Моя любимая птичка.
Вот и вторая фигурка, в пару к твоей Лидди. Жених или даже муж. Я вложил в нее всю мою любовь к тебе. Она залог того, что мое сердце всегда будет с тобой.
Милая моя птичка, у нас появился единственный шанс, и поэтому я пишу тебе в огромной спешке. Скорее всего, наши планы обречены, но все равно надо что-то делать. «Не говори, что бой бессмыслен…» Если тебя после этого на всю жизнь прикуют на цепь, знай, что я люблю тебя и что твои брат с сестрой тоже любят тебя. Знай, Лидди, что мы очень любим тебя.
Я был очень болен несколько месяцев – это смешно, но я не могу жить без тебя. Лидди, умер мой отец; он оставил мне 80 фунтов. Его смерть, хотя я ужасно горюю по нему, можно сказать, спасла меня, потому что ко мне приехали с вестью о его кончине, нашли меня еле живого и отвезли в больницу… После этого обо мне заботился Далбитти; он вернулся из Европы; это лучший друг, о каком можно лишь мечтать.
Я написал картину, где изображена ты, как я и говорил. Лидди, дорогая, она была на Летней выставке и пользовалась большим успехом. Теперь мистер Галвестон говорит, что хочет приобрести ее для своей галереи, а это значит, что он заплатит мне 70 гиней. Картина называется «Соловей». На ней ты, моя Лидди.
Пожалуйста, извини, что я затронул финансовые вопросы в письме, где я клянусь тебе в любви, но у нас, как нам известно, необычная ситуация; теперь у меня есть в общей сложности 150 фунтов, а в придачу сердце, полное любви к тебе, как и в первый раз, когда я увидел тебя.
У меня готов план твоего побега, и он включает в себя наш брак, любимая. Но у нас есть только один шанс, и мы испытаем судьбу завтра. Дорогая моя Лидди, завтра все решится.
Ибо завтра утром (в четверг 10 сентября 1891 года) мисс Брайант будет вызвана из дома – ты это увидишь. Наши планы тщательно продуманы. Пожалуйста, жди у окна, пока не увидишь, что она ушла. Твой отец встречается завтра с твоим братом. Пертви вернулся в Англию по моей просьбе, сначала – чтобы доставить тебе это письмо, потом – чтобы отвлечь твоего отца. Ты подожди, пока не уедет отцовская карета.
В отсутствие твоего отца и мисс Брайант ты сможешь беспрепятственно выйти из дома в 10.30 утра. Я буду в полдень в церкви Святой Троицы на Мэрилебон. Там будут также Далбитти, Пертви и Мэри, если она успеет вернуться из поездки, которую придумала, чтобы в случае провала остаться вне подозрений. Я буду ждать внутри храма. У меня на руках документ. Наши имена вписаны там черными чернилами. Сейчас я вижу его перед собой, когда дрожащими руками пишу тебе эти строки. Пожалуйста, скажи, что ты придешь и что мы с тобой поженимся!
Я чувствую твой страх сейчас, когда ты держишь в руке деревянную фигурку, и понимаю, что тебе ужасно страшно. Будь храброй, дорогая моя Лидди, пожалуйста, прояви храбрость и приди в церковь. Я не могу забрать тебя сам, мы сошлись на том, что риск слишком велик. Приди в церковь Святой Троицы, и мы поженимся.
Приходи завтра – придешь? Как бы меня ни терзали сомнения – чертово перо, оно оставляет такие бледные линии, – я сильный, Лидди. Обещаю тебе, что я буду сильным как ДЕРЕВО и буду защищать тебя от житейских бурь. Я даю тебе сейчас это обещание на грядущий момент и на годы вперед. Будущее еще не написано; прошлое сожжено и кануло в небытие. Так и должно быть.
Навеки преданный тебе —
Н.

Лидди отбросила от себя это письмо. Ее била дрожь; поначалу она подумала, что от восторга, но потом поняла, что от неистовой ярости. Оттого что они выманивают ее из этой комнаты, где она наконец-то чувствовала себя комфортно, где о ней заботились, хоть и ограничили ее свободу. Отец даже позволил ей снова надевать платье.

Она порвала письмо на мелкие клочки и рассеяла их, словно снег, над огнем, потом ползала по полу при мерцавшем пламени и подбирала улетевшие, чтобы не осталось улик. Она не станет сердить мисс Брайант, не то что глупый Пертви или обманщица Мэри, лгавшая, что скучает без нее.

Остатки письма вспыхнули, словно динамит, и серыми хлопьями упали на решетку. Лидди заползла на кровать, где на матрасе до сих пор оставались вмятины от массивного отцовского тела, свернулась в клубок и думала, думала, слушая стук своего сердца. Конечно же, она никуда не пойдет. Иначе она предаст мисс Брайант, понимавшую ее испорченную натуру и пытавшуюся ей помочь.

Потрескивал огонь, и этот звук острым кинжалом вонзался в ее мозг. Лидди накрыла голову подушкой и запела единственную песню, которую смогла вспомнить; знакомые строчки несли с собой какое-то утешение.

Я ужасно скверная и всегда такой была,Мысли мои скверные, скверные дела,Много позора семье я принесла,Как земля носит таких, как я…

Глава 12

– Друг мой… – Люшес Далбитти дернул Неда за рукав. – Знаешь, давай мы подождем внутри церкви, как ты и говорил? – Нед не слушал его. – Ведь ты написал ей, что будешь ждать внутри церкви. Она знает об этом. – И он с беспокойством взглянул на Мэрилебон-роуд, словно ожидая увидеть там четырех всадников из Апокалипсиса.

Нед выдернул руку и продолжал глядеть из-под массивного церковного портика на вход в Риджентс-парк и Йоркские ворота. Мэрилебон-роуд была забита кэбами, автобусами, телегами, всадниками; среди потока затесался даже автомобиль «Даймлер». Джентльмены в цилиндрах важно шли в сторону Сити, дети тянули за руки нянек. Недалеко от портика парень жарил фундук, и едкий запах долетал с ветерком даже до входа в храм.

– Я хочу увидеть ее как можно раньше, если она придет, – спокойно ответил Нед.

– Если придет… Хорнер… – пробормотал Далбитти, и на его добром лице появилась озабоченная улыбка. – Она уже опаздывает на час. Давай подождем внутри, а? Здесь холодно. Еще не хватало, чтобы ты снова заболел. Ведь ты знаешь, что я никудышная сиделка.

