В ту ночь Тереза почти не спала.

Она думала о своем униженном, обесчещенном отце – с момента бегства она каждый вечер молила Бога, чтобы тот простил ее. Девушка очень тосковала по нему и мачехе, по их объятиям, улыбкам, упрекам… Как ей хотелось опять услышать его рассказы о Константинополе, ощутить его страсть к чтению, что-нибудь переписывать вместе при свечах… Сколько раз она пыталась представить, как они поживают, и сколько раз у нее ничего не получалось!

Иногда ей хотелось вернуться и доказать свою невиновность. С течением времени Тереза все больше размышляла о роли Корне в этом пожаре, вспоминала его издевки, то, как он толкнул ее на раму, и та свалилась в очаг.

Да, хорошо бы вернуться и дать Корне бой, но проклятая трусость мешала ей, вынуждая лишь плакать от бессилия. К тому же она боялась лишиться того, что неожиданно приобрела в Фульде: любви Хооса Ларссона, дружбы Хельги Чернушки, покровительства мудрого Алкуина, своих земель. Если в Вюрцбурге ей вынесут обвинительный приговор, ее новая чудесная жизнь кончится.

Она убежала из Вюрцбурга примерно три месяца назад и никогда туда не вернется, решила Тереза, засыпая.

На следующее утро она получила от Алкуина взбучку за то, что взяла не те чернила.

– Простите, я сегодня плохо спала, – извинилась Тереза.

– Какие-нибудь трудности с землями?

– Да нет… Вернее, да, – быстро поправилась девушка. – Помните, вы мне вчера говорили о предполагаемом путешествии в Вюрцбург и о том, чтобы я отправилась с вами. Так вот, я боюсь оставлять рабов одних, как бы они не убежали.

– При покупке ты об этом не думала. Однако, по словам Исама, они работают хорошо.

Тереза кивнула. Она не представляла, как сказать об истинных причинах ее нежелания ехать в Вюрцбург.

– Ты можешь взять их с собой, – продолжил Алкуин, – а можешь вообще не ехать, никто тебя не заставляет.

– Но вы вернетесь в Фульду?

– Вернусь, но не скоро. А ты можешь работать вместе с Хельгой, и потом, у тебя же есть земли, я все время об этом забываю.

Тереза покачала головой. Пусть у нее есть и земли, и рабы, но она по-прежнему больше всего хочет читать книги, а это возможно лишь с Алкуином.

– Эти священники, которые иногда приходят в скрипторий, – монахи? – спросила девушка, чтобы продолжить разговор.

– Нет, возможно, когда-то были, но теперь они относятся к римскому капитулу.

– Монастыри, капитулы… Разве это не одно и то же?

– Конечно, нет. В монастыри, или аббатства монахи уходят, чтобы молиться за спасение всех живущих. Обычно это закрытое, удаленное от городов место, со своим уставом и своими землями, управляемое приором или аббатом. Капитул – это собрание священников во главе с епископом, который управляет церковным округом и всеми входящими в него церквями. В Фульде есть и аббатство с монахами, уставом и возведенными вокруг стенами, и капитул с епископом и священниками. Монахи молятся, не покидая аббатства, а священники несут прихожанам слово Божье в церквях.

– Я всегда путалась в церковнослужителях, монахах, епископах, дьяконах… Разве не все они – священники?

– Ну что ты, – рассмеялся Алкуин. – Взять, например, меня: я рукоположен в дьяконы, но я не священник.

– А разве так бывает?

– Человеку несведущему это, возможно, и покажется странным, но я попробую тебе объяснить. – Он взял у Терезы вощеную табличку и нарисовал наверху крест. – Насколько тебе известно, во главе церкви стоит Святой Римский Понтифик, или папа, или патриарх, или викарий Христа.

– В Византии тоже есть папа, – решила блеснуть своими скромными познаниями девушка.

– Естественно – И Алкуин нарисовал еще четыре креста. – Папа римский руководит западным патриархатом, но есть еще четыре восточных: константинопольский, антиохийский, александрийский и иерусалимский. Каждый патриарх управляет соответствующим королевством через главного архиепископа, или примаса, которым является самый старый граф данного королевства.

– Вроде духовного правителя?

– Я бы сказал, наставника. – Алкуин нарисовал под первым крестом круг, обозначающий примаса. – Ему подчиняются другие архиепископы, – и он нарисовал под кругом несколько небольших квадратов.

– Папа, примас, архиепископы…

– Вижу, ты уже поняла, – улыбнулся Алкуин. – А теперь самое трудное. Каждый архиепископ надзирает над несколькими церковными округами, иначе называемыми епископатами или епархиями, во главе которых стоят епископы, или прелаты.

– Значит, папа, примас, архиепископы и епископы. Ну что ж, не так уж сложно.

– Я еще не закончил. – Деревянной лопаточкой Алкуин стер прежние значки и стал рисовать новые. – Знаки епископского достоинства – кольцо, посох, печать и митра; епископ живет при храме, обладает высшей судебной властью и ведает вопросами возведения в сан и образования.

– Ясно.

– Вот мы и добрались до соборного капитула, куда входят епископ и подчиненные ему священнослужители: прелат коадъютор; судебный служащий; главный викарий, помогающий управлять округом; мажордом, занимающийся пошлинами, и личный капеллан прелата, ведающий его духовным здоровьем. Кроме того, есть слуга, цирюльник, иногда врач, повар…

– Мне кажется, я поняла, – выдохнула Тереза.

– Приятно слышать, так как это еще не всё.

