Он подвел меня к неприметной двери, незаметной из-за книжного шкафа.

За дверью оказалась очень уютная комната с мягким диваном и плазмой на стене.

— Тут еще есть туалет и душ, — сказал Василий. — Это гостевая, но комнатой редко пользуются. В шкафу чистое белье. Окна выходят на дорогу, но машины ездят редко, тебе не помешают. И здесь можно курить, никто не заметит.

— Говоришь, что здесь никто не ночевал, а сам в курсе, что в комнате курят?

— Зараза ты, Иванова.

Я прошла через комнату и бросила сумку на диван.

Обернулась к Васе. Он стоял в дверях и выглядел словно побитая собака.

— Если я больше не нужен, то пойду, — сказал он. — Что-то еще нужно, Тань?

— Я бы все-таки выпила кофе, — призналась я. — Где это можно сделать?

— Иди дальше, там упрешься в дверь. Кухня там.





Я ворочалась, наверное, часа два. Сна не было ни в одном глазу. Не помогли ни соцсети в мобильном, ни обнаруженный в интернете «маджонг». С тоской вспомнила свои волшебные «косточки», забытые дома. Сейчас они были бы очень кстати.

Ни одна поза не казалась уютной. Побаливали глаза, и это мне совсем не нравилось. Скорее всего, последствия удара будут куда серьезнее, чем я предполагала.

В конце концов, проклиная свою нервную систему, я встала с дивана, оделась и вышла из комнаты.

В доме царила полная тишина. Но, прислушавшись, я все же уловила какой-то посторонний звук. Он был едва различим, и было непонятно, откуда он исходит.

Сделав несколько шагов, я увидела Антона, который все так же спал в кресле, запрокинув голову, и едва слышно похрапывал во сне. Именно этот звук я слышала.

Свет на первом этаже был приглушенным. Он исходил от трех настенных светильников, расположенных друг от друга на достаточно большом расстоянии.

Хотелось пить.

Дойдя до двери, за которой находилась кухня, я еще раз прислушалась. Негоже, чтобы меня застали крадущейся во мраке ночи. Все-таки я человек посторонний, мало ли что.

Кухня, вопреки ожиданиям, оказалась совсем небольшой, но оборудованной крутыми приборами, призванными улучшить качество жизни. Чего тут только не было. Я обнаружила миксер, блендер, йогуртницу, скромную капельную кофеварку и соседствующую с ней навороченную кофемашину, тостер, соковыжималку и какой-то прибор, о назначении которого даже не знала. Похоже, работа руками была у Шумских не в почете.

Но мне просто хотелось выпить кофейку.

После недолгих поисков я обнаружила банку с молотым кофе и, с опаской поглядывая на кофемашину, все же выбрала кофеварку. Залила в отсек воду, насыпала в фильтр кофе, нажала на кнопку и стала ждать.

Сегодняшний день никак не хотел выветриваться из головы. Если бы не эпичное его завершение, то я бы, возможно, уже крепко спала. Но какой тут сон после всего, что произошло?

Я то и дело возвращалась к событиям праздника, мысленно рассматривая гостей и пытаясь вспомнить их имена.

Я хорошо запомнила сестру Елены и ее мужа. Ольга и Роман, если не путаю. Женаты больше семи лет, о чем Ольга сама сообщила во время произнесения тоста. Дальше у нас кто? А дальше у нас Игорь Мареев и его спутница Наталья, из-за которой, скорее всего, и случился весь сыр-бор. То ли Наталья напилась и решила повиснуть на Васе, то ли между ними уже давно искры летали, все закончилось тем, что Игорь не выдержал и хорошенько навалял Шумскому. Казалось бы, все ясно. Подогретые спиртным самолюбие, ревность и испытанное унижение вырвались из оскорбленного собственника и в виде крепких мареевских кулаков обрушились на хозяина дома. Но все ли было так просто?

По кухне поплыл тягучий сладковатый аромат. Колба постепенно наполнялась темной жидкостью. Едва слышно гудел огромный холодильник в углу. А я все еще пыталась разобраться в том, что произошло.

Почему же все-таки Игорь набросился на Василия? Из-за чего? Подозревал Наталью в измене? Увидел, как она отправилась вслед за Васей в дом, а потом оба словно забыли про то, что их половинки все еще ждут за столом?

А если все было не так? Если Игорь ничего не знал и даже не думал о том, что Наталью и Василия что-то связывает? Он мог просто увидеть растерянного Саранского, который пулей вылетел из дома и путано объяснил отсутствие Васи среди гостей. Марееву хватило — и Шумской получил леща. Но на самом деле Наталья могла находиться где угодно. Ее тошнило, у нее прихватило живот, она решила позвонить кому-то или позвонили ей, споткнулась, разбила лицо, сбежала, прячется, плачет. Вариантов много, но почему Мареев решил, что она ему изменяла?