Он насильно отвел Неда в огромный пустой храм, и они, задрав голову, полюбовались великолепной зеленой с белым лепниной и высокими витражными окнами под высокими сводами. Далбитти ударил друга по плечу:

– Посмотри на лепнину, Нед, весьма недурна… – Далбитти не договорил, услыхав шум, и они оба оглянулись на дверь. – Ой, что это?

Но это был всего лишь воробей, летавший в портике.

Нед тяжело вздохнул и закрыл глаза, держась за край скамьи. Далбитти с тревогой покосился на него и сказал, успокаивая:

– Она не торопится, правда? Но наверняка придет…

– Милый мой Далбитти. – Нед сжал его руку. – Ты замечательный друг.

Далбитти лишь пожал плечами:

– Ты сделал бы для меня то же самое, мой дорогой. Я так рад, что могу тебе как-то помочь.

– Почему ты уезжал так надолго? Больше так не делай!

Длинное доброе лицо Далбитти исказилось гримасой.

– Не уеду. Знаешь, я жалею, что уезжал.

– Как там она? – негромко спросил Нед.

– Пожалуйста, не спрашивай меня, мой дорогой друг, – ответил Далбитти. – Пожалуйста, не надо.

– Ну, приятель, ты так интересуешься всеми моими делами. Вот и позволь мне помочь тебе тоже.

– Только не в этом вопросе, – сказал Далбитти. – Я дал согласие на помолвку, и я один должен пройти через это.

К ним торопливо подошел викарий.

– Мистер Хорнер? Ах, доброе утро. – Он соединил кончики пальцев и грустно улыбнулся. – Я должен срочно идти к прихожанину, который серьезно болен. Могу я спросить, когда вы ждете невесту?

Нед беспомощно пожал плечами; Далбитти чувствовал отчаяние, исходившее от него, словно пар из кипящего котла.

– Я не знаю, сэр – мы надеемся, что она может появиться в любой момент! Она получила письмо с адресом…

Снаружи послышались шаги; голос крикнул его имя, знакомый голос – Нед и Далбитти обрадовались.

– Я здесь!

Дверь со скрипом отворилась, и оба приятеля поникли, разочарованные.

– А, Дайзарт, – спокойно сказал Нед. – Привет, дружище.

– Я не опоздал? – воскликнул Пертви. Он стащил с рук перчатки, живо огляделся по сторонам и схватил Неда за руку: – Где моя сестра, мистер Хорнер, мой дорогой друг? Ну, мой отец проглотил наживку, я признался во всех моих грехах и особенно подробно рассказал про милашку, которая работала в сырной лавке на Пигаль, он даже порозовел и засопел, грязная скотина… – Пертви снял шляпу. – Значит, ее еще нет? В самом деле? – Его лицо помрачнело. – Ой, я встретился с отцом в клубе в одиннадцать, у нее было полно времени, чтобы добраться сюда… Нед, старина… Неужели она передумала? Неужели ты не сумел ее убедить? – Только теперь он заметил викария. – Доброе утро, падре. Вы готовы соединить браком два любящих сердца?

Викарий кашлянул.

– Простите, джентльмены, мою озабоченность. Но вы мне сказали, что причина такого бракосочетания – деликатная ситуация в семье невесты и недавняя утрата. – Нед сердито сверкнул глазами на Пертви. – И я буду всецело рад, если мы совершим церемонию. Но если имеет место принуждение…

– Нет! – поспешно отозвался Нед. – Ни в коем случае, сэр, вы можете быть уверены в этом!

– Моя сестра очень любит мистера Хорнера, сэр, – искренне сказал Пертви. – Я сожалею, если дал вам повод думать иначе. Просто она медленно ходит. Скорее всего, она увидела в парке что-нибудь и задержалась…

– Да, наверняка, – слабым голосом подтвердил Нед, хотя ему впервые показалось, что он питал ложную надежду и теперь пришло время в этом убедиться. И это было хуже всего. – Она увидела где-нибудь уточек или джентльменов, продающих птиц в клетке, – да, наверняка. – На секунду он почти поверил, что так оно и есть, ведь Лидди в самом деле могла часами бродить по парку или в саду, постоянно обнаруживая что-то новое; ребенком, спасая на дорожке кладбища перевернувшуюся божью коровку, она упала и больно поцарапала себе руку. Пертви рассказывал ему об этом еще до того, как Нед увидел Лидию; но с того момента он уже немножко полюбил ее.

Пожалуйста, приди. Пожалуйста, приди. Пожалуйста, приди. Пожалуйста, приди.

Его желудок был пустой, но тяжелый, словно налитый свинцом. Едкая кислота подкатывала к горлу.

– Нед… – раздался тихий женский голос. – Дорогой Нед…

Все оглянулись, и Далбитти пробормотал еле слышно:

– Она здесь – милостивый Господь, спасибо тебе за это. О… ох, нет.

Маленькая фигурка нерешительно заглянула в дверь, лицо девушки озарилось радостью, когда она увидела брата. У Неда упало сердце, и он подумал, что его в самом деле может стошнить от волнения.

– Мэри, дорогая, – воскликнул Руперт, обнимая сестру. Она поцеловала его в щеку и со слезами на глазах прижалась к нему. – Моя дорогая сестрица, ты пришла! Я даже не смел надеяться, что увижу тебя.

– Я сказала тете Шарлотте, что отец заболел, и приехала утренним поездом. Да простит меня Господь. Но я не могла сказать ей правду, а сама сходила с ума от волнения. – Она схватила Неда за руку и устремила на него свои карие глаза. – Дорогой Нед. Где она? Ой, Пертви… – Она всхлипнула. – Я так скучала по тебе, ужасный мальчишка.

– Я тоже скучал, дорогая сестрица. – Он снова обнял ее. – Ой, да ты просто красотка. Твои шрамы исчезли. Куда они делись?

Она робко взглянула на брата и сжала его руки, лежавшие на ее плечах.

– Не шути так со мной, Пертви!

– Я не шучу. Ты действительно красавица. Правда, Далбитти?

Далбитти взглянул на Мэри.

– Любой человек видит, что вы красивая и всегда были такой, – спокойным тоном ответил он.

– Но ее оспины, – сказал Пертви чуть громче, чем следовало. – Они остались у нее после болезни с детства, правда, Мэри? А теперь почти исчезли, дорогая сестрица, за этот год, пока мы не виделись. Вот чудо какое. Теперь ты можешь выйти замуж! Любой мужчина будет счастлив взять тебя в жены!

