Сейчас очень важно оценивать события на Ближнем и Среднем Востоке не только с точки зрения их последствий для мировой экономики, изменения геополитической картины мира и даже национальных интересов России. Важно понимать, что человечество входит в финальную фазу своей истории. Апостасийная природа войны на Ближнем и Среднем Востоке не видна только духовно слепым людям. Наступает время предельного трезвения и сосредоточения. Преподобный Лаврентий Черниговский предрекал: «И война третья Всемирная уже будет не для покаяния, а для истребления». Время для покаяния еще есть, но его уже мало.

И увидел я отверстое небо, и вот конь, белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие».
Откр.19:11–13.

Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы.
Откр. 19:15

Не ждите Страшного суда. Он происходит каждый день.
Альбер Камю, из книги «Падение»

В начале было Слово и в конце тоже будет Слово

Слово Бога: творящее и созидающее

Кто не знает первых строк из Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог» (Ин.1:1)? О Слове Бога говорится и в первой книге Священного Писания «Бытие». Например: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один» (Быт.1:3–5). Для того чтобы что-то сказать и что-то назвать, нужно слово. Таким образом, Бог творил мир с помощью Слова. Так происходило творение мира в течение шести дней. И в шестой день был сотворен человек, также с помощью Слова: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему» (Быт.1:26). Опять Бог сказал. Опять было Слово. Примечательно, что в отличие от предыдущих актов творения Бог дополнительно сказал: «по образу Нашему [и] по подобию Нашему». Это отличает человека от предыдущих творений Бога, делает его венцом сотворенного мира, наделяет особыми качествами, которых нет даже у животных. Помимо всего, уникальность человека в том, что он – существо словесное[75].

Итак, в начале Священного Писания мы видим, что Слово Божие является созидающим, творящим (творение мира и человека в течение шести дней).

Слово Бога: наставляющее и спасающее

После сотворения человека слово Божие было обращено к своему любимому творению. Слово было преимущественно предупреждающим, обучающим, исцеляющим, наставляющим, ободряющим, угрожающим, направляющим, управляющим, а также наказывающим. Обращу внимание на то, что наказание человека Богом также преследует цель обучать и наставлять. Подобно тому, как родители наставляют уму-разуму своего несмышленого ребенка, иногда хвалят, иногда шлепают и учат его ходить на помочах.

Впрочем, иногда оно было и карающим. Наказывающие слова преследовали цель исправления человека, а слова карающие – уничтожение нераскаявшихся грешников, безнадежность которых хорошо была видна Богу-Сердцеведцу. Вспомним, что Великому Потопу предшествовали карающие слова Бога: «И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил, от человека до скотов, и гадов и птиц небесных истреблю, ибо Я раскаялся, что создал их» (Быт. 6:7).

В послепотопные времена, особенно после получения Моисеем от Бога скрижалей Завета, и тем более после пришествия на землю Сына Божия, Который Сам есть Слово, слово Божие было в основном спасающим. Слово Божие передавалось людям через пророков и вещалось Спасителем напрямую во время Его земного служения в виде проповедей, притч, обличений, пророчеств и при совершении чудес. Слово Божие было запечатлено в книгах Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. И вот уже почти две тысячи лет это спасающее слово доводится до сознания людей через Библию – на бумаге, в устном виде (например, проповеди) и даже в электронном виде. Спаситель предсказывал, что интерес людей к слову со временем будет угасать. И это будет признаком приближения последних времен.

Слово в последние времена земной Истории

Последние времена человечества описаны в Евангелиях (особенно в Евангелии от Матфея, глава 24), в Посланиях апостолов, в Откровении от Иоанна (Апокалипсисе). Впрочем, признаки последних времен мы видим и в книгах Ветхого Завета, особенно в книгах таких пророков, как Даниил и Исаия. Это времена, когда мир будет управляться железным мечом, так же, как это было в ветхозаветной Истории. Только масштабы применения железного меча будут несравненно больше, кровь будет литься рекой. Говоря о признаках кончины века, Христос, в частности, сказал: «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть, но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство… все же это – начало болезней» (Мф. 24:6–8). Образно выражаясь, это предпоследние времена.

Кончина же века наступит тогда, когда слово Божие будет проповедано по всему миру: «И проповедано будет сие Евангелие Царствия по всей вселенной, во свидетельство всем народам; и тогда придет конец» (Мф. 24:14). Слово Божие не будет воспринято человечеством, которое за редкими исключениями полностью погрязнет в поклонении мамоне и другим языческим идолам. Смысл дальнейшего продолжения Божественного проекта по спасению человечества окончательно иссякнет.

В эпоху заката земной Истории человечества слово Божие будет все более замещаться словами человеческих мудрований (подаваемых под видом «науки»), а затем числами и цифрами. Я на эту тему написал даже книгу, которая называется «В начале было Слово, а в конце будет цифра»[76]. Конечно, отчасти такой заголовок был продиктован желанием привлечь читателя эффектным названием книги. Каюсь, название не вполне «каноничное» с точки зрения христианской историософии. «Цифра» внедряется сегодня в жизнь и сознание человека предтечами антихриста для того, чтобы проложить путь к власти этому самому антихристу. На основе компьютерных и коммуникационных технологий будет выстроен цифровой (электронный) концлагерь, и антихрист будет в течение трех с половиной лет осуществлять свою власть над людьми, помещенными в этот концлагерь. Но цифра – признак все-таки не последних, а предпоследних времен. В финале земной Истории произойдет второе пришествие Спасителя, и Он уничтожит всю дьявольскую цифровую инфраструктуру, а также антихриста. Т. е. Слово явит себя миру. Для народа Божьего, тех, кто записан в книгу жизни, Христос в конце времен явится как Спаситель. А для тех, кто оказался на стороне звериной троицы (дьявол, антихрист и лжепророк), т. е. тех, кто не записан в книгу жизни, Он станет Карающим.

Слово Божие в книге Откровения Иоанна Богослова

В Откровении Иоанна Богослова 18 раз встречается выражение «слово Божие» или подобные ему выражения («слова Божии», «слово терпения Моего», «слово свидетельства своего», «слова книги сей», «слова пророчества книги сей» и др.).

В первых 19 главах это «слово» Бога, которое предупреждает, научает и даже угрожает. Вот, например, первые строки Откровения: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие, и свидетельство Иисуса Христа и что он видел. Блажен читающий и слушающие слова пророчества сего и соблюдающие написанное в нем; ибо время близко» (Откр.1:1–3). А вот стих из главы 19: «И сказал мне Ангел: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии» (Откр.19:9).

Под занавес земной Истории на арене является Бог-Слово. Бог и раньше управлял человеческой историей (Промысл Божий), но невидимо. Теперь же он является перед Иоанном Богословом видимым образом в образе всадника, сидящего на белом коне: «Иувидел я отверстое небо, и вот конь, белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого. Он был облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие»» (Откр.19:11–13).

Тут уже нет никаких сомнений, что это Спаситель, ибо названо Его имя «Слово Божие». Заметим, что у Бога-Сына много имен («Истина», «Жизнь», «Свет» и др.), но использовано именно «Слово Божие». В следующей главе Откровения Сын Божий, выступающий в Откровении в виде Сидящего на престоле: «И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места» (Откр.20:11). И здесь мы видим Слово Божие уже в совершенно ином качестве – как Судью и как Карающего.

Книга Откровения: Слово Божие как меч

Примечательно, что в Откровении Слово Божие несколько раз называется «мечом», исходящим из «уст» Бога:

Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лицо Его, как солнце, сияющее в силе своей (Откр.1:16).

Покайся; а если не так, скоро приду к тебе и сражусь с ними мечом уст Моих (Откр.2:16)

Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы (Откр.19:15)

а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами (Откр. 19:21).



Примечательно, что слово «меч» как обозначение Слова Божьего встречается и в других книгах Священного Писания. Слово «меч» особенно часто фигурирует в Ветхом Завете (303 раза), где описываются постоянные войны, военные походы, казни, где царит постоянная атмосфера насилия, бряцанья оружием и кровопролития. Т. е. там меч – боевое оружие или орудие казни. Меч был римским символом власти над жизнью и смертью (исполнение смертного приговора), но по всему Ветхому Завету пророки используют слово «меч» как образ суда, который вершится через военные действия. Впрочем, один раз в Ветхом Завете говорится о слове как мече. У пророка Исаии, предсказавшего пришествие на землю Сына Божия, Иисуса Христа, мы находим слово «меч» в смысле слова Божьего: и соделал уста Мои как острый меч; тенью руки Своей покрывал Меня, и соделал Меня стрелою изостренною; в колчане Своем хранил Меня (Ис.49:2). Речь идет о Мессии, которого Бог-отец вооружит таким мечом.

«…не мир пришел Я принести, но меч»

В Новом Завете слово «меч» встречается 27 раз, и тут уже мы имеем несколько случаев его использования для обозначения слова, исходящего из уст Спасителя. Особенно известно следующее место из Евангелия от Матфея: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч» (Мф. 10:34). Некоторых христиан этот фрагмент вводит в смущение. В их представлении Бог ассоциируется с миром, а не войной. Новый Завет вобрал в себя все заповеди Ветхого Завета, в том числе заповедь «Не убий» и предложил человеку гораздо более высокую планку – заповедь любви. И то, что евангелист Матфей возвещает нам в главе 10 о мече, на первый взгляд, резко контрастирует с тем, что мы читаем в главе 26 Евангелия от Матфея (сцена ареста Христа): «Тогда говорит ему Иисус: возврати мен твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут» (Мф.26:52).

Христианство есть, несомненно, религия мира. Вот почему и Ангелы в момент Рождества Христова пели: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение! (Лк.2, 14). Посылая апостолов на проповедь, Он заповедал им, входя в дом, приветствовать его словами: мир дому сему (Мф.10:12). Ученикам своим Он говорил: Мир имейте между собою (Мк.9: 50). На Тайной Вечере своим ученикам Он завещал: Мир оставляю вам, мир Мой даю вам (Ин. 14:27). Самого Бога св. апостолы неоднократно именуют в своих посланиях Богом мира. Например: Бог же мира да будет со всеми вами. Аминь (Рим.15:33). Бог же мира сокрушит сатану под ногами вашими вскоре. Благодать Господа нашего Иисуса Христа с вами! Аминь (Рим. 16:20). …потому что Бог не есть Бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквах у святых (1Кор.14, 33).

Св. Николай Сербский и священник Валентин Свенцицкий о рассекающем Слове

В связи с сомнениями по поводу слов Спасителя о мече из главы 10 Евангелия от Матфея, посещающими христиан и тянущихся к христианству, священникам и миссионерам приходится давать разъяснения. Приведу фрагменты из письма святителя Николая Сербского «Кузнецу К, о значении слов Христовых: «Не мир пришел Я принести, но меч»[77].

Святитель пишет кузнецу К.: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч. Так сказал Господь. Читай это так: «Не для того Я пришел, чтобы помирить истину и ложь, мудрость и глупость, добро и зло, правду и насилие, нравственность и скотство, целомудрие и разврат, Бога и маммону; нет, Я принес меч, чтобы отсечь и отделить одно от другого, чтобы не было смешения»».

Еще один фрагмент: Правильность этого толкования подтверждают дальнейшие слова Христа: ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее [Мф. 10:35], и, если сын пойдет за Христом, а отец останется во тьме лжи, меч истины Христовой разделит их. Истина не дороже ли отца? И если дочь пойдет за Христом, а мать будет упорствовать в отрицании Христа, что общего может быть у них? Христос не слаще ли матери?.. То же самое между невесткой и свекровью ее. Но не пойми это так, что тот, кто познает и возлюбит Христа, должен сейчас же телесно отделиться от своих родных. Это неправильно. Об этом не говорится. Достаточно отделиться душою и не принимать в нее помыслов и дел неверующих. Ибо, если верующие немедленно отделились бы от неверующих, в мире образовалось бы два враждебных лагеря. Кто бы тогда учил и исправлял неверующих? Сам Господь три года терпел рядом с Собой неверного Иуду. Мудрый апостол Павел пишет: неверующий муж освящается женою верующею, и жена неверующая освящается мужем верующим».

В подтверждение того, что речь не идет о буквальном (физическом) разделении (которое действительно может кончиться конфликтами и даже кровопролитиями), святитель Николай Сербский приводит следующее духовное толкование этих слов Христа Феофилактом Болгарским (1055–1107): «Под отцом, матерью и свекровью подразумевай все ветхое, а под сыном и дочерью – все новое. Господь же хочет, чтобы Его новые Божественные заповеди победили наши старые греховные привычки и обычаи».

Хочу обратить внимание на мысли нашего соотечественника священника Валентина Свенцицкого (1881–1931), известного проповедника, публициста и богослова. У него есть интересная книга «Диалоги», немного по форме напоминающая катехизис (вопросы, задаваемые неверующими, и ответы священника)[78]. В диалоге 9 «О прогрессе и конце мировой истории» он подводит читателя к следующему выводу:

«Смысл всех мировых изменений лежит в процессе моральной дифференциации, которая окончательно отделит царство Христово от царства антихриста».

«Итак, Церковь и мир – это основное разделение в процессе исторического развития. Это – первая и последняя дифференциация добра и зла, ибо «не мир пришел Я принести, но меч» (Мф.10, 34)».

«Этот процесс (дифференциации. – В.К.) в своих последних стадиях развития окончательно разрывает связь между Церковью и миром, Христом и Велиаром. Церковь приводит к чистоте Апостольского века. Мир – к окончательному нравственному падению. Каждая отдельная душа ставится перед необходимостью выбрать себе господина».

