Тотор высовывался из моего кармана и вертелся во все стороны.
– Товарищ Эдгар! Пойди и забери балетку!
– Она в машине! Под таоракнаборстильсеном!
– Обойди с другой стороны! Твоя мама отвлечет этого douraka!
– Зачем нужна балетка? Мы опоздали!
– Niet! Положение еще можно спасти.
Монстр бушевал. Кажется, ему не понравилось сидеть в собственной вонючей балетке. Дважды клацнув мощными зубами, он откусил половину метлы. Я обошел машину сзади. Но когда я попал в поле зрения мамы, она заорала:
– Уходи! Уходи, сынок! Нет! Уходи!
Этот голос, в котором не было приказа, остановил меня. Я заколебался. Так и не знаю, какое решение я бы принял, если бы в гараже не раздался боевой клич:
– Не трогай мою маму! Сейчас расплющу твою крысиную морду!
Жеронима. Она неслась к нам с двадцатисантиметровой линейкой в одной руке и транспортиром – в другой.
– Йаааах!
Я отступил на шаг. Федор Федорович Тоторский зашевелился у меня в кармане:
– Балетка, товарищ! Davaï!
Мама отвела взгляд от чудовища.
– Жеронима, не подходи!
Таоракнаборстильсен воспользовался этим и прыгнул маме на горло. В бледном неоновом свете его блеклая кожа слегка светилась. Зубы щелкнули возле маминого носа. Из-за странного расположения рта ему пришлось опустить голову в попытке укусить. Голая нога, на которую он так и не успел надеть балетку, была маленькой, покрытой пупырышками, как кожа ощипанной курицы.
Моя старшая сестра прыгнула на спину существу, а я присоединился к свалке.
Расскажите мне, если узнаете, что может быть хуже разъяренного таоракнаборстильсена. Очень было бы интересно узнать. Монстр высунул из кучи-малы одну руку, схватил меня за ворот и подбросил в воздух. Ну что же, зато я действительно летел. Не очень далеко, конечно. До ближайшего бетонного столба. На землю я упал как мешок.
– Гардабур йек йек! Фикситрит! Агуль!
Ужасное существо исступленно кричало. У меня двоилось в глазах, кружилась голова. Я попробовал встать и продолжить бой, но не смог. Я задыхался. Вдруг я вспомнил про Тотора. Должно быть, я раздавил хомячка в лепешку. Я пошарил в кармане, ощупал одежду. Почетный корреспондент исчез.
– Вот тебе… прямо в челюсть… пакость! И… вот!
Конечно, это была моя сестра. Она сражалась как львица. От ее голоса у меня случился такой прилив сил, что я смог наконец встать. Нетвердым шагом я подошел к полю боя. Волосы мамы и Жеронимы сбились на лицо, обе они были креветочно-красного цвета. Кажется, их положение было не самым лучшим: две когтистые руки таоракнаборстильсена держали за горло сестру, а две другие – мою мать. Я стал глазами искать что-нибудь, чем можно было бы огреть монстра, но ручка метлы превратилась в щепки. Ну и ладно. Я прыгнул на чудовище ногами вперед. Как в боях без правил.
Мне неприятно это говорить, но я полностью облажался. Проскользил по цементному полу гаража, размахивая ногами в воздухе, и ударился головой.
– Фикситрит! Бульбуль агуль!
В металлическом голосе таоракнаборстильсена слышались победные нотки. Я опять не мог встать; в ушах звенело. Чудовище побеждало. Что оно с нами сделает? Я почувствовал запах фиалок. Может, это фантазия моего усталого мозга?
В гараже было практически тихо. Едва слышалось только свистящее дыхание мамы и Жеронимы. А еще – тихие дьявольские рулады, еле слышное победное пение существа, одетого в зеленую куртку. И тут кто-то высморкался. Довольно громко. Громкое сморкание отдалось эхом, отразившимся от столбов и стен почти пустынного подземелья. Таоракнаборстильсен обескураженно проговорил: «О нет!» Мне ничего не было видно, но мама издала удивленный возглас.
