежде, с разной скоростью. И в этом разнообразии было столько гармонии и осмысленности, что у мальчика дух захватило. Он начал считать прохожих и за три часа насчитал двести сорок три человека.
Из состояния мечтательной созерцательности его вывело появление мамы в проеме балконной двери.
– Сынок, ты хорошо себя чувствуешь? – заботливо поинтересовалась она и погладила Саньку по затылку.
– Как никогда, – честно признался мальчик и спросил: – Как там папа с дядей Геной?
– Пятый раз поют «Скалолазку», – улыбнулась мама и поежилась от дуновения ветерка. – Здесь прохладно. Возвращайся в квартиру. Не хватало еще, чтобы ты простудился. Тебе завтра с утра нужно будет в театр к дяде Юре Любимову сбегать. Он там старых афиш килограмм десять собрал для нас. Сдашь на абонемент и «Три мушкетера» возьмешь.
– Мама! Коммунизм второй день! Можно просто сходить в книжный распредпункт и взять «Три мушкетера», – напомнил Санька.
– Вот именно – коммунизм! – подтвердила ответственная мама. – Мы не можем просто так взять книгу. Это не честно. Твой папа ученый, и у нас неприлично много книг. Природу сбережем, в конце концов. Сходишь?
– Схожу, – со вздохом кивнул сын.
В дверь неожиданно позвонили.
– Интересно! Кто это еще к нам в гости пожаловал? – всполошилась мама. – Пойду открою.
Она прошла в прихожую и распахнула входную дверь.
На пороге стояли три офицера в длинных кожаных плащах с вышитыми золотой ниткой эмблемами КГБ на рукавах.
– Товарищи Верещагины? – поинтересовался один из них, лихо козырнув рукой в лаковой перчатке. – Линейная проверка кандидата в члены партии. Вы позволите?
– Входите, пожалуйста, – приветливо улыбнулась им хозяйка и пропустила внутрь. – Виталий в большой комнате.
– А ты Александр? – протянул руку один из них стоящему рядом мальчику.
– Да, – заинтересованно ответил Санька и протянул в ответ свою руку.
– Я капитан Рио, – представился офицер. – Мне нужно с тобой поговорить.
Он обратился к маме:
– Позволите нам где-нибудь уединиться?
– Лучше всего будет в его комнате, – учтиво предложила та.
– Вот и отлично! – улыбнулся капитан и попросил Саньку: – Веди. Показывай.
Пока товарищ Рио общался с мальчиком и его мамой, два других офицера вошли в большую комнату.
– Добрый день! Линейная проверка кандидата в члены партии. Виталий Семенович, что вы можете сообщить о своем состоянии?
Папа принял очень задумчивый вид и после секундного размышления предложил:
– Выпьете?
– Разумеется, – синхронно кивнули офицеры и сели за стол.
Папа поставил две пустые рюмки, налил туда водки и передал офицерам. Те, не торопясь, опустошили свои сосуды, поставили их на стол и продолжили беседу как ни в чем не бывало:
– Итак, что вы можете сообщить о своем состоянии?
Папа замялся, но тут в комнату вернулась мама и ответила за него:
– А что он может сообщить? Перебрал он сегодня.
– Лариса! – укоризненно взглянул тот.
– Что – Лариса? – вздохнула мама. – Это правда, а не Лариса. Перебрал. Я тебе говорила, что ученому вступать в партию нужно только в крайнем случае. Ты должен был раньше выбрать – кто ты? Ученый или руководитель.
– А как же Голубкин, он тоже кандидат?! – возмутился папа.
– Голубкин талантливый руководитель, а ты талантливый ученый, – отрезала женщина. – Я рада, что ты под проверку попал. Теперь все само разрешится. Так ведь, товарищи офицеры? Еще выпьете?
Офицеры вновь синхронно кивнули и выпили налитую мамой водку.
– Не грусти! – дядя Гена хлопнул папу по плечу. – Каждому – свое! Все же по-честному! Я вот даже и не мечтаю о партии, хоть и председатель профкома.
Санька и капитан не слышали этого разговора, потому что сидели на кровати в детской и разговаривали о своем.
– Товарищ Вихрь ввел тебя в курс дела? – капитан взглянул в глаза мальчика.
– В общих чертах, – ответил тот. – Что-то о Кузе. Его клоуны украли.
– Да, – вздохнул Рио. – Скоро они изменят его.
– Это невозможно! – не поверил Санька. – Кузя – эльф. А даже товарищ Шалар учил, что по-настоящему нравственными могут быть только эльфы. Так?