Сегодня в мире последних времен пышным цветом расцвели экуменизм, рядящееся под христианство неоязычество, синкретизм (соединение разнородных вероучительных и культовых положений), религиозная «толерантность». Поднимают голову древние ереси (гностицизм, неоплатонизм и др.). Во времена раннего христианства была четкая поляризация общества на христианскую Церковь и остальной мир. В некотором смысле ранним христианам было легче дистанцироваться от мира, т. к. они еще слышали отголоски того, живого Слова Бога, которое им доносили апостолы, ученики апостолов, ученики учеников. Сегодня носителями того живого Слова являются лишь немногие праведники, на которых еще держится наш падший мир. В этих условиях неимоверно повышается роль слова Божия в виде Священного Писания, а также Священного Предания (духовное наследие святых отцов). Они помогают и будут помогать христианам мысленно прочерчивать ту красную линию, за которую им заходить смерти подобно.

Слово Божие будет тем самым мечом, который окончательно разделит все человечество на две части: одну часть, которая будет со Христом; другую часть, которая будет против Христа, т. е. на стороне антихриста.

Слово судящее

Слово Божие будет одновременно тем законом, на основе которого будет происходить последний суд человека. Напомню слова апостола Павла: «Ибо слово Божие… судит помышления и намерения сердечные» (Евр.4:12). Святитель Василий, епископ Кинешемский пишет по поводу этих слов: «Вот первое свойство Божьего слова. Оно судит, оценивает, определяет нравственную стоимость наших помышлений и намерений. Самые тонкие извивы мысли, самые сокровенные чувства, притаившиеся в темных глубинах нашей души, самые интимные желания, в которых мы сами себе не смеем признаться, определяются словом Божиим по их моральному достоинству. Оно проникает на самое дно души и обо всем постановляет свой безошибочный приговор, что хорошо и что плохо. Все открыто пред ним»[79].

А что такое помышления и намерения сердечные? Это ведь слова, которые человек может не произносить. Это слова человека, которые все равно известны Богу как Сердцеведцу. Итак, Бог-Слово будет судить человека не только за его поступки, но и за слова, даже вслух не произнесенные. Человек, который отверг Слово Божие, пользуется совсем не теми словами, какими пользуется человек, воспринявший Слово Божие всем сердцем и душой. У истинно верующего в Бога человека божественные слова, между прочим, не только на устах, но и в мыслях. В том числе они и в умной молитве, которая произносится беззвучно. Фраза «в начале было Слово» применима не только к Богу. Любой истинно верующий человек понимает, что слово рождается в мыслях, а уже потом материализуется в словах и делах.

Увы, современный человек крайне редко сверяет свою жизнь со Словом Божиим. Для него сегодня планка опустилась до уровня закона и уголовного кодекса, по которым он сверяет свою жизнь. Об этом мы читаем у святителя Василия, епископа Кинешемского: «Как ни странно, громадная масса людей, живущих почти два тысячелетия христианской жизнью, все еще не знает, что такое грех и где проходит та черта, которая отделяет нравственно дозволенное от преступного. Редко общественная мораль нашего времени поднимается выше уровня уголовного кодекса, и, не зная ни нравственных принципов, ни евангельского критерия, люди, нравственно определенно недоброкачественные, искренно считают себя прекрасными людьми и вполне спокойны за свое вечное будущее, если только, конечно, они о нем думают»[80]. О том, что Бог будет судить человека не только по делам, но по словам, мы читаем в Евангелии от Матфея:



Ибо от слов своих оправдаешься и от слов своих осудиться (Мф.22,37). Евангелист Матфей пишет о последнем суде: Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов (Мф.25:31–32).

Страшный суд Апокалипсиса

В Откровении Иоанна Богослова слова «суд», «судить», «судья» и подобные им встречаются в общей сложности 13 раз: 6:10; 11:8; 14:7; 15:4; 16:7; 17:1; 16:7; 18:8,10,20; 19:2; 20:4,12,13. В пяти случаях (главы 17, 18 и 19) речь идет о суде Бога над Вавилонской блудницей. Например: «И пришел один из семи Ангелов, имеющих семь чаш, и, говоря со мною, сказал мне: подойди, я покажу тебе суд над великою блудницею, сидящею на водах многих» (Откр.17:1).

Картины Апокалипсиса часто называют Судным днем. Действительно, второе пришествие Христа в Откровении называется наступившим часом суда Божьего: «и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо, и землю, и море, и источники вод» (Откр.14: 7).

Следует обратить внимание на следующий стих: «И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет» (Откр.20:4). Кто же это такие, кому вместе с Богом дано было судить? О них мы читаем в главе 4: «И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий;…И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы» (Откр.4:2,4).

Что это за старцы? Священник Даниил Сысоев разъясняет: «Почему именно двадцать четыре? В Ветхом Завете было двенадцать колен Иакова, а в Новом Завете их стало вдвое больше – это избранные из Ветхого и Нового Заветов. Обычное толкование этого места такое: двенадцать человек будут сидеть с одной стороны престола – это двенадцать апостолов, и двенадцать с другой – это двенадцать патриархов Ветхого Завета. Так что двадцать четыре старца будут окружать трон Бога. Почему они сидели вокруг Бога? Дело в том, что эти старейшины участвуют в царственности Иисуса Христа, в Его могуществе, в Его славе. Человек может восседать на троне вместе с Богом Отцом. Двадцать четыре старца облечены в белые одежды, они священнодействуют, совершают свое священное служение перед лицом Бога, служат Ему, повинуясь Христу, в Божественной Небесной Литургии, отражением которой является Литургия земная. Поэтому она служится вне времени, она не привязана ко времени».

А вот дореволюционный профессор богословия А.В. Иванов иначе трактует Откр.20:4: «На престолех видех двадесят и четыри старцы. Это не 12-ть Апостолов и 12-ть патриархов, потому что тех и других было по 13; при том сам Иоанн должен был находиться в числе этих старцев. Но так как старцы называют себя избранными из всякого колена, и народа, и племени (Откр.5:9); то можно думать, что под ними изображены представители всех племен и народов, спасенных кровью Агнца».

А.П. Лопухин в своей «Толковой Библии» также склоняется к тому, что 24 старца – представители разных народов: «Кто были старцы, окружавшие престол, – толкователями решается неодинаково. На основании того, что эти старцы, сидящие на престолах, были одеты в белые одежды как знак их святости и непорочности (Откр. З:4; Откр.7:13), а на головах их были золотые венцы, служащие символом победной награды (Откр.2:Ю), должно прийти к тому выводу, что под 24 старцами нужно разуметь не какие-либо определенные классы личностей (хотя бы патриархов и апостолов), но и действительных представителей всего прославленного человечества, сколько ветхозаветного, столько же и новозаветного. Эти старцы действительные личности, они избранники из среды прославленных (Откр.5:9), чтобы быть выразителями служения людей Богу и любви Бога к людям».

В двух случаях (Откр.15:4; 16:7) используется множественное число: «суды». Так: «Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего? ибо Т. е. ин свят. Все народы придут и поклонятся пред Тобою, ибо открылись суды Твои» (Откр.15:4). Вероятно, «суды» – потому, что Бог будет судить каждый народ с учетом его места и роли в Истории. Как говорится: «Кому много дано, с того много спросится». Священник Даниил Сысоев разъясняет почему «суды», а не «суд», следующим образом: «В этот день откроются все суды Божии и все существа вселенной поклонятся Ему, однако – по-разному: праведники падут ниц из почитания Бога, в благоговейном восторге, а грешники – потому что их повергнут ниц. Как сказано в Писании: «Но Бог сокрушит голову врагов Своих, волосатое темя закоснелого в своих беззакониях» (Пс.67:22). Суд начнется с Церкви, а потом свершится и над остальными».

Епископ Александр (Мелеант) объясняет множественность судов тем, что единый Страшный суд конца времен будет проходить в несколько этапов: «Страшный суд Божий над миром будет происходить в порядке возрастающей виновности подсудимых. («Время начаться суду с дома Божия. Если же прежде с нас начнется, то какой конец не покоряющимся слову Божию?» (1Пет.4:17; Мт.25:31–46). Сначала будут судиться верующие, потом – неверующие и грешники, затем – сознательные враги Божии, и, наконец, – главные виновники всякого беззакония в мире – бесы и дьявол). В таком порядке повествует и ап. Иоанн о суде над врагами Божиими в 17–20 главах. При этом суд над каждой категорией виновных (богоотступниками, антихристом, лжепророком и, наконец, дьяволом) апостол предваряет описанием их вины»[81].

Апогеєм картины суда явились следующие стихи главы 20:



«И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим» (Откр.20:12–13).



Архиепископ Аверкий (Таушев) следующим образом трактует приведенный отрывок: «Разгнутые книги символически обозначают собою всеведение Божие, которому известны все дела людей. Книга жизни только одна, в знак малого количества избранников Божиих, имеющих наследовать спасение. «Раскрытые книги», говорит св. Андрей [Кесарийский], «означают деяния и совесть каждого. Одна, говорит, из них есть «книга жизни», в которой написаны имена Святых».

Каждый смертный будет стоять перед престолом Судьи как голенький, ибо Судье буде видно духовное состояние каждого человека. Все темные грехи – не только деяния, но и тайные помыслы станут очевидны. Ибо они будут записаны (запротоколированы) в тех книгах, которые будут лежать на престоле. Тайное станет явным!

А вот что пишет по поводу упомянутой в Откр.20:12 книги жизни священник Даниил Сысоев: «И, кроме этих книг, которые станут свидетелями против человека сами по себе, будет раскрыта еще и иная книга – Книга Жизни. Это некая книга памяти Бога, она явится как реальная книга, так, как ее и изображают обычно на иконах. В Книге Жизни записываются все имена праведников, все имена предназначенных для спасения. Существует даже специальный обряд для записи в эту книгу: перед Крещением православные священники специальной молитвой просят Бога, чтобы Он вписал имя крещаемого в Книгу Жизни. При этом действительно имя вписывается в эту Книгу, и крещеный будет вечно жить перед Богом. Из нее можно себя и вычеркнуть – нераскаянными и смертными грехами».

А слова «Тогда отдало море мертвых…» (Откр.20:13) священник Даниил Сысоев комментирует следующим образом: «Море отдает всех, кто в нем утонул, и все полусонные грешники, находящиеся в аду, выходят на Суд. Могилы опустошаются, поскольку все мертвецы бегут на встречу со своим Властелином. Ни один человек Страшного Суда не избежит, кроме двоих: антихриста и лжепророка. Мы помним, что они будут лишены чести присутствовать на Страшном Суде. Все остальные люди, все до единого, выйдут из могил своих, будут собраны со всех сторон света и предстанут перед Христом, чтобы быть судимыми соответственно с делами своими».

Слово карающее

Судя по всему, слово Божие будет не только судить, оно будет также средством исполнения приговора. То есть это слово карающее. Об этом мы можем судить по следующим словам апостола Павла: «И тогда откроется беззаконник, которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего, того, которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих за то, что они не приняли любви истины для своего спасения» (2Фес. 2, 8-10).

Апостол Иоанн Богослов в «Откровении» говорил о том, что при втором пришествии Христа из уст Его будет исходить острый меч. Это будет слово Божие. Мы знаем из Библейской Истории, что Бог не раз карал людей и народы за их грехи. Мы знаем о некоторых карах, которые вроде бы не сопровождались какими-либо словами Бога. Вспомним, например, уничтожение Содома. Думаю, что и те грозные наказания имели форму слова. Просто карающее слово не нашло своего отражения на страницах Священного Писания, и книга Бытие зафиксировала лишь видимый, материальный результат Божьей кары.

Помним мы и историю со смоковницей, которая засохла по слову Иисуса Христа (Мф.21:20–22; Мк.11:20–26). Увидев необычное чудо, удивились Его ученики: Господи, «посмотри, смоковница, которую Ты проклял, засохла» (Мк.11:21). Не все ученики поняли смысл того поступка Христа. А ведь Он намекал на то, что Своим словом он может не только исцелять, воскрешать и творить иные чудеса, но также при необходимости уничтожать. Но на тот момент (время земного служения Христа) Его миссией было спасение окончательно погрязших в грехах людей, а не их уничтожение.

Последний акт мировой земной Истории – воцарение антихриста на три с половиной года и следующее за ним второе пришествие Сына Божия. На первый план опять выходит железный меч, которым антихрист будет пасти народы.

А затем его сменяет меч Слова Божия. В Откр.1:16 меч называется обоюдоострым. Под обоюдоострым мечом понимается власть Христа, которой защищаются праведные и наказываются неправедные. Толкователи подчеркивают, что это меч Бога не как Учителя, а как Царя, совершающего Свои суды, наказывающего нечестивых.

В трех первых упоминаниях меча уст Божиих (Откр.1:16; 2:16; 19:15) не говорится о том, что этот меч уже покарал нечестивых. Меч выступает лишь в виде угрозы. Так, в главе 19 читаем:



«Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя» (Откр.19:15).



Т. е. жезлом пасет, топчет точило вина ярости, но не сказано, что поражает острым мечом народы. Говорится лишь о том, что меч предназначен для того, чтобы поражать народы. Если так можно выразиться, это оружие устрашения, которое еще не приведено в действие. Церковный писатель VI века Апрингий: «Сказано, что из уст Его исходит острый меч, который есть власть закона и строгость Судящего. Он сохраняет острие для правосудия, чтобы все разделять и полагать предел деяниям каждого»[82].

А вот в последнем, четвертом упоминании уже говорится о том, что меч приведен в действие:



«а прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами» (Откр: 19:21).



Святитель Андрей Кесарийский, толкуя этот стих, говорит, что меч уст Божиих порождает две смерти: «Есть две смерти: одна – разлучение души с телом, а другая – ввержение в геенну. Прилагая это к восставшим на Бога вместе с антихристом, мы предполагаем, и не без основания, что им будет нанесена первая смерть – телесная – мечом, или повелением Божиим, а потом уже их постигнет и вторая. И это справедливо. Если же не так, то они вместе со своими обольстителями будут участниками вечных мучений – второй смерти».

