Глава восьмая

Любовь и мыши

Наверное, в идее заняться служебной рутиной, когда речь идёт о мировой катастрофе, есть что-то нелепое.

Но ведь даже в дни катастрофы жизнь продолжалась!

Карманники вытаскивали кошельки, пекари пекли хлеб, художники рисовали картины, строители строили – и не только заграждения и стены.

Жизнь продолжается. Жизнь всегда продолжается.

Мы ненадолго заглянули в отделение, я порылся в списке дел, не требующих особой срочности, ловко увернулся от попытки Даулетдиновой всё-таки усадить меня за отчёт (пришлось сослаться на Михаила, который не оставляет ни одной свободной минуты), выбрал одно из заявлений и скинул себе на служебный планшет.

И мы поехали во второй Вышеславский переулок в Марьиной Роще.

– Район чужой, – пояснил я по дороге. – Но там дознаватель смертных дел в отпуске. Вот на нас и скинули их текучку. Если что-то срочное, то местные расследуют, а если ерунда – то нам, в рабочем порядке…

– Тут ерунда? – спросил Михаил.

– А кто его знает… Вот, заявление от соседей… – Я включил планшет. – «Я, гражданка Мухлынина, Зинаида Львовна… проживающая…» Вот! «Сообщаю, что проживающая по соседству семья Чаленко являются опасными кваzи. Они регулярно покупают сырое мясо, а также я обнаружила, что в зоомагазине «Дай лапу, друг» у них дисконтная карта и они покупают там регулярно живых мышей, что для кваzи является подозрительным и опасным!!!» Три восклицательных знака, между прочим.

– Мы не едим мышей! – возмутился Михаил.

– Ну мало ли, – искренне веселясь, сказал я. – Может, ты и не ешь, держишься. А они едят. Ночью, под одеялом.

На лице Михаила отразилось искреннее отвращение.

– Я давно замечал, что есть в вас, кваzи, что-то кошачье, – продолжал я. – Но не думал, что дело уже до мышей дошло.

– Денис, мне неприятно.

– Хорошо, хорошо, – согласился я. – Но иногда в моей работе надо проявлять чувство юмора, иначе с ума сойдёшь. К примеру, когда встречаешь кваzи-мясоеда.

Михаил нахмурился:

– Ты всерьёз считаешь, что какой-то кваzи может есть мясо? Тем более живых мышей?

– Да нет, конечно, – успокоил я его. – Но ты же понимаешь, люди бывают разные. И основная масса, особенно из старшего поколения, к вам относится так же, как и я. Неприязненно.

– Мы не едим мяса, – буркнул Михаил и уставился перед собой. Через минуту добавил: – Я иногда вспоминаю, как ел котлеты, шашлыки. Помню, что мне нравилось. Я и выпить мог с удовольствием… в разумных количествах. Но всё это в прошлом. Я не могу есть продукты животного происхождения физиологически. Меня вывернет наизнанку!

Мне вдруг стало неудобно перед Михаилом.

Сознавать, что ты какое-то время бегал без памяти по лесам и полям, жрал червей и мышей, а может быть, и на людей нападал – достаточная причина не есть «продукты животного происхождения». И не желать вспоминать об этом.

– Извини, – сказал я. – Шучу. Ты бы знал, какие сумасшедшие вызовы от сумасшедших бабок у нас бывают. Тут без юмора реагировать – сам с ума сойдёшь.

Мы запарковались возле старенького девятиэтажного дома невдалеке от московской синагоги. Такая блестящая идея заняться каким-нибудь простым и лёгким делом вдруг показалась мне дурацкой. Я даже понадеялся, что подозрительных кваzи в квартире не окажется. В конце концов, рабочий день…

Но дверь открыли через несколько секунд после звонка. Это был молодой мужчина-кваzи, серовато-голубая кожа не позволяла ошибиться, но на всякий случай я уточнил:

– Роман Чаленко?

– Да, это я, – спокойно ответил он. – Проходите.