Однако Игорь объяснил ее отсутствие именно так. Иначе бы он не набросился с кулаками.

Нет, он, конечно, мог бы выйти из себя и по другой причине, но что же это за причина, если ты не можешь сдержаться? Ведь до этого они общались нормально, даже шашлыки вместе газеткой обмахивали, я это отлично запомнила.

Я попыталась вспомнить Наталью. Сначала она показалась мне недалекой капризной куклой, но Антон просветил: в прошлом она учитель истории. После этого я взглянула на нее другими глазами.

Значит, у девчонки за плечами высшее образование и есть опыт работы в школе, а легкомысленных глупышек там особо долго терпеть не станут.

Сидя за столом, я изредка ловила на себе ее заинтересованный взгляд. Потом, покидая тусовку, она почему-то похвалила мой прикид. Ни с того ни с сего. Может быть, девушка имела на меня какие-то виды? Это вряд ли, я бы почувствовала. Да и она вела бы себя немного по-другому. И начала бы подкатывать немного раньше. Нет, это не вариант.

Вдруг вспомнился момент, который я совсем упустила из вида. Саранский грубо и по-хозяйски схватил меня за руку, спутав с Натальей. Потом, правда, извинился и сразу перевел все в шутку, будто бы хотел, чтобы я поскорее забыла о неловком моменте. С одной стороны, ничего страшного не произошло. Ну, схватил, ну, ошибся. А вот с другой все выглядело иначе. Уж слишком властным был его жест. Так себя с чужими девушками не ведут.

Но больше всех меня удивила Елена. Вот уж совсем закрытая книга. Острая, черная с вкраплениями алого цвета, гибкая, словно змея. Другой образ я не могла представить. С детьми она была жесткой, с их няней, которую я так и не увидела, ведет себя по-хамски. Мужа откровенно презирает и открыто демонстрирует это перед другими.

Как там сказал Антон во время нашей вылазки за ворота? «Ваське такая и нужна. Такая, как ты». И добавил, что в семье друга не все так уж хорошо, как кажется.

Вот что это было, к чему он ляпнул? Почему решил поделиться со мной тем, что меня совсем не касается?

Кофеварка издала «гортанный» звук, известивший меня о том, что весь кофе уже в колбе.

Я достала из шкафа первую попавшуюся чашку, наполнила до краев и вышла из кухни. Но ноги не несли обратно в комнату, где я так и не смогла уснуть.

Нет, конечно, я могла бы покурить и там, но вдруг резко захотелось на свежий воздух.

Антон успел перевернуться на другой бок, но при этом нижняя половина его тела почти съехала на пол.

Решив не будить усталого человека, я подошла к входной двери и распахнула ее настежь, а в следующий миг от неожиданности чуть не уронила чашку.

— Твою мать, — выругалась я, потому что от моего резкого торможения горячий кофе все-таки выплеснулся из чашки на пальцы.

Сторож стоял возле самой двери. Разумеется, он не ожидал, что в дверях кто-то покажется. Время все-таки не детское. Все должны спать, а не расхаживать.

Я помахала пострадавшей рукой. Сторож покачал головой.

— Сильно обожглась?

— Нет.

— Испугала ты меня, Таня, — проворчал он. — А ведь я в Афгане служил. Думал, что после этого в жизни не дернусь.

— Все мы думаем, что всегда наготове, а потом выясняется, что пистолет так и стоит на предохранителе, — возразила я.

— Умная не по годам, — пригвоздил Егор Николаевич.

— И не против составить вам компанию, — улыбнулась я. — А можно не выходить за ворота, чтобы покурить? А то мне страшно, Егор Николаевич.

— Черт с тобой, кури. Все равно все спят.

Давно я не была за городом в это время суток. Уже и забыла, что звезды здесь ярче, а ночи темнее. Что деревья могут не только шуметь, но и скрипеть, а песенки сверчков звучат просто оглушительно. И воздух здесь был другим. Не сказать, что в городе я задыхаюсь, но тут какой-то свой, особенный привкус. И даже в темноте ощущается простор.

— А вы и ночью работаете? — удивилась я. — Егор Николаевич, когда же вы спите?

— Сплю, сплю, не беспокойся. Обход сделал, скоро пойду ложиться. Проснусь часов в восемь утра и снова на работу.

— Что, прямо настоящий обход? С заглядыванием во все уголки на предмет обнаружения подозрительной личности?

Сторож мой юмор не оценил.

— Зря смеешься. Надо быть готовым ко всему.

— Это правильно, — согласилась я.

— Участок большой, дом тоже немаленький. Всякое случиться может.

— Дом просто огромный, на первом этаже даже можно заблудиться, — подтвердила я. — А вы здесь давно работаете?

Егор Николаевич задумался.

— Давненько, — ответил он. — Как хозяева стали жить вместе, так я у них и обосновался.