Итак, смерть вторая – ввержение в геенну – результат применения Богом меча уст Своих. В Евангелии от Матфея уже в самом общем виде говорится о геенне огненной. Грешные же услышат такой приговор: «идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его» (Мф. 25:41).

В главе 21 мы читаем о второй смерти: «Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою. Это смерть вторая» (Откр.21:8). Примечательно, что здесь перечисляются те, кто рискует оказаться в геенне огненной: 1) боязливые; 2) неверные; 3) скверные; 4) убийцы; 5) любодеи; 6) чародеи; 7) идолослужители; 8) лжецы всех мастей. В приведенном стихе изображается не сцена смерти, а назидание; оно обращено к тем, кто еще пока жив и кого еще можно спасти от смерти второй, т. е. полной и окончательной (над праведниками смерть вторая не имеет власти – Откр.20:6). А сцен самой казни в Откровении две.

Сцена первая: «И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его. И схвачен был зверь и с ним лжепророк, производивший чудеса пред ним, которыми он обольстил принявших начертание зверя и поклоняющихся его изображению: оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою» (Откр. 19:19–20). Здесь речь идет о звере, вышедшем из моря, т. е. об антихристе. С ним в геенну отправлены те цари, которые в свое время помогли антихристу стать мировым правителем (Откр.17:16–17). А также воинства этих царей. О рядовых воинах армии антихриста, «убитых мечом Сидящего на коне» (Откр. 19:21), не сказано, что они брошены в озеро огненное. Видимо, судьба их еще не определена, она решится позже. Что же касается главных действующих лиц, то они сделали свой окончательный выбор и теперь пожинают его плоды.

Сцена вторая: «…и дьявол, прельщавший их, ввержеи в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков» (Откр.20:Ю). Подчеркивается, что не только лжепророк и антихрист, но и сам дьявол будет брошен во тьму, в озеро, кипящее огнем и серой. Некоторые толкователи говорят, что, мол, кара была произведена без суда. Например, священник Даниил Сысоев пишет: «Ни один человек Страшного Суда не избежит, кроме двоих: антихриста и лжепророка». Нет, наверное, суд все-таки был, но он был мгновенным и неотделимым по времени от кары. Впрочем, это касается антихриста и лжепророка, ибо они люди. А дьявол – падший ангел, для него действительно суд уже не нужен.

Сцена третья: «И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное» (Откр.20:14–15).

Архиепископ Аверкий Таушев следующим образом комментирует эту сцену: «Это сказано в том смысле, что прославленные и спасенные люди уже не будут более бояться ни ада, ни смерти: для них смерть и ад перестанут существовать навеки. Под «огненным озером» и «второю смертью» разумеется вечное осуждение грешников, имена которых не оказались записанными у Господа в книге жизни».

Похожее объяснение мы находим в «Толковой Библии» А.П. Лопухина: «Смерть и ад употреблены здесь как олицетворения (Ср.1 Кор. 15:26). Смерть – прекращение земной жизни тленного человеческого тела, ад – состояние душ людей, ожидающих времени страшного суда. Но когда суд уже совершился, тогда и смерть уже неуместна, излишня. Смерть первая есть (кроме смерти телесной) первое (не окончательное) отчуждение человеческой души от Божественной благодати; смерть вторая есть окончательное и бесповоротное суждение человека после Страшного суда, когда он совершенно лишается надежды на всякое улучшение своего состояния: он ввергается в озеро огненное как место его вечных мучений».

Описанием суда и исполнения приговоров апостол Иоанн завершает повествование о земной истории человечества и переходит к описанию вечной жизни праведников.

Последний акт творения. День восьмой

Се, творю все новое. Откр.21:5
«Новое небо и новая земля»

Итак, Бог-Слово в последнем акте земной Истории человечества совершил два действия: суд и кару. Все, кто не был вписан в книгу жизни, оказались в огненном озере вместе с драконом (дьяволом), зверем (антихристом) и лжепророком. А для народа Божьего, для тех, кто был вписан в книгу жизни, Бог сотворил новый мир. Об этом прямо сказано в главе 21: «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет» (Откр.21:1). Этим стихом открываются последние две главы, в которых говорится об этом новом небе и этой новой земле.

Собственно, о стремительном исчезновении прежнего неба и прежней земли сказано было еще в главе 20:11 «И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места» (Откр.20:11).

Хочу обратить внимание на слова о том, что в новом мире «моря уже нет». Все толкователи полагают, что море в Священном Писании является символом бездны, хаоса, смерти. Достаточно вспомнить, например, Всемирный потоп. Или зверя, выходящего из моря (Откр.13:1-Ю) и олицетворяющего антихриста. В новом мире такого «моря» не будет, что означает избавление обретших новую жизнь людей от волнений и страданий.

После слов «увидел я новое небо и новую землю…» следует стих: «И я, Иоанн, увидел святой город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр.21:2). Из этого можно заключить, что новый мир тождествен новому Иерусалиму. Мечта о новом Иерусалиме жила еще в сердцах праведных иудеев. А также – апостолов. Апостол Павел в Послании к евреям пишет: «ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» (Евр.13:14).

Некоторые полагают, что Небесный Иерусалим – град, находящийся на небесах. Но ведь в Откр.21:2 говорится о том, что он сходит от Бога с неба. Но спускается Иерусалим на новую землю, а не на ту, которая была изуродована злом за долгую земную историю человечества.

Небесный Иерусалим и есть Царство Божие

Примечательно, что до написания апостолом Иоанном Богословом книги Откровение понятие «нового мира» в Священном Писании выражалось преимущественно словами «Царство Божие» и «Царство Небесное». Христос еще не вышел на Свое служение, а Иоанн Предтеча уже возвещал о Царстве Небесном: «В те дни приходит Иоанн Креститель, и проповедует в пустыне Иудейской, и говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф.3:1,2). А затем уже и Иисус Христос стал проповедовать о Царстве Небесном. Например: «С того времени Иисус начал проповедовать и говорить: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф.4:17). «Молитесь же так: Отче наш, сущий на небесах! да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе» (Мф.6:9,10). «От дней же Иоанна Крестителя доныне Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф.11:12). «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Мф.6:33).

Царство Божие понимается более как состояние души, нежели конкретное место: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Цель жизни христианской состоит в достижении единства с Богом, раскрытии в человеке образа и подобия Бога. Мы можем наследовать Царствие Божие, лишь если во всем уподобимся Богу: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.5:48). Кто достоин нового мира? Тот, кто начинает свое обновление еще на земле. А это возможно лишь с помощью Христа. Об этом прямо говорит апостол Павел: «Кто во Христе, тот новая тварь» (2Кор.5:17).

В Откровении Иоанна Богослова мы видим конкретизацию ранее встречающихся в Священном Писании понятий «Царство Божие» и «Царство Небесное». Это новое небо и новая земля, нашедшие свое воплощение в Небесном Иерусалиме.

В главе 21 (стихи 10–27) и в главе 22 (стихи 1–5) дается достаточно детальное описание Небесного Иерусалима: ограждающая его стена с двенадцатью воротами и двенадцатью основаниями, чистая река воды жизни, древо жизни с плодами и листьями. Но вот Иерусалимского храма в городе уже не будет: «Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель – храм Его, и Агнец» (Откр.21:22). И далее говорится: «И ничего уже не будет проклятого; но престол Бога и Агнца будет в нем…» (Откр.22:3).

Уничтожение старого мира или его преображение?

Среди толкователей существуют разные мнения насчет того, каким образом возникнет новый мир. Некоторые предполагают, что это произойдет путем преобразования (обновления) ранее существовавшего мира. Или же это будет воссозданный рай, Эдемский сад (который сохранялся Богом после изгнания из него Адама и Евы). Или же прежний мир будет расщеплен на атомы, из которых потом будет собран новый мир.

О кончине старого мира говорит апостол Павел: «Проходит образ мира сего» (1Кор.7:31). Но еще более конкретную и страшную картину кончины старого мира дает апостол Петр в своем Втором послании:



«Думающие так не знают, что вначале словом Божиим небеса и земля составлены из воды и водою: потому тогдашний мир погиб, быв потоплен водою. А нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда и погибели нечестивых человеков. Одно то не должно быть сокрыто от вас, возлюбленные, что у Господа один день, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день. Не медлит Господь исполнением обетования, как некоторые почитают то медлением; но долготерпит нас, не желая, чтобы кто погиб, но чтобы все пришли к покаянию. Придет же день Господень, как тать ночью, и тогда небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят. Если так все это разрушится, то какими должно быть в святой жизни и благочестии вам, ожидающим и желающим пришествия дня Божия, в который воспламененные небеса разрушатся и разгоревшиеся стихии растают? Впрочем мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда» (2Петр. З:5-13).



Итак, здесь апостол Петр дает четкий ответ на вопрос о старом мире: он будет физически уничтожен. Причем произойдет это внезапно и стремительно. Орудием уничтожения будет огонь. Примечательно, что апостол Петр и другие последователи Христа ожидают «нового неба и новой земли». Обращу внимание на то, что слова о «новом небе и новой земле» были сказаны существенно раньше, чем была написана книга Откровения[83].

Раннехристианский писатель Тертуллиан, размышляя над стихом 11 главы 20 («…от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места»), считает, что весь материальный (но не духовный) мир Бог в конце земной Истории обратит в «ничто»: «С нас довольно того, что все созданное Богом не вызывает сомнения, а сделанное из материи – сомнительно. Что все было создано из ничего будет согласно с промыслом Бога, Который возвратит все в ничто. Если уж небо свернулось как свиток (См. Ис.34:4; Откр.6:14), то, конечно, оно уйдет в никуда с самой землей, с которой изначально и было создано. Небо и земля прейдут (Мф.24:35), – говорит Он; прежнее небо и прежняя земля миновали (Откр.21:1), и не нашлось им места, ибо то, что приходит к концу, не имеет места»[84].

Итак, если все прежнее уничтожается, то тогда новое небо и новую землю Бог сможет творить только из «ничего». Эта версия, по мнению священника Даниила Сысоева, является единственно верной: «Бог Отец провозглашает наступление нового, восьмого дня этого мира. Наступает нечто новое, небывалое. Недаром в Книге пророка Исаии сказано: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце» (Ис.65:17). В еврейском оригинале стоит слово «бара» – то самое слово «сотворил» (сделал из ничего), которое Бог произносил в самом начале творения. «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт. 1:1). То есть Господь, возобновляя этот мир, творит его как бы из небытия, в абсолютно новом виде».

А вот блаженный Августин в своем труде «О граде Божием» придерживается иной точки зрения: «Это небо и эта земля перестанут существовать уже после совершения суда, тогда, когда явится новое небо и земля новая. Мир этот пройдет не в смысле совершенного уничтожения, а вследствие изменения вещей. Почему и апостол говорит: проходит образ мира сего. А я хочу, чтобы вы были без забот (1Кор.7:31–32). Следовательно, образ проходит, но не природа». Блаженный Августин рассуждает следующим образом: вот, мол, Великий потоп уничтожил образ старого мира, но не саму его материальную основу. Так и вселенский пожар (о котором говорит апостол Петр) уничтожит лишь образ старого мира. В одном из мест своего труда «Града Божий» блаженный Августин несколько по-другому повторяет туже мысль: «Итак, в этом, как я сказал, мировом пожаре уничтожатся от огня те свойства тленных стихий, которые соответствовали нашим тленным телам, а сама субстанция получит такие свойства, которые через удивительное изменение окажутся соответствующими телам бессмертным; так что мир, обновившись к лучшему, получит полное приспособление к людям, обновившимся к лучшему и по плоти»[85].

На этот счет, оказывается, есть большое количество гипотез и версий, но в основном они принадлежат авторам протестантского толка[86]. Не будем тратить зря время на разные гипотезы, которые невозможно ни убедительно обосновать, ни опровергнуть.

«День восьмой»

Будет ли Господь творить новый мир «из ничего», как это происходило при творении первого мира, или же он будет составляться из атомов предыдущего мира, не имеет для верующих людей принципиального значения. Главное, что это будет новый мир, где не будет страданий и мучений мира старого: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло» (Откр.21:4).

Между прочим, о творении нового неба и о новой земли говорил уже ветхозаветный пророк Исаия: «Ибо вот, Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце. А вы будете веселиться и радоваться вовеки о том, что Я творю: ибо вот, Я творю Иерусалим весельем и народ его радостью. И буду радоваться о Иерусалиме и веселиться о народе Моем; и не услышится в нем более голос плача и голос вопля» (Ис.65:17–19).

Чтобы не оставалось никакого сомнения в том, что представший глазам апостола Иоанна мир является новым, он слышит от Бога следующие слова: «И сказал Сидящий па престоле: «Се, творю все новое». И говорит мне: «Напиши; ибо слова сии истинны и верны»» (Откр.21:5). Обратим внимание на то, что Бог обращался к апостолу лишь в первых трех главах Откровения. После этого Бог молчал. Лишь сейчас Он вновь обратился напрямую к Иоанну. Этим подчеркивается значимость сказанных слов: «Се, творю все новое». И более того, Он просит, чтобы апостол эти слова зафиксировал. Это второе указание Бога апостолу о том, что увиденное и услышанное надо положить на бумагу и передать для чтения другим. Первое было в начале Откровения: «то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию». (Откр.1:11). Итак, книга Откровение весьма невелика по объему (она меньше, чем любое из четырех Евангелий), но Бог по каким-то причинам «настаивает» на том, чтобы в нашей памяти запечатлелись Его слова: «Се, творю все новое». Некоторые толкователи полагают, что эти слова призваны быть утешением для тех людей, которые еще живут в этом старом, несовершенном мире. Вероятно, об этом новом мире говорил апостол Павел в Первом послании к Коринфянам: «Но, как написано: «не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1Кор.2:9). Апостол, в свою очередь, ссылался на ветхозаветного пророка Исаию: «Ибо от века не слыхали, не внимали ухом, и никакой глаз не видал другого бога, кроме Тебя, который столько сделал бы для надеющихся на него» (Ис.64:4).