Потом он увидел Михаила и на миг оторопел от неожиданности. Впрочем, говорить ничего не стал, посторонился, давая дорогу. Выглядел он крайне мирно, мышиных хвостиков у него изо рта не свисало. Одет Роман Чаленко был в старенький спортивный костюм, на ногах у него были тапочки, в общем, если постараться представить себе очень мирного и домашнего кваzи, то он вполне годился.

– Капитан Денис Симонов, – представился я и, поскольку Михаил молчал, добавил: – Капитан Михаил Бедренец.

– Я и не знал, что у нас в полиции работают кваzи, – натянуто улыбнулся Роман.

– Никакой дискриминации, – сообщил я. – Приходите к нам работать, если хотите.

– Нет-нет, спасибо. Я программист. Меня вполне устраивает профессия.

Квартира была маленькой, две комнатушки, кухня, совмещённый санузел, куда вела дверь из прихожей. Ещё в ней пахло.

Мышами.

На самом деле для таких крошечных и симпатичных зверьков мыши – очень вонючие создания.

– У вас тут мыши завелись? – полюбопытствовал я. Чаленко вёл себя очень доброжелательно, прав не качал, документы не спрашивал – хотелось прояснить ситуацию как можно неформальнее.

– Ох… – вздохнул он. – Понимаю… Зинаида Львовна, милая женщина, но… но… Пойдёмте.

Вслед за Чаленко мы вошли в ту комнату, что побольше. У нормальных людей она называется гостиной или не в меру помпезно – «залом». У семейки кваzи это был, скорее, кабинет на двоих.

Жена Чаленко, одетая так же, как он, – в спортивный костюм, сидела за компьютером и задумчиво изучала экран, полный строчек машинного кода. При нашем появлении она повернула голову, криво улыбнулась и снова уставилась в экран. Её серовато-голубая кожа лоснилась в свете монитора.

– Юля, не отвлекайся, мы быстро, – сказал Роман. И извиняющимся тоном добавил: – Вы уж извините, она вся в работе, очень сложная программа и трудно выловить все баги…

– Ничего, – сказал я, озираясь.

Источник запаха сразу стал понятен.

Кроме двух столов с компьютерами в гостиной были только стеллажи вдоль стен. А на стеллажах – клетки и террариумы.

В клетках попискивали и суетились мыши.

В нескольких террариумах лежали сонные толстые змеи.

– Любите животных? – растерянно спросил я.

– Ещё с прежних времён, – ответил Роман. – Соседи порой жалуются на запах, но мне кажется, что на лестничной клетке ничем не пахнет. Мы регулярно проветриваем. Или пахнет?

– Нет, – признал я. – На лестнице не пахнет. Вы… разводите змей и мышей?

– Змеи не ядовитые, – быстро сообщил Роман.

– Ага. – Я кивнул. – Понятно. Как-то необычно. Змеи и мыши. Хищник и корм.

– Они не корм, – сказал Роман. – Они домашние любимцы. На корм я покупаю мышей в зоомагазине.

– Мыши любимые и мыши кормовые, – кивнул я. – Понятно.

Юля Чаленко снова повернулась, оскалилась в улыбке и опять уткнулась в экран.

– Соседка утверждает, что мы едим мышей, – сказал Роман. – Так глупо… Вы же понимаете, Михаил, что кваzи не едят живое…

Михаил кивнул. Он не отрывал взгляда от супруги Чаленко.

– Мы очень заняты… – Я бы сказал, что Роман нервничает, если бы кваzи умели нервничать. – Такая большая сложная работа, надо завтра сдавать… аврал, не везёт…

– Не везёт, – сказал Михаил.

Роман запнулся.

– Мне очень жаль, – сказал Михаил. – Когда вы возвысились?

– Два года назад, – ответил Роман. Покосился на меня. – Возвысился… я был в Солнцево, в резервации номер три… Это Юля меня туда поместила. Довольно дорого там находиться. Но там очень большой процент возвышений, попасть туда считается удачей. Она верила, что дождётся меня. И не дождалась всего два дня. Умерла… у неё был рак. Я тоже поместил её в солнцевскую резервацию… и вот такая удача, она тоже очень быстро…

– Удача, – повторил Михаил. – Что же вы делаете, Роман?