— Стали жить вместе? Мне казалось, что они переехали сюда из города вдвоем.

— Немного не так, — поправил меня сторож. — Дому десять лет. Сначала Василий здесь жил один, года примерно два, а потом уже появилась Елена. Она же не местная, приехала издалека, своего угла не было, как я понял. А тут целый дворец с обоями. Вот и скажи, что мечты не сбываются?

На этом моменте я почувствовала что-то типа ревности. Не знаю, откуда взялось это чувство. Но и облегчение я тоже испытала, потому что думала, что Елена Шумская ведет себя по-царски в своем имении. Думала, что она возвела эти стены в каком-то смысле своими руками. Но на самом деле она когда-то пришла сюда на все готовое.

Как и я в каком-то смысле.





Похмелье бывает даже у тех, кто не брал в рот ни капли. Насмотрелся на пьяных — получи на другой день головную боль. Но лишнего накануне я не выпила. Два бокала вина, растянутые на несколько часов, вряд ли могли навредить. А вот кофе глубокой ночью — вполне.

Я села на диване и быстрыми движениями пальцев помассировало лицо. Приняла душ, почистила зубы.

Из зеркала на меня смотрела сомнительная личность с опухшим лицом. И кому я буду объяснять, что мне случайно досталось во время драки?

Домой, сразу домой, чтобы посторонние не пялились, а то в головах у некоторых случайных прохожих сразу же начинает работать безотказная машинка догадок и уверенности в собственной правоте.

Надо попросить у Елены разрешения покопаться в «шмоточной»: а вдруг найду там солнцезащитные очки?

Я оделась и решила прибраться в комнате, чтобы оставить ее в том виде, в котором она была до моего появления.

Но случилась неприятность. Перед сном, с разрешения Василия, я выкурила половинку сигареты прямо в комнате. После этого завернула ее в салфетку и оставила на подоконнике. А потом салфетка пропала. Скорее всего, ее увлек сквозняк от встряхиваемого мной постельного белья.

Очень не хотелось, чтобы улику кто-то нашел и связал со мной, и я, опустившись на колени, стала искать, заглядывая во все ближайшие углы, но салфетка как в воду канула.

И тут в дверь стали стучать, да так требовательно, что я решила, будто за мной пришел Интерпол.

Тот, кто хотел проникнуть внутрь, был настроен очень решительно, стучал громко, не выдерживая паузы между ударами. Человек попросту ломился в комнату.

— Минуточку! — крикнула я и с удвоенной силой продолжила искать злосчастную сигарету. И нашла-таки! Все это время она спокойно лежала под батареей, куда я заглянуть не догадалась.

Удары не прекращались.

— Имейте совесть, эй! — крикнула я, бросила находку в сумку и подошла к двери.

На пороге действительно стоял полицейский. Только погон на нем не оказалось, потому что он привык работать в штатском.

Увидев меня, он растерялся, но спустя мгновение взял себя в руки, отодвинул плечом в сторону и зашел в комнату.

— Когда ты успела в глаз получить? — строго спросил он.

— Сама тактичность, — тут же ответила я. — Случайно прилетело.

— Ты-то как здесь оказалась? — требовательно поинтересовался он.

— Могу задать тебе тот же вопрос, хотя знаю, что ты мне ответишь, — пробормотала я. — Кто?

— Шумский и его жена.

У меня отвалилась челюсть.

— Не может быть.

Он бегло осмотрел комнату, задержавшись взглядом на диване.

— У меня, Тань, к тебе будет столько вопросов, сколько никогда не было.

— Не удивил. Это твоя работа, а я бесплатное к ней приложение, которое не нужно скачивать и обновлять, потому что оно всегда под рукой, — ответила я. — Выкладывай. Что случилось?

Мы с подполковником Кирьяновым вышли на улицу, подальше от стен, у которых наверняка были уши.

Во дворе со вчерашнего вечера стоял джип Антона Саранского. Самого его, впрочем, пока что не было видно.

— Вызов поступил в шесть утра, — сообщил Кирьянов. — Некая Зоя Вересова сообщила, что несколько часов назад убила Василия Шумского, в доме которого работала няней. По ее словам, Шумский обманом заманил ее в свою спальню и попытался изнасиловать. Это увидела жена убитого и попыталась ему помешать. По словам Вересовой, Шумский приложил ее головой о стену, да так, что в стене теперь вмятина. Зоя улучила момент и, как она утверждает, находясь в сильном помутнении рассудка, схватила кинжал, который лежал на столе, и вонзила его Шумскому в шею. Обратилась к нам не сразу. Объяснила это тем, что некоторое время пребывала в шоке, а уже потом сообразила, что к чему.

— Разумеется, она не выбирала, куда бить, и не рассчитала силу удара?