– Так-то это так, – нахмурился Рио, – только у любого правила бывает подтверждающее основную суть исключение. К сожалению, это случай с твоим другом. Бывшим другом. Скоро он станет иным, и тебе будет угрожать опасность. Поэтому я здесь.
– Но что я могу сделать против эльфа? – пожал плечами Санька.
– Пока ничего, – согласился офицер и добавил: – Но завтра ночью ты тоже станешь эльфом и получишь доступ к партийной силе.
– Эльфом?! Папу в партию приняли? – радостно поинтересовался мальчик.
– Нет, – огорчил его Рио. – Твой папа не готов к вступлению в КПСС.
– Тогда как? – растерялся Санька.
– Ты сам станешь членом партии и пройдешь эльфийскую инициацию, – торжественно объявил офицер.
– Это невозможно! Мне двенадцать лет! Я даже комсомольцем еще стать не могу! – воскликнул ребенок.
– А ты знаешь, что товарищ Шалар вступил в партию в десять? – улыбнулся Рио и приобнял Саньку за плечи. – Это судьба! И у нас мало времени. Мы должны тебя подготовить. Завтра ночью пройдешь ритуал инициации и поедешь на базу подготовки в Балабаново. Тебя научат сражаться и думать как эльф.
Офицер поднялся:
– Пора идти. Родителям лишнего ничего не говори. Пожалей их. Может быть, тебе скоро придется умереть. Кстати, час назад отца Ани Голубкиной приняли в партию.
Рио попрощался с мальчиком и прошел через большую комнату к выходу, на ходу поклонившись Санькиной маме. Его товарищи тоже встали, поблагодарили хозяев за гостеприимство и покинули квартиру Верещагиных.
Вскоре уехали и слегка ошарашенные дядя Гена и тетя Люба.
…Утром Саньку Верещагина разбудили, как всегда, электронные куранты. Мальчик с некоторым сожалением покинул кровать, встал на коврик посреди комнаты и включил проектор. Однако вместо привычного мужественного тренера на экране появилась милая девушка и, улыбнувшись, сообщила: «Сегодня выходной день, и каждый советский ребенок может отдыхать. Но если твое пионерское сердце не дает тебе спать, ты можешь пройти процедуру профилактической зрительной сегментации, что позволит освободить переполненные участки реактивной памяти и сделать ее на три процента эффективней. Сядь перед экраном в позе латышского стрелка и после сигнала, не мигая, смотри на изображение».
Санька дисциплинированно сел на коврик, вытянул перед собой ноги, руки скрестил на груди и уставился на экран. По белому целлулоиду экрана поползли колонки символов. Через десять минут мальчик почувствовал жар в теменной области и некоторое онемение пальцев ног.
Процедура уже подходила к концу, когда в комнату заглянула мама.
– Сынок, ты что хочешь – глазунью или омлет? – поинтересовалась она.
– Я как папа, – ответил Санька.
– Сегодня папа никак, так что сам решай, – сказала мама.
– Тогда мне бы творожку со сгущенкой, – смущенно попросил мальчик и даже попытался мотивировать маму: – Мне кальций нужен.
Та пожала плечами, но возражать не стала и пошла на балкон за творогом.
Папа действительно выглядел немного уставшим после вчерашнего застолья. Он сидел в своих любимых синих семейных трусах на табурете у стола и пил огуречный рассол прямо из трехлитровой банки.
– Доброе утро, папуля, – поприветствовал родителя Санька.
Но папа лишь едва заметно кивнул и в очередной раз приложился к банке с рассолом.
– Не трогай отца, он болеет, – попросила мама, выставляя перед сыном на стол тарелку с творогом. – Пойдешь к дяде Юре, возьмешь макулатуру и сдашь ее в пункт на улице Народного Ополчения. На Лациса ближе, но там абонементы только на Пикуля.
– А потом можно я немного погуляю? – спросил мальчик.
– Гуляй сколько хочешь, – разрешила мама и напомнила: – Но ты не забыл, что вечером тебя могут в Балабаново отправить? «Тэп» не отключай.
– Не буду, – заверил Санька, быстро съел творог и выскочил из дома.
У подъезда он поздоровался с сидящими на лавочке бабушками и набрал на «тэпе» номер Ани.
Девочка взяла трубку не сразу – видимо, еще спала.
– Алло? Кто это? – сонным голосом спросила она.
– Голубкина, это я, Верещагин, – ответил Санька. – Извини, что разбудил. Я сегодня вечером в спецлагерь под Балабаново уезжаю. Может, погуляем часок?
– Балабаново?! – восхищенно вскрикнула на другом конце провода девочка. – Ух ты! А у нас папу в партию приняли.
– Я знаю, – сказал Санька. – Теперь тебя зовут Наола.