Роман Чаленко молчал.

– Вы друг друга по-настоящему любили, я вижу, – сказал Михаил. – Да, если бы к вам не зашёл другой кваzи…

– Михаил, в чём дело? – спросил я.

– Она не кваzи, Денис, – даже не глядя на Юлю, ответил Михаил.

– Как это «не кваzи»? – Я шагнул к Юле Чаленко.

– Уэ-э-эа! – вдруг завыла женщина-кваzи. Неловко вскочила, отпихивая офисное кресло, то покатилось ко мне на колёсиках, я отбил его обратно ногой. Когда Юля вскочила, куртка от спортивного костюма задралась – и обнажившаяся кожа на животе уже не была серо-голубой. Она была чёрно-серой, изъязвлённой, бугристой.

– Это восставшая! – выкрикнул я очевидное и схватился за рукоять мачете.

– Не трогайте её! Не трогайте! – закричал Роман, раскинув руки и заслоняя Юлю от меня. – Сядь! Сядь немедленно, Юлечка! Молчи! Сядь, смотри в экран!

Постанывая и подвывая, ряженая восставшая попыталась присесть возле компьютера. Едва не упала – Роман успел подставить ей откатившееся кресло.

– В экран! – повторял Чаленко, будто надеялся обратить время вспять. – Смотри в экран! Молчи! Смотри!

– Вы её выкрали из резервации? – спросил Михаил с любопытством. – Как? Взятка?

– Никто не виноват, – пробормотал Роман. – Я её… я её вызвал. Я стоял у ограды. Вы же знаете, любопытные и родственники часто приходят… есть места, где даже можно перелезть внутрь… я стоял и звал… и она пришла… она меня узнала. Я не мог её туда обратно…

– Она вас не узнала, – сказал Михаил. – Не обманывайте себя. Вы хорошо управляете кваzи. Вот и сумели прицельно выманить бывшую жену…

– Она не бывшая!

– Выманить жену к себе, – не стал спорить Михаил. – Роман, что же вы делаете? Вы понимаете всю опасность ситуации, которую создали?

– Она не опасна, не опасна! – горячо сказал Роман. – Я её контролирую! Она хорошо себя ведёт. Я забочусь. Только мыши… а иногда я куриц живых покупаю… Ей становится лучше, она возвысится.

– Здесь она у вас никогда не возвысится, Роман, – сказал Михаил. – Никогда. Её надо вернуть в резервацию.

– Почему не возвысится? Она возвысится! Она умнеет!

– Она не умнеет, вы обманываете самого себя. – Михаил достал из кармана пластиковые хомутики, отстранил Романа и начал спокойно стягивать Юле руки. Та не сопротивлялась – воля кваzи держала её крепче стали. – Как долго она у вас?

– Полтора года, – зачарованно глядя за действиями Михаила, ответил Роман.

– Удивительно. Как вы её удерживали? Вам ведь тоже надо спать.

– Мы спим вместе. Я её обнимаю, я просыпаюсь, если она пытается встать.

У меня по спине озноб прошёл, когда я представил себе эту картину.

– Мыши, наверное, ещё и для того, чтобы отбить запах? – спросил Михаил. – Я-то всё равно чувствую. Запах мёртвого, запах восставшего…

– Она не мертвее нас с вами! – закричал Роман. – Она только в беспамятстве!

– Её метаболизм не завершён, – рассудительно произнёс Михаил. Присел и стал стягивать Юле ноги. – Она уже не человек, но ещё не кваzи. Она хищный зверь, и вы должны это понимать.

– Нет! – закричал Роман и вскинул руки, явно нацеливаясь ударить Михаила по затылку.

Убить так, конечно, кваzи не убьёшь. Но на время вырубить можно.

Что я и продемонстрировал, со всей силы ударив Романа по голове рукоятью мачете. Я ни на секунду не сомневался, что он не позволит Михаилу вот так вот просто увезти восставшую, и был наготове.

Роман рухнул на пол.

– Вы идиот, Чаленко! – крикнул Михаил. – Денис, арестуй его!