Когда я смог поднять голову, то увидел, что мама и сестра лежат одни, распластанные на пыльном цементе. Они были почти такими же грязными, как если бы их заставили пролезть через заводскую трубу. А чудовище пропало бесследно.
Но Жеронима по-прежнему сжимала в кулаке обломок транспортира. Мама же была так потрясена, что глаза у нее вылезали из орбит, а брови поползли кверху. Я сел. Что же случилось?
На улице, совсем близко, просигналила машина. Какой-то грузовик пикал, сдавая задом, потом прожужжал мотороллер. Мы по-прежнему жили в этом мире, ничего не изменилось.
Мама откашлялась.
– Что это было? Куда все делось?
Я хотел ответить: «Вот видишь? Теперь-то ты видишь, что таоракнаборстильсен существует!» Но тут я вспомнил, что дал обещание Федору Федоровичу Тоторскому. Но надо ли держать обещание, учитывая то, что произошло? Мне казалось, что теперь мама имеет право узнать правду. Так, а где же хомяк?
– Где Тотор? – спросила Жеронима.
– Дети… Что это было? – повторила мама. – Оно вернется?
Глава 21
– Niet! Дорогая мадам, он не вернется! Я сделаю так, что вам больше не будут докучать.
Федор Федорович Тоторский выпрыгнул из распахнутой двери «фиата». В двух лапах он держал балетку, которая была больше его самого.
– Правда, у нас есть всего две или три минуты, чтобы закрыть это в надежном месте. Поскольку у меня не было под рукой сахарной пудры…
– Са… сахарной пудры? – пробормотала мама.
– Da! Не имея сахарной пудры для проведения процесса расплавления-карамелизации, я вынужден был импровизировать и устроить надсмаркивание. Очень просто: сморкаетесь в балетку таоракнаборстильсена, так? И он возвращается в нее. Увы, ненадолго, как я вам уже объяснил.
– «Надсмаркивание»? Ну это уже совсем бред! – возмутилась Жеронима.
– Это только временное решение, – согласился почетный корреспондент. – Ах да! Чуть не забыл: еще потребуется провести детаоракнаборстильсенизацию для мадам. – Тотор указал на маму, которая поднялась и помогала встать Жерониме.
– Ничего вы мне не сделаете, – ответила она.
Затем она пробормотала себе под нос:
– Боже мой, я разговариваю с хомяком!
– Двух зайцев – одним выстрелом, – невозмутимо продолжил Федор Федорович Тоторский. – Вам предстоит забыть то, что вы видели, и избавиться от воздействия таоракнаборстильсена. Не беспокойтесь, я все беру на себя.
Мама отряхнула свою одежду.
– Воздействия? Не было никакого воздействия!
– Не было? А почему тогда вы взяли с собой в машину балетку таоракнаборстильсена? Почему вы не выбросили ее в мусор, как собирались?
– Потому что… М-м-м…
– Потому что, дорогая мадам, он хотел, чтобы вы убрали балетку подальше от вашего покорного слуги и тем самым дали ему возможность вернуться. Таоракнаборстильсены злые и страшные, но еще чертовски умные.
– Что же это… Да, действительно! Мне не нужна была эта вонючая обувь! Он что – внедрил мне что-то в голову?
– Вряд ли у него на это было время и силы. В состоянии расплавления-карамелизации его возможности сильно ограничены.
– А дети?
– У них иммунитет, будьте спокойны. Их мозг слишком маленький.
– Выходит, хомячкам тоже нечего бояться, – насмешливо заметила Жеронима.
Федор Федорович Тоторский приложил щеку к балетке:
– Так! Нагревается! Время уходит! Bistro, bistro, надо запереть это в надежном месте!
Я стал думать, но у меня не вышло: от всех этих ударов мой мозг превратился в холодец – мне в голову не приходило никаких идей.
– Хорошо бы это было что-то прочное, – добавил Тотор.
Мама бросилась к хомячку. Мне даже на секунду показалось, что она хочет напасть на него. Она вырвала из его лап балетку, открыла багажник «фиата», бросила туда туфлю и захлопнула крышку.
