– Все нормально будет, Толян…
– Что случилось? Где я?
– В туннеле Неглинки. А случилось… Ты порвал шланг противогаза. Наверное, когда спускался в колодец. Наглотался тумана, ну и… Рубануло тебя.
Подошел Громов. Томский встал, снова тряхнул головой.
– Я такое видел… Ни в сказке сказать, ни пером описать…
Он рассказал о ведьме Дарье Николаевне, мужиках в картузах и Культяпом.
– Ты встретил Салтычиху и Осипова. Все сходится. Барыня мучила и убивала дворовых девок, а Осипов по кличке Культяпый так и расправлялся со своими жертвами – связывал, выкладывал их веером и… рубил. Ну а картежники, по всей видимости, завсегдатаи трактира «Ад».
– Как же так? Ты рассказывал мне о трактирах Неглинки, о Салтычихе – они вполне могли трансформироваться в кошмарные видения. Но ведь о Культяпом я ничего не знал!
Данила подошел к стене, коснулся пальцами красных кирпичей.
– Память. Память стен. Они повидали столько… Возможно, могут передавать видения прошлого человеку, который находится в измененном сознании и наиболее восприимчив к воздействию извне.
Глава 9
Широка страна моя родная
Стены, обладающие памятью. Призраки, которые никак не могли найти покоя и без конца повторяли то, что делали при жизни. Туннели, заканчивающиеся тупиками по собственному усмотрению. От всего этого голова шла кругом. Толику очень не нравилось то, что он попал под влияние рассказов Громова. Надо собраться и перестать принимать на веру страшилки Данилы.
Через десять минут Томский оклемался настолько, что мог продолжить путь. Теперь он хотел только одного – поскорее покинуть туннели Неглинки, где даже у стен была память.
Вдруг он услышал шум за спиной. Это Леха, поскользнувшийся на мокром бетонном полу, плюхнулся в лужу серой жижи. Матерясь на чем свет стоит, он поднялся, отряхнул комбинезон и поднял упавший фонарик.
– Не отставать! – бросил Толик, не сбавляя шаг. – Под ноги смотреть надо!
– Кто это?! – вдруг завопил Кипяток. – Вон там!
– Где? – Томский подошел к Лехе, опасаясь, что тот снова начнет стрелять, а уж затем думать. – Кого ты увидел?
– Его уже нет, – проговорил Кипяток дрожащим голосом. – Но, мамой клянусь, он стоял прямо здесь и улыбался. Толстый мужик… Шляпа такая высокая, с полями… Их в старину носили… И пиджак длинный… С золотыми… Ну, зигзагами…
– Позументами, что ли? – Громов вглядывался в туман. – А шляпа… Наверное, цилиндр?
– Хреноментами! – отмахнулся Кипяток. – Может, и цилиндр… Мне откуда знать? Но я его точно видел! Эти туннели… Они, мать их так, обитаемы! Вот, бляха-муха, вы слышите?!
Звук, доносившийся из бокового туннеля, напоминал… Шлепки босых ног!
На этот раз Анатолий не стал медлить и бросился в коридор. Он никого не увидел, зато рассмотрел в серой жиже на полу цепочку следов, которые медленно затягивались. Существо, их оставившее, явно было двуногим, и скрылось оно в одном из боковых коридоров.
Томский вернулся назад.
– Кто-то здесь точно есть. Не знаю, в цилиндре ли он и с позументами, но… Искать мы его не станем. Нас пока никто не трогает, поэтому просто идем своей дорогой.
– Гм… В цилиндре, – забормотал Громов, шагая вдоль стены. – Уж не Сила ли Николаич нас встречает…
– Что за Сила? – Толик нервничал от того, что не видел дальше собственного носа. – Почему раньше про него молчал?
– Я говорил. Только слушали вы невнимательно. Сила – актер и основатель знаменитых Сандуновских бань. Умер давно. Говорят, и после смерти очень любил появляться в своих банях, особенно в бассейне. Прохаживался по краешку, смотрел на купающихся…
– Бред! – вмешался в разговор Леха. – Тот мужик в цилиндре – живехонек. Только бледный и одет, как клоун.
– Как актер…
– Тихо вы! – замахал руками Носов. – Слушайте…
Оттуда-то из глубины подземелий доносилось странное позвякивание. Толик напрягся. Дзинь-дзинь-дзинь. Это была… Музыка! Даже незамысловатый мотив ее был знаком. Что-то очень бравурное, советское.
– Широка страна моя родная, – прошептал Громов. – Много в ней…
– Точно. Лесов, полей и рек.
Томский вспомнил. Мелодия была слишком навязчивой, а слова – известными, чтобы забыть их напрочь.
На этот раз Анатолий решил не спешить, знаком показал спутникам соблюдать тишину. Треньканье не приближалось и не удалялось, оно доносилось из одной точки. Вскоре стало ясно, откуда именно.
– Леха и Данила, вы справа, я с Колей – слева. Зажмем его в клещи. Теперь не уйдет. И… Кипяток, не вздумай стрелять.
– Да сколько ж можно долдонить одно и то же?! Не буду…
Толик выключил фонарик. Пробиваться сквозь туман свет не помогал, но мог спугнуть того, кого они хотели поймать.
«Широка страна моя родная» стихло, потом вновь зазвучало. С самого начала.
Томский рассмотрел углубление в стене. Не туннель, скорее ниша, обрамленная по периметру выступом из кирпичей. Музыка звучала оттуда. Из тумана выплыли фигуры Данилы и Лехи.
Толик решил не ходить вокруг да около и не размазывать сопли по столу. Он выпрыгнул на середину ниши.