— Разумеется, она же ничего не понимала, — спокойно ответил Кирьянов и покосился на небо. — Шумский еще дышал, когда его увозила «Скорая», но до больницы может не доехать.

— А его жена еще тут?

— Да, но за ней вот-вот приедет другая машина.

— Вы все уже осмотрели?

— Эксперт что-то возится, его и ждем.

Погода стояла пасмурная, но температура воздуха все равно оставалась высокой. К такому тропическому климату трудно было привыкнуть.

— Погоди-ка, Вов, — опомнилась я. — Напомни, чем ранили Шумского? Кинжалом?

— Кинжал-то сувенирный, но лезвие оказалось довольно прочным, — ответил Кирьянов. — Хозяйская спальня вся в крови.

Я молчала, переваривая услышанное.

Ох, Вася, Вася. Словно судьба специально свела нас на пустынном перекрестке.

— Ты же помнишь его? — осторожно спросила я у Кирьянова.

— Помню, — помедлив, ответил он. — Не только на работе пересекались.

— Правда?

— Ты знала, что у него мать в Израиле живет?

— Нет, Вов, он не рассказывал.

— Значит, и о другом не рассказывал, — заключил Кирьянов.

Кирьянов посмотрел в сторону дома.

Двери были нараспашку. На крыльце стоял Егор Николаевич с молодым оперативником. Сторож что-то деловито объяснял ему на словах и при этом сильно жестикулировал. Опер внимательно слушал. В какой-то момент Егор Николаевич нервно провел ладонью по лбу и вытер ее о брюки.

— Вскоре после того, как ты уволилась, кое-что случилось, — начал Кирьянов. — У нас младшая дочка тогда заболела. Вроде бы обычная простуда, но прихватило не по-детски. А потом началось что-то непонятное. Слабость, бледность, сонливость. Отвели ее к врачу. Мало ли, витамины надо попить или что-то еще сделать. Ну и кровь сдали на всякий случай.

Он прервался, стал внимательно разглядывать пышный куст, растущий метрах в десяти от дома.

— Короче, поставили онкологию.

— Да ты что… — ахнула я. — И молчал?

— Молчал. Иногда рассказать кому-то просто не можешь. Не получается.

Я была знакома и с женой Кирьянова, и с его дочками. Вовка обожал всех троих и по возможности держал в курсе, делясь тем, что происходит в их веселой семейке. Но о том, что его младшая дочь больна раком, я услышала впервые. Ему до сих пор было трудно говорить об этом.

— Шок, конечно. Справились, признаюсь, с трудом, — тихо продолжил он, глядя себе под ноги. — В общем, кое-как взяли себя в руки и стали обследовать. Один врач, другой, третий. Все в один голос говорят, что рак крови, что нам надо в больницу, что сейчас есть современные методы лечения, а это уже свет в окошке. А я, знаешь, заметил, что не могу свести всё воедино. Как об стену горох. Вроде бы специалисты, умные вещи говорят, а выйдешь за порог — в голове нет конкретики. Нет какого-то итога, понимаешь? Что-то не сходится то тут, то там, а медики в один голос: «Отклонения незначительны, они возможны, но вероятность диагноза девяносто процентов». Девяносто, а не сто, слышишь? То есть дуло к виску приставили, а когда ждать выстрел, не сказали. Только вот не к моему виску, а моего ребенка.

Он глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Рассказ давался ему тяжело, он старался не смотреть в глаза и делал вид, что очень интересуется окружающим миром и вообще говорит о каких-то скучных вещах.

— В результате решились на госпитализацию, тем более что дочка к тому времени уже чувствовала себя немного лучше, и мы решили воспользоваться моментом. Ну, знаешь, чтобы на руках ее не нести в приемный покой. Чтобы пошла своими ногами с боевым настроением. Жена тогда твердила, что все наладится, что не надо терять времени, что все выяснится. Играла перед ребенком роль, изображала силу и спокойствие. Все мы старались изображать. А по ночам сидели в интернете, читали форумы, статьи и запутывались еще больше. И понимали, что таких денег у нас нет и никогда не будет.

Назначили дату, подготовили дочку. Накануне я принес все заключения на работу, стал все заново пересматривать. Разложил их на столе, аж страшно стало от вида этого «архива». И тут Шумский на пороге. Заскочил перед тем, как уйти домой. Увидел меня и, как он потом объяснил, понял, что простым «до завтра» отделаться не сможет. Заметил на столе справки, заинтересовался, подошел. Я ему все и выложил. В таком отчаянии был, что вспоминать страшно. А он такой берет в руки результаты самого первого анализа крови и начинает рассматривать. Я тогда еще подумал: «Зачем ты это делаешь? Из вежливости?» А он мне: «Можно я эти справки с собой заберу? Есть знакомый врач, опытный. Может, что-то и подскажет, ведь лишнее мнение не помешает». Все справки я ему тут же и отдал. Не знаю почему, Тань. Он попросил — я отдал. Договорились, что принесет утром, они же в больнице нужны. А вечером звонок с его номера. На проводе какая-то женщина, немолодая. «Я, — говорит, — все посмотрела, и вот мое заключение: первый анализ был сделан неправильно. Пересдайте кровь в другой лаборатории плюс отдельно на такие-то показатели. Результаты указывают совсем не на онкологию, а на постинфекционную железодефицитную анемию. Что за придурки у вас там сидят? Лишь бы человека угробить. Но в больницу пусть ребенок все-таки ляжет, пусть его обследуют, но онкология вряд ли подтвердится. За всю мою практику такая ошибка встречалась не раз». И трубку положила.