– Неужели вы не всех назвали? – Девушка сделала испуганное лицо в надежде, что Алкуин прекратит свои бесконечные перечисления.

– Я назвал только тех, кто непосредственно участвует в управлении церковным округом. Следует добавить также диакона, который обычно является помощником пресвитера, а в капитуле – епископа; графа, приора, архидиакона, регента, учителя, казначея, старшего капеллана… Да, я еще забыл канонический капитул, состоящий из специалистов по теологии, каноническому праву и Библии, а также исповедника.

– Боже мой!

– И это не считая ризничего, привратника, звонаря, могильщика, хормейстера, органиста, мальчиков из хора, служек, ходатая по делам капитула, работника больницы…

– Если вы хотели утомить меня, уверяю, вам это удалось.

– Прости, – виновато улыбнулся Алкуин. – Иногда я впадаю в грех самодовольства и говорю больше, чем нужно.

– Выходит, эти римские священнослужители посланы папой…

– Да, но это не значит, что раньше они были епископами. При назначении на должность основную роль обычно играют родственные и дружеские связи.

Произнеся это, Алкуин подозрительно взглянул на Терезу.

– Скажи, чем объясняется твой внезапный интерес к священникам? – спросил он.

Тереза покраснела и отвернулась. Она волновалась, что работа в скриптории скоро закончится, и надеялась, что знание церковных дел поможет ее сохранить. Алкуин, как всегда, прочитал ее мысли.

– Полагаю, тебе нужно подумать о моем предложении насчет путешествия в Вюрцбург. Мне нужен помощник, а ты хорошо работаешь и питаешь настоящую страсть к книгам. Иногда богатство – не самое важное, ведь ты сама говорила, что твои рабы ничего не имеют и тем не менее счастливы. Прислушайся к своему сердцу, возможно, ответ именно там.

Вскоре явился прислужник с сообщением, что папская миссия решила отправиться пораньше – в воскресенье утром, так как только что прибывший из Вюрцбурга человек привез плохие новости. Когда слуга вышел, Алкуин закрыл дверь и повернулся к Терезе:

– Догадайся, о ком он говорил.

– О каком-нибудь воине?

– О твоем пропавшем друге Хоосе Ларссоне.

*****

До позднего вечера Тереза не могла встретиться с Хоосом. По словам Алкуина, сначала его проводили к членам папской миссии, чтобы он рассказал им о положении в Вюрцбурге, а затем – к воинам Карла Великого, с которыми он долго о чем-то беседовал. Наконец молодой человек вышел; на лице его была написана досада. Окоченевшая от холода Тереза, едва завидев любимого, пошла ему навстречу. Девушка нашла его побледневшим и осунувшимся, однако при густых волосах и пронзительных голубых глазах это делало его даже более привлекательным. Узнав Терезу, Хоос бросился к ней и с жаром припал к ее губам.

Ночь они провели в доме Хельги Чернушки, которая без слов ушла ночевать на кухню. Тереза решила приготовить мясо, но оно сгорело, поэтому поужинали они скромно и почти молча, зато целовались без устали. Уже в постели девушка подумала, что ни одна книга в мире не сможет наполнить ее такой радостью, как тело лежащего рядом Хооса.



Утром молодой человек сообщил ей ужасную новость:

– Наверное, не стоило тебе говорить, но Горгиас, твой отец… Он исчез.

Тереза не верила своим ушам и даже инстинктивно отодвинулась от него.

Сколько Тереза ни спрашивала, Хоос ничего не мог объяснить, и она рассердилась, что он утаил это вчера вечером.

Граф Уилфред поведал ему о пожаре, а догадаться, что девушка, которую все считают мертвой, и девушка, в которую он влюбился, – одно лицо, было проще простого.

– Когда мы познакомились, ты сама рассказала, что была ученицей в пергаментной мастерской, что убежала из Вюрцбурга и родилась в Византии. Все сходится…

– И ты ему об этом сообщил?

– Конечно нет, Уилфред сам сказал, что отец этой девушки, то есть твой отец, пропал. Он ни о чем другом и не говорил, так ему хотелось его найти.

– Но что значит пропал? – Тереза не могла сдержать слезы. – Как это случилось? Искал его кто-нибудь?

– Я не знаю, и никто ничего не знает, как это ни печально. Его нигде не видели, хотя, конечно же, искали – Уилфред даже издал указ, чтобы осмотрели каждый дом и прочесали все окрестности. Думаю, тебе нужно вернуться, ты можешь помочь в поисках.

Тереза тут же вспомнила о нападении на отца. Тогда его только ранили, но вдруг неизвестный предпринял еще одну попытку? Она снова разразилась плачем. Хоос пытался ее успокоить, и хотя до конца ему это не удалось, жаркие объятия немного согрели растревоженную душу девушки.



Чуть позже Тереза отправилась к Хельге Чернушке и нашла ее среди мешков с рожью, которые та подсчитывала. Когда с работой было покончено, они смогли немного поговорить. Сначала Тереза болтала о пустяках, но покрасневшие глаза выдали ее, и в конце концов она во всем призналась, однако Хельга не могла поверить, что ее подруга находится в бегах.

Женщина предложила ей стакан горячего молока, и Тереза маленькими глотками выпила его, чтобы немного успокоиться и согреться. Потом Хельга спросила, что она собирается делать.

– Если бы я знала, – всхлипнула девушка.

– Послушайся моего совета и забудь о своей семье. – Женщина осторожно вытерла ей слезы. – У тебя теперь новая жизнь, кавалер, земли… Да я и мои подруги даже мечтать о таком не могли! А если вернешься в Вюрцбург, наверняка все потеряешь. Этот Корне, о котором ты говорила, похоже, тот еще ублюдок.

Тереза кивнула. На самом деле она плакала из-за того, что ее отец мертв, а это, если верить Хоосу, было вполне вероятно.

Девушка обняла Хельгу Чернушку, поцеловала ее, и они договорились вместе пойти к городским стенам на встречу с Олафом, которому она обещала кое-какие инструменты. Потом женщины занялись пирожками для детей Лусилии, а после еды, убрав посуду, попросили у Фавилы разрешения ненадолго отлучиться.

По пути они заметили какого-то мужчину, который, похоже, преследовал их. Тереза и Хельга решили не обращать на него внимания, однако на одной из улочек он преградил им дорогу. Это оказался Видукинд, который сделал Хельге ребенка, а потом сильно ранил ее.

Уже вблизи они поняли, что мужчина пьян и ничего не соображает – он тупо смотрел на них и без конца улыбался, однако вдруг протянул руку к животу Хельги. Та отступила, и Тереза загородила ее.

– А ну отойди, шлюха! – прорычал он и попытался оттолкнуть девушку, но оступился, дав Терезе возможность вытащить скрамасакс и приставить его к шее пьянчуги. Запах дешевого вина заставил девушку поморщиться.

– Клянусь Богом, если не уберешься, прирежу, как свинью.

Видимо, мужчина почувствовал, что так и будет, а потому сплюнул, еще раз глупо улыбнулся и ушел, ругаясь и спотыкаясь. Когда он исчез из вида, Хельга Чернушка от отчаяния заплакала.

– Я давно его не видела, но этот козел не отвяжется, пока не убьет меня.

Тереза стала утешать ее, однако все было напрасно. Тогда она проводила подругу назад в город, а когда явилась на условленное место, Олаф уже ушел. Девушка немного подождала, не вернется ли он, и решила сама отправиться в хижину, чтобы порадовать ребятишек теплыми пирожками.

По дороге она размышляла, не рассказать ли о случившемся Хоосу. Он сильный и с оружием ловко обращается, вполне может утихомирить Видукинда. Еще она вспоминала прошедшую ночь и думала, что лучше мужа ей никогда не найти.

И все-таки она сомневалась. Была суббота, а, по словам Хооса, миссия должна была отправиться утром в воскресенье. С одной стороны, ей хотелось последовать за Алкуином, у которого еще многому можно научиться; с другой – хотелось остаться в Фульде, заниматься своими владениями и завести семью. Хельга Чернушка права: если она возвратится в Вюрцбург, рано или поздно придется за это расплачиваться. Возможно, когда-нибудь она попадет в Аквисгранум и снова встретится с Алкуином – у Хооса ведь там земли, и ей удастся сочетать семейную жизнь с учебой.

Тереза шла вдоль широкой и спокойной реки, которая местами уже освободилась ото льда, и мечтала, что весной купит гвозди и велит Олафу построить барку.

Вскоре девушка дошла до букового леса, граничившего с ее владениями. Из этих деревьев она построит красивый дом, а Олаф с сыновьями будут охотиться тут на оленей.

Она любовалась снежными шапками на холмах, когда услышала какой-то шум, однако, обернувшись, ничего не увидела.

Тереза продолжила путь, но снова услышала треск и остановилась. Наверное, зверь, подумала она, сжала в одной руке скрамасакс, а другой подняла валявшийся под ногами камень.

Вдруг среди деревьев появился человек, и девушка узнала Видукинда. Хотя он по-прежнему выглядел пьяным, сразу было ясно, что он в ярости. В правой руке он держал кинжал, в левой – мех с вином. Тереза испугалась, но виду не подала и быстро огляделась. Слева – река, справа – лес. Если он действительно еще не протрезвел, то вряд ли ее догонит.

Не дожидаясь нападения, она метнулась к лесу и услышала, как Видукинд бросился за ней. Хоть бы он поскользнулся, молилась она.

Тропинка становилась все более узкой и неровной, теперь он наверняка ее схватит. Оглянувшись и не увидев своего преследователя, Тереза спряталась в кусты. И тут появился он – Видукинд несся, размахивая кинжалом и вопя во все горло, словно в него бес вселился.

На несколько секунд он остановился и, запрокинув мех, начал пить, пока вино не потекло по подбородку, затем снова вскрикнул и стал наносить удары по ближайшим кустам.

Девушка понимала, что рано или поздно он ее найдет, а потому приготовилась к бою. Видукинд был уже почти рядом, когда вдруг развернулся и побежал в противоположную сторону. Воспользовавшись этим, Тереза покинула свое укрытие в надежде, что он ее не заметит, однако Видукинд, выругавшись, опять устремился за ней. Теперь он казался почти трезвым, бежал быстрее и неумолимо приближался. Девушка неслась, продираясь сквозь колючие кусты. Свернуть было некуда, так как по обе стороны тропинки плотными рядами росли деревья. Ей казалось, затылком она чувствует дыхание Видукинда. Тереза прыгнула через пень, но поскользнулась, и Видукинд навис над ней. Мужчина попытался обогнуть препятствие, споткнулся о корень, и Тереза моментально вскочила и бросилась дальше. Справа она заметила откос и покатилась по нему, царапая руки и ноги, потом побежала в надежде добраться до реки. Видукинд последовал за ней, их разделяло всего несколько шагов. Она хорошо плавает и, возможно, ей удастся перебраться на другой берег. Только бы успеть, молилась девушка.

Оставалось совсем немного, как вдруг кто-то налетел на нее, и оба упали, заставив Видукинда застыть от изумления. Когда девушка пришла в себя, то поняла, что это Олаф – он лежал на земле, деревянная нога валялась в стороне. Она хотела помочь ему подняться, но Видукинд оттолкнул ее. Понимая, что они в опасности, Олаф велел Терезе встать позади него. Видукинд с улыбкой наблюдал за этими перемещениями, даже отошел немного, чтобы издали полюбоваться представлением.

– Калека и шлюшка… Я с удовольствием отрежу тебе и вторую ногу, а девицу поимею до самых печенок.

– Тереза! Скрамасакс!

Девушка не поняла его.

– Скрамасакс! – отчаянно выкрикнул Олаф.

Девушка протянула ему оружие.

Видукинд потешался над происходящим, но тут Олаф метнул скрамасакс, и он вонзился противнику в горло. Видукинд почувствовал струящуюся по шее теплую кровь и провалился в пустоту.

Приладив потерянную ногу, Олаф первым делом убедился, что враг не дышит, а потом предупредил Терезу, что во избежание неприятностей лучше держать рот на замке. Девушка согласилась. Слава Богу, Олаф услышал вопли Видукинда и пришел ей на помощь. Да и Хельга Чернушка может теперь не беспокоиться и спокойно рожать ребенка.

Олаф раздел Видукинда, собираясь сжечь одежду.

– Если мы его закопаем и потом тело найдут, сразу станет ясно, что это убийство, а так его съедят волки, и никаких следов.

Нанеся еще несколько ножевых ударов, чтобы привлечь животных, Олаф столкнул тело в ложбину и забрал обувь и одежду убитого. По дороге они почти не разговаривали, но уже у хижины Тереза поблагодарила его.

– Любой раб сделал бы то же самое для своего хозяина, – скромно сказал он.

Прежде чем бросить одежду в огонь, Олаф осмотрел ее. Себе он оставил башмаки, которые собирался перекрасить, а Терезе предложил кинжал, так как рабу не полагается иметь оружие, однако девушка отказалась.

– Затупи немного конец и пользуйся, никакой вины тут нет.

Кинжал был грубоват, но из хорошей стали, а после небольшой переделки никто его и не узнает. В знак признательности он поклонился Терезе, жена тоже. Поскольку близился вечер, Лусилия приготовила ужин.

Когда с ногой косули было покончено, уже светила луна, и Тереза решила остаться ночевать. Лусилия устроила ее между ребятишками, сама легла на полу, а Олаф – на улице, под шерстяным плащом.

Однако тоскливые мысли опять не давали девушке уснуть. Она гадала, где может быть ее отец, и хотя смерть его представлялась весьма вероятной, ей не хотелось в это верить. Еще она вспоминала те дни, когда Алкуин занимался с ней, вспоминала его мудрые слова и обширные познания. Потом стала перебирать, сколько человек погибли по ее вине: та девушка на пожаре, двое саксов в жилище Хооса, теперь вот Видукинд… После всего содеянного заслуживает ли она столь щедрого подарка, как земельные владения?

Волчий вой вызвал в памяти тело Видукинда, и она разрыдалась, представив на его месте своего отца.

Вдруг девушка вскочила, будто подброшенная какой-то силой. Лусилия тоже проснулась, но Тереза ее успокоила, оделась и вышла из хижины. Олаф, протирая глаза, вылез из-под вола, служившего ему укрытием, и с удивлением уставился на нее, поскольку была еще глубокая ночь. Тереза взглянула на луну – через несколько часов рассветет, и Алкуин отправится в Вюрцбург. Она глубоко вздохнула и велела Олафу подниматься.

– Я уезжаю в Фульду, но прежде нужно уладить кое-какие дела.

*****

В то раннее утро в конюшнях аббатства царила страшная суматоха. Десятки монахов бегали туда-сюда с провизией, оружием и упряжью под зоркими взглядами людей Карла Великого. Погонщики кончали запрягать волов, которые недовольно мычали и норовили поддеть их рогами, служанки подносили последние корзинки с соленым салом, военачальники отдавали приказания подчиненным.

Тереза увидела, как Алкуин кладет на повозку свои вещи. Сама она взяла лишь смену белья и вощеные таблички, остальное оставила Хельге Чернушке, которой несколько минут назад сообщила о своем отъезде. Хельга пообещала присмотреть за землями, а Тереза – обязательно вернуться, хотя бы для того, чтобы возместить подруге ее труды. Алкуин, заметив девушку, удовлетворенно улыбнулся и признался, что не сомневался в ее согласии сопровождать его.

Когда совсем рассвело, появился Исам в блестящей кольчуге поверх какого-то ярко-красного одеяния в сопровождении верных ему людей, и вскоре все они присоединились к свите. Увидев Терезу, он хотел подойти поздороваться, но другой молодой человек его опередил: Хоос Ларссон обнял девушку и крепко поцеловал ее. Исам в замешательстве наблюдал эту сцену, что не укрылось от Хооса.

– Откуда ты его знаешь? – спросил он, когда Исам отошел.

– Того, в кольчуге? – Тереза напустила на себя равнодушный вид. – Это человек Карла Великого. Он помог мне с тем рабом, о котором я тебе говорила, помнишь, с деревянной ногой.

– Похоже, он очень тобой интересуется, – рассмеялся Хоос и, убедившись, что Исам на них смотрит, принялся еще жарче целовать девушку.

Странно, подумала Тереза, что Хоос не удивился, увидев ее, ведь она не говорила о намерении ехать в Вюрцбург, наоборот, мечтала строить с ним жизнь здесь, в Фульде. Да и он никуда не собирался, и вот теперь они случайно встретились, чтобы вместе отправиться навстречу неизвестности. Оказалось, Исам нанял его в качестве проводника.

– Видела бы ты этих священников, когда я сказал, что перевалы еще завалены снегом, – завопили, как сумасшедшие. Тогда я предложил добраться до Франкфурта и идти вверх по реке. Там лед уже начал таять, и если нам хоть немного повезет, мы сможем доплыть до Вюрцбурга.

– И ты собирался уехать, не предупредив меня?

– Я был уверен, что ты придешь, – улыбнулся Хоос, – даже поспорил с Алкуином, что до отъезда ты обязательно появишься. И кроме того…

– Что – кроме того?

– Если бы понадобилось, я бы силком тебя утащил, – засмеялся он и подхватил девушку на руки.

Тереза тоже рассмеялась и подумала, что, пока он рядом, ничего плохого не случится.



Тереза насчитала примерно семьдесят человек собравшихся, из них десять-двенадцать членов папской миссии и около двадцати воинов, остальные – погонщики волов и прочие слуги. Она была единственной женщиной, но ее это ничуть не волновало. В караван входило также восемь повозок, запряженных волами, и несколько более легких – мулами.

По приказу Исама защелкали кнуты, животные заголосили на разные голоса и медленно тронулись по направлению к городским стенам. Алкуин с папскими посланниками двигались за первой повозкой, Тереза ехала на второй, стараясь не потерять из вида Хооса, которого Исам поставил во главе процессии. Замыкали шествие воины и слуги.

Фульда осталась позади, теперь их целью был Франкфурт.

По пути Терезе и Хоосу несколько раз удалось поговорить, и девушка узнала, что в Вюрцбурге люди гибнут от голода, поэтому на двенадцати повозках везут зерно. Во Франкфурте закупят еще провизии, которую можно будет погрузить на суда.

– Когда в Вюрцбурге со мной расплатятся, мы вернемся в Фульду, но уже пешком. К тому времени снег в ущельях растает, наймем в городе побольше людей, чтобы несли еду и поклажу, и спокойно доберемся.

Тереза без всякого воодушевления кивнула и сказала, что самое важное для нее – найти отца, и не мертвого, а живого. Когда же Хоос усомнился в благоприятном исходе подобных поисков, она не пожелала его слушать и с головой накрылась одеялом.

Все утро караван медленно двигался вперед. Впереди скакали два всадника с факелами, освещая путь. За ними четыре парня убирали с дороги камни, мешавшие проезду, а возницы кнутами и руганью пытались удержать животных подальше от оврагов. Еще пара до зубов вооруженных всадников ехали в самом конце процессии, зорко глядя по сторонам.

После трудного глинистого участка, когда мужчинам приходилось впрягаться в повозки вместе с животными, Исам объявил привал. По его мнению, место для лагеря было надежное, поэтому мужчины быстро поставили повозки в ряд вдоль ручья, привязали лошадей к первой из них и достали сено, чтобы покормить животных. Кто-то разжег огонь и положил жарить куски оленя, а Исам расставлял караулы. Потом все собрались вокруг временного очага и пили вино, пока еда не была готова. Тереза помогала слугам, чем они были очень довольны. Двое караульных принесли кроликов, и члены папской миссии получили изысканный ужин. Остальным, кроме небольших кусочков оленины, пришлось довольствоваться жидкой овсяной кашей и соленой свининой, однако кувшины с вином переходили из рук в руки, и языки постепенно развязались.



Тереза собирала посуду, когда сзади незаметно подошел Исам.

– Хочешь вина? – предложил он. Девушка от неожиданности вздрогнула и обернулась.

– Нет, спасибо, я больше люблю воду, – она сделала глоток.

Исам удивился. Во время путешествия люди обычно пьют разбавленное вино, в крайнем случае – пиво, так как они безопаснее встречающейся в пути воды, поэтому он не отступился.

– Из ручья лучше не пить, потому что дно у него не каменистое и течет он с запада на восток. К тому же пару миль назад мы проходили поселение колонов, и все их нечистоты наверняка попадают сюда.

Тереза вылила воду и взяла у Исама стакан. Вино оказалось крепким и горячим.

– Утром я хотел поздороваться с тобой, но ты была занята.

Тереза слегка улыбнулась, не зная, что делать, – Хоос вместе с остальными ел оленя, и она боялась, как бы он ее не заметил.

– Это твой жених? – спросил Исам.

– Не совсем, – и она покраснела, сама не понимая, почему.

– Жаль, что у меня уже есть невеста, – соврал он.

И опять непонятно почему, но это ее огорчило.

Они немного поговорили о тяготах пути, и в конце концов Тереза все-таки решилась.

– Знаешь, мне почему-то кажется, что ты не обручен, – выпалила она и тут же устыдилась собственной дерзости.

Исам расхохотался. В этот момент Алкуин подошел поблагодарить их.

– Тебя – за ужин, а тебя – за то, что путешествие протекает без приключений, – сказал он.

Исам раскланялся и сразу отошел, так как пара караульных зачем-то искала его. Тереза воспользовалась этим и пристала с расспросами к Алкуину.

– Не знаю, есть ли у него возлюбленная, – ответил он, удивившись любопытству девушки.

На рассвете следующего дня караван прибыл во Франкфурт. Исам и Хоос все утро провели в порту, где стояли мощные парусники, широкие датские и устойчивые фризские суда, выбирая среди них наиболее подходящие. Исам настаивал на прочности, Хоос – на легкости и подвижности.

– Если мы столкнемся со льдами, нам придется буксировать их, – сказал суженый Терезы.

Наконец остановились на двух тяжелых весельных судах и одном легком, которое можно в случае необходимости протащить волоком.

В полдень начали погрузку, затем все вместе поели в ближайшем амбаре и два часа спустя уже плыли по Майну с животными, воинами и священниками на борту.

22

Алкуин Йоркский даже не предполагал, что уста прелата могут извергать такие ругательства, и тем не менее Павел Диакон выругался, и не раз, когда услышал, как льдины стучат в борта остановившегося судна.

– Не нужно было пускаться в это путешествие! – заявил Павел, сходя на лед; он сгибался под тяжестью пожиток. – Чего хочет этот грешник? Погубить нас?

Исам презрительно взглянул на него и выплюнул непрожеванный кусочек мяса. Он и так достаточно натерпелся, пытаясь освободить судно, чтобы еще обращать внимание на каких-то изнеженных священников. Он глянул вперед и содрогнулся – перед ним простиралась замерзшая река.

После отплытия из Франкфурта никаких происшествий не было, лишь изредка попадались небольшие куски льда, но, к счастью, всем трем судам удалось избежать столкновения с ними, и вот теперь одно из них застряло. После остановки Исам сразу послал двух караульных осмотреть ледяную пустыню впереди, велел освободить трюм и убедился, что запасы провизии и животные находятся там, где лед наиболее прочный. Хоос с несколькими людьми отправился к берегу.

– Пусть мне отрежут руки, если я понимаю, что происходит! Чем занимается этот человек? – возопил Павел.

– Не знаю, наверное, пытается вытащить нас отсюда, на то он и главный, – ответил Алкуин, перебирая книги. – Будьте добры, передайте мне ту Библию, только осторожно, это очень ценный экземпляр.

Павел схватил Библию и бросил на какие-то тюки. Спокойствие Алкуина выводило его из себя.

– Возможно, мы повернем назад, – предположил он.

– Не думаю, более того, я уверен, Исам хочет вытащить судно из воды и дальше везти его по льду.

– Вы что, с ума все посходили? Разве можно дотащить его отсюда до Вюрцбурга?

– Дорогой Павел, оглянитесь по сторонам, – сказал Алкуин, не поднимая головы. – Если бы он хотел вернуться, то воспользовался бы другим судном, а он прицепил канаты, причем к носу, не к корме, и впряг волов, что может означать лишь одно – он хочет его вытащить.

– Чушь какая-то! Разве могут тридцать или сколько там человек вытащить судно?

– Тридцать один, ваше преосвященство, – поправил Алкуин, указывая на себя.

– И вы собираетесь участвовать в этом безумии?

– Если мы все хотим попасть в Вюрцбург, конечно собираюсь, – сказал он, пытаясь спасти какие-то пузырьки. – А вы, если не собираетесь, по крайней мере помогите мне с перьями. Положите их сюда, рядом с чернильницами.

– Но ведь это невозможно, – повторял Павел, выполняя указание Алкуина. – Тридцать человек тянут судно… пусть даже тридцать один, если вы хотите погибнуть за этим занятием… но вы только взгляните на его размеры – больше двадцати шагов. А провизия? Что станет с ней?

– Я бы мог вам ответить, но лучше спросите у Исама.

– У Исама из Падовы? Возможно, с вами этот спесивец и разговаривает, а со мной после отплытия из Франкфурта не сказал ни слова. – Павел перестал перебирать письменные принадлежности и уставился на Алкуина. – Знаете, что я думаю? Что ваши слова – бред старого монаха, воображающего себя умнее прелата. Нужно идти пешком вдоль реки, ведь у нас есть и волы, и хорошо вооруженные люди.

– А я думаю, если бы вы меньше болтали и больше работали, мы бы уже давно разгрузили эти вещи.

– Алкуин, не забывайтесь и относитесь ко мне с уважением, которого я заслуживаю.

– А вот я заслуживаю отдыха. Как вы верно подметили, я уже не мальчик, и прежде чем толкать судно, должен передохнуть.

– Так вы не отказались от этой мысли? Но тридцать один человек…

– Возможно, и больше. Пока вы тут разглагольствовали, со второго судна спустили трап и десять человек пытаются добраться сюда.

– Значит, вы не единственный, кто понимает, что делать дальше. Если судно не удастся освободить ото льда, мы перенесем свой багаж на другое, вернемся во Франкфурт и подождем конца ледохода. Эти люди, по-видимому, хотят помочь нам перенести вещи.

– И потому направляются сюда со своими? Конечно, они помогут, но совсем в другом деле, а если вам такое развитие событий не нравится, можете перебираться на второе судно.

– Вы не хуже меня знаете, что я должен попасть в Вюрцбург.

– Тогда кончайте спорить и снимайте ваш багаж. Смотрите-ка, – указал он на берег, – двое пошли вверх по реке, наверняка хотят посмотреть, далеко ли простирается лед, а остальные уже начали рубить деревья и обтесывать их.

– Хотят починить судно?

– Скорее, делают жерди, которые будут служить рычагами при его перетаскивании. Обратите внимание, течение здесь очень медленное, что вкупе с тенью, отбрасываемой этой огромной горой, и является наиболее вероятной причиной внезапного оледенения. Однако выше, где таких гор нет и берег более пологий, река наверняка уже освободилась ото льда.

В это время вернулся Хоос, судя по выражению лица, с хорошими новостями. Он оставил оружие на льду и направился к Исаму.

– Как вы и предполагали, нам придется протащить его всего пару миль. Дальше лед уже ломается, и можно продолжать плавание.

– А берега? – спросил Исам.

– В двух или трех местах сужаются, но в остальных трудностей быть не должно.

– Хорошо. Где дозорный?

– Наверху, как вы и велели.

– Значит, осталось только вытащить эту чертову деревяшку и доволочь ее до открытой воды.



Члены команды, сжав зубы, одновременными рывками тащили судно из воды. После первой попытки оно заскрипело, потом застонало, наконец киль с трудом вполз на лед и судно начало потихоньку продвигаться вперед, похожее на умирающее животное. За волами шли двенадцать гребцов, которые тянули за носовые канаты, еще восемь, по бортам, удерживали его в равновесии. Остальным четырем было приказано вместе с командой второго судна охранять провизию и багаж.

После каждого выкрика, когда люди, чертыхаясь, изо всех сил натягивали канаты, судно содрогалось и перемещалось на едва заметное расстояние. Однако по мере того как корпус вытаскивали из воды, действия становились все более слаженными, и вот уже судно заскользило по льду, оставляя за собой белый матовый шрам.

Ближе к вечеру, сквозь непрекращающиеся ругательства измученных людей, раздался громкий треск ломающегося льда.

– Остановитесь, да остановитесь же, иначе мы все утонем!

Несчастные побросали канаты и отбежали. Лед здесь был уже тоньше, а чуть дальше между льдин вообще виднелась чистая вода.

– Заберите канаты и животных. Проделайте во льду дырку, пусть немного попьют, а потом вы двое отправляйтесь за провизией, – приказал Исам.

Павел, не помогавший тащить судно, отошел немного в сторону. Вскоре появился Алкуин с налитым кровью лицом. Он хотел что-то сказать, но лишь тихо застонал, лег и, закрыв глаза, попытался отдышаться.

– Зря вы им помогали, – упрекнул его Павел. – Теперь на меня смотрят как на какое-то мерзкое насекомое.

– В небольших количествах физические упражнения успокаивают душу, – сказал Алкуин, все еще прерывисто дыша.

– Вот тут вы ошибаетесь. Пусть физическим трудом занимаются те, кому положено им заниматься, а мы, oratores57, должны молиться, ибо именно это повелел нам Господь. – И Павел помог Алкуину передвинуть самый легкий мешок.

– Ах, да… законы, по которым живет весь мир: oratores молятся о спасении людей, bellatores58 сражаются за святую церковь, а operarius59 должны за всех за них трудиться. Простите, я об этом позабыл. – И Алкуин криво усмехнулся.

– Но вы не обязаны работать, – повысил голос Павел.

– Однако крестьяне тоже иногда молятся, думаю, вы не будете это отрицать. Подайте мне, пожалуйста, воды.

– Конечно, и даже не иногда.

– И вы также не будете отрицать, что у bellatores есть не только воинские, но и духовные обязанности. – Алкуин сделал глоток.

– Несомненно…

– Тогда почему мы не можем иногда поработать? – спросил он уже более твердым голосом.

– Вы, наверное, забыли, что я не монах вроде вас, а начальник папской канцелярии и регент церкви Святого Иоанна Латеранского.

– Но с двумя ногами и двумя руками, – сказал Алкуин, поднимаясь. – А теперь простите, но дело еще не закончено.

Он взглянул на берег, потом на Исама, прислонившегося к борту судна.

– Его наверняка беспокоит дозорный, – сказал он Павлу, указывая на Исама. – Он должен быть там, но его нигде не видно.

– Ради Бога, Алкуин, прекратите. Где-нибудь облегчается или осматривает окрестности.

– Хотелось бы так думать, но Исам не сводит глаз с леса и очень взволнован.

Павел вынужден был признать его правоту. Молодой человек метался, словно зверь в клетке, без конца отдавал приказания и держал наготове лук. Алкуин подошел к нему.

– Нам осталось примерно полтора дня пути, я не ошибаюсь? – осторожно спросил он.

Исам искоса взглянул на него.

– Простите, но сейчас я не склонен к исповеди, – сказал он и слегка отодвинулся.

– Понимаю, я бы тоже беспокоился, куда подевался этот дозорный.

Исам бросил на него удивленный взгляд. Он ни с кем не делился своими опасениями, но этот монах, похоже, прочитал его мысли. Задумчиво поглаживая подбородок, молодой человек в который раз посмотрел в сторону леса.

– Не понимаю, почему они не нападают. Может быть, ждут темноты, – наконец произнес он без всяких объяснений, так как оба знали, о чем речь.

– Я тоже так думаю, – присоединился к разговору Хоос. – Наверное, их немного, иначе они уже были бы здесь.

Исам и Алкуин одновременно обернулись к нему.

– Когда мне потребуется ваше мнение, я вас спрошу, а пока занимайтесь своим делом, – отрезал Исам.

– Хорошо. – Хоос ушел.

– Вы с ним знакомы? – спросил Алкуин.

– Встречались в Аквисгрануме, но известно мне только то, что он знает саксов лучше всех собравшихся тут воинов. А теперь простите, я должен подготовить своих людей.

Алкуин кивнул и направился к волам. Сейчас у него была одна забота – защитить свой груз, и возле животных сделать это будет проще. Он заметил, что Исам разделил всю команду на две группы. Хоос и Тереза тоже были там.

– Слушайте меня внимательно, – сказал Исам. – Возможно, за теми деревьями спрятались саксы, поэтому нужно торопиться. Глядите в оба и идите по середине реки. Вы трое займетесь поклажей, остальные – провизией. Если через час не вернетесь, уйдем без вас.

Алкуин и Павел отправились с ними, оставшиеся начали сталкивать судно на воду, однако после нескольких попыток оно сдвинулось едва ли на четверть вары. Исам обеспечил его защиту, установив по обе стороны утыканные шипами бочки, а сам встал на носу; Терезе он велел спрятаться за мешками и не высовываться.

Исам надеялся, что если все успеют подняться на борт, возможно, им удастся спастись.

Он стоял в задумчивости и вдруг увидел впереди, среди льдин, какой-то темный предмет размером с арбуз. Ему не удалось рассмотреть, что это, поскольку течением его унесло под плоскую ледяную глыбу. Когда глыба достигла судна, Исам схватил гарпун, спрыгнул на лед и подобрался к зияющей в нем дыре. Когда предмет показался в воде, он зацепил его гарпуном, с силой дернул и вскрикнул от ужаса – на острие болталась изуродованная голова дозорного.

Отпущенный им час подходил к концу, когда вдали, примерно в полумиле, показались несколько человек. За ними волы тащили на повозках груз. Процессия медленно продвигалась вперед, как вдруг один из волов, взревев от боли, рухнул на лед. Исам понял, что атака началась, и тут же отдал воинам приказ готовить луки к бою, а остальным спрятаться за повозками. Стрелы лучников Исама сталкивались в воздухе с теми, что были пущены с берега. Два человека бросились бежать к судну, однако уже через несколько шагов были повержены. Алкуин и Павел притаились за последней повозкой. К ним подошел Хоос.

– Оставайтесь тут, пока я не скажу, – приказал он.

Алкуин и Павел повиновались. Хоос спрятался за раненым волом и обрезал упряжь, которая соединяла его с другим, не пострадавшим, после чего позвал мужчин.

– Вставайте сзади, и когда я хлестну его, бегите за ним, как за прикрытием.

– Павел не сможет, – возразил Алкуин.

Только тут Хоос заметил, что прелату стрелой зацепило бедро.

– Ладно, я позабочусь о нем, – сказал Хоос, передавая Алкуину веревку от вола. – Давайте быстрее.

– А вещи?

Хоос укрылся за мешками от града летящих стрел.

– Я постараюсь притащить их, а теперь бегите! – И он хлестнул вола.

Животное в испуге рванулось вперед, таща за собой уцепившегося за хвост Алкуина. Хоос крикнул, чтобы тот пригнулся, и монах скрючился, насколько мог. Один из гребцов присоединился к нему, но тут же был сражен дротиком. Тем временем Хоос позвал кого-то на помощь. Вдвоем они взгромоздили Павла на повозку, загородили его досками и потащили к судну.

А шагах в трехстах вверх по реке команда продолжала отстреливаться. Исам видел, что Алкуин скоро доберется до судна, но вол двигался все медленнее. Внезапно он приказал людям спуститься на лед и толкать судно, а четверым – сопровождать его. Двое, выйдя из-за укрытия, сразу погибли, но остальные добрались до вола, у которого уже подгибались ноги, однако пара ударов заставила его двигаться живее. Два члена команды остались помочь Алкуину, а Исам направился дальше – к Хоосу, Павлу и защищавшим их людям. Хотя они двигались так быстро, насколько позволяли летевшие со всех сторон стрелы, все равно они сильно отстали. Подойдя к повозке, Исам поздоровался с ними.

– Эти ублюдки хотят нас совсем изрешетить, – прорычал Хоос.

– Вижу. Как Павел?

– Более-менее, царапина на бедре.

– А провизия?

– Там, – он указал на повозки, за которыми прятались еще две группы людей.

– Хорошо, тогда пошли.

Алкуин благополучно добрался до судна и, хотя был чрезвычайно изнурен, присоединился к тем, кто, стоя по левому борту, толкал судно. Вскоре прибыли Хоос, Павел и все остальные.

– Поднимите Павла, мне не нравится его рана, – велел Исам.

Несколько гребцов погрузили на борт вещи и провизию и устроили Павла на палубе, тогда как прочие по-прежнему пытались столкнуть судно.

– Черт вас всех побери! Толкайте же, лентяи проклятые!

Люди предприняли очередную попытку, и судно наконец сдвинулось.

– Еще раз, сильнее, навались!

Вдруг лед оглушающее треснул, все в страхе отпрянули, и судно начало погружаться в реку, словно в пасть дьявола.

– Назад, быстрее! Прочь!

В этот миг льды расступились, и судно плавно опустилось на воду. Несколько гребцов, запутавшись в веревках, упали в реку.

– Поднимайтесь наверх, скорее! – прокричал Исам под ливнем стрел.

Хоос вскарабкался первым, остальные, побросав луки, тоже лезли, цепляясь за борт. Алкуин барахтался среди них, наполовину погрузившись в воду.

– Здесь есть раненые, – сказал он, поддерживая одного из них.

– Некогда ими заниматься, поднимайтесь! – Хоос протянул ему руку.

– Но мы не можем их бросить, – не унимался Алкуин, по-прежнему держа на плаву раненого.

– Поднимайтесь же, черт возьми, или я вас заставлю!

Алкуин не послушался.