– Ни с места! Буду стрелять!
Бух! Что-то стукнуло, мелодия оборвалась. Томский включил фонарик и направил конус света вглубь ниши. Тот, к кому относилось предупреждение, встать не мог.
Непомерное толстое, абсолютно нагое существо с лысой головой, огромным колышущимся животом, двумя тонкими, словно плети, полностью атрофированными и вывернутыми под неимоверными углами ногами, щурясь, смотрело на Толика доверчивыми, по-детски наивными голубыми глазами. Чудище, больше всего похожее на наполненный жидкостью кожаный бурдюк, когда-то было человеком. На левом, обтянутом тонкой, почти прозрачной кожей предплечье можно было различить татуировку в виде головы тигра. Самой выдающейся частью лица были раздутые до предела полусферы щек. Нос и глаза прятались в ямках и, в сравнении со щеками, казались маленькими, просто миниатюрными.
– Ну-у-у-у! Ну. У-у-у… Ах-ах!
Звуки давались изуродованному мутацией толстяку с трудом. Они зарождались где-то в большой, как у женщины, и обвисшей груди, добирались до горла, заставляя дрожать мягкий, как студень, тройной подбородок и, наконец, вываливались изо рта через беззубые бледно-розовые десны.
– Не нукай, не запряг. – Кипяток вновь забыл о своей роли подчиненного и выступил вперед. – Ты кто такой, урод?
– Тигр, – заметил Громов. – Татуировка непримиримых. Похоже, это то, во что превратился Коля Блаватский.
– Кх… Кх… Ко-ко…оля! – завыл мутант и пополз к Даниле, опираясь на раскоряченные руки. – Кхоля-ля…
Громов попятился. Томский же благословил Господа за то, что на нем противогаз. Когда Коля сполз с насиженного места, ноги оставили две глубокие борозды в горе фекалий.
Толстяк вдруг остановился, замотал головой, рука его стремительно метнулась вперед. Как оказалось, за тараканом, ползшим по бетонному полу. Внушительные размеры насекомого не помогли ему уйти от охотника-профессионала. Коля запихал таракана в рот и принялся жевать. На подбородок вытекла струйка темной кашицы, а одно из крыльев съеденного таракана застряло в углу улыбающегося рта. Насытившись, толстяк позабыл о гостях и вновь отполз на прежнее место. Вытащил из-за спины обшарпанный ящичек из полированного дерева с выцветшим гербом Советского Союза на боку. Толстые, как сосиски, пальцы откинули крышку. Дзинь-дзинь-дзинь. Музыкальная шкатулка вновь заиграла «Широка страна моя родная».
Коля подпер подбородок руками и блаженно закрыл глаза.
– Это… Это Эльдорадо какое-то! – освоившийся Леха обошел Колю. – Смотрите, сколько он всего в свою берлогу натаскал…
Томский, Вездеход и Громов одновременно направили фонарики на то, что лежало в глубине ниши. Вспыхнули разноцветные огоньки.
– Сезам, чтоб мне лопнуть, откройся! – выдохнул Толик. – Это же…
– Да. Сокровища из кремлевских хранилищ. – Громов наклонился, поднял какой-то предмет и стряхнул с него пыль. – Полюбуйтесь-ка, яйцо Фаберже… Коля Блаватский добился своего. Он украл сокровища. Вот только теперь ему все это без надобности. Тараканы важнее. В них полно протеина.
Золотые и серебряные подсвечники, украшенные драгоценными камнями напрестольные кресты, кольца и перстни, диадемы и ожерелья валялись вперемешку со старинной одеждой, обувью и рассыпавшимися на отдельные фрагменты двумя человеческими скелетами. Один из черепов украшала надетая набекрень золотая корона.
Кремль поделился с ворами своими богатствами, но взамен отнял у одних жизнь, а у другого – разум, искалечив и превратив в мычащее животное, поедателя тараканов.
– Гм… Красиво. – Леха надел перстень с кроваво-красным рубином прямо поверх перчатки. – Будет что моим в Троицке показать. А то ведь ни за что не поверят, что я в Кремль ходил.
– Оставь. Положи на место, – покачал головой Данила. – Это колечко может оказаться потерянным перстнем Юсуповых.
– А мне по барабану!
– Ну и дурак. Этот перстень проклят. Однажды, в годы революции, он попал к чекисту, который обыскивал трупы расстрелянных белогвардейцев. Чекист присвоил перстень и превратился в чудовище, которому надо было лишь одно: убивать. Умирал он в концлагере и перед кончиной признался, что красный рубин постоянно просил крови…
– Ну, еще не факт, что это тот самый перстень.
– Клади на место! – приказал Томский тоном, не терпящим возражений. – Или останешься здесь. Вместе с Колей будешь охранять сокровища.
– Хрен с вами! – Кипяток снял перстень и бросил его на пол. – Чистоплюи – вот вы кто!
Толику Кипяток нравился все меньше. Слишком наглый, нахальный и не поддающийся контролю. С таким в разведку ходить не стоит. Томский уже жалел о своем решении принять Леху в команду, но давать обратный ход было поздно.
– С этим все ясно. Уходим.
Томский развернулся к выходу и окаменел. В туннеле стоял толстяк в мятом черном цилиндре. Долгополый зеленый кафтан с золотыми пуговицами, окантованный позументами, составлял всю его одежду, ниже пояса ничего было: распахнутые полы кафтана открывали обзор на волосатое пузо, испачканный в серой жиже член и кривые, грязные ноги.
Толстяк не собирался убегать. Он улыбнулся Толику, снял цилиндр и церемонно поклонился.