Мэри нахмурилась и закрыла глаза после слов брата. Далбитти подошел к нему:

– Слушай… Пертви…

– Понял, – отозвался Пертви, и опять слишком громко. Викарий посмотрел на него, на его покрасневшее лицо, на неопрятный вид и снова вынул часы из кармана.

– Где же Лидди? – спросила Мэри, оглядываясь по сторонам. – Она еще не пришла?

Нед уныло покачал головой.

– Ты уверен, что бросил записку в нужное окно? – строго спросил Далбитти.

Пертви рассмеялся.

– Уж в этом можешь не сомневаться. Я достаточно натренировался за много лет. Мы бросали друг другу записки, когда нас за что-нибудь запирали в комнате. Я прятался за перилами «Фляжки», пока не увидел, что она выглянула из окна и взяла записку. Я видел, как она держала ее в руках. – Он повернулся к Неду: – Честное слово, дружище.

– Видно, что-то случилось, – еле слышно прошептала Мэри, и Нэд увидел, что она побледнела и дрожит.

– Здесь найдется стул для мисс Дайзарт? – спросил он у викария.

– Пока вы ждете, она может сесть на скамью. – Викарий положил часы на ладонь и щелкнул крышкой. – Двенадцать тринадцать, джентльмены. У вас есть время до двенадцати тридцати, потом я буду вынужден просить вас уйти. Я срочно нужен в другом месте. А это заключение брака, на мой взгляд, представляется мне немного странным и несерьезным, хотя, впрочем, я предпочитаю не вникать в суть дела.

Он ушел, оглянувшись на их маленькую группу, и снова Неда поразила огромность пустой церкви.

– Может, кто-нибудь пойдет в парк и поищет ее?

– Нет! – воскликнула Мэри, побледнев еще сильнее. – Ведь если она явится, а кого-нибудь из нас не будет на месте, у вас не будет свидетелей, и вам придется идти на улицу. Она так опаздывает, и времени почти не остается. Вдруг мисс Брайант или отец узнают, где мы, и придут сюда! Они могут это сделать, ох, могут!

– Не могут, – возразил Нед. – Ты ничего им не говорила? Дайзарт, ты тоже ничего не сказал отцу, правда?

Краткое молчание.

– Руперт? – спокойно спросила Мэри. – Дорогой, ты ничего не сказал отцу про наш план, правда?

– Если и сказал, что с того? – сердито воскликнул ее брат. – Он был чертовски недоволен. Потому что он сказал мне перед этим, что переделал завещание нашей матери так, что мы теперь никогда не вступим в брак. Представь себе, Мэри! Он сидел и смеялся надо мной, когда я попросил увеличить сумму, которую он мне выплачивает. То, что он тратит на нас, – всего лишь крошечная порция того, что он нам должен! Он сказал, что отныне не даст никому из нас ни пенни. Сказал, что у него все планы продуманы. И я не выдержал. Он сидел в клубе в новом шелковом жилете, держал бокал с мадерой, вокруг него стояли усмехавшиеся слуги, охраняли его, словно я какой-то опасный разбойник, а не его родной сын. А ведь это деньги нашей матери, не его! Я разозлился, Мэри. Я сказал ему, что его план не сработает и даже если не будет денег, кто-то из нас все равно женится или выйдет замуж. Прости.

Далбитти выругался и отвернулся; Мэри схватила его за руку.

– Ох, какой злодей… ох, Пертви… – прошептала она и без сил опустилась на ступеньки храма. Далбитти подошел к ней и бережно поставил на ноги.

– Он чудовище, Мэри. – На глазах у Пертви стояли слезы. – Я не хотел, чтобы он считал себя победителем! Я не мог ему это позволить! Я сказал ему, что он проиграл. Я сказал – ох, милая Мэри, не плачь. Ты поедешь в Париж и будешь жить у меня, тебе не нужно возвращаться к ним, это точно. Я не сказал, где они венчаются, не беспокойтесь. И тогда он сказал… ох…

Он замолчал.

– Что? – в ярости спросил Нед.

– Ну он сказал, что она ни за что не придет. Он сказал: «Ты не видел свою сестру много месяцев, правда? Ты найдешь ее очень изменившейся. Очень изменившейся». – Пертви достал из жилета носовой платок и прижал его к губам, потом к лицу.

Викарий снова подал голос с хоров в другом конце церкви. Звук отразился от сводов и прозвучал как ружейный выстрел. Нед зажал уши ладонями, но тут же уронил руки.

– Знаете, я так и думал, что она может не прийти, – сказал он слабым голосом. – У меня было такое предчувствие как раз перед твоим приходом, Мэри. Она не смогла. Прошло слишком много времени.

Мэри рыдала, уткнувшись в рукав Далбитти.

– Возможно, ты прав, – сказала она. – Не надо мне было покидать ее. Наверно, у нее просто не хватило сил.

Нед наклонился к Мэри:

– Уезжай в Париж с братом, Мэри. Они не накажут Лидди. Наоборот, пожалуй, они станут добрее к ней. Может, для тебя будет лучше, если ты перестанешь с ней видеться… – Он горько вздохнул. – Я искренне сожалею, что причинил вам боль – всем вам, я хотел освободить ее, сделать ее счастливой… – Он замолчал. – Далбитти, успокой Мэри. Поговори с ней.

– Ах, мой дорогой друг… – Далбитти вздохнул и повернулся к Мэри. – Мисс Дайзарт, дорогая Мэри. – Его глаза, обычно спокойные и добрые, яростно сверкали. – Огромная радость видеть вас омрачена возможной неудачей. – Он обнял ее за плечи, поддерживая. Она повернула к нему лицо. – Мисс Мэри, – ласково сказал он, когда Пертви подошел к Неду, чтобы утешить его. – Дорогая…

– Нет, – ответила она. – Не надо, пожалуйста, дорогой мистер Далбитти.

– Мне хочется, чтобы я был для вас Люшес. – Он улыбнулся.

– Ой, у меня не получится. Для меня вы всегда будете Далбитти. – Она попробовала улыбнуться, но ее лицо сморщилось от горя, как у маленького ребенка.

– О, – тихо прошептал он. – Мне невыносимо видеть ваши страдания, вот и все. Я большой осел.