Роман слабо шевелился, пытаясь встать.

– Будете сопротивляться, я вас лично порву на клочки! – угрожающе рявкнул Михаил. – Вы позор всех кваzи!

– Я не могу… не могу без неё… – бормотал Роман, пока я стягивал ему руки и ноги – руки спецнаручниками, а ноги пластиковыми хомутиками. Сразу тремя, на всякий случай.

– Не можете – идите работать в резервацию! Там нужны кваzи с таким потенциалом влияния, как у вас! Идиот!

Роман рыдал. Слёзы у кваzи не текут, у них гораздо слабее развиты слёзные железы. Но он именно рыдал, пусть щеки и оставались сухими.

Юля начала тихо поскуливать, глядя на Романа.

– Она что, и впрямь что-то понимает? – поразился я.

– Нет, она индуцирована его реакцией, – сказал Михаил. – Вызывай перевозку. Отправим её обратно в резервацию. А его… его в наше консульство. Пусть у консула голова болит.

Надёжно упаковав сидящего на полу Романа, пусть тот и перестал сопротивляться, я встал, посмотрел на дикую комнату, в которой мы находились.

Мыши для еды.

Змеи… змеи, очевидно, чтобы оправдать покупку мышей. Жрала восставшая от пуза, как энергично ни плодились несчастные грызуны, ей этого явно не хватало.

Надо же – безумная соседка оказалась проницательной, будто мисс Марпл. Придётся писать ей благодарственное письмо.

– Михаил, – сказал я, доставая телефон.

– Что, Денис?

– Сейчас, когда мы их отправим… Мы сядем где-нибудь тет-а-тет. И ты мне расскажешь.

– Что ещё?

– Почему она «никогда не возвысилась бы» здесь. И как вообще возвышаются восставшие.

Михаил посмотрел на меня. Покачал головой:

– Ты не хочешь этого знать.

– Не хочу. Но должен. И ты мне всё расскажешь.



Уехали обе машины – обшарпанный фургончик-перевозка с восставшей, и консульский седан с дипломатическими номерами.

Мы с Михаилом остались у нашей полицейской машины.

– Денис, я прошу тебя не требовать от меня ответа, – сказал Михаил.

– Ты же понимаешь, что я буду требовать, – ответил я. – Хватит. Ты и так всё время темнишь. Но этот секрет ты мне раскроешь… напарник.

Михаил вздохнул.

– Я очень боюсь, что наши отношения после этого уже никогда не будут прежними.

– Да-да. Так сказал Холмсу доктор Ватсон, застёгивая брюки… Не тяни.

Михаил закрыл глаза. Постоял немного так, слегка раскачиваясь. Спросил:

– У тебя-то самого какие-то версии есть?

– Есть одна, но она неправильная. Я думаю, что восставший возвышается и становится кваzи, когда он сжирает человека.

– Почему неправильная? – спросил Михаил.

– В первые недели катастрофы люди гибли в огромном количестве, но никаких толп кваzи не появлялось. Да и вообще… покойный профессор погрыз своего убийцу, но не поумнел.

– Всё верно, – сказал Михаил. – Просто погрызть недостаточно. Восставший должен сожрать мозг. Живой человеческий мозг… хотя бы небольшую часть. Восставшие редко добираются до мозга, они же не понимают, что им на самом деле требуется. Как правило, жертвы умирают с целым черепом, после этого восставшие утрачивают к ним интерес… и убитые восстают. Но иногда восставшие добираются до мозга. Тогда… насколько мы понимаем, одного человека достаточно для возвышения нескольких восставших. В церковной лечебнице в кваzи превратились девять восставших. Это, вероятно, близко к пределу.

Я смотрел на кваzи, с которым несколько дней работал рука об руку. Который воспитывал ребёнка, которого считал моим сыном. Который…

– Вы всё это знаете, – сказал я. – И скрываете…

– Не только мы, но и люди. Ваши власти знают. Учёные, которые занимаются восставшими и кваzи, знают. Но если эта информация станет общеизвестна, то люди и кваzи сойдутся в драке насмерть. Ты же понимаешь.