– Таракашки-букашки…
Слова были произнесены громко и отчетливо – еще один напарник Коли Блаватского не только выжил, но и не утратил дара речи.
– Что таракашки?
– Гм… Они взбесились. – Толстяк почесал растопыренной пятерней синеватую лысину. – Были такие смирные, просто лапоньки…
Тут Толик заметил то, о чем он говорил. По туннелю за его спиной, выстроившись вереницей, бежали тараканы-альбиносы. Их явно что-то встревожило.
– Ты кто? – поинтересовался Анатолий.
– Я…
Толстяк не договорил, обернулся, посмотрел вглубь туннеля. Лицо его исказила гримаса ужаса. А в следующую секунду он был сбит с ног мощным ударом цилиндрической головы змеи с Трубной. Мимо ниши мелькнуло туловище монстра, раздавившее упавшего толстяка. Все произошло настолько быстро, что Томский не успел и глазом моргнуть. На полу туннеля в луже крови дергался умирающий толстяк, а вереница тараканов, убегавших от змеи, теперь бежала вслед за ней.
– Она вернулась! – воскликнул Носов. – Нашла другой путь!
– Думаю, она снова вернется, – вздохнул Томский. – За нами.
– Тогда вперед! – Кипяток вскинул автомат на вытянутой руке. – Нападем на змеюку первыми! Хелтер Скелтер!
– А ничего другого нам не остается, – неожиданно поддержал Леху Громов. – Тварь рванула прямо по туннелю, туда, куда и нам идти. Можно, конечно, надеяться, что она нырнет в Москву-реку…
– Хорошо. Попробуем гранаты. Хелтер так Скелтер!
Друзья покидали нишу, когда очнулся Коля. Заметив останки на полу и откатившийся к стене цилиндр, он начал всхлипывать, а потом заплакал в полный голос и выполз в туннель. Здесь его внимание привлекли тараканы. Продолжая рыдать по погибшему товарищу, он принялся их ловить и запихивать в рот.
– Тризна, – проронил, обернувшись на прощание, Данила. – Тризна и трапеза…
Глава 10
Земля, вода и огонь
Теперь группа, поминутно ожидая нападения, двигалась медленно. Змея, в отличие от призраков, была не кошмарным сновидением, а вполне реальной угрозой.
– Мох впитывает испарения, – бубнил Громов. – Тараканы питаются мхом, Коля поедает тараканов…
– Пищевая цепочка! – буркнул Толик. – Сколько раз я слышал рассуждения об этих цепочках. Че уж там философствовать? Суть от этого не меняется: все хотят жрать. Вы поменьше углубляйтесь в высокие материи, Данила. Не дай бог, снова крыша поедет. А вы мне сейчас нужны в здравом уме и твердой памяти.
Отследить путь змеи было легко – в жиже на полу остался четкий след. Томский на ходу вставил в подствольник гранату, но Вездеход, нагнав его, напомнил:
– Метан, Толик. Здесь даже стрелять опасно, а уж граната…
– Это верно! – кивнул Леха. – Мы ж не камикадзе!
– Ты точно не камикадзе! – разозлился Анатолий. – Есть полезные идеи?
– Стоп, ребята. Нам, кажется, повезло.
Данила поднял руку, указывая на развилку туннелей.
– Тварь уползла влево, а нам – в правый коридор.
– Ну и чудно! Ого, я вижу свет!
Через минуту все увидели то, о чем говорил Анатолий: туман стал не таким густым, и через него отчетливо просматривалась арка выхода к Москве-реке, до которой оставалось не больше трехсот метров.
Однако сделать последний рывок оказалось не так-то просто: туннель наполнило шипение змеи. Позади замельтешили два размытых туманом зеленых глаза. Гадина не собиралась упускать добычу, она преследовала группу Томского с маниакальным упорством, демонстрируя зачатки пусть и хищного, но разума.
– Бегом! – рявкнул Томский. – Мы сможем разобраться с ней на выходе!
Никто в советах не нуждался. Уже не выбирая сухих мест, разбрызгивая серую грязь и давя сапогами тараканов, все бросились вперед.
Глотая горячий внутри противогаза воздух, Толик лихорадочно придумывал то, что будет делать, когда выберется из туннеля. Вариантов у него было не так уж и много. Точнее, один – бахнуть в змею гранатой, а дальше… Дальше как повезет!
Сто. Пятьдесят метров. У Анатолия не было времени на то, чтобы обернуться, однако он чувствовал: рептилия близко, рядом.
И тут на светлом фоне арочного выхода к реке появился темный силуэт. Корнилов, а это был именно он, выставил вперед раструб огнемета.
– Эй вы! Быстрее можно?!
Первым наружу выбежал Леха. Вездеход, хоть и имел самые короткие ноги, не отстал от Кипятка. А вот Громову не повезло, в последний момент он споткнулся и упал.
Змея была всего в десятке метров от барахтающегося в грязи человека. Монстр приподнял голову, намереваясь атаковать, – этот маневр чуть замедлил скорость рептилии.
Томский вернулся назад, схватил Данилу за ремень автомата и просто потащил наружу. В этот момент Юрий выпустил в змею струю пламени. Гадина зашипела.
Вздрогнула земля. Томский увидел, как невидимый ураган швырнул Корнилова в свинцово-серые воды Москвы-реки. Из туннеля вырвался оранжевый поток огня, в котором кувыркалась змея.
Метан, скопившийся внутри туннеля, оказался куда сильнее огнеметной струи. Хвост рептилии задел лежавшую на берегу лодку, и та тоже плюхнулась в реку.