– Что вы? Ничего подобного! – Она улыбнулась ему сквозь слезы. – Просто сейчас я могу думать только о ней.

– Так не должно быть, – возразил он; она посмотрела на него, и у нее между бровей залегли две маленькие морщинки. – У вас должна быть ваша собственная жизнь с ее заботами и ваш собственный дом.

– Знаете, я никогда не думала об этом, – призналась она.

– Мэри, когда они поженятся, вы станете им не нужны. – Его низкий голос звучал спокойно, и Мэри невольно прислонилась к груди Далбитти, но тут же отпрянула.

– Я знаю. Знаю. Я найду другую причину, можете не сомневаться. – Она снова оглянулась на дверь в мучительном ожидании. – Боже милостивый. Какая у нас свобода? В одном я уверена, – добавила она почти яростно, – я никогда не выйду замуж. Никогда.

Далбитти стоял неподвижно, но поддерживал Мэри под локоть, чтобы она не упала.

– Джентльмены, – объявил викарий, и его голос снова прозвучал очень громко в пустом храме. – Боюсь, что я больше не могу ждать. Я и так задержался на целый час. Я нужен больному.

– Ох, нет! – Мэри снова зарыдала, прижав ладонь к губам. Все молчали, раздавленные огромной неудачей.

– Все кончено, – спокойно проговорил Пертви.

– Вы здесь? – Из другого конца церкви донесся тихий голос.

Нед застыл.

– Вы здесь? Да, здесь. Я не решилась зайти через главный вход, а прошла через сад в боковую дверь.

Вот она и пришла – с букетиком маргариток и красных ягод. Потом он не мог вспомнить, где она их нашла. Она шла к нему, ее каблучки громко стучали по каменным плитам, и вдруг остановилась и посмотрела на свои громкие туфли, смущенно заморгав, словно обстановка была для нее непривычной. Конечно, так оно и было.

Нед обнаружил, что он не в силах пошевелиться.

– Лидди! – закричал Пертви. – Ты здесь! Все будет хорошо! Замечательно! Замечательно!

Мэри улыбалась и рыдала, вцепившись в руку Далбитти, Далбитти и сам мог лишь взволнованно бормотать:

– Боже милостивый… В самый последний момент… Боже милостивый…

– Как я догадываюсь, это юная особа и есть мисс Дайзарт? – осведомился викарий. Лидди сжала его руку, заглянула ему в глаза и улыбнулась с таким обаянием, что он мгновенно смягчился.

– Я пришла, – сообщила она, и тут Нед бросился к ней по длинному церковному нёфу, и эта дорога показалась ему самой длинной в его жизни. Наконец он подбежал к Лидди и взял ее за руку, как бы опасаясь, что она могла опять куда-то исчезнуть.

– Прости меня, любовь моя. – Она улыбнулась ему сквозь слезы. – Прошло время, прежде чем я решилась прийти. Я очень боялась… Все было так неожиданно.

– Прости, – ответил он, качая головой. – Я задал тебе непосильную задачу.

– Так и должно быть, – сказала Лидди.

Он взял в ладони ее лицо. Оно было сероватым из-за того, что она долго не видела солнца, волосы потускнели и были просто зачесаны назад, но глаза сияли, когда она пригладила юбки своего бледно-голубого платья.

– Вчера вечером отец убедил Брайант принести мне одно из моих старых платьев, – усмехнулась она. – Это был ее последний поступок.

В тот день они обвенчались, Нед и Лидди, – без колоколов, без органной музыки и цветов, но в присутствии любимых друзей и родных, впятером. В какой-то момент он посмотрел на ее похудевшее восковое лицо, на яркие голубые глаза, радостно глядевшие на него, на ее руку, державшуюся за него, и на него нахлынуло ощущение, что впереди у него новая жизнь. Когда они вышли из церкви, Лидди тяжело повисла на его руке. Тревоги и напряжение этого дня лишили ее сил, и она споткнулась. Он испугался, что она не выдержит и лишится сознания, но она прошептала ему на ухо:

– Итак, любимый мой. У нас все только начинается.

Мэри привезла из сада тети Шарлотты лепестки роз и осыпала ими новобрачных. Ноздри Неда уловили их слабый аромат. Парень, жаривший фундук, и проезжавший на коне джентльмен улыбнулись им и приподняли в знак приветствия шляпы. Даже викарий, торопившийся к своему больному прихожанину, помахал им своей черной шапочкой.

– Да пребудет с вами благословение Господне, мои дорогие. Счастья вам обоим на всю жизнь.

– Я думаю, что мы заслуживаем счастья, правда, Нед? – серьезно сказала Лидди.

Часть вторая

Глава 13

Сентябрь

Возле Голубятни растет инжир. Твой прадед Нед посадил его вскоре после их приезда. Он любил инжир, и дерево стало для него символом нового жизненного этапа. Инжир созревает в сентябре, и он восхитительно вкусный с медом и острым сыром.

Мама любила это дерево. В летнюю жару его крона загораживала от лучей солнца стеклянную крышу Голубятни, в которой работал отец, и дарила прохладу. Теперь инжир сильно разросся, и стеклянная крыша кажется темной от густой листвы. Когда плоды начнут падать, Джульет, залезай наверх и убирай их со стекла. И в октябре тоже. Только будь осторожной и не упади.

Когда он сжег свою картину, стекло потрескалось и выпало. Дерево тоже обгорело с одного бока. Потом мама поставила новое стекло, я была маленькая и помню, как это было, и теперь круглый немигающий глаз смотрит в небо. В Голубятню поставили для меня кукольный домик. Все стало так, словно пожара никогда и не было.

Когда стареешь, то почему-то отчетливо вспоминается детство. События семидесяти-восьмидесятилетней давности, давно позабытые и оставшиеся в далеком прошлом, теперь всплывают в моей памяти с хрустальной ясностью. Я непрестанно думаю о них.

Срезай головки подсолнухов. Храни их в сарае, и они порадуют тебя к Рождеству. Я потом объясню почему. А ты тем временем расслабься и жди осень. «Мое любимое время года», – говорят некоторые недоумки. Они идиоты. Осенью все начинает разваливаться. Учти это. Готовься.



– Мамочка?..

– Да, доченька?

– У меня опять неприятность.

– О’кей-о’кей. – Джульет казалось, что она уже проснулась, но, когда она вскочила с продавленного дивана и ее босые ноги встали на гладкие доски пола, у нее закружилась голова. Подняв тяжелые веки, она увидела стоявшую в дверях маленькую фигурку и поняла, что все еще спит.