– Ты монстр, – сказал я. – Ты людоед… чудовище. Все вы чудовища.

– Мы были чудовищами. Восставшие не имеют разума, ими движет только стремление убивать и пожирать…

– Замолчи! – выкрикнул я. – Хватит!

Михаил замолчал.

– Нам не стоит больше вместе работать, – сказал я. – Ищи Викторию. Занимайся своими кваzи-делами, Драный Лис. А я тебя видеть не хочу. У меня своя работа и своя жизнь, ясно?

Михаил молчал.

Я развернулся и пошёл по переулку к метро.



Как всё странно. Тайна кваzи оказалась такой жуткой и… и такой банальной. Как в старых ужастиках, как в фильмах категории «Б», как в нестрашных мультиках, где живые мертвецы гнусаво бормочут: «Мозги! Мозги!»

Всё равно как обнаружить, что вампиры и впрямь существуют и что они боятся чеснока, святой воды и солнечного света.

Мы же привыкли, что всё не так, как считали раньше. О, мы готовы поверить в привидений, вампиров, живых мертвецов. В любые прабабушкины сказки. Но мы хотим, чтобы эти сказки были современными. Чтобы они были вывернуты наизнанку. Наши вампиры будут гулять при свете дня, есть чесночный багет и ковырять в зубах осиновой зубочисткой. Наши мертвецы станут ходячими из-за ужасного вируса, но даже если они и кровожадны, то их вовсе не интересуют чужие мозги.

Может быть, это уже случалось? Может быть, в памяти поколений хранится искажённое страшное знание, что мертвецам нужен живой мозг?

А мы ведь и никакого вируса, что так внезапно обратил наших мёртвых в восставших, не нашли. Вот вирус ветрянки, с которым возился обезумевший профессор, – существует. Вирус какой-нибудь страшной Эболы – тоже. И всегда их прекрасно находили, изучали, даже если справиться не могли. А вирус, поднимающий мёртвых, – не обнаружен! Понятное дело, большинству населения всё равно. Для них и так всё понятно, динозавров убил астероид, нефть образовалась из дохлых динозавров, мертвецов поднял вирус. Не нашли? Ещё найдут!

Но если разобраться, так почему его до сих пор не нашли? Мы же не одичали. Полно научных институтов, крупные города большей частью уцелели. У нас, у американцев, в Европе…

Может быть, нет никакого вируса?

А восставшие – результат проклятия. Заклинания. Гнева Божьего. Пока вирус не обнаружен – можно с полным правом отстаивать любую гипотезу, самую безумную.

…Я вдруг обнаружил, что уже дошагал от метро до подъезда. Сама поездка в метро, кстати, почти не запомнилась. Хотя нет. Точно помню, что люди передо мной расступались, видимо, выражение лица было недружелюбное.

Вирусы. Восставшие. Мозги.

…А ведь это всё значит, что если радикалы-кваzи выпустят свой вирус, уничтожат взрослое население и начнут строить чудесный новый мир, то это будет очень нехороший мир. Вовсе не вся молодёжь, отучившись и размножившись, отдав таким образом «долг обществу», сможет дружной толпой перейти в чудесное состояние кваzи, быстренько миновав неприятное состояние восставшего.

Частью придётся жертвовать.

Часть съедят.

Живьём.

Меня вдруг замутило, так, что я остановился и прижал ладонь к губам.

Не просто живьём – ещё и мозги будут жрать заживо…

В любой утопии найдётся место для пары рабов самому нищему крестьянину. В утопии кваzи, если не брать во внимание массовую гибель взрослого населения, всё выглядело вполне благообразно. Да и массовую гибель вроде как можно в расчёт не брать – ведь все обратятся в кваzи, оживут.