Я Шумскому сразу же перезвонил. «Что это было? — спрашиваю. — Кто со мной разговаривал?» А он просто так отвечает: «А это мама моя, она онколог, живет в Израиле, приехала погостить». Я ушам не поверил. Спрашиваю: «Как ты догадался, что речь о раке?» Знаешь, что он ответил?

— Что?

— Он сказал, что сразу это понял, когда взглянул на результаты анализа крови. Самого первого, с которого все и началось. Он в них, оказывается, шарит. Сказал, что мать его кое-чему научила, потому что готовила к поступлению в медицинский. Но сынок подрос и рванул в полицию, а кое-какие навыки остались. В общем, сдали мы утром ребенка в больницу, а через неделю забрали домой, потому что диагноз не подтвердился. Мать Шумского оказалась права. Но мы до сих пор ее раз в три месяца на анализы таскаем. И каждый раз, получив результат, я…

Он замолчал и посмотрел на небо.

— Обещали дождь, но что-то я сомневаюсь, — резюмировал он и наконец-то посмотрел на меня.

Его глаза были сухими, но блестели так, словно в них стояли слезы.

Теперь Вася предстал передо мной другим человеком. Похоже, Кирьянов тоже изменил свое мнение о бывшем подчиненном, который несколькими годами ранее мог послать каждого, кто встречался на его пути. Кто бы мог тогда подумать, что именно он сыграет роль волшебника в жизни дочки подполковника?

— Ты мог бы поделиться, — упрекнула я его. — Спустя время мог же?

— Не мог, — отрезал он. — И тогда не мог, и сейчас не рассказал бы. Но вышло так, что я теперь приехал помочь человеку, который когда-то очень помог мне. Как только увидел его имя в сводке, то внутри все оборвалось. Понял, что пора вернуть долг. Всё? Я ответил на все твои вопросы?

Мне стало стыдно. Лезу в чужую душу, выворачиваю наизнанку, а потом обижаюсь. Неправильно все это.

— Не ругайся, Вов, — пробормотала я. — Ляпнула, не подумав.

Губы Кирьянова дрогнули в улыбке.

— Теперь к делу, — будничным тоном произнес он. — Пойдем в дом, расскажешь, как ты тут оказалась.

Мы стояли на крыльце и наблюдали за тем, как в прибывшую «Скорую» под руки заводят Елену. Она тут же легла на каталку, и задняя дверь «Скорой» тотчас закрылась.

Егор Николаевич открыл ворота. «Скорая» выехала на трассу и повернула в сторону Тарасова. Уезжали с сиреной, хотя на несколько километров вперед наверняка не было ни одного автомобильного затора.

— Странно, но Елена все еще держится на ногах, — заметил Кирьянов. — По идее, она должна была передвигаться ползком. С таким-то сотрясом. Ее даже допрашивать нельзя в таком-то состоянии.

— Гордая. Не может себе позволить проявлять слабость на людях, — сказала я. — А где ее дети? Мальчик и девочка, близнецы, им по четыре года.

— С ними все нормально, спят. За ними присмотрят, мы узнавали.

Я тут же рассказала, как при мне Елена отчитывала Зою и своих детей, случайно проникнувших в «шмоточную». Причина была ерундовой, но всем троим досталось по полной программе. Страшно представить силу ее гнева, когда никого нет рядом.

— Я не видела няню, Вов, она в этот момент стояла за дверью. Даже голоса ее практически не слышала. А вот Елена гремела, не стесняясь. Разговаривала с няней и детьми так, будто они в казарме.

— Прямо так и разговаривала?

— Орала и не стеснялась в выражениях. А няню уже увезли?

— Да, первым делом отправили в изолятор, там и допросим, — ответил Кирьянов. — А тебе зачем она?

— Странно все это.

— Начинается, — закатил глаза Кирьянов и вдруг замер, прислушиваясь. — Гром, что ли? Скорее бы, а то такое марево в воздухе висит, что дышать невозможно.

— И все-таки, Вов, что-то тут не так, — повторила я.

Кирьянов посмотрел на часы.