– Я нечаянно.

– Ничего страшного, доченька, – ласково пробормотала Джульет, открывая дверь спальни. – Давай переоденься… ох…

– Я переоделась. – На Айле был надет застиранный длинный сарафан, зеленый, с меленькими белыми цветочками. Он был ей слишком мал, а местами испачкан чем-то ржавым. – Я нашла это в комоде.

– Вот и хорошо. – Джульет погладила дочку по щеке, моргая при тусклом свете лампы, горевшей в коридоре. В окно соседней пустой спальни ярко светила полная луна. Джульет оглянулась на свой будильник. Два часа ночи. – Сейчас мы найдем тебе что-нибудь еще.

– Вся моя описанная одежда в стирке.

– Ну что-нибудь еще. Этот сарафан не годится. Он слишком тесен… Айла? Вернись, доченька.

Джульет пошла следом за средней дочкой наверх, в Птичье Гнездо, где устроились девчонки. Только Санди остался на ее этаже, там, где и она сама спала в детстве, в соседней комнате с резным сиденьем под окном. Под крышкой был сундучок, где Санди теперь хранил игрушки, совсем как она когда-то.

Птичье Гнездо всегда предназначалось для детей, но Грэнди поставила там перегородку, разделив его на две довольно большие комнаты. У Айлы окно выходило на Заросли, Голубятню и дорогу. Джульет считала, что Айла еще слишком мала, чтобы ночевать наверху. Она хотела, чтобы дочка спала рядом с ней, в соседней спальне, потому что с ней иногда случались такие вещи, и тогда она будила мать. Но Айла отказалась, сказав, что ей там неуютно. Захотела быть рядом с Би.

Джульет тихонько зашла в ванную и притащила полотенце и ведро с теплой водой, моля небеса, чтобы воющие краны не разбудили Санди. Потом порылась в бельевом шкафу и вернулась к Айле. Дочка сама сняла пододеяльник и простыню и сидела у окна, поджав ноги.

– Я помыла попку и ноги, – сказала она, – но не нашла простыню.

– Их и нет, – ответила Джульет. – Они в стирке. Прости, доченька. Мне надо было все делать быстрее. Приготовить все назавтра к школе и остальное… Иди сюда и обними меня. Все пустяки.

– Я больше не хочу спать.

– Конечно, ты нервничаешь, лапушка, первый день в школе и вообще… Но тебе надо еще немного поспать. – Айла пожала плечами. Джульет подошла к ней, но Айла отскочила в сторону.

– Все нормально, спасибо, ма. Я посплю на матрасе.

– Нет, доченька. Пойдем, ты поспишь со мной. – Джульет скомкала мокрую простыню и принялась тереть матрас мокрым полотенцем.

– Нет, спасибо, – тут же ответила Айла.

– Бууууу! – скривив губы, пропищала Джульет капризным детским голосом; обычно Айла с Санди покатывались от смеха, когда она так делала. – Уааааа!

Но Айла лишь глядела на мать, и ее огромные серые глаза сверкали в полумраке.

– Я не хочу спать с тобой, ма. Потому что я ненавижу тебя. Ненавижу больше всего на свете.

– Ох, Айла. Слушай, я знаю – ох, доченька… Иди сюда…

– Би права, ма. Ты никогда меня не слушаешь. – Медленно, демонстративно Айла взяла любимую кружку с мумми-троллями, которую ей подарили на день рождения, протянула руку и опустила вниз уголки рта, почти комично, хотя всем было не до смеха. – Ты делаешь вид, что все о’кей, а на самом деле… – Тут Айла разжала пальцы, кружка упала на пол и раскололась на три части. – …На самом деле НЕТ.

– Я попробую ее склеить, ничего страшного, – сказала Джульет и подняла осколки непослушными от усталости пальцами. – Послушай, Айла, я понимаю – ты переживаешь и скучаешь по твоей старой школе, но не надо бить чашки…

– Заткнись, ма, – закричала Айла так громко, что Джульет вздрогнула. Грудь девочки вздымалась под слишком тесным зеленым сарафаном, ее круглое, словно луна, личико было воплощением горя, нижняя губка дрожала. Она схватила фотографию, которую Джульет поставила в ее комнате, – где они впятером снялись прошлым летом в Лондонском зоопарке, – и швырнула ее. Рамка с треском ударилась об угловые полки. – Я б-буду б-бросать все, пока т-ты не уйд-дешь, – заявила она. – Я б-буду, ма, я б-буду. Почему ты не привезла простыни, когда ездила без меня в Лондон к папе? Раз у тебя нет новой простыни, тогда уйди и оставь меня в покое, пожалуйста. Я ненавижу теб-бя и б-буду это повторять.

Она уже плакала, и слезы лились по маленькому личику. Джульет снова пошла к дочке, широко раскинув руки, словно пыталась поймать цыпленка или овцу. Она обняла дочку, а та вырывалась, била мать, царапалась, раскрыв в ярости рот, и из него вырывался пронзительный вой. Джульет прижала ее к себе.

– Прости, доченька, – прошептала она ей на ухо. – Я знаю, ты обиделась, что я не взяла тебя с собой на прошлой неделе. Но папа скоро приедет и увидится с вами. – Айла зарыдала еще сильнее, она содрогалась в руках матери. – В машине не было места, мне нужно было перевезти сюда много вещей. Папа приедет через две недели. Разве я не говорила вам об этом?

– Д-да, – всхлипнула Айла. Она застыла в руках матери, не обняла ее. – Но ты обещала в-в-взять меня домой! Я скучаю по папочке! Я хочу ув-в-видеть его. И Ясмин, и Славкуууу. Мне тут не нравится. Ма, почему я не могу вернуться домой хотя бы на один день? – Она встала на колени. – Ну, пожалуйста, мама! Пожалуйста! Пожаааалуйста!

В маленьком окошке виднелись начинавшиеся за садом поля. Стерня, оставшаяся после недавней жатвы, мерцала серебром при лунном свете. Джульет закрыла глаза.

– Папочке нужно разобраться с вещами в нашей квартире.

Айла пошевелила плечами и вдруг испуганно спросила:

– Почему он разбирается с вещами? Он хочет ее продать?

– Я… нет, доченька.

– Я буду послушной. Я просто посплю в уголочке в моей комнате. Тихо-тихо. Я не буду ему мешать.