Вот только вопрос цены. Которую придётся заплатить десятой части населения. Нет, не заплатить! Регулярно платить. Причём рассудительные и логичные кваzи никогда не положатся на такую примитивную вещь, как жребий или лотерея. Всё будет научно выверено. «Дети! Учитесь хорошо! Потому что те, кто будет хорошо учиться, станут кваzи и проживут хрен знает сколько! Может быть даже, они будут жить вечно! А тех, кто отстаёт, кто плохо учится, съедят заживо. А теперь открыли тетрадки…»

Хотя нет, такую опасную информацию не станут открывать детям. Они узнают правду, только миновав краткую стадию восставшего и очнувшись в своём кваzи-раю. С окровавленными ртами, над телом растерзанного товарища.

Меня всё-таки вырвало.

Я даже до кустов не добежал. Стоял перед подъездом, и меня тошнило. Выворачивало не пойми чем, я ведь не обедал. Я скрючился в мучительном спазме и то ли кашлял, то ли блевал…

Разумеется, в этот момент не мог не появиться кто-нибудь из соседей. Есть особый закон природы, который отвечает за их появление в самый неудачный момент.

К подъезду подошёл дядя Ваня, тихий одинокий алкоголик неопределенно-пожилого возраста с первого этажа. В руках у него был пластиковый пакет, внутри которого угадывались очертания батона, банки консервов и бутылки.

– Эх! – с чувством сказал дядя Ваня, глядя на меня. – Не пойми из чего проклятую нынче делают…

Он порылся в карманах и протянул мне неожиданно чистый носовой платок. В полной растерянности я взял его и вытер рот. Рефлекторно протянул обратно.

– Себе оставь, – сказал дядя Ваня поморщившись. – У меня ещё есть. Ты, сосед, поосторожнее. Ты ж ещё молодой, это мне скоро в кваzи. А ты закусывай, не пей на голодный желудок. Еда нынче тоже не та, что в моей молодости, разве мертвяки умеют еду растить? Да и противно после них-то. Ешь эту картошку и морщишься… Но всё-таки закусывать надо. Надо!

– Спасибо, дядь Вань, я учту, – пробормотал я.

– Водичкой сейчас рот прополощи, – поучал меня дядя Ваня. – Но пока не пей. Особенно спиртное! Желудок у тебя уставший, ему покой нужен. Вот перед сном рюмку-другую можно. Но без усердия!

Он подмигнул мне и милосердно направился в подъезд.

Как же, наверное, я поднял его самооценку! Капитан полиции, борец с мертвецами, а блюет перед подъездом, позорит, так сказать, честь мундира!

Выкинув носовой платок в мусорку и мысленно отметив, что надо купить несколько платков и подарить дяде Ване, я вошёл в подъезд. С подозрением вошёл, хоть и не ожидал всерьёз встретить здесь Викторию.

Её тут и не было. Только в углу стояла парочка целующихся подростков. Юноша был так увлечён, что вообще меня не заметил (как, очевидно, и дядю Ваню), девушка глянула гордо и вызывающе.

Ну и ладно, ну и гордись. Нам тоже найдётся с кем целоваться.

Я поднялся к себе, отпёр дверь. Принюхался. Пахло чем-то вкусным.

– Кто тут? – позвал я.

Из кухни выглянула Настя, в простом коротком платье и босиком. Глянула почти с таким же вызовом, как девчонка в подъезде.

– Это я. Ты голодный?

– Угу, – неуверенно сказал я. Покосился на чемодан в углу прихожей.

– Ты не против? – спросила Настя. – Я решила пожить у тебя. Недолго. Просто надо свыкнуться, что мама и брат вернулись. Но я могу уйти! Ты не думай, у меня есть куда. Подруги, тётка двоюродная, потом один старлей давно предлагал… – Она замолчала и улыбнулась. – Да всё я вру. У подруг свои дела, тётка старая и в Воронеже, старлей зануда и толстый.

– Какой ужас, – сказал я. – Толстый старший лейтенант. Куда катится этот мир. Оставайся, конечно. Раскладывай вещи.

– Я уже, – сообщила Настя. – Заняла у тебя пару полок в шкафу. А старлей толстый, потому что из управления «К», хакеров в сетях ловит. Ему некогда спортом заниматься, он весь в виртуальном пространстве и не зануда, а обстоятельный… Я сварила тыквенный суп. Он вегетарианский, даже без молока, я подумала, вдруг Михаил зайдёт.