— Конечно, не так. Тут попытка изнасилования, нанесение тяжких телесных и покушение на убийство. Один человек при смерти, а у другого разбита голова. А в доме в это время были малолетние дети. Что тут странного? Да тут все ежу понятно и даже убийцу искать не нужно — сама сдалась и во всем призналась. Осталось опросить всех, кто был этой ночью в доме, и дело можно закрывать. Пойду потороплю ребят. Тебя подбросить?

В этот момент из-за угла дома вышел Эмин. Кивнул мне.

— Здравствуйте. Починили? — спросила я.

— Починил, — ответил он и покосился на Кирьянова.

— Спасибо, Эмин.

Парень прошел мимо, Кирьянов проводил его взглядом и повернулся ко мне:

— Значит, поедешь сама?

— Да. Но ты звони, если что.

— Понял. На связи. И езжай уже домой, Тань, не задерживайся. Нечего тут тебе делать, слышишь? Не мути воду. Лечи фингал, это важнее.

Он пошел к оперативной машине, а я вернулась в дом.

Саранский сидел в том же кресле, в котором провел прошлую ночь. На его коленях лежал мятый пиджак.

Услышав мои шаги, он дернулся вперед и вцепился в пиджак с таким видом, будто его застали голым.

— Спокойно, Антон, это всего лишь я.

Он облегченно откинулся обратно в кресло.

— Менты свалили? — шепотом спросил он.

— Уехали.

— А что с глазом? — удивился он.

— Вчера попыталась разнять двух психов, не помнишь? Последствия на лице.

Саранский сочувственно хмыкнул.

— Слушай, я всю ночь здесь провел, ничего не слышал, не видел. А утром Николаич разбудил, потом полиция. Что это такое было, мать твою? Как это вообще случилось?

— Не знаю, я тоже все проспала.

Саранский подался вперед, спрятал лицо в ладонях. Выглядел он довольно помято. Похмелье и ранний подъем не лучшим образом сказались на его внешности и самочувствии.

— Не знаю, что теперь делать, — пробубнил он, не поднимая головы. — Как теперь быть-то?

— Для начала привести себя в порядок, — посоветовала я. — Полиция уехала, остальных тоже увезли. На ком остался дом?

Саранский непонимающе уставился на меня.

— В смысле?

— В том смысле, что где-то тут, наверное, все еще спят близнецы. Ни мамы, ни папы, ни няни. Кто ими займется?

— Так помощница по хозяйству осталась, женщина такая пожилая. Но, наверное, можно Ольге позвонить.

— Прости, Антон, а кто это?

— Здрасте. Сестра Елены, вчера тост толкала, рядом с нами сидели она и муж ее. Они же с Ленкой родные сестры, — напомнил он.

Точно. Получается, что мне не только подбили глаз, но еще и память.

— Так позвони ей. Она, наверное, даже ничего и не знает.

Саранский тут же полез за телефоном.

— Алло, Оль? Не разбудил? А сколько сейчас?

Я предусмотрительно отошла в сторону, чтобы не стоять над душой. Новость, которую Антон принес ранним утром родной сестре Елены, была совсем нерадостной. В таких делах свидетели не нужны.

Вскоре он с облегчением отложил телефон.

— Блин, вот куда пропадают самые нужные слова в самые важные моменты? — чертыхнулся он. — Короче, скоро будет. Останешься до ее приезда?

— Зачем?

— Останься. Не хочу тут быть один, когда она доберется.

— Ладно, — сдалась я.

Саранский поднялся из кресла, встряхнул пиджак.

— Как из задницы, — поморщился он. — Пойду на кухню, хлебну воды.

Решив уехать сразу после появления Ольги, я отправилась на поиски кого-нибудь из обслуживающего персонала, но этот кто-нибудь сам меня нашел.

Невысокая полная женщина спустилась со второго этажа и, заметив меня, в нерешительности остановилась.

Я подошла к ней, поздоровалась.

— Меня зовут Татьяна, — представилась я. — Мы с Василием когда-то работали вместе. Я ночевала вон в той комнате, собиралась уехать сегодня утром.

— А-а-а, — протянула женщина, проследив за моей рукой, указавшей на дверь, за которой я провела ночь. — Это запасная комната. В ней Вася часто в последнее время…

Ее лицо сморщилось, из глаз потекли слезы. Она тщетно пыталась справиться с ними, но ничего не получалось.

Я обняла ее за плечи.

— Я чем-то могу помочь?

— Я же вас даже не знаю.

Все верно, моя забота могла выглядеть подозрительной. Я тут же убрала руки и отступила на шаг назад.

— Прошу прощения.

— Вы не так поняли, — устало произнесла женщина. — Я работаю здесь шесть лет, но вас никогда не видела. Чем вы можете помочь, если раньше здесь не были? Что вы о нас знаете?

Она произнесла эти слова с такой болью, что я мигом забыла о том, что куда-то торопилась.