Змея не хотела умирать. Исчезнув в воде на несколько секунд, она вынырнула, подняв тучу брызг, и принялась описывать круги у берега. На месте выжженных огнем зеленых глаз были две черные ямы, а когда монстр разевал пасть, оттуда выплывали серые облака дыма. Диаметр кругов все сужался, и вскоре на поверхности осталась только голова змеи. Издав прощальное шипение, монстр исчез в водах Москвы-реки.
Толик встал. Приветственно махнул рукой Шестере, стремительно несшейся к другу-карлику, снял противогаз и жадно вдохнул, может, и вредный, но такой желанный воздух поверхности.
– Юрка, ты жив?!
Из-за плавающей вверх дном лодки поднялась рука в перчатке. Корнилов вцепился в пластмассовый борт и, работая ногами, поплыл к берегу, толкая лодку перед собой. Кипяток и Громов помогли ему выбраться на узкий уступ суши, окутанный дымом, толчками выплывавшим из зева туннеля. В воздухе кружились черные хлопья, а на земле валялись обгоревшие, мертвые тараканы.
Юрий тоже снял противогаз.
– Ну, думал, кранты мне, – сообщил он, тяжело дыша. – Эта гадина такой бардак устроила… А что взорвалось-то?
– Кипяток, займись костром, Корнилову обсохнуть надо, – бросил Томский и уселся рядом с Юрием. – Метан взорвался. Его в этом туннеле выше крыши было. Ты как здесь оказался? Знаю: чудес не бывает, но так вовремя…
– А че я?! – прервал беседу возмутившийся Леха. – Карлик вона с куницей своей забавляется, и дед тоже без дела сидит…
– Заткнись, Кипяток. Начинаешь надоедать. Так что там, Юра?
– Дело нехитрое. Я знал, куда идти. В люк не сунешься, змея возле памятника все круги нарезала. А тут Шестера… До чего уж умная! Мне порой кажется, что у этой ласки мозги человечьи. Она своего дружка Вездехода за версту чует. Вот на пару и добрались до набережной. С полчаса где-то спуск искал, а когда дошел до входа вас и увидел…
Корнилов наклонился к самому уху Анатолия:
– И еще. Насчет звезд я ошибался. Мы все ошибались. Я видел одну башню. Звезда на ней вспыхнула и тут же погасла, но у меня… Не знаю, как это объяснить… Появилось такое желание идти на этот свет… Дикое, чтоб мне лопнуть, желание. Плюнуть на все и – вперед. А еще я голоса слышал. Много голосов. Женских, мужских, детских. Все они меня к себе звали. Шестера остановила. Запрыгнула на плечо и лапой по морде. Меня вроде ведром ледяной воды окатило. Вот тебе и звезды…
– Ты, Юрка, пока об этом – ни-ни.
– Оно и понятно… Молчу.
Загорелся костер. Вместо дров Леха использовал сухие водоросли, прибитые когда-то волнами к берегу. Они нещадно дымили, но кое-какое тепло давали. Правда, вода в котелке закипала долго. Пока она нагревалась, все с каким-то необъяснимым интересом следили за тем, как Юрий выливает из сапог воду и старательно выкручивает мокрые портянки.
Кусочек суши, на котором расположились люди, имел искусственное происхождение. Кто-то натаскал кирпичей из туннеля и соорудил миниатюрную дамбу, преграждавшую путь водам Москвы-реки.
Прихлебывая чай, Кипяток обвел рукой окружающий пейзаж.
– Ну, вот. А вы говорите, на поверхности жить нельзя. Полюбуйтесь, какие виды! Солнышко встает. Тут тебе и речка, и…
Из реки выпрыгнула маленькая рыбка. Она пролетела над поверхностью воды несколько метров благодаря большим, растопыренным и очень похожим на крылья плавникам. Полет ее прервало существо, которое никто не успел рассмотреть. В лучах восходящего солнца блеснуло серебром чешуи трехметровое туловище, клацнули зубы, и летучая рыбешка оказалась в пасти хищника.
Корнилов улыбнулся.
– Можно, друже Кипяток. Конечно, можно. Только с оглядкой. Зазеваешься и… Ам-ням-ням! Любовь любовью, а война – войной.
– А Сид, между прочим, и не отрицает необходимость войны, – пустился в рассуждения Леха. – Последней войны, о которой сказано в «Откровении». Войны между изгоями и теми, кто считает себя высшей расой. В ней победят изгои, и тогда на Земле наступят мир и благоденствие.
– Гм… По-вашему, Катаклизм не был последней войной?! – возмутился Томский. – Нужны еще жертвы, еще смерти?
– Смерть – только иллюзия. Она освобождает нас от груза, который мы называем жизнью. Делает свободными…
Эти слова Кипяток произнес глухо, с надрывом. Так, словно говорил не он, а кто-то другой, куда более умный, властный и беспощадный, чем сам Леха.
– Интересная позиция, – вступил в разговор Громов. – Где-то я уже слыхал что-то похожее.
– Не мог ты ничего слышать! – отрезал Кипяток. – Эта идея принадлежит Сиду и только ему!
– Ну, Кипяток, остынь, – попросил Томский со всей отпущенной ему природой мягкостью. – Все идеи стоят одна другой. Не думаю, что твой Сид изобрел что-то новенькое. Все, поверь моему опыту, где-то и когда-то уже было.
Леха, готовый продолжить дискуссию, а возможно, и подраться за свою правоту, притих и надулся. Он встал, отошел от костра и принялся осматривать лодку, на которой группа собиралась проделать очередной отрезок пути.