– Хоть чему-то послужит эта рухлядь!
– Поздравляю, дорогая мадам!
– Я вызову полицию. Нет! Пожарных! Нет! Пожарных и полицию!
Русский хомячок вытянул вперед лапки, словно регулировщик:
– Ничего не делайте! Было бы крайне прискорбно, дорогая мадам, в рамках…
– Где мой мобильник? А, вот он.
Глухой удар сотряс кузов «панды» изнутри; затем еще один. Наконец металлический голос прорычал:
– Мурррхмурррх? Ап йек!
Вот какой он, нежный лесной дух, так мечтавший вернуться к своим друзьям. Очаровательный маленький дух, любитель фиалкового ликера, которому я помог избавиться от проклятия злой колдуньи…
– Алло, полиция? Елки-палки, в подвале нет связи! – сказала мама. – Пойдемте, дети, позвоним с улицы.
Тотор встал во весь рост – десять сантиметров – и пошел на нас:
– Я не могу вам этого позволить, мадам.
– Месье хомяк…
– Niet! Невозможно! Если Скрытый мир называется Скрытым миром, то потому, что он скрыт. Я прошу меня извинить, но niet.
Тут вмешалась Жеронима:
– Пошел вон, пучок шерсти, или я раздавлю тебя, как окурок! Мама может звонить, если хочет.
Федор Федорович Тоторский вновь поднял лапки, теперь словно дирижер:
– Я не очень люблю это делать, но вы меня вынуждаете. Балауль! Бааалауль!
– Даже не… – начала было моя сестра.
Из пола гаража стремительно выросла лиана и, изгибаясь, обвила Жерониму, которая стала похожа на колбасу, перетянутую веревочками. В следующую секунду та же судьба постигла маму. Затем почетный корреспондент посмотрел на меня.
– Мне потребуется твоя помощь, чтобы избавиться от таоракнаборстильсена. Один я не справлюсь, товарищ.
Монстр уже вовсю бился и ревел в багажнике «фиата». Мысль о том, чтобы вновь с ним сразиться, показалась мне не очень заманчивой.
– Освободи меня, – потребовала Жеронима, которая дергалась, тщетно пытаясь выбраться из колец растения.
– Беги! Зови на помощь! – сказала мама.
Легким движением крошечной лапки Тотор приказал растениям подняться чуть выше и закрыть пленницам рот.
– Davaï, Эдгар. Это займет совсем не много времени. Ты окажешь услугу своей семье. И обоим мирам. Заметь, я мог бы и тебя связать, но я этого не сделал.
– Немедленно освободи мою сестру и маму!
– Они бросятся на улицу и всем все расскажут. Это против правил. У меня записано в журнале.
Бонк!
На крышке багажника возникла выпуклая шишка.
Бонк! Бонк!
Еще две.
– К таоракнаборстильсену возвращаются силы, товарищ.
Я покосился на маму. Она возмущенно выкатила глаза, но совсем не могла пошевелиться.
– Поторопись, товарищ Эдгар. Если придет кто-нибудь еще, начнутся проблемы. Я не хочу связывать весь квартал.
Разве у меня был выбор? Если бы и я оказался связанным лианой, разве я сумел бы помочь маме и Жерониме?
Глава 22
Самым сильным в сложившейся ситуации был Федор Федорович Тоторский. Мне оставалось только подчиниться.
– Говори, что я должен сделать.
– Balchoïe spassiba! Возьми меня в левую руку. Нет, в левую – это важно! И пойди открой багажник.
– С ума сошел?
– Не беспокойся. Должно получиться.
– «Должно»?
– Bojemoï! Вы, люди, настоящие… как бы сказала твоя сестра? Бояки?
Задетый за живое, я подошел к «фиату-панде». Машина тряслась под яростными ударами таоракнаборстильсена. Я протянул правую руку к замку багажника.
– Секунду, товарищ. Наша цель – вновь добыть балетку.