Она уже немного успокоилась в руках Джульет, грызла большой палец и крутила прядь волос. Вид у нее был усталый.

– Завтра ты в первый раз пойдешь в новую школу, – сказала Джульет, стараясь покрепче прижать ее к себе. – Давай позвоним после школы папе и расскажем, как все прошло. А потом подумаем, какое печенье ты испечешь для него, чтобы угостить его в выходные. Помнишь, как ему понравилось шоколадное с изюмом, которое ты испекла на его день рождения?

Айла кивнула и тяжело, прерывисто вздохнула.

– Д-да. О’кей.

– Чем тебя угостить завтра в честь начала учебы? Мороженым? Купить тебе журнал?

– Все нормально, ма, – сказала Айла и слегка оттолкнула Джульет. В дверях мелькнула тень. Джульет вздрогнула, подняла глаза и увидела Би – в ее майке с портретом Кейт Буш, с растрепанной шевелюрой.

– Что с тобой, Айли?

– Моя милая Би, – обрадовалась Айла и зашлепала к сестре.

Би с нежностью похлопала ее по голове и вытерла ей глаза.

– Какое у тебя классное платье. Если хочешь, поспи со мной.

– Да, пожалуйста, Би, – тихим голоском ответила Айла.

– Замечательная идея, – одобрила Джульет. – Если ты не против, Би.

Но девочки уже ушли в комнату Би, словно мать ничего им не говорила. Джульет поглядела им вслед, потом собрала в кучу мокрое полотенце, грязную простынку и захватила разбитую кружку. Заглянула в комнату Би, где валялись старинные наряды из сундуков, зеленые и оранжевые книжки издательства Penguin, которые Би где-то нашла и поглощала одну за другой, и всякие любопытные вещицы, обнаруженные в доме: сине-белая миниатюрная фарфоровая кошечка, серебряная подставка для яиц, сине-зеленая бархатная шляпка с пришитым к ней пером сойки. У Би была древняя душа, которой нравились старинные вещи, догадалась Джульет. Кто пользовался теми вещами? Когда?

Би наклонилась над сестренкой, подоткнула ей одеяло, потом легла сама. В ее усталом смирении было что-то взрослое, и у Джульет сжалось сердце. Она кашлянула. Обе дочки настороженно повернулись к ней.

– Спокойной ночи, мои милые. – Спускаясь вниз, она услышала, как Айла пожаловалась, что не сможет уснуть.

Ласковый голос Би, казалось, плыл следом за Джульет:

– Нет, можешь. Делай как я… Представь себе, что ты вернулась в Лондон. Что идешь на Парламентский холм. Помнишь, как мы пускали там змеев с папой после дня рождения Санди? Вот и иди по той дорожке. Все выше и выше. Считай шаги. Каждый шаг. Закрой глаза. Ты увидишь кусты, детскую площадку справа и дорожку… иди по ней, вот так…

Тихий голос дочки отчетливо был слышен в пустом доме.

Через пару минут она залезла под одеяло, отчаянно надеясь уснуть: после поездки в Лондон на предыдущей неделе Джульет терзала бессонница. Через некоторое время наверху все стихло, в доме тоже, но Джульет так и лежала без сна, с тревожно бьющимся сердцем, судорожно стиснутыми зубами и не могла расслабиться. И так каждую ночь после возвращения из Лондона. В пять она встала со скрипучего дивана и тихонько спустилась вниз.

Солнце уже осветило верхушки деревьев за домом коралловым и жемчужным светом. Джульет сунула ноги в резиновые сапоги и открыла кухонную дверь. Ее окружила утренняя тишина. Она подошла к заброшенному сараю и после нескольких попыток со стоном дернула на себя покосившуюся дверь. Протянула руку мимо армии пауков, достала ржавые ножницы. Не понимая, откуда это знает, она потрясла почти пустой банкой из-под льняного масла и смазала лезвия. Взяла лопату с разболтанной ручкой и вышла в сад. Остановилась возле разросшихся кустов в Зарослях и подрезала ежевику, плющ, шиповник, вьюнок и жимолость. К шести тридцати она устала, но зато теперь свет солнца увидели другие растения – лаванда и какие-то красно-белые цветы, она решила, что это сальвия. Сальвия? А есть ли вообще такие цветы? Писала ли Грэнди что-нибудь о сальвии? Если нет, надо будет почитать про сальвию.

Вот это я хотя бы могу держать под контролем, неуверенно подумала она, опираясь на лопату, раскрасневшаяся, вспотевшая, уже уставшая. Зато она немного повеселела, и это оказалось лучше, чем лежать без сна в постели и грызть ногти. Она подумала об Эве – интересно, где он сейчас. Есть ли у него такой сад, как этот. Вспоминает ли он Соловьиный Дом. Вспоминает ли ее. Как бы ей пригодилась сейчас его помощь.

Глава 14

Когда Джульет внезапно решила в тот июльский день увезти из Лондона детей, хотя перед этим отменила заявку на фургон, она была вынуждена оставить большую часть вещей. Кое-что она захватила – столько, сколько уместилось в машине, но в дождливые недели лета и в начале золотой осени она поняла, что детские книжки и игрушки добавят дому немного уюта. Тем более что с 10 сентября, со среды, у девочек начнутся школьные занятия – у Би в Уолбрукской женской школе, у Айлы в начальной школе в Годстоу, а Санди пойдет в детский сад.

Так что она съездила в Лондон на день, оставив детей под присмотром миссис Бидл. А чтобы привезти как можно больше детских вещей, Джульет даже наняла большой вэн на единственном в Годстоу предприятии – бетонной площадке размером три на четыре за пекарней рядом с мусорными контейнерами.

В одиннадцать часов она приехала на Далси-стрит.

Как только ее ключ повернулся в замке и открылась входная дверь, Джульет заметила перемены в доме. Там пахло по-другому, да и сам воздух показался ей другим.

Медленно пройдя по коридору, Джульет нахмурилась, увидев детские кроссовки. Она не узнала их. На лестнице исчезли фотографии, остались лишь более темные пятна. На двери спальни Би детской рукой было написано прямо на краске:

ЭТО ТЕПЕРЬ МОЯ КОМНАТА – НЕ ВХОДИТЬ!

Джульет протерла глаза – ей начинало казаться, что все это ей снится. Мелькнула мысль: Мэтт все переделал, готовясь к приезду детей. Он купил им новые кроссовки! Тут она зашла в комнату Айлы.