— Как к вам обращаться?

— Зовите Марией Петровной. Или тетей Машей. Да мне все равно.

— Нет, так дело не пойдет, Мария Петровна.

Краем глаза я заметила движение около кухни. Саранский стоял в проходе и, запрокинув голову, пил воду из пластиковой бутылки.

— Давайте пойдем куда-нибудь, — предложила я Марии Петровне. — По-моему, вам сейчас нельзя оставаться одной. Если буду мешать, то так и скажете. Я не обижусь.

Мария Петровна повела меня на второй этаж. Мы прошли мимо уже знакомой мне «шмоточной», дальше уже начинались другие помещения.

— Тут и живем, — пояснила женщина. — Это детская, а дальше наша с Егором комната. За следующей дверью жила Зоя, а потом Эмин.

— Простите, — перебила я. — Вы сказали, что живете с Егором. Вы имеете в виду Егора Николаевича?

— Это мой муж.

— Поняла.

— Он здесь и сторож, и дворник, и охранник, и курьер, иногда по дому что-то нужно, тогда тоже он помогает. На все руки мастер.

Она открыла дверь и пропустила меня вперед.

— Ничего себе, — присвистнула я. — Да это же самая настоящая квартира!

Комната действительно была огромной. Когда-то, вероятно, она была разделена на несколько частей с меньшим метражом, о чем говорило количество светильников на потолке. Я насчитала три. Снесенные стены объединили три комнаты в студию, где вполне мог бы разместиться ансамбль песни и пляски. Мечта, а не жилище. Но все-таки на любителя. «Спальня», кухонная зона, место для отдыха не были отгорожены друг от друга. У Марии Петровны и Егора Николаевича не было собственного уголка для уединения. Но это, наверное, не имело для них большого значения, иначе бы я увидела ширмочки или хотя бы стеллажи, разбивающие комнату на зоны.

— Куда можно присесть, Мария Петровна?

— Куда хотите.

Она пошла на «кухню», достала из холодильника сок.

— Будете?

— Нет, спасибо, — отказалась я.

— Гранатовый, — сообщила Мария Петровна. — Гемоглобин низкий, вот и пью его. Если появится желание, то сок в холодильнике.

Я подошла к окну и увидела, что оно выходило на просторный балкон. Там легко умещались небольшой столик с прозрачной столешницей и парочка полосатых шезлонгов. Мария Петровна открыла балконную дверь.

— Постоим на воздухе, если вы не против.

Мы остановились около широких балконных перил. Под балконом росли кусты сирени. Под одним из них белело пластмассовое ведро.

— Мы редко пользуемся балконом. Этим летом всего два раза тут отдыхали. Работы много, — объяснила она. — А сейчас даже не знаю, что будет. Мы же тут живем постоянно, а квартирку в Тарасове уже много лет сдаем. Если нас отсюда выгонят, то нам, в свою очередь, придется просить квартирантов освободить жилплощадь. Мне так не хочется этого делать. Очень хорошие попались люди. Аккуратные, мы им разрешили заехать с собакой, но она очень воспитанная. Егору здесь лучше стало. После войны в Афганистане он воспринимал городскую жизнь по-другому, не так, как раньше, и мы специально искали возможность уехать за город. И тут, представьте, подвернулся удачный случай. Мы увидели объявление о том, что для постоянного проживания за городом нужна семейная пара в качестве помощников по хозяйству. Так с Василием и познакомились. Он тогда был еще не женат, жил на полную катушку… Думаю, ему просто не хватало семьи, вот он и взял нас двоих.

Она тепло улыбнулась и заглянула в опустевший стакан.

Были в моей практике случаи, когда перенесенные переживания напрочь сносили людям крышу. Они впадали в истерику, но вместо того, чтобы рыдать, начинали смеяться и призывали к веселью других.

Я подумала, что Мария Петровна легко могла пополнить их ряды, но тут же поняла, что опасаться нечего.

— Странно, — произнесла она. — Вот вроде бы случилась беда, и я даже плакала, а сейчас почему-то вспомнила смешной случай, как Егор однажды напугал Васю. Неслышно подошел к нему и из-за спины говорит: «Искали, шеф?» Василий тогда аж подпрыгнул от испуга.

Она поставила стакан на стол и вернулась ко мне.

— Дети пока спят, — машинально понизив голос, сказала она. — Окна детской выходят на эту сторону, и я, если открыта балконная дверь, всегда могу их услышать. Они подолгу спят, мы их никогда специально не будим. Елена воспитывает их по особой методике, не затрагивающей сон. Сейчас объясню. Вся жизнь по расписанию, а сон в любое время, в любом месте и в любом количестве. Спать — значит расслабляться, погружаться, застывать. Таким образом во сне дети получают полную свободу, которой им не хватает во время бодрствования. Режим сна, в свою очередь, автоматически подстраивается под дневной режим.