– Ох, это уже наваждение какое-то. К тому же на этот раз у него было достаточно времени, чтобы ее надеть!
– Может, он не заметил ее в темноте.
– Вообще-то он немного пожил в темноте. Мне кажется, он неплохо там себя чувствует.
– Надо рискнуть.
– Еще одно надсмаркивание?
– Это было бы смехотворно! Нет, мы будем использовать намного более совершенный способ.
Сапфировый хомяк с умным видом поднял палец.
– Если я дотронусь до балетки, когда буду находиться в левой руке человека, возникнет химический феномен, который…
– Эдгар, сынок! Ты что тут делаешь?
Еще не обернувшись, я узнал голос отца. Он спускался по пандусу с улицы в гараж.
– В метро забастовка. Я забежал за мопедом. Его так пристегнули рядом с домом… А-а-а!
В его поле зрения попали сестра и мама, связанные, как колбаски.
– Девочки!!! Но кто кто что что?!?
Жеронима, словно орк, испускала из ноздрей пар. Мама мотала головой из стороны в сторону, как те собачки, которых ставят под стекло автомобиля.
– Я вас развяжу!
Федор Федорович Тоторский тяжело вздохнул, затем поднял лапки.
– А теперь, товарищ Эдгар, надо пошевеливаться.
Я напоследок взглянул на папу. Нос ему щекотал листок опутавшего его растения. Я чувствовал такую вину, что подошел и попытался оторвать этот листок. Но тот был твердый, словно из металла.
Бонк! Кряк!
В середине крышки багажника образовалась дыра. В ней показался бледный когтистый палец. Почетный корреспондент, сидевший в моей левой руке, подпрыгнул.
– Baran! Ты видишь, что происходит, пока мы теряем время!
Из дыры послышался такой пронзительный крик таоракнаборстильсена, что я зажал уши обеими руками. Тотор упал на пол. Раздался звук быстрых шагов. В гараж ворвались люди: мадам Н\'Густро, торговавшая по соседству телефонами, продавец табачного киоска месье Лепетипон и даже полицейский в надетой задом наперед фуражке.
Русский хомяк, крайне раздраженный, зарычал, а из дырки в багажнике «фиата» высовывалась уже целая рука.
– У, – сказала мадам Н\'Густро.
– И, – сказал месье Лепетипон.
– Национальная полиция! – сказал полицейский.
Федор Федорович Тоторский вяло поднял лапки и опустил их.
– Ай… У меня больше нет силы.
С жутким скрежетом дыра в багажнике расширилась, и из нее высунулась голова таоракнаборстильсена. За головой последовало туловище.
– Ваши… ваши документы! – промямлил полицейский, тщетно пытаясь (так дрожали его руки) вытащить оружие из кобуры.
Стоя на машине, чудовище вытянуло в стороны все свои руки; в неоновом свете поблескивала его зеленая куртка. Монстр захохотал. Это был не очень приятный звук – словно бросили лопату гравия в бак стиральной машины и включили ее на «отжим». Месье Лепетипон закрыл лицо руками и смотрел на происходящее сквозь пальцы, словно актриса, изображающая испуг, в черно-белом фильме ужасов.
– Йек! Фикситрит! Грязные людишки! Сейчас я вас…
– Стой, негодяй!
Я повернул голову. Я уже всякое перевидал за предыдущие несколько дней, но, увидев это, решил, что окончательно сбрендил: посреди гаража стоял зеленый мусорный бак. Он опять заговорил, и его крышка стала подниматься и опускаться в такт словам.
– Не бойтесь, смелые люди! Я здесь, чтобы защитить вас.
– Великий! – вскричал Федор Федорович Тоторский, и голос его задрожал от волнения и почтения.
– Э-э-э, выходите из машины, – сказал полицейский.
– Больдамак! – проорал таоракнаборстильсен.
И тут все замерли, превратились в статуи. Буквально. Монстр, мой папа, моя мама, Жеронима, продавщица телефонов, продавец из табачного ларька, полицейский, Тотор и я. Я мог думать и слышать, но мое тело было как каменное. Зеленый бак прохлопал своей крышкой:
– Замечательно. Так нам будет лучше видно. Не бойтесь, стеклянизация длится недолго.