Вещи ее детей лежали в углу в открытых мусорных мешках. Приглядевшись, она поняла, что одежду просто вытряхнули из ящиков, не складывая. Игрушки были свалены в огромные полотняные сумки на молнии, Лего, Дупло и Плеймобил смешались с книжками «Леди Бёрд», ручками, карандашами, бумагой, красками и маскарадными костюмами. Такое впечатление, что в дом нагрянули грабители и покидали в мешки все, что лежало на полках. Одна дужка запасных очков Би отломилась и валялась среди флакончиков и коробок из ванной. Маленькая стопка первых детских вещей, которые Джульет хранила, не зная, что с ними делать, но рука не поднималась их выбросить (крошечные башмачки и вязаная распашонка – подарок матери Мэтта из Италии), была туго скомкана и засунута в пластиковый пакет. Джульет даже показалось, что она ощущала ярость особы, сделавшей это.

В комнате Санди стояли новенькая икейская кровать, задрапированная свисающими с потолка занавесями в стиле «бьюти», и комод с лестничной площадки, где лежала одежда другого мальчика. Игрушки Санди были свалены в углу и, словно пряча их от глаз нового жильца, накрыты его старым одеялом, которое родители Джульет когда-то прислали из Франции.

Так Джульет обнаружила, что Тесс с детьми перебралась к Мэтту из дома ее мужа.

– Ты сказала, что приедешь в четверг. – Мэтт стоял, вцепившись рукой в дверной косяк. Он приехал с работы после звонка Джульет. От гнева и удивления она почти лишилась дара речи.

Вся дрожа, Джульет сунула ему под нос телефон.

– В среду. Вот мое сообщение. Гляди. Гляди. Так – если бы я приехала завтра, всего этого барахла тут бы не было?

– Я хотел позвонить тебе сегодня. Объяснить. Да, я бы тут немного… прибрал. – Он сразу смутился, ходил за ней из комнаты в комнату, смотрел, как она складывала книги и игрушки в мешок для мусора. – Ей нужно было их срочно разместить.

– Ей? Я полагаю, что ты говоришь о Тесс, твоей любовнице? Той самой, с которой ты трахаешься восемь месяцев или больше, я точно не знаю? – сказала Джульет. – Ей хватило времени, чтобы заказать новую икейскую кроватку взамен кроватки нашего ребенка. Или это сделал ты? Но я не думаю, что у тебя было время, потому что на твоих собственных детей его так и не нашлось.

Мэтт ни разу не навещал детей после их отъезда. Он ездил к матери в Италию, а когда вернулся в конце августа, все время твердил, что «для их приезда в Лондон неподходящее время».

– Ты знаешь, что это Тесс. Не прикидывайся.

– Что ж, спасибо ей, что она все упаковала, а то я бы возилась несколько часов. Хотя мне странно – она покидала вещи и игрушки твоих детей словно хлам, а тебя это не волновало. – Теперь они стояли в их бывшей спальне. – Мои вещи меня не волнуют, но это… – Она поискала подходящее слово, держа в руке мешок. – Это так странно. Ужасно.

– Ее детям нужно чувствовать себя как дома, – заявил Мэтт. – Роберт выбросил ее на улицу, когда узнал.

– А как насчет моих детей, Мэтт? Твоих детей? Как я объясню им все это?

– Иди на фиг. Не тебе учить меня, что делать.

Джульет понимала это, с тех пор как она уехала, у нее выработалась мышечная память, она горбила плечи при мысли о Мэтте, о том, что она наделала, уехав; и это говорило ей, что она сделала ошибку. Но все не так. Совсем не так. Она слегка встряхнулась. Она перешла в комнату Айлы, держа маленькую шерстяную шапочку, в которой Би приехала домой из больницы. Дешевый ковер на лестничной площадке был вытерт до основы за годы, когда они стояли перед дверью Айлы и дверью ванной и болтали, кричали, уговаривали…

– Ты изменял мне.

– Слушай! – Он со смехом наклонился вперед. – Изменял я или нет – не имеет значения. Ты увезла моих детей, ничего мне не сказав. Ты чокнутая.

– Господи, – сказала Джульет, отбросила кончик конского хвоста, который жевала, и расхохоталась, сверкая глазами. – Мэтт. Знаешь что?

– Что?

– Ты совершеннейший идиот и козел. – Она видела, как на его лице расползалось удивление, словно вода на промокашке. – Меня тошнит от тебя. Ты второсортный чувак. И был таким всегда. Боже мой! Как хорошо, что мне больше не надо терпеть тебя рядом и чувствовать из-за этого себя дерьмом. Все эти годы, черт побери. – Она взяла одну из сумок. – Приезжай в последние выходные сентября и переночуй в доме, иначе я расскажу им, что ты сделал. – Она улыбнулась, и ей было плевать, если после ее слов он стал ее врагом. – Господи. Да. Ты полный идиот.

Она повернулась, взяла две сумки и пошла вниз.

– Слушай, я приеду на те выходные, – сказал он, когда она закончила нагружать кузов. – Я… я не мог приехать раньше. Но как ты посмотришь на то, если в те выходные мы встретимся где-нибудь на полпути и я возьму их на день? Как ты считаешь? Мы можем побывать в зоопарке в Уипснейде или еще… – Он потер лицо.

– Нормально. А в другой раз нам придется что-то придумать, как тебе привезти их домой, когда в их спальнях живут чужие дети. – Она в отчаянии засмеялась. – Айла общительная и дружит со всеми, но терпеть не может дочку Тесс. Она считает, что она грубая и нарочно громко пукает.

– Как там они? – неожиданно спросил Мэтт. – Как Би?

– У Би все о’кей. Недавно она даже сказала мне, что ей там нравится.

Мэтт мрачно кивнул.

– Вообще-то, ты с ней никогда толком не разговаривала, – заметил он.

Она с раздражением поморщилась:

– Я постоянно говорю с ней.

– Понятно. – Он удивленно поднял брови.

– Можешь ты мне сказать вот что – знаешь ли ты о ней что-то, что, на твой взгляд, следовало бы знать мне тоже?

– Не думаю, что я должен тебе это рассказывать, Джульет, правда. – Он похлопал по кузову фургона и отошел в сторону. – Ладно, скоро увидимся, пока, – крикнул он, когда машина тронулась с места.