Солнце, всплывшее над горизонтом, заставило блестеть Москву-реку и окрасило руины домов в живописные цвета. Томский натянул противогаз, Корнилов последовал его примеру. Возможно, страх перед радиацией, проникающей через поврежденный озоновый слой, был просто одной из фобий коренных обитателей Метро, однако имелась и еще одна причина. Осторожность.
– Ну, вы, блин, даете! – расхохотался Леха. – Ни одной лишней секундочки без намордников. – Моя община уже почитай как три года…
– То-то у тебя одно ухо больше другого, – перебил Кипятка Корнилов. – И на лбу какое-то вздутие!
– Рог растет! – подхватил Вездеход. – А может, и хобот…
– Хобот не так уж страшно, – хихикнул Толик. – Вот если второй член, да на лбу! Тут уж… Вместо противогаза презерватив придется натягивать, гражданин Леха!
Ошарашенный Кипяток принялся ощупывать лоб и уши, чем вызвал дружный хохот коллектива.
– Ладно, пока член на лбу не вырос, надо двигать дальше, – объявил Томский. – Понимаю, что путешествовать днем против правил, но, как любит говорить наш друг и учитель Данила Громов, неизвестно, кто эти правила установил.
– Там с лодкой что-то, весельчаки, – буркнул Кипяток. – Трещина…
Все бросились к лодке и убедились в том, что столкновение с гигантской змеей не прошло для нее бесследно: вдоль всего правого борта тянулась пробоина. О том, чтобы как-то отремонтировать плавсредство подручными средствами, не могло быть и речи.
– Трещина высоко, – задумчиво протянул Юрий. – Если аккуратно погрузиться и плыть без фанатизма, может, и… А мы так и поплывем, вдоль стеночки. Как думаешь, Толян?
– Попробуем. Все снаряжение – на себя. Если придется эвакуироваться, ничего утонуть не должно.
– Легко сказать. – Корнилов набросил на плечи лямки огнемета. – Эта хреновина такая тяжеленная, будто я из нее по змее и не палил.
Погрузка прошла, как и просил Юрий, аккуратно. Кипяток и Громов выдернули из креплений весла; Томский, оттолкнув лодку от берега, запрыгнул в нее последним.
– Ближе к набережной. Как можно ближе.
Уже с первых минут плавания стало ясно, что даже без фанатизма им далеко не уплыть. Вес людей и снаряжения был слишком большим, лодка то и дела накренялась и пропускала воду через трещину в поврежденном борту.
Томский с тревогой смотрел на мокрые, поросшие зеленым мхом и явно скользкие камни набережной. Ступить на них означало только одно – свалиться в реку. Между тем на дне лодки скапливалась вода, а попытки Вездехода вычерпывать ее кружкой только усугубили и без того патовую ситуацию. При малейшем движении суденышко начинало раскачиваться. Вода лилась уже не только через трещину, но и через край борта.
Но и это было еще не все. Вода забурлила, словно кто-то опустил в Москву-реку большой кипятильник, и из нее выпрыгнула и вцепилась зубами в борт рыба, состоявшая, казалось, из одной пасти. Корнилов сбил ее ударом приклада, но на ее месте тут же появилась новая зубастая тварь. Еще одна перепрыгнула через борт и задергалась на дне лодки.
– Пираньи! – Томский раздавил рыбину каблуком сапога. – Надо выбираться отсюда!
Карлик оставил кружку в покое, достал из рюкзака бухту веревки и повесил себе на шею, из чехла на поясе достал нож.
– Пойду я. Толик, давай второй нож, а вы – ближе к берегу. Как только можно ближе.
Кипяток и Громов налегли на весла, лодка ткнулась носом в камни набережной. Вездеход пробрался на нос, прыгнул на берег, распластался на скользких камнях и… Тут же съехал в воду по пояс.
Однако сдаваться Носов не собирался. Ему удалось вогнать лезвие ножа в щель между камнями. Карлик подтянулся и воткнул второй нож чуть выше первого. Когда он полностью выбрался на берег, все увидели пиранью, вцепившуюся Вездеходу в ногу. Первой среагировала Шестера. Она выпрыгнула из лодки, и маленькие, но не менее острые, чем у рыбы, зубы впились пиранье в спину. Ласка мотнула головой и отшвырнула рыбину в воду.
Носов продолжил взбираться по наклонной поверхности набережной, поочередно втыкая ножи в щели между камнями. Люди в лодке сбивали атакующих пираний прикладами автоматов и веслами. Время, однако, было на исходе – лодка наполнилась водой больше чем наполовину, когда Носов наконец-то выбрался на гребень набережной. Мокрый и облепленный мхом с головы до ног, он обмотал веревку вокруг согнутого в дугу фонаря и швырнул второй ее конец вниз.
Кипяток попытался выбраться из лодки первым, но Толик его оттолкнул.
– Юрка, давай! Так. Теперь Данила! Кипяток, теперь уж не тормози!
Томский вцепился в веревку, когда остальные уже были наверху. Наполненная водой и бьющимися в ней пираньями лодка пошла ко дну.
Толик добрался до фонаря.
Прямо через дорогу, забитую ржавыми остовами автомобилей, он увидел высокую стену из красного кирпича.
– Никому не смотреть вверх! Не вздумайте пялиться на звезды!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРОКЛЯТАЯ СТЕНА
Глава 1
Писк
Выщербленная, в темных пятнах, местами покрытая ползучими растениями и давно утратившая свое парадное великолепие, кремлевская стена все еще выглядела величественно. Фактически она не пострадала ни во время Катаклизма, ни за прошедшие после него двадцать лет и по-прежнему выполняла свою функцию – отгораживала Кремль от остального мира.