Глава 23
Тон у бака был высокомерный, немного снисходительный, как у того, кто привык командовать.
– Федор Федорович, вы оказались не на высоте своего положения почетного корреспондента. Вы дали себя обойти. Вы заслуживаете, чтобы вас растрескали. Но Скрытый мир умеет быть великодушным: мы просто понизим вас в должности.
Я мог двигать только глазами и внимательно посмотрел на Тотора. Кажется, во взгляде хомяка проявился панический блеск.
– Что касается вас, людей, – я полагаю, вы будете мне вечно благодарны за то, что я вас спас от таоракнаборстильсена. Это нормально. Тем не менее… Тем не менее, поскольку у меня к вам нет никакого доверия, я очищу вашу память за последние сорок восемь… нет, семьдесят два часа. Однако это работает только у взрослых, а я вижу, что здесь есть дети. Не следует ли растрескать и их? Не слишком ли они хвастливы, смогут ли они держать язык за зубами, эти маленькие негодяи? Не станут ли они… как у вас говорят? «Бахвалиться на переменках», потому что я не смог… как у вас говорят? «Удалить их историю»?
Если бы раньше кто-нибудь сказал мне, что однажды меня повергнет в ужас мусорный бак, я бы не поверил. Особенно неприятно было то, что при стеклянизации сохраняется обоняние, и я чувствовал исходящую от бака вонь капусты и протухшего йогурта. Но при этом Великий, как его назвал пониженный теперь в звании почетный корреспондент, был представительным и властным. Он медленно подъехал к таоракнаборстильсену, застывшему в угрожающей позе.
– Именем Зеленых сил Скрытого мира, властью, доверенной мне, я, Великий, именуемый Одиннадцатым, растрескиваю тебя.
Крышка помойного бака широко распахнулась; из нее вылетело что-то похожее на красный язык, который стал бить монстра по голове, туловищу и конечностям так быстро, что я бы не заметил этого, если бы после каждого удара на застывшем теле не возникала трещина. Таоракнаборстильсен захрустел, захрустел…
Бах!
И рассыпался, как закаленное стекло.
Великий наклонился, чтобы всосать в себя кусочки чудовища. Кончиком языка он тщательно собрал все мельчайшие частички, оставшиеся на полу гаража.
Так вот что значит – быть растресканным.
– Да, эти тяжелые сцены обычно производят сильное впечатление на маленьких людей, но таков закон. Это Кодекс, – проговорил бак. – Ну что, все ясно? Оба ребенка будут молчать? Потому что одно только слово…
Если бы я мог шевелиться, я бы закивал головой изо всех сил. И Жеронима тоже, уверен.
– Хорошо. До свидания, люди.
Крышка Великого стукнула в последний раз. Вдруг оказалось, что я могу двигаться. А лианы больше не обвивали сестру и моих родителей. Они убрались обратно под землю, оставив на полу гаража крошечные отверстия. Федор Федорович Тоторский что-то пропищал.
Взрослые отряхнулись; вид у них был потерянный. Я решил, что надо что-нибудь сказать.
– Это был просто громкий звук выхлопной трубы! Ничего страшного!
Жеронима незаметно показала большой палец: «Молодец!»
– Что делает эта помойка посреди гаража? – спросила мама.
– Ой, кто-то пробил дыру в «панде»! – простонал папа.
Родители отправились работать, очень удивленные тем, что почему-то так сильно опоздали. Чтобы отец зря не ходил к метро (ведь он же все забыл), Жеронима сказала, что слышала по радио про забастовку.
Он взял мопед. Мама, поскольку «панда» не хотела заводиться, отправилась на работу пешком. По пути она проводила нас в школу.
Мадам Н\'Густо, месье Лепетипон и полицейский с озадаченными лицами ушли из гаража.