– Это ничего не меняет, – уточнила Аня. – Где и во сколько?
– Где и когда хочешь. Мне только нужно к дяде Юре Любимову в театр зайти, афиши старые забрать и абонемент на «Три мушкетера» получить.
– Можно я с тобой в театр пойду? – попросила девочка.
– Можно, – радостно согласился Санька. – Дядя Юра очень добрый. Он сейчас Гамлета с Иннокентием Смоктуновским ставит. Мы дядю Юру попросим, и Смоктуновский нам монолог прочтет.
– Тогда я выхожу? – предложила Аня.
– Выходи, – поддержал Санька. – Встретимся у центрального транспортера, за киоском «Спортлото», справа.
Окрыленный радостью от предстоящей встречи, он довольно быстро добрался до автобусной остановки и потом на автобусе – до алюминиевого купола над центральным транспортером.
Центральный транспортер, или, как его любили называть местные жители, ЦиТ, являлся главной пассажирско-транспортной артерией, связывавшей сто семьдесят седьмой и сто семьдесят восьмой ярусы, где находилась большая часть культурно-развлекательных учреждений комплекса. Сорок двухсотметровых эскалаторов с раннего утра и до поздней ночи перевозили десятки тысяч людей. В основном это были граждане, направляющиеся культурно провести досуг либо работающие в культурно-развлекательной сфере. Оттого и убранство ЦиТа было особенным: стены украшали огромные телевизионные экраны, транслировавшие всякого рода художественные передачи с субтитрами – телеспектакли, кинокартины, мультипликационные фильмы, программы «Здоровье» и «В мире животных». Над всем этим культурным великолепием звучала музыка Рахманинова.
Санька подошел к киоску «Спортлото» и сел на гранитный парапет, отделяющий площадь перед транспортером от вестибюля. Мимо двигались празднично одетые люди с открытыми, одухотворенными лицами. Мальчик непроизвольно вглядывался в них, пытаясь угадать, кто куда направляется.
Неожиданно вместо праздных мечтаний в его голове возникли отзвуки чьих-то голосов, которые, к его крайнему изумлению, он идентифицировал как мысли мимоидущих граждан. Вот прошел строгий человек в ярко-оранжевом пальто и зеленой шляпе. И тут же в голове Саньки прозвучал скрипучий баритон: «Конечно, все дополнительные ресурсы передадут Высокобровицкому. И пигменты, и холсты. А нам оставят химию. Как всегда. Ну, само собой! Кому нужен поиск? Им реализм подавай! Ретрограды!»
Баритон сменило нежное женское сопрано, исходящее от миловидной девушки, спешащей к эскалатору с черным чертежным тубусом в руках: «Просто надо притвориться равнодушной. Он подойдет, а я ему: чего тебе, Пряников? Ластик?»
Девичьи грезы покрыл чей-то шепот: «Не держи нас, хозяин. Мы хотим его разрезать пополам. Сделаем ему укольчик “Боры-боры”, и он будет жить, пока не доберемся до сердца. Мы хотим укусить его за сердце».
Санька удивленно огляделся по сторонам, но не заметил ни одного человека, которому могли бы принадлежать эти чудовищные фантазии. И только тогда мальчик осознал, что это не игра его воображения, а настоящие мысли других людей. Вновь обретенная способность смутила ребенка, было в этом что-то неправильное, глубоко непорядочное.
– Салютик! – раздалось у него за плечом.
Мальчик обернулся и увидел Аню. Девочка стояла на парапете в короткой черной курточке с множеством карманов и хлопчатобумажных широких брюках.
– Сильно выглядишь! – вслух восхитился Санька.
– Мама сшила, – похвалилась Аня и спрыгнула на землю. – Я не опоздала?
– Нет, – ответил мальчик, отчаянно пытаясь не прислушиваться к мыслям подруги.
– Ну и отлично! – улыбнулась она, протягивая ему руку. – Поехали.
Санька взял ее за руку, отчего у него екнуло сердце, и повел к эскалаторам.
Аня встала на одну ступеньку выше него и тут же взялась расспрашивать:
– Как тебя выбрали? Пионерская звездочка рекомендовала или папа пробил на работе?
– Сами пришли, – сообщил он. – Из КГБ, с кандидатской проверкой.
– И чего? – еще больше заинтересовалась Аня.
– Пятьдесят на пятьдесят, – пожал плечами мальчик. – Папа с дядей Геной бутыля давил, и они его тепленьким взяли. В общем, не примут папу в ближайшее время в КПСС. А со мной офицер из детского отдела говорил. На балконе. Сказал, что товарищ Шалар стал коммунистом в десять лет.