Проезжая по узкой улице, Джульет увидела, как Зейна высунулась из окна с вытаращенными от удивления глазами. Она с трудом переборола себя, ей хотелось остановиться посреди дороги, подъехать к ее дому, просто чтобы обняться с ней, почувствовать, что ее кто-то искренне любит. Улыбнуться ей и сказать: «Ты представляешь, что он вытворяет?»

Она надеялась, что в Соловьином Доме станет уютнее, когда она привезет туда детские вещи, но, даже когда они рассеялись по комнатам, все равно они казались чужими, инородными – пластиковые куклы, Лего и Дупло сразу потерялись, маскарадные костюмы выглядели слишком грубыми. В таком старинном доме были бы уместными более качественные вещи, например, плетеная корзина, а не хилая икейская картонка. Там, дома – в Лондоне, у всех были такие же игрушки в их тесных квартирах. Там, в Лондоне, все и всё были одинаковыми.

* * *

– Айла, пожалуйста, кушай. Через пять минут надо уезжать.

– Но я не хочу «Чириос». Я ненавижу «Чириос». Я хочу батончики «Уитабикс».

– Ты всегда говорила, что ненавидишь «Уитабикс». Поэтому я и купила «Чириос» в честь первого школьного дня.

– Они слишком сладкие. Меня от них тошнит. Да, по-настоящему тошнит, мамочка. Потому что они слишком сладкие.

– Ох. Слишком сладкие. Сядь.

– О’кей, Санди. Айла, тебе нужно хоть что-нибудь съесть. День впереди длинный и тяжелый. Подумай сама, сможешь ли ты играть с твоими новыми подружками, если у тебя будет громко урчать живот.

– Мой… Ж-живот не б-будет урчать, мамочка… – Айла громко зарыдала. – Н-не г-говори так!

– Ох, доченька… – Джульет торопливо бросилась к девочке вдоль длинного стола. – Айла, миленькая, извини, я сказала глупость – Санди, не маши рукой, ты опрокинешь – НЕ НАДО, Санди! – Ох, сынок, мама нечаянно крикнула на тебя – о боже, Мэтт!..

Наступило неловкое молчание.

– Глупая мамочка, – сказала Айла. – Ты уехала от папы. Его тут нет.

Она вытерла нос великоватым красным свитшотом с эмблемой школы – дубом на белом поле. Джульет вздохнула.

Хрупкая Айла не походила на первоклассницу, ей бы ходить в детский сад вместе с Санди.

– Вы увидитесь с ним на следующей неделе. Он свозит вас куда-нибудь.

– Почему нам надо так долго ждать? Мамочка, пожалуйста, давай съездим домой в эти выходные!

– К сожалению, не получится, доченька.

– Потому что ты увезла оттуда все наши вещи? Я могу спать на полу, честное слово, – сказала Айла, широко раскрыв глаза.

– Доченька, мы не можем там ночевать. – Джульет отгрызла заусенец, оторвав его от ногтя. На его месте выступила крошечная капелька крови и сверкнула в луче солнца, глядевшего в окно. Она вытерла палец об уже загрязнившиеся джинсы. – Просто… сейчас там у папы поселились жильцы. Так что он встретится с вами где-нибудь по дороге в Лондон, и вы с ним весело проведете день.

– Что?

– Хотю играть в кукольный домик.

– Нет, Санди. Кушай тост.

– Не хотю тост. Хотю «Чириос».

– О господи! Би! Доченька! Ты готова? Мы должны выехать через пять минут! Айла, лапушка, хочешь еще тост?

– МА, Я НЕ ХОЧУ ТОСТ! – закричала Айла так громко, что даже захрипела. Потом наступила тишина, и слова эхом отскочили от стен столовой. Айла встала и зашагала к двери, стараясь, чтобы ее ноги как можно громче топали по массивному деревянному полу. Джульет выглянула в сад. Там были заметны плоды ее утренних трудов. Надо будет купить какие-нибудь недорогие луковичные. Еще она наведет порядок в сарае. Посмотрит, не остался ли в земле картофель. Потом надо будет сходить в библиотеку и завести на девочек карточки. Купить изоленту, батарейки, новые грабли. И лампочки. Проверить электрический щиток – кажется, там неисправны четыре автомата. Позвонить Онор. Позвонить матери Мэтта. Купить побольше носочков.

Санди все еще сидел за столом, размазывая мюсли по столешнице.

– Все хорошо, малыш? – Она ласково погладила его по непослушным льняным кудрям. Он кивнул, не очень понимая вопрос.

– Хотю слезть, – сообщил он, соскользнул со стула и выбежал в коридор, крича: – Айла! Айла?

Из всех детей только Санди безропотно адаптировался к жизни в Соловьином Доме. Казалось, он не замечал отсутствия отца. Джульет купила ему красные резиновые сапожки, и ему нравилось возиться в саду, смотреть, как она подрезала кусты, подвязывала растения, сажала в землю семена. Он любил забираться в Заросли, не боялся ни мышей в гостиной, ни постоянных дождей, ни одиночества в пустом доме, населенном, как казалось Джульет, призраками, которые постоянно наблюдали за ними.

Нам всем надо брать пример с Санди, подумала Джульет и посмотрела на часы.

– Уже восемь двадцать! – закричала она. – Эй! В машину! Живо!

К ее удивлению, на лестнице послышался топот, и появилась Айла, раскрасневшаяся и сердитая, а за ней Би, тоже хмурая, босиком, одетая в новую школьную форму. Ее стройная шея и маленькое смуглое лицо с черной кудрявой шевелюрой торчали из синего свитшота, мешковато смотревшегося на ее тоненькой фигурке. Новые нейлоновые брюки, тоже синие, были ей длинноваты. Она остановилась возле лестницы рядом с Айлой, сжимавшей в руке ранец.

У Джульет сжалось сердце.

– Доченьки, вы выглядите замечательно. На вас приятно посмотреть.

Би наморщила нос и потерла лицо – знак того, что она старается не заплакать. Она натянула на ноги черные кроссовки.

– Замолчи, ма. Я похожа на тетку из паспортного контроля.

Айла смерила взглядом сестру и захлопала в ладоши:

– Нет, нет, ты похожа на того дядьку из экологической полиции, который спас морскую свинку и отдал в приют для животных. Ой, они там миленькие, помнишь шиншилл, у них двести тысяч волосков на одном квадратном дюйме, помнишь?