Мне казалось, что этот день длится пять веков. После уроков мы с сестрой поторопились домой, чтобы поскорее все обсудить с Федором Федоровичем Тоторским. Уходя, мы успели только посадить его в клетку.
Жеронима постучала пальцами по прутьям:
– Ну как дела, русак?
– И-и-ик! – ответил почетный корреспондент.
– А нормально ты не хочешь поговорить?
– И-и-ик! И-и-ик!
– Как же меня бесит этот кр…
Я остановил сестру, которая вновь собиралась устроить хомячку шейкер.
– Ты что – не поняла? Его же понизили!
– Подумаешь! – прорычала Жеронима. – Ну, обиделся, но это не значит, что надо вести себя со мной как с дурочкой. Сейчас я ему…
– Ты не понимаешь? Понизить в должности – это значит сделать обычным хомячком.
– Да нет же! Это он издевается над нами! Он принимает нас за… или ты думаешь?.. Значит, это и есть – понизить в должности? Но это чудовищно!
– Посмотри, он вполне доволен.
Сапфировый хомяк крутился в своем колесе. Позанимавшись, он стал пить из крошечной поилки, закрепленной между прутьями.
– Э-э-э… Spassiba bojemoï bistro, – попробовал я наугад.
– Ик-и-ик-ик! – ответил мне Федор Федорович Тоторский, который теперь был просто Тотором.
– Это чудовищно, – повторила Жеронима.
Она взяла в руку маленькое существо, которое зарылось мордочкой ей в ладонь.
– Теперь, – сказала она, – мы даже не сможем поругаться.
Весь вечер пришлось объяснять родителям, почему окно в моей спальне разбито. Великий отлично справился со своей работой: ни папа, ни мама ничего не помнили. Я рассказал, что был сильный порыв ветра, а они об этом забыли. На меня смотрели с подозрением. Но когда отец понял, что это он заклеивал окно, то лишь почесал в затылке.
– Кажется, надо отдохнуть. Уже сам не помню, что делаю.
Мама, всегда такая организованная, крутилась в спальне, как дервиш.
– Куда я дела это проклятое пальто? Господи, да что у меня с головой? А что это за записка? Что? Я записалась к зубному? Но когда я успела? Скажите, пока я не забыла, я ходила в магазин?
Жеронима гладила Тотора по голове. Иногда я слышал, как она его тихонько обзывает в надежде получить ответ, но русский хомяк, достойный представитель своего вида, только пищал, бегал в колесе или спал. Несмотря на усталость, мы с сестрой дождались, пока родители заснут, и отправились в черную комнату. Мы закрылись там, не включая света. Наверное, это было глупо или опрометчиво, или и то и другое, но ничего не произошло. Не было даже намека на запах фиалок.
Я хотел отдать хомячка Джалиле. Она улыбнулась мне своей обезоруживающей улыбкой:
– Понравился Тотор твоему другу? Красивый, да? А еще умный.
«Хм, сейчас он намного глупее», – подумал я. Но, конечно, вслух этого не сказал.
– Все решили, что он классный. Ты можешь иногда мне его давать? Знаешь, его очень полюбила моя старшая сестра, Жеронима.
– А она будет хорошо за ним ухаживать?
– Конечно, конечно! Она очень добрая. Да, очень добрая.
– Тогда пусть он живет у вас.
– Ну нет, я не могу. Ты будешь по нему скучать!
– Я буду его у тебя навещать. Если хочешь.
Джалила у меня дома? Я был в таком восторге, что возвращался назад вприпрыжку, неся клетку с хомячком под мышкой. Мыслями я был далеко, поэтому не заметил мусорный бак на углу и врезался в него.
– Простите, месье, – проговорил я и пошел дальше.
Все-таки лишняя осторожность никогда не помешает.
Об авторе
ЖАН-ФРАНСУА ШАБА – французский писатель, лауреат множества литературных премий, автор более 80 книг для детей. На родине его произведения даже включены в школьную программу. Он пишет о детях и для детей с юмором, сочувствием и оптимизмом. Эта повесть – первое его произведение, переведенное на русский язык.