Неприступности ей добавлял сплошь заросший колючим кустарником склон у подножия. Кремль был близок и недосягаем, каким и положено быть объекту, вызывающему у людей благоговейный, мистический трепет.
Томский подошел к Громову.
– Что скажете, Данила? Далеко мы уплыли?
– Ага. Чуть ли не до Южного полюса, – усмехнулся Громов. – Нам Амундсен и в подметки не годится. А если серьезно, то ближайшая к нам башня – Тайницкая. Прохода в Кремль здесь, как видишь, нет. До Первой Безымянной придется добираться пешочком.
Толик посмотрел на дорогу, отделявшую набережную от стены. Вроде ничего особенного. По крайней мере, на первый взгляд. Груды искореженного, ржавого, поросшего сорняками автомобильного хлама. Дорога выглядела не такой опасной, как кустарник на противоположной стороне – по своему опыту Томский знал, что в таких зарослях могли обитать весьма опасные существа.
– Привал. Десять минут, братцы. – Анатолий сел на бордюр. – Напоминаю: головы не задирать. Вверху ничего интересного нет.
– Знаешь, Толян, а мне как-то не по себе. – Юрий уселся рядом. – Тревожно. Не успели еще и зайти в этот треклятый Кремль, а уже – мандраж. Что-то здесь не так… Не так, как должно быть.
– Не так?! Глаза разуйте, сталкеры, мать вашу! – крикнул Кипяток. – Туда, на автобус смотрите! Нас встречают.
Томский посмотрел на перевернутый автобус. На его днище стояла собака. Таких мутантов этой породы Толик еще не видел. Крупный пес, размером с доброго теленка. Массивная голова была прямым продолжением туловища и поворачивалась только вместе с ним. От макушки до хвоста монстра рос черный ирокез шерсти, а на широкой, голой розовой груди виднелась вторая пара глаз и прорезь недоразвитой пасти.
Пес неуклюже спрыгнул с автобуса на дорогу и пошел на людей. Движения его были странными: он переставлял сначала правую заднюю и правую переднюю лапы, а потом левую заднюю и левую переднюю.
От такого способа передвижения пес-иноходец раскачивался из стороны в сторону словно пьяный. Он шел, опустив голову и не глядя на людей. Так, словно был уверен – никуда они от него денутся. Вскоре причина такого поведения прояснилась. Из-за ржавых автомобилей появилась вторая собака с нарушениями вестибулярного аппарата. Потом третья, четвертая… В общей сложности у Тайницкой башни обитали не меньше четырех десятков псов.
– Бляха-муха, да их целая стая! – воскликнул Кипяток. – Они обходят нас со всех сторон. Томский, что молчишь?!
– Не со всех, Леха. – Толик прицелился в ближайшего пса. – В кустах на той стороне дороге их нет. Туда и будем пробиваться.
Бах! Одиночный выстрел Томского угодил в цель. Собака с дырой во лбу завалилась набок и, дергая всеми лапами, завыла. Это стало для ее собратьев сигналом к атаке. Вихляя из стороны в сторону, собаки-иноходцы понеслись на людей сразу с трех сторон.
– Леха, лупишь по тем, что сзади! – скомандовал Анатолий. – Корнилов и я мочим справа. Данила и Коля – берете на себя левую сторону и… Вперед, через дорогу!
Загрохотали автоматные очереди. Падали и бились в агонии раненые псы, но других это не останавливало, а наоборот, только раззадоривало.
На середине дороги стало ясно, что о прицельной стрельбе не может быть и речи. Псов было слишком много. Отстреливаться приходилось в спешке. Те из мутантов, которым удалось пробиться через свинцовый ураган, были совсем рядом.
Томский первым добрался до тротуара на противоположной стороне дороги. Выхватил из подсумка запасной магазин, но вставить его не успел. Сразу две собаки избрали его своей целью. Первой Толик раскроил череп ударом приклада, а вторая неожиданно остановилась, уставилась на кремлевскую стену, тихо зарычала и попятилась. Толик воткнул магазин в «калаш», но стрелять не стал. Псы чего-то испугались. Они не могли ступить на тротуар и, выстроившись в шеренгу, смотрели на стену из красного кирпича.
Томский оглянулся. Ничего особенного. Стена как стена, кусты как кусты.
– Вот тебе и Кремль. – Корнилов остановился рядом с Толиком, вздохнул. – Даже эти уроды к нему подходить боятся…
Подошли Кипяток с Громовым и Вездеход. Они тоже поняли, что находятся в безопасности, по крайней мере от мерзких псов. Все ожидали, какое решение примет Анатолий. А он мучительно искал это самое решение и боялся, что оно станет роковым для него и друзей.
– Что ж, раз уж дорога у нас только одна, идем вдоль стены.
Томский первым проник в кусты, водя стволом автомата из стороны в сторону. Ничего такого. Кустарник как кустарник. Когда он оказался у стены, остальные присоединились к командиру и молча двинулись за ним.
Через просветы кустарника было видно, как собаки-мутанты идут вдоль запретной для них линии за людьми. От добычи они отказываться не собирались, но что-то их все-таки напугало. Почему стена была табу для таких безбашенных монстров?
Толик шагал, ломая над этим голову, но никакого объяснения не находил. Возможно, все дело было в физиологии самих собак, а возможно…
Томский напрягся. Что-то ему мешало. Что именно? Какой-то звук. Монотонный, ровный, едва различимый писк. Анатолий помотал головой, потер уши. Писк стих, но через несколько секунд возобновился. В нем чувствовалась скорее назойливость, чем угроза. Откуда же исходил этот звук? Прикосновение рукой к стене вроде как усилило странный писк. Или нет?