Примечательны слова стиха 6: «И сказал мне: «Совершилось! Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, жаждущему дам даром от источника воды живой»» (Откр.21:6).

Вначале стоит слово «Совершилось/» Напомню, что так же воскликнул Иисус Христос, когда находится на Голгофском кресте: «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось! И, преклонив главу, предал дух» (Ин. 19:30). Тогда этим восклицанием была обозначена переломная точка в Истории человечества. Точно так же в рассматриваемом случае. Оно означает, что новый мир сотворен. Судя по всему, это происходит мгновенно.

Кстати, напомню, что мир, как описано в книге Бытие, создавался Богом в течение шести дней. Понятно, что «день» при творении мира – понятие условное. Но, тем не менее, оно обозначает некоторую продолжительность во времени. А здесь творение нового мира происходит мгновенно.

Также напомню, что после шести дней творения Бог почивал от своих трудов – в седьмой день. Святые отцы Церкви считают седьмой «день» мира продолжающимся и поныне, а затем, по воскресении мертвых, настанет вечный восьмой день, т. е. вечная будущая жизнь. Св. Иоанн Дамаскин (VIII век) пишет об этом: «Считается семь веков сего мира, от сотворения неба и земли до общего скончания и воскресения людей. Ибо хотя есть частное скончание – смерть каждого; но и есть общее совершенное скончание, когда будет общее воскресение людей. А осьмый век – будущий»[87].

Современный американский писатель Торнтон Уайлдер (1897–1975) даже написал роман «День восьмой» (1967) с претензией на объяснение событий книги Откровения. Вот что он пишет: «Природа не ведает сна. Жизнь никогда не останавливается. Сотворение мира не закончено. Библия учит нас, что в День Шестой Бог сотворил человека и потом дал себе отдых, но каждый из шести дней длился миллионы лет. День же отдыха был, верно, очень коротким. Человек – не завершение, а начало. Мы живем в начале второй недели творения. Мы – дети Восьмого Дня». Оставляю этот фрагмент романа без комментариев. С учетом сказанного выше даже неподготовленный читатель может заключить, что американский прозаик кощунственно исказил смысл Откровения. Увы, сегодня сюжеты книги Апокалипсиса стали очень модными среди писателей, художников, кинематографистов. И за редкими исключениями они искажают и даже переворачивают смыслы последней книги Священного Писания.

«Я есмь Альфа и Омега»

А далее Бог называет себя «Альфа и Омега». Это первая и последняя буквы греческого алфавита. Здесь повторяется фраза, которую Бог дважды произнес в начале книги Откровения: «Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, говорит Господь, Который есть и был и грядет, Вседержитель» (Откр.1:8).



«Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есть Альфа и Омега, Первый и Последний; то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию» (Откр. 1:10,11).



Некоторые полагают, что выражение «Альфа и Омега» означает, что Бог творил мир в начале, в точке Альфа. И Он творит мир в конце, в точке Омега. А, видимо, те буквы, которые находятся между Альфой и Омегой, олицетворяют деяния Бога на отрезке между этими двумя точками. Это управление людьми, обществом со стороны Бога на протяжении всей земной истории человечества. Историю, рассматриваемую с учетом вмешательства в жизнь человечества Бога (Промысла Божия), принято называть Священной Историей[88].

Словосочетание «Альфа и Омега» последний раз встречается в главе 22 Откровения: «Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его. Я есмь Альфа и Омега, начало и конец, Первый и Последний» (Откр.22:12,13).

Впрочем, не все толкуют «Альфа и Омега» как «начало» и «конец» творческой деятельности Бога. То есть речь идет не каком-то процессе во времени. Скорее, под «началом» следует понимать Бога как источник и причину всех вещей. А под «концом» – цель всего. Бог – начало всего и цель всего. Апостол Павел эту идею сформулировал следующим образом: «Ибо все из Него, через Него и к Нему» (Римі 1:36).

Примечательно, что больше ни в каких других книгах Священного Писания определение Бога с помощью выражения

«Альфа и Омега» не встречается. По смыслу к этому выражению близки определения Бога как «первого» и «последнего» у пророка Исаии:

«Послушай Меня, Иаков и Израиль, призванный Мой: Я тот же, Я первый и Я последний» (Ис.48:12).

«Так говорит Господь, Царь Израиля, и Искупитель его, Господь Саваоф: Я первый и Я последний, и кроме Меня нет Бога» (Ис.44:6).

«Кто сделал и совершил это? Тот, Кто от начала вызывает роды; Я – Господь первый, и в последних – Я тот же» (Ис.41:4).



Принято считать, что наш материальный мир сгорит и на смену материи придет дух, не имеющий ни массы, ни измерения в пространстве. Это не совсем верно. Достаточно познакомиться с главой 21 Апокалипсиса, в которой описывается Небесный Иерусалим, в котором окажутся праведники. Описание его похоже на описание нашего земного города. Удивительны, в частности, следующие стихи: «Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта, и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела» (Откр.21:15–17). Обратите внимание на слова «мерою человеческою». Следовательно, тот новый мир имеет такую же протяженность и три измерения, подобные тем, какие есть в нашем сегодняшнем земном мире.

Я на это специально обращаю внимание для того, чтобы показать, что после сожжения нынешнего, земного мира Богом будет создан иной мир, но какое-то внешнее сходство с сегодняшним он иметь будет.

«Альфа и Омега»: круг мировой Истории замыкается

И еще раз о выражении «Альфа и Омега». Мне кажется, его можно применить и к описанию Истории человечества. Под Альфой можно понимать ту начальную точку истории, когда Бог создал рай и поместил туда первых людей. Под Омегой – то состояние, которое связано с Новым Иерусалимом, в который будет взят народ Божий – те, кто были записаны в книге Жизни.

Как видим, и Альфа, и Омега обозначают человеческую Историю вне земной ее части. А те буквы греческого алфавита, которые располагаются между Альфой и Омегой, есть описание разных моментов (периодов) земной истории. Это и убийство Каином Авеля, и Всемирный потоп, и история строительства Вавилонской башни, и исход евреев из Египта, и т. д. С этой точки зрения всю Историю человечества можно рассматривать как исход из рая и возвращение блудного сына (евангельская притча) в тот же самый рай, называемый новым миром, или Новым Иерусалимом. Человек создан по образу и подобию Бога. И в этом смысле к нему (человеку) также можно применить образ Альфы и Омеги.

«Откровение» Иоанна Богослова в русской культуре

О «популярной эсхатологии»

Как я уже писал, Откровение Иоанна Богослова (Апокалипсис) – последняя и самая таинственная книга Священного Писания. Конечно, все книги Библии в той или иной мере причастны к теме эсхатологии – учения о конце земной жизни (человечества и отдельно взятого человека), но Апокалипсис – самая эсхатологическая книга. Несмотря на сложность толкования, она притягивала к себе как магнит богословов, философов и историков.

Но не меньший интерес к ней проявляли и люди искусства – писатели, поэты, художники и музыканты. Тайна всегда к себе притягивает. А многих писателей и иных представителей «творческого цеха», свободных от «предрассудков» христианской догматики, книга Откровения привлекала особо тем, что она давала им свободу творческих интерпретаций. Каждый такой поборник «творческой свободы» понимал Откровение в меру «своей испорченности». Были, конечно, люди искусства и литературы, которые имели страх Божий и помнили слова Спасителя: «От слов своих оправдаешься, и от слов своих осудиться» (Мф. 12:37). Т. е. если и прикасались к книге Откровения, то с трепетом, большой ответственностью и хорошим знанием ее святоотеческих толкований. Но таких немного.

Существовала, конечно, и своего рода народная эсхатология. Фольклорные писания и сказания (легенды, сказки, притчи). Например, «Хождение Богородицы по мукам»[89], где рисуется картина посмертных воздаяний за грехи. Как Настоящей энциклопедией народной эсхатологии является «Голубиная книга»[90]. В некоторых легендах происходит «русификация» некоторых картин и образов Апокалипсиса. Так, Небесный Иерусалим превращается в град Китеж, в сказаниях старообрядцев – Беловодье. Китеж – город, который во время монгольского нашествия по молитвам его жителей не подвергся разграблению, а ушел под воду. А на его месте возникло озеро Светлояр. В последние времена, когда будет Страшный суд, Китеж опять откроется, в нем соберутся все те, кто записан в Книгу жизни[91].

До середины XIX века сюжеты и темы Апокалипсиса достаточно редко появлялись в популярной литературе. Под «популярной» я понимаю, во-первых, художественную литературу. Во-вторых, литературу, претендующую на жанр богословской, но написанную в достаточно вольной манере, пренебрегающей христианской догматикой. В-третьих, философскую литературу, авторы которой находятся вне христианства (атеисты, разного рода мистики, агностики и др.).

Однако во второй половине позапрошлого века книги на тему «популярной эсхатологии» стали появляться как грибы после дождя. Конечно, этому способствовала атмосфера жизни того времени – она стала наполняться предчувствиями грядущих трагических событий в мире. Кому-то, вероятно, это было на руку, поскольку некоторые новоиспеченные произведения по эсхатологии получали подозрительно большую популярность. Кто-то такие книги двигал в «широкие массы».

Эрнест Ренан и Фридрих Ницше как вдохновители русских литераторов

Среди таких произведений особенно стоит выделить книгу французского философа и писателя, историка религии, семитолога, члена Французской академии Эрнеста Ренана (18231892). Книга называлась «Антихрист» и увидела свет в 1873 г. Это четвертая книга в серии книг Ренана «История происхождения христианства» («История первых веков христианства»). Наиболее известна первая книга этой серии: «Жизнь Иисуса» (1863). «Антихрист» Ренана искажал Откровение. Впрочем, книга Ренана лишь отчасти затрагивает сюжеты Откровения. Большая ее часть посвящена событиям в Римской империи в I веке по Р.Х. во времена императора Нерона, который и выступает в роли антихриста. Следует признать, что, конечно же, наибольший удар по христианству наносила первая книга серии, которая заложила искаженные представления у читателей о Христе и смысле мировой Истории. Ренан даже в Европе воспринимался как «религиозный модернист», а Русская Православная Церковь признала в нем «нигилиста». Подробно разбором книг Э. Ренана занимался митрополит Антоний (Храповицкий). В 1916 г. архиепископ Антоний выступил с рядом публичных лекций о книге Э. Ренана «Жизнь Иисуса», и вскоре на их основе выпустил небольшую брошюру. Отметив, что имя Ренана входит в число самых авторитетных нигилистических авторов (на Дарвина, Ренана и Ницше «любят ссылаться молодые альфонсы в оправдание своего позорного ремесла»), что она «бойко расходится», особенно в изданиях, где «Елисейский Дворец» Ренана заменен «Зимним дворцом», архиепископ Антоний констатирует, что ««Жизнь Иисуса» привлекает внимание и далеких от революционного фрондерства русских читателей, многие из которых даже не замечают, что автор отрицает божество Иисуса Христа и Его воскресение из мертвых».

Другая, еще более резонансная книга, появившаяся в Европе, также называется «Антихрист». Она была написана немецким философом Фридрихом Ницше (1844–1900) в 1888 году. Однако увидела свет лишь в 1895 году. И это не случайно, ибо она имела подзаголовок «Проклятие христианству», и на протяжении семи лет ни одно германское издательство не решалось опубликовать книгу со столь скандальным названием. Ницше в этой книге отрицает наличие истинных христиан, кроме Иисуса Христа, говоря, что «в сущности был только один христианин, и он умер на кресте». История почти девятнадцати веков в его представлении выглядит как «провал». Следующей истинной и целостной личностью после Христа будет антихрист. Это будет тот самый сверхчеловек, о котором он более подробно писал в последующих своих работах. Вероятно, грядущим антихристом Ницше мнил самого себя. В письме Мальвиде фон Мейзенбург от 3–4 апреля 1883 года Ницше писал: «Угодно ли вам услышать одно из новых моих имен? В церковном языке существует таковое: я есть… Антихрист».

В Российской империи существовала церковная цензура, и «Антихрист» был запрещен за антирелигиозное содержание. Позже начали появляться первые частичные, а после и полные переводы произведений Ницше, но отдельные «крамольные мысли» удалялись из текстов книг либо заменялись цензором на более «подходящие».

Большую активность в Европе по части написания книг эсхатологической направленности проявляли протестанты. Например, немецкий евангелический богослов ортодоксального направления Кристоф Эрнст Лютард (Luthardt) (1823–1902 гг.) написал книгу «Откровение в его историческом развитии» (1853–1854). Также можно назвать немецкого лютеранского богослова Карла Августа Оберлена (Аи-berlen) (1824–1864 гг.), который в последние годы жизни был увлечен апокалиптическим мистицизмом Иоганна-Альбрехта Бенгеля (1687–1752 гг.), что отразилось на его толковании Кн. Даниила и Откровения (1854 г.). В 1868 году на русском языке вышло упомянутое выше произведение Лютарда. В 1882 году – том избранных произведений Оберлена. А уже незадолго до революции, в 1915 году, – апокалиптические заметки известного физика Исаака Ньютона «Замечания на книгу пророка Даниила и Апокалипсис святого Иоанна».

Итак, в Россию с середины позапрошлого века из Европы стали проникать книги по апокалиптической тематике – как фундаментальные, так и весьма сомнительного свойства, а иногда и откровенно антихристианские. Безусловно, такая литература давала пищу для размышления нашим богословам, философам и писателям.

Апокалипсис в русской православной экзегетике

В самой России также стали появляться авторы, которые все более глубоко погружались в тему Апокалипсиса. Были работы, выдержанные в духе христианской экзегетики[92]. Одна из первых таких работ – книга протоиерея Владимира Сахарова «Эсхатологические сочинения и сказания в древнерусской письменности и влияние их на народный духовный стих» (1879 г.).