– Не зайдёт, – коротко сказал я.

– Ну и ладно. На самом деле молока просто не было. У тебя совсем ничего нет, в холодильнике мышь повесилась.

Желудок свело спазмом.

– Ох, Настя, не надо про мышей! – взмолился я.

– Хорошо, – с удивлением сказала она. – Ну это просто фигура речи, выражение такое…

– Я знаю. Но не надо про мышей. Потом объясню почему.

Настя пожала плечами.

– Хорошо. В общем, я нашла у тебя бутылок пять разного алкоголя, весь крепкий и невкусный, хотя коньяк я попробовала, но это кошмар какой-то, пить невозможно. Десяток яиц, но их надо есть утром, а не на ужин. Ещё нашла плавленый сырок «Дружба», но он окаменел уже. Немного картошки, но она проросла. Но была чечевица, лук и тыква, я решила сделать суп. Странный набор продуктов.

– Я редко дома ем, – сказал я. – А чечевица, лук и тыква – потому что я сам собирался сделать суп. По субботам я готовлю себе тыквенный суп.

Настя растерялась:

– Правда?

– Люди иногда открываются с неожиданной стороны, – сказал я. – Ну кто бы заподозрил, что я готовлю что-то сложнее бутерброда?

Я снял китель, повесил на крючок.

– Тут был твой пиджак, я его почистила и в шкаф убрала, – неожиданно сказала Настя. – В кармане была статья профессора Томилина, ты из его квартиры прихватил?

– Да, – признался я. – Всё забываю прочитать. Что-нибудь ещё? Ворох записок от любовниц с мольбами вернуться?

– Ну… почти, – сказала Настя.

И отвела глаза.

Мне потребовалось несколько секунд, чтобы вспомнить слова Михаила и понять, в чём дело.

– Ты нашла конверт в кармане? – спросил я.

– Нет… да… – Настя по-прежнему не поднимала глаз. И я вдруг понял, что её взбудораженность и то, что она выпила паршивого коньяка, – это всё следствие находки. – Он не был запечатан…

– Я не сержусь, – сказал я. – Я сам любопытный до ужаса. Профессиональная болезнь.

– Там заключение генетического анализа, – сказала Настя. – На родство.

Я кивнул:

– Знаю. Могу объяснить.

– Ты не обязан! – быстро сказала Настя.

– Лучше скажу. Михаил настоял. Он считает, что Найд может быть моим сыном. Примерно сходятся возраст и место, где он нашёл мальчика.

– Там фамилий нет, конечно, но я поняла, – сказала Настя.

– Михаил не знал одной печальной вещи, – сказал я. – Моя жена меня обманывала. Ребёнок, которого я считал своим, был от другого человека. Так что никакой анализ ничего не скажет… и слава Богу…

Настя нахмурилась. И посмотрела мне в глаза.

– Нет, – сказал я.

Настя кивнула.

– Да нет же! – воскликнул я. – Чёрт возьми, нет, она сказала… дай конверт!

– Вон же он, на столике… – тихо произнесла Настя.

Я схватил конверт, вытащил листок, развернул.

Уставился в ровные строчки распечатки.

«Анализ проводился стандартным методам по четырнадцати локусам…»

– С чего ты решил, что твой ребёнок – не твой? – спросила Настя.

– Ольга сама так сказала… – прошептал я одними губами.

– Когда?

– Мы… мы были в доме… надо было выбираться, бежать… она решила запереться в музее, там рядом музей был… а я настаивал, что надо прорываться…

– И она сказала, что ребёнок не твой?

– Да.

– Денис… – Настя подошла и осторожно обняла меня. – Поверь, женщины часто врут, когда говорят мужчине, что ребёнок – от него. Но бывает и так, что они врут, когда говорят, что ребёнок от другого. И это случается не реже.

– Зачем, – сказал я. – Ну зачем?

– Она думала, что так безопаснее, – прошептала Настя. – Для ребёнка. И ради того, чтобы его защитить, соврала тебе.

– И что мне теперь делать? – спросил я, будто хоть кто-то в мире мог ответить.