— Какая странная методика, впервые о такой слышу, — призналась я. — Корейская, наверное?

— Корейцы были бы рады, но права принадлежат Елене. Сама разработала такой способ воспитания. Вот после пробуждения все должно быть строго по распорядку, но ложиться спать и просыпаться им дозволено в любое время. Самое интересное, что они никогда не дрыхнут до обеда и не гуляют до полуночи. У них все происходит по часам.

Я прислушалась.

— Молчат. Скоро проснутся?

— Примерно в одиннадцать. Это плюс-минус час.

— Мария Петровна, — спохватилась я. — Антон позвонил Ольге, она уже едет сюда. Вы одна с малышами не останетесь, слышите? Не переживайте, вам помогут.

— Я знаю, — кивнула Мария Петровна. — Оля сразу же перезвонила мне. Мы всегда на связи. Приедет — будем решать, что и как. Пока их мать в больнице, она будет жить в доме, наверное.

— А у Ольги нет своих детей?

— Бог не дал. Потому обожает Анечку и Колю как своих.

Часом ранее мне казалось, что ситуация после случившегося если и разрешится, то с большим трудом. Взрослые будут в шоке или на нервах, какой уж тут уход за детьми? Кто сообщит им о том, что сегодня, завтра или еще неделю, месяц, а то и дольше они не увидят ни родителей, ни няню Зою?

Но все разрешилось очень быстро. Друг семьи Саранский мигом вызвал на помощь их тетю, а Мария Петровна дала мне понять, что тоже следит за детьми. Похоже, малышня находилась под постоянным присмотром.

С души тут же свалился груз ответственности. Так или иначе, но я автоматически готовилась к тому, что придется помочь в решении вопроса устройства близнецов. Всякое могло быть. Прислуга бы не справилась с детьми, Ольга бы впала в долгоиграющую истерику, а Саранский один вряд ли потянул бы на себе всех и вся. Иногда ведь случается, что помощникам самим нужна помощь. Слава богу, что сейчас не та ситуация.

— Надо им сварить кашу и по одному яйцу, — вспомнила Мария Петровна. — Я совсем забыла про завтрак, но есть еще немного времени. Вы можете идти, Таня. Я полежу и пойду на кухню.

— Вам плохо, Мария Петровна? Давайте честно, — попросила я. — Уж с яйцами и кашей я как-нибудь справлюсь.

Мария Петровна покачала головой.

— Мне завернуться в шерстяное одеяло, как в американских фильмах, и чтобы меня повели под руки.

Я невольно улыбнулась. Действительно, во многих голливудских фильмах жертве преступления непременно набрасывают на плечи шерстяное одеяло и сажают на ступени машины «Скорой помощи».

— Не то что у нас: помощь оказывается прямо там, где ты упал, а про одеяло вспомнят гораздо позже, — подхватила я. — А все почему? Потому что время не теряют, и это тоже признак внимания.

Мария Петровна вздохнула. Ладно, шутка не прокатила. Зайдем с другой стороны.

— Вы тут давно живете, знаете всех хорошо, — сказала я. — Как вы думаете, то, что случилось, должно было когда-то произойти?

Мария Петровна скосила глаза в мою сторону.

— О чем это вы?

— Василий не производил впечатления человека, способного на насилие.

Сказав это, я взмолилась, чтобы Мария Петровна не распознала фальшь в моем голосе.

Василий был способен на насилие. Раньше. Давно. Сейчас — не знаю. После рассказа Кирьянова я уже ничего не понимала. Но я успела пообщаться с Шумским не тогда, а сейчас. Он приехал спасать меня и мою сломанную машину, он уговорил остаться на годовщину, он вел себя вежливо и был добр ко мне.

А вот Елена явилась полной его противоположностью. Я знала много семейных и пока еще не очень семейных пар, в которые соединились противоположности, но с такой сильной разницей между характерами партнеров еще не сталкивалась.

Елена напоминала Шумского — того, «прошлого», каким он был во времена работы в полиции. Со своими вел себя абсолютно нормально, однако с посторонними, но зависимыми в какой-то мере от него людьми он превращался в тирана и деспота. Вот именно такой и была Елена. Она словно списала с мужа манеру его поведения, не оставив в нем ни капли ярости. Так и веяло от нее неприступностью, так и несло высокомерием. Женщина явно презирала весь мир, а некоторых не любила особенно сильно.

Не это ли имел в виду Саранский, когда вчера намекнул на то, что наш с Василием союз был бы прекрасен? Он еще сказал, что слишком часто отводит взгляд от того, что происходит в семье Шумских. Значило ли это, что Елена верховодит над всеми постоянно, а не только при свидетелях?

Мария Петровна поверила в мою искренность.

— Нет, Василий никогда ни над кем не издевался. Вы же про женщин?

— Да я про всех.