Вскоре после этого вышли две фундаментальные работы по эсхатологической проблематике, принадлежавшие перу Николая Ивановича Виноградова (1856–1916) – известного профессора Московской духовной семинарии и православного духовного писателя. Одна называется: «Учение святого Евангелия и Апостола о воскресении мертвых» (М., 1882). Другая: «О конечных судьбах мира и человека» (изданиями 1887 и 1889 гг.).

Также следует обратить внимание на магистерскую диссертацию будущего профессора Московской духовной академии Александра Алексеевича Жданова (1860–1909)[93], посвященную эсхатологии Откровения. В 1892 году была издана как монография «Откровение Господа о семи Азийских церквах (опыт изъяснения первых трех глав Апокалипсиса)».

Особо следует упомянуть фундаментальное исследование профессора МД А Александра Дмитриевича Беляева (18491919) «О безбожии и антихристе» (1898 г.), где подробно раскрывалось как святоотеческое учение, так и многочисленные католические и протестантские толкования последних времен.

На стыке веков (1900–1901 гг.) выходит работа в двух частях под названием «Начало и конец нашего земного мира. Опыт раскрытия пророчеств Апокалипсиса». Автор не обозначен, но работа получила благословение святого праведного Иоанна Кронштадтского.

В середине XX века архиепископом Аверкием Таушевым (1906–1976) была написана работа «Апокалипсис, или Откровение святого Иоанна Богослова» (толкование), в которой он отмечает, что к концу позапрошлого века число работ, посвященных толкованию Апокалипсиса, достигло 90.

Апокалипсис в русской философии и литературе

Тема Апокалипсиса стала постепенно выходить за пределы Церкви, проникала в русскую философию, литературу, искусство. Про изобразительное искусство я специально говорить не буду, это выходит за рамки моих интересов и возможностей. Лишь назову некоторые наиболее известные картины: Ф. А. Моллер «Апостол Иоанн Богослов, проповедующий на острове Патмос во время вакханалий» (1856 г.), В. М. Васнецов «Страшный суд» (1885–1896 гг.), В. М. Васнецов «Воины Апокалипсиса» (1887 г.), В. Кандинский «Всадник Апокалипсиса» (1911 г.), В. Кандинский «Ангел Страшного суда» (2 разные картины 1911 г.), А. Рыбников «Остроугольный ангел апокалипсиса» (1918 г.). Наиболее яркое отражение тема Апокалипсиса, наверное, нашла в творчестве художника Виктора Михайловича Васнецова (1848–1926). Осенью 1903 года в залах Академии художеств были представлены три картины «Страшный суд», «Распятие» и «Сошествие во ад». «Особое внимание привлекает трехчастная композиция Страшного суда[94].

Перейду к литературе. С 60-х годов XIX века трудно было уже найти писателя или поэта, который бы не «отметился» в апокалиптической тематике. Но у большинства авторов это было просто данью моде. Серьезное погружение в эту тему было характерно для таких писателей, как Федор Достоевский, Константин Леонтьев, Владимир Соловьев. Были и другие авторы, которые эсхатологическую направленность своих произведений нередко отражали даже в их названиях.

Вот некоторые из таких работ начала прошлого века: «Апокалипсис нашего времени» Василия Розанова; «Конь Бледный» Бориса Савинкова и его же «Конь вороной»; «Всадник (Нечто о городе Петербурге)» Евгения Иванова; «Апокалипсис в русской литературе» Алексея Крученых; «Антихрист» Андрея Белого; его же «Петербург» и «Апокалипсис в русской поэзии»; «Великое в малом, и Антихрист как близкая политическая возможность. Записки православного» Сергея Нилуса; «Антихрист. Записки странного человека» Валентина Свенцицкого; «Из Апокалипсиса» Ивана Бунина и его же «Судный день»; «Ангел мщения» Максимилиана Волошина и др.

На рубеже XIX–XX вв. появляется грандиозная трилогия «Христос и Антихрист» Дмитрия Мережковского. В нее вошли три романа: «Смерть богов. Юлиан Отступник» (1895), «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи» (1901) и «Антихрист. Петр и Алексей» (1904–1905). Автор рассматривал все три романа как единое целое – «не ряд книг, а одна, издаваемая для удобства только в нескольких частях».

Вся поэзия Серебряного века пропитана образами Апокалипсиса: звери и дракон, наездники на четырех конях, семь печатей, семь трубных гласов, семь чаш гнева, Вавилонская блудница, Страшный суд, Армагеддон, Небесный Иерусалим, антихрист, геенна огненная и т. д. Даже если в произведениях нет прямых использований сюжетов и образов Откровения, они читаются между строк. Так, у наиболее яркого представителя поэтического цеха Серебряного века Александра Блока в поэме «Двенадцать» за образом Христа явно просматривается антихрист.

В начале века пошла даже эпатажная мода на антихриста. Чувствовалось подражание Фридриху Ницше, вживавшемуся в роль антихриста. Поэт Николай Клюев и композитор Александр Скрябин назвали себя антихристами. Андрей Белый высказался о «пролетарском поэте»: «Это предтеча Антихриста, этот верзила Маяковский»[95].

Герой упомянутого романа-исповеди В. Свенцицкого «Антихрист. Записки странного человека» (1907) оглядывается в мраке безбожного мира и неожиданно приходит к выводу, что он и есть ожидаемый антихрист: «После Христа точно так же каждый отдельный человек является носителем духа Антихриста, точно так же коллективный Антихрист живет во всем человечестве и должен вылиться в одно целое. Отдельные люди могут в большей и меньшей степени явиться носителями духа его. Прежде лучшими были те, в ком полнее воплощался Христос, потому что они по преимуществу приближали время Его пришествия, – теперь лучше тот, кто полнее воплощает в себе Антихриста… Последняя мысль ошеломила меня. Я – Антихрист. Эта мысль приводила меня почти в восторг! Смысл жизни был найден. Теперь я знал, что жизнь моя нужна – даже очень нужна. Во мне жил дух Антихриста, воплощаясь, быть может, более полно, чем в ком-нибудь другом; через меня как бы приближалось время его грозного пришествия – таким образом, я являлся несомненным носителем прогресса. Уж я не мог сказать теперь, что живу только для того, чтобы сгнить. Жизнь моя приобретала мировое значение»[96].

Также интересно замечание в книге Свенцицкого по поводу того, как антихрист воспринимался в России в начале XX века в среде образованной публики: «Среднее нерелигиозное интеллигентное сознание воспринимает слово «Антихрист» как туманный фантастический образ, созданный в древности и удержавшийся в настоящее время лишь в верованиях темных масс, наряду с верой в домовых, русалок, леших и т. д. Вера в Антихриста светских мыслителей, как, например, покойные Вл. Соловьев или князь С. Н. Трубецкой, либо вовсе игнорируется, либо объясняется теми отвлеченными чудачествами, которые простительны мистикам-фило-софам, ни к чему не обязывают и вообще дело их личное, нечто вроде какой-нибудь дурной привычки»[97].

Антихрист – герой Серебряного века

Да, именно такое легкомысленное восприятие антихриста было очень характерно для богемной публики Серебряного века. Кстати, само название «Серебряный век» означало претензию на то, что после «золотого века» прошлого творческая интеллигенция сумеет вернуть прошлое, конечно, в неполном объеме, а лишь частично. Вместо золота будет серебро, что лучше «варварского железа». Некая претензия на ренессанс позднего Средневековья, возвратившего в христианскую Европу вместе с античной культурой язычество. В шизофреническом сознании богемы Серебряного века культурный ренессанс уживался с играми в Апокалипсис.

Константин Исупов пишет: «Апокалипсис Иоанна Богослова становится главным источником авангардной культуры»[98]. На антихриста пошла мода, и богема старалась быть «в тренде». Это было «чудачество», но уже бывшее не личным и даже интимным делом творческой личности, а рассчитанное на широкую аудиторию. Вот, например, Валерий Брюсов свое стихотворение «Брань народов» (1900 год) начинает следующей строфой:

Брань народов не утихнетВплоть до дня, когда придетВласть имеющий, Антихрист,Соблазнять лукавый род.

Константин Бальмонт начинает стихотворение «Далеким близким» (1903) такими строками:

Мне нужды ваши рассуждения:«Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог».

А вот строки из пространного стихотворения Андрея Белого «Не тот» (1903):

Пророк с волненьем грозовым сказал: «Антихрист объявился»…И хаос бредом роковым вкруг нас опять зашевелился.

Ни в чем себя не ограничивала и поэтесса Зинаида Гиппиус, которая очень любила инфернальные мотивы, за что ее прозвали «Сатанессой», «реальной ведьмой», «декадентской мадонной». Она как-то бросила фразу: «Да, самодержавие – от Антихриста». У Зинаиды Гиппиус дьявол является «божьей тварью», и он достоин сожаленья[99]:

За Дьявола Тебя молю,Господь! И он – Твое созданье.Я Дьявола за то люблю,Что вижу в нем – мое страданье.Борясь и мучаясь, он сетьСвою заботливо сплетает…И не могу я не жалетьТого, кто, как и я, – страдает…

Поэты-символисты, а также примыкавшие к ним акмеисты, футуристы, авангардисты, декаденты, интуитивисты и прочие модернисты стали исповедовать чудовищное язычество, коего не было даже в древние времена. Они исповедовали многобожие, поклонение и античным богам, и Христу, и дьяволу, и его слугам, включая антихриста.

У Константина Дмитриевича Бальмонта в стихотворении «Бог и дьявол» (1903) дьявол «уравнивается» с богом:

Я люблю тебя, дьявол, я люблю тебя, бог,Одному мои стоны, и другому – мой вздох,Одному мои крики, а другому – мечты,Но вы оба велики, вы восторг Красоты.

Литературно-художественная богема любила щекотать нервы себе и публике, общаясь с инфернальным миром[100]. Это уже было не чудачество и детские игры, это было кощунство! Богема играла с огнем, в котором сама и сгорела! И в этом признавались потом некоторые поэты и писатели, бежавшие из России в эмиграцию. Вот, например, строфа из стихотворения поэта-эмигранта Георгия Раевского:

Мы – те, кто падает и стонет,И те, чье нынче торжество;Мы – тот корабль, который тонет;И тот, кто потопил его.

Современный православный публицист Ю. Воробьевский так коротко охарактеризовал этих «творческих» поклонников дьявола и антихриста: «Поэты Серебряного века просто продали Бога за тридцать сребреников»[101]. Кстати, о тридцати сребрениках и Серебряном веке. В статье Марины Цветаевой «Черт», напечатанной в 1935 году в ведущем парижском эмигрантском журнале «Современные записки», при публикации были изъяты следующие строки (впоследствии они были восстановлены исследователями): «Не надо бы – при детях, либо, тогда уж, не надо бы нам, детям серебряного времени, про тридцать сребреников»[102].

Эсхатологические мотивы в русской религиозной философии

В начале XX века пышным цветом расцвела русская религиозная философия. Ее отцом-основателем принято считать поэта, писателя и философа Владимира Соловьева. У Соловьева апокалиптическая тональность его творчества усиливалась к концу жизни. Апогеем эсхатологической мысли Владимира Соловьева стали «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой Повести об Антихристе и с приложениями», написанные в 1899 году, незадолго до смерти. Особо в этом произведении следует выделить Повесть об Антихристе. О ней мы еще будем говорить ниже.

Русская религиозная философия (РРФ) радикально отличается от классической немецкой философии Канта, Гегеля или Фихте, для которой характерны рационализм и «сухость». Первая – своеобразный синтез философии, богословия и художественной литературы. У того же Владимира Соловьева трудно провести грань между жанрами научным и художественным, между богословским и литературным. Представители РРФ пытаются актуализировать традиционные трактовки Церкви, касающиеся эсхатологии, но порой это происходит дорогой ценой утраты догматической чистоты.

В РРФ своими эсхатологическими размышлениями особенно выделяются Николай Бердяеву Семен Франк, Лев Шестов, Сергей Трубецкой, отец Павел Флоренский, Лев Карсавин, протопресвитер Василий Зеньковский, Владимир Лосский, отец Сергий Булгаков и др. Еще раз повторюсь, не вдаваясь в тонкости работ указанных авторов. Все они в той или иной степени испытывают влияние на себе идей Владимира Соловьева. Причем влияние не всегда позитивное. Так, Соловьев сумел зарядить русских философов идеями софианства. И если у Соловьева понятие Софии было преимущественно поэтическим образом, то последователи Владимира Сергеевича развили и углубили его образ до такой степени, что София оказалась еще одной ипостасью Бога. Причем под это была подведена богословская и философская база[103].

Кстати, следует обратить внимание на то, что в эпоху так называемого Серебряного века сохранявшаяся до этого четкая грань между литературным творчеством и профессиональным философствованием размывается. Наверное, пример этому подал Фридрих Ницше, произведения которого явились ярким примером смешения жанров литературы и философии. В России ярким примером такого «синтеза» стало творчество Владимира Соловьева. Почти любой поэт и писатель Серебряного века претендовал на звание философа. А философы стали подражать писателям и поэтам, придавая большое значение форме изложения своих мыслей.

Достоевский – «человек Апокалипсиса»

Достоевский – продолжатель традиции Н.В. Гоголя

Федор Михайлович Достоевский – один из первых в русской литературе, открывших темы Апокалипсиса. Может быть, до Достоевского был лишь один писатель – Н.В. Гоголь, творчество которого было столь же глубоко пропитано апокалиптическими настроениями. Особенно следует отметить пьесу «Ревизор», главная идея которой – неизбежность Страшного суда, от которого никому не удастся уклониться. С учетом этого замысла писателя становится понятной заключительная сцена «Ревизора», которая является символической картиной Страшного суда. Появление жандарма, извещающего о прибытии из Петербурга «по именному повелению» ревизора уже настоящего, производит ошеломляющее действие на героев пьесы. Ремарка Гоголя: «Произнесенные слова поражают как громом всех. Звук изумления единодушно излетает из дамских уст; вся группа, вдруг переменивши положение, остается в окаменении»[104].