– Вначале – поесть, – ответила Настя.



Суп был вкусный.

Кажется.

Хотя я его делаю по-другому. Не каждую субботу, конечно, это я соврал. Но иногда делаю. Мне нравилось иногда готовить самому. Что-то неожиданное для холостяка.

Я ел суп и смотрел на Настю.

А она смотрела на стену. На портрет Ольги с ребёнком на руках.

– Ты ведь на самом деле никогда не верил в то, что она сказала, – внезапно произнесла Настя. – Иначе не повесил бы эту фотографию.

– Поверил, – пробормотал я.

– Нет, – беспощадно сказала Настя. – Не ври себе, Денис. Тебе хотелось в это поверить, потому что так было… легче. И ребёнок не твой, и жена обманщица. Но ты бы не смотрел каждый день на это фото. Ты на самом деле всё понимал. Но делал вид, что поверил.

– Как-то сложно, – пробормотал я.

– А мы, люди, вообще сложные. Это кваzи у нас простые. Что ты будешь делать?

– Это мой вопрос…

– Да, и ответ тоже твой.

– Не знаю, – сказал я и отложил ложку. – Вкусный суп. Спасибо. Я не знаю, Настя. Тут же проблема… Михаил…

Она нахмурилась:

– Ты думаешь, раз он спас ребёнка, то твоя жена… её…

– Да.

– Может быть, кто-то другой её… убил? – осторожно спросила она. – А он спас.

– Нет, – сказал я. – Не спрашивай почему. Но тут я почти уверен. Это не как с сыном. По-настоящему уверен.

Настя молчала, водила пальцем по столу. Потом сказала:

– Слухи такие ходят… Что восставшие возвышаются, если они убивают человека. В них как бы душа… переходит…

– К сожалению, не так всё романтично, – ответил я. – Тут душа ни при чём. Но… да. Ольгу убил Михаил. А потом обрёл разум и спас сына.

– Как его звали… зовут? – поправилась Настя.

– Найд, – мрачно сказал я.

– Нет, я имею в виду настоящее имя.

Я потёр глаза.

– Самое обычное имя. Александр. Саша.

– Хорошее имя, – сказала Настя.

– Он – Найд, – ответил я. – И этого уже не изменить. Его вырастил старый мертвяк, убивший и сожравший его мать. Что мне с этим делать? Как жить? Да лучше бы…

Рука Насти мягко, но твёрдо легла мне на губы.

– Молчи, – сказала она. – Не надо говорить того, за что будет стыдно. Твой сын жив. Его вырастил другой человек, но не так уж и плохо. И он ещё ребёнок. Он может стать твоим сыном. Или хотя бы ты можешь стать его отцом.

Я молчал.

– Михаил знает? – спросила Настя, убирая руку.

– Нет, он не видел результатов. Хотел, чтобы я принял решение. Но… – Я вздохнул. – Он сказал… Найду. Тот уверен, что я его отец. Видишь ли, он привык, что Михаил всегда прав.

– Он и оказался прав, – кивнула Настя. – Так, Денис. Вытри сопли. Найди фото Ольги. Что-то ещё… что может быть важно для ребёнка. И езжай к ним.

– Я сказал, что не хочу никогда видеть Михаила! – попытался возразить я.

– Ты ошибся. Тебе придётся его видеть. Ради сына. Если хочешь, я сама ему позвоню… только у меня нет номера.

Я протянул Насте свой телефон, встал.

– Пойду соберу… фотки.

– Как он у тебя забит в трубке? – спросила Настя. – Как «Михаил» или как «Бедренец»?

– Как «Мертвяк», – мрачно ответил я.



С первых же часов похода Борис взял надо мной опеку. Уж не знаю, чем я приглянулся этому бравому и грубоватому сержанту, профессиональному вояке, прошедшему и Донецк, и Днепропетровск, и Сирию, и Кипр. Может быть, напоминал младшего брата, про которого он как-то обмолвился. А может быть, его самого – в молодости.

Как ни странно, после школы он год отучился в университете, а уже потом ушёл служить срочную службу и остался на контракте.