От размышлений на тему писка Толика оторвала куда более осязаемая проблема. У стены лежал труп. Человек в полном сталкерском снаряжении. Рядом валялся автомат и снятый противогаз. Тело уже начало разлагаться, но было хорошо видно – парень умер из-за того, что кто-то раскроил ему череп. Рыжие слипшиеся от крови волосы на голом черепе… Стоп. Темные следы на стене. Кровь. Кто-то бил несчастного головой о стену или… Он делал это сам!
– А я, кажется, знал парня, – тихо произнес Корнилов, присев на корточки рядом с мертвецом. – Если не ошибаюсь, это…
– Этот писк! Бляха-муха, у меня от него уже голова пухнет!
Леха усиленно тер ладонями уши и тряс головой.
– Совсем как у меня, – произнес Анатолий вслух. – Ребята, кто еще слышит мерзкое комариное пение?!
– Вообще-то я…
– И я.
– А я думал, что у меня одного башню снесло.
– Значит, не снесло, – подытожил Данила. – Только разве от этого легче?
Итак, назойливый писк слышали все. Томский переступил через тело.
– Тогда не станем тормозить. Вперед!
Толик прошел еще десяток метров и остановился. У погибшего сталкера были соседи-последователи. Тела в одинаковых почти позах лежали у стены через равные расстояния. Один. Двое. Пятеро. Оружие, из которого не пытались стрелять. Снятые противогазы. Десять. Темные потеки крови на стене. Двенадцать.
Считать трупы дальше не имело смысла, и думать о том, кто так жестоко расправился с этими людьми, – тоже. Они сами убили себя.
А назойливый писк продолжал звучать. Не громче, не тише. На одной и той же ноте. С одинаковой громкостью. Неумолимо. Неотступно. Он вызывал желание сдавить голову руками или… Ударами о стену выбить из своей башки инородный звук!
Как быть? Томский знал только одно – не держать ЭТО в себе. Не пытаться справиться с ЭТИМ в одиночку.
– Говорите! – крикнул он товарищам. – Говорите что-нибудь! Глушите писк, иначе с нами будет то же самое!
– Что говорить?! – взорвался Кипяток. – О чем?!
– Да хоть о… Данила, вы у нас самый начитанный! Расскажите что-нибудь…
– Что? – взмолился Данила.
– Ну, хоть сказку!
– Ска… Сказку? Какую, Анатолий?
– Любую! Первую, что придет в голову! Про трудное путешествие с хорошей концовкой!
– Вы даете, Томский! Тоже мне запросики! Где я вам такую сказку… А… Ну… Жили-были мальчик и девочка. Семья Гензеля и Гретель… Они голодают. Мачеха уговаривает отца детей отвести их в лес, чтобы избавиться от лишних ртов. Однако дети подслушивают разговор и… Находчивый Гензель бросает камешки, по которым он и сестра находят дорогу домой.
– Вот, бляха-муха! – перебил Данилу Кипяток. – Нам бы их в команду!
Корнилов схватил Леху за плечи и шваркнул спиной о стену.
– Тихо! Не перебивай его! Писк не так слышен! Говорите, Громов! Мне до чертиков хочется узнать, что было дальше с этими гензелями-гретами!
Кипяток повернулся к стене лицом, несколько раз ударил по ней кулаками и молча побрел за Юрием.
– Во второй раз камешками запастись не удалось, пришлось воспользоваться хлебными крошками, но их склевали птицы. Гензель и Гретель все-таки заблудились в чаще леса. Дальше… О, черт, не могу вспомнить! А! Они идут за маленькой птичкой и приходят в дом, стены которого построены из хлеба, крыша из пряников, а окна из – сахара. Просто мечта для вечно голодных детей! Однако это было жилище ведьмы, которая… Гензеля сажает в клетку, а Гретель заставляет откармливать брата! Чтобы потом съесть несчастного мальчика. Снова забыл… Маразм. Старость – не радость.
– Почему дом из хлеба?! – попытался помочь Даниле Томский. – И чем все закончилось? Говорите!
Истерия. Массовая истерия. Толик отлично понимал, что никакими сказками делу не поможешь. Никакими байками не вытравишь из мозга мерзкий писк. И все-таки чего-то требовал от Данилы. Зачем? Чтобы доказать себе, что в мире есть еще что-то, кроме писка?
Полная бессмыслица. И, да… Истерика.
– Ведьму сожгли в духовке печи.
– Те еще детки! Наша школа! – расхохотался Корнилов. – Но почему все-таки ведьма жила в таком вкусном домике?
– Дом Бабы-яги. Братья Гримм исковеркали славянскую версию истории. Покрыт блином, подперт пирогом. Обрядовая еда. Ее кушают на похоронах.
Томский вдруг понял, что Данила говорит совершенно спокойно и рассуждает здраво. Да, на протяжении рассказа он несколько раз запинался, однако все звучало очень связно. Толику, например, писк ни за что не позволил бы сплести такой рассказец. В голове царил полный сумбур. Там ведь поселился комариный рой, который мешал мыслям выстраиваться в логическую цепочку.
– Гензель и Гретель вернулись домой. Мачеха к тому времени сдохла, а сокровищ, которые дети унесли из дома ведьмы, им хватило на всю жизнь. Конец сказке!
Данила остановился перед очередным лежащим у стены трупом.