Идея Страшного суда подспудно присутствует и в поэме «Мертвые души». Один из черновых фрагментов (вероятно, к третьему тому) прямо рисует картину Страшного суда: ««Зачем же ты не вспомнил обо Мне, что Я на тебя гляжу, что Я твой? Зачем же ты от людей, а не от Меня ожидал награды и вниманья, и поощренья? Какое бы тогда было тебе дело обра<щать вниманием как издержит твои деньги земной помещик, когда у тебя Небесный Помещик? Кто знает, чем бы кончилось, если бы <ты> до конца дошел, не устрашившись? Ты бы удивил величием характ<ера>, ты бы наконец взял верх и заставил изумиться; ты бы оставил имя, как вечный памятник доблести, и роняли бы ручьи слез, потоки слезные о тебе, и как вихорь ты бы развевал в сердцах пламень добра». Потупил голову, устыдившись, управитель, и не знал, куды ему деться. И много вслед за ним чиновников и благородных, прекрасных людей, начавших служить и потом бросивших поприще, печально понурили головы»[105].

Также следует отметить и последние его работы, в первую очередь «Выбранные места из переписки с друзьями». Тема Апокалипсиса в жизни и творчестве Николая Васильевича Гоголя весьма досконально раскрыта в работах В.М. Глянца и В.А. Воропаева[106]. Поэтому на Гоголе я останавливаться не буду, а сразу перейду к Достоевскому. Хочу лишь обратить внимание на пророческие слова писателя. Перед кончиной, 18 февраля 1852 г., во время соборования, после чтения Евангелия, Гоголь сказал: «Горе тем, кот<орые> теперь остаются жить! теперь наступят страшные бедствия и войны»[107].

Апокалиптический дух писателя

Достоевский продолжил эту линию Гоголя. Подспудное влияние Апокалипсиса на мысль писателя чувствуется уже в первых его произведениях, написанных после возвращения с каторги. Первым таким ярким произведением стали «Записки из Мертвого дома» (1861 г.). В его «Пятикнижии» («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Подросток», «Братья Карамазовы») дух Апокалипсиса пронизывает романы. Даже если в текстах нет прямых ссылок на Откровение Иоанна Богослова. Потому что чувства и мысли героев романов Достоевского вращаются вокруг вопросов жизни и смерти. Одни герои живут предчувствиями приближающегося конца света. Другие думают о своем личном «конце света» – смерти. И многие из них живут ожиданиями грядущего Страшного суда для человечества и лично для себя. Есть и такие, кто решительно порывают с «предрассудками» христианства, не верят в бессмертие души и Страшный суд. И мнят себя антихристами или, по крайней мере, его предтечами, малыми антихристами. И размышляют о том новом, «идеальном» обществе, которое они создадут.

Согласно мнению многих исследователей творчества Достоевского, впервые озвученному Н. Бердяевым, Достоевский – «человек Апокалипсиса»: «до конца понять его религиозные идеи можно лишь в свете апокалипсического сознания. Христианство Достоевского – не историческое, а апокалипсическое христианство». Соответственно, и в произведениях его «…все погружено в атмосферу апокалипсиса <…>. И в этой атмосфере Достоевский выразил какую-то коренную черту русского духа»[108].

Ф. М. Достоевский, как отмечают его биографы, не расставался с книгой Нового Завета, которая была у него еще со времен каторги и ссылки. Особо часто он перечитывал Откровение апостола Иоанна Богослова и делал кое-какие подчеркивания и пометки. В начале 1870-х, размышляя над планом романа «Бесы», напротив слов «И видел я зверя, выходящего из земли», Достоевский написал: «Соціал», то есть «социализм». Напротив слов о «великой блуднице», которая сядет на «звере багряном», имеющем семь голов, Достоевский написал на полях: «цивилизація». Семь голов зверя, согласно апостолу Иоанну, – «семь царей, из которых пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и когда придет, не долго ему быть». Это место писатель прокомментировал изобретенным им словом «общечеловек», что значит – герой нового, «научного» времени, лишенный веры, корней, всякого идеала и своеобразия[109].

Достоевского нередко называют писателем эсхатологического жанра[110], ибо он пророчески предчувствовал приближение последних времен и появление на исторической арене антихриста. В 1873 г., имея в виду своих вечных врагов – либералов-западников, – он говорил: «Они и не подозревают, что скоро конец всему… всем ихним “прогрессам” и болтовне! Им и не чудится, что ведь антихрист-то уже родился…

и идет! <…> Идет к нам антихрист! И конец миру близко, – ближе, чем думают!»[111].

Прямые обращения героев Достоевского к Апокалипсису

Герои Достоевского довольно часто «всуе» вспоминают Апокалипсис, используя такие слова, как «Страшный суд», «последние времена», «конец света». Но нередко они обращаются к Откровению Иоанна Богослова вполне осознанно, цитируя книгу или прямо апеллируя к образам Апокалипсиса.

Вот, в романе «Преступление и наказание» Родион Раскольников беседует со следователем Порфирием Петровичем, человеком очень умным и проницательным. После ряда вопросов следователь задает Раскольникову и такой: «Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим?» И далее: «Верую, – твердо отвечал Раскольников…» Новый Иерусалим – образ будущего века, собственно, это главная тема последних двух глав Откровения Иоанна Богослова. Кстати, Порфирий Петрович не сомневается в том, что его собеседник понимает, что такое «Новый Иерусалим». Тогда в России даже не шибко грамотные люди знали, что это такое.

В романе «Бесы» один из нигилистов, Кириллов, погрузившийся в философию суицида, в разговоре с Николаем Ставрогиным цитирует Апокалипсис, где сказано, что «времени больше не будет» (Откр. Ю:6).

А вот глава «У Тихона» в том же романе «Бесы». Николай Ставрогин то ли беседует, то ли исповедуется у старца Тихона и по ходу разговора спрашивает старца: «Однако вы… читали Апокалипсис?» Тот отвечает утвердительно. И Николай далее продолжает: «Помните ли вы: «Ангелу Лаодикийской церкви напиши»?» И далее старец по памяти воспроизводит этот фрагмент из Откровения (глава 3, стихи 14–22). И даже не то удивительно, что монах помнит наизусть текст Апокалипсиса, а то, что Николай Ставрогин, будучи нигилистом и даже превратившись в «беса», очень хорошо ориентируется в Откровении Иоанна Богослова (вопрос насчет ангела Лаодикийской церкви имел непосредственное отношение к теме разговора). Почему-то, перечитывая этот фрагмент романа Достоевского, я вспомнил слова из Нового Завета: «И бесы веруют и трепещут» (Иак.2:19).

В романе «Идиот» есть герой, которого зовут Лебедев Лукьян Тимофеевич. Он очень любит всем напоминать, что он – большой знаток этой книги, «профессор Апокалипсиса»: «Я же в толковании Апокалипсиса силен и толкую пятнадцатый год. Согласилась со мной, что мы при третьем коне, вороном, и при всаднике, имеющем меру в руке своей, так как все в нынешний век на мере и на договоре, и все люди своего только права и ищут: «мера пшеницы за динарий и три меры ячменя за динарий»… да еще дух свободный и сердце чистое, и тело здравое, и все дары божии при этом хотят сохранить. Но на едином праве не сохранят, и за сим последует конь бледный и тот, коему имя Смерть, а за ним уже ад…»

Особенно запоминается его жаркое участие в обсуждении в собрании по поводу «звезды полынь» из Апокалипсиса («Идиот», часть 3 глава IV). Разговор начинает Ипполит: «Лебедев! Солнце ведь источник жизни? Что значат «источники жизни» в Апокалипсисе? Вы слыхали о «звезде Полынь», князь?» И дальше Лебедев начинает свое «толкование» (пересказывать его не буду).

Фигура Лебедева выглядит гротескно, а «толкование» Лукьяна Тимофеевича, мягко говоря, небезупречно. Но то, что тема Апокалипсиса оказалась в центре внимания общества, показывает, что в те времена (60-е годы XIX века) вопросами «конца света» образованные граждане очень даже интересовались. Фактически интеллигенция, удовлетворяя свое любопытство и мелкое тщеславие, тему эсхатологии «заболтала». Спустя некоторое время, в начале XX века, появятся писатели типа Дмитрия Мережковского или Бориса Савинкова (по совместительству эсера-террориста), которые будут упражняться в темах Апокалипсиса, антихриста и «конца света», лишь приближая катастрофу революции.

Кстати, в том самом собрании с участием Лебедева некоторые восприняли рассуждения «профессора Апокалипсиса» со скепсисом. Что-то было в Лебедеве шутовское, и слушателям было забавно и совсем не страшно. В противовес Лебедеву генерал Епанчин вспоминает другого толкователя Апокалипсиса: «Я видел настоящего толкователя Апокалипсиса, – говорил генерал в другом углу, другим слушателям и, между прочим, Птицыну, которого ухватил за пуговицу, – покойного Григория Семеновича Бурмистрова: тот, так сказать, прожигал сердца. И во-первых, надевал очки, развертывал большую старинную книгу в черном кожаном переплете, ну, и при этом седая борода, две медали за пожертвования. Начинал сурово и строго, пред ним склонялись генералы, а дамы в обморок падали, ну – а этот заключает закуской! Ни на что не похоже!»

Эсхатология Достоевского в широком смысле

Эсхатология Достоевского в широком смысле – как трагические судьбы человечества и России – имела некоторых предшественников в русской и зарубежной литературе. И это даже не Гоголь, а М.Ю. Лермонтов. Вот одно из наиболее ярких эсхатологических предсказаний будущего России, принадлежащее перу поэта[112]:

Настанет год, России черный год,Когда царей корона упадет;Забудет чернь к ним прежнюю любовь,И пища многих будет смерть и кровь;Когда детей, когда невинных женНизвергнутый не защитит закон;Когда чума от смрадных, мертвых телНачнет бродить среди печальных сел,Чтобы платком из хижин вызывать,И станет глад сей бедный край терзать;И зарево окрасит волны рек:В тот день явится мощный человек,И ты его узнаешь – и поймешь,Зачем в руке его булатный нож:И горе для тебя! – твой плач, твой стонЕму тогда покажется смешон;И будет все ужасно, мрачно в нем,Как плащ его с возвышенным челом.

Эсхатология в широком смысле у Достоевского нашла свое яркое выражение в романах «Бесы» и «Братья Карамазовы». В первом из названных романов эту эсхатологию озвучивают такие герои (а правильнее сказать, антигерои), как Николай Ставрогин, Петр Верховенский, Шигалев. Они рассуждают о том, какой мир собираются построить и как они будут двигаться к достижению своей заветной цели. Это тот «дивный новый мир», который позднее был описан в романах-антиутопиях Евгения Замятина («Мы»), Олдоса Хаксли («Дивный новый мир»), Джорджа Оруэлла («1984»), Рэя Брэдбери («451 градус по Фаренгейту») и др. Это тоталитарное общество, в котором люди будут поклоняться Старшему Брату (прототип антихриста в романе Дж. Оруэлла). При этом человек станет биороботом, лишенным представлений о добре и зле.

Антигерои романа «Бесы» рассказывают, как они будут строить «дивный новый мир»: сеять среди людей вражду, поощрять доносительство, жечь, разрушать, убивать, обманывать, оглуплять, развращать и запугивать. Вот, например, Петр Верховенский говорит Ставрогину о «научном» обосновании будущего «идеального» общества, сконструированного «бесом» Шигалевым: «У него хорошо в тетради, – у него шпионство. У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить. Каждый принадлежит всем, а все каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное, равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень наук и талантов доступен только высшим способностям – не надо высших способностей. Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами».

Примечательно, что роман «Бесы» – не абстрактная эсхатология. Это пророчество о грядущих катаклизмах России.

Некоторые исследователи творчества Достоевского обращают внимание на то, что в романе гибнет 13 человек, это треть всех героев произведения. В Апокалипсисе сказано, что погибнет после Армагеддона треть всего человечества. Если принимать во внимание прямые и косвенные людские потери, то, наверное, в горниле будущей мировой войны, грядущих революций, гражданской войны в России действительно погибло до трети всех людей. Можно провести параллель между романом, Апокалипсисом и историей России первых двух десятилетий XX века. Понятно, события столетней давности не были тем «концом света», о котором говорится в Откровении. Но репетицией были – в том сомнения нет.

Еще более эсхатологическим является роман «Братья Карамазовы». Особенно та его небольшая часть, которая называется «Легенда о Великом инквизиторе». Я об этой легенде уже писал, поэтому буду краток, затрону лишь эсхатологический аспект.

Во-первых, Великий инквизитор рисует то «идеальное» общество, которое и будет преддверием последних времен. Это будет общество «тихого смиренного счастья», сконструированное под «слабосильных» людей. Человеческие слабости не будут осуждаться, они, наоборот, будут поощряться. И это будет нравиться людям. Достоевский не раз в своих произведениях развивает эту идею водворения счастья на земле путем поощрения человеческих слабостей или даже путем принижения человеческой природы, но в Легенде эта идея выражена наиболее ярко. Слабосильные люди с радостью будут поклоняться тому, кто будет давать хлеб из своих рук и кто будет разрешать им грешить. Они, не задумываясь, обменяют свою свободу на хлеб.

Во-вторых, таким «гуманным» и «добрым» «благодетелем» будет если не Великий инквизитор, то кто-то из его последователей. А Великий инквизитор и его духовные последователи от Бога отвернулись, Христа предали и полностью поклонились дьяволу (Великий инквизитор заявляет Христу: «Мы не с Тобою, а с ним», т. е. с дьяволом). Великий инквизитор – яркий образ того, кто придет в последние времена и покорит человечество – не только и не столько силой, сколько своей «добротой» и «мудростью», а на самом деле обманом и лукавством. Он соблазняет людей своей «толерантностью», которая контрастирует с теми требованиями, которые предъявляет людям Христос. Инквизитор говорит: «Иль Тебе дороги лишь десятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих Тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных? Нет, нам дороги и слабые…». Великий инквизитор – портрет будущего антихриста. Можно также сказать, что Великий инквизитор – идейный предтеча антихриста.