– Почти в одиннадцать, – поправила его девочка. – Я книжку про него читала – «Наследник Средиземья» называется. Знаешь, почему партийные люди становятся эльфами?
– Потому что по-настоящему нравственными могут быть только эльфы? – попытался угадать мальчик.
– Я не про Кодекс, я про историю, – уточнила Аня и продолжила: – Товарищ Шалар был военным инструктором в Северной Корее. Однажды он поймал американского шпиона. У шпиона нашел книжку «Властелин колец». Подумал, что шпион там всякие сведения зашифровал, и прочел книжку тридцать один раз. Каждую букву обдумал. И вдруг понял, как можно объединить людей всего мира. Вот так вот было.
– Товарищ Шалар настоящий вождь! – согласился с ней Санька.
– И не говори! – вздохнула девочка.
Весь последующий отрезок дороги дети проехали молча, слушая звуки фортепиано и вглядываясь в мерцающие со всех сторон телевизионные экраны. Лишь у самого входа на сто семьдесят восьмой ярус Аня обернулась и сообщила:
– А когда мне на генераторе эльфийских имен имя выбирали, дядя механик про генератор рассказал. Я его спросила: от чего генератор питается – от солнечных батарей или просто от электричества? А дядя сказал, что от сердца Ленина. Так это необычно было! Ведь Ленин-то на орбите.
– Я знал об этом, – сходя с ленты эскалатора на платформу, кивнул Санька. – Мой папа доклад по этому вопросу готовил. Сердце Ленина излучает квантовые импульсы. В пятидесятых открыли. На этой энергии и генератор работает, и партийные реликвариумы – такие колбочки, которые секретари партийных ячеек на шее носят. Их поэтому невозможно победить в рукопашном бою, у них любая рана заживает за несколько секунд.
– Сильно! – восхитилась девочка.
Дети покинули холл Центрального транспортера и зашагали по живописной улице Остоженке по направлению к театру. Улица была застроена зданиями, стилизованными под архитектуру восемнадцатого – девятнадцатого веков, что неудивительно, поскольку в большинстве зданий находились драматические театры – БДТ, Театр сатиры, Театр имени Вахтангова, театр «Ромэн», МХАТ, Малый театр, ТЮЗ и другие, областные. Театр на Таганке, где служил дядя Юра Любимов, располагался на пересечении Остоженки и улицы Патриса Лумумбы. Напоминающий издали гигантский колотый кирпич Театр на Таганке слишком уж отличался от общего архитектурного ансамбля, и Комитет уровневой застройки принял решение отделить его от остальных зданий небольшим сквером, где вечерами собиралась молодежь поиграть на гитаре. Там часто видели цыганского артиста Димитриевича и поэта-песенника Высоцкого, отчего сквер ассоциировался у родителей с чем-то потенциально опасным с педагогической точки зрения. Ходили слухи, что именно из-за этого в некоторых комплексах отказались строить Театр на Таганке. Дядя Юра страшно переживал по этому поводу, каждый месяц проводил в скверике субботники, построил фонтан и запустил туда барбусов суматранских. Но веселые полосатые стайки не изменили ситуации, и несчастный режиссер в конце концов смирился.
Санька распахнул перед спутницей тяжелую входную дверь, пропустил ее внутрь и повел в режиссерскую. С раннего детства он знал в этом театре все ходы и выходы. Но дяди Юры на месте не оказалось. Проходящий мимо артист Филатов показал на дверь, ведущую прямо за кулисы.
– Странно! – удивился мальчик. – Спектакль ведь только вечером. Может, какое собрание?
Дети подошли к двери, на которую указал Филатов, и осторожно заглянули в нее. Посреди сцены в свете софитов стояли дядя Юра и молоденькая актриса в вязаном жакете розового цвета и черной юбке до колена. Дядя Юра убеждал кого-то сидящего в темном зале:
– Нет! Вы поймите, товарищи: стремительная современность диктует нам новые эталоны чувственности! Офелия любит, Офелия страдает, Офелия хочет быть услышанной и увиденной, в конце концов!
– Все равно слишком короткая! – раздался из зала строгий женский голос. – Культконтроль не пропустит. Нельзя как-нибудь по-другому ее страдания выразить? Пусть с веером ходит, а юбку нужно сделать длиннее.
– Причем тут веер?! – страдальчески возопил дядя Юра. – В ее душе надлом, принц не пойми о чем думает, а ей замуж пора! Как она с веером топиться пойдет?
– Топиться может в этой юбке, мы скажем, что это купальный костюм, но в остальных сценах длину вернуть, – в категорической форме постановил голос. – Хватит о ней, зовите Смоктуновского.