– Все. Если мы тоже хотим побывать в доме ведьмы, обобрать его и вернуться живыми… Все слушайте меня. Очень внимательно слушайте, а потом решайте, как поступать. Начну с того, что от писка вам не избавиться, даже если прочесть вслух все сказки мира. Все эти люди тоже слышали писк и, в конечном итоге, вышибли себе мозги. Позже или раньше вы сделаете то же самое. Я подчеркиваю – вы. Лично я ничего не слышу.
Глава 2
Ленин жил, Ленин жив
Предложение Громова было встречено молчанием. Томский понимал: все, как и он сам, опасаются услышать новость, которая никого не обрадует. Первым опомнился Леха.
– Да пошел ты к разэтакой матери, старый пердун! Свободные уши он ищет! Вы что, все ослепли?!
Кипяток показал на ползучее растение, которое от основания кремлевской стены поднималось к ее гребню. Коричневый, треугольного сечения толстый стебель. Зеленые, с траурной черной каймой листья. Одна из разновидностей вьюна. Ничего особенного, если не считать того, что растение это имело смелость покуситься на неприступность стены.
– Томский, мы можем перебраться прям здесь! На хрена нам переться куда-то?! Что молчишь? Командир ты или портянка?!
Леха решил заразить всех своим примером, закинул «калаш» за спину, подергал за стебель вьюна, чтобы убедиться в его прочности, и принялся карабкаться наверх, упираясь ногами в стену. Сейчас он докажет им всем, чего на самом деле стоят крепкие парни из троицкой общины.
Кипяток не смотрел вниз. Опасался, что его могут окликнуть, одернуть, поставить на место. Нет уж, подземные ребятки. Вы настолько привыкли бояться всего, что и пукнуть лишний раз не посмеете, если это идет вразрез с вашими надуманными правилами.
Леха добрался до гребня стены. Протиснулся между зубцами и собирался крикнуть спутникам что-то оскорбительно-победное, но одного взгляда на кремлевский двор хватило, чтобы слова застряли у Кипятка в глотке.
Он увидел Троицк. Родной свой город. Троицк, усыпанный пеплом Катаклизма. Троицк, в котором люди уже вышли на поверхность. Вот только где они, эти люди? Кипяток видел и Сиреневый бульвар с чудом сохранившимся памятником младшему научному сотруднику, и лишенные крестов купола храма Тихвинской иконы Богородицы, и руины камвольной фабрики, и корпуса институтов, где обосновалась община Сида. Все было на своих местах. Однако Леху не покидало чувство тревоги.
– Все, да не все, бляха-муха…
Кипяток наконец понял, чего не хватало городу, невесть как оказавшемуся за кремлевской стеной. Жизни. Движения. Дыхания. Этот Троицк выглядел декорацией к какому-то спектаклю. Бутафорией. Не было ветра, обычно поднимавшего пыль. Солнце, уже выглянувшее из-за горизонта, не оживляло пейзаж, хотя лучи его и касались руин. Да и люди… В это время они должны были вовсю пахать на грибных плантациях. Однако у торговых рядов не наблюдалось движения. Троицк вымер. По крайней мере, Троицк кремлевского образца.
Капец. Самостоятельность на этом закончилась. Каким бы хреновым командиром ни был Томский, самое время спросить у него совета.
Кипяток обернулся и посмотрел вниз, туда, где оставались его спутники. Их не было. Ни у стены, ни в кустах, ни у набережной на другой стороне дороге.
Тревога переросла в панику. Леха вновь посмотрел на двор Кремля и дернулся так, что едва не свалился вниз. Движение было. Причем такое, какого не пожелаешь и врагу. Прямо на Леху летел птеродактиль. Кипяток хоть и понимал, что не успеет воспользоваться автоматом, все-таки попытался сдернуть его с плеча. Бесполезняк. Летающий ящер был всего в нескольких метрах. Умри, человече!
Леха заорал во всю мощь легких и закрыл глаза. Прошла секунда, другая. Ничего не происходило.
Птерозавр пролетел мимо? Не посчитал его своей добычей?
Кипяток открыл глаза. Птеродактиль, сложив крылья, сидел на соседнем зубце стены. Когда он повернулся к Лехе, стало видно, что под костистым гребнем у него была человеческая голова. И хорошо знакомое лицо седобородого патриарха. С мудрыми, окруженными морщинами глазами и изогнутым в грустной улыбке ртом.
– С-с-с… Си… Сид?
– А кто ж еще? – духовный лидер троицкой общины похлопал перепончатым крылом по плечу Лехи. – Вишь, как все обернулось. Пока ты, Кипяток, по Москве шастал, у нас тут… Радиация-мутация, в общем. Мы теперь – летающая община. Троицкая, бляха-муха, эскадрилья. Так-то. Как думаешь, может, оно и к лучшему?
– Я… Я, бляха-муха, и не знаю, Сид. Разве… Это возможно? Так быстро?
– Возможно, как видишь. Нам поросята теперь не нужны. И грибы тоже. Охотой будем пробавляться.
– Охотой, – пробормотал Леха. – Охотой…
– Ага. И тут только один вопросец имеется. Как с тобой быть?
– А че со мной?
– Че-ниче. Через плечо! Ты ведь полноправный член общины? Так?
– Так…
– Значит, со всеми остальными летать должен.
– Но ведь я…
– Без крыльев? Это, брат, дело наживное. Главное – хотеть летать. Остальное приложится.
Когда Кипяток понял, к чему клонит человек-птеродактиль, было уже поздно. Сид расправил крылья, поднялся в воздух и завис над головой Лехи.
Теперь Кипяток видел, как над городом кружит множество птеродактилей.