В-третьих, озвученная Великим инквизитором формула власти очень близка к тому, что написано о звере Апокалипсиса (антихристе). Великий инквизитор озвучивает Христу эту формулу: «Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков, для их счастия, – эти силы: чудо, тайна и авторитет».

Возьмем первый элемент формулы – чудо. Чудеса будет творить помощник зверя – лжепророк: «…и творит великие знамения, так что и огонь низводит с неба на землю перед людьми. И чудесами, которые дано было ему творить перед зверем, он обольщает живущих на земле…» (Откр.13:13–14).

Второй элемент – тайна. Уже две тысячи лет многие ломают голову над такой тайной, как число и имя антихриста. «Имя зверя или число имени его» (Откр.13:17) не называется.

А далее следует такая загадочная фраза: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (Откр.13:18).

Третий элемент – авторитет. Читаем: «…и поклонились зверю, говоря: кто подобен зверю сему? и кто может сразиться с ним?» (Откр.13:4).

И эти три качества зверя (антихриста) позволят ему завоевать полную власть над людьми: «…и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем. И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у Агнца, закланного от создания мира» (Откр.13:7–8).

В-четвертых, в Легенде показано (правда, не прямо, а исподволь), что молчащий и смиренный Христос побеждает многословного и на первый взгляд очень логичного и убедительного Великого инквизитора. В завуалированном виде Достоевский выражает идею Апокалипсиса о поражении антихриста.

Следует иметь в виду, что Великого инквизитора читали не только христиане, которые видели в этом 90-летнем старике прообраз антихриста, но и те, кто был не со Христом и против Христа. Например, Фридрих Ницше, для которого, судя по всему, идеи Великого инквизитора были близки. На это обратил внимание известный русский философ С.Н. Булгаков: «…мы видим поразительную близость исходных идей антихристианства инквизитора и автора Заратустры. Основной мотив социальной философии Ницше есть та же идея: что и у великого инквизитора, – отрицание этического равенства людей, признание различной морали рабов и господ»[113].

Герои Достоевского: метания между жизнью и смертью

Наверное, обостренное чувствование Апокалипсиса Достоевским обусловлено тем, что он в своей жизни столкнулся с реальностью уйти в небытие. Я имею в виду, что он был осужден на казнь, для него должен был наступить его личный «конец света». Казнь, которая не состоялась и в последний момент была заменена ему на тюрьму и каторгу, дала толчок к размышлениям на темы «конца света» и Апокалипсиса до конца его земной жизни. Достоевский неоднократно подчеркивал, что ценность жизни познается только в момент столкновения со смертью. Когда человеку или человечеству грозит небытие, тогда только у человека появляется шанс на подлинную жизнь. Вспомним в этой связи монолог князя Мышкина по поводу некоего преступника Легро, которого вели на казнь (роман «Идиот»). Можно уверенно утверждать, что те мысли, которые охватывали этого вымышленного героя, – реальные мысли самого Достоевского, которые охватили его на Семеновском плацу (место инсценированной казни) и которые потом сопровождали его до конца жизни. Поэтому и большинство героев Достоевского живут в координатах «жизнь – смерть». Они как бы находятся на грани между этими двумя состояниями. А разве Откровение Иоанна Богослова не об этой грани, только грани не для отдельного человека, а всего человечества?

А что на этой грани для всего человечества? – Второе пришествие Христа и Страшный суд. Тема Суда – одна из самых отчетливо вырисовывающихся в творчестве Достоевского. Именно как духовная доминанта в финалах романов (суд над Раскольниковым, суд над Дмитрием Карамазовым). В «Преступлении и наказании» суд оборачивается жизненной необходимостью себя самого осудить. Высший Суд может произойти только тогда, когда человек готов к нему, когда уже сам себя смог осудить и вину принять на себя.

Откровение Иоанна Богослова – полная и окончательная поляризация человечества к конце земной Истории: на одной стороне антихрист, лжепророк, присягнувшие антихристу цари и их бесчисленное воинство, а на другой – Божий народ, собравшийся в «стане святых и городе возлюбленном» (Откр.20:8). Такая же апокалиптическая поляризация наблюдается и в романах Достоевского: причем поляризация не только между героями, но и внутри душ многих героев. Многие герои Достоевского зачастую не просто ищущие, они мечущиеся. И эти метания выражены словами Мити Карамазова: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы – сердца людей». И сам Дмитрий Карамазов – яркий пример такого мечущегося человека. Он разрывается не только между двумя реальными женщинами, сколько между «идеалом Содомским» и «идеалом Мадонны». Таких мечущихся много – Родион Раскольников и Дмитрий Разумихин («Преступление и наказание»), Иван Карамазов («Братья Карамазовы»), Аркадий Долгорукий («Подросток»), Иван Шатов («Бесы»), Коля Иволгин («Идиот») и другие.

Впрочем, у Достоевского есть некоторые герои, которые уже определились с выбором. Положительные герои – те, кто с Богом: старец Зосима, Леша Карамазов, князь Мышкин, Макар Долгорукий. Равно как и герои, кто осознанно или неосознанно оказались вместе с дьяволом. В «Преступлении и наказании» таким героем (точнее, антигероем) является Петр Петрович Лужин, в «Идиоте» – Ганя Иволгин, в «Подростке» – Ламберт, в «Братьях Карамазовых» – Смердяков, а также Федор Павлович Карамазов.

Роман «Бесы»

Особенно ярко образы таких антигероев выписаны в «Бесах». В первую очередь это Николай Всеволодович Ставрогин и Петр Верховенский – главные «бесы», или «нигилисты» в романе. К ним примыкают «бесы» помельче: Липутин, Шигалев, Виргинский, Лямшин, Толкаченко, Эркель. Конечно, у многих «бесов» никакой осознанной идеологии нет, они просто действуют как одержимые, попавшие в цепкие лапы дьявола. Но некоторые имеют свою философию. Так, в «Бесах» есть герой Кириллов, который проповедует философию суицида, сознательного ухода из жизни, запланированного Апокалипсиса. Идеологом кружка «бесов» выступает Шигалев, который под нигилизм подвел научную базу «переустройства» общества.

Конечно, на фоне всех этих нигилистов выделяется фигура Николая Ставрогина. Ставрогин имеет какую-то мистическую силу влияния на людей, непререкаемый авторитет, завораживающую внешность. «Уже первые страницы романа должны были насторожить внимательного читателя, прозревающего за лицом этого персонажа облик антихриста. Достоевский указывает на ряд характерных черт, которые упомянуты в Священном Писании, и атрибутирует их антихристу. Ставрогин владеет некой мистической способностью подчинять себе людей, в силу чего одни его обожали, другие – ненавидели, но все признавали его особую, ничем не объяснимую власть»[114].

Сверхъестественную, противоречащую рассудку и воле, рабскую зависимость чувствует Шатов: «Ставрогин, для чего я осужден в вас верить во веки веков? <…> Разве я не буду целовать следов ваших ног, когда вы уйдете? Я не могу вас вырвать из моего сердца, Николай Ставрогин!»

А Петр Верховенский, этот нигилист-самозванец и шарлатан, льстиво превозносит Ставрогина: «Ставрогин, вы красавец!.. В вас всего дороже то, что вы иногда про это не знаете… В вас даже есть простодушие и наивность… Я люблю красоту… Я люблю идола! Вы мой идол! Вы никого не оскорбляете, и вас все ненавидят; вы смотрите всем ровней, и вас все боятся, это хорошо. К вам никто не подойдет вас потрепать по плечу. Вы ужасный аристократ… Вам ничего не значит пожертвовать жизнью, и своею и чужою… вы красавец, гордый, как бог, ничего для себя не ищущий, с ореолом жертвы…» И далее мы видим самоуничижение Петра Верховенского ради возвеличивания Николая Ставрогина: «Вы предводитель, вы солнце, а я ваш червяк… Без вас я муха, идея в склянке, Колумб без Америки». Поясняя феномен Верховенского, Достоевский записывает: «Он должен быть обольстителен», «обворожителен, как демон»[115], «будущий антихрист будет пленять красотой»[116]. Писатель особо останавливается на лице своего героя, описывая его черты. Каждая из них сама по себе кажется идеальной, а между тем их совокупность действует отталкивающе: «Казалось бы, писаный красавец, а в то же время как будто и отвратителен». Примечательно, что с каждым новым злодеянием красота Ставрогина становится еще сильнее. Хроникер замечает: «Прежде хоть и считали его красавцем, но лицо его действительно “походило на маску” <…>. Теперь же <…> он с первого же взгляда показался мне решительным, неоспоримым красавцем…» «В сравнении лица Ставрогина с маской, – как пишет О.И. Сыромятников, – выразилось несоответствие его внешнего облика внутреннему духовному содержанию. Он вынужден почти постоянно скрывать свое подлинное лицо, которое естественным образом отражает вовне его внутреннее духовное состояние. А так как душа Ставрогина к этому времени разложилась почти полностью, то эта картина, как всякий вид гибнущей жизни, могла бы испугать и оттолкнуть любого человека»[117]. Впрочем, принадлежность Ставрогина к инфернальному миру отчасти все-таки высвечивалась некоторыми, мягко говоря, странными поступками этого героя: таскание за нос Гаганова, публичный поцелуй жены Липутина, укус за ухо губернатора. Хроникер замечает, что, проделывая все это, Ставрогин находился в странном, почти беспамятном состоянии, почти не контролируя себя. Укушенный губернатор запер его под арест. Сначала было тихо, но «в два часа пополуночи арестант, дотоле удивительно спокойный и даже заснувший, вдруг зашумел, стал неистово бить кулаками в дверь, с неестественною силой оторвал от оконца в дверях железную решетку, разбил стекло и изрезал себе руки». Типичные проявления одержимости и беснования!

Но вернемся к обольстительным словам Верховенского в адрес Ставрогина. За ними скрывается желание Петра Верховенского использовать Николая Ставрогина для реализации своих планов: «Вы именно таков, какого надо. Мне, мне именно такого надо, как вы… Мне вы, вы надобны, без вас я нуль…» Верховенский окончательно проговаривается, проронив такую фразу: «Нам ведь только на раз рычаг, чтоб землю поднять». Т. е. Ставрогин нужен как «царь на час», как ложный царь. Только для того, чтобы начать великую смуту. А дальше бесы и без него обойдутся. А истинным царем себя мнит именно Петр (Петруша) Верховенский. «Боже! Петруша двигателем! В какие времена мы живем!» – причитает Степан Трофимович Верховенский (отец Петра). «О карикатура! – обращается он к Петру. – …да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить желаешь?» «Взамен Христа» – такая перспектива нисколько не смущала Петра Верховенского. Но, видимо, Петр Верховенский метил выше. Он не тот, кто будет вместо Христа, он желает быть против Христа. Или антихристом, или дьяволом!

Во взаимоотношениях двух антигероев просматривается некая параллель с Откровением. В паре двух самых главных «бесов» Николай Ставрогин выступает в роли антихриста, а Петр Верховенский – в роли дьявола. «Политический обольститель», «провокатор-предатель», «ложный ум», «первый убивец», «шпион и подлец», «обезьяна», «злодей-соблазнитель» – так за глаза квалифицируют его другие «бесы». Петруша-дьявол перед самым своим таинственным исчезновением за пределы отечества притворно вздыхает: «Чертова должность». Принадлежность Верховенского к инфернальному миру Достоевский выражает змееподобными чертами внешности: «Лицо его никому не нравится. Голова его удлинена к затылку и как бы сплюснута с боков, так что лицо его кажется вострым. Лоб его высок и узок, но черты лица мелки; глаз вострый, носик маленький и востренький, губы длинные и тонкие». Петруша «ходит и движется очень торопливо» и при этом «очень вертится», что создает впечатление, что он находится во всех местах сразу. И наконец, главная черта, не оставляющая двусмысленности: «Вам как-то начинает представляться, что язык у него во рту должно быть какой-нибудь особенной формы, какой-нибудь необыкновенно длинный и тонкий, ужасно красный и с чрезвычайно вострым, беспрерывно и невольно вертящимся кончиком». Прямой намек на красного дракона, или змия из Апокалипсиса, который является образом дьявола.

Впрочем, на роль дьявола Петруша все-таки не тянет. Как пишет О.И. Сыромятников, «в Верховенском нет глубины и масштабности, он слишком мелок»…он не змей, а змея – символ притаившейся злобы и смертельной опасности»[118]. Равно как и Ставрогин – не тот финальный антихрист, о котором говорит Откровение: «Но Ставрогин не является и антихристом. Несмотря на то, что он развращает и губит людей, он не ставит перед собой такой цели сознательно, а лишь заражает окружающих смертью. Не менее важно и то, что он не сознает себя слугой или орудием зла и не стремится не только к мировому господству, но даже к власти над местными «бесами». Это происходит потому, что воля Ставрогина почти полностью разрушена страстями гордыни и сластолюбия и совершенными им в угоду злодеяниями»[119]. Итак, Ставрогин – лишь один из многих малых антихристов, коих было достаточно в каждую эпоху с первых веков христианства, начиная с императора Нерона.

Кстати, обратим внимание на то, что Верховенский обращается к Ставрогину на самом деле не как к «красавцу» в буквальном смысле слова, а как к интеллигенту того времени. Для того чтобы этот интеллигент мог очаровать народ своими «умными» словами, совратить его и направить на дело революции. Пожар революции 1917 года запалили не мужики – крестьяне и рабочие, – а «просвещенная» элита, интеллигенция[120]. Достоевский пророчески предвидел это, хотя в то время, когда роман увидел свет, о таком нигилизме российского рафинированного интеллигента никто не подозревал.

В Откровении сначала был брошен в огненное озеро (геенну) антихрист (Откр. 19:20), дьявол там оказался позднее (Откр.20:Ю). Судьба первого антигероя, антихриста (Ставрогина) заканчивается смертью (самоубийство). О дальнейшей судьбе второго антигероя (Верховенского) автор романа умалчивает. Но надо полагать, что кончит он также плохо. Образно выражаясь, конец обоих антигероев – геенна.

«Преступление и наказание». «Сверхчеловек» как прообраз антихриста

Апокалиптический настрой писателя не проявляется столь ярко и откровенно в первом романе «Пятикнижия» – «Преступлении и наказании». Но если внимательнее присмотреться, то мы увидим, что главный герой романа – Раскольников – своими мыслями, словами и поступками выражает те новые настроения, которые возникли в российском обществе. Патриархальная Россия уходила в прошлое, а будущее было тревожным и неопределенным[121]. Кто-то ждал неизбежную катастрофу (проявлением таких ожиданий стало появление многих сект в России). А кто-то решил противостоять энтропийным процессам, которые сопутствовали вступлению России на путь капитализма (правда, во времена Достоевского в России слова «капитализм» еще не было). Это растущая бедность и социальная поляризация общества, бросающаяся в глаза несправедливость и падение нравственности. В романе «Бесы» мы видим нигилистов, которые, пользуясь настроениями народа, решили навести «порядок» с помощью убийств и страха, фактически добив старое общество. И загнав всех в тоталитарный строй с его формальным «равенством» и формальной «справедливостью», где совесть человеку уже будет не нужна, так как определять, «что такое хорошо и что такое плохо», будут начальники из числа этих самых «бесов».

В «Преступлении и наказании» главный герой Родион Раскольников справедливо возмущается той несправедливостью, которая его окружает. Особенно она бросается в глаза в Петербурге – городе контрастов, где обитает герой. Он хочет и готов и бороться с этой несправедливостью. Причем путем прямого, физического воздействия на эту действительность, в том числе путем убийства тех людей, которые, с его точки зрения, являются носителями и причинами несправедливости. Но, размышляя на темы борьбы, он приходит к выводу, что успешная борьба по силам лишь особым, «избранным» людям, а все остальные, строго говоря, даже не люди, а «недочеловеки», или «человеческий материал», из которого иногда могут выходить сверхлюди. Вот рассуждения Родиона: «Я только в главную мысль мою верю. Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант сказать в среде своей новое слово».

И Раскольников постепенно созревает до осознания, что хочет и готов стать таким «избранным», или «сверхчеловеком». Раскольников одержим фанатичной идеей – стать «сильным», таким как, например, Магомет или Наполеон. В романе «Бесы» Петр Верховенский и Николай Ставрогин себя ощущают особыми людьми, из породы «сверхчеловека». Но там стремление к «избранности» продиктовано желанием власти. У Родиона Раскольникова мотивация вполне «благородная» – не жажда власти, славы и, тем более, богатства, а борьба за справедливость, построение нового мира (что-то в духе утопии Фурье, которым увлекался в молодости сам Достоевский). И формула у Раскольникова красивая: «цель оправдывает средства». Раскольников полагает, что если надо ради высокой цели кого-то убить или еще какую-то «привычную» норму преступить, то ты можешь и даже обязан убить и преступить. И не важно, что убийство и многие другие решительные действия нарушают заповеди Божии. Для «сильного» человека они не указ, потому что такой человек сам – бог. По мнению Раскольникова, для людей «низших» ключевым является слово «обязан»; для «высших» – «имею право». Кстати, всю эту философию Раскольников изложил в своей статье «О преступлении», которая была опубликована незадолго до совершенного им преступления и которую ему пришлось обсуждать со следователем Порфирием Петровичем.

«Раскольников – правдолюбец. Мир в его глазах несправедлив, и он решается заняться исправлением мира по своим нравственным лекалам. Обратим на это внимание, ибо правдолюбцы и идеалисты очень опасны. Они благотворны, если верят в Бога и с Ним – Единым Человеколюбцем – пытаются лечить язвы мира. Если же они безбожны, как Сальери, и, как Сальери, раздражены несправедливостью, то их потуги эту самую справедливость установить будут пахнуть серой»[122].

Кроме того, Раскольников – рационально мыслящий человек. Незадолго до убийства старухи-процентщицы (когда Родион еще не принял решения о покушении) в кабаке он подслушал разговор незнакомых ему офицера и студента. Они обсуждали как раз эту самую старуху, и услышанное его поразило: «За одну жизнь – тысячи жизней, спасенных от гниения и разложения. Одна смерть и сто жизней взамен – да ведь тут арифметика!» Но еще до этого эпизода Раскольников, мысленно готовясь к убийству, убеждает себя, что во всех его расчетах все «ясно как день, справедливо, как арифметика». Арифметика становится средством холодного расчета, дополняющего доводы чистого разума, логики. Позднее (уже после убийства старухи) Родион Раскольников беседует с очень умным, проницательным следователем Порфирием Петровичем. Последний замечает упомянутую особенность Раскольникова и говорит ему: «…вы выше ум человеческий цените, по примеру всей молодежи. Игривая острота ума и отвлеченные доводы рассудка вас соблазняют-с…»

Чтобы возник новый справедливый мир всеобщего счастья, надо активно вырывать «сорняки» на старом поле. Т. е. избавляться от тех, кто мешает всеобщему счастью. Вот и решил Раскольников «протестировать» себя: «сверхчеловек» ли я или «тварь дрожащая»? И для начала задумал вырвать совсем небольшой «сорняк» под названием «старуха-процентщица».

Убийство старухи Алены Ивановны, к удивлению Раскольникова, не сделало его «сверхчеловеком». Решимость выдергивать другие «сорняки» неожиданным образом исчезла. Он почувствовал себя той самой «дрожащею тварью», о которой говорил до этого с презрением. И поначалу переживал по поводу того, что не сумел достойно «сдать экзамен».

Задавался, например, вопросом: почему не убил себя? Ведь суицид – также одно из сильнейших доказательств того, что такой человек действительно является богом. Философия суицида в романе «Преступление и наказание» обозначена в рассуждениях Родиона Раскольникова лишь несколькими штрихами. Полное свое выражение она нашла уже в романе «Бесы». Ее выразителем явился Кириллов (в конце концов этот герой действительно покончил с собой).

Также Родион мучился вопросом: зачем он сам пошел с повинной, сдался следователям? Затем начался период самооправданий. Даже через полтора года, на каторге, он по-прежнему исповедует свою «арифметику»: «Он строго судил себя, и ожесточенная совесть его не нашла никакой особенно ужасной вины его в прошедшем, кроме разве простого промаху, который со всяким мог случиться. <.. > он не раскаивался в своем преступлении…» Но время от времени нашего героя начинает посещать чувство вины. Он, например, никак не может разобраться: как быть с убийством Лизаветы, ни в чем не повинной, которая просто оказалась на пути осуществления «гениального» плана Родиона Раскольникова? Помимо своей воли Родион начинает чувствовать себя преступником. Начинается внутренняя борьба в душе Раскольникова. И он в конце романа (уже в ссылке, года два после осуждения) начинает понимать, что формальное осуждение, ссылка – необходимое, но недостаточное условие для того, чтобы он мог действительно получить в дальнейшем право на жизнь. Необходимо внутреннее покаяние, без которого настоящей, т. е. вечной жизни не будет.

Заметим, что никаких внутренних борений в душах нигилистов в романе «Бесы» не происходит. У Раскольникова изначально душа не была полностью убита. Медленно и болезненно она начала оживать (в том числе благодаря Соне Мармеладовой, которая отправилась с Родионом в ссылку). А вот у Верховенского, Ставрогина и других «бесов» она уже давно была убита. Они уже действуют не по своей воле. Как одержимые они исполняют команды своего «начальника» – дьявола. Кстати, подобного рода людей святитель Николай Сербский называл «бесоподобными»[123].

Раскольников – яркий пример «эсхатологического» героя, который существует в координатах «жизнь – смерть», другие вопросы у него уходят на второй и третий план. Раскольникова в контексте темы Апокалипсиса следует вспомнить и по другой причине. Дело в том, что к романам и другим произведениям Достоевского большой интерес проявлял немецкий философ Фридрих Ницше. Тот самый, который создал свою пресловутую теорию «сверхчеловека». К прототипам сверхчеловека, являвшими собой «виртуозов жизни», Ф. Ницше относил Александра Македонского, Юлия Цезаря, Чезаре Борджиа и Наполеона.

Многие исследователи творчества Ницше говорят, что к мысли о «сверхчеловеке» его подтолкнули рассуждения Родиона Раскольникова[124]. Только Ницше отсек все угрызения совести «слабака» Раскольникова, которые мучили героя после убийства. А позаимствовал лишь его «философию», которая подвигла Родиона к убийству. У Ницше везде прямо или подспудно присутствует мысль, мучающая тех, кто желает стать сверхчеловеком (в том числе и в первую очередь самого Фридриха Ницше): «Смогу ли я переступить или нет?» А это ведь вопрос Родиона Раскольникова.

В конце концов в 1888 году Ницше пишет свою скандальную книгу «Антихрист. Проклятие христианству» (через 22 года после выхода в свет на русском языке романа «Преступление и наказание»). Там мы видим образ антихриста, очень напоминающий того самого «сверхчеловека», который родился в сознании Раскольникова. Конечно, Родиону Раскольникову и в страшном сне не могло присниться, что его формулы «цель оправдывает средства», «имею право», «все могу» и подобные им станут идеологическим оправданием и обоснованием для тех, кто вполне осознанно будет стремиться стать первыми даже среди немногих «избранных». А такой «первый» у Ницше именуется антихристом. И Фридрих Ницше, будучи душевно и духовно нездоровым человеком, себя называл «антихристом».

«Преступление и наказание». Последний сон Раскольникова как прообраз событий Апокалипсиса

Обращу внимание еще на один сюжет из романа «Преступление и наказание». Этот сюжет уже из «Эпилога», когда Родион Раскольников находится на каторге. Там он заболевает, оказывается в лазарете, где его посещает весьма загадочный, пророческий сон. Приведу его полностью: «…Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат: созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные, предназначенные начать новый род людей и новую жизнь, обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса…»

Все исследователи творчества Ф. М. Достоевского единодушны в мнении, что этот сон навеян мотивами последней книги Священного Писания – Откровением Иоанна Богослова. Особенно близок к сну такой фрагмент Откровения: «И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы, и сказано было ей, чтобы не делала вреда траве земной и никакой зелени и никакому дереву, а только одним людям, которые не имеют печати Божией на челах своих… И мучение от нее подобно мучению от скорпиона, когда ужалит человека; в те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них… По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну… Лица же ее – как лица человеческие» (Откр.9:3–5).

Достоевский через сон Раскольникова в своеобразной, сжатой художественной форме рисует картину последних времен Апокалипсиса. Отчасти эта картина открывается в Евангелии от Матфея, главе 24, в которой называются признаки последних времен: «…восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все же это – начало болезней. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя Мое; и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга; и многие лжепророки восстанут, и прельстят многих; и, по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь…» (Мф.24:7-12). Многие комментаторы считали, что сон Раскольникова – пророческий знак, предвещающий катаклизмы, которые Россия будет переживать в первые десятилетия XX века (мировая бойня, революции, гражданская война).

Если проводить параллель с Апокалипсисом, то те несколько человек из сонного видения Раскольникова, которые выживут после катастрофы, – символическое изображение того остатка человечества, которое святые отцы называют «народом Божиим». Это те, о которых сказано в Откровении: «стан святых и город возлюбленный» (Откр.20:8). Это те, кто у Бога записаны в книге жизни и кого Бог примет в Небесном Иерусалиме: «И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни» (Откр.21:27).

А что это за загадочные «трихины», которые станут началом катастрофы? «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве…Появились какие-то новые трихины…» Моровая язва не раз встречается на страницах Священного Писания. В том числе как образ вразумления Божьего. Вспомним казни египетские, которые насылал Бог на фараона и жителей Египта. Казней было десять. Они были призваны вразумить фараона и позволить евреям выйти из Египта под предводительством Моисея в Землю обетованную. И две из них (пятая и шестая) связаны с моровой язвой. Одна поражала скот, другая – людей. Тела египтян покрылись нарывами, от которых не исцеляли ни лекарства, ни заклинания жрецов.

Писатель для описания моровой язвы использовал слово «трихины». Так Достоевский решил отозваться на те тревожные сообщения, которые появились в российских газетах в конце 1865 – начале 1866 г.: о никому не известных трихинах и о повальной болезни, причиняемой ими[125]. Тогдашняя паника в Европе и в России несколько напоминает ту, которая сегодня возникла в мире в связи с коронавирусом. Трихины для тогдашних людей (в том числе медиков) были еще более загадочны, чем сегодняшний COVID-19[126].

Я уже комментировал в одном из своих очерков сон Раскольникова и еще раз повторю: трихины использованы в качестве образа бесов, которые вселились в людей. Приведу аналогичное мнение литературоведа Н.А. Азаренко: «Весь эпизод есть метафорическое описание духовной жизни Раскольникова: «трихины» – это бесы, вселяющиеся в людей, в том числе и в душу главного героя»[127].

А вот что об этих трихинах пишет исследователь творчества Ф. М. Достоевского Юрий Корякин: ««Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей…» Не в том ли и состоит замысел Достоевского, чтобы разглядеть эти «трихины» как бы под микроскопом, чтобы подвергнуть микроскопическому же художественному анализу идеи и душу убийцы-самоубийцы – зачинателя всеобщего убийства-самоубийства, чтобы найти наконец противоядие «трихинам»? Увидеть будущее человечества через… микроскоп? Увидеть его в душе всего одного человека?.. Именно, именно: увидеть даль через глубину»[128].

«Никